***

Я растворяюсь в ощущении пронизывающего холода и принимаю на душу грех скорейшего истощения организма, пока решительно двигаюсь вперёд.

Время ранее, даже слишком. В руках — ни цветов, ни символически сплетённой ма'ндалы или хотя бы игрушки, которой уже не стали бы играть, однако дух преисполнен желанием преподнести нечто ценное. Твёрдым осознанием, что именно так я и поступаю, пока под ногами хрустит снег.

Широта неба стремится обнять меня от всего сердца. Я испытываю влечение к местам, скупым на живописные элементы пейзажа — хватает и малой толики меланхоличной чувственности. Туман стелется лишь по самому краю горизонта, там, где протекает невидимая глазу река. Солнце, остающееся за спиной, вдруг смягчает собственный пронизывающий свет, обволакивая меня и тропу мягко, с какой-то трепетной нежностью.

Я помню — дойти до изгиба труб, до первой арки, ими составленной, где через дорогу высятся берёзы. Горделивые, статные и утончённые в своём праздничном инеевом одеянии. Повернуть назад, немного зайдя на дорогу и обходя сгиб труб — увижу другую тропку, более узкую и менее заметную, где в изобилии собачьи следы. Но при этом я точно знаю, что до нужного мне холма они не доберутся.

Воздух давит раскалённой морозностью. Я стараюсь моргать как можно чаще, чтобы явить себя без лишнего драматизма. Вот оно — новое дерево, название которого я не знаю, защищённая от всякого мусора площадка и много-много бурьяна, высоких колосьев, не затопленных снегом. Упорно и упёрто они прорастают, склоняясь лишь перед светилом, окрашивающим небо в жёлто-лиловый цвет.

На холме, под которым осталось моё сердце, трава выглядит особенно красиво.

Шёпот, чтобы меня никто не слышал. И потом садиться в снег приятно, потому что это как в детстве ведь. Когда можешь гулять даже при самой низкой температуре, когда любой ветер не становится помехой, а приходя домой, ты не ловишь себя на мысли, что там... все. Просто не приходится об этом думать. Нет такой нужды.

Снег колючий, но я всё равно снимаю варежку, чтобы пощупать чужое одеяло. И тут же вдруг понимаю — тёплое.

Хотя, скорее всего, это вина моей фантазии, это бурное воображение...

Светлеет слишком быстро. Окончательно пропадает пурпурная красочность, что довольно грустно, распадается мельчайшими осколками контрастность и чёткая очерченность линий. Я перестаю наблюдать глубокую черноту и поэтому чаще поворачиваю голову в сторону да опускаю её вниз. Рука почти околела, однако не убираю её, не смею. И не хочу.

И шёпот мой повторяется.

Хочется лечь под широким небом, не ощущая тягости его давления — магия этих мест, куда извечно смотрели удивительные жёлто-зелёные глаза. Ветер даёт о себе знать, однако это не вызывает желание уходить, даже напротив: добавить небольшую горку, взбить белоснежное одеяло получше, чтобы сладко спалось и счастливо отдыхалось. Это то, как я сам бы с удовольствием встретил и Новый Год, и Рождество, но увы — обязанность быть хорошим, хотя бы стараться, не оставляет меня до сих пор.

А его оставила. Взамен преподнеся миссию быть лучше всех.

Я дышу очень часто. Мне приходится снять очки.

— ...поздравь и ты меня. Если ты всё ещё есть.