Легенда о белой волчице

   (Ак буре ырыуы) ( 7 )

     Известно два довольно распространенных варианта легенды о происхождении тюрков. Первый, как враги уничтожили некое племя, а последнему из племени, девятилетнему мальчику отрубили руки и ноги и бросили умирать в болотные камыши. Мальчик выжил, спасла его волчица, вылизав ему раны и выкормив своим молоком. Скоро мальчик превратился в юношу. Волчица воспылала к нему любовью и понесла. Враги же, узнав, что мальчик вырос и еще жив, вернулись и убили его. Волчица бежала в горы, на Алтай, и там, в одной из пещер, произвела на свет десятерых детей. От них и пошли тюрки. Согласно другому варианту – детей было четверо.
Есть еще один вариант, казахский, менее известный, в котором мать успела укрыть грудного ребенка от напавших на аул врагов под перевернутым казаном. Когда враги покинули вырезанный до последнего человека аул, ребенок выполз. К вечеру его нашла волчица, выкормила его, и от этого мальчика и волчицы пошел род тюрков, а от тюрков пошло множество тюркоязычных племен, в том числе и казахские.
И вот перед нами татаро-булгарский вариант, который в свою очередь тоже делится на два варианта. Итак:

                Легенда о белой волчице

     Говорят, в древности леса были не такие, как нынче. Они были высокие, темные, непроходимые, и не было им ни конца, ни краю. Косматые вершины деревьев пропадали далеко в небе, а кустарники и плющи, опутывающие их, были настолько густы, что тропы приходилось прорубать топором. В одном из таких лесов и обитало некое небольшое племя.

     Во главе его стоял вождь по имени Актемир. Дочь его, Энже, была замужем за первым воином племени Беркутом, прозванным так за необыкновенную силу и удаль, а еще за то, что когда он потрясал копьем либо в бою, либо у ночного костра, когда мужчины племени пускались в ритуальные пляски, ведомые шаманом, стучавшим в бубен и кружившим,  будто охваченный какими-то потусторонними силами, звериная шкура на плечах Беркута, подымалась, как крылья, и этот достойный воин и впрямь начинал походить на грозную птицу. И был у них ребенок, который только-только пробовал вставать. «Ма-ма», - выговаривал он неуклюже, ползая на четвереньках и с таким выражением в чистых, распахнутых глазках, как будто и сам удивленный тому, что у него получалось выговорить это слово. И дед его, мудрый и славный Актемир, и мать, и отец – все были в восторге.

     - Скажи: дед, дедушка, - уговаривал его старик, опускаясь на колени. - Это я, я, твой дед, твой старый престарый дед! – и показывал рукой на косматую бороду, стелившуюся по земле.

     - Ма-ма! – произносил ребенок, теребя его за бороду, и все весело хохотали.

     - Скажи: папа! – требовал отец. Но дитя опять за свое:

     - Ма-ма – и опять все покатывались с хохоту.

     - Олененок мой! – Энже радостно подхватывала ребенка на руки и уносилась с ним по хозяйственным делам, которых у женщин во все времена было невпроворот.

     Люди этого племени жили в хижинах, сложенных из камня и веток. Заросшие травой и кустарником они мало походили на жилище человека. С севера над селением высилась горная гряда, вершины которой белели снеговыми шапками. На юге, выделяя смрадные запахи, лежали болота. Из болот выползали змеи. Над селением зудели мошка и комары. Соседство было не из приятных, но болота не раз спасали жителей племени от вражеских набегов. Не ведавшие тайных проходов враги нередко тонули в трясине, выкрикивая свои предсмертные проклятия.

     Волки и медведи забредали в селение в поисках легкой добычи. В ветках деревьев таились рыси, охотившиеся на коз, которых разводили селяне. Лисы воровали кур.

     Однажды Энже понадобилось пойти по воду. Ручей, которым пользовались селяне, протекал в неглубокой лощине, журча и голубовато поблескивая сквозь густую, укрывавшую ее листву. Молодая женщина оставила ребенка на берегу в тени березы и пустилась к ручью. Вдруг она услышала плач. Сердце ее заколотилось. «Мой мальчик!» - подумала она и бросилась вверх. Увидев огромную, матерую волчицу, обнюхивающую ее сына, она окаменела от ужаса. Зверь обернулся, зарычал, схватил ребенка зубами и в несколько прыжков скрылся в чаще.

     На крики несчастной сбежались люди. Мужчины, вооружившись луками, копьями и дубинами, тотчас двинулись по следу разбойника. Три дня и три ночи пропадали они в лесу, разорили не одно звериное логово, но ребенка так и не обнаружили.

     Горю родителей не было предела.

     Прошли годы. С потерей сына Энже, казалось, покинули и молодость, и красота, которой она когда-то славилась. Никто в селении уже не видел, чтобы она чему-нибудь смеялась или хотя бы улыбка на миг-другой озарила ее лицо, развеяв выражение глубокой и неизбывной горечи, залегшей у нее в морщинах. В волосах ее проглядывали серебряные нити.

     Однажды Беркуту привиделся сон, будто бы из леса вышел какой-то юноша и постучал им в окошко. Над губой его пробивалась легкая растительность, руки и ноги были налиты мускулами, совсем как у настоящего воина. Он что-то говорил. Лицо его было встревожено. Беркут его не слышал и через каждое его слово все повторял: «Что? Что ты говоришь? Кто ты такой?» - и вдруг взгляд его остановился на родимом пятне, которое темнело у того на шее. Такое же пятно было и у их ребенка, похищенного зверем. «Сынок!» - закричал он, и хотел было выбежать, но юноша вдруг обернулся голубем, отчаянно вскрикнул, ударил крылом по окошку и скрылся в небе.

     Утром беркут все рассказал жене. Стояла осень. За окошком старый, огромный дуб, наполовину голый, звучно ронял на заиндевелую землю, усыпанную листвой, последние желуди. По низеньким каменным стенам жилища дрожали холодные пятна света, пробивающегося из-за деревьев, а по лицу женщины текли слезы.

     - Боги милостивы, - утешал ее муж. - Может, и вправду найдется, - хотя и сам давно уже потерял на это всякую надежду.

     Собрав надлежащее угощение, он отправился к шаману.

     - Ребенок обратился в голубя и улетел – это плохо, – сказал шаман, сидя в темном углу своей хижины. Черный от старости, шамкая замшелым проваленным ртом, он поднялся, покружил, окуривая пришедшего травяным дымом, потом побил над головой его в бубен и скупо закончил: - Дитя свое увидишь, и очень скоро, но радости не будет, будет горе.
 
     В смятении вышел от него Беркут. Ничего не сказал жене. Весь день проходил мрачный, насупив в тоске густые, орлиные брови.

     Через неделю выпал снег, выбелил и пышно, красиво опушил ветки деревьев, кустарники, по просекам легли первые сугробы, ударили морозы. Мужчины стали готовиться к охоте. Самое время запасаться дичью. За лето зверь вволю нагулял жиру, а по следу, когда снег еще не глубок, преследовать добычу одно удовольствие.

     Выйдя за границу болот, очень скоро охотники набрели на следы волчьей стаи. Значит, где-то неподалеку должно быть и семейство оленей. Для волка в зимнее время олень главная пища. Следы завели их в темную дремучую чащу, в которой им еще не приходилось бывать. Мужчины приготовили стрелы, натянули луки. 
Здесь охотники обнаружили еще одни следы, которые не походили ни на волчьи, ни на оленьи, ни на какие другие.

     - Странно, что это за зверь такой, - удивились охотники.
 
     Следы эти, перемежавшиеся с волчьими, привели их к крутому и густо заросшему оврагу. В таких оврагах, в промоинах от весеннего половодья, укрытых колючим и непроходимым терновником, волки обыкновенно устраивают свои логовища. Охотники разошлись, чтобы взять это место в кольцо. Беркут вскинул наизготовку лук. Шел, проваливаясь по колено в легком, слепящем снегу и прислушиваясь к каждому шороху, к каждому птичьему крику. Птицы, завидев хищника, всегда поднимают переполох.

     В зарослях, в глубоком снегу, на самом дне оврага быстрыми серыми тенями метнулась пара волков и тут же пропала, через какое-то время показался третий, матерый, злобно и угрожающе ощерился, показав внушительные клыки, и тоже исчез, как будто сквозь землю провалился. Беркут натянул тетиву, приготовился к выстрелу. И вдруг впереди, роняя огромные снежные комья, из зарослей поднялось неведомое существо, зверь не зверь, человек не человек, и существо это, вздыбившись, как будто медведь, грозно, с ревом двинулось на него. Беркут выстрелил, схватился за нож, чтобы вступить в борьбу, как услышал: «Мама! Мама!» Существо простонало горько, жалобно, совсем по-человечески. В глазах у Беркута помутилось. Он бросился к  повалившемуся набок существу, явно испускающему последнее дыхание. Им оказался юноша, тот самый, что являлся ему во сне, с головой, с ногами одетый в звериные шкуры. Не веря в происходящее, Беркут начал торопливо отворачивать шкуры, как вдруг на шее его, залитой  кровью, он увидел темное, маленькое родимое пятно.

     - О небо, я убил собственное дитя! – возопил он, падая колени. – Я убил сына!

     Крик его громом прорезал мрачную вековую тишину леса.

     Похоронили юношу на родовом кладбище, за селением. Вскоре умерла и  мать его, Энже. Сердце ее не вынесло повторной потери. По ночам на кладбище выли волки, прибегавшие, казалось, со всех лесных уголков, чтобы оплакать гибель ставшего для них родным юноши. Их долгий и безутешный вой еще многие годы разносился по округе, пугая людей и животных, и о племени том стали распространяться слухи, будто бы покровительницей его является некая небесная волчица, от которой оно и ведет свой род, и племя то охраняют волки, самые настоящие, лесные, с которыми люди этого племени имеют какую-то таинственную связь, и стали их называть «сыновьями белой волчицы», то есть - небесной, а еще тюрками, потому что  отличались они необычайной силой и выносливостью.

                ***

     Вторая версия сообщает о некоем, затерянном в непроходимых лесах племени, у вождя которого в далеком прошлом пропал ребенок. Однажды охотники этого племени обнаружили в лесу одичавшего и почти позабывшего человеческий язык юношу, одетого в звериные шкуры. Его привели в селение. Вождь и жена его, к тому времени довольно состарившиеся, естественно не могли с уверенностью опознать во взрослом молодом человеке сына, но не могли утверждать и обратного, а потому решили принять его, будто родного. Парень был сильным, крупным и совершенно неприхотливым к жизненным условиям, совсем как зверь. Мог ночевать в снегу, укрывшись всего лишь еловою лапой, ходил на охоту с одним только ножом, добычу: оленя или кабана, приносил на плечах. И жители селения прозвали его Тюрком, то есть крепким, стойким. Прошло около года. Однажды зимней ночью, сидя у окошка и наблюдая разыгравшуюся вьюгу, он услышал далекий волчий вой.

     Выражение лица у юноши поменялось. Он взволнованно упал на колени перед старым вождем и сказал:

     - Мне надо домой, там у меня мать. Ей плохо.

     - Так вот он, твой дом, - сказал старик, обводя руками низкие, закопченные каменные стены жилища, - а вот мать твоя, - добавил он, указывая на жену, притихшую от растерянности старуху.

     - Мой дом там, в лесу, - ответил на это Тюрк. - а мать - седая волчица. Слышите, она тоскует.

     И он ушел.

     Прошли годы. В лесу, неподалеку от волчьего логова, где его когда-то обнаружили охотники, юноша построил жилище, такое же, как у людей, установил тотемный столб, вырезав на нем изображение матери-волчицы, которая ушла из жизни вскоре после того, как увидела его в последний раз. Землю вокруг столба, собираясь на охоту, согласно обычаям того времени, он окроплял молоком козы, а возвращаясь, кровью добычи. Проводил обрядовые танцы. Женился на девушке из селения. Появились дети, которым, как и отцу, были не страшны ни холод, ни голод, ни дикость отшельнической жизни.

     Тюрками стали именоваться и дети его, и внуки его, и все народы, большие и малые, которые пошли от них и стали распространяться век за веком по всем необозримым просторам сначала Азии, а после и Европы.

                ***

     Примечание.

     У тюркских народов слово «ак» - в переводе: «белый» - в определенных случаях несет трансцендентную окраску и означает «небесный», «неземной», то есть, священный, как в  случае с именем волчицы «Ак буре», так и в случае с именем вождя мифического племени «Актемир» - «Белое железо», означающее человека, мужчину, железной твердости и небесного происхождения.
 
     Кому интересно  «Символика цвета у тюркских народов», читайте: Жулдыз Таниева, журнал «Простор».



                ***