К 150-летию Парижской Коммуны

Парижская коммуна — первая в новейшей истории осознанная попытка создать при помощи диктатуры пролетариата общество социальной справедливости.

Часть 1. Фактография Парижской Коммуны.
Парижская коммуна существовала с 18 марта по 28 мая 1871 года.
Причины возникновения Парижской коммуны:
— проигранная Францией война с Пруссией показала народу бездарность и никчёмность правящей верхушки французского общества;
— унизительные условия мира, которые проигравшей Франции навязал Бисмарк и которые были подписаны французским правительством, для многих патриотически настроенных французов выглядели предательством;
— Франко-Прусская война (1870-1871), как и любая иная война, больнее всех ударила по беднейшим слоям населения Франции и особенно Парижа, вокруг которого велись самые ожесточённые боевые действия;
— «Призрак коммунизма, бродивший по Европе» уже около двух десятков лет, в значительной мере обосновался в Париже, где имелись многочисленные левые организации, кружки, клубы, члены которых активно вели революционную агитацию и пропаганду. 
Хронология предыстории Парижской коммуны.
1870, 19 июля — Франция объявила войну Пруссии.
1870, начало августа — первые известия о неудачах французской армии на фронтах.
1870, 9 августа — кабинет министров Э. Оливье ушел в отставку. Новое правительство графа М. де Паликао объявило в Париже осадное положение.
1870, 14 августа — в Париже подавлено восстание бланкистов.
Последователи социалиста-утописта Л. О. Бланки имели целью свержение существующего режима внезапным вооруженным выступлением и установлением временной диктатуры революционеров, которая заложила бы основы нового, социалистического порядка, после чего власть должна была быть передана народу.
1870, 1 сентября — поражение французской армии под Седаном.
1870, 2 сентября — армия под командованием Мак-Магона и вместе с ней сам император Наполеон III сдались в плен.
1870, 4 сентября — революция. Режим империи Наполеона Третьего пал. Парижане ворвались в зал заседаний Законодательного корпуса и провозгласили установление во Франции республики. Попытки проправительственных депутатов спасти бонапартистский режим в форме регентства императрицы Евгении при несовершеннолетнем наследнике престола не имели успеха. Депутаты-республиканцы отправились во главе повстанцев к ратуше, где и заявили о формировании временного правительства национальной обороны.
1870, 14 сентября — декларация «Центрального республиканского комитета 20 округов».
После победы восстания 4 сентября 1870 года правительство национальной обороны отказалось восстановить во всей полноте самоуправление Парижа и организовать выборы должностных лиц. В 20 округах Парижа были назначены мэры и их заместители. Но члены революционных клубов и секций Интернационала сумели создать «Центральный республиканский комитет 20 округов», который в декларации от 14 сентября 1870 года объявил целью своей деятельности «спасение отечества и установление республиканского строя на началах постоянного содействия индивидуальной инициативе и общественной солидарности».
Комитет настаивал на организации всеобщей мобилизации парижан-мужчин в батальоны национальной гвардии, экспроприации у собственников предметов первой необходимости и их уравнительного распределения среди жителей, обеспечении жильём всех парижан, временно расселяя бездомных в пустующих квартирах, владельцы которых уехали из столицы перед началом осады. Задачи спасения отечества оказывались, таким образом, связанными с программными требованиями приверженцев «социальной республики».
1870, 19 сентября — начало осады прусской армией окружённого Парижа.
Париж ещё в 40-е годы XIX века был укреплен рвом, валом и целым рядом фортов. 65-тысячная группировка французских войск была значительно усилена 300 тысячами национальных гвардейцев – жителей Парижа.
1870, начало октября — объявление министром внутренних дел М. Гамбеттой всеобщей мобилизации. Организация новых армий. Но плохо обученные, они не могли сопротивляться немцам.
1870, 27 октября — капитуляция в Меце заблокированной там 173хтысячной армии маршала Базена. Громадный объём военного имущества, находившийся в Меце, достался Пруссии.
1870, 31 октября — ещё одно неудачное выступление бланкистов в Париже.
1871, 5 января — начало обстрелов Парижа тяжёлой артиллерией.
1871, январь — все армии Франции, кроме осаждённой в Париже, разгромлены.
1871, 18 января — акт о создании Германской империи.
1871, 19 января — очередная неудачная попытка прорыва блокады Парижа. Решение правительства Франции о капитуляции.
1871, 22 января — неудачное восстание в Париже бланкистов.
1871, 28 января — акт о капитуляции подписан в Версале министром иностранных дел правительства национальной обороны Ж. Фавром и министром-президентом Пруссии О. фон Бисмарком.
По условиям капитуляции форты Парижа со всем вооружением сдавались германскому командованию, солдаты столичного гарнизона объявлялись военнопленными. Национальные гвардейцы Парижа сохраняли своё вооружение. Франция получала трёхнедельное перемирие, в течение которого следовало избрать Национальное собрание, полномочное подписать мирный договор с Германской империей.
1871, 8 февраля — выборы в Национальное собрание Франции.
Во время выборов в Национальное собрание «партию войны», к которой принадлежали политические деятели леворадикального направления – бланкисты, активисты секций Интернационала, продолжатели санкюлотских и якобинских традиций эпохи Конвента, поддержали многие парижане и жители департаментов, оккупированных и разорённых германскими войсками. Зато избиратели остальной части Франции, желая сохранить свои хозяйства и опасаясь невзгод войны, которая, казалось, не имела перспективы быть выигранной, дружно голосовали за мир. А поскольку лозунги продолжения войны путём принятия чрезвычайных мер тесно увязывались с деятельностью сторонников республиканской формы правления, большинство в Национальном собрании (около 400 депутатов из 730) составили либералы-республиканцы, приверженцы династии Бурбонов, бонапартисты, ратовавшие за авторитарные модели государственного устройства, при которых резко ограничивалась политическая роль национального представительства.
1871, 12 февраля — в Бордо начало работу Национальное собрание Франции. Главой исполнительной власти был избран опытный политик Л. А. Тьер.
1871, 24 февраля — была принята резолюция делегатского собрания об образовании Центрального комитета Национальной гвардии.
1871, 26 февраля — в Версале Тьер и Бисмарк подписали текст предварительного мирного договора.
1871, 1 марта — Национальное собрание утвердило мирный договор. Но нему Франция теряла Эльзас, восточную Лотарингию, составлявшие 3 департамента с населением численностью 1580 тыс. человек, и должна была выплатить контрибуцию в 5 млрд. франков и содержать германские войска, остававшиеся на её территории до полного погашения этой суммы.
1871, 1 марта — немецкие войска вошли в Париж, но 3 марта его покинули.
1871, 10 марта — Национальное собрание переехало из Бордо в Версаль, чем очень обидело парижан.
1871, 15 марта — окончательно оформлен Центральный комитет Национальной гвардии.
1871, 18 марта — восстание в Париже. Создание Парижской коммуны.
Перед вступлением в Париж германских войск национальные гвардейцы перевезли в рабочие кварталы пушки, большая часть которых (200 из 227) были отлиты на деньги самих парижан.
На рассвете 18 марта 1871 года правительственные войска попытались захватить их. Но национальные гвардейцы при поддержке населения рабочих кварталов заставили войска отступить, а командовавшие на Монмартре генералы К. Леконт и К. Тома, приказавшие солдатам стрелять в толпу, были расстреляны. Тьер распорядился об эвакуации правительственных учреждений и военных подразделений из Парижа. Столица оказалась во власти Центрального комитета национальной гвардии, который объявил о выборах в Коммуну.
1871, 19 марта — обращение Центрального комитета Национальной гвардии к гражданам:
«…Благодаря вашей мужественной поддержке мы прогнали правительство, которое вас предало, мы возвращаем вам наш мандат, ибо не стремимся занять место тех, кого только что смела буря народного негодования. Готовьтесь же немедля к коммунальным выборам.… Пока же именем народа мы продолжаем занимать Ратушу. …Рабочие, не обманывайтесь: …идёт великая борьба между паразитизмом и трудом, между эксплуатацией и производством. Если вы устали коснеть в невежестве и прозябать в нищете, если вы хотите, чтобы ваши дети сделались людьми, пользующимися плодами своего труда, а не животными, выдрессированными для мастерской или казармы, если вы хотите, наконец, царства справедливости, — пусть ваши сильные руки низвергнут презренную реакцию».
1871, 24 марта — расстрел по приказу ЦК национальной гвардии манифестации под лозунгами признания Национального собрания и правительства Тьера.
1871, 26 марта — выборы в Генеральный совет республики.
В них приняло участие меньше половины (230 тысяч из 485,5 тысяч) зарегистрированных избирателей. Среди 86 членов Коммуны сторонники Национального собрания оказались в меньшинстве (21) и вышли из её состава. Большинство оставшихся в Генеральном совете принадлежали к разным политическим течениям  «социальной республики». Среди них были бланкисты, прудонисты, неоякобинцы, члены Интернационала: журналисты, учителя, юристы, врачи, рабочие, политические деятели, участники тайных революционных обществ.
1871, 28 марта — ЦК Национальной гвардии передал власть Генеральному совету.
Генеральный совет и сохранивший политическое влияние на военную организацию ЦК национальной гвардии — эти учреждения и получили название Парижской Коммуны.
Оставаясь единой демократической республикой, Франция должна была состоять из автономных коммун, организованных по типу Парижской. К ведению каждой коммуны относились: управление местным имуществом, образование, организация собственного суда, полиции и национальной гвардии. Правом граждан коммуны было их участие в её делах путем свободного выражения своих взглядов и свободной защиты своих интересов, полная гарантия свободы личности, свободы совести и труда. Должностные лица, выбранные или назначенные, должны были находиться под постоянным общественным контролем и могли быть отозваны. Центральное правительство мыслилось в виде собрания делегатов от отдельных коммун (Декларация Коммуны к французскому народу, 19 апреля 1871 года).
1871, 20 марта — постановление ЦК Национальной гвардии: закон, касающийся продажи заложенных в ломбарде вещей, отменяется. Срок платежа долгов за купленные товары откладывается на один месяц. Впредь до особого распоряжения в целях поддержания
спокойствия собственники домов и содержатели гостиниц не должны отказывать в квартирах своим жильцам.
На время осады были отложены выплаты по кредитным обязательствам и за найм жилья и торговых помещений. Национальное собрание отвергло просьбы продлить мораторий по этим выплатам до восстановления деловой активности, и в течение нескольких дней к оплате было предъявлено 150 тысяч долговых обязательств. Одновременно солдаты национальной гвардии были лишены жалования, которое в послевоенных условиях составляло единственный источник дохода десятков тысяч семей.
1871, 22 марта — постановление ЦК Национальной гвардии: поскольку вследствие массового дезертирства правительственных чиновников общественные учреждения совершенно дезорганизованы, все государственные служащие, которые к 25 сего марта не вернутся к исполнению своих обязанностей, будут без всякого снисхождения уволены.
1871, 22 марта — постановление ЦК Национальной гвардии: в ожидании закона о реорганизации военных сил страны солдаты, находящиеся на данную дату в Париже, зачисляются в ряды национальной гвардии и будут получать положенное им жалованье.
1871, 29 марта — первое заседание Генерального совета Парижской коммуны определило её государственное устройство: Генеральный совет принимает нормативные акты – декреты и постановления. Управленческие функции осуществляют комиссии Коммуны — Исполнительная комиссия, Комиссия финансов, Военная комиссия, Комиссия юстиции, Комиссия общественной безопасности, Комиссия продовольствия, Комиссия промышленности и обмена, Комиссия внешних сношений, Комиссия общественных служб, Комиссия просвещения.
1871, 29 марта — отмена рекрутского набора.
1871, 2 апреля — уничтожение высоких окладов чиновникам: в истинно демократической республике не должно быть места ни синекурам, ни чрезмерно высоким окладам.
1871, 2 апреля — отделение церкви от государства.
1871, 5 апреля — декрет о заложниках: «Всякая казнь военнопленного или сторонника законного правительства Парижской Коммуны будет иметь своим немедленным следствием казнь тройного числа заложников, …назначенных по жребию».
1871, 12 апреля — на Вандомской площади разрушена колонна со статуей Наполеона.
1871, 16 апреля — Декрет о брошенных владельцами мастерских: мастерские передаются кооперативам рабочих.
1871, 18 апреля — закрытие газет буржуазии: «Принимая во внимание, что невозможно терпеть в осаждённом Париже газеты, которые открыто проповедуют гражданскую войну, сообщают неприятелю сведения военного характера и распространяют клеветнические измышления о защитниках республики, Коммуна постановила закрыть газеты «Вечер», «Колокол», «Общественное мнение» и «Общественная польза».
1871, 19 апреля — Декларация Коммуны к французскому народу.
1871, 20 апреля — Декрет о запрещении ночного труда в булочных.
1871, 25 апреля — Декрет Коммуны о реквизиции пустующих квартир буржуазии: «принимая во внимание, что Коммуна обязана предоставить помещение жертвам вторичной бомбардировки Парижа и что необходимо это сделать в срочном порядке,-
постановляет: Ст. 1. Все пустующие квартиры реквизируются…».
1871, 27 апреля — Декрет о запрещении штрафов и вычетов из заработной платы.
1871, 1 мая — Декрет об образовании Комитета общественного спасения: «…Комитету предоставляется самая широкая власть над всеми делегациями и комиссиями Коммуны».
1871, 4 мая — Декрет о реквизиции (с последующим денежным возмещением владельцам) и передаче рабочим ассоциациям всех крупных предприятий.
1871, 6 мая — Декрет о возврате заложенных в ломбарде вещей: «Движимое имущество (мебель, платье, бельё, постельные принадлежности, книги и инструменты труда, заложенные до 25 апреля 1871 года на сумму, не превышающую 20 франков) будет безвозмездно возвращаться владельцам (начиная с 12 мая).
1871, 10 мая — во Франкфурте подписан окончательный мирный договор Франции и Германской империи, так называемый Франкфуртский мир.

1871, 13 мая — Декрет об обязательном минимуме заработной платы для рабочих, занятых выполнением заказов для Коммуны.
1871, 15 мая — Циркуляр о профессиональном образовании.

 Для борьбы с Коммуной немецкое командование освободило из плена 60 тысяч солдат, которые пополнили армию Национального собрания. Первые бои между коммунарами и правительственными силами начались в конце марта. Те и другие то наступали, то переходили к обороне, но силы сторон были неравны. 21 мая войска Тьера под командованием маршала Мак-Магона вошли в Париж и спустя неделю, 28 мая сопротивление коммунаров было сломлено. Во время майских сражений были разрушены дворец Тюильри – древняя резиденция французских королей, здания ратуши, дворца правосудия, префектуры полиции. Число убитых достигало 20 тысяч, свыше 36 тысяч коммунаров были преданы суду. В перечень наказаний входили смертная казнь, каторжные работы, ссылка в Новую Каледонию, длительные сроки тюремного заключения.
1871, 31 августа — Национальное собрание объявило себя Учредительным. Глава правительства Тьер был назначен президентом республики.
Причины гибели Парижской коммуны:
— Коммуна не имела авторитетных, харизматичных лидеров;
— Коммуна не имела сплочённой, дисциплинированной организации (партии), способной объединить вокруг себя и повести за собой массы;
— Коммуна не имела чёткого стратегического плана действий в строительстве нового типа государства, решая лишь тактические задачи;
— Коммуна в своей деятельности пыталась соединить несовместимые части: диктатуру и представительную демократию
— Коммуна не решилась занять Французский банк и конфисковать хранившиеся в нём крупные ценности;
— Коммуна не имела чёткой военной организации, функции защиты революции были размыты между несколькими центрами силы (Военная делегация, ЦК Национальной гвардии, Военные бюро округов и др.);
— Париж был отрезан от остальной Франции и не имел поддержки провинций;
— своими декретами (о ломбардах, кредитах, мастерских) Коммуна оттолкнула от себя мелкую буржуазию, ремесленников.
«Для победоносной социальной революции нужна наличность, по крайней мере, двух условий: высокое развитие производительных сил и подготовленность пролетариата. Но в 1871 г. оба эти условия отсутствовали. Французский капитализм был ещё мало развит, и Франция была тогда по преимуществу страной мелкой буржуазии (ремесленников, крестьян, лавочников и пр.). С другой стороны, не было налицо рабочей партии, не было подготовки и долгой выучки рабочего класса, который в массе даже не совсем ясно ещё представлял себе свои задачи и способы их осуществления. Не было ни серьёзной политической организации пролетариата, ни широких профессиональных союзов и кооперативных товариществ…» (В. И. Ленин «Памяти Коммуны», 15 (28) апреля 1911 года).







 
Часть 2. Ленин о Парижской Коммуне.
Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Том 33.
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ.
ГЛАВА III
ОПЫТ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ 1871 ГОДА. АНАЛИЗ МАРКСА.
1. В ЧЕМ ГЕРОИЗМ ПОПЫТКИ КОММУНАРОВ?
Известно, что за несколько месяцев до Коммуны, осенью 1870 года, Маркс предостерегал парижских рабочих, доказывая, что попытка свергнуть правительство была бы глупостью отчаяния. Но когда в марте 1871 года рабочим навязали решительный бой и они его приняли, когда восстание стало фактом, Маркс с величайшим восторгом приветствовал пролетарскую революцию, несмотря на плохие предзнаменования. Маркс не упёрся на педантском осуждении «несвоевременного» движения, как печально-знаменитый русский ренегат марксизма Плеханов, в ноябре 1905 года писавший в духе поощрения борьбы рабочих и крестьян, а после декабря 1905 года по-либеральному кричавший: «не надо было браться за оружие». Маркс, однако, не только восторгался героизмом «штурмовавших небо», по его выражению, коммунаров. В массовом революционном движении, хотя оно и не достигло цели, он видел громадной важности исторический опыт, известный шаг вперёд всемирной пролетарской революции, практический шаг, более важный, чем сотни программ и рассуждений. Анализировать этот опыт, извлечь из него уроки тактики, пересмотреть на основании его свою теорию — вот как поставил свою задачу Маркс.
Единственная «поправка» к «Коммунистическому Манифесту», которую счёл необходимым сделать Маркс, была сделана им на основании революционного опыта парижских коммунаров.
Последнее предисловие к новому немецкому изданию «Коммунистического Манифеста», подписанное обоими его авторами, помечено 24-ым июня 1872 года. В этом предисловии авторы, Карл Маркс и Фридрих Энгельс, говорят, что программа «Коммунистического Манифеста» «теперь местами устарела».
«... В особенности, — продолжают они, — Коммуна доказала, что «рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить её в ход для своих собственных целей»...»
Взятые во вторые кавычки слова этой цитаты заимствованы её авторами из сочинения Маркса: «Гражданская война во Франции».
Итак, один основной и главный урок Парижской Коммуны Маркс и Энгельс считали имеющим такую гигантскую важность, что они внесли его, как существенную поправку к «Коммунистическому Манифесту».
Чрезвычайно характерно, что именно эта существенная поправка была искажена оппортунистами, и смысл её, наверное, неизвестен девяти десятым, если не девяносто девяти сотым читателей «Коммунистического Манифеста». Подробно об этом искажении мы скажем ниже, в главе, специально посвящённой искажениям. Теперь достаточно будет отметить, что ходячее, вульгарное «понимание» приведённого нами знаменитого изречения Маркса состоит в том, будто Маркс подчёркивает здесь идею медленного развития в противоположность захвату власти и тому подобному.
На самом деле как раз наоборот. Мысль Маркса состоит в том, что рабочий класс должен разбить, сломать «готовую государственную машину», а не ограничиваться простым захватом её.
12-го апреля 1871 года, т. е. как раз во время Коммуны, Маркс писал Кугельману:
«... Если ты заглянешь в последнюю главу моего «18-го брюмера», ты увидишь, что следующей попыткой французской революции я объявляю: не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать её» (курсив Маркса; в оригинале стоит zerbrechen), «и именно таково предварительное условие всякой действительной народной революции на континенте. Как раз в этом и состоит попытка наших геройских парижских товарищей» (стр. 709 в «Neue Zeit», XX, 1, год 1901—1902).
(Письма Маркса к Кугельману вышли по-русски не менее как в двух изданиях, одно из них под моей редакцией и с моим предисловием).
В этих словах: «сломать бюрократически-военную государственную машину» заключается, кратко выраженный, главный урок марксизма по вопросу о задачах пролетариата в революции по отношению к государству. И именно этот урок не только совершенно забыт, но и прямо извращён господствующим, каутскианским, «толкованием» марксизма!
Что касается до ссылки Маркса на «18-ое брюмера», то мы привели выше полностью соответствующее место.
Интересно отметить особо два места в приведённом рассуждении Маркса. Во-первых, он ограничивает свой вывод континентом. Это было понятно в 1871 году, когда Англия была ещё образцом страны чисто капиталистической, но без военщины и в значительной степени без бюрократии. Поэтому Маркс исключал Англию, где революция, и даже народная революция, представлялась и была тогда возможной без предварительного условия разрушения «готовой государственной машины».
Теперь, в 1917 году, в эпоху первой великой империалистской войны, это ограничение Маркса отпадает. И Англия, и Америка, крупнейшие и последние — во всём мире — представители англо-саксонской «свободы» в смысле отсутствия военщины и бюрократизма, скатились вполне в общеевропейское грязное, кровавое болото бюрократически-военных учреждений, всё себе подчиняющих, всё собой подавляющих. Теперь и в Англии, и в Америке «предварительным условием всякой действительно народной революции» является ломка, разрушение «готовой» (изготовленной там в 1914— 1917 годах до «европейского», общеимпериалистского, совершенства) «государственной машины».
Во-вторых, особенного внимания заслуживает чрезвычайно глубокое замечание Маркса, что разрушение бюрократически-военной государственной машины является «предварительным условием всякой действительной народной революции». Это понятие «народной» революции кажется странным в устах Маркса, и русские плехановцы, и меньшевики, эти последователи Струве, желающие считаться марксистами, могли бы, пожалуй, объявить такое выражение у Маркса «обмолвкой». Они свели марксизм к такому убого-либеральному извращению, что кроме противоположения буржуазной и пролетарской революции для них ничего не существует, да и это противоположение понимается ими донельзя мертвенно.
Если взять для примера революции XX века, то и португальскую, и турецкую придётся, конечно, признать буржуазной. Но «народной» ни та, ни другая не является, ибо масса народа, громадное большинство его активно, самостоятельно, со своими собственными экономическими и политическими требованиями, ни в той, ни в другой революции заметно не выступают. Напротив, русская буржуазная революция 1905—1907 годов, хотя в ней не было таких «блестящих» успехов, которые выпадали временами на долю португальской и турецкой, была, несомненно, «действительной народной» революцией, ибо масса народа, большинство его, самые глубокие общественные «низы», задавленные гнетом и эксплуатацией, поднимались самостоятельно, наложили на весь ход революции отпечаток своих требований, своих попыток по-своему построить новое общество, на место разрушаемого старого.
В Европе 1871 года на континенте ни в одной стране пролетариат не составлял большинства народа. «Народная» революция, втягивающая в движение, действительно, большинство, могла быть таковою, лишь охватывая и пролетариат, и крестьянство. Оба класса и составляли тогда «народ». Оба класса объединены тем, что «бюрократически-военная государственная машина» гнетёт, давит, эксплуатирует их. Разбить эту машину, сломать ее — таков действительный интерес «народа», большинства его, рабочих и большинства крестьян, таково «предварительное условие» свободного союза
беднейших крестьян с пролетариями, а без такого союза непрочна демократия и невозможно социалистическое преобразование.
К такому союзу, как известно, и пробивала себе дорогу Парижская Коммуна, не достигшая цели в силу ряда причин внутреннего и внешнего характера.
Следовательно, говоря о «действительно народной революции», Маркс, нисколько не забывая особенностей мелкой буржуазии (о них он говорил много и часто), строжайше учитывал фактическое соотношение классов в большинстве континентальных государств Европы в 1871 году. А с другой стороны, он констатировал, что «разбитие» государственной машины требуется интересами и рабочих, и крестьян, объединяет их, ставит перед ними общую задачу устранения «паразита» и замены его чем-либо новым.
Чем же именно?
2. ЧЕМ ЗАМЕНИТЬ РАЗБИТУЮ ГОСУДАРСТВЕННУЮ МАШИНУ?
На этот вопрос в 1847 году, в «Коммунистическом Манифесте», Маркс давал ответ ещё совершенно абстрактный, вернее, указывающий задачи, но не способы их разрешения. Заменить «организацией пролетариата в господствующий класс», «завоеванием демократии» — таков был ответ «Коммунистического Манифеста».
Не вдаваясь в утопии, Маркс от опыта массового движения ждал ответа на вопрос о том, в какие конкретные формы эта организация пролетариата, как господствующего класса, станет выливаться, каким именно образом эта организация будет совмещена с наиболее полным и последовательным «завоеванием демократии».
Опыт Коммуны, как бы он ни был мал, Маркс подвергает в «Гражданской войне во Франции» самому внимательному анализу. Приведём важнейшие места из этого сочинения:
В XIX веке развилась происходящая от средних веков «централизованная государственная власть с её вездесущими органами: постоянной армией, полицией, бюрократией, духовенством, судейским сословием». С развитием классового антагонизма между капиталом и трудом «государственная власть принимала всё более и более характер общественной власти для угнетения труда, характер машины классового господства. После каждой революции, означающей известный шаг вперёд классовой борьбы, чисто угнетательский характер государственной власти выступает наружу всё более и более открыто». Государственная власть после революции 1848— 1849 гг. становится «национальным орудием войны капитала против труда». Вторая империя закрепляет это.
«Прямой противоположностью империи была Коммуна». «Она была определённой формой» «такой республики, которая должна была устранить не только монархическую форму классового господства, но и самое классовое господство...»
В чём именно состояла эта «определённая» форма пролетарской, социалистической республики? Каково было государство, которое она начала создавать?
«... Первым декретом Коммуны было уничтожение постоянного войска и замена его вооружённым народом...»
Это требование стоит теперь в программах всех, желающих называться социалистическими, партий. Но чего стоят их программы, лучше всего видно из поведения наших эсеров и меньшевиков, на деле отказавшихся как раз после революции 27 февраля от проведения в жизнь этого требования!
«... Коммуна образовалась из выбранных всеобщим избирательным правом по различным округам Парижа городских гласных. Они были ответственны и в любое время сменяемы. Большинство их состояло, само собою разумеется, из рабочих или признанных представителей рабочего класса...
... Полиция, до сих пор бывшая орудием государственного правительства, была немедленно лишена всех своих политических функций и превращена в ответственный орган Коммуны, сменяемый в любое время... То же самое — чиновники всех остальных отраслей управления... Начиная с членов Коммуны, сверху донизу, общественная служба должна была исполняться за заработную плату рабочего. Всякие привилегии и выдачи денег на представительство высшим государственным чинам исчезли вместе с этими чинами... По устранении постоянного войска и полиции, этих орудий материальной власти старого правительства, Коммуна немедленно взялась за то, чтобы сломать орудие духовного угнетения, силу попов... Судейские чины потеряли свою кажущуюся независимость... они должны были впредь избираться открыто, быть ответственными и сменяемыми...»
Итак, разбитую государственную машину Коммуна заменила как будто бы «только» более полной демократией: уничтожение постоянной армии, полная выборность и сменяемость всех должностных лиц. Но на самом деле это «только» означает гигантскую замену одних учреждений учреждениями принципиально иного рода. Здесь наблюдается как раз один из случаев «превращения количества в качество»: демократия, проведённая с такой наибольшей полнотой и последовательностью, с какой это вообще мыслимо, превращается из буржуазной демократии в пролетарскую, из государства (= особая сила для подавления определённого класса) в нечто такое, что уже не есть собственно государство.
Подавлять буржуазию и её сопротивление всё ещё необходимо. Для Коммуны это было особенно необходимо, и одна из причин её поражения состоит в том, что она недостаточно решительно это делала. Но подавляющим органом является здесь уже большинство населения, а не меньшинство, как бывало всегда и при рабстве, и при крепостничестве, и при наёмном рабстве. А раз большинство народа само подавляет своих угнетателей, то «особой силы» для подавления уже не нужно! В этом смысле государство начинает отмирать. Вместо особых учреждений привилегированного меньшинства (привилегированное чиновничество, начальство постоянной армии), само большинство может непосредственно выполнять это, а чем более всенародным становится самое выполнение функций государственной власти, тем меньше становится надобности в этой власти.
Особенно замечательна в этом отношении подчеркиваемая Марксом мера Коммуны: отмена всяких выдач денег на представительство, всяких денежных привилегий чиновникам, сведение платы всем должностным лицам в государстве до уровня «заработной платы рабочего». Тут как раз всего нагляднее сказывается перелом — от демократии буржуазной к демократии пролетарской, от демократии угнетательской к демократии угнетённых классов, от государства, как «особой силы» для подавления определённого класса, к подавлению угнетателей всеобщей силой большинства народа, рабочих и крестьян. И именно на этом, особенно наглядном — по вопросу о государстве, пожалуй, наиболее важном пункте уроки Маркса наиболее забыты! В популярных комментариях — им же несть числа — об этом не говорят. «Принято» об этом умалчивать, точно о «наивности», отжившей своё время, — вроде того как христиане, получив положение государственной религии, «забыли» о «наивностях» первоначального христианства с его демократически-революционным духом.
Понижение платы высшим государственным чиновникам кажется «просто» требованием наивного, примитивного демократизма. Один из «основателей» новейшего оппортунизма, бывший социал-демократ Эд. Бернштейн не раз упражнялся в повторении пошлых буржуазных насмешечек над «примитивным» демократизмом. Как и все оппортунисты, как и теперешние каутскианцы, он совершенно не понял того, что, во-первых, переход от капитализма к социализму невозможен без известного «возврата» к «примитивному» демократизму (ибо иначе как же перейти к выполнению государственных функций большинством населения и поголовно всем населением?), а во-вторых, что «примитивный демократизм» на базе капитализма и капиталистической культуры — не то, что примитивный демократизм в первобытные или в докапиталистические времена. Капиталистическая культура создала крупное производство, фабрики, железные дороги, почту, телефоны и прочее, а на этой базе громадное большинство функций старой «государственной власти» так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти функции вполне можно будет выполнять за обычную «заработную плату рабочего», что можно (и должно) отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, «начальственного».
Полная выборность, сменяемость в любое время всех без изъятия должностных лиц, сведение их жалованья к обычной «заработной плате рабочего», эти простые и «само собою понятные» демократические мероприятия, объединяя вполне интересы рабочих и большинства крестьян, служат в то же время мостиком, ведущим от капитализма к социализму. Эти мероприятия касаются государственного, чисто политического переустройства общества, но они получают, разумеется, весь свой смысл и значение лишь в связи с осуществляемой или подготовляемой «экспроприацией экспроприаторов», т. е. переходом капиталистической частной собственности на средства производства в общественную собственность.
«Коммуна, — писал Маркс, — сделала правдой лозунг всех буржуазных революций, -дешёвое правительство, - уничтожив две самые крупные статьи расходов, армию и чиновничество».
Из крестьянства, как и из других слоёв мелкой буржуазии, лишь ничтожное меньшинство «поднимается вверх», «выходит в люди» в буржуазном смысле, т. е. превращается либо в зажиточных людей, в буржуа, либо в обеспеченных и привилегированных чиновников. Громадное большинство крестьянства во всякой капиталистической стране, где только есть крестьянство (а таких капиталистических стран большинство), угнетено правительством и жаждет свержения его, жаждет «дешёвого» правительства. Осуществить это может только пролетариат, и, осуществляя это, он делает вместе с тем шаг к социалистическому переустройству государства.
3. УНИЧТОЖЕНИЕ ПАРЛАМЕНТАРИЗМА.
«Коммуна, — писал Маркс, — должна была быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законодательствующей, и исполняющей законы...
... Вместо того, чтобы один раз в три или в шесть лет решать, какой член господствующего класса должен представлять и подавлять (ver- und zertreten) народ в парламенте, вместо этого всеобщее избирательное право должно было служить народу, организованному в коммуны, для того, чтобы подыскивать для своего предприятия рабочих, надсмотрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избирательное право служит для этой цели всякому другому работодателю».
Эта замечательная критика парламентаризма, данная в 1871 году, тоже принадлежит теперь, благодаря господству социал-шовинизма и оппортунизма, к числу «забытых слов» марксизма. Министры и парламентарии по профессии, изменники пролетариату и «деляческие» социалисты наших дней предоставили критику парламентаризма всецело анархистам и на этом удивительно-разумном основании объявили всякую критику парламентаризма «анархизмом»!! Ничего нет странного, что пролетариат «передовых» парламентских стран, испытывая омерзение при виде таких «социалистов», как Шейдеманы, Давиды, Легины, Самба, Ренодели, Гендерсоны, Вандервельды, Стаунинги, Брантинги, Биссолати и Ко, всё чаще отдавал свои симпатии анархо-синдикализму, несмотря на то, что это был родной брат оппортунизма.
Но для Маркса революционная диалектика никогда не была той пустой модной фразой, побрякушкой, которой сделали её Плеханов, Каутский и пр. Маркс умел беспощадно рвать с анархизмом за неумение использовать даже «хлев» буржуазного парламентаризма, особенно когда заведомо нет налицо революционной ситуации, — но в то же время он умел и давать действительно революционно-пролетарскую критику парламентаризма.
Раз в несколько лет решать, какой член господствующего класса будет подавлять, раздавлять народ в парламенте, — вот в чём настоящая суть буржуазного парламентаризма, не только в парламентарно-конституционных монархиях, но и в самых демократических республиках.
Но если ставить вопрос о государстве, если рассматривать парламентаризм, как одно из учреждений государства, с точки зрения задач пролетариата в этой области, то где же выход из парламентаризма? Как же можно обойтись без него?
Опять и опять приходится сказать: уроки Маркса, основанные на изучении Коммуны, настолько забыты, что современному «социал-демократу» (читай: современному предателю социализма) прямо-таки непонятна иная критика парламентаризма, кроме анархической или реакционной.
Выход из парламентаризма, конечно, не в уничтожении представительных учреждений и выборности, а в превращении представительных учреждений из говорилен в «работающие» учреждения. «Коммуна должна была быть не парламентским учреждением, а работающим, в одно и то же время законодательствующим и исполняющим законы».
«Не парламентское, а работающее» учреждение, это сказано не в бровь, а в глаз современным парламентариям и парламентским «комнатным собачкам» социал-демократии! Посмотрите на любую парламентскую страну, от Америки до Швейцарии, от Франции до Англии, Норвегии и проч.: настоящую «государственную» работу делают за кулисами и выполняют департаменты, канцелярии, штабы. В парламентах только болтают со специальной целью надувать «простонародье». Это до такой степени верно, что даже в русской республике, буржуазно-демократической республике, раньше чем она успела создать настоящий парламент, сказались уже тотчас все эти грехи парламентаризма. Такие герои гнилого мещанства, как Скобелевы и Церетели, Черновы и Авксентьевы, сумели и Советы испоганить по типу гнуснейшего буржуазного парламентаризма, превратив их в пустые говорильни. В Советах господа «социалистические» министры надувают доверчивых мужичков фразёрством и резолюциями. В правительстве идёт перманентный кадриль, с одной стороны, чтобы по очереди сажать «к пирогу» доходных и почётных местечек побольше эсеров и меньшевиков, с другой стороны, чтобы «занять внимание» народа. А в канцеляриях, в штабах «работают» «государственную» работу!
«Дело Народа», орган правящей партии «социалистов-революционеров», недавно в редакционной передовице признался, — с бесподобной откровенностью людей из «хорошего общества», в котором «все» занимаются политической проституцией, — что даже в тех министерствах, кои принадлежат «социалистам» (извините за выражение!), даже в них весь чиновничий аппарат остаётся в сущности старым, функционирует по-старому, саботирует революционные начинания вполне «свободно»! Да если бы не было этого признания, разве фактическая история участия эсеров и меньшевиков в правительстве не доказывает этого? Характерно тут только то, что, находясь в министерском обществе с кадетами, господа Черновы, Русановы, Зензиновы и прочие редакторы «Дела Народа» настолько потеряли стыд, что не стесняются публично, как о пустячке, рассказывать, не краснея, что «у них» в министерствах всё по-старому!! Революционно-демократическая фраза — для одурачения деревенских Иванушек, а чиновничья канцелярская волокита для «ублаготворения» капиталистов — вот вам суть «честной» коалиции.
Продажный и прогнивший парламентаризм буржуазного общества Коммуна заменяет учреждениями, в коих свобода суждения и обсуждения не вырождается в обман, ибо парламентарии должны сами работать, сами исполнять свои законы, сами проверять то, что получается в жизни, сами отвечать непосредственно перед своими избирателями. Представительные учреждения остаются, но парламентаризма, как особой системы, как разделения труда законодательного и исполнительного, как привилегированного положения для депутатов, здесь нет. Без представительных учреждений мы не можем себе представить демократии, даже и пролетарской демократии, без парламентаризма можем и должны, если критика буржуазного общества для нас не пустые слова, если стремление свергнуть господство буржуазии есть наше серьезное и искреннее стремление, а не «избирательная» фраза для уловления голосов рабочих, как у меньшевиков и эсеров, как у Шейдеманов и Легинов, Самба и Вандервельдов.
Крайне поучительно, что, говоря о функциях того чиновничества, которое нужно и Коммуне, и пролетарской демократии, Маркс берёт для сравнения служащих «всякого другого работодателя», т. е. обычное капиталистическое предприятие с «рабочими, надсмотрщиками и бухгалтерами».
У Маркса нет и капельки утопизма в том смысле, чтобы он сочинял, сфантазировал «новое» общество. Нет, он изучает как естественноисторический процесс рождение нового общества из старого, переходные формы от второго к первому. Он берет фактический опыт массового пролетарского движения и старается извлечь из него практические уроки. Он «учится» у Коммуны, как все великие революционные мыслители не боялись учиться у опыта великих движений угнетённого класса, никогда не относясь к ним с педантскими «нравоучениями» (вроде плехановского: «не надо было браться за оружие» или церетелевского: «класс должен самоограничиваться»).
Об уничтожении чиновничества сразу, повсюду, до конца не может быть речи. Это — утопия. Но разбить сразу старую чиновничью машину и тотчас же начать строить новую, позволяющую постепенно сводить на нет всякое чиновничество, это не утопия, это — опыт Коммуны, это прямая, очередная задача революционного пролетариата.
Капитализм упрощает функции «государственного» управления, позволяет отбросить «начальствование» и свести всё дело к организации пролетариев (как господствующего класса), от имени всего общества нанимающей «рабочих, надсмотрщиков, бухгалтеров».
Мы не утописты. Мы не «мечтаем» о том, как бы сразу обойтись без всякого управления, без всякого подчинения; эти анархистские мечты, основанные на непонимании задач диктатуры пролетариата, в корне чужды марксизму и на деле служат лишь оттягиванию социалистической революции до тех пор, пока люди будут иными. Нет, мы хотим социалистической революции с такими людьми, как теперь, которые без подчинения, без контроля, без «надсмотрщиков и бухгалтеров» не обойдутся.
Но подчиняться надо вооруженному авангарду всех эксплуатируемых и трудящихся — пролетариату. Специфическое «начальствование» государственных чиновников можно и должно тотчас же, с сегодня на завтра, начать заменять простыми функциями «надсмотрщиков и бухгалтеров», функциями, которые уже теперь вполне доступны уровню развития горожан вообще и вполне выполнимы за «заработную плату рабочего».
Организуем крупное производство, исходя из того, что уже создано капитализмом, сами мы, рабочие, опираясь на свой рабочий опыт, создавая строжайшую, железную дисциплину, поддерживаемую государственной властью вооружённых рабочих, сведём государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений, ответственных, сменяемых, скромно оплачиваемых «надсмотрщиков и бухгалтеров» (конечно, с техниками всех сортов, видов и степеней) — вот наша, пролетарская задача, вот с чего можно и должно начать при совершении пролетарской революции. Такое начало, на базе крупного производства, само собою ведёт к постепенному «отмиранию» всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка, — порядка без кавычек, порядка, не похожего на наёмное рабство, — такого порядка, когда всё более упрощающиеся функции надсмотра и отчётности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей.
Один остроумный немецкий социал-демократ семидесятых годов прошлого века назвал почту образцом социалистического хозяйства. Это очень верно. Теперь почта есть хозяйство, организованное по типу государственно-капиталистической монополии. Империализм постепенно превращает все тресты в организации подобного типа. Над «простыми» трудящимися, которые завалены работой и голодают, здесь стоит та же буржуазная бюрократия. Но механизм общественного хозяйничанья здесь уже готов. Свергнуть капиталистов, разбить железной рукой вооружённых рабочих сопротивление этих эксплуататоров, сломать бюрократическую машину современного государства — и перед нами освобождённый от «паразита» высоко технически оборудованный механизм, который вполне могут пустить в ход сами объединённые рабочие, нанимая техников, надсмотрщиков, бухгалтеров, оплачивая работу всех их, как и всех вообще «государственных» чиновников, заработной платой рабочего. Вот задача конкретная, практическая, осуществимая тотчас по отношению ко всем трестам, избавляющая трудящихся от эксплуатации, учитывающая опыт, практически уже начатый (особенно в области государственного строительства) Коммуной.
Всё  народное хозяйство, организованное как почта, с тем, чтобы техники, надсмотрщики, бухгалтеры, как и все должностные лица, получали жалованье не выше «заработной платы рабочего», под контролем и руководством вооружённого пролетариата — вот наша ближайшая цель. Вот какое государство, вот на какой экономической основе нам необходимо. Вот что даст уничтожение парламентаризма и сохранение представительных учреждений, вот что избавит трудящиеся классы от проституирования этих учреждений буржуазией.
4. ОРГАНИЗАЦИЯ ЕДИНСТВА НАЦИИ.
«... В том коротком очерке национальной организации, который Коммуна не имела времени разработать дальше, говорится вполне определённо, что Коммуна должна была... стать политической формой даже самой маленькой деревни»... От коммун выбиралась бы и «национальная делегация» в Париже.
«... Немногие, но очень важные функции, которые остались бы тогда ещё за центральным правительством, не должны были быть отменены, — такое утверждение было сознательным подлогом, — а должны были быть переданы коммунальным, т. е. строго ответственным, чиновникам...
... Единство нации подлежало не уничтожению, а, напротив, организации посредством коммунального устройства. Единство нации должно было стать действительностью посредством уничтожения той государственной власти, которая выдавала себя за воплощение этого единства, но хотела быть независимой от нации, над нею стоящей. На деле эта государственная власть была лишь паразитическим наростом на теле нации... Задача состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские органы старой правительственной власти, её же правомерные функции отнять у такой власти, которая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать ответственным слугам общества».
До какой степени не поняли — может быть, вернее будет сказать: не захотели понять — оппортунисты современной социал-демократии эти рассуждения Маркса, лучше всего показывает геростратовски-знаменитая книга ренегата Бернштейна: «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии». Именно по поводу приведённых слов Маркса Бернштейн писал, что эта программа «по своему политическому содержанию обнаруживает во всех существенных чертах величайшее сходство с федерализмом Прудона... При всех прочих расхождениях между Марксом и «мелким буржуа»
Прудоном (Бернштейн ставит слова «мелкий буржуа» в кавычки, которые должны быть, по его мнению, ироническими) в этих пунктах ход мысли у них настолько близок, как только возможно». Конечно, продолжает Бернштейн, значение муниципалитетов растёт, но «мне кажется сомнительным, чтобы первой задачей демократии было такое упразднение (Aufl;sung — буквально: распущение, растворение) современных государств и такое полное изменение (Umwandlung — переворот) их организации, как представляют себе Маркс и Прудон — образование национального собрания из делегатов от провинциальных или областных собраний, которые, в свою очередь, составлялись бы из делегатов от коммун, — так что вся прежняя форма национальных представительств исчезла бы совершенно» (Бернштейн, «Предпосылки», стр. 134 и 136 немецкого издания 1899 года).
Это прямо чудовищно: смешать взгляды Маркса на «уничтожение государственной власти — паразита» с федерализмом Прудона! Но это не случайно, ибо оппортунисту и в голову не приходит, что Маркс говорит здесь вовсе не о федерализме в противовес централизму, а о разбитии старой, буржуазной, во всех буржуазных странах существующей государственной машины.
Оппортунисту приходит в голову только то, что он видит вокруг себя, в среде мещанской обывательщины и «реформистского» застоя, именно только «муниципалитеты»! О революции пролетариата оппортунист разучился и думать.
Это смешно. Но замечательно, что в этом пункте с Бернштейном не спорили. Бернштейна многие опровергали — особенно Плеханов в русской литературе, Каутский в европейской, но ни тот, ни другой об этом извращении Маркса Бернштейном не говорили.
Оппортунист настолько разучился мыслить революционно и размышлять о революции, что он приписывает «федерализм» Марксу, смешивая его с основателем анархизма Прудоном. А желающие быть ортодоксальными марксистами, отстоять учение революционного марксизма Каутский и Плеханов об этом молчат! Здесь лежит один из корней того крайнего опошления взглядов на разницу между марксизмом и анархизмом, которое свойственно и каутскианцам и оппортунистам и о котором нам ещё придётся говорить.
Федерализма в приведённых рассуждениях Маркса об опыте Коммуны нет и следа. Маркс сходится с Прудоном как раз в том, чего не видит оппортунист Бернштейн. Маркс расходится с Прудоном как раз в том, в чём Бернштейн видит их сходство.
Маркс сходится с Прудоном в том, что они оба стоят за «разбитие» современной государственной машины. Этого сходства марксизма с анархизмом (и с Прудоном и с Бакуниным) ни оппортунисты, ни каутскианцы не хотят видеть, ибо они отошли от марксизма в этом пункте.
Маркс расходится и с Прудоном, и с Бакуниным как раз по вопросу о федерализме (не говоря уже о диктатуре пролетариата). Из мелкобуржуазных воззрений анархизма федерализм вытекает принципиально. Маркс - централист. И в приведённых его рассуждениях нет никакого отступления от централизма. Только люди, полные мещанской «суеверной веры» в государство, могут принимать уничтожение буржуазной государственной машины за уничтожение централизма!
Ну, а если пролетариат и беднейшее крестьянство возьмут в руки государственную власть, организуются вполне свободно по коммунам и объединят действие всех коммун в ударах капиталу, в разрушении сопротивления капиталистов, в передаче частной собственности на железные дороги, фабрики, землю и прочее всей нации, всему обществу, разве это не будет централизм? разве это не будет самый последовательный демократический централизм? и притом пролетарский централизм?
Бернштейну просто не может прийти в голову, что возможен добровольный централизм, добровольное объединение коммун в нацию, добровольное слияние пролетарских коммун в деле разрушения буржуазного господства и буржуазной государственной машины. Бернштейну, как всякому филистеру, централизм рисуется, как нечто только сверху, только чиновничеством и военщиной могущее быть навязанным и сохранённым.
Маркс нарочно, как бы предвидя возможность извращения его взглядов, подчеркивает, что сознательным подлогом являются обвинения Коммуны в том, будто она хотела уничтожить единство нации, отменить центральную власть. Маркс нарочно употребляет выражение «организовать единство нации», чтобы противопоставить сознательный, демократический, пролетарский централизм буржуазному, военному, чиновничьему.
Но... хуже всякого глухого, кто не хочет слушать. А оппортунистам современной социал-демократии именно не хочется слушать об уничтожении государственной власти, об отсечении паразита.
5. УНИЧТОЖЕНИЕ ПАРАЗИТА — ГОСУДАРСТВА.
Мы привели уже соответствующие слова Маркса и должны дополнить их.
«... Обычной судьбой нового исторического творчества, — писал Маркс, — является то, что его принимают за подобие старых и даже отживших форм общественной жизни, на которые новые учреждения сколько-нибудь похожи. Так и эта новая Коммуна, которая ломает (bricht — разбивает) современную государственную власть, была рассматриваема как воскрешение средневековой коммуны... как союз мелких государств (Монтескьё, жирондисты)... как преувеличенная форма старой борьбы против чрезмерной централизации...
... Коммунальное устройство вернуло бы общественному телу все те силы, которые до сих пор пожирал этот паразитический нарост - «государство», кормящийся на счёт общества и задерживающий его свободное движение. Одним уже этим было бы двинуто вперед возрождение Франции...
... Коммунальное устройство привело бы сельских производителей под духовное руководство главных городов каждой области и обеспечило бы им там, в лице городских рабочих, естественных представителей их интересов. Самое уже существование Коммуны вело за собой, как нечто само собою разумеющееся, местное самоуправление, но уже не в качестве противовеса государственной власти, которая теперь делается излишней».
«Уничтожение государственной власти», которая была «паразитическим наростом», «отсечение» её, «разрушение» её; «государственная власть делается теперь излишней» — вот в каких выражениях говорил Маркс о государстве, оценивая и анализируя опыт Коммуны.
Всё это писано было без малого полвека тому назад, а теперь приходится точно раскопки производить, чтобы до сознания широких масс довести неизвращённый марксизм. Выводы, сделанные из наблюдений над последней великой революцией, которую пережил Маркс, забыли как раз тогда, когда подошла пора следующих великих революций пролетариата.
«... Разнообразие истолкований, которые вызвала Коммуна, и разнообразие интересов, нашедших в ней свое выражение, доказывают, что она была в высшей степени гибкой политической формой, между тем как все прежние формы правительства были, по существу своему, угнетательскими. Её настоящей тайной было вот что: она была, по сути дела, правительством рабочего класса, результатом борьбы производительного класса против класса присваивающего, она была открытой, наконец, политической формой, при которой могло совершиться экономическое освобождение труда...
Без этого последнего условия коммунальное устройство было бы невозможностью и обманом...»
Утописты занимались «открыванием» политических форм, при которых должно бы произойти социалистическое переустройство общества. Анархисты отмахивались от вопроса о политических формах вообще. Оппортунисты современной социал-демократии приняли буржуазные политические формы парламентарного демократического государства за предел, его жене прейдеши, и разбивали себе лоб, молясь на этот «образец», объявляли анархизмом всякое стремление сломать эти формы.
Маркс вывел из всей истории социализма и политической борьбы, что государство должно будет исчезнуть, что переходной формой его исчезновения (переходом от государства к негосударству) будет «организованный в господствующий класс пролетариат». Но открывать политические формы этого будущего Маркс не брался. Он ограничился точным наблюдением французской истории, анализом её и заключением, к которому приводил 1851 год: дело подходит к разрушению буржуазной государственной машины.
И когда массовое революционное движение пролетариата разразилось, Маркс, несмотря на неудачу этого движения, несмотря на его кратковременность и бьющую в глаза слабость, стал изучать, какие формы открыло оно.
Коммуна — «открытая наконец» пролетарской революцией форма, при которой может произойти экономическое освобождение труда.
Коммуна — первая попытка пролетарской революции разбить буржуазную государственную машину и «открытая наконец» политическая форма, которою можно и должно заменить разбитое.
Мы увидим в дальнейшем изложении, что русские революции 1905 и 1917 годов, в иной обстановке, при иных условиях, продолжают дело Коммуны и подтверждают гениальный исторический анализ Маркса»…

Часть 3. А что сейчас, в двадцатых годах двадцать первого века?
Разумеется, к гениальному ленинскому анализу значения Парижской Коммуны мы обратились не ради воспевания великих людей и восторгов по поводу очевидной гениальности. Человечество в целом попало в страшную лицемерную, завороченную в ложь эпоху, когда под маской гуманизма и любви кроется звериный оскал ненависти, злобы, эгоцентризма и животного поведения, когда правящий класс почти во всех странах ведёт необъявленную гражданскую войну против своего населения, против своих народов, причём за счёт собираемых с них же налогов, когда за обманным псевдодемократическим фасадом обнаруживаются всевластие судебного тоталитаризма, криминализированных «правоохранительных» органов и коррумпированного бюрократического разрастающегося государственного аппарата, направленного на обман масс и насилие над инакомыслящими, когда даже не осуществляемые декларации о правах и свободах человека исчезают не только из жизни, но и из законов, и конституций посредством подзаконных актов, оговорок, ограничений, толкований, когда так называемые общественные ценности, традиции, нравственные ориентиры (даже императивы) оказываются насквозь ложными, циничными, лицемерными.
Мы в цикле своих заметок показали, что отрыв от природы и неправильное понимание нравственного закона, его противопоставление естественным законам всегда вело и ведёт к замене его более «удобным», «упрощённым» ценностным ориентиром – в последние пять тысячелетий «золотым тельцом» - частной собственностью, выделяющей человека из окружающей природы, делающей его пользователем, хищником и врагом природы, превращающей его в наиболее сильного зверя и в то же время закономерным образом придающей ему в зависимости от его воли, адаптируемости и силы облик соответствующего зверя, животного (чаще всего, свиньи, собаки, крысы, насекомого, а реже волка, шакала, гиены, льва и т.п.).  Такая «материализация» действительности противостоит, конечно, высшим проявлениям абстрактного мышления, каким-то чудом данного человеческому виду в большей степени, чем другим животным, но с ростом численности людской популяции портится геном человека, удельный вес разумности в популяции резко сокращается, популяция начинает занимать чужие ниши на планете, вступает в антагонизм с планетарной природой, которая в ответ вырабатывает и усиливает программы деградации, стирания, а затем и полного уничтожения исчерпавшего себя вида как раковой опухоли. Шопенгауэр, Ницше, Шпенглер, когда после поражения Парижской Коммуны не прошло и много времени, заметили закат высших проявлений и обречённость человеческого вида. Теперь вопросы стоят так: а остались ли шансы на спасение, и в чём могут заключаться эти шансы?
В некоторых из прежних заметок (на сайте «проза.ру») мы показали, что, собственно говоря, вся наша вселенная находится только в начале «большого взрыва» и, несмотря на сложность и запрограммированность многих закономерностей и деталей, имеет единую и пока что довольно примитивную математическую мегамодель (дискретную, конечную) первых четырёх натуральных чисел. При таком простом начале естественно ожидать стирания прежних «неудач» и усложнения в сторону удаления  от «грубых ошибок», так что «никакой трагедии» для вселенских программ не происходит, скорее, так и должно быть. Нам же всегда задают вопрос: а как дальше-то жить, чтоб не исчезнуть бесследно?
Мы обычно отвечаем: а наша неудачная эволюция, наш закат и есть главный след для программы – не повторять природе, не допускать ошибки, подобной нашей! Этим наша роль в эволюции и наша задача исчерпаны. Думаем, что  при ясном уме, присутствии памяти и воли, эгоцентричные глупые пожелания продлить навечно свою дряхлую старость  или устаревшие знания на молекулярной отслужившей сборке прежних носителей  не заслуживают должного внимания – более интересно создание самопрограммирующихся и совершенствующихся чисто информационных клонов, если они будут востребованы вселенской программой. Но вернёмся к Парижской Коммуне и к более ближайшему будущему человечества.
Не вызывает, наверно, больших сомнений чётко наметившаяся со второй половины ХХ века курс всемирного развития на китайское доминирование. Правда, надо отметить повторный характер культурно-технологического и интеллектуального китайского распространения. Первое переселение кочевых народов из  Северного Китая, затем Чингизиды стали распространять китайские товары, затем потомок чингизидов Тамерлан всё лучшее стал вывозить из Китая в свою столицу Самарканд, затем его потомки Бабуриды – в Хорасан, в Индию, в Багдадский халифат, где греческие и латинские знания были переведены и освоены на арабском языке, а оттуда знания перешли во Флоренцию, Европу… Теперь опять взоры и надежды обращены на Китай. Он является не только главным последователем и модернизатором Парижской Коммуны, но и всё более доминирующей научной и технологической державой. Нет сомнения в будущем доминировании Китая. Но остаётся главный для судьбы человеческого вида вопрос:
сможет ли Китай заменить «золотого тельца» на высшую интеллектуальную (или духовную) ценность (на разумность, на мудрость, на майтрейю)? Сможет ли добиться разумного управления? Дело в том, что почти во всех странах полностью потеряно структурно проникающее управление, которое присуще самой природе. Для примера возьмите биологическую клетку. Управление в ней удивительно! И дело, конечно, не в примитивных очеловеченных моделях управления, где два-три фактора, причём чисто мифологических, искусственно надуманных, типа основанных на вещных правах собственности, владения и т.п. примитивизациях, тогда как в каждой клетке запущены мудрейшие программы и механизмы воспроизводства, контроля, структурной специализации  по функциям, программы адаптации, экспансии жизни, воли, целеполагания, обратной связи, взаимодействия с другими клетками, записи, обработки и передачи информации. Все эти биологические закономерности управления ведь актуальны и для социального организма или сообщества. Но есть ли они у нас, внедрены ли, умеем ли мы управлять по-настоящему? Нет, нет и нет! Вся надежда на компьютеризацию, автоматизацию, интеллектуализацию (нет, не на «искусственный интеллект», - на естественный). Ещё больше надежд на редактирование генов и управление природой человека (мы как раз в качестве факторов, противодействующих осуществлению социалистических и коммунистических идеалов, подчёркивали именно дефекты природы человека). Китай пока показал неплохие решения (по сравнению с другими странами, например, в случае с коронавирусом) в сфере информационного  контроля и управления. Но этого явно недостаточно. И пока это очень примитивный уровень. Требования вселенской программы намного более высокие. Поэтому и возникает это ключевой вопрос: «Доедет китайское цивилизационное колесо до Казани? А до Петербурга?» Сможет Китай трансформировать себя и весь мир к новому вселенскому этапу-вызову? Если не сможет (а по некоторым древним источникам предсказаний, не сможет), человечеству придётся пережить очередные природные космические и планетарные катастрофы. И появится ли новый вид? - большой вопрос. Пока что признаки плохие…
Но вернёмся, как было обещано, к Парижской Коммуне. На наш взгляд, историческая информационная эволюция также запрограммирована. Только её закономерности пока не выявлены. Разве что некоторая квазипериодичность.  Маркс и Энгельс были современниками коммунаров. В. И. Ульянову был один год, когда была Коммуна. 50-летие Коммуны пришлось уже на торжество идей Парижской Коммуны в 1921 г. К 100-летию Парижской Коммуны социализм охватил большую часть планеты. После 90х годов ХХ века попятное движение было связано с распадом СССР, но этот распад нёс больше черт субъективного характера, нежели объективного, тем более, что Китай, Вьетнам и развитые страны, вынужденные после победы Великой Октябрьской социалистической революции стать «социальными», продолжают придерживаться социалистических ценностей. Планетарная эпидемия коронавируса вообще показала и необходимость, и неизбежность общепланетарного разумного и более справедливого управления, которое может обеспечить только общепланетарный социализм на основе научного и технологического развития производительных сил.

4. Приложение. Другие мыслители о Парижской Коммуне.

«Из всех рабочих революций мы знаем только одну, которая кое-как добилась власти. Это — Парижская коммуна. Но она существовала не долго. Она, правда, попыталась разбить оковы капитализма, но она не успела их разбить и тем более не успела показать народу благие материальные результаты революции» (И. В. Сталин).

Широкое распространение марксистского учения в Китае началось в период «Движения 4 мая» 1919 г. Мао Цзэдун описал китайский вариант марксизма в 1925 г. В 1936 г. он прочитал цикл лекций, озаглавленных «Проблемы стратегии революционной борьбы в Китае». В них он говорил о различиях между Советской Россией и Китаем, а также привёл популярный в современном Китае взгляд на китайский вариант учения как на главенствующий. Позднее Мао Цзэдун обосновал концепцию о непременном наличии у форм марксизма национальной специфики, которая перекликается с установками основоположников марксизма-ленинизма. Мао Цзэдун сумел выстроить вокруг себя гораздо более мощный и масштабный культ, чем  советские вожди. Сам он говорил, что культы личности подразделяются на два вида: истинные и ложные. К первым он относил культы Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, и, соответственно, свой. К. Маркс был изображён на плакатах времён «культурной революции», связанных с Парижской Коммуной, Мао Цзэдун по примеру Парижской Коммуны создал революционные комитеты — новую для КНР форму власти, сочетавшей в себе партийные и административные функции.
«Рыночная экономика не является синонимом капитализма. Основу у нас составляет плановая экономика, которая существует в сочетании с рыночной, однако это — социалистическая рыночная экономика. И хотя социалистическая рыночная экономика по форме напоминает капиталистическую, у нее есть и отличия. В её основе лежит общенародная собственность, и хотя она безусловно связана и с коллективной собственностью и с иностранным капиталом, изначально она является социалистической, носит социалистический характер. Неправильны утверждения, что рыночная экономика существует только при капитализме. Зародыши рыночной экономики появляются ещё в период феодализма. Рыночную экономику можно развивать и при социализме. Аналогичным образом, учёба у капиталистических стран чему-;то хорошему, в том числе методам управления и хозяйствования, вовсе не означает насаждения капитализма. Именно социализм использует эти методы для развития общественных производительных сил. Однако использование подобных методов не может отразиться на социализме или привести к возврату капитализма».
Дэн Сяо­пин. Ры­ноч­ную эко­но­ми­ку можно раз­ви­вать и при со­ци­а­лиз­ме (26 но­яб­ря 1979 года). Из бе­се­ды с за­ме­сти­те­лем пред­се­да­те­ля Ре­дак­ци­он­но­го со­ве­та аме­ри­кан­ско­го из­да­тель­ства «Бри­тан­ская эн­цик­ло­пе­дия» Фр­эн­ком Б. Гибни и ди­рек­то­ром Ин­сти­ту­та восточно-;азиатских ис­сле­до­ва­ний при ка­над­ском уни­вер­си­те­те «Мак Гилл» Линь Да­гу­а­ном. // Из­бран­ное. Том 2 (1975-1982). КНР, Из­да­тель­ство ли­те­ра­ту­ры на ино­стран­ных язы­ках. Вто­рое из­да­ние, 1995. С. 301.

В мае 2018 г. мировые СМИ привели слова руководителя КНР Си Цзиньпина о том, что марксизм является «абсолютно правильным» идеологическим направлением для Китая. Речь была произнесена на состоявшемся в Пекине собрании по случаю 200;летней годовщины со дня рождения Карла Маркса. Такие заявления вполне соответствуют движению по частичному возврату к политическому курсу времён правления Мао Цзэдуна, к которому Китай обратился в последнее время. События последних лет позволяют говорить о новом культе личности, который выстраивается вокруг Си Цзиньпина.

Идеология и дело Парижской Коммуны продолжаются и продолжатся. Уроки и споры вокруг Коммуны и темболее будущего человечества станут ещё актуальнее. Не только весь мир, но и каждый человек, даже его мысли становятся всё более подконтрольными. Но ведь и мысли наши не вырабатывает наш мозг (как желчный пузырь вырабатывает желчь) - в конечном счёте, во многом они запрограммированы. Мы не знаем в точности даже того, хорошо это или плохо...