Один день из жизни Гоши

     Георгий Иванович Милюков - ничем не примечательный мужчина сорока шести лет от роду. Он невысокий, приземистый, располагающий к тому же небольшим, но выразительным брюшком. Казалось, что круглая, как футбольный мяч голова Георгия Милюкова лежит непосредственно на его плечах, полностью игнорируя такую немаловажную часть человеческого тела, как шея. Словно арбуз на блюде. Справедливости ради следует заметить, что этот анатомический отдел у Георгия Ивановича всё-таки присутствовал, но был, так скажем, не слишком явно выражен. И потому, на первый, малозаинтересованный взгляд действительно могло создаться впечатление, что шеи у Георгия Ивановича попросту нет, что, повторяем, было бы совершеннейшей неправдой и даже клеветой.
     Но причина, побудившая нас рассказать об этом человеке в свете одного его обычного дня, заключается в другом. И она никоим образом не касается внешности Георгия Милюкова. Даже напротив. Если бы он, предположим, случайно прочитал о себе вышеприведённое описание то, скорее всего, очень бы возмутился. И это ещё мягко сказано. В силу своего характера (о котором, собственно, и пойдёт речь дальше), Георгий Иванович после прочтения незамедлительно пришёл в яростное негодование и ни за что бы ни признал, что подобная характеристика имеет к нему хоть малейшее отношение.
     Полагаем, что он непременно обвинил бы автора в намеренном оговоре, унижении его достоинства, оскорблении личности и бог знает, в чём только ещё. Дело, чего доброго, очень даже запросто могло бы окончиться судебным разбирательством. И хотя довольно сложно представить, что Георгий Иванович Милюков каким-то невероятным образом наткнётся на это скромное повествование, автора тихо радует та мысль, что ему хватило благоразумия поменять фамилию главного героя, а при последующем небольшом размышлении и имя с отчеством. И дело не только в весьма противоречивом и непростом характере Георгия Милюкова, что, согласитесь, также имеет значение. И что за здорово живёшь в окошко не выкинешь. Но и в том, что Георгий Иванович был совершенно уверен в своей абсолютной неотразимости. Он также ощущал, что чертовски привлекательной для женского пола мужской харизмой, он лично, наделён в полной мере. Ну да простим ему это довольно-таки невинное заблуждение, тем более что многим из нас свойственно пребывать в подобного рода иллюзии.
     Итак, вступление окончено, и вот теперь с чистой совестью и едва заметной улыбкой, мы приступаем непосредственно к нашей истории.
    Дело было в том, что уже давно Георгия Милюкова практически ничего не радовало. То есть совершенно. А наоборот, всё больше поводов находилось для огорчения и расстройства. Он даже и не помнит, когда это началось. Иногда ему кажется, что он таким был всегда. С раннего детства. А может и родился уже с геном недовольства. Что если он изначально был встроен в его наследственную программу? Вот рождается же, например, человек с родимым пятном, скажем, на лице. Ну и всё. И живёт себе с ним. Даже если ему это не особенно нравится. А что делать? На косметическую операцию, извините, далеко не у каждого найдётся. Или там потеет сверх всякой меры человек. Или кто-то облысел раньше времени. Всякое бывает. Вот даже жена Георгия Ивановича часто говорит, что его раздражение, возмущение и озлобленность родились раньше, чем он. Тёща тоже, уж ей-то, казалось бы, какое дело, так нет же, ходит себе и брюзжит время от времени, мол, как же ты с работой своей справляешься, с таким-то характером? А что? Работа, как работа, ничем не хуже и не лучше всего остального шлака, в котором ему приходилось возиться по жизни. Директор вот только самодур и прожектёр первостатейный. К тому же хам и взяточник. Ничего, не на того напал! И начальничка этого по фамилии Шишкин, тоже, придёт время, он выведет на чистую воду! Ещё и не с такими проходимцами Георгий Милюков имел дело! А то взял тоже моду, чуть что кричать, что с ним, то бишь с Милюковым невозможно работать… Нет, уважаемый, будь ты хоть трижды Шишкин, с Георгием Милюковым можно работать, только не стоит держать его за дурака и лоха на котором можно ездить! Он этого никогда никому не позволял и теперь этого не станет делать! Вот так-то! Потому что он, Георгий Милюков не какой-нибудь там заштатный ширпотреб, он к вашему сведению, актёр! Да ещё и такого уникального жанра! Да-с! Пойди поищи сейчас такого в их провинциальном болоте, да ещё и со специальным образованием, между прочим… Так-то… А то ведь сейчас молодые да ранние, ни образования, ни опыта, ни ума, ни фантазии, ни одной стоящей репризы… Зато гонора сколько! Много шума из ничего… Откуда это? У Мольера, вроде… Так рассуждал Георгий Иванович, проснувшись около восьми утра и с привычным неудовольствием прислушиваясь к определённым требованиям своего организма. - Раз пять ходил ночью, - как бы в ответ мрачно подумал он и спустил ноги с кровати… Покосившись на жену, он демонстративно громко и раздражённо то ли простонал, то ли выдохнул. Галина не шелохнулась. - Вот же бог послал, с позволения сказать, жёнушку… - Милюков чуть не вслух заскрежетал зубами, вспомнив очередной раз, что жена ночью вообще не просыпается, а спит, как младенец. Может открыть глаза утром, лёжа на том же боку, на каком их закрыла. Спит, хоть ты тресни… Видите ли суббота…- Георгий Иванович почувствовал, как в висках начинают снова стучать небольшие, но тяжёлые и почему-то раскалённые отбойные молоточки, - А у мужа твоего, между прочим, рабочий день. Пусть с пяти вечера, но ведь рабочий… Такая вот у человека специфика, что всю жизнь у него основная нагрузка на выходные да праздники, - Георгий Иванович снова глянул почти с отвращением на белое, полное плечо Галины и сдерживая негодование отвернулся, - работаю, как проклятый, чтоб было чем вас, дармоедов кормить…
- Чего ты опять бурчишь? - повернулась к нему жена, протирая глаза и, прищурившись, глядя на часы, - хоть бы в выходной день покой был… Это кого ты дармоедами зовёшь? - спросила она, - Меня? Детей? Георгий Иванович поморщился:
- Ой, только не начинай рассказывать сейчас о своих суровых буднях медсестры в детском садике, - он махнул рукой и направился в ванную, - Ты может не заметила, но дети твои немного подросли, - крикнул он оттуда, - им садик твой уже не нужен… Говорил тебе сколько раз,  - продолжил Милюков после того, как вода в бачке перестала шуметь, - иди на химзавод пока зовут, и оклад, и доплата за вредность… К тому же семь лет и пенсия в кармане, так до тебя разве достучишься… Конечно удобнее в саду сидеть на три копейки, да задницу отъедать… Галина распахнула дверь ванной. В её глазах блеснули слёзы:
- Какой же ты гад, Милюков… - выдохнула она, - думала, что уже знаю тебя, как облупленного, что ничем ты меня ранить не можешь, но тебе всё же снова и снова это удаётся. Она запахнула халат и быстрыми шагами стала удаляться по коридору.
- Куда ты разогналась? - крикнул ей вслед муж, - Иди умывайся…
- Спасибо, я найду где почистить зубы в собственном доме - процедила сквозь зубы жена, - и не ори, Машу разбудишь…
- О, вот ещё счастье привалило, доченька очередной раз с муженьком своим никчёмным поцапалась и к маменьке прибежала… Пусть к мужу идёт, - крикнул в открытую дверь ванны Георгий, хотя жена уже ушла, - она ведь так рвалась за него замуж, вот пусть теперь и радуется… Раньше надо было к родителям за советом бегать, когда она замуж за это ничтожество собиралась, так нет, она тогда сама всё решила, вот пусть теперь на себя и пеняет. Георгий Иванович знал, что жена его не слышит и, скорей всего, сейчас находится во времянке у тёщи, жалуется ей на свою разнесчастную жизнь и подлеца-мужа, не дающего ей бедной поспать даже в субботу. Она жалуется тёще, дочь - ей, замкнутый круг какой-то… Он знал это, но всё равно продолжал говорить, то ли из духа противоречия, то ли под давлением какой-то внутренней потребности высказаться:
- Сынок тоже - тот ещё подарок, - неразборчиво, поскольку чистил зубы, бормотал Милюков, - ни образования, ни работы постоянной, тоже всё ждёт, когда родители принесут, наготовят и всё устроят… Молодец, - снова произнёс он в открытую дверь, будто жена всё также стояла в проёме, - ничего не скажешь, и от армии отмазала, и всё сумки ему таскаешь с едой да деньги суёшь… Ну-ну, - снова повернулся он к пустому коридору щекой в пене для бритья, - продолжай в том же духе, далеко пойдёт сыночек, накрытый твоей юбкой.
     Поставив на кухне чайник, Георгий задумался. Какая-то неприятная, царапающая мысль не давала ему покоя. А поскольку мыслей таких у Георгия Ивановича было не менее двадцати, выловить ту самую, которая появилась сразу после слов жены, было не так уж просто. Но ему всё же это удалось. «В своём собственном доме» - вспомнил Милюков. Да, ещё так прямо и подчеркнула «в собственном». Опять намёк на то, что он тут в примаках. А то, что он почти четверть века на этот дом горбатится, это уже ничего не значит? Георгий Иванович почувствовал, что снова закипает и вместо ответа на приветствие, вошедшей в кухню дочери, хмуро кивнул и бросил сковородку на плиту, собираясь жарить яичницу.
- Ни постель убрать, ни завтрака приготовить, - говорил он вполголоса, поддевая вилкой сворачивающийся яичный белок.
- Господи, да убрано всё, - вздохнула вошедшая на кухню жена, - опять ты эти яйца жаришь, есть же каша, картошечка с ужина осталась, сейчас подогрею…
- Мне не три года кашу есть, - с неприязнью глядя, как жена нарезает сыр и колбасу, - ответил он, - и картошки твоей мне вполне хватило на ужин… Сколько можно говорить, не режь такими ломтями!
- Мам, я позже поем, не хочется что-то… - сказала Маша и вышла из-за стола.
    После завтрака Георгий Иванович, как обычно занялся постройкой бани. Строил он её второй год, зато сам. А нанять людей ума большого не надо. Только постройка эта во сколько же обойдётся? И париться потом в такой бане всё желание пропадёт, как начнёшь подсчитывать затраты. А Георгий Иванович всё сам. Своими руками. Иногда только, при острой необходимости обращался за помощью к соседу, известному любителю горячительных напитков. Потому что там и оплата была, будем говорить, именно в этом булькающем эквиваленте. Сам он почти не употреблял, но заниматься производством любил. Ходовой товар. Почти валюта. Да и тёща отличные настойки делала.
- Ну, легка на помине, - недобрым глазом проводил он тёщу, направляющуюся в огород, - куда тебя снова понесло? Чего тебе в эту пору в огороде-то делать? Ох, сил моих нет, где же терпения-то столько взять?
     К обеду Георгий Иванович окончательно разругался с женой. Ну что же это в самом деле? Всего лишь попросил верхнюю балку подержать, пока он с другой стороны прибьёт. Так даже с этим не справилась! Тяжело, ей, видите ли! Тут же в глаз чего-то там насыпалось, и в спину вступило. Конечно, это ж не спать до восьми утра. Дай им волю, так они, наверное, и не просыпались бы вовсе. Конечно он погорячился, ну и сказал чего-то там такое… Про бесполезность, лень и тугодумие… И ещё что-то добавил про всех остальных домочадцев. Может, конечно, и громко, ну погорячился, с кем не бывает. Вот положа руку на сердце, он хоть слово приврал? И тут же тёща эта приковыляла, совестить его вздумала. Главное, только час назад над душой стояла про радикулит свой рассказывала, как будто его это хоть в малейшей степени интересует. А тут уже и про спину мы забыли, мелькаем перед глазами, да пришёптываем:
- Ах, ах, Жорик, да что же это, да успокойся, да соседи, да у Гали давление… А потом опять, вот же умора старая, оставь, говорит, эту баню чёртову, сил уже нет, я сама найму людей, и они всё сделают… Это ведь она специально, чтобы позлить его. Но он, извините, тоже не вчера родился, чтобы слушать всяких сумасшедших старух… Он столько в эту баню сил и нервов вложил, вспомнить страшно. И предбанник, и парная, и печь-каменка, всё его руками сделано. А теперь, когда остались-то, по сути, небольшие отделочные работы, извини, Жора, подвинься, я приглашу чужих людей, и они сляпают за деньги, как бог на душу положит. Так что ли? Ну когда же в этом доме, хоть кто-нибудь кроме него головой начнёт думать?!
     Обедал Георгий Иванович в полном уединении. Между прочим, вчерашним супом. В честь субботы, когда вся семья дома, можно ведь, кажется, и что-то свежее приготовить. Так думал он, меланхолично, почти не чувствуя вкуса, отправляя в рот ложку за ложкой. Затем ещё часок полежал на диване, без всякого интереса щёлкая пультом и глядя ничего не выражающими глазами в экран телевизора. Дома было тихо. Может, у тёщи сидят, а может на рынок, да по магазинам отправились. Им же лишь бы деньги тратить. Позвонила администратор по поводу его докладной. Просила по возможности приехать сегодня раньше. Ещё и попеняла ему, мол, как же это Георгий Иванович, ведь Павел ваш ассистент, партнёр и помощник… Да, оборвал он её тут же, а ещё тунеядец и бездарь. И он, Георгий Иванович Милюков, не станет работать с ним и тянуть всю программу. О чём подробно и изложил в своей докладной. По пунктам. Аргументировано и предельно чётко. А та всё о своём, мол, третьего помощника меняете за полгода.
- Да хоть десятого, - гаркнул тогда Георгий и бросил трубку. Он надел костюм, пригладил волосы и проверил новый реквизит. И всё никак не мог успокоиться:
- Вот ничего же не соображает, дубина стоеросовая… Хоть кол на голове теши, - Георгий Иванович, грузно пыхтя, прошёлся по комнате, - да его везде возьмут, если он только захочет… Как говорится, с руками и ногами… Почему ему в жизни попадаются одни беспросветные кретины? Он сел в машину и выехал за ворота. Милюков ехал по трассе и думал:
- Просто нет смысла сейчас менять ему работу. По крайней мере, в настоящее время. Тут он хотя бы выбил себе более или менее свободный график. К тому же ставка за выступление у него выше, чем у остальных артистов. 2500 за каждое выступление - только он у них в частном агентстве «Фиеста» получает. Сольные программы, опять же, отдельно оплачиваются. И потом, зачем менять шило на мыло? Везде одно и тоже. Наглость и ненасытная жадность руководителей, и рабская психология рядовых сотрудников, сознание которых целиком и полностью зомбировано.
    - Беспросветная серость, глупость и ограниченность, - вслух сказал Георгий Милюков, подъезжая к зданию краевой филармонии. Он взял спортивную сумку, закрыл машину и намеренно пошёл не к служебному, а к центральному входу. Справа от белой колонны, висела огромная яркая афиша, каких много было расклеено по городу. «Весь вечер на арене весёлый и находчивый клоун Гоша» - написано было на ней внизу пляшущими, разноцветными буквами. Георгий Иванович Милюков поднялся на верхнюю ступеньку и ещё раз полюбовался на свой портрет в гриме с красным носом и рыжим париком:
- Он же Гоша, он же Жора, он же Гога, - бормотал он, глядя на большие часы в фойе. Время, однако, не ждёт... Пора, пора было уже гримироваться.