Странное время. Глава 8. Посмотри в глаза мне!

Время действия - 2020 год.

- Дашутка! Наша очередь в душ! – в дверях палаты показалась Элька. – Ой, ты чего это?

Микаэлла тронула подругу за плечо, наклонилась к самому её лицу.

- Война... – тихо сказала Дарья.

- Ты о чём, солнце моё?

- В четырнадцатом годе война. Как же мои там будут...

- Ууу... Как всё запущено! Ну, вот что. Пойдём в душевую, нечего людей задерживать. Там и поговорим, - решительно заявила Элька. – Давай, давай, поднимайся.

Душевой оказалась просторная комната, стены которой были облицованы красивой плиткой, до половины высоты шоколадного цвета, а сверху кремового. По границе ряд узорчатых расписных изразцов. На гладком бежевом полу ни пятнышка. У одной стены под большим зеркалом стояла чистенькая кушетка, обтянутая коричневой кожей (кожей ли? Дарёнка уже стала сомневаться в этом). У противоположной унитаз, закуток, отделённый небольшой перегородкой, и ещё что-то за пластиковой занавеской. Из стены в закутке торчала, свесив голову, сверкающая чешуйчатая змея.

- Раздевайся и ложись сюда! – приказала Элька.

Дарья сбросила одежду и прилегла на кушетку. Микаэлла вдруг протянула руку и густо мазнула ей самый стыд пахучим кремом.

- Ой, что ты! – испугалась Дарья.

- Молчи уж! Так надо.

Но вот Элька закончила процедуру и села перед Дарьей, заглянула ей в глаза:

- Ну, рассказывай.

- Меньше года ведь осталось до войны-то, - с лихорадочным блеском в глазах стала говорить Дарья. - Стёпу в солдаты возьмут. Хворый он, не выживет там. Помрёт от болезни своей, али убьют его. А детки куды ж? Кто возьмёт их? У Стёпы родные все померли. У меня тоже никого не осталось. Пойдут ведь горе мыкать, сердешные.

Элька сочувственно выслушала Дарёнкины жалобы.

- Послушай меня, Даш. Посмотри в глаза мне, посмотри.

Дарья взглянула в Элькины глаза. Знакомое, такое в них что-то знакомое было. И почему-то завораживающее. Словно на пламя свечи смотришь.

- Забудь сейчас об этом. Не думай. О себе думай. Поверь мне, ты вернёшься к своим детям. К своему мужу. У тебя ещё будет время позаботиться о них. Но до этого ты должна вылечиться. Надорвавшаяся мать ничем своим детям помочь не может.

Колебался свечной огонёк в Элькиных глазах, околдовывал, успокаивал.

- А я вернусь?

- Конечно. Я тебя сама отвезу, когда окрепнешь. Верь мне. Но сначала операция.

- Это больно?

- Нет. Ты уснёшь, и даже не почувствуешь ничего. Только потом полежать надо будет, пока ранка заживет. И всё.

- Правда?

- Правда. А теперь иди, подружка моя, мойся.

Текла из змеиной головы теплая вода, обмывала кожу, смывала печали из мыслей.

И уже не удивляло Дарёнку её голое безволосое тело, вычищенное дорогущим Элькиным депилятором. Не смущали наставления подруги по поводу предстоящих процедур. Бесстыдное время, бесстыдное...

Потом они сидели на сестринском посту под огромной китайской розой, и Элька учила подругу премудростям обращения с телефоном. И Дарья изумлялась нехитрым игрушкам вроде лопающихся с сочным чмоканьем шариков или перекладываемых с места на место картинок. А ещё она впервые в жизни увидела настоящее кино. Было оно гораздо лучше тех, которыми хвастался богатый сосед Зосимов, бывавший в губернском синематографе. Потому что в новом времени, как оказалось, картины показывают даже в телефоне, да ещё и со звуком и в цвете.

Подошла Гульнара, спросила строго (голос суровый, а в глазах чёртики пляшут):

- Русакова, побрилась?

- Да.

- Показывай! Чистота там должна быть такая, чтобы поцеловать хотелось!

Замерла Дарья. Поцеловать?! Где?!

- Давай, давай! Чтобы потом перед доктором стыдно не было.

Прямо здесь? Дарёнка неуверенно оглянулась – в коридоре никого, кроме них троих. Элька одобрительно улыбалась. Наверное, так нужно.

Гульнара только краем глаза глянула на вычищенную кожу.

- Молодец! – и дальше по своим делам понеслась.

Эх, бесстыдное время, бесстыдное!

А ночью снился Дарёнке Степан. Вроде стелется от реки густой туман, заволакивает клубами лужок. Негромко позвякивают ботала на шеях пасущихся коней. И Стёпа по лугу босиком идёт, прихрамывает. Исхудавший, согнувшийся. Бельё на нём исподнее, белое. Медленно идёт Степан, словно колет ему трава ноги, ступать мешает. Сливается бельё с туманом, уходит куда-то вдаль родимый. И такая нежность разливалась в душе у Дарёнки, такое желание обнять мужа, что проснулась она, а на глазах слёзы.

Уходит, Стёпа, уходит. И на войну вот так же пойдёт – в неизвестность, в туман. Защитить бы его. Не пустить. Чтобы жив был. Но как? Узнать бы, кого не брали в солдаты в ту войну. Теперь-то всё известно, что да как тогда было.

В думках не заметила, как снова уснула. Проснулась от яркого света в глаза. Медсестра пришла. Та, что в малиновом. Раздала всем термометры – ставьте, мол, сами. Сделала укол Генеральше (неужто и впрямь она генеральская жена?). Придирчиво осмотрела палату: убрать с тумбочек всё лишнее! Унеслась, дел ещё много.

Как утро проходило, чем старухи занимались – всё мимо Дарёнки прошло, всё забылось. Только и осталось, что Степан позвонил да Элька проститься пришла:

- Ты не думай, - говорит, - что я брошу тебя. Телефон есть - свяжемся. Если что нужно, то куплю. Ты только скажи, не стесняйся. Через санитаров передам. Жаль, самой зайти мне нельзя будет. Не впустят меня уже обратно. Карантин. И Стёпке приезжать из-за этого нельзя. Да и дети на нём сейчас. А выписываться станешь – обязательно сообщи. У меня побудешь немного, прежде чем домой отправишься.

Ушла. Пусто стало Дарёнке. Да скучать особенно некогда – санитарки пришли, взялись вещи её по сумкам рассовывать. В другой палате, говорят, после операции лежать будешь! Потом медсёстры налетели, переодели Дарью в ночную рубашку, замотали ей ноги тугим тянущимся бинтом, купленным загодя Элькой. Молодец она, Микаэлла, всё знает, всё умеет. Что бы делала Дарья без её помощи!

Прикатили сёстры железную скамью на колёсиках, уложили Дарью на неё. Хотела было Дарёнка отказаться – сама дойду, мол, да не позволили ей. Не положено.

Что ж, легла послушно. Люди по пути смотрят на Дарью сочувственно. Женщина какая-то Божьей помощи пожелала ей. А у Дарьи в душе ни страха, ни волнения. Словно не с ней всё это происходит. Словно смотрит она на всю суету со стороны.

Привезли её в какую-то комнату, надели на ноги хрустящие синие мешки. Опять пластик, кругом он в этом мире. Где его столько делают!

А потом велели Дарье со скамейки слезть и идти дальше самой. Смешно как – где-то самой идти не положено, а где-то можно.

Указали на странную кривую скамейку: ложись, мол, сюда. Легла Дарёнка, а вокруг неё медсёстры суетятся. Одна что-то в ногах делает, другая столики передвигает рядом, третья во вчерашнюю бабочку на руке трубки всовывает. Ну что же, пока ничего страшного с ней не происходит.

- И как у вас платят? – расспрашивают медсёстры кого-то невидимого.

- Да намного лучше, чем здесь! – весело отвечает женский голос. – И дежурств из-за коронавируса меньше, и оплата выше.

- Вот-вот, а мы тут дни и ночи пашем, а получаем с гулькин нос! – с обидой проворчала одна из сестричек.

Вот как, оказывается. И здесь, в новом времени, не доплачивают за работу. Не один Степан от несправедливости страдает.

Дарёнка стала смотреть в потолок, на неровности побелки, трещинки и какие-то линии.

- Ну всё, девочки, побежала я! – щебетал весёлый голос. – Удачи вам всем и терпения!

- И тебе добра! Не забывай нас! – загалдели медсёстры.

- Это где ж так хорошо платят? В Москве? В Питере? – поинтересовался старческий голос.

- Да в Красноборе! – ответил кто-то с затаённой завистью. – Раньше она у нас работала, а теперь уехала туда. Видите, там лучше намного.

- Вон как! – удивилась старуха.

Трещинки на потолке задрожали, задвигались.

«Засыпаю! – подумала Дарёнка. – Ну, с Богом!»

Неровности на потолке стали двоиться, а потом всё пропало, провалилось незаметно в пустоту.

Ну вот, Дарья, самое страшное – ожидание – позади. Теперь должно легче стать.

Продолжение следует...