Пархом

               
                Детство Пархома прошло в Калмыкии. Там он родился, там вырос, там окончил школу, там же первый раз женился и там же был многократно бит. Хотя это село находилось в Калмыкии, но жили в нем в основном казаки и разнообразный приезжий люд из различных украинских областей. Калмыков там жило мало. Его отец, Абрам Бигшулер был выкрестом, то есть крещеным евреем. Абрам не был казаком, а это была его идея фикс – вступить в казачество. Он даже купил себе казачью форму и иногда выходил в ней на праздники, но, когда казаки пообещали прилюдно содрать с него и тут же, разодрать эту форму, а еще и немного побить, ходил он в ней только по своему двору, да иногда вечерами, как стемнеет, заглядывал к соседям.
                Посещал он не только церковь, но и синагогу. Иудейская религия этого не запрещает. Еврей может исповедовать любую религию, но если он в душе остается евреем, верным своему богу Иегове, то ему прощается хождение в церковь. После каждого такого посещения синагоги Абрам садился вечером за письменный стол, брал Талмуд, главный источник знаний и боговдохновения евреев и мелким бисерным почерком что-то оттуда выписывал в большую общую тетрадь. Когда заканчивал свои письмена, сладко, с чувством выполненного долга потягивался на стуле и произносил всегда одну и ту же фразу: - «Скоро, скоро, может быть еще при нашей жизни придёт наш Мошиах и тогда мы будем владеть всем миром». Мать Пархома Валя Поросюк была родом из зажиточных львовских западенцев.  Казаков она не любила, всех русских называла «москалями» и часто выпытывала у мужа, когда же придет их Мошиах, чтобы можно было этих проклятых москалей извести, поставить на место, то есть к стенке или на гиляку. Эту свою нелюбовь к русским и казакам она со своим молоком передала своему сыну Пархому. Работала она в местной поликлинике проктологом. Когда кто-то приходил к ней из знакомых не по записи и без подарков, а у неё от этого сразу становилось дурное настроение, она всегда отвечала: - «Я вас не знаю, я работаю проктологом и лиц не запоминаю».
      Пархом родился здоровым мальчиком, но только часто болел животом и соответственно часто поносил. Создавалось такое впечатление, будто диарея, как двойняшка, родилась вместе с ним и никак не хотела с ним расставаться. Абрам с Ларисой возили его по разным врачам, но те не находили каких-либо патологий и советовали Ларисе не есть жирной пищи, ведь вместе с молоком матери все жиры переходят к ребенку. Но Лариса, так же, как и Абрам, любила жирную жареную свинину и на десерт всегда употребляла сало. Лариса, понятно, выросла на Украине, где свинину употребляли и на первое, и на второе, и на третье. Абрам же свою любовь к свинине оправдывал тем, что если сало три раза пронести вокруг синагоги, то это будет уже не сало, а мясо. А если еще его три раза пронести вокруг синагоги, но, в другую сторону, то это будет уже не свиное мясо, а вообще, говядина.
      Так Пархом, не слезая с горшка, вырос и пошел в первый класс. Буквально через несколько школьных дней он пришел домой и пожаловался, все в классе его почему-то зовут «ротожоп». Родители вначале возмутились, но, когда Пархом дохнул на Абрама и тот зашелся в кашле, поняли, что что-то с их сыном не так. Из его рта исходил такой смердящий запах, что рядом с ним трудно было находиться, чтобы не зайтись в кашле. Абрам с Ларисой до этого времени на это как-то не обращали внимания, так как, Пархом большую часть свободного времени проводил на горшке, из которого исходил соответствующий процессу аромат. Ведь каждый родитель хочет в своем чаде видеть только хорошее и они думали, что всё дело в горшке. Но теперь до них дошло, что одноклассники Пархома были не так уж и неправы. Отвели Пархома к врачу, тот долго чихал и откашливался, потом вытер обильные слезы, будто сам себя побрызгал из газового баллончика и попросил вывести Пархома в коридор, а родителям объяснил, что у Пархома так устроена пищеварительная система, что запах из желудка исходит беспрепятственно прямо в рот, но это со временем пройдет. Возможно.
     Так Пархом и ходил в школу. Друзей у него не было, он сидел один на задней парте. Одноклассники его дразнили по-прежнему «ротожопом», на что он жаловался учительнице. Он ябедничал, его потихоньку били, и он опять жаловался и ябедничал, и его опять били, били и били.
       Жили Абрам с Ларисой довольно зажиточно, по крайней мере, богаче многих односельчан. Но Пархом перенял у родителей эту нелюбовь к казакам и русским вообще, к тому же, как Абрам, так и Лариса страдали болезнью стяжательства и, наверное, не было на селе другой такой семьи, которую сельчане так бы не любили за их жадность и скаредность. Эту жадность перенял у родителей и Пархом. За эту скаредность в школе его начали дразнить ещё и «жидом». Абрам долго советовался с женой, и они решили поменять Пархому фамилию отца на фамилию матери – Поросюк. Пархом ведь с детства носил фамилию отца – Бигшулер. Они рассудили так, такая фамилия никоим образом не должна ассоциироваться с еврейскими корнями Пархома и его должны перестать дразнить «жидом».
      Но дразнить «жидом» его не перестали, а в старших классах у Пархома проявилась еще одна душевная патология - неравнодушное отношение к женскому полу. Возможно, сказалось обрезание, которое ему сделали по всем иудейским канонам на шестой день после рождения, может быть что-то еще, но уже в школе у него было несколько попыток изнасилования. Его за это уже сильно били, но он открещивался: - «Нет! Ничего такого не было. На меня наговаривают». Родителям говорил то же самое, те ему верили.
     Прошло несколько месяцев после окончания школы, а Пархома уже ловили пару раз на воровстве, ночами он воровал кур, гусей, поросят - в общем, всё, что плохо лежало и близко ходило у соседей.  К тому же, он пристрастился к алкоголю, приходил домой пьяным, видимо некую соседскую живность он всё же успевал продать. И хотя он иногда приходил домой сильно избитым, промысла своего не бросал.  Как-то раз ночью он залез в сарай к одному многодетному калмыку, и вместо сарая попал на сеновал, где спала дочь этого калмыка, девушка лет двадцати от роду. Пархом показал ей нож, который он всегда носил с собой, приказал раздеться и тут же её изнасиловал. Закончив свое грязное дело, помахал у нее перед носом ножом и сказал, что, если она, хоть что-то вякнет, он её прирежет.
     Утром человек двадцать калмыков, вооруженных кто топором, кто вилами, а кто просто дубьем, подошли к дому Пархома. Вызвали Абрама и поставили условие: или Пархом женится на ней или они его выловят и так отдубасят, что он останется инвалидом на всю жизнь, да еще сообщат, куда надо об изнасиловании. Абрам сам уже понимал, что Пархом слишком уж зашел далеко, да и не туда, попросил в дом родителей пострадавшей обговорить предстоящую помолвку. Те заулыбались, эта их дочка была на лицо не очень, даже калмыцкие парни на нее внимания не обращали, а тут зажиточная семья готова с ними породниться.
   Свадьбу решили не играть, чтобы не афишировать прелюдию женитьбы, и калмычка перешла жить к Поросюкам. Через месяц ее родители начали замечать, что она сильно похудела и, не переставая, чихала и кашляла. Те вначале думали, что ее заставляют много работать, но это оказалось не так. И, когда еще через месяц она прибежала домой к родителям и рассказала, что она не будет жить с Пархомом, так как ночью она задыхается от его зловонного дыхания, и ей лучше будет жить в хлеву или на сеновале, как раньше, но только не с Пархомом, они оставили ее дома.
      На следующий день они провели переговоры с Абрамом и Ларисой, те согласились с их аргументами и решили этот брак расторгнуть, тем более что дочка их не была беременна, видимо природа ставила некую преграду, чтобы такие уроды, как Пархом, не размножались.