8. Май. Мутация

Автор:     Май



Они сидели около камина. Мужчины, женщины – все в уютных кожаных креслах, располагающих к длительной беседе, которая продлится день, сутки, а, возможно, и большее время. Разный возраст, разные лица, разный взгляд на жизнь, разные истории…

     Сегодня была очередь Мая, худого жилистого старика в посконной длинной рубахе, перевязанной бечевой, и полосатыми портами. На ногах – лапти с онучами. Косматые седые брови, окладистая борода, и только глаза – голубые, с хитринкой, что прячется в уголках век.
 
В правой руке Мая небольшой берестяной короб.

- Севалка это,- поясняет он, видя недоуменные взгляды собеседников. – Май, он лишь с праздников начинается, а после трудиться заставляет до седьмого пота. Недаром говорится: как потопаешь, так и полопаешь…

Май отложил севалку в сторону и подбросил полешко в огонь:
 

- Но, впрочем, я не об этом хочу вам поведать, а о другом, совсем о другом…

Вот послушайте!

     В одном селении жила семья – муж да жена, Андрей да Марея (в паспорте-то, конечно, Марья было написано, но как уж повелось на селе – Марея да Марея, а почему – то мне неведомо).

 Дети-то у них все по городам разлетелись, с собой родителей звали, но те уперлись – не хотим, дескать, от родных могил отрываться. Так и жили Кормухины (фамилия у них такая была) вдвоем в полупустой деревне. Полупустой – это значит, что не все еще разъехались – от земли оторвались.  Раньше-то деревня большая была, на село метила, да перестройка случилась. И так все перестроилось, что во время войны в деревнях народу больше было, чем в эти дни, о которых рассказать хочу.

     Кормухины эти дружно жили, дом и огород в чистоте держали, а вот в гости сходить, песни под гармонь попеть – не было такого. И сами не ходили, и к себе особо не приглашали. Вроде и не на отшибе, но особняком.

  Может, дело в том было, что Андрей раньше участковым служил – властью, к которой только по имени да отечеству, но обращались к нему деревенские только по крайней нужде – денег попросить или позвонить. Телефон в те годы лишь у Кормухиных и сохранился – это уже потом дети родителям сотовых  навезли, которые без пользы валялись в комодах – вышки-то не было близко. Но это так, к слову, чтобы понятнее было, что за селение такое, где семья жила, о которой сказывать буду.

Надо еще сказать, что деревенские не только со своего огорода кормились или ждали, кто им чего «с большой земли» привезет. Река Ерёмка – вот она, под боком, а в ней и лещ, и щука, и окушок хороший. И до леса недалече, где ягоды любой да грибов таскать не перетаскать…

Но вернемся к Марее. Главная она в моем рассказе, главней некуда.

Марея, она попроще в общении была, глазами, как ее хозяин, не зыркала, с односельчанами первой здоровалась, коли доводилось на улице встретиться, в девках же ни одной гулянки не пропускала. И голосиста была – страсть! А за Андрея пошла – ровно лицом и голосом стухла – не слыхать. А дети уехали – так совсем его тенью стала.

Нет, нет, с виду-то она ничего была: и грудаста, и задаста, и волосом густым бог не обделил, а только не стало той Мареи, на которую в девках не только парни, но и мужики заглядывались… Не стало.

Все переменил один случай, хотя слово такое сюда и не годится вовсе, но и происшествием это не назовешь.

   Короче, забрюхатела Марея . В шестьдесят с лишним годков понесла. Сначала и не поняла ничего – женских дел у нее давно не было. А тут затошнило, закрутило. Андрей перепугался, в больницу ее за сто верст повез, детей из города вызвонил.  Те в райцентр быстрее отца с матерью приехали – родители ведь на моторке добирались, а это не час или два – часов восемь по реке пилить, если не поболе. И огорошили этой новостью и себя, и детей. Да еще врач сказала, что двойня у нее будет.

 Андрей, тот сразу на аборт ее отправлять, дети отцу вторят: «Куда такая обуза на старости лет!»

Вроде и правильно говорят, но у Мареи от таких слов сердце захолодело. Прижала она руки к животу и «нет» ответила.  Муж даже опешил вначале от такой твердости всегда покорной жены.

Но отвез ее домой, и стали они прибавления ждать. Месяцы-то быстро покатились, словно сани с горки – один, другой, третий. Уже по зимнику в санях отвез Андрей Марею в райцентровский роддом…

А дальше совсем странное случилось. Как принесли Марее детей на кормёшку, как глянула она на них в одеяльца байковые завернутых – одни личики  и видно – так и охнула: ушки на голове торчком стоят, носы, как у зверушек каких, со ртом соединяются…

Да что же это такое народилось у них с Андреем? Но к груди приложила – все как положено. Так до приезда мужа и кормила, а  на жалостливые взгляды соседок да медсестер старалась не обращать внимания.

Только врач однажды своим вопросом (Отказываться будете?) поставил ее в тупик, но ненадолго.

Как представила Марея, что все будут обходить ее деток стороной, ни разу не приласкают, конфетки сладенькой не дадут, молочка на ночь не погреют…
Прижала своих «зверёнышей» к груди, «нет» ответила.

А тут и Андрей на санях за женой приехал. На детей-то он сразу и не глянул. Может, не захотел или подумал, что успеется – только Марея этому рада была. Подальше от любопытных людских глаз, оно спокойнее.

Выехали на лежнёвку – и знакомым путем через лес домой! Только кобыла Рыжуха нет-нет да и взбрыкнет чего-то ногами задними, словно отгоняя кого-то.

    Но, к вечеру, ничего – добрались. Дети в тепле да у мамкиной груди только посапывали. Марея им уже и имена придумала – Мишка да Настя.

Пока Андрей Рыжуху распрягал, обтирал, корм задавал, Марея «зверенышей»  в дом занесла – в комнате детской на кровать положила – тулупом, в котором была, накрыла… и печь затоплять, еду готовить. Хоть пока и картошка на сале, но все как-никак горячее, а чай с молоком лучше всяких городских кофиев будет. На суп мясо, конечно, тоже кинула. Сегодня попреет – завтра подобреет.

 Когда Андрей в избу зашел, картошка уже на столе стояла, а Марея хлеб резала.

- Садись, ужинать будем.

Муж побрякал рукомойником, затем вытер мокрые руки полотенцем,
прошел вперед и, вместо того, чтобы сесть, ухватил ладонями полные груди жены, скользнул ниже:
- Соскучился я… Может, сначала в спальню?...
 
Уступила, как делала это всегда, с желанием, без желания – неважно… Только сейчас прислушивалась к тишине в детской – вдруг кто-то проснется ненароком, закричит.
 
Слава богу, тихо!
 
- Андрюша, - прошептала одними губами. – я ночью с детьми лягу, в детской. И тебе, и мне спокойней будет…
 
- Хорошо, хорошо, - ответил тот, вставая. – Корми давай хозяина –пора!
 
И опять ни слова о детях. Медсестры сказали чего или врач?
 
-Андрюша, а ты детям-то не говорил, что родила я?
 
- Не звонили они. Позвонят – скажу, что дома уже.
 
****


Детей он увидел только дня через два, когда зашёл в детскую по надобности.
- Это чего такое? – отшатнулся даже, увидев.


- Это наши детки с тобой, Андрюша!  Вот это Мишутка, а это Настенька…

- Наши? Мишутка? Настенька? Нет, ты меня сюда не приплетай! А я –то, дурак, думал, чего она под старость родить собралась. А тут – ишь чего!

Недели две еще жил Андрей дома, потом ночами стал исчезать, в апреле же погрузил на телегу свои вещи, инструмент мужицкий, забрал Рыжуху со двора …

Как гуляла – так и живи!

И перебрался в райцентр.

Марея не оправдывалась, не падала ему в ноги. Ни к чему! Дети отнимали у нее все свободное время и несвободное в том числе…

Приходилось оставлять детей одних, а самой идти по воду на Ерёмку и нести ее в ведрах на коромысле и если бы только раз в день!

Да разве только это – у деревенской бабы дел не переделать: корову дважды подоить, корма задать, хлев почистить – и все «бегом» - дети же дома, маленькие… Как бы чего не вышло! ...
 
    Мечтала Марея об отдыхе, о помощниках мечтала. А они и правда росли быстро – к началу мая уже ползать начали. Только вот беда, которая одна не приходит – стали дети волосьями покрываться с головы до ног – рыжими, жесткими. Уж Марея Мишутку с Настей и золой терла, и траву черемисную запаривала – ничего не помогало! А тут еще усики у них расти стали как у тараканов. Одно хорошо – в пять месяцев они крепко на ножки встали. И стала их Марея на улицу, в огород выводить да так, чтобы никто из соседей не видел.

А соседки и правда – редко к Марее заглядывали, даже самые любопытные, но от них она детей прятала – разнесут по деревне, хлопот не оберешься.

А сейчас вот полола Марея грядку с морковью и думала: вечно-то прятать не получится – растет ее двойня, год-два и дома не удержишь, за ногу к кровати не привяжешь. Вот только говорят плохо, непонятно. Ну, это дело наживное.

Но развязка случилась много раньше, чем думала Марея.  Дело уже к осени шло, а ребята выросли так, что Марее уже до плеча доставали – и все лохматые-лохматые, ровно медведи лесные. Они и повадились медведями по ночам в лес бегать, а оттуда то зайца матери принесут, то птицу какую – на большее силенок пока не хватало. А то дерево сухое приволокут – Марея его распилит потом да топором тюк-тюк – вот и дрова на зиму.

Но однажды Настёна курицу принесла домашнюю. Марея в крик – откуда взяла? Нельзя соседское брать! А дочь в ответ мычит и лохматой рукой машет – так и не выучилась говорить…

С курицы все и началось – выследили соседи дочь Мареину, когда та за другой курицей пришла, и прямиком в кормухинский дом:

- Ты кого это у себя держишь, Марея? Что за зверюга нашу птицу таскать повадилась?

- Да никого у меня нет, никакой зверюги – дети только малые – 6 месяцев всего от роду.

А тут Мишутка в дом и завалился – в лапах тетерева держит, матери протягивает:

- Ммам! Ммам!- мычит ровно корова…

А тут и Настена из детской вышла – брата услышала.

Открылась тайна. Пришлось Марее сознаться, что это дети ее такие…

- За куриц я деньгами заплачу, Настю накажу, только не трогайте их – видите же - болезные они, дурачки безголовые… И родились такими…

 Трудно было соседям поверить Марее, но опять же, как могла она медвежат из леса привадить так, что и не видел никто… Вспомнили они и непонятный уход из деревни Кормухина Андрея. Хотя почему непонятный – в райцентре он помоложе нашел (видели их там вместе).

- А чего ты в роддоме от них не отказалась, от таких?

- Так дети же! Вы бы своих бросили?

-А потом чего делать будешь, когда вырастут? Может, в зоопарк их какой?

- Своих сдай и жди, чего дальше с ними в клетках будет!
 
Так ни к какому решению и не пришли. А Марея крепко задумалась, как же жить ей дальше – разве в какую деревню дальнюю уйти, чтобы одна-одинешенька – вон Лаптевка – все дома пустые. Только у кого лошадь просить, да и осенью перебираться, на зиму незнамо-куда. Нет, перебираться по весне надо.

Решила так и успокоилась. Зря только. Понравилось ее детям брать чужое – нетель с дальнего двора увели! Марея и не узнала бы об этом, если бы не соседи.

Пришли толпой, разгневанные, с ружьями.

- Где твое зверье? Убивать ворье будем! А то на будущий год совсем без живности будем!

- Не дам, - закричала, запричитала Марея, - не дам детей убивать! Я их грудью своей кормила, колыбельные на ночь пела….

Встала в дверях детской, раскинула руки:

- Меня сначала…
 
Так и порешили их из дробовика. Сначала Марею, а после и Мишутку с Настеной.

А трупы-то потом в Еремку спустили. Вода, она всех принимает… И грешных, и безгрешных. Благо, в ту пору зима рано началась, лед толстый народился – долго не всплывут…

Замолчал Май… Достал из-за пазухи кисет, вытащил из портов трубку, давая понять, что история закончилась и продолжения не будет.

Но …молчание длилось недолго.

- А почему не кладбище их похоронили, по-человечески? – спросил Мая  безбородый парень в клетчатой рубахе.

- Надо было их с матерью в цирк отправить – по городам бы ездили, номера разные показывали, - это девушка. Лицо в конопушках. В рыжих волосах алая ленточка.

-Да как вам сказать? Лишняя могила – лишние расспросы. А тут три копать надо. Да и злые они на Марею с детьми были. За свое-то каждый как умеет борется. А что до цирка – так это их еще в город вывезти надо, документы сделать. И потом – возьмут ли? Своих полно… А тут еще с матерью. То ли звери, то ли люди…

- Да…Странные сбои происходят в человеческом организме, странные… (пожилой толстенький мужчина в пенсне. В руках блокнот) И от чего такая мутация происходит?

- Ну, на это мудреное слово я ответа не знаю,- ответил Май, - только вот что скажу! Народ, он все в своей жизни примечает, потому что от земли рождается и в землю же уходит. Это сказки сказывают, что души на небо отлетают, а здесь только тела остаются! Нет, нельзя душу человеческую от земли отделять – пропасть она может… У Мареи-то душа добрая была, а что таких детей народила не ее вина была, а беда. До последнего она за своих Мишутку и Настену сражалась. А вот кто виноват в этой истории и почему такой выверт случился - судить уже вам…
 


© Copyright: Мария Шпинель, 2020
Свидетельство о публикации №220122100645

http://proza.ru/comments.html?2020/12/21/645