Три дня осеннего отпуска

Понедельник. Утро. Серое, осеннее, мелкодождливое.
Дом стоит в зарослях акации, а вишни протягивают ветви прямо к стеклу окон, мокрых то ли от дождя, то ли от тумана. Мокрая тишина проникает в дом, охватывает пеленой дрёмы гардины, будильник, раскрытую книгу на постели.
Он проснулся задолго до звонка будильника, нажал на нём кнопку, избавив себя от почти физической боли слышать его скрежет. Оставил в пепельнице торшера незакуренную сигарету. Подошёл к радиоприёмнику. Включил.
В комнату ворвались абстрактно-бодрые пионерские марши. Раздражённым движением выключил приёмник. В такое утро люди просыпаются с заведомо плохим настроением и тоской по чему-то не исполнившемуся.
Началась новая неделя - ещё один виток по спирали человеческой жизни.
Он подошёл к окну и стал смотреть на капли, блестевшие перед пасмурным небом. Водяные шарики иногда не удерживались на стекле и скатывались вниз, оставляя за собой слёзную дорожку .В комнате раздавалось мерное тиканье часов.
Поставив чайник на плиту, а на стол-тарелку с маслом, сыром и белым хлебом, приготовленные с вечера и ночевавшие в холодильнике, он пошёл умываться.
Он всегда любил осень. Особенно дождливую и пасмурную, но бывал рад, когда лето, хотя и в бабьем наряде, заглядывало в сентябрь или октябрь. Поэтому он брал часть ежегодного отпуска осенью, чтобы отдохнуть, подумать, сходить к людям, не обременённым повседневными бегами с работы и на работу, случайными встречами, давкой в автобусах, опаздывающими электричками, очередями в магазинах и лифтах. Ему всегда казалось, что попав во время, которое течет, как у этих людей, можно будет не говорить незначащих слов, не оказаться прижатым силой трамвайной давки лицом к лицу с человеком, которым непереносим тобою. Утром можно спокойно прослушать детскую радиопередачу, сходить в кино в почти пустой зал небольшого городка.
Чайник зашумел, выпуская из носика струю пара.
Он вышел из ванной уже побритым и умывшимся. Насыпал чай в заварной чайник, долил воды, накрыл его жёлтой фланелью и пошёл одеваться.
Завтракая, он вспомнил, что сегодня обещал заехать к матери на Фонтанку; может быть зайти к Ольге - как ни как пять лет - это все-таки стаж семейной жизни, приходить ему она не запрещала после развода.
Он знал, что у неё хорошие отношения с Юрием, его старым другом по первой работе.
Он закончил завтрак, поставил стакан в подстаканнике на тарелку, перенёс всё вместе с чайником на стол около плиты, оделся и вышел из дома.
Рабочие электрички уже прошли, и в вагоне было свободнее. Напротив него сидела с книгой, в руках очень молодая женщина, приставив плотно одну к другой ноги в высоких чёрных сапогах.
По инерции он несколько времени смотрел на носки сапог сначала, а, потом, начал скользить вверх взглядом; понял, что получится неприлично и, чтобы удостовериться, что женщина не заметила его маневров, поднял глаза.
Женщина внимательно смотрела на него, немного склонив голову набок, «такими глазами смотрят или одинокие женщины, или любимые собаки» - появилась у него ироничная мысль.
Он немного, для приличия, смутился, но продолжал ещё некоторое время смотреть в её глаз а, потом, перевёл взгляд в окно.
Она уткнулась в книгу.
Электричка подходила к городу. Он почувствовал на себе чем-то взгляд, повернулся от окна и встретился с её глазами. Поезд дёрнулся, остановился. Зашипели, открываясь двери.
Она быстро убрала книгу в сумочку, взглянула на него, чуть заметно вздохнула и вышла. Он улыбнулся про себя и заспешил вдогонку.
Ему показалось, что он заметил её в людском толпе около дверей метро, но движение человеческой массы поглотило и эту неопределённость.
Начинающийся день не обещал солнца, ветра и сухой погоды, но всё это, совпадая с его настроением, обозначило события дня.


Невский, как и каждый день, был набит людьми, машинами, афишами, мороженым, сеансами в «Коллизее», «Титане», «Авроре»; постовыми и театральными кассами. Кони Клодта по-прежнему прыгали на капоты автомобилей, было душно, прохладно и накурено. Иностранцы в полчаса покупали одну открытку около «Европейской» и отходили довольные. Человеки спешили по делу и без дела, получали свою дозу достопримечательностей и билеты «По рекам и каналам» ,показывали себя, смотрели других. Толпа швырялась людьми в подземные перехода, двери магазинов, бухточки телефонных будок. Он подумал, что со времён Гоголя толпа в своей натуре разглядывания нисколько не изменилась. Только вместо шинелей, боливаров, треуголок, манто и пелерин, стали брюки, плащи, куртки. Извозчики пересели с четырёх копыт на четыре колеса, но лихой их братии по-прежнему не давали разгоняться и ловили огнями светофоров, милицейскими жезлами, рыканьем радиофицированных патрулей ГАИ. Меньше пахло навозом, но выдыхало метро, и сверкал разрядом трамвай на пересечении Садовой и Невского. Стояли лицом к лицу «Пассаж» и «Гостиный», люди сидели на цветах у перехода и ели мороженое.
Толпа неслась. Каждый спешил, втискивался, задевал, извинялся и не извинялся, не замечая, раздражался и просто двигался, вращая головой. Жизнь на Невском отбрасывает ощущения и чувства, оставляя ритм и скорость в качестве эталона для всех. И, тем, кто не принял эти принципы, она наступала на ноги, толкала и выносила в ненужные места, не давая дороги  и отдыха. Новенькие чаще выныривали из толпы, чтобы сделать передышку, но всё вместе плыло вперёд и назад, цепляясь за рестораны, бары, кинотеатры, магазины и кафе.


Старый дом на Фонтанке. Тут все друг друга знали с довоенных времён. Дарили подарки дворнику на День рождения, с утра старухи сидели у окон и смотрели на внутренний двор, где никто не бросал окурков, а около старых лестниц росли ноготки.
Отсюда ушли летом сорок первого мужчины, и многие не пришли в сорок пятом.
В субботний день сентября сорок пятого вернулся отец соседской девчонки, а его матери принесли жалованье её погибшего Жени. В окне напротив кружились пары, играл патефон, а на чистый асфальт двора падали хлопья денег, и лежала, уткнувшись - лицом в подушку мать. Потом пришла дворник тётя Паша, провела широкой ладонью по вздрагивавшим плечам матери. Положила пачку собранных, аккуратно уложенных денег на комод, прижав их пепельницей, и долго сидела в сумерках на кухне, глядя то ли в неба белый многоугольник, или на чистый двор.
Мать много раз рассказывала этот день, и он чувствовал себя присутствовавшим в те часы осенних сумерек. Она никогда не скрывала, что его отцом был другой человек, но в сознании остался тот неведомый Женя, ожидание которого передалось от матери и ему, человека, не виденного им, но которого он чувствовал родным.
Он открыл дверь и услышал сначала урок испанского из телевизора, а, затем, голос матери:
—Валерий, это свинство с твоей стороны,— делать из визитов к матери что-то вроде просмотров унылых кинофильмов.
Она сидела в кресле около столика, на котором графинчик с наливкой, сухое печенье, рюмка и чашка кофе. Старая лампа с зеленым матерчатым абажуром устроилась на телевизоре, выполненная в пастели полуголая женщина под стеклом заняла все пространство до потолка на стене за телевизором и смотрела серыми глазами.
Валерий сел напротив матери на диван и, улыбаясь, смотрел на мать.
— Ты у меня, скорее, комедия «Весёлые ребята».
— И это современная молодежь: говорит женщине, что она уже старуха и сидит довольным! А, хотя это мы вас и избаловали. Помнится одна женщина устраивалась при мне на завод библиотекарем, а заведующий, присвистнув, спросил о возрасте .Знаешь, что она ответила?!
Валерий выразил внимание на лице.
—Она сказала, что ей за двадцать! Да! И посмотрела так, будто дала пощёчину.
— Я хотел только сказать, что ты прекрасно сохранилась.
—Да, да, да! И только потому, что такой оболтус как ты, вовремя занялся делом и не портил мне нервы.
— Есть будешь? Там в холодильнике всё для тебя приготовлено. Меня не зови.
Валерий встал, чмокнул мать в щёку и пошёл на кухню. Скоро он перетащил к дивану журнальный столик и сел за него обедать.
Прочитала я то, что ты мне приволок. Описания у него хороши.
Валерий проглотил кусок.
— Это только говорит о слабости писателя: когда человеку нечего сказать, он начинает описывать.
— Сугубо пристрастное и нигилистическое мнение. Читаете только там , где гонятся или стреляют, а понять людей не удосужитесь. И разводитесь поэтому! Вот, что у тебя с Ольгой? Женился? Женился! Развёлся? Развёлся! Ладно, женился хоть по человечески —со штемпелем в паспорте .А развёлся? Он живёт там, она здесь. Он к ней шляется, когда захочет, она не выгоняет. Малохольство какое-то. По-моему, развелись - горшок об горшок и - врозь.
— Ну, знаешь, это у тебя так всё мрачно, а мы просто поняли, что абсолютно не можем находиться постоянно рядом и не делаем из этого трагедии. Обычная история. Другие смалодушничают, оставшись вместе, живут в постоянной ссоре, или расходятся так, что от твоих горшков пыль стоит несколько лет. Конечно, можно начать уступать друг другу, терпеть, но ради чего? Домашнего миража? Такие люди смогут построить для себя дом, но создать гнездо - никогда. Да и кто сказал, что пресмыкание одного перед другим,- лучший вариант семейной жизни. С Ольгой, ведь, по-другому нельзя. Лучше уж полагаться в любви и смерти на случай.
— Ну, а вы? Пять лет...
— Вполне достаточно, чтобы понять, что Ольга никогда не поступится своим тупоупорным самозначением. Я ей поклоняться не буду. И, вообще, мне нужна просто баба, умеющая готовить, стирать, хлопотать по хозяйству и смотреть мне рот, когда говорю.
—Да, да, да! И от неё ты бы сбежал через год, подведя и под это свою очередную теорию о том, что нельзя слепо замыкаться в домашнем хозяйстве... и так далее в подобном духе.
— Время тикает, и всё меняется.
— Для вас оно тикает, от нас, стариков, оно тикает.
Валерий спокойно смотрел на чашку с кофе и говорил:
— Чем старше, тем быстрее и, когда будешь лежать и ждать отправления в тот мир, где всё то, что люди строят на земле, уже построено, наконец, поймешь, что отъезжать нужно не с чемоданом, а с чувством пройденного красивого пути, в котором нет лжи перед собой.
— Ну, ты что-то начинаешь сопли размазывать без причины.
— Ладно, не ныть. Вот ты сидишь здесь, пенсию задарма получаешь .Взялась бы хоть книгу написала, а то все бабки как бабки, от тебя и носков не дождёшься.
— Жена пусть вяжет.
— Жена любовниками занята, а им не носки нужны.
—Кто-то сказал, что самым сильный, протест бывает их у самых слабых, так вот: самые ужасные гадости мы слышим из уст самых кротких.
—Ты всегда умела гладить по голове и дёргать за ухо одновременно, - эти слова он говорил уже из прихожей.
— Приезжал бы чаще. - проводила мать Валерия в дверях.
— Обязательно,- он уже спускался по лестнице.


Около восьми он поднялся по лестнице дома, где жила Ольга и услышал за дверью её квартиры звонок телефона. Пока он открывал дверь, телефон замолк, и он застал только гудки в трубке. Он разделся, причесался в прихожей около зеркала и сел в кресло около телевизора. Посмотрел газеты, что купил по дороге, открыл и закрыл пачку сигарет, сунув её обратно в карман, стал смотреть на голубое «Мороженое», мигавшее в окне на соседнем доме.
Зазвонил телефон, он поднял трубку и услышал голос Ольги.
— Валерий, постарайся уйти до десяти. Я не хочу делать тебе неприятное.
Не дождавшись его ответа, она повесила трубку.
Он не ушёл из дома до десяти, как она ему советовала, - хотел дождаться её возвращения. Минул девятый час, А Ольги не было. За окном полил дождь, и неоновое «Мороженое» вплелось в его блестящие струи. Он ещё немного постоял в темноте около окна и решил идти. Надев пальто, Валерий услышал голос Ольги за дверью. Лязгнул замок,- дверь раскрылась.
На пороге стояла Ольга, а за ней в расстегнутом пальто - Юрий. Валерий никогда не думал, что дружеские отношения между Ольгой и Юрием могут зайти так далеко.
Он посмотрел на неё как-то тихо и невыразительно и опустил глаза. Она прошла в комнату. За ней вошёл Юрий. Не поднимая головы, Валерий произнёс:
— Здравствуй, вот и ты.
— Не обижайся, так получилось, - ответил Юрий и продолжал стоять на проходе в комнату.
Валерий коротко поднял глаза и перешагнул порог, затем, неожиданно для себя, резко повернулся и, ядовито, заметил:
— На кровати будьте осторожней, она теперь скрипит сильно.
Юрий стоял и молчал. Валерий захлопнул дверь.


Дождь лил. Валерий шел по улицам, почти безлюдным в этот промозглый вечер, и вдыхал прохладную сырость. Светили фонари себе под ноги, зеркалами лежали лужи. Каком-то лихач окатил Валерия с ног до головы грязными брызгами и понёсся дальше. Валерий встал на месте и громко выругался ему вслед. Мужчина, шедший навстречу, опасливо его обошёл. Валерий вытер лицо платком, отряхнулся немного и пошёл к метро. Душная пасть втянула его вовнутрь языком эскалатора и понесла в трясучем вагоне к вокзалу.
Вокзал шумел, суетился. Табло не работало. Валерий пошёл прямо на платформы. Посмотрел на часы и побежал к электричке .Едва он вскочил в тамбур, двери за ним закрылись. Он прошёл в голову поезда и сел во втором или третьем вагоне.
С каждой остановкой людей в вагоне оставалось всё меньше и меньше. Валерий немного успокоился и осмотрелся. Напротив, через сиденье, сидела его утренняя незнакомка и смотрела на него. Валерий отметил себе: «Снова сидит напротив, как факт, от которого никуда не деться».
Электричка стучала на перегонах, шипели двери, скрипела трансляция.
Валерий смотрел на женщину.
Он опомнился, когда до его станции оставалась одна остановка. Валерий пересел к женщине, помолчал немного и спросил:
—Вам далеко ехать?
Она усмехнулась:
— Традиционный вопрос для такого момента,- и закончила - До конца? Я не замужем, с однокомнатной квартирой.
— Вы герой времени,- сказал Валерий внимательно на нее глядя,- поедемте ко мне ужинать!
Она только немного задумалась и согласилась.
Поезд остановился. Валерий подал руку, она вышла из вагона и , как в порядке вещей, заметила:
—Меня зовут Ирина.
— Валерий, - он отозвался - Вы авантюристка.
— Нет. Просто я вам доверяю, почему-то,- и, через паузу,- Есть такие люди.
Дома у него она быстро сделалась хозяйкой, усадив его за стол в комнате. Лазила по ящикам на кухне. Несколько раз спросила о продуктах, шипела чем-то на плите. Валерий вымыл руки, накрывал стол и улыбался .Потом они сидели, ужинали. Немного говорили.
— Ваша смелость, Ирина, обескураживает, может быть, оскорбляет.
Она возразила:
— Нет. Почему же оскорбляет? Сказала, что доверяю, но не пренебрегаю.
Замолчали. Молчание то становилось неудобным, то вполне нормальным, когда они смотрели друг на друга. За чаем она спросила:
—Вы давно разведены?
—Я не разведен,- Ирина ничего не выразила на лице и ничего не сказала.
— Формально,- продолжил Валерий, - Но с женой мы вместе не живём.
— Она в Ленинграде?
— Да. Сегодня я у неё был, и, по-моему, формальности тоже скоро будут приведены в соответствие с прозой жизни.
Ирине поза не понравилась. Она сказала:
— С вами не всегда приятно разговаривать.
Валерий молчал и не смотрел на неё.
— Ваша словесная бравада выглядит жалко.
Валерии не допил чай. Встал.
— В ванную - дверь из прихожей. Себе постелите в соседней комнате,- кивнул он головой на дверь, сгреб со стола грязную посуду и отправился на кухню.
Сквозь шум льющейся воды он слышал, как она стелила постель и зашторивала окна, гасила свет в гостиной. Вымыв посуду ,он сидел с сигаретой за столом, у плиты, стряхивая пепел в пустой спичечный коробок.
Ирина прошла умываться, с полотенцем под рукой. На нем была его рубаха, которая высоко открывала ноги. Ноги были красивые, с родинкой на правом бедре. Ирина старалась пройти неслышно в тёмной комнате, но его шлёпанцы были ей велики и хлопали, сначала, по полу, а, потом, по её маленьким пяткам.
Он отвернулся от двери и дождался, когда она прошла обратно.


После горячего душа Ирина стала бодрее. Она завела будильник на семь часов, взяла книгу с полки, собираясь почитать, но позднее время брало свое, и бодрость оказалась обманчивой.
Она залезла в холодную немятую постель и, некоторое время, дрожь не давала ей согреться. Ирина обхватила себя за плечи, подогнула ноги и закрыла глаза.
«Зачем я поехала сюда? Всё бывает хорошо только в сказках и фильмах. Ещё одна глупость в жизни, и хорошо будет, если она кончится безобидно» - подумала Ирина, но тут же череда образов и воспоминании охватила её.
Сколько раз она пыталась подойти к человеку, который ей нравился, и сколько раз жизнь её сталкивала с людьми, которые ей были, по крайней мере,  безразличны. Так получилось с Алексеем, которого оттолкнула невзначай; Сергея, в котором ей сначала нравилась его готовность с ней подурачиться. Он позволял ворошить себе волосы и гладил её пальцы. Скоро она поняла, что Сергеи - тряпка, чистая только потому, что её кто-то стирал, а одной из этих прачек предстояло стать Ирине. К этому времени Алексеи женился, и она его поздравила.
Ирина не была обижена количеством поклонников, и с некоторыми вела довольно мило себя, позволяя ухаживать. Некоторых просто принимала во внимание.


Анатолий появлялся раза три в месяц. Он ждал её с машиной после работы. Они ужинали вместе. Он отвозил её домой. Ирина о нём мало знала. Ночевал он у неё всего один раз. Он был сдержан, даже, может быть, несколько небрежен с ней, но он ей нравился.
— Ирина!- голос раздался с противоположного тротуара, и он шёл к ней через переход.
Вдруг, визг тормозов, и Анатолий отлетел в сторону под ударом бампера. Она закричала, бросилась к нему. Валерий лежал на асфальте и смотрел на неё внимательно, добро, и не стесняясь.
Ирина вздрогнула и открыла глаза. Это был сон. Анатолий погиб. Он был одинок, и зачем он тогда её позвал, не приехал к институту на машине, она так и не узнала.
Ирина встала, приоткрыла дверь в гостиную, и увидела, что Валерий спит на тахте. Свет уличного фонаря пробивался сквозь остатки листьев, ветви акаций, вишен, и узким лучом лежал на полу.
Она вернулась в кровать, потушила свет. Снов она больше не видела.


Следующее утро было таким же пасмурным и моросящим. Будильник прозвенел в комнате Ирины в семь часов. Валерий проснулся, но лежал с закрытыми глазами и слышал, как Ирина прошла из комнаты на кухню, затем, в прихожую .В зеркало он видел, как Ирина порылась у него в кармане, вытащила связку ключей, сняла один из них с кольца.
Валерий закрыл глаза. Он слышал, как Ирина подходила к нему и что-то положила на подушку. Потом хлопнула дверь. Ирина ушла.
Валерий протянул руку за листком. Ирина писала, что вечером приедет; ключ у неё, если он против, то пусть оставит записку на двери.
Он приготовил завтрак, поел, прослушал передачу объявлений по радио, взял деньги и отправился в город.
«Баба она, конечно, нахальная, но не глупа. Не поверил бы, что такие бывают, если бы кто-нибудь рассказал. Характер,- дай Бог!». Записку он не оставил.
В городе было много луж. Валерий ходил по магазинам и не знал, что купить. Какая-то женщина наступила ему на ногу,- больно,- каблуком. И не извинилась. Он купил пачку сигарет в киоске и выпил бокал шампанского в кафе-мороженое. Сдачи получил меньше, чем было нужно. Не было жалко денег, было неприятно, что продавщица изображает полную невин-ность. Валерий ушел. Настроение испортилось. Мелочи вышибают настроение из колеи — «Наверное, старею» - подумал он.
Он шёл вдоль Мойки. Парапет канала продувался ветром. Листья, которые уже начали опадать, липли к гранитным блокам, исхлёстанные дождём.
Собака лежала в углу, образованном чугунными решётками парапета, и смотрела на Валерия. Хозяин привязал поводок за лист литого цветка и ушел, видно, ненадолго.
Овчарка склонила голову на один бок, потом, на другой. Втянула воздух мокрым чёрным носом. Казалось, она понимала Валерия. «Да, собака, ты, собака, все мы привязаны поводком к своей судьбе. Ты - реально, а мы фигурально, и, поэтому, ты сейчас здесь лежишь, а я стою, - и не наоборот. Впрочем, ничего и не изменилось бы ,-поменяйся мы местами».
Собака поднялась. Потянулась. Отряхнула мокрую шерсть, сделав тучу брызг, и легла на прежнее место.
Валерий зашёл в кинотеатр. Фильм был весёлый и хороший. После сеанса он вспомнил, что в комиссионном видел прекрасный хрустальный графинчик и рюмку под стать ему. Для матери это был отличный подарок ко Дню рождения.
Графинчик и рюмка стояли на полке и ждали Валерия. Он расплатился в кассе. Посмотрел ещё по прилавкам и купил фарфоровую чашку ,расписанную золотом и красным тоном.
На привокзальной площади он зашёл в продовольственный магазин, купил бутылку вина.
В вагоне Валерий сложил покупки на сиденье. Электричка отошла от перрона. Валерий смотрел в окно на бегущие фонарные столбы и слизывал мороженое.
Ирина была уже дома и смотрела телевизор.
—Тебе жена звонила. Просила быть завтра у неё дома, в шесть.
— Поговорили?
Ирина молчала.
— Ты ужинала?
— Нет! Я поеду к себе.
Валерий чувствовал её силу.
— Поедешь завтра. Сегодня поужинаем вместе.
Это были слова, которые ждала Ирина, за которые не боялся Валерий, что они окажутся непонятыми. Он пошёл раздеваться в прихожую.
— Помочь? - бросила Ирина вдогонку.
— Не нужно, я быстро!
Валерий сделал мясо, подогрел немного вино. Они молча сидели друг против друга и ужинали. Звук у телевизора он выключил, и по экрану бесшумно двигались фигуры. О подоконник стучали капли.
Ирина посматривала на него. Молчала. Валерий отвечал вопросительным взглядом. Злился от этого, и от того, что её взгляд казался не вчерашним, а строгим, но что-то внутри его искрилось улыбкой.
— Ты чаи будешь или кофе?- спросила она, заканчивая ужин.
— Чай.
Она вскочила со стула и, толкнув его головой в грудь, повалила со стула на тахту, стоявшую за его спиной. Ирина внимательно смотрела ему в глаза и улыбалась теперь уже открыто.
Он неуверенно обнял её за плечи.
— Знаешь, Ирина, в тридцать уже не время выслушивать упреки, тем более, не взаимные.
— Извини, в двадцать восемь ещё всё впереди, - смеясь, ответила она, вывернулась из его рук и ушла за чаем.


Валерий лежал на спине с закрытыми глазами. Ирина положила голову ему на руку и водила прохладными пальцами по его шее, лицу подбородку.
—-Когда я был с Ольгой, то просто не мог представить себя с другой женщиной.
— Любил?
— Может быть. Скорее, сильно привязался. Мать всегда считала, что мальчиков нужно пускать в жизнь несколько ожесточенными, чтобы потом не было периода свободного падения, после выхода из дома.
—И ты не падал?
— Не знаю. Я об этом никогда не думал, но гадостей, по-моему, никому не сделал.
— А Ольга?
— Ольга? Но она же выбирала. Значит, должна была идти до конца. Да я никогда и зла на неё не держал, не делал.
Ирина сказала:
— Знаешь, почему вы разошлись? Потому, что ты её собою давил.
Ирина устроилась у него на руке поудобнее, и, вскоре, мерно задышала во сне. Волосы её щекотали ему губы, которые от этого чесались. Валерий боялся разбудить Ирину и не шевелился.
Всю ночь Валерий пролежал в одном положении. Было неудобно, рука затекла. Сон не шел. К утру он чувствовал себя полностью разбитым. Когда Ирина проснулась и пошла умываться , он, наконец, уснул.
Потом Ирина подошла снова, что-то говорила, но он только кивал головой сквозь сон и ничего не понял.
В одиннадцать Валерий пил чай. Подумал: «Интересно, что понадобилось Ольге?». Поставив на стол пустую чашку, пошел бриться и одеваться.
Он стоял у окна и смотрел в комнаты. Что-то изменилось. Но, что,— Валерий никак не мог понять .Чувствовалось присутствие другого человека, но в чём оно проявлялось, оставалось, пока, не заметным.
Бритва жужжала. В окно попадало Солнце. На улице был лёгкий мороз. И тут Валерий понял, в чём дело: створки трельяжа были повернуты так, чтобы было удобно смотреть на себя с трёх сторон. Он так никогда не делал, да и у зеркала задерживался редко. Дверца шкафа. Ирина вешала своё платье в шкаф. Дверца, если её не закрывали на ключ, приоткрывалась, как и было сейчас. Ирина ещё не знала тех маленьких подробностей, которые есть в каждой квартире и О которых помнят хозяева.
Довольный своей догадкой, Валерий оделся и поехал в город.
Электричка тряслась. Стакан, забытый на багажной полке, тренькал беспрерывно. В окне виднелись берёзовые островки - желтые, освещенные жёлтым осенним солнцем. В вагоне ехали грибники и, поэтому, пахло лесом, мокрыми сапогами и прелью. Валерий улыбался сам себе, боясь признаться, что счастлив.
«Это нужно отметить, что бы потом ни случилось»- решил он. Прикинув, куда можно было бы пойти, он остановился на «Аустерии» . Днём там было мало народу, и это привлекало.
Выбрав самый уединённый столик, он заказал коньяк и кофе и, теперь, сидел, слушал тихую музыку.
После ресторана Валерий купил много гвоздик и отвёз их домой. Распихав их по вазам, он снова поехал в город и едва успел к шести к Ольге.
Она сидела в кресле, поджав ноги и укрыв их пледом. «Это поза. Как в кино» - подумал он, входя в комнату. Двери он открыл своим ключом, надеясь, что она, хотя бы, встретит его в прихожей.
— Я передумала, Валерий. Прости меня за вчерашнее.
— Мне нечего прощать. Ты здоровая женщина. Он здоровый, мужчина,- Валерий стоял в дверях в комнату и смотрел на неё. Он держал в руках перчатки, но пальто не снял.
— Я много передумала ночью, - может быть мы начнём всё сначала? И ребёнок нам нужен.
— Пять лет ты думала не о нём, а о кандидатской. Наверное, совсем забыла, что ты женщина, которая может рожать.
Он помолчал, потом сказал:
— Я тоже передумал. На развод подадим вместе. Я пришлю телеграммой тебе адрес и время.
Он повернулся и быстро ушел. Он испугался, что в нём проснётся жалость. Валерий едва не побежал. Сейчас он более боялся сделать больно Ирине, почти забыв об Ольге.
Пантограф выбил искру из провода и электричка, стуча, умчалась в месиво железнодорожных огней. Рельсы блестели, убегали, чувствовалось, какие они холодные и твердые. От утреннего настроения ничего не осталось.
Валерий шёл ночным посёлком прямо по лужам, не дождавшись рейсового автобуса.
Он подошёл к дому. В окнах была темнота .Валерий вошёл в дом.
Думая, что Ирина спит, осторожно дошёл до спальни. Ее не было. Цветы стояли в вазах.
Валерий сел в кресло. Захотелось курить. Он достал из глубины книжного шкафа пачку «Беломора» и, закурив, уселся снова. От первых затяжек в голове поплыло.
«Кончился отпуск. Прошел. Как сон. Всё- сон .Вот на работу завтра с утра — это настоящее, осязаемое», - он тянул папиросу за папиросой. В конце концов его стало тошнить.
Он вышел на улицу и ходил под дождём. «Быстро у нас погода меняется. И вешаются, наверное, в такие моменты», - думал он, но решил, пнув ногой чёрную от дождя палку,- «Отпуск отпуском, но завтра работа». Он вздохнул поглубже и пошёл решительно к дому.
Валерий принял душ и улёгся в постель, приняв таблетки снотворного. Сон долго не шёл - сказывались папиросы, но химия одолела, и Валерий провалился в тишину.
Утром в прихожей он увидел мокрые следы, чемодан и на нём записку: «Жди вечером. Ездила за вещами. Ирина». Это был уже не сон, потому что Валерий опаздывал на работу.