Беспризорники 2

Добрый немец

Сцена 1. Проселочная дорога. Лето 1945 года.
На проселочной дороге, ведущей из села к дому председателя колхоза, велись ремонтные работы.  Рабочие, одетые в изрядно поношенную и потертую форму, клали брусчатку. Пыль стояла столбом. Летнее жаркое солнце беспощадно палило уже больше недели – высушив местность насухо. Спастись от палящих лучей, можно было только в тени деревьев.
Рядом с дорогой в разросшемся кустарнике прятались Митька и Серый. Они наблюдали за рабочими в надежде, что кто-то из них оставит или забудет что-нибудь съестное, чтобы потом подобрать это, когда работа закончится. Но странный вид рабочих и присутствие рядом конвойных солдат НКВД с автоматами ППШ наводили на ребят сомнения, что поживиться у них едой вряд ли получится.
- Странные какие-то рабочие. – Шёпотом произнес Митька.
- Почему странные? – Решил поинтересоваться Серый у Митьки таким выводом.
- Ну, раз они под конвоем солдат - значит заключенные. Вот только одежда у них совсем не та. Вроде рабочая, а вроде бы и нет. Первый раз такую вижу. У зеков черная роба должна быть, а эта серо-зеленая какая-то. Да и жаргон у них какой-то не понятный. Ни словечка разобрать не могу.
- Потому что это не совсем зеки… -  Чуть с усмешкой сказал Серый.
- А кто же они тогда? – Удивленно спросил Митька.
- Это пленные немцы!
- Немцы??
Митька действительно до этого не видел их в живую. Во время войны он был эвакуирован с другими детьми из детдома своего города во Владимирскую область, куда не смогли дойти оккупанты. Поэтому знал о них не много и только то, что рассказывали о них другие ребята. А Серый почти два года жил под оккупацией на Смоленщине и потому хорошо знал врага в лицо.
Митька, раскрыв рот от удивления, с любопытством рассматривал немцев. Он всегда думал, что они большие, грозные и страшные. Настоящие злодеи, которые безжалостно насилуют и убивают мирных граждан. Избивают стариков, женщин и детей просто так. Ведут себя нагло и жадно. Все под чистую отбирают у местного населения. А здесь они были худые, хилые и измученные доходяги, с которых и взять то нечего. Совсем не такие, какими Митька себе их представлял.
- Да уж… здесь нам поживиться нечем тогда. – После недолгого оцепенения расстроено произнес Митька. – От немцев милости не жди.
- Почему ты так решил? – Изумился Серый.
- Известное дело! Немцы только грабить, убивать и мародерствовать умеют. А еще я слышал, что были такие отряды - эсэсовцы, которые младенцев на завтрак ели.
- Чушь! Кто тебе такое сказал?
- В детдоме старшие ребята рассказывали нам про это, когда мы спать ложились.
- Ясно! – Серый ухмыльнулся. - Это они вас просто пугали перед сном, чтобы вы не хулиганили и быстро засыпали, спрятавшись под одеяло.
- Но нам еще вожатые рассказывали, как немцы целые деревни и села сжигали, все продукты и скот забирали себе, а местное население увозили на тяжелую работу в Германию.
- Здесь я с тобой отчасти соглашусь. Но не все немцы были такими, как ты рассказываешь. Были и добрые немцы.
- Ну, здрасти, приехали! – Возмутился Митька и укоризненно посмотрел на Серого. – Как это «добрые»? Ты еще скажи, что они к нам с миром пришли, светлое будущее для нас строить…
- Нет, конечно! Но я жил под оккупацией и знаю, какие были немцы. Поверь мне, не все они были плохими. Например, один из них меня часто подкармливал, а иногда даже угощал шоколадом.
- Шоколадом?!
Ах, как бы Митьке хотелось попробовать шоколада. Он столько слышал о нем, но ни разу не пробовал. Он закрыл глаза и стал представлять себе, как он ест шоколадку, и какая она сладкая и чрезвычайно вкусная. От чего он расплылся в благоговейной улыбке. Серый заметив это чуть слышно хохотнул, и тут же прикрыл рукой свой рот, чтобы не рассмеяться еще больше и не привлечь к себе внимание рабочих или конвойных. Митька стыдливо отвернулся в другую сторону от Серого и обиженно произнес:
- Чего ты смеешься? Да я не пробовал шоколад. У нас в детдоме даже простой еды не всегда хватало. Бывало, что несколько дней подряд одними сухарями питались. Я уже и не говорю про сладости…
- Извини! – Попытался успокоить его Серый. - Я не хотел тебя обидеть, но ты бы видел сейчас свое лицо. Словно не шоколадку себе представил, а влюбился в какую-то девчонку.
- Ну, хватит смеяться! Лучше расскажи, как тебя немец угощал.


Сцена 2. Рассказ Серого. Деревня под Смоленском.  Лето 1941г.

В нашу деревню немцы вошли в начале августа 41-го года. Я отчетливо помню тот день. Сначала проехали мотоциклы с разведчиками. Они не стали задерживаться здесь, только осмотрелись и поехали дальше. Мы все спрятались по домам и выглядывали в окна, наблюдая за проезжающей колонной немецкой техники вдоль главной улицы. В колонне было очень много танков, броневиков, грузовиков, штабных автомобилей. Они двигались мимо нас на восток. Рвались к Москве. После того как проехала техника следом шли маршем немецкие солдаты. Их было тоже очень много, практически нескончаемый поток. Мы были напуганы и старались смотреть в окна осторожно, чтобы нас не заметили. Никто не знал, что будет дальше. Затем к нашему дому подъехал грузовик и легковой автомобиль. Из грузовика стали выпрыгивать немецкие солдаты и заходить во все дома в нашей деревне. Из автомобиля вышел офицер, осмотрелся по сторонам и указал на наш дом. Солдаты ворвались к нам, а следом и офицер. Он посмотрел на внутренне убранство дома и отдал указание солдатам, чтобы нас вышвырнули наружу. Этот немецкий офицер выбрал наш дом не случайно.
У нас была очень большая многодетная семья. Отец, мама, престарелая бабушка, два старших брата и три сестры. Самым младшим ребенком был я.  Поначалу мы жили скромно в соседней деревне в небольшой избе, где нам, конечно же, было очень тесно, но когда нашего отца выбрали на должность председателя местного колхоза – то выделили для нашей семьи в этой деревне самый большой трехкомнатный дом со всем убранством, куда мы с радостью и переехали. Вскоре началась война и отец - со всеми взрослыми мужчинами, кроме стариков – ушел на фронт добровольцем. С того дня я не видел его больше и о его судьбе ничего точно не знаю. Только слышал от наших соседей потом, что он якобы погиб под Ржевом, но ни похоронки, ни других известий мы так и не получили. Поэтому он до сих пор считается пропавшим без вести.
Когда наш дом занял немецкий офицер со своим адъютантом и водителем – мы всей семьей перебрались жить в освободившийся хлев, так как всю скотину немцы увели. В остальных домах расселились немецкие солдаты, также подвинув их хозяев – кого в сарай, а кого-то и расстреляли, кто особенно сильно возмущался и не хотел уходить из своего дома. Таким образом, мы снова оказались в тесных и неблагоприятных условиях. Но на этом наши беды не закончились…

Сцена 3. Проселочная дорога. Лето 1945 года.

Митька внимательно слушал рассказ Серого, но испытываемый любопытством узнать про шоколад, решил перебить его:
- Это все печально, конечно, что случилось с твоей семьей… У ребят из «Приюта» почти у каждого подобная история, кто жил под оккупацией.
- Это еще не все, - возразил Серый, - я только начал рассказывать.
- Ты мне лучше про шоколад расскажи, которым немец тебя подкармливал.
- Так я к этому и веду…
Не успел Серый продолжить рассказ, как ребята заметили, что работа на дороге прекратилась. Рабочие, которые немцы - построились в одну колонну, и пошли к полевой кухне, в которой уже приготовилась еда. Начался обед.
Митька и Серый, учуяв ароматный запах, доносящийся с кухни - залились слюнями.
- Мясной суп, похоже… - Благоговейно произнес Митька и повел носом в сторону кухни.
- Не-а, гуляш! – Томно протянул букву «я» Серый, прикрыв глаза.
Ребята пристально наблюдали, как сначала пищу получили конвойные, усевшиеся есть за деревянным столом, а затем по очереди – немцы, которые разбрелись с мисками под тени деревьев и кустов, растущие вдоль дороги.
Наши герои сами боялись подойти к повару на кухне и спросить у него еды. Вдруг их схватят солдаты НКВД и отведут в милицейский участок, чтобы тот уже в свою очередь отправил их в детдом, куда им попасть совсем не хотелось. Даже не смотря на то, что там кормили исправно, какой никакой, но – едой. Жить под крышей и в тепле, не заботясь о завтрашнем дне. Получать образование и заботу от взрослых, пусть и не родных для них людей. Видимо последний аргумент и был весомым фактором, почему дети сбегали и не хотели попадать в детские дома. Здесь не было для них родных и потому они чувствовали себя там чужими и не воспринимали остальных как близких людей. Плюс бывали случаи жестокого обращения с детьми за провинности и непослушание, что только добавляло желание покинуть это место раз и навсегда. Все еще зависело от характера самого ребенка. Дети, которые привыкли жить на всем готовом, но оставшиеся без семьи – принимали условия жить по правилам в данных детских учреждениях. А кто был своенравным и самостоятельным от природы своей – не соглашались жить в таких навязанных системой условиях и потому чаще всего убегали оттуда куда подальше.
Митька и Серый только и смотрели, давясь слюной, как конвойные и немцы аппетитно принимают пищу, а повар скоблил половником по стенкам котла и доедал остатки.
Серый больше не смог смотреть на это и отвернувшись, стал продолжать свой рассказ:
- Так на чем я остановился? Ах, да…


Сцена 4. Рассказ Серого. Деревня под Смоленском.  Осень-зима 1941г.

После того, как нас оккупировали - наша семья стала нести потери. Сначала умерла бабушка. Мама не говорила нам от чего именно, но мы догадывались, что от голода и истощения. Она тайком от матери всю, и без того не многочисленную еду, отдавала нам – своим внукам. Только мы ее похоронили, как через несколько дней рядом с ней уже хоронили нашу самую старшую сестру – Анюту. Один пьяный немецкий солдат подкараулил ее, схватил  и затащил в сарай. Она сильно ударила его, и вырвавшись, выбежала на улицу, но далеко убежать не успела. Он застрелил ее. На звук выстрела вышел офицер и только отругал этого солдата, а потом велел ему идти проспаться. Ане тогда было всего 17 лет.
Старшие братья – Валера и Павка поклялись отомстить за ее смерть, но мама боялась, что их тоже расстреляют, и поэтому, пересилив свои страдания – отправила их в лес. Потом мы узнали, что они примкнули к партизанам, но отомстить так и не успели. Их партизанский отряд накрыли каратели по наводке предателя – не выжил никто.
Зимой от болезни умерла младшая из сестер – Соня. Она была старше меня всего на год. Я часто слышал, как мама плакала по ночам, и я каждый раз старался ее успокоить. Она держалась. Ведь у нее еще были мы – я и сестра Глаша. Ради нас она жила и старалась нас прокормить и обеспечить всем необходимым. Ей пришлось устроиться на работу к немцам. Вела хозяйство и ухаживала за офицером, который поселился в нашем доме. Он был назначен комендантом в нашей деревне и контролировал линию снабжения немецких войск, которая проходила здесь. Мама стирала его форму, мыла посуду, убиралась в доме и так далее. За работу маме выдавали паек из солдатской полевой кухни, так что еды - чтобы выжить, нам хватало…
Водитель этого самого немецкого офицера был тоже солдатом, но уже довольно пожилого возраста и отличался от всех остальных немецких солдат. Звали его Вильгельм. Он был очень добрым, и часто бывало - общался со мной. Я, конечно же, не понимал, что он мне говорит по-немецки, но суть была понятна. Он рассказывал про свою семью, которая жила где-то под Берлином и показывал фотокарточки своих детей, жены и родных. Детей у него было много и почти все уже взрослые. Двое старших его сыновей к тому времени уже погибли на фронте. Один из них во Франции, а второй затонул вместе со всем экипажем на подводной лодке. Но еще у него был младший сын примерно моего возраста, видимо, поэтому он проникся ко мне как к родственной душе.
Вильгельм, как и остальные водители военной техники – получал дополнительную пайку в виде шоколадных плиток, но поскольку у него были проблемы с зубами – то он не ел сладкое и весь шоколад отдавал мне. А я делился угощением с Глашей и мамой. До сих пор помню сладкий вкус и приятный аромат этого «Панцершоколада». Вкуснее ничего в жизни не ел.
Так мы и прожили два года. В конце лета 1943-го года расквартированные в нашей деревне немцы эвакуировались на запад, так как наши советские войска прорывались – освобождая нашу землю от захватчиков. Маму и Глашу вместе с остальными местными жителями деревни – немцы забрали с собой на принудительные работы в Германию. Мама в последний момент успела спрятать меня  в стоге сена на поле рядом с деревней. Вильгельм видел это, но не сдал меня. Когда я вышел из своего укрытия  – деревня была уже вся сожжена. Немцы, отступая, подожгли все дома, чтобы они не достались нашим. Я несколько дней провел в одиночестве и питался крохами, что мог разыскать на пепелище, пока сюда не пришли красноармейцы. Они увидели меня оголодавшего и всего чумазого от сажи и не могли поверить, что я один тут остался. После чего меня досыта накормили и переодели в чистую, хоть и великоватую мне – солдатскую форму. Я хотел остаться с ними и идти освобождать маму и Глашу от немцев, но меня отправили с обозом в тыл. Потом посадили на поезд и куда-то долго везли. Я не находил себе места и чем дальше я ехал, тем грустнее и обиднее мне становилось. На какой-то станции, где поезд остановился и стоял, я тайком выбрался из вагона и сбежал. Я очень хотел догнать тех солдат, что освободили нашу деревню, а точнее то, что от нее осталось и идти с ними освобождать маму и Глашу. Но мне так и не удалось дойти до своей деревни. Я сбивался с пути и меня постоянно ловили, то военные патрули – то милиционеры, но мне каждый раз удавалось сбегать. В конце концов, так прошло еще пару лет, война закончилась, а я все скитался и скрывался, пока не оказался здесь в нашем селе.

Сцена 5. Проселочная дорога. Лето 1945 года.

- Да уж! – Выдохнул Митька. – Сочувствую!
- Спасибо! – Выронил Серый.
- Не легкая судьба. Похлеще моей будет…
Митька хотел еще что-то сказать, но его прервал тихий голос, доносящийся по ту сторону кустов, где они прятались.
- Ребята! Простите, что я к вам обращаюсь…
Митька и Серый прижались к земле, но пытались разглядеть, заговорившего с ними человека, через плотную стену прутьев и листьев разросшегося кустарника.
- Не бойтесь! Я не причиню вам ничего плохого. – Заговорил снова голос, в интонации которого слышался чуть заметный акцент.
- Кто Вы? – Не громко спросил Серый.
- Я рабочий. Мы здесь ремонтируем дорогу.
- Ты немец? – Тихо, но с легким чувством злобы, спросил Митька.
- Да, я немец!
- Откуда ты так хорошо знаешь русский язык?
- Я русский немец.
- Как это? – Не унимался Митька. – Ты что – шпион?
- Нет! Я не шпион. – Удивился и даже немного обиделся немец от такого резюме. – Я родился в России и жил в СССР, но мои родители были родом из Германии.
- Вот как?! Понятно! – Митька явно нарывался на драку, хоть и пытался сдерживать эмоции. – Если ты здесь оказался, значит, воевал против нас?!
- Я действительно служил в Вермахте, но я не участвовал в боях. Мне пришлось работать на нацистов, хоть я их и ненавидел. В конце войны я попал в плен и теперь работаю здесь на родине.
Митька хотел было ему что-то возразить, но Серый отдернул его и спросил:
- А чего ты от нас то хочешь?
- Я еще раз прошу прощения, - виновато сказал немец, - я невольно подслушал ваш разговор, подсев сюда пообедать под тенью этих кустов. Из вашего рассказа я узнал своего камерада Вильгельма Луста, мы служили с ним в одном полку в роте снабжения. Вильгельма все любили и уважали. Он был очень добрым и веселым человеком. Никогда не падал духом, даже когда узнал о смерти своих сыновей. К сожалению, он погиб в Польше под Варшавой при бомбардировке колонны техники вместе с этим офицером и адъютантом, у которых был в подчинении. Их автомобиль разнесло на мелкие кусочки от прямого попадания авиабомбы. Хоронить было нечего.
- Мне жаль Вильгельма… – Грустно сказал Серый. – Но остальных мне не жаль!
- Да, я понимаю тебя, мальчик… - Подбадривающе проговорил немец. – Война – страшное дело! А противостояние братских народов – еще страшнее.
- Что ты имеешь в виду, Фриц? – Вырвалось у Митьки от недопонимания.
- На самом деле меня зовут Отто. Отто Рейнхардт.
Ребята промолчали в ответ. Им не хотелось открывать свои имена незнакомому человеку, да к тому же еще и недавнему врагу. Отто понял это и слегка усмехнулся над ними.
- Не бойтесь меня, ребята. Я вас никому не сдам. Я так понимаю вы здесь сами по себе, и вы безнадзорные?
- Да, мы сами по себе! – Решительно высказал Митька.
- Я так и понял это из вашего рассказа. Это очень трагичная судьба. Мне, правда очень жаль, что мой народ принес вам столько горя и страдания. Но поверьте мне, мой народ тоже сильно пострадал от вашей власти.
- Это кара вам за все наши мучения! – Вспылил Митька. - Сколько невинных людей погибло из-за вас, сколько семей потеряли своих родных и близких…
- Это правда, я не буду отрицать. Нет прощения всем этим ужасам, что причинила нацистская власть на оккупированной русской земле. Но моя семья понесла потери еще до войны, когда мы жили здесь в Саратовской области.
- Что случилось с вашей семьей? – Пожелал узнать Серый историю семьи Отто.
- Я вам расскажу, а вы пока перекусите. – Отто раздвинул кусты и в образовавшееся окошко протянул ребятам свою алюминиевую миску с гуляшом и ложкой. - Я почти не притронулся к еде. А вы, небось, очень голодные. Ешьте!
Митька и Серый переглянулись между собой и, не поверив своему счастью, схватили миску, и стали быстро есть по очереди одной ложкой.
- А как же Вы? – Сжалился Серый, второпях пережевывая пищу, словно кто-то может ее отнять и он не успеет утолить свой голод. – Вы теперь голодным останетесь?
- Не переживайте! Пока мы работаем – нас хорошо кормят. К тому же у меня еще есть сухой паек. Перекушу им.
- Спасибо, Вам! – Почти в унисон сказали ребята и продолжили жевать.
- Кушайте, кушайте! – По-отечески произнес Отто. – А я вам пока расскажу свою историю.

Сцена 6. Рассказ Отто. Саратовская область, СССР. 1920-30 года.

Я родился в самом начале двадцатого века в Саратовском крае. В небольшом селе не далеко от города  Екатериненштадт. Мои родители переехали сюда из Германии к своим родственникам, которые жили здесь уже достаточно давно. У них была своя мукомольная ветряная мельница, единственная в местном уезде и папа с мамой стали работать на ней в подмастерьях. Хоть детей в нашей семье было много, но работы хватало для всех, даже для самых маленьких, ведь надо было обеспечить бесперебойную поставку муки для городского хлебопекарного комбината.
Я был средним из трех братьев. Самый старший – Генрих, очень спокойный и заботливый, он был для нас как второй отец. Младший брат – Штефан, самый озорной и веселый, с ним никогда не было скучно, его любили все. Еще у нас было две сестренки: Мария – постарше и Ангелика – самая младшая. Мария была очень кроткой, застенчивой девушкой и к тому же первой красавицей на селе. От ее длинных белокурых волос были все без ума. Поклонников, желающих за ней ухаживать, было пруд пруди.
Ангелика – была просто чудом, подарком небес. Само совершенство. Ласковая и добрая, с благородной и чистейшей, светлой душой. В ее больших и лучезарных глазах можно было просто утонуть. Ее невинный и по-детски наивный взгляд поражал и очаровывал всех своей ангельской красотой и чистотой. Никто не мог оставаться равнодушным от общения с ней. Все называли ее – Ангелом. (Здесь Отто прервался и выдержал небольшую паузу, потом он продолжил, но интонация в его голосе сменилась с восторженно-восхваляющей на искренне-скорбящую). Когда мы ее хоронили, она лежала как ангелочек в белоснежном ситцевом платьице в своем маленьком гробике. По нашему обычаю «Венчание покойников» – умершие девушки считались будущими ангелами «Невестами Господа», поэтому их хоронили в свадебных нарядах. Церемония считалась торжественной и лишенной траурного антуража. Всяческое выражение скорби порицалось при этом. Но на похоронах Ангелики никто не мог сдержать слез, даже сильные духом мужчины рыдали взахлеб. В ее смерти было виновато новое советское правительство с политикой «военного коммунизма». Когда началась русская война - белых и красных, наш немецкий народ не стал вмешиваться в эту братоубийственную войну и оставался в нейтралитете. Но когда большевики стали хозяйничать на этой земле – они начали отнимать у нас все. Первым делом, они ввели «Продразверстку» и изымали у нас большую часть продуктов, а затем объявили «Хлебную монополию» и стали отбирать весь наш хлеб. Отец, конечно, прятал часть муки с мельницы и тайком мы пекли свой хлеб, чтобы не умереть с голоду. Но кто-то, из недоброжелателей нашей семьи, подсмотрел и рассказал властям об этом. К нашему дому, у мельницы, приехал наряд милиции с отрядом ОГПУ. Они схватили отца, выволокли из дома и стали жестоко избивать, чтобы он показал, где скрывает незаконно припрятанные мешки с мукой. Мы все выбежали во двор и пытались хоть как-то успокоить нападавших, но милиционеры нас отталкивали в стороны. Ангелика очень испугалась, что папу сейчас убьют, и подбежала к одному чекисту, который избивал отца. Она стала дергать его за галифе и со слезами на глазах просить не трогать папу. Тот был настолько вовлечен в процедуру избиения, что поначалу не замечал Ангелику, а потом, когда повернулся к ней - схватил, приподнял над землей и со всей силой отбросил ее от себя. Она при падении сильно ударилась головой и потеряла сознание. После этого она так и не очнулась, ее сердце перестало биться.
Мама не смогла больше смотреть, как избивают отца. Не выдержала и рассказала, где они прячут муку. Отряды ОГПУ забрали последнее, что у нас было из еды, и приставили к нашей мельнице дежурить милиционера, чтобы мы не смогли взять себе лишней муки. Отца больше не трогали, и когда закончилась гражданская война, нам выделили норму на хлеб, который могли оставлять себе, но все равно это были крохи.
Затем в конце 20-х, в начале 30-х годов власть советов запустила политику коллективизации, и наша мельница стала имуществом местного колхоза. Снова весь хлеб мы отдавали государству. Начался голод. Голод был настолько сильным, что многие наши друзья односельчане и родственники погибли. Пик смертности особенно пришелся на зиму 1931-1932 года. Тогда умер Штефан. Ночью он проник на мельницу и пытался наскрести хоть немного муки из сусека, чтобы мы смогли хоть немного поесть хлеба. Но видимо от бессилия и слабости от долгого голодания уснул, прям на дне сусека и замерз. Утром мы обнаружили его там свернувшимся калачиком, без признаков жизни.
Вскоре, все проживающие в этом уезде поволжские немцы, да и в других районах тоже, стали поднимать бунты, которые вот-вот могли разрастись в восстание. Наш отец был одним из зачинщиков, он пытался добиться хоть какой-то справедливости и предотвратить голодание и смертность нашего народа. Его, как и многих самых активных бунтарей схватили чекисты и увезли в неизвестном направлении. Больше мы ничего о нем не слышали. Скорее всего, его расстреляли. Мать сильно переживала, у нее часто были истерики. Мы как могли ее успокаивали, но скоро она успокоилась навсегда.
Однажды летним днем, когда мы с Генрихом работали на мельнице в наш дом забрел, не весть откуда взявшийся, пьяный красноармеец. В этот момент мама отдыхала в своей спальне, а Мария убиралась в прихожей, где этот негодяй ее и застал. Он набросился на нее и повалил на пол. На крики Марии прибежала мама. Она кричала на него и пыталась скинуть с дочери, но он только отмахивался, а потом мама обхватила его шею внутренней стороной локтя и стала душить. Тогда он достал из кобуры Наган и направил в сторону матери, выстрелив ей в живот. Мы услышали звук выстрела и побежали с Генрихом в дом. Первым забежал он. Мама уже лежала бездыханная на полу в лужице крови. Мария, выбравшаяся из под солдата, стояла у кухни и держала на изготовке кухонный нож, не давая приблизиться к ней этому гаду. Генрих, оценив ситуацию, попытался наброситься на него, но тот успел среагировать. Развернувшись, он выстрелил в брата несколько раз. Одна из пуль попала ему прямо в сердце. Я стоял в проходе позади него и потому Генрих упал на меня, тем самым защитив от выстрелов, но одна пуля все-таки угодила мне в левое бедро. Когда красноармеец израсходовал все патроны – он испуганно выскочил из дома и убежал. Я попытался побежать за ним следом, но с простреленной ногой, у меня этого не получилось. Милиция не смогла найти убийцу, да они особо и не искали его.
Так мы остались с Марией вдвоем. Нам было тяжело тянуть хозяйство и мельницу, поэтому мы решили переехать в город. Екатериноград к тому времени уже переименованный в Марксштадт, был центром местного уезда и трудовой коммуной немцев Поволжья. Мы поселились в небольшой квартирке. Я устроился работать на хлебопекарный комбинат. Мария же, вскоре вышла замуж за военного офицера, и уехала с ним из города. Я не одобрял этот выбор и потому мы сильно поругались перед ее отъездом. Больше я Марию не видел и не писал ей. На тот момент я ненавидел всю эту красную сволочь лишившую меня всей моей семьи. Я постоянно испытывал желание отомстить, но здравый смысл одолевал меня. Затем в Европе разразилась война. Германия и СССР поделили Польшу. Я уже тогда догадывался, что Гитлер пойдет дальше на восток, как только разберется со своими противниками на западе и скорее всего нас – поволжских немцев депортируют куда-нибудь в Сибирь. Что, собственно, и произошло в августе 1941-го года. Но я не стал этого дожидаться и еще тогда, в конце 39-го, тайком пробрался через советскую границу в Германию искать политического убежища. Поскольку я считался этническим немцем – то меня приняли и дали мне гражданство. Я не скажу, что был очень рад жить под властью нацистов, но большевиков я ненавидел еще больше. И поскольку теперь я являлся полноценным гражданином Третьего рейха – то меня сразу призвали на военную службу, хоть и был очень слабым физически. Сказались многочисленные голодные годы. Меня направили служить в тыл. Так как на фронте от меня, было, мало толку, да я особо и не рвался на передовую, тем более, когда нас отправили на войну с СССР. У меня не было стремления воевать против России, ведь по сути это была моя родина. Даже обида на советскую власть не заставила меня взяться за оружие и мстить за своих родных и близких. Я хотел жить мирно и вернуться на родную землю. Была надежда, что Германия победит и нам отдадут эти земли, но судьба распорядилась иначе. Хотя для меня все сложилось относительно удачно. Я выжил и попал в плен и теперь снова нахожусь на своей родине, пусть и под контролем советской власти опять. Единственное, что я теперь хочу, так это разыскать свою сестру – Марию. Ведь связь с ней разорвалась еще до войны, и я даже не знаю, жива ли она нынче, и где ее теперь искать.

Сцена 7. Проселочная дорога. Лето 1945 года.

Отто закончил свой рассказ и замолк, спрятав внутри себя слезы и душевное страдание. Он смирился со своей судьбой и никого уже ни в чем не винил. Ему хотелось только одного, найти свою сестру. Мария была надеждой для него, надеждой на то, что у него еще есть смысл, ради чего стоило бы жить. Ведь она для него была единственным родным человеком.
Серый с Митькой поняли это, проникшись рассказом Отто истории своей жизни. Они уже вылизали миску, в которой не осталось и следа от гуляша, и вернули ее хозяину.
- Спасибо! – Поблагодарил Серый. – Мы давно уже не ели ничего вкуснее этого гуляша.
- Пожалуйста! – Улыбнувшись, сказал Отто. – Я рад, что смог вам хоть немного помочь, и вы не останетесь сегодня голодными.
В этот момент послышался громкий голос старшего конвоира:
- Обед закончен! Всем сдать миски и приступить к работе!
Отто повернулся, посмотрел на конвоира и, поднимаясь с места, сказал ребятам:
- Прощайте друзья мои! Я рад был с вами пообщаться.
- Постойте! – Вдруг окликнул его Митька. – Мне кажется, мы сможем Вам помочь найти сестру.
- Правда? – Отто быстро опустился на колени перед кустами, пытаясь разглядеть детей сквозь толщею веток. – Но как же вы сможете ее найти? Я даже сам не представляю, где она может быть сейчас.
- Уж поверьте! – Митька горделиво приподнялся. - Мы хоть и дети еще, но мы многое знаем и можем попасть туда, куда не каждый взрослый может пробраться. А уж если захотим – то сможем добыть любую информацию, раз плюнуть.
- Ребята! Пожалуйста! Я буду вам очень благодарен! Только не знаю, чем смогу вас отблагодарить, ведь у меня не осталось ничего ценного. Есть только еще сухой паек. Вот держите.
Отто достал из кармана своего запыленного и потертого кителя небольшой холщевый мешочек и кинул его ребятам в кусты.
- Ну что Вы, не стоит! Мы ведь просто хотим Вам помочь… - Замялся Митька и, услышав приближающийся топот - замолк. Позади к Отто подошел конвоир и встал над ним во весь рост. Отто застыл в неудобной позе, стоя на коленях и согнувшись – смотрел в основание кустов. Митька и Серый, испугавшись, еще больше вжались в землю.
- Ты что не слышал, что обед закончен?! – Сердито прикрикнул конвоир.
- Простите! – Виновато стал оправдываться Отто, поднимаясь с колен. - Я выронил ложку, и она упала в кусты. Вот, нашел…
- А с кем ты тут разговаривал?
- Так это я бранился на ложку, что не мог ее долго найти.
- Смотри мне! – Строго сказал конвоир.  – Еще раз ослушаешься меня – останешься без обеда! Понял?
- Так точно!
- Марш работать!
Старший конвоир подтолкнул Отто за плечо и повел его в сторону дороги. Митька протянул руку в кусты и достал мешочек, который кинул им Отто. Просунул в него руку и вытащил наружу завернутую в красивую обертку - плитку шоколада.
- Ничего себе! Откуда у Отто взялся шоколад? – Изумился Серый.
- Не знаю, но это просто праздник какой-то... – Проговорил завороженный Митька, не веря своему счастью.
Митька и Серый, еще несколько минут наблюдали за работой пленных немцев. Отто пару раз с надеждой оглядывался в сторону кустов, за которыми прятались ребята.
Наконец Серый спросил у Митьки:
- Ты, правда, думаешь, что мы сможем помочь Отто найти его сестру?
- Думаю, да! – Митька задумался. – Есть у меня одна идея, где ее можно найти, а поможет нам в этом Малой.
- А Малой то нам как сможет помочь?
- Расскажу, когда вернемся в наш Приют.
- Но почему ты вдруг решил помочь Отто, ведь ты ненавидишь немцев?
- Он добрый, хоть и немец и сделал для нас добро. А на добро надо отвечать добром.
- Хорошо! Тогда давай разыщем Малого и тоже сделаем доброе дело.
- Правильно! А заодно и наших ребят шоколадом угостим.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…