Колыбельная

               

                Как говорил классик: - «Все счастливые семьи счастливы одинаково. А все несчастливые семьи несчастливы по-разному, как кому нравится».  Сказал это и даже не поперхнулся. Видимо знал, о чём говорил. В таких априори несчастливых семьях и дети рождаются или по залету или вообще нежеланные и всю жизнь этих родителей и их детей преследуют скандалы, всё идёт наперекосяк и не ладится с самого рождения. И что самое главное и интересное, это невезение передается из поколения в поколение.
                Так не заладилось в семейной жизни, с самого ее начала и у Сруля (Ивана) Сашко. Был он молодой крещеный еврей, ходил в церковь, целовал батюшке руку, но связей со своей еврейской диаспорой не порвал, посещал после церкви синагогу, хотя везде себя позиционировал именно как истинного украинского мужика и христианина. Местной мовой не владел и всегда разговаривал исключительно по-русски. Впрочем, как и все остальные жители: никто из них не мог точно сказать, кто он: русский или же украинец. И когда его звали Израилем, иногда ласково Сруль, он даже обижался и поправлял, мол, я не Израил и не Сруль, я Иван Иванович. Но, тем не менее, злые языки утверждали, что по метрикам он никакой не Иван Иванович, а именно Израил Измайлович и продолжали звать его Срулем. Это ласково-уменьшительное производное (Сруль) из имени давно уже переросло в кличку, или как сейчас говорят во многих интеллигентных кругах – погоняло.
                Здесь, вероятно, необходимо еще раз удивиться могучему русскому языку, если русский народ даст кому кличку, то никто ничем ее уже не отмоет, а её хозяин так и будет шагать с нею всю жизнь и умрет вместе с нею. И, часто эта кличка переходит к их детям и внукам по наследству.
                Сам Израил был мужик крепкий и совсем не промах, первым замечал, что где плохо в колхозе лежит и по ночам не ленился, устраивал себе трудоночь, выезжал в поле или на ферму. Так что с кормами и прочими колхозными благами у него не было разногласий. В молодости он любил выпить и сходить налево. Несколько местных девок подпортил, за что был неоднократно бит, но самостоятельно остановиться никак не мог.
                Однажды в их станицу к соседу приехали из дружественной Украине страны Грузии гости. Сами они русские, но их предки более ста лет тому назад переехали в Грузию, так там и остались жить. Надо сказать, что хоть они и были чистокровными русаками, но жизнь среди местного населения все равно оставляет свой отпечаток.   Были они на волосы чернявые, по-русски говорили хоть с небольшим, но заметным акцентом, зато исключительно знали грузинский и армянский языки. А то, что на свете есть еще кака-то хохлятска мова, вообще не знали. Так вот, с ними приехала и их дочь, миловидная девушка лет двадцати. И надо было так случиться, что у неё появилось желание сходить на местные танцы, где она и пересеклась со своим соседом, гарным хлопцем Израилом-Срулем. Мероприятие прошло, как всегда, девчата прыгали с криками: «москаляку на гиляку» а хлопцы танцевали боевой гопак: то есть ни шатко, ни валко и Сруль предложил проводить свою новоиспеченную соседку домой. Та, не чуя подвоха, согласилась.  Но Сруль повел ее околицей, полем, якобы показать местные достопримечательности и на подходе к дому начал недвусмысленно приставать. И надо же так случиться, что гости, с хозяином изрядно выпив привезенной из Грузии тутовой чачи, тоже решили прогуляться, благо ночь была теплою и небо густо усыпано звездами и, услышав знакомый голос, поспешили в ту сторону. Сруль уже начал заваливать сопротивляющуюся девушку, когда подоспели отец с хозяином. Как били Сруля, чем его били, сколько времени его били, никто уже не помнит. Не помнит и сам Сруль, но где-то с месяц ему пришлось отлеживаться.
                Пока Сруль подлечивал боевые раны, его мать, с отцом посоветовавшись, настояли на том, чтобы после выздоровления он сразу же женился. Но поскольку про него по станице ходила худая слава, они никак не могли найти для него подходящую пару. Наконец они остановились на дочери их общих знакомых Ларисе Сахаровой. Вообще – то злые языки утверждали, что фамилия ее отца была не Сахаров, а Сахарович, а фамилия деда вообще Цукерманн, но на то они и злые языки, чтобы смущать честной народ небылицами. Лариса была чуть старше Сруля, всем представлялась, как сладкая женщина, в детстве, правда,  у нее были проблемы с психикой, ее подлечили в психбольнице, но те, же самые злые языки до сих пор утверждают, что лечили ее, лечили, но до конца не долечили. А самые злые - презлые языки говорят, что вообще не вылечили.  Девушкой она была развитой не по годам, что у психов бывает часто, и была она такого же легкого поведения, как и Сруль. Стаж этого дела у нее был большой и такая же практика, да и сама она любила это дело, и, если Сруль устраивал трудоночи в колхозном поле, то она устраивала трудоночи у местных неженатых, а порой и у женатых мужиков. Такса у нее была вполне приемлемой для местной братвы, да она и сама очень уж любила это дело, но бутылка водки и шмат настоящего украинского сала были обязательными атрибутами любовной прелюдии. Поэтому она пользовалась определенной популярностью у местной диаспоры, но и приезжей братией не брезговала.
                Родители Сруля рассудили трезво: он шляется бог знает, по каким-то бабам, она тоже женщина фривольного поведения, может быть, когда поженятся, то оба и остепенятся. Недолго думая, заслали бойких сватов, пообещали им хороший куш в случае удачного исхода и в этот же день назначили день свадьбы через десять дней.
                Семейная жизнь началась вроде бы неплохо, но старая память штука серьезная и уже через месяц семейной жизни они оба начали поглядывать по сторонам. Когда Сруль уходил в загул или пропадал на несколько дней, Лариса обращалась за помощью к соседу калмыку Вадиму, невзрачному мужичонке не более полутора метра ростом с каблуками и прической калмыцким ёжиком. Срулю добрые люди доносили, что в его отсутствие калмык помогает его жене, а может быть помогает не только по хозяйству, но Сруль отмахивался, мол, на такого она не позарится.
                Долго ли быстро ли шло время, но у Ларисы было уже 8 месяцев беременности. В отношениях Сруля и Ларисы наступил небольшой благоприятный период, затишье и они собрались в гости к его родителям. Те делали капитальный ремонт в доме, все вымыли и вычистили, в том числе и кресла, потому и пригласили детей к себе. Лариса, посидев немного в только что вымытом кресле, почувствовала, что под ней, почему - то стало мокро. Она не знала, что буквально на днях это кресло вымыли, и оно еще не просохло как следует. Шепнув Срулю, что ей стало плохо, они вернулись домой, и здесь она заявила, что у нее отходят воды, и она вот-вот начнет рожать. Сруль вызвал скорую помощь и ее отвезли в роддом. Дабы не нарушать естественный ход событий, врачи дали ей таблетки, стимулирующие роды, и она благополучно разрешилась.
                Но здесь Сруля, да и Ларису тоже ждал новый удар. Ребенок только что, родившись, был вылитый маленький и сморщенный калмычонок, лицом, размером с детский кулачок. Лариса даже вначале на акушерок взбрыкнула, мол, это не мой ребенок, вы его мне подменили, но поскольку в роддоме она была одна, быстро смирилась и начала думать, что говорить Срулю. А заодно начала думать, что говорить и соседу калмыку. Хотела вначале назвать девочку Майей, в честь отца Сруля - Измаила. Одновременно думала, как подвязать сюда к имени, на крайний случай и калмыка. Занятая своими противоречивыми мыслями, она и не заметила, как объявился слегка поддатый Сруль. Он не заставил себя долго ждать, быстро примчался, оценить пополнение семейства, но взглянув один лишь раз на ребенка, не стал выслушивать объяснения жены и ушел в очередной долгий запой. Тогда Лариса нарекла девочку Вадой, в честь её генетического отца калмыка, которого звали Вадим.
                После рождения ребенка жизнь их семьи стала беспрерывным кошмаром. Сруль со словами: - «Пусть твой калмык его и воспитывает», уходил куда-то на несколько дней, а то и на целую неделю. А вскоре они вообще разбежались.
                Лариса, тут же, не мудрствуя лукаво, при каждом удобном и неудобном случае вызывала быстренько отца-калмыка, давала ему ребенка и со словами, твой ребенок, ты им и занимайся, удалялась на очередную профилактику своей мочеполовой сферы.
                А люди, проходившие мимо дома Ларисы, могли наблюдать такую картину. Сидит на порожках дома этот калмык Вадим, качает на руках дочку и поет ей колыбельную: - «Сыпи, сыпи Вади. Сыпи, сыпи Вади. Твоя папа хорошо, твоя мама ****и».