В гостях у Пархома

               

        Жизнь, даже самого простого человека, иногда вытворяет такие кульбиты по отношению к своему носителю, что даже самый гениальный писатель не сможет предугадать этого сюжета.  Этот летний день с утра начался буднично, как и множество предыдущих дней и ничего не предвещало каких-либо катаклизмов. Ванька Купырь шел после работы домой трезвый, что с ним случалось довольно редко, и у него не было ни желания, ни настроения, что - либо сегодня менять. Но у самой калитки его нагнал запыхавшийся Пархом и пригласил зайти выпить, мол, у меня есть свежий первачок, а под него и шашлычок, а Вада ушла к подруге, и никто нам сегодня не будет мешать. Ванька помялся, к Пархому он не ходил, считал ниже своего достоинства и хотел даже отказаться, но на трезвую голову не нашел достойного аргумента и предложил, если Влад Семёра согласится, то и он тоже к нему пойдет. Зашли к Владу, тот сегодня был в хорошем расположении духа и без лишних вопросов направился вместе с ними к выходу. Может быть, все в этот вечер закончилось хорошо, но навстречу этой честной кампании, как назло, встретился цыган Гриня, которого в горячке Пархом тоже пригласил к себе. Гулять, так гулять.
     Только эта кампания расположилась за столом, как в дом не зашла, а вбежала Вада. У её подруги сегодня что-то не сложилось и она, не солоно хлебавши, злая и трезвая, вернулась домой. Зыркнула на притихшую кампанию, прошла в другую комнату, через пару минут вышла, опять зыркнула и тупо уставилась на мужиков, подбирая нужные слова для последующего монолога.
        Влад Семёра, как самый трезвомыслящий, сразу оценил обстановку и решил, что ситуацию нужно брать в свои руки.  Встал из-за стола и, глядя то на Пархома, то на Ваду произнес: - «Ты Пархом, как хочешь, но я без хозяйки, ни пить, ни есть не буду». У Вады какое-то слово, видимо матерное, наглухо застряло в глотке и потому она, поперхнувшись и не говоря ни слова, села, точнее упала на любезно подвинутый Владом табурет. Влад поднял налитый перед самым приходом Вады стакан с самогонкой и произнес, глядя на Ваду тост за женщин. Влад, будучи натурой поэтической и творческой, знал много стихов, особенно он любил стихи восточного поэта Хафиза.
             «Я пьян любовью – дайте мне бокал!
              Хмельной от страсти – винопийцей стал.
             Я пьян ее глазами – где же чаша?
             Уста любимой холодны, как лал.
             Пусть снимет покрывало, ибо луны
             Ее ланит не терпят покрывал.
             Я стал дверным кольцом, чтобы соперник
             Меня от двери милой не прогнал.
            Ты думаешь – я ждал твоих объятий?
            Я твоего лишь лицезренья ждал».
        После этих слов Вада как-то немного даже растерялась, еще раз поперхнулась, громко икнула, размякла и расслабилась. Выпила залпом стакан самогонки и, забыв закусить, набросилась на Пархома. «Почему на столе нет ни малосольных огурчиков, которые я на днях засолила, где мясо, где огурцы-помидоры? Щас!» Не успели мужики оглянуться, как стол уже был уставлен различной снедью. В центре, как положено, стола стояла тарелка с салом.  Пархом, хоть и пригласил гостей, но будучи от природы натурой жадной, думал обойтись минимумом закуски, а от этого изобилия он и сам ошалел.  Мужики не успели закрыть рты, как услыхали ласкающие слух слова Вады: - «А почему никто не наливает?» Ванька Купырь, как главный разливающий, спохватился первым, а Влад Семера, видя эффект, произведенный его предыдущими стихами, подняв стакан и обращаясь к Ваде, начал читать стихи дальше.
«Налей полнее - вновь пустеет пиала.
Легка была любовь, а стала тяжела.
Вдохнуть бы аромат благоуханных кос —
От запаха волос душа бы ожила.
Я мог бы жить один, шутя и без забот,
Но милая зовет, желанна и светла.
Молиться бы, а я наполнил пиалу,
Всевышнего молю: спаси меня от зла.
Что знает о любви отшельник и мудрец?
Во глубине сердец - сумятица и мгла.
Любовь меня взяла в неволю с давних пор,
На горе и позор до гроба обрекла».
    Как-то незаметно, но как это всегда бывает, в самый неподходящий момент, закончилась самогонка. Все вопросительно посмотрели на Пархома: - «что за фигня, пьянка только началась, а напиток закончился»?  Первой   оценила ситуацию Вада. Засунув, куда-то далеко и глубого, буквально по локоть руку в бюстгальтер, вынула пачку денег, дала несколько бумажек Пархому, чтобы тот пошел в магазин за водкой.  Пархом ушел, а Влад решил прочитать еще что-нибудь из Хафиза.
«Как рассказать о том, чего хочу?
Быть возле сердца твоего хочу.
Молить об исполнении желаний
Тебя, живое божество, хочу.
Глаз не смыкая, праздновать с тобою
Ночь нашу, наше торжество хочу.
Жемчужное зерно сверлить блаженно
Всю ночь, со дна добыв его, хочу.
Тебя одну, желанную награду,
Отраду сердца моего хочу.
С любимых ног хочу снимать пылинки
Губами - только и всего хочу».
                Не успел Влад закончить стихотворение, как увидел, что Вада уже пытается примоститься ему на коленки. Такого развития сценария Влад не мог стерпеть и тихонько перенаправил ее в сторону Ваньки Купыря. Та, не мешкая, ей уже было все равно, где, когда и с кем, пожар в одном месте у нее уже пылал вовсю, и его нужно было немедленно погасить, пока не вернётся Пархом. Она настойчиво начала громоздиться на колени Ваньки, но тот в этом плане тоже был мужик серьезный, направил ее дальше, к молчавшему до сих пор Грине цыгану. Вада что-то шепнула ему на ухо, и они удалились в другую комнату.
                Как-то очень быстро вернувшийся Пархом, довольный, что так быстро принес водку, не заметив, что нет ни жены, ни Грини, передал напиток Ваньке. Когда тот начал разливать, Пархом, наконец, заметил исчезновение Вады и Грини, и нехорошее предчувствие ударило ему в голову. Но тут, как, ни в чем не, бывало, вошли Вада с Гриней. У Пархома отлегло, он поднял стакан и встал, чтобы самому произнести тост за женщин. Все встали тоже, Вада в том числе. И, когда стали чокаться, надо же такому случиться, у нее из подмышки выпали новые стринги, которые она впопыхах не успела надеть, сунула их туда, когда уходила с Гриней на проминаж и не успела перепрятать. У Пархома пол стакана, только что выпитой водки, вылились из глотки обратно в стакан, он, громко прокашлявшись, поставил стакан на стол, потом резко передумал, выпил залпом содержимое стакана, взял Ваду за косу и повел в другую комнату. Та, не сильно сопротивляясь, повиновалась.
                Через пару минут, когда послышались крики Пархома и визги Вады, перемежающиеся с глухими ударами, Ванька Купырь вдруг вспомнил, что ему срочно нужно идти домой по неотложному делу и пошел к выходу. Цыган Гриня перед этим как-то незаметно исчез, Влад Семёра тоже пошел к выходу, ни есть, ни пить в этом доме ему уже не хотелось, вечер восточной поэзии подошел к своему логическому завершению.