Пленник

Дневник. 25 . . . . . . . . .
«Как и многие, кто пишет дневники, особенно прерываясь и забывая о них, я не могу понять, кто меня заставляет это делать. Быть может, это одиночество, которое я стал особенно ощущать после ухода от нас отца, настолько сильно. Даже смерть матери два года назад не принесла мне столько страдания, нет, - боли, сколько я ощутил её тогда, девять лет назад, вернувшись тёмным осенним вечером, домой из школы.
Отец уехал накануне. Без ругани, скандалов. Мать сидела в кресле, вот в этом самом, в котором сижу я сейчас, курю и, держа на коленях тетрадь и подложив иную книжку, для твёрдости,  и пишу, сам не зная для чего всё это.
Она тёрла руками лицо, стонала, захлёбывалась слезами и не удерживала отца, Отец осторожно прикрыл за собой дверь. Замок щелкнул. Всё.
На следующий день мать пошла на работу во вторую смену, и вечером её не было дома, когда я вернулся. В доме было пусто. Темно. Тихо. Была Тишина. Т боялся переступить порог и войти. Потом вошёл, бросил портфель. Было больно. В это время обычно приходил с работы отец.
Он звенел ключами за дверью, потом открывал её, входил. Пыхтя, он сбрасывал ботинки прямо около порога, стряхивал капли дождя со шляпы на пол и швырял ключи на столик с телефоном, которым раньше стоял у нас около дверей. Этот набор звуков повторялся изо дня в день, из года в год и я привык к ним и, когда они, вдруг, исчезли. В тот день, я стал одинок. Меня тогда тошнило весь вечер. Я был голоден, потому что не ел целый день, но не мог притронуться к ужину, оставленному мне матерью! Я лежал на кровати и плакал. На улице шёл дождь.
Мать пришла поздно. Говорила ровным голосом. Лицо было равнодушным.
Я чувствовал, что она готова повеситься.
На улице шёл дождь. Он стучал в окна».


Квартира из двух комнат занимала первый этаж старого кирпичного дома с толстенными стенами, в пять этажей. Дверь из проходного подъезда открывалась прямо в кухню, в которой стояли газовая плита, старое резное кресло с головами львов, буфет, годов тридцатых, полки со сковородами тарелками, крынками, чашками. В углу, около прохода внутрь квартиры, белел холодильник с серым телефоном на нём.
Кухня не была похожа на городскую, и, вообще, отдавала годами, долгими и тягучими в толстостенной тишине.
Нил сидел около окна, выходившего в двор-колодец и пил кофе. В дверях появилась бабушка и сказала своё традиционное:
—Нил, ты опаздываешь на занятия.
Одно время бабушка принялась было будить Нила рано утром, чтобы он успевал вовремя на первые час в университет, но Нил, потерпев некоторое время для приличия, переругался с ней сильно, и утренние топтания под дверью его комнаты прекратились. Однако и после этого, первое, что говорила бабушка, заходя утром на кухню и заставая там Нила, были её слова: «Нил, ты опаздываешь на занятия». В воскресенье, ближе к полудню, когда Нил, наконец, просыпался и появлялся на кухне, слышать это было даже несколько смешно.
Нил допил кофе, накрутил шарф на шею, сунул руки в рукава куртки и ушел. У него было предчувствие, что до «школы» он сегодня не доедет.
В вагоне метро Нил стоял около дверей. Мимо него входили и выходили люди, задевая его и толкая. На одной из станции в вагон вошла молодая женщина и села напротив него.
Вагон покачивало. Они стояли друг против друга и смотрели. Нил задерживал свой взгляд в её глазах и вёл его дальше. Женщина смотрела на Нила . Ему это нравилось. Он снова начинал смотреть ей в глаза, замечая где-то в глубине их лёгкую улыбку. Вообще-то, можно было и не смотреть прямо в глаза, потому что это мешало наблюдать за ней самой, а отвести глаза к тёмному стеклу дверей, за которым мелькали редкие огни тоннеля. Вот тогда Нил с интересом замечал , как менялись выражения лица женщины, как она смотрела на часы и разглядывала его самого. Она была симпатична. Нилу это нравилось.
Наконец, женщина поняла его хитрость и тоже посмотрела на Нила через отражение в стекле, - и улыбнулась. Объявили станцию, и она вышла, бросив Нилу весёлый взгляд.
Нил проехал ещё одну остановку и вышел на следующее станции, поднявшись на эскалаторе в пасмурный весенний день, с лужами и грязью, как это всегда бывает при рождении нового. Весна только что родилась.
Нил постоял около выхода, раздумывая, куда направиться, и решил, что делом сегодня лучше не заниматься, а вот, пивка следует выпить, кружечки две.
Пиво было жёлтое, с пеной, от «толстой пивбабы», как говорил про себя часто Нил. Цвет был тёплым, зовущим, и Нил из своего тела втёк внутрь  кружки, которую держал в руках. Стало душно, зато Мир за стенками из стекла янтарился, а по проулку в небо проплывали мелкие пузырьки. Он не просил подогревать пиво, но тут было слишком тепло, и Нил подумал, что это от толстой шапки пены над головой, которая долго не оседала. Кто-то дёрнул Нила за локоть и янтарный Мир вокруг него заколыхался, поднимая с асфальта тушки пузырем. Нил вздрогнул и обернулся.
Старуха алкоголичка стояла около него и, тыча окурком папиросы Нилу в рукав, просила прикурить. Она даже не поднимала голову, а молча толкала Нила в руку. Нил буркнул: «Нет спичек», и старуха отстала, направившись к другому мужчине «стрельнуть огоньку».
На улице было грязно. Старуха тоже была грязная, в рваном зимнем пальто с воротником, от меха которого остались разрозненные клочки. Она хотела курить, не сознавая этого. Она не видела никого и уже просила прикурить у задумавшегося с кружкой пива старика, толкая его рукой куда-то в область живота. Нил следил за нею глазами.


Дневник. 17.......
«Я спросил однажды у отца, почему мне дали такое странное имя. Он ответил, что, когда я родился, он прочитал роман Синклера Льюиса «Нил Кингсблад, потомок королей». Главного героя там звали Нил, и он ему понравился. Потом прочитал этот роман, и теперь не хочу, чтобы мне тогда, в день моего рождения, давали мне имя Нил. Отец всегда ждал от людей большего, кем они представляют. Это Нил был слабым человеком. Если жить с волками, нужно быть самым хитрым и злым волком, чтобы твоя, самка была всегда с мясом. Отец всегда ждал от людей большего, считая, что они такие же, как он. Он и от матери ждал понимания, силы размышления, но она была из тех женщин, которые живут, не задумываясь, повинуясь какой-то жёсткой программе  зная, что и как нужно делать. Они причиняют много плохого своим близким, особенно, близким людям. Отец любил мать, но простить ей бездумность не мог, а она так и не поняла его. Отец был сильным человеком. Он смог вырвать самую глубокую занозу, из всех, которые может получить человек, - привязанность. Хотя бы и ценой моего одиночества. Нужно быть сильным человеком. Чтобы быть  сильным человеком нужно родиться сильным человеком».


Нил всё-таки зашёл в читальный зал. Взял книги и уселся на своё любимое место в самой глубине зала. Раскрыв книгу, он начал работать. Нил стал замечать в последнее время, что его занятия приобретают некую власть над ним. Это было похоже на алкоголизм, когда выпивка тянет неумолимо к роковой черте. Он, иногда, забегавшись в университете, не попадал к своим книгам дня по два, по три, и тогда чувствовал свободу и лёгкость, но стоило ему регулярно прозаниматься то же самое время, и он уже не мог вырваться самостоятельно из сетей мыслей, образов, упражнений. Тогда он начинал чувствовать, что производят над собой действия, подобные действиям людей, делающих из морских жёстких животных - губок мягкое средство для умывания. ;
Нил стоял и смотрел на себя, сидящего за столом, заваленным книгами. Длинные немытые волосы свисали, закрывали лицо, руки, сложенные ладонь - в ладонь, засунув их под стол. Горит лампа. Свитер пёстрым, с растянутым воротом, которым скрутился в толстый валик. Шарф висит длинный на шее. Поудобнее захотел усесться на стуле, или что-то непонятно, - заёрзал. «Чёрт, не понимаю, что он тут написал, не вижу» - Нил вытащил руки из-под стола, почесал обоими руками голову и понял, что выключился.
Он откинулся на спинку стула и стал, отдыхая, наблюдать за залом.
Прямо перед ним сидела девушка. Читала толстые книги. Все время лазила из одной книги в другую, - наверное, готовилась к экзаменам. Нилу показалось, что он видел её как-то в «школе». «Роет землю» - усмехнулся Нил. Он перевёл взгляд дальше. В окне виднелась бегущая световая реклама, установленная на крыше. Сейчас она была плохо различима на сгоне светлого белого дневного неба.
Старичок-работник библиотеки, которого Нилу всё время хотелось назвать «служителем зала», подошёл к столу около дверей, порылся в карточках, посмотрел в зал. Глаза его в больших круглых очках с толстыми стёклами остановились на Ниле. Старик смотрел спокойно. Нил сделал свои глаза злыми, и «служитель» отвернулся.
В центре зала сидел толстоватый мужичок. Он читал тоненькую пожелтевшую книгу и ел яблоко. Яблоко он нарезал тонкими дольками, вычистил из всех сердцевину и расположил их ровными рядами, двумя, на листе чистой бумаги. Вырезанные сердцевинки лежали тут же горкой. Не отрываясь от книги, мужичок брал дольку яблока. Уши двигались, нижняя челюсть ходила, как у козла, пережевывающего траву.
Нил смотрел на себя, стоящего за спиной у мужичка и заглядывавшего через его плечо в книгу, которую тот читал. Нил усмехнулся: он был в клетчатой кепке, пиджаке пузырем на голое тело, рейтузах и лаковых туфлях, носки которых он повернул вовнутрь, косолапя.
Нил заглянул в книгу. Она была открыта на семьдесят третьей странице, которая была указана вверху справа, рядом с названием главы: «Основные графологические признаки». В центре страницы Нил прочитал начало абзаца: «Лица, страдающие сердечными припадками, часто злоупотребляют точками в сплетениях и соединениях отдельных букв, или ставят точки между словами там, где они и не требуются пунктуацией».
Мужчина бросил рот дольку яблока и зажевал. Вблизи, теперь, было слышно причмокивание и цыканье. Наверное, у него была дыра в зубе. Нил терпеть не мог, когда человек издавал звуки при еде. I
Нил подумал, что хорошо бы было, если бы толстяк перевернул первую страницу, чтобы можно было посмотреть название книги, однако толстяк чавкал и не думал шевелиться. Нил уже с усилием заставлял себя оставаться на месте.
Мужичок дочитал страницу до конца и стал переворачивать её. Толстые его пальцы неудачно захватили остаток книги и перевернули её всю. Толстяк помянул чёрта, перевернул книгу и начал искать потерянную страницу, начиная с первой, листая сразу по нескольку за раз. Нил успел прочитать: «Заключение о рукописи Д. М. Зуева-Инсарова «Почерк и личность», и, над этим: «Вместо предисловия». Нил вздохнул облегчённо.
Нилу было жарко за своим столом. Голова гудела, пальцы занемели. Нил поставил локти на стол, положил на ладони голову, закрыв глаза, и не заметил, как заснул.
Проспал совсем мало - минут пятнадцать. Проснулся , осмотрелся. Старик сидел за своей конторкой, девушка перед ним что-то записывала в тетрадь, толстяка в центре зала не было.
Нил собрал книги и пошёл к выходу. Пока старик отыскивал его билет и сверял книги, Нил заметил одинокую книжицу на столе конторки и формуляр на нем. Там было написано, среди библиотечных индексов: «Д. М. Зуев-Инсаров. «Почерк и личность». Нил понял: прочтение было, — значит… Старик сунул билет в руку Нилу и пробурчал себе что-то под нос.


Дневник, 31
«Завтра праздник. Не хочется никого видеть. Я уже привык к одиночеству, моё общество меня вполне удовлетворяет. По крайней мере, с собой я обращаюсь бесцеремонно, не думая правильно, или не правильно пойму себя.
Иногда я вспоминаю, что мне не так уж и много лет — 22, но чувство того, что прожил лет сорок, не оставляет меня. Наверное, это от того, что я слишком тяжело переживал разлуки и слишком легко привязывался к людям. Почему люди, которым веришь, в конце концов, предают тебя? Галину я забыть не могу, хотя стараюсь изо всех сил, но воспоминания всплывают неожиданно, как острые скалы, и я тогда схожу с ума.
Зачем человеку нужны мучения в жизни? Чтобы через них стать сильнее и мудрее, чтобы жить в ладу только с самим собою? Это страшно, потому что это одиночество.
Странно, когда мы расстались с Галиной, мне стало совсем невмоготу на людях. Я медленно, но упрямо отдалился от друзей и знакомых, бросил своё рифмоплётство и дурацкий Литературный клуб. Всё бросил.
В «школе» ребята на меня смотрели с удивлением, но потом привыкли, отстали, и я почувствовал пустоту.
Но пустота—это дом, в котором ты живёшь. В него всякий может войти со стуком или без стука. Чтобы тебя не нашли и оставили в покое, нужно сбежать и я сбежал, тем паче, что это мне казалось год назад безрезультатным и необременительным занятием. Так, наверное, делают многие, кто сидит за работой целыми днями. Они тоже бегут».


Нил сидел в кафе за дальним столиком в углу и пил медленно - медленно вино. Время подходило к закрытию, в зале кроме Нила осталась только одинокая парочка не первой молодости. Он что-то ей горячо шептал, а она бросала редкие слова.
Нил не слышал их голосов и наблюдал только за выражениями лиц. Официантка подошла к его столику - и попросила рассчитаться. Нил заказал ещё бутылку вина и пригласил женщину за свой столик. Она не отказалась, и скоро завязался разговор.
Нил знал, что несёт какую-то чепуху, рад и поддержания разговора, а сам наблюдает за женщиной. Официантку звали Раисой, ей было за сорок. Нил не заметил, какими путями они добрались до темы о браке, но услышал слова Раисы:
— Зачем сейчас жениться? Люди обеспечены, живут в своё удовольствие. Дружеских отношений вполне хватает.
Нил поддакнул:
— Да, сейчас долгие отношения становятся обременительными. И дети много личного времени отнимают.
— Дети? Вон, видишь, парочка сидит. У каждого , небось, по двое на шестке, а тоже ищут момента из дому сбежать . Я тут ещё ни одной чистой парочки не видела.
Нил спросил:
— А у тебя есть кто-нибудь? Друг?
— Есть, должен вот-вот подойти, не то я бы всех давно выгнала и кафе закрыла.
Нил сделал вид, что не услышал её слов и сказал:
—Да, женщина стала более свободна, хотя и мужчине теперь проще: надоели друг другу, - взял, да ушёл, - Нил не заметил, как его глаза недвижимо упёрлись в лицо Раисы. Она замолчала и нервно, быстрыми глотками, пила вино из бокала. Нил смотрел, не отрываясь, и она не выдержала.
— Ну, чего, чего ты смотришь?! Жена тебе что-ли?!
— Я смотрю? Как? Что тебя взбесило?
В этот момент в зал вошёл молодой человек. Нил сразу дал ему лет двадцать пять. Раиса вскочила из -за столика и пошла ему навстречу. Она усадила его за свободный столик, быстро-нервно рассчитала парочку и подошла к Нилу.
— С вас, молодой человек, двенадцать рублей, - не глядя на Нила забрала деньги и сказала, — Мы закрываемся, освободите зал.
Нил вышел в дождливую, но тёплую весеннюю ночь, закурил папиросу, постоял, - домой идти не хотелось.
В кафе засветилась лампочка сигнализации. Раиса со своим «другом» вышла из кафе и повесила замок. Они прошли мимо. Раиса льнула к нему, словно ей было восемнадцать, а он чуть улыбался и смотрел по сторонам. Нил прислушался. Контакт был нечётким из-за вина, но разобрать кое- что было можно.
Состояние Раисы не описывалось словами. Это было просто опущение боязни сорокапятилетней женщины, что её бросят. Она не знала, чего боится, но боялась и прижималась к нему сильней. Она хотела домой в кровать.
Он шёл и думал, что пора бросать эту старуху совсем, но так для разнообразия… Тут он перестал совсем, что - либо думать и шел, просто вдыхая сырой прохладный воздух. Ему было хорошо.
Капли стекли Нилу за воротник. Он вздрогнул и направился к дому.
На душе, было противно. Голова шумела.
Нил сел на кухне в кресло, закурил, не зажигая света. Было тоскливо. Рука сама тянулась к телефону, и в голове как на гигантском световом табло вспыхивал номер телефона Галины. Нил поднялся, походил около аппарата, сел снова в кресло.
Он не мог, так вот, как этот ухажёр Раисы появляться у человека, к которому не испытывал никаких чувств, быть в близких с ним отношениях. Нилу нужно было много больше, но в это он уже не верил, потому что чувствовал, что единственным человеком, которому он отдал почти всё, была Галина, а строить отношения с другой стало уже не на чем.


Дневник 15. . . . . . . . .
"Я не знаю, что будет дальше, но если я сейчас не закрою свою скорлупу мне будет ещё хуже".


Нил лежал на стареньком продавленном диване. Утро наступило уже давно, но Нил лежал и не отшторивал окна. В комнате висел полумрак. В последнее время Нил перестал ездить в Университет, спал, как можно дольше и выходил гулять редко и тогда, когда на улице становилось темно. Возвращался домой за полночь, просидев в одиночестве на скамейке во дворе часов до трёх или четырёх. У него вошло в привычку не раздеваться на ночь, и часто он просыпался утром, лёжа в одежде и ботинках на кровати или диване. Сон приходил к нему не мягко по-кошачьи как раньше, но толчками и вздрагиваниями, перехватом дыхания и невероятными видениями. Чаще всего Нил видел себя стоящим в вышине на куполе огромного прозрачного шара, внутри которого копошатся люди и животные, и держится он на гладкой и тонкой поверхности, не срываясь вниз и не взмывая вверх, только потому, что огромный балласт из людей и животных служит ему противовесом.
В наружную дверь кто-то позвонил. До Нила эти звуки дошли мягкими и далёкими, но они не прекращались и становились всё громче и настойчивее, заполняя собой весь мозг.
Нил поднялся и пошёл открывать дверь. За порогом стоял Валентин. Он увидел Нила, и, как всегда, рявкнул:
— Здрасть!
Нил повернулся и пошёл в свою комнату.
Валентин в недоумении постоял около двери, но потом закрыл её и прошёл за Нилом. Он застал его снова лежащим на диване с закрытыми глазами. Валентин присел около стола осмотрел комнату , помолчал немного и сказал:
— Куда ты провалился? В школе тебя не видно.
Нил молчал, Тогда Валентин протянул неуверенно:
—А—а? Нил!
Нил молчал.
Валентин встал, подошёл к окну, поглядывая одним глазом в щёлку между штор, подошёл к книжному шкафу, стал рассматривать книги.
Нил лежал и чувствовал его, как чувствует паук муху, попавшую в его паутину, по рывкам её нитей. Валентин взял книгу, Нил знал какую, раскрыл её, Нил знал на какой странице, прочитал несколько строк. Нил почувствовал, что Валентин сейчас спросит: ”Ты этим занялся?!’’ и услышал: — Ты этим занялся?!
Нил промолчал.
—Ну и как?
Нил продолжал молча лежать с закрытыми глазами. Валентин не был ему в тягость, и Нил подшутил над ним.
Он заставил Валентина поставить книгу на место, взять старенькую детскую книжку и читать вслух.
Валентин, давясь и удивляясь, начал:
— Робин - бобин, барабек
Скушал сорок человек
И корову, и быка,
И кривого мясника.
Когда он кончил и удивлённо повернулся к Нилу, то встретил тяжёлый, ироничный взгляд глубоких глаз с красными белками.
Валентин бросил книгу внутрь шкафа и направился к двери. Нил остановил его.
—Подожди!
Они подвёл Валентина к окну, отдёрнул шторы. Во дворе на детской площадке какая-то глупая дворняга кружилась, пытаясь поймать свои же хвост.
Нил сказал:
—Смотри, - он заставил собаку остановиться, и начал гонять её на детскую зимнюю горку и обратно. Собака тяжело дышала, высунула язык, но продолжала бегать. Когда Нил отпустил её, она упала на песок и лежала, тяжело водя боками.
Валентин пошёл быстро к выходу и Нил почувствовал, что он испугался. Это его разозлило. Нил швырял Валентина на стулья, косяки, на холодильник, когда тот открыл дверь на улицу, заставил его напоследок споткнуться о порог.
Закрыв дверь, Нил снова лежал, не засыпая и не бодрствуя. Весь Мир шевелился за стенами дома , и Нил чувствовал это движение . К дому подходила бабушка, возвращаясь из магазина.
Нил поднялся, приоткрыл дверь в коридор, сел за стол и уткнулся неподвижным взглядом в страницу книги.
Бабушка вошла, разделась, разложила продукты и пошла к себе. Она остановилась около приоткрытой двери в комнату Нила и смотрела на него, качая головой и вздыхая. Когда она ушла, Нил закрыл дверь, лёг на диван и, наконец, заснул.
Проснулся Нил от беспокойства, которое накатывалось на него со всех сторон. Оно заставляло что-то вибрировать внутри его самого, увеличивая и увеличивая амплитуду. Нил сдерживал себя, не понимая, откуда исходит неистовая передача, но не мог ничего понять из-за сумбурности и большой интенсивности потока. На некоторое время вдруг всё исчезло, и Нил ощутил то состояние,  которое ощущает человек, с выбитым из-под ног стулом. Нил перевёл дыхание.
Внезапно он ощутил новый прилив ещё более сильного беспокойства, тревоги, какого-то волнения, боли. Волна подходила всё ближе и ближе. Нил зажал голову руками и сидел в почти что обморочном состоянии. Когда эта пытка стала совсем невыносимой, он вскочил и кинулся к двери, рванул её. За дверью стояла Галина.
—Я к тебе, - она прошла и опустилась на стул, - ходила, наверное, целый час, - не решалась зайти, - и вздохнула.
Нил стоял в дверях, Галина сидела на стуле. Они смотрели друг на друга и не отводили глаз.
Ночью Нилу в первый раз за последним год не приснился огромным прозрачным шар.

 
Дневник. 17
«Если человек избежит стать пленником другого, пусть, даже близкого человека, он всё таки остаётся пленником самого себя: своих мыслей, чувств, образа жизни. Выбирая одно из этих заключений, он обязательно что-то теряет.
Мне жаль, что я потерял способности, что в течение года были моей целью. Сейчас я счастлив».