Странное время. Глава 11. Домой!

Время действия - 2020 год.

Герой Советского Союза Русаков Михаил Степанович... Кто же это? Не сынок ли Мишенька? «Родился в 1911 году в бедной крестьянской семье». А Мишка-то, он же тоже в одиннадцатом родился. Сходится.

«В 1933 году закончил Балашовскую школу гражданской авиации, после чего в течение пяти лет работал в ней лётчиком-инструктором». Вон как, лётчиком. Это на еропланах, выходит, летал. Может, здесь и не про Мишку вовсе? На еропланах-то только благородным летать позволено. С другого бока, если бедняки власть взяли, то и простым крестьянам все дороги открылись. Написано ведь, «в бедной крестьянской семье»!

«С первых дней Великой Отечественной войны на фронте. Совершил десятки боевых вылетов в глубокие вражеские тылы, в том числе Германию, Финляндию, Польшу, Румынию, оккупированные советские территории. Участвовал в эвакуации детей и раненых из блокадного Ленинграда»... Так ведь это же опаско было? Ой, сынок, сынок... Сколько же тебе вынести пришлось! А может, и не сынок вовсе? Да хучь кто, какая разница. Тоже ведь чей-то сын был.

Дальше шёл подробный рассказ про то, как много раз ночами в любую погоду Герой летал на занятые германцем земли, как рисковал своей жизнью. Как обманывал немецких зенитчиков, выбрасывая десант в тылу противника. Как был тяжело ранен, долго лежал в госпитале, а после выздоровления снова вернулся на фронт. Про то, что среди спасённых им ленинградских детей были будущие известный хирург и знаменитый композитор.

Хирург и композитор. Этот хирург потом ещё чьи-то жизни из лап болезни и смерти вырывал. Выходит, Михал Степанович не только тех людей спас, которых вывез, но много-много других через того врача. Это какая же цепочка получается, а? Кто знает, может быть, кто-то в этой больнице тоже Мише жизнью обязан.

А ещё в статье было сказано, что Указом Президиума Верховного Совета СССР в январе 1943 года Михаилу Степановичу Русакову было присвоено звание Героя Советского Союза. И про другие ордена и медали упомянуто.

Михаил Степанович... И год рождения тот же. Он или не он? С фотокарточки смотрел на Дарью мужчина во цвете лет. Меж бровей складочки, глаза серьёзные, умные. Жаль, цвет волос не разберёшь. А глаза точно светлые. У Мишки ведь тоже голубенькие. На подбородке ямочка. Как у сыночка. Должно, он и есть.

Постой, но ведь Микаэлла сказала, что про тринадцатый год забыть надобно? Что это память Дарёнкина сбилась с толку, а на самом деле и не было ничего подобного? Что думать? Непонятно.

А тут и сама Элька позвонила:

- Что, подружка, как дела? Выздоравливаешь?

- Да благодарение Богу. Скорее бы домой.

- А ты не спеши, не спеши. Крестьянская жизнь такая, не удержишься ведь, поднимешь что – и вся твоя операция насмарку.

- Да ведь рана зажила почти уже.

- Тебе же не просто зашили брюхо. Туда сетку вставили, которая будет держать его, чтобы не расползалось больше. Но нужно, чтобы срослась сетка с брюшиной. Время нужно. Так что потерпи, Дашутка! – голос у Эльки ласковый, успокаивающий.

- Потерплю.

- А ведь что-то ещё тебя волнует. Говори, не стесняйся!

- Да... Я тут, в телефоне, нашла кое-что. Рассказ про войну. Про героя. А зовут его Русаков Михаил Степанович.

- И что?

Улыбается... По голосу слышно.

- Да ведь сыночка моего так же зовут. И глазки голубые, и ямка на подбородке.

- Насмешила! Мало ли на белом свете Русаковых! А уж Мишек со Степанами и того больше! И голубоглазые не диво, на то и русские мы.

- Оно так, оно так...

Ничего не понимала Дарёнка, а в душе её всё крепче зрело убеждение – нечего прохлаждаться, домой скорее нужно.

- Ещё мне душу терзает что. Успенский пост ведь идёт, а я скоромное ем. Грешно ведь! – жалобно сказала Дарья Микаэлле.

- Больным пост держать нельзя, если это может нанести вред здоровью. Это приравнивается к греху самоубийства, - поучала в трубку Элька. - Тебе нужно сейчас хорошо питаться, чтобы скорее выздороветь. А посты дома держать будешь.

Ой, грех-то, грех-то какой! Отец Мефодий совсем по-другому говорил. Что же, другое время, другие правила.

Пришлось подчиняться, что ж делать. Одно радовало – передачи в Галочкином телевизоре. Не слишком хорошо понимала Дарья, о чём говорят в новостях. Странная болезнь, поразившая мир, за это, видно, коронованная. Королева всех хворей, видать. Страшнее её нет, видно. Только, сдаётся, от холеры да оспы больше помирает. Или время такое сейчас, что другие недуги уже не страшны?

Непонятно было Дарёнке, что такое выборы. Неужто царя выбирают? Собором что ли? Бунтуют вон людишки, на улицы выходят. В девятьсот пятом году тоже волновались рабочие. Эти, видно, тоже до последней черты дошли. Воон, штаны-то сплошь рваные на них. И башмаки на босу ногу надеты. Полиция разгоняет толпу. Казаков только с нагайками не видно. Сказывали мужики, нагайки те живо вразумляют, да любовь к царю-батюшке прибивают. Убитых тоже нет. Видно, теперь так положено.

Зато фильмы Дарёнке нравились. Особенно один, про мужичка, так сильно на батюшку Мефодия похожего. Только без бороды. Засадили его в тюрьму, а он с варнаками сдружился и в сговоре с полицией побег устроил. И всё просил, чтобы за побег воров тех не наказывали. Добрый мужичок, сразу видно. Так и отец Мефодий тоже добродушный. А больше всего веселило Дарью, как мужичок кричал: «Пасть порву, моргалы выколю!»

Ещё одну картину с удовольствием посмотрела Дарёнка. Про лётчиков. Всё ждала, может, Михал Степаныча Русакова покажут. Не показали. А пели в фильме хорошо, душевно. А ещё удивило Дарью, что лётчиками не только русские могут теперь быть. Инородцев тоже допускают. Хорошая картина. «В бой идут одни старики» называется. Правда, стариков там совсем не было. Молоденькие все, парнишечки совсем. Видно, по уму они стариков стоили.

Только Галочку скоро выписали домой, и телевизор унесли. Хорошая она женщина, та Галя. И не понять – счастливая иль нет. С супружником своим они давно разошлись (виданное ли дело?), на деток не посмотрели. Друг сердешный был у неё, да разве же это счастье. Чужая шуба не одёжа, чужой мужик не надёжа. С другого боку, сама себе хозяйка. Денег много, одета хорошо. И выглядит молодо. От плохой жизни так смотреться не будешь.

Лиля – та, что песенки всё пела – тоже одинокая. Бросил её мужик с детьми. Что ж за время такое пришло, неужто перед Богом это не грех? Лиля деревенская. Печка у неё в избе диковинная, чтобы топилась, нужен гас*. Сколько ж его потребно, того гасу, чтобы дом обогреть? Да ещё и не ладится та печь, ломается. А починить некому. Деток вот тоже кормить-одевать нужно. Ээх, жизнь наша бабья, горькая... Видно в любые времена она такая будет.

--------

*гас – так до революции иногда называли керосин.

--------

Выписали Галочку с Лилей, а Дарёнку с Оксаной, да бабушку Ядвигу, да Катерину не спешили. Только в другую палату – для выздоравливающих – перевели.

- А почему же нас не выписывают? – тосковала Дарёнка.

- Потому что у них операции полегче ваших были, - успокаивала Катерина. – Им и разрезов не делали, только проколы.

- Не понимаю я этого, как же видят дохтура-то, где место больное?

- Так маленькую камеру вводят внутрь тела, через неё и видят.

Что такое камера, Дарья не знала.

- Не спешите, девочки, не спешите. Вы же в деревне живёте, не утерпите, тяжести поднимать возьмётесь. Поберегите себя.

Оксана улыбалась, согласно кивала головой. Ей что – она из прошлого сюда не попадала. И в голове у неё всё чётко и ясно было. Дома муж, двое детей. Хозяйство большое – корова, свиньи, птица. Огород, сказывала, большой. Справно живут. Машина есть. Правда, сама Оксана богачкой себя не считала. Всё сетовала, что мало зарабатывают, что цены высоки. Оно, по нынешним временам, может, и так.

- За тобой муж приедет? – спросила её Катерина.

- Нет, работает он. Да я доеду сама! На автобусе до свёртка*, а там два километра пешком. Или встретит кто-нибудь! – бесшабашно говорила Оксана.

--------

*до свёртка – до поворота

--------

- До автобуса добраться надо. Ты в общественном транспорте толкаться со своим животом будешь? И сумку тягать? А через год опять на операцию? – возмутилась Катерина.

- Да ничего, сумки не тяжёлые. А у вас машина есть? – улыбалась Оксана.

- Нет, нам без надобности она. Мы с мужем домоседы. А если есть нужда съездить куда-нибудь, мы такси берем.

- На такси поедете домой?

- Да, уже договорился муж. Хорошую машину выбрал, чтобы не трясло меня.

- А я вот на автобусе поеду, - с вредностью в голосе проскрипела бабушка Ядвига. – Меня никто на такси не повезёт.

- А что, вы с дочерью это обсуждали? – ехидно переспросила Оксана.

- Не обсуждала. Не будет она брать такси. Я знаю. Я столько сил в детей вложила, а в ответ ничего хорошего. И зять ужасный. Просто ужасный.

- Ой, бабушка, халаты у вас нарядные, ночнушки одна другой краше, - вставила своё Катерина. – Дочь-то у вас хорошая, богато одевает вас.

- Дочь... Я сама себя одеваю!

- А что, пенсия-то у вас большая? – голос у Катерины стал вкрадчивым.

- Маленькая у меня пенсия, маленькая! – возмущенно закричала старуха.

- Ну да! За коммуналку каждый месяц заплатить, лекарства купить, да на хлебушек – вот и нет пенсии. Жили бы вы, бабушка, одна – хрен бы наряды себе покупали. Выходит, за счет дочки пануете. Хорошая, значит, дочка-то.

- А я что говорю, что плохая, что ли?!

Катерина с Оксаной переглянулись, в глазах чертики пляшут.

- А вы позвоните ей, скажите, что на такси вас домой везти надо, - сказала Оксана.

- Не согласится она! – вредничала старуха. – Вот посмОтрите.

Она взяла телефон в руки, потыкала пальцем в кнопки (смотри-ка, у неё телефон лучше – с кнопками).

- Таня! Тут девочки говорят мне, что домой меня надо на такси везти.

Из телефона послышался голос:

- Хорошо, мама. Возьмём такси.

- Только хорошую машину, чтобы не трясло меня! – продолжала бабушка.

- Не беспокойся, мама. Как скажешь.

Катерина поиграла бровями, глядя на Оксану. Та понимающе улыбнулась.

Дарье тоже было пора подумать о выписке. Но что такое такси и как его брать, она понятия не имела.

- А как же мне домой добраться-то, а? – спросила она Оксану. Мощная громкая крестьянка была какой-то своей, родной и близкой, располагала к доверию.

- За тобой не приедут?

- Нет, муж на работе да с детьми, куда ему!

- Тогда на автовокзал поезжай. До райцентра доберёшься, а там на свой автобус сядешь. Если получится, вместе поедем до вокзала.

Выписывали их на самом деле вместе. Вручили Дарье пакет с бумажками, сказали, что номер больничного уже сообщили в бухгалтерию их крестьянско-фермерского хозяйства. Пожелали здоровья, да и выпроводили вон.

Оксана куда-то позвонила, и через несколько минут подъехала к ним машина. Теперь уже Дарья знала, что это такое. На такси доехали они до вокзала. Дарёнка так волновалась, что у неё даже сил не хватало удивляться тому, что видела она на улицах. Оксана помогла ей купить билет до Подгорного, посадила в автобус, поцеловала на прощанье и ушла.

В Подгорном – совсем не узнать волостного села – Дарёнка купила пирожок, выпила какой-то диковинной воды из бутылочки. Оксана сказывала, надо найти автостанцию, а там на другом автобусе прямиком до Нежинки. Но зачем же что-то искать, если можно дойти? Сколько раз хожено по той дороге!

И Дарья, подхватив сумки, двинулась в путь. Знакомые места. Убраны хлеба на полях, готовится землица к зиме. Вот и берег реки. Пройти вдоль него, а за тем холмом – Нежинка. Сердце от радости и волнения заходится.

Вот и роща, в которой со Стёпушкой женихались. Погуще только вроде стала. Ещё немного, поворот...

Дарёнка замерла. Только ветер гуляет по пустому месту. Что же это такое? Где же деревня-то? Где люди-то?

Вот и место, где изба их со Стёпой стояла. Холмика даже не осталось. И дома помещичьего на склоне соседнего холма нет. Нет людей, никого нет...

Продолжение следует...