Первая любовь

     В дневнике родной тётушки Александра Блока М.А. Бекетовой есть запись от 1896 года: «Сaшурa роста очень большого, но дитя. Увлекается верховой ездой и театром, Жуковским, обожает Шахматово. Возмужал, но женщинами не интересуется».  Это обстоятельство встревожило не только тётушку но и мать Блока. В то далёкое время половое воспитание детей возлагалось на отцов. Это было их почетной обязанностью. Но папа Александра жил в Варшаве и действовать маме с тётей пришлось на свой страх и риск. И они не нашли ничего лучшего, как взять парнишку с собой на заграничный курорт.
    В мае 1897 года юношу увезли в городок Бад-Наугейм. Без объяснений истинных причин. От чего первые дни юноша слонялся без дела и откровенно скучал, таскался по парку вдоль прудов с лебедями, читал Достоевского, слушал вечерами музыку с мамой и тётей в местном курзале.
    В один из первых вечеров за ужином, протекавшим на террасе какого-то большого отеля, официант торжественно разрезал и подал семейству на удивление старую и жесткую курицу: «Это старшая супруга петуха», - мгновенно отреагировал 16-летний Блок по-немецки. И несколько минут спустя по-немецки же добавил: «Не всё, что старо, то хорошо» («Nicht alles, was alltes, ist gut» - по-немецки это ещё и каламбур!).
   Этот каламбур выстрелит спустя несколько дней -- Саша влюбится. И объектом его страсти окажется яркая дама откровенно забальзаковского возраста -- некая Ксения Михайловна Садовская. По собственному признанию, ей 38, сверстница мамы. У неё две взрослые дочери и сын. После третьих родов заработала сердечный недуг и вот на водах. 
    Позже биографы Блока будут ссылаться на её необыкновенно синие глаза и вкрадчивый гортанный голос. Родом Ксения Михайловна была откуда-то с Херсонщины («хохлушка», если по-блоковски). Невероятным усилием воли она выбралась в столицу. Окончила консерваторию по классу пения, но внезапная тяжелая болезнь горла тут же сломала мечту о вокальной карьере. Пришлось поступить на скучнейшую службу в Статистический комитет.
    Её судьба вряд ли сложилась бы успешно, кабы незавидное замужество. Супруг на 18 лет старше. Дослужился до тайного советника, стал товарищем министра торговли и промышленности. Жизнь, стало быть, удалась. Она достаточно богата, всё ещё чертовски привлекательна. Обожает Вагнера. И тут судьба подбрасывает ей юного нибелунга в образе златокудрого гимназиста восьмого класса.
    После рождения третьего ребёнка статская советница поехала в Южную Германию лечить расшатанное здоровье.  И уж никак не рассчитывала встретить  здесь любовь. В ее-то годы! Тридцать восемь лет! О какой любви может идти речь? Так если – только о легком, ни к чему не обязывающем, приключении. Она, светская дама, говорунья и кокетка, наверное, желала развлечься, заманить в омут огромных синих глаз кого - нибудь из скучающих щеголей. Но уж никак не мальчика в гимназической тужурке, покорно носившего за матерью и теткой, с которыми он приехал на курорт, многочисленные книги, пледы, зонты и шали. Для Ксении Михайловны это было курортное, ни к чему не обязывающее, знакомство. Высокая,  статная, оживленная, очень красивая и элегантная темноволосая дама с тонким профилем, совершенно синими глазами и глубоким, вкрадчиво-протяжным голосом  явно искала развлечений. Могла ли она знать, что готовит ей судьба?
    Александру тогда только что исполнилось шестнадцать лет. Он  ухаживал  неумело, но страстно, чем немало смущал Ксению Михайловну. Юноша был горяч, постоянно  докучал  ей: каждое утро приносил розы, молча, сопровождал даму, прячась в кустах, вздыхал и пытался поймать её взгляд. Ксения Михайловна пыталась превратить эту  игру в шутку - то приказывала ему быть смелее, то запрещала являться на глаза, то била зонтиком по руке, то возвращала цветы и высмеивала его. Но в какой-то момент увлеклась  сама. Шёпот пылкого юноши во время одиноких катаний на лодке подействовал…
    Это был подарок судьбы. Ксения Михайловна не могла им не воспользоваться. «Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на неё глаза, но сразу был охвачен любовью. Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика,-- комментировала Марья Андреевна. -- Он, ухаживая, впервые пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен. Она помыкала им, кокетничаала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно». Банальный курортный роман. С утра Блок бежит за цветами и билетами на ванны, следом к ней. Приняв роль этакого грума, он всюду сопровождает даму своего сердца, неся на руке её плед или накидку. Они гуляют, катаются на лодке, слушают музыку.
    Из письма матери домой: «Сашура у нас тут ухаживал с великим успехом, пленил барыню, мать троих детей и действительную статскую советницу...  Не знаю будет ли толк из этого ухаживания для Сашуры в смысле его взрослости и станет ли он после этого больше похож на молодого человека. Едва ли...».
    И Ксения Михайловна сдалась. Борьба с неистовым поклонником и собственным сердцем была проиграна. Однажды Александр возвратился домой под утро, бледный и еще более отчаянно влюбленный. И записал в своей книжке:

             Ночь все темней и благовонней,               
             Все громче свищут соловьи,
             Все бесконечней, многотонней,
             Журчат незримые струи...

             За старой липой покрывало
             Мелькнуло, скрылось... Вот опять...
             И в лунном свете побежала
             Тропою тень ее порхать...

             В такую ночь успел узнать я
             При звуках ночи и весны
             Прекрасной женщины объятья
             В лучах безжизненный луны...

   Всё это продолжалось с месяц.
   Однако не обошлось и без конфуза.
   Обеспокоенная чрезмерной пылкостью Сашуры, Александра Андреевна вызвала сына на откровенный разговор, и тот не нашел ничего лучше, как свалить всё на свою многоопытную возлюбленную. И оказалось, что «любви у него никакой нет, и она-то завлекала его, на всё сама была готова; только его чистота и неопытность спасли его от связи с замужней, плохой, да еще и несвежей женщиной» -- записала тогда тетушка.
   Умный и хитрый мальчик направил переживания мамы с тёткой в нужное русло. И сейчас же, через строку уже, и в дневнике Марьи Андреевны спокойное: «Вот начало Сашуриного юношества. Первая победа, первые волненья. Тут была и доля поэзии. Она хороша. Он дарил ей цветы. Она ему пела».
Расставаясь, Саша и Ксения Михайловна условились писать друг другу, а осенью непременно встретяиться в Петербурге. Удивительней прочего то, что зрелой женщине довелось зайти в своих чувствах много дальше, чем предполагалось. Позже это курортное увличение принесло ей все прелести настоящего романа: ревность, слёзы, тщетные попытки продлить отношения.
   Встретились они лишь в феврале-марте следующего года. Почему ? -- покрыто мраком тайны. Сохранилось всего 12 писем Блока Садовской. Её же письма нам неизвестны: часть их поэт вернул по требованию, остатки уничтожил на склоне жизни. Но о том, что в конце зимы 1898-го их отношения возобновились и протекали довольно активно, мы знаем наверняка.
  Роль связной выполняла младшая сестра Ксении Михайловны, которая всячески подбадривала и даже подстёгивала юношу. Поскольку в этот период Сашуройi овладевает стремление к благоразумию, он ссылается на "массу уроков", на необходимость навещать родных. Скорее всего за этими объяснениями стояло элементарное недовольство мамы. Одно дело - курортная шалость, другое - серьёзный адюльтер с дамой света. По крайней мере однажды Александра Андреевна не выдержала и поехала к К.М.С. и даже вытребовала с неё твердое обещание отстранить от себя потерявшего голову юнца. Стоит ли говорить что слова этого Ксения Михайловна не сдержала? Напротив: она видится с молоденьким любовником всё чаще. Блок поджидает её с каретой, бродит под окнами. Они гуляют по Елагину острову, тайно и наспех встречаются в маленьких гостиницах...
    И теперь уже она взывает к благоразумию. Но вошедший во вкус поэт неудержим и неумолим. «Я не понимаю, чего ты можешь бояться, - пишет он ей, - когда мы с Тобою вдвоём, среди огромного города, где никто и подозревать не может, кто проезжает мимо в закрытой карете... Зачем понапрасну в сомнениях проводить всю жизнь, когда даны Тебе красота и сердце? Если Тебя беспокоит мысль о детях, забудь их хоть на время, и Ты имеешь на это даже полное нравственное право, раз посвятила им всю свою жизнь». Автору этих строк, напомним, всего 17 лет...
Встречи с Садовской прекратились лишь к концу 1899-го -- через полтора года после памятного нам бобловского спектакля. И тут мы не можем ещё раз не задаться вопросом: какого ляда в том вечернем саду Сашура Блок корчил из себя недотрогу? В 1918-м уже поэт признается дневнику, что тогда, в далёком 98-м, тоскуя по Менделеевой, "мыслью" он продолжал и продолжал возвращаться к своей К.М.С.
    И если встречи их к концу 1899-го года прекращаются, то переписка длится ещё полтора года. Она, правда, больше похожа на выяснение отношений: Ксения Михайловна требует назад свои фотографии и письма, Блок шлёт ей стихи, она не хочет стихов, она не любит стихи, она не верит им... Весной она зовёт его из Франции в Бад-Наугейм. Он не может -- нет денег. Да и желания уже тоже. Именно в это время Блок переходит с «ты» и «дорогая Оксана» на «Вы» и «Ксения Михайловна» соответственно. Июльское письмо 1900-го -- прощальное. «...Судьба и время неумолимы даже для самых горячих порывов, они оставляют от них в лучшем случае жгучее воспоминание и гнёт разлуки».
    Поэт готовит возлюбленную к непреодолимому, но ещё не говорит последнего «прощай». К «прощай» ему придётся идти целый год. Лишь 13-го августа 1901-го Блок отправит К.М. последнее письмо. В нём он повинится, что не ответил на три её последних призывных послания.
    «...Впрочем и оправдываться теперь как-то поздно и странно, - напишет необыкновенно взросло этот всё ещё мальчик. - Слишком много воды утекло, слишком много жизни ушло вперёд, и очень уж много переменилось и во мне самом и в окружающем...  Мне приятно всё прошедшее; я благодарю Вас за него так, как Вы и представить не можете... Я считаю себя во многом виноватым перед Вами».
    Извиняться в общем-то не в чем. Это слишком стандартная ситуация. Старых любовниц неизменно оставляют. Годившаяся 20-летнему Блоку в мамы Ксения Михайловна должна была смириться со своей отставкой. Больше они не виделись и не обменялись ни единым словом.
    В июне 1909 года, в очень тяжелую пору своей жизни, Блок снова очутился в Бад - Наугейме на месте своей первой любви. Через двенадцать лет там почти ничего не изменилось – изменился только он сам:

             Всё та же озёрная гладь,
             Все так же каплет соль с градирен.
             Теперь, когда ты стар и мирен,
             О чем волнуешься опять?
            
             Иль первой страсти юный гений
             Еще с душой не разлучен,
             И ты навеки обручен
             Той давней, незабвенной тени?..

   Ксения Михайловна Садовская переживёт Блока на четыре года. О чём мы вряд ли узнали бы, но далее следует ещё один поразительный эпизод в нашей повести.
   Неспокойной осенью 1919-го в одесскую психушку доставили грязную старушку-оборванку. Худая, голодная, она добралась сюда через всю Россию в надежде встретиться с дочерью. Питалась по дороге зерном из колосьев, которые подбирала по полям. Дочери своей в Одессе она не нашла.  Скорее всего, мы никогда бы и не услышали об этой жалкой нищенке. Но доктор, из «бывших», оказался человеком просвещённым. К тому же большим любителем поэзии, и Блока в частности. Делая запись в больничной книге, он обратил внимание на странное совпадение не только инициалов -- К.М.С., но и полных имени,отчества, и фамилии. И как мог разговорил пациентку. Врач был потрясён её рассказом. Но ещё больше его ошеломил свёрток старых бумаг, обнаруженных зашитыми в подкладку её ветхого пальтишки. Это были двенадцать писем Блока. Та, в который теперь невозможно было угадать действительную статскую советницу, потеряв всё, берегла их как главную реликвию в своей жизни.
   Велеречивые мемуаристы не преминут подсусолить эту, и без того, разве что не рождественскую сказку: они попытаются добавить в неё сантимента, напишут об алой ленточке, перетягивающей свёрток. Эту деталь они, конечно же выдумают вослед блоковским строкам:
   
        Жизнь давно сожжена и рассказана,
        Только первая снится любовь,
        Как бесценный ларец перевязана
        Накрест лентою алой, как кровь.
 
   Ксения Михайловна не знала этих стихов. Равнодушная к поэзии вообще, она не следила и за творчеством Блока. Когда доктор прочтёт вслух шесть страничек посвященного ей цикла, она расплачется...


Рецензии