Сценарий

Популярный артист театра и кино Евгений Сивцев читал новый сценарий. И хотя в кино он сыграл более сотни ролей, а сценариев прочел и того больше то, что ему прислали на этот раз вызывало такое удивление, что он поминутно тряс головой: «Не может быть?!.» Наконец Евгений не выдержал и позвонил режиссеру:
– Что это вы мне тут прислали?
Режиссер был ему не знаком, поэтому приходилось обращаться на «вы».
– Евгений Ильич, это сценарий моего нового фильма. А что, есть вопросы? – режиссер был предельно вежлив с известным артистом, поэтому обращался по имени-отчеству.
– А то нет! – рассерженно буркнул Сивцев. – Вы что – реально хотите снять фильм про меня?!. Причем, не какой-то там документальный, а самый что ни на есть художественный?
– Хотим, Евгений Ильич. Вы такая знаменитость, а ваша жизнь – готовый кино-роман.  К тому же, разве вам не хочется сыграть в кино самого себя?
– Да я хоть утюг готов сыграть – лишь бы бабки хорошие платили! – усмехнулся Сивцев.
– А мы вам и заплатим по высшему разряду.
– Да, но то утюг, а здесь – как бы собственный образ. Видите ли: при всем честном народе обнажаться…
– Евгений Ильич, да вам обнажиться придется всего в одной сцене, когда Вы впервые оказываетесь в Париже, а заодно и в постели начинающей певицы Элизабет. Причем, мы всё сделаем настолько художественно, что… В общем, увидите – ахните!
– Вообще-то, говоря про «обнажаться», я имел в виду другое… Но и в сцене с этой Элизабет вы меня прямо каким-то половым гигантом изобразили!..
– А вы бы хотели, чтоб –  импотентом?
– Нет, я этого не говорил. Хорошо: а моя первая роль в театре – третьего могильщика в «Гамлете»…
– Так, вроде, всё так и было. Ведь не сразу же вам заглавная досталась.
– Согласен, не сразу. Но в вашем сценарии я специально  актера, играющего принца датского, в вырытую могилу подталкиваю, и он ногу ломает.
– А что, разве не специально?..
– Конечно, нет!
– Однако, признайтесь, хотелось же толкнуть и занять его место?
– Вообще-то, хотелось.
– И заняли?
– Занял… А вот еще: я у вас в сценарии свою вторую жену бросаю. Но ведь в жизни я ее с балкона не бросал, а если и бросил, то фигурально.
– То есть вы хотите сказать, что с балкона она сама выпала?
– Ей Богу – сама! Мы стояли, курили, и она вдруг… Нет, не хочу вспоминать… Кстати, почему я у вас всё кого-то куда-то подталкиваю, после чего люди ломают себе кости?
– Ломают да не все. В Каннах на «красной дорожке» вы подставляете ножку Депардье – тот вообще ничего себе не ломает!
– Но я не подставлял ножку Депардье!..
– Но хотелось?
– Хотелось…
– Ну, вот. Так согласны, сниматься, или мне Безрукова звать?
– Согласен, согласен… Если серьезно, меня только одна сцена пугает.
– Это какая?
– Моей смерти. Смотрите: я, усталый, после спектакля захожу в любимое кафе, сажусь за столик и пью свой кофе.
– И что вас в этой сцене пугает?
– Так ведь, сделав последний глоток, я хватаюсь за сердце и сползаю на пол.
– И что?!. Или вам не приходилось играть смерть? Да вспомните хотя бы того же Гамлета!..
– Так то – Гамлет. А тут как бы я – сам.
– Ах, Евгений Ильич, ни за что бы не подумал, что вы у нас такой трусишка!

Съемки фильма приближались к концу. Все задания режиссера актер выполнял вдохновенно: подталкивал, подсиживал, подзуживал… Наконец, настал последний рабочий день. На съёмочной площадке царило предвкушение праздника: вот-вот картина будет закончена, вечером – фуршет, потом выплата гонораров… Всего-то осталось снять сцену в кафе: чего проще – пришел, сел, выпил кофе, схватился за грудь, сполз. Так и произошло. И все услышали удовлетворенный голос режиссера: «Отлично. Снято!..»
Все, кроме исполнителя главной роли, который неподвижно продолжал лежать на полу.