Странное время. Глава 5. Стыд

Время действия - 2020 год.

Музыкальный механизм Дарьина телефона выпевал что-то приятное, аппарат мелко дрожал и поворачивался, грозя спрыгнуть с тумбочки на пол, а на его экране высвечивалась надпись: «Степан».

Дарёнка неуверенно взяла трубку в руки, нажала на зелёный кружок:

- Алло?

- Дарьюшка! Алло, как ты там? – раздался голос Степана, такой родной, такой знакомый, что на её глаза набежали слёзы. – Как же ты нас напугала, Господи!

- Я?.. Хорошо... То ись, грызь... Грыжа, говорят. Сказали, вылечат, - охрипшим от нахлынувших чувств голосом пролепетала она.

- Лечись, милушка, лечись! Мы будем ждать тебя! А ты не спеши и за нас не переживай!

- Так ведь операцией грозятся!

- Ничего, милая, ничего. Доктора тебе дурного не сделают. Потерпи, родная. Зато потом здоровой станешь! – утешал Степан.

- Стёпа, а твоя язва, оказывается, излечивается легко! – сквозь слёзы засмеялась Дарёнка.

- Вот и вылечишь мне её, когда приедешь!

- А как... Как же ты звонишь-то мне? Откуда же у тебя телефон?

- Так твоё подаренье, никак!

- А... а что там Митрий-то? Это же он меня конём-то стоптал, - спохватилась Дарья.

- В полицию его увозили, потом отпустили. Дома он сейчас, дело на него завели – за причинение телесных повреждений. С управляющих его убрали.

- Вона как... А Зосимов что?

- А что ему-то? Жив-здоров, - хмыкнул Степан. – Он в этом деле никак не замешан.

- Тебе работу дает? На что жить-то будете?

- Да не переживай! Даёт!

Степан стал что-то рассказывать Дарье, только понять его никак не получалось – как будто на чужом языке говорил он. И вроде отдельные слова разбираются, а вместе собрать – никак.

- Постой Степан, никак не уразумею я, что ты говоришь, - остановила его Дарёнка.

- Что, родная?

- Понять не могу слов твоих. Расскажи ещё раз, как с заработками у тебя.

- Да не тревожься ты так! – и снова как будто на птичьем языке залопотал.

- Стёпушка, голова кругом у меня, ничего в толк взять не могу. Ты бы помедленнее, а? Детки-то наши как?

В ответ снова лопотанье и смех. Силилась Даренка понять хоть что-то – и никак.

- Стёпушка, видно с головой у меня нехорошо. Ты мне завтра, а ты мне завтра шумни, хорошо? – через силу попросила она мужа.

- А, хорошо, - согласился Степан. – Ты только не тревожься ни о чём. Самое главное для тебя – поправиться. Будешь ты здорова – и нам хорошо станет. А завтра я позвоню, позвоню, родная!

В трубке пискнуло и затихло. Погас экран. Дарёнка медленно положила аппарат на тумбочку.

Что за морок такой? Почему не может она разобрать речи мужнины? Или это не её Степан, а чей-то другой? Или это совсем другой Степан, данный ей Богом в новой жизни? Почему тогда голос его так схож с голосом родного её мужа из 1913 года? Ничего не понять.

Дарёнка сжала голову руками.

- Что, болит? – вдруг спросила Танюшка, сочувственно глядя на неё со своей высокой кровати.

- Беда какая! Муж говорит, а я разобрать не могу ничего. Что со мной?

- Так это не с вами. Это связь плохая, видно. Помехи, наверное. Гроза вон собирается на улице, вот и искажаются звуки.

- Такое может быть? – Дарья с надеждой посмотрела на Танюшку.

- Конечно! Я вот тоже иной раз со своим так разговариваю: «а?» да «что?».

Даренка вздохнула:

- Хорошо. А я уже на себя погрешила. Так тяжко стало.

- А тяжко, так помолиться бы надо. «Отче наш» знаете?

- Как не знать! Отче наш!.. – Дарья вполголоса начала читать молитву.

Танюшка, с улыбкой глядя на неё, кивала головой. А Даренка и «Богородице, Дево радуйся» прочла и «Кресту Животворящему».

- Ну, вот же, вот же, свет-то какой! – Танюшка с блаженной улыбкой простёрла руки к небу. Точно, поповна. Или попадья молоденькая.

Распахнулась дверь, стремительно вошел мужчина в белом халате.

- Здравствуйте, это вы Русакова? – голос его был негромким, но очень твердым и решительным.

- Я, - Дарёнка взялась поправлять волосы.

- Я ваш доктор, Лихачёв Александр Николаевич. Буду оперировать вас, - мужчина присел на край стоящей рядом кровати. – Рассказывайте, что у вас.

- Грыжа...

- Когда впервые появилась, как вела себя, что вы ощущали. Всё рассказывайте.

А Дарье и рассказывать особо нечего было. Ну, шишка и шишка. Росла себе. Досаждала понемногу. Прихватила раз у колодца, а второй – на поле.

- Ложитесь, поднимайте подол.

Ой, стыд-то, стыд какой! Залилась Дарёнка краской, руки затряслись.

- Доктора стесняться не нужно, - раздался Танюшкин голос. – Не смущайтесь.

Кое-как пережила Дашутка осмотр, а тут ещё новости:

- Оперировать будем завтра. Сегодня пройдете исследование УЗИ, кардиограмму, а утром в 11 – на стол.

Дарёнку как по голове ударило:

- Как у Зи?

Доктор удивленно посмотрел на Дарью:

- Странная вы женщина. Вас не операция пугает, а УЗИ?

- Страмота-то какая! – Дарья спрятала лицо в ладонях.

- Подойдете на пост, вас отведут на обследования, - доктор решительно вышел из палаты.

Мадмуазель Зи была в губернском городе известной личностью. Содержала модный ресторан, в котором провинциальные богачи проматывали свои денежки, где пели и плясали цыгане в ярких нарядах, на сцене которого танцевали, высоко поднимая ногами оборчатые юбки потерявшие стыд и честь девицы. Имелись в том заведении и номера, где воспылавший плотской страстью мужчина мог провести время с понравившейся барышней.

В Нежинке о заведении мадмуазель Зи говорили шепотком, чтобы не слышали дети. Особенно после того, как Зосимовский сынок увидел среди танцовщиц Игонькину Марфутку. Марфинька та, тоненькая и красивая, словно дорогая кукла, была испоганена гостившим у помещика Струкова племянником. Прознав о позоре дочери, отец жестоко избил её и выгнал из дому. Марфа пропала. Погрешили деревенские, что наложила девчонка на себя руки. Однако нет – подалась, оказывается, в город на заработки и осела в ресторане мадмуазель. Что ж, падшая – к падшим, рассудили люди.

Когда Дарёнка услышала от доктора, что нужно пройти обследование УЗИ, всплыла в её голове страшная Марфинькина история. Потому и испугалась она, потому и залилась краской стыда.

- А что вы так разнервничались? – добродушно спросила её Танюшка.

- Стыдно-то как...

- А что стыдного? Там женщина-доктор. Поводит по вашему животу прибором, увидит, что внутри у вас, напишет заключение. И всё! – строго отрезала старуха. – И нечего тут жеманничать.

Дарья вздохнула – и впрямь, что это она! Наверно, нынешняя Зи лучше той, из девятьсот тринадцатого. И занята не постыдным ремеслом, а добрым делом. Да, права Микаэлла, нужно забыть то, старое. Здесь другие нравы и порядки.

- Идите, до обеда успеете пройти! – приказала старуха. – Маску не забудьте!

- Маску? – растерялась Дарёнка.

- Маску. Коронавирус, век бы его не было, не дремлет.

Корона... Маска... Ничего не понятно. Что называли маской женщины в автомобиле? Да, голубые полосочки с тесёмками. Дарья машинально открыла сумку – на самом виду лежал именно такой кусок неведомой ткани, запечатанный во что-то прозрачное и шуршащее. Пластик – вспомнила Дашутка слова Эльки.

На посту сидела толстушка в малиновом.

- Русакова? – недовольным голосом спросила она. – Сейчас вас отведут. Ираааа! – зычным голосом рявкнула она. – Веди Русакову на обследования.

Прибежала санитарка Ирочка, сунув по пути в тумбочку маленькое синее корытце и снимая на бегу прозрачные перчатки.

- Идёмте! – схватив со стола какие-то бумаги, она понеслась вперед. – Только скорее, а то у меня дел много!

Даренка послушно затопала следом. Что-то ещё будет!

Однако обследования оказались делом совсем не страшным. Дарья покорно раздевалась и ложилась на скамейку, которую врачи называли смешно и высокопарно – кушеткой. Терпела, когда мазали живот прозрачным студенистым снадобьем и чем-то водили по нему, легонько нажимая на больное место. Молча сносила, когда пиявками присасывались к ней какие-то кружкИ с проволочками. Надо – значит, надо.

Возвращаясь назад по больничному двору, увидела Дарья меж деревьев золотые купола.

- А что это, никак церква? – удивленно спросила она Ирочку.

- Да, церковь. Пантелеимона-целителя, - равнодушно отозвалась та.

- А мне... можно туда?

- Только мне ждать некогда! – отрезала Ира. – Потом придете в отделение сами. Это вот туда! – она махнула рукой.

- Найду, милая, найду! – и Даренка, перекрестившись, пошла к храму.

Взяла в притворе свечку (надо бы копеечку в ящик положить, да где же её взять!), шагнула внутрь. Никого... Только теплятся лампадки, горят свечи, да взирают со стен лики святых. И снова странное чувство охватило Дарью. Словно знакомое что-то увидела, родное. Утёрла слезу, молиться начала. Помоги, Господи, рабе твоей! Может быть, по молитве вернёт её Бог назад? Нет, не вернул.

Вздохнула Дарья горько. Видать, так на роду написано ей. А как же Степан, дети? Помолилась за их здравие, да как же – теперь их, поди, и нет в этом мире-то. Вот грех-то. И за упокой душ их молиться нет сил. Живы они для Даренки, живы.

Вернулась Дарья в больницу – только в дверь вошла, а тут ей Гульнара навстречу.

- Русакова? Завтра операция, готовьтесь. Купите эластичный бинт, бандаж. И ещё. Вы побрились? – и взгляд такой строгий поверх очков.

- Побрилась? Нет... – растерялась Дарья.

- Надо побриться обязательно! – приказала, и сразу за дверью скрылась.

Купить что? На что? Где брать деньги? Где покупать? А главное – что брить? Чай, не мужик, бороды нет! Неужто... Господи, воля твоя! Час от часу не легче.

Совсем раздавленная, вошла Дарья в палату, рухнула на кровать. Под бок попала сумка из диковинной кожи. Словно в помрачении, раскрыла её Дарья и обомлела – на самом видном месте лежали две тысячные купюры.

Продолжение следует...