в сожженных фиалках

рост был котлом, и купол был смехом. я вырастал над собой стремительно, но хохот дикости высотной будил и устрашал меня своим непотребством. по-скотски был я лишен этого божественного снега, этой челяди, угасающей на краю зари. в безумии я лепетал, проговаривал свою нищую истину. ей от этого было ни холодно, ни жарко, и полночь ее, ее затемнение щедрое было близко на востоке, и пни украшали мою изгнанность, и пырей отходил от меня, пропускал мои шаги, пустыня горела под моими ладонями. это я горел в своем мятущемся пламени, это я становился испорченным ветром, духом угасающего времени. оно текло навстречу мне, пришивало мои ладони к снегу, но я отдирал их заживо, и ел свое страдание, запивая граненой водой. вода и кости  - все, что осталось от моего ночлега. припасы были редки, но могучи - беспрекословный свет в кармане тишины. замолкли поющие длани, замолк ничтожащий ветер в сумке, и пропасть протянула свою руку, повиснув на востоке в сиянии дланей. косно лилось мое заточение, руины довлели в пагубе взращения, и болота в середине мига, и блюда снега нарочито заваривали ночную кашу. войлок носился в воздухе, затихая мрачными потоками, немолкнущими пастбищами. одинокий трепет был пьян во мне, я его прятал со всеми предосторожностями, закалял его  в удушении, в препятствиях я его лелеял, снимая его кручинные маски. маски рушились длинными башнями, и падал мирный снег в мои объятия, воспринимая меня без улыбки, без ухмылки взирая в мою косность. я зрел в непогоде осязания, я погибал в отдушине звезды, и члены мои засыпали под ровным наитием ветра. я падал во мглу, осязая свою кромешность, и почва горела зеленым огнем, и губы его грубели в слезе, на глубине они прорастали, раздавая бездонные подарки детям и птицам. колокол вторгся в эту высоту, в полет наставничества, рыжая пена блеснула в глазу, пламя зареяло в небесном царстве. сквозь сияние я говорил последние, главные слова, и хлад опускался на мои тяжелые плечи, и мрачная трясина лизала мои дряблые раны. мечта горела ночником в темноте, местом она поникала, удушала меня в моих цветах, в моих сожженных фиалках.