Странное время. Глава 15. Узелок

Время действия - 1913 год.

- Ну? Чего разлеглась, корова безрогая?

Бедро обожгло резкой болью. Дарья с трудом разлепила глаза. Над ней стоял, помахивая плетью, Михеев.

- Митрий? Живой? – язык Дарёнки заплетался, как после долгого сна. – Тебя же Зосимов застрелил!

- Дууура! – изумленно ахнул Михеев. - Ты чего несёшь-то, чего несёшь?! Спьяну, что ли, припёрлась?

Дарья села, осмотрелась вокруг. Поле. Хлеба богатые, неубранные – работы непочатый край. Испуганно поглядывают на неё деревенские бабы да девки, нанятые Зосимовым на время жатвы. Свои, нежинские. Все с детства знакомые. Михеев живой-невредимый стоит, конь за ним хозяйский головой потряхивает, фыркает. Взглянула Дарёнка на свою залатанную юбчонку, на светившуюся от старости кофту, на лежащий рядом узелок с куском хлеба к обеду.

- А ну, быстро вставай и начинай работать, а не то выкину, как паршивую собаку! – злобился Михеев. – Не для того тебя нанимали, чтоб ты валялась.

Это что же выходит, что она после того, как её сшибли конём, всё время без памяти на поле лежала? И прошло не два месяца, а всего минута? И, значит, никто не наказывал Михеева за самоуправство и ущерб, её здоровью нанесённый? Никто в полицию его не забирал? Эх, кому она нужна, заступаться за неё...

А то, что было в том времени, в будущем – это всё привиделось? И доктора, и машины, которые всё за людей делают? И деньги, которые за болезни людям платят?

Как привыкла Дарья быть защищённой, чувствовать, что кому-то интересны её жизнь, благополучие её семьи! А теперь ей казалось, что брошена она на растерзание зверям.

Зверям? Ну, нет! Всего лишь никчёмному мужичонке, который сам всего боится. Оттого и выслуживается он перед Зосимовым, что в его тени спасения ищет. И не ему обижать людей. Уж Русаковых-то он теперь точно не тронет!

Дарёнка не спеша поднялась на ноги.

- Ну, чего телишься, пьянь подзаборная? Подымайся быстрее! – Михеев снова замахнулся на неё плетью.

Дарья угрожающе взглянула обидчику в глаза, а потом сказала тихо, но оттого ещё более весомо:

- А ну, канай отседа! Канай, тебе говорят!

И вдруг рванула на себе хлипкую, истлевшую от пота и частых стирок кофтёнку, обнажая полную, цветущую грудь, заорала, свирепо выпучив глаза:

- Пасть парррву! – выбросила два пальца в глаза оторопевшему Митрию, - Маррргалы выколю!

Михеев отпрыгнул назад:

- Ах ты ж, ссука! А ну, пошла вон! Пааашла!

- Уйду! – Дарья грозно упёрла руки в крутые бока. – А ты живи и помни, что я сказала тебе!

- От шальная! – в ужасе перешёптывались бабы-подёнщицы.

- Иди, иди, пшла! Вон! И не приходи боле! Не будет тебе работы! И Стёпке не будет!- разорялся Михеев.

- Митрий, пожалей ты её! – взмолился кто-то из женщин. – Не в себе она. Мальчонка у её помирает. Куда ж они теперь?

- Сдохнут! Пусть все сдохнут с голода! И сами с гнилым своим муженьком, и выродки их! Ишь, голь перекатная! – в ярости кричал Михеев, незаметно отходя всё дальше и дальше от Дарьи.

- Тебя вперёд пропущу со чады и домочадцы, - издевательски ответила ему Дарёнка, подобрала с земли узелок с хлебом и пошла прочь.

Шла она по таким родным, знакомым местам, вдыхала полной грудью аромат спелого хлеба на поле, зрелой травы у дороги. Вот чего не хватало ей там, в том времени!

В каком времени? Ничего и не было, привиделось всё, пока без памяти лежала. Однако же как всё ярко и ясно было, словно наяву!

Взгляд Дарьи упал на разорванную кофтёнку. О Господи, в таком виде в деревне не покажешься, стыдобища. Поправить бы одежду да умыться.

Дарёнка спустилась к реке. Здесь было тихо и спокойно, отражались в воде облака, кружили стрекозы над метёлками камыша.

Хах, а из их корней можно печь лепёшки! Так, кажется, было в этом чудном видении? А может быть, и впрямь можно? Да уж, теперь придётся и на рогоз с камышом переходить. Без работы и без денег, с лазаретом в доме поневоле станешь камни грызть.

Засосало в животе. Нешто корочку хлебную погрызть? Дарья развязала узёлок.

Но что это? Дарёнка ахнула. В тряпице кроме краюшки чёрного хлеба лежал туго свёрнутый платок с кистями. Тот самый, что поразил её воображение своей яркой красотой. Подарок Микаэллы.

Дарья развернула свёрток. На колени ей упал шелковый мешочек с лекарствами, вязаные узорчатые образцы и скрученные в трубочку деньги. Неужели те самые, что они с Элькой снимали в банкомате? Но купюры были самые настоящие, николаевские. Дарёнка пересчитала – Боже правый, таких денег у них со Степаном отродясь не водилось!

И выходило так, что это странное будущее ей вовсе не привиделось. Оно было реальным, ощутимым, как этот цветастый платок. А ... а операция? Дарья подняла подол – на животе красовался багровый рубец. Значит, всё было на самом деле. Только для неё прошло целых два месяца, а для тех, кто оставался здесь – меньше минуты. И она помнила всё. Всё, что было с ней, что узнала она о других, чему научил её умный интернет.

Дарья вытащила купюру в три рубля, остальные деньги всунула в шелковый мешочек с лекарствами, завязала в узелок. Платок накинула на плечи, прикрыв разорванную на груди кофту, выбралась на высокий берег и пошла к деревне.

- Тёть Даш, это ты?

Дарья обернулась на голос:

- Я. Не узнал, что ли?

Её нагонял Сёмка, соседский парнишка. В руках старое ведёрко да самодельная удочка.

- Ты, тёть Даш, такая! Такая! – малец удивленно оглядывал Дарёнкину фигуру.

- А ты не пялься! На рыбалку, что ли, ходил?

- Ага, - Сёмка тряхнул уловом. – Маненько набрал вот.

Дарья заглянула в ведро. Крупная зубастая щука, четыре линька да немного мелочи.

- Что спросишь за всё?

- А? – оторопел Сёмка.

- Ушицы хочу. Куплю у тебя весь улов. Сколько хочешь?

Сёмка помялся, протянул ведёрко Дарье:

- Да ты, тёть Даш, так возьми. Может, Мишка ушкИ похлебает.

- Спасибо на добром слове, Сём. Ты меня подарком одарил, и я тебя отблагодарить хочу. Снеси улов к избе нашей, да подожди меня. Я сейчас буду.

И Дарья свернула к деревенской лавке.

В полутёмном помещении пахло сыростью, земляным полом, затхлыми тряпками.

- Эт куда ж ты, Дашка, собралась, такая красивая? – с ухмылкой спросил её Терентий, торговавший в лавке не один десяток лет. – Шаль на тебе новая, а заплатки под ней старые. Не на праздник ли какой? Не за гостинцами ли зашла?

- За ими самыми. Давай мне, Терентий, мучицы фунтов пять, да четверть чаю. С полфунта сахару. Да сатину вон отрежь. Леденец ещё положь.

- Это на какие же такие заработки погулять решила? – прищурился лавочник.

- А ты мои деньги не считай. Не твоего ума дело.

- Ишь, смелая какая стала! Ограбила, что ли кого? Или наследство от богатой тётушки получила?

- Ага. От Донны Розы из Бразилии! – Дарёнка приблизила лицо к Терентию и сказала, хулигански округлив глаза и таинственно приглушив голос, - Там много-много диких обезьян!

Выпрямилась, чмокнула воздух, подмигнула оторопевшему лавочнику.

- Ну, ты не стой. Недосуг мне с тобой лясы точить. Чай, у меня дома дел полно.

Внимательно проследила за руками отчего-то разволновавшегося Терентия, собрала покупки в узелок, сгребла сдачу.

- И обвесил ты меня, брат, и сдачи три копейки недодал. Всё деньги копишь, а не знаешь, что деньги – это пффф, - Дарья дунула на пустую ладонь. – Сейчас есть, а завтра ты нищий.

- Чего мелешь? Тьфу, типун тебе на язык! – рассердился лавочник.

Дарья опёрлась на прилавок, тихо и доверительно сказала:

- В чём сила, Терентий? Вот ты думаешь, что в деньгах. А я знаю, что в правде. Вот ты меня сейчас обманул, денег на мне нажил. И что, думаешь, сильнее стал? Нет, не стал. Потому что правды за тобой нет. А за мной правда. Поэтому я тебя сильнее.

Дарья взяла с прилавка узелок и вышла вон.

- Дурная баба, - процедил сквозь зубы лавочник. – Диких обезьян... То-то оно и видно. Одичала вовсе, на людей кидается. Сильнее она. Придёшь ещё, поклонишься мне в ножки.

Сёмка, как и сказала Дарья, ждал её возле избы.

- Возьми, Сём, купи себе чего-нибудь в лавке! – Дарёнка протянула парнишке рубль.

- Спасибо, тёть Даш! – глазёнки у мальца загорелись. – Только твой подарок богаче моего оказался. Я... я вам денька через три ещё принесу рыбки!

- Приноси, возьму с радостью! – улыбнулась Дарья, взяла ведёрко с уловом и вошла в избу.

- Мама пришла! – слезла с лавки Анютка. – А Мишка горячий-горячий.

- Ничего, дочь, скоро выздоровеет. Теперь всё у нас будет хорошо, - Дарья обняла девочку, прижала к себе. – Я так по тебе соскучилась!

Господи, два месяца она не видела родное дитя. Сколько же слёз пролито, сколько дум передумано!

Но сейчас уже всё позади. Дети рядом, муж скоро вернётся. Что ж, надо приниматься за дело. Дарья сменила рубаху, прибрала дорогой платок в сундук. Развязала шёлковый мешочек. Эти лекарства для Стёпы, эти для Анютки, а вот и для Мишки... Микаэлла говорила, что их надо растворять.

Дарья зачерпнула из ведра тепловатой воды, бросила в кружку одну таблетку, помешала ложкой. По избе пошёл сладковатый аромат.

- Мама, а чем это пахнет? – заинтересовалась Анечка.

- Сахаром. Я к чаю сахару купила в лавке. Батя вот придёт, будем пить. И ушицы на ужин сварим. А тебе леденец на палочке. На вот! – Дарья протянула дочери конфету.

Стукнула дверь, вошёл в избу Степан, сел на лавку, горестно опустив голову.

- Что ты, Стёп?

- Выгнал меня Зосимов. Митрий к нему прискакал, лица на нём нет. Говорил что-то Фёдор Назарычу, всё в мою сторону рукой показывал. А потом ко мне подскочил. Плетью огрел – не так мешки кладу, говорит. И выгнал меня совсем. Сказал, чтобы больше не являлся на работу. Нет мне работы.

- И что?

- Я к Фёдор Назарычу в ноги. За что, мол? А он...

- Ну так и что?

- Как что? – Степан поднял измученное лицо на жену. – Как жить-то будем, а, Даш?

Дарья подошла к мужу, ласково провела ладонью по исхудавшему лицу, по поредевшим волосам.

- Хорошо жить будем. Уйдём мы отседа, Стёп. В город подадимся. Вот Мишка в себя придёт, и уйдем.

Степан безнадёжно махнул рукой.

- Правда, Стёп. Верь мне.

- На что жить-то станем?

- Не говорила я тебе, да теперь скажу. Хотела я на корову скопить денег, да, видно, незачем. На это и поживём пока.

- Чудно, - Степан приобнял жену за талию. – Какая-то ты другая. И речами, и обличьем. Мне всё казалось, что ты худая, в чём душа держится. Да смотрю – всё на месте. И лицо вроде просветлело.

- Так я ж не хворая, Стёп. А речи другие, потому что решилась я. И ничего мне теперь не страшно.

Вечером они хлебали ароматную уху, благоухали в печи пироги, синел в блюдечке наколотый сахар, уютно пел свою песенку самовар, когда в избу влетела Наталья-подёнщица:

- Дашутка!

Дарья удивлённо посмотрела на подругу:

- Ты чего это? На тебе лица нет.

- Зосимов Митрия застрелил!

Продолжение следует...