Россия XIX века в лицах. 12. А. Хомяков

Личность основоположника славянофильства Алексея Степановича Хомякова при ближайшем с ней знакомстве вызывает неподдельное восхищение, и потому хочется подробнее рассказать о жизни этого удивительного человека.

А. С. Хомяков был блестящим мыслителем и оратором, он знал 21 языка, перевел "Германия" Тацита с латыни. Именно он в 1839 году написал программную статью славянофилов-любомудров «О старом и новом», которая произвела настоящий фурор после выхода, широко обсуждалась в кругах интеллигенции и распространялась в рукописях. В ней Хомяков развивал идеи о коренном различии России и Европы, и далеко не в пользу Запада. Он изложил свои идеи об историческом предназначении России, ее особом пути развития, превосходстве православия над католицизмом: «Всемирное развитие истории, требует от нашей Святой Руси, чтобы она выразила те всесторонние начала, из которых она выросла… История призывает Россию стать впереди всемирного просвещения..". Эта статья стала манифестом всех патриотов и славянофилов и положила начало деятельности их "Нового общества". 

Алеша Хомяков родился в дворянской семье 13 мая 1804 года (по новому стилю), он получил хорошее домашнее образование, в результате чего уже в 17 лет сдал экзамен на степень кандидата математических наук в Москве. В это же время он стал пробовать себя в качестве поэта и переводчика. В 18 лет Алексей поступил на военную службу, а в 1825 году, не дожидаясь мятежа декабристов и не одобряя его, он вышел в отставку и уехал во Францию. Там он занимался живописью, написанием стихов, изучением немецкой философии и драматургией. К этому периоду относится написание им исторической драмы «Ермак».

В 1828 году, когда грянула очередная русско-турецкая война, Хомяков отправился в действующую армию. Спустя год война закончилась победой России и Адрианопольским мирным договором, а Алексей Степанович получил чин штаб-ротмистра и вернулся в свое имение. Теперь он решил полностью посвятить себя литературному творчеству и хозяйству. Поэту было 24 года, он был не женат, и, что было всего удивительнее, сохранял свою чистоту и невинность. Это было явлением необыкновенным, ведь согласно воспоминаниям современников, мальчик, принадлежащий к дворянскому сословию, был подвержен с детства множеству воздействий, возбуждающих воображение и чувственность, что приводило к раннему переходу от невинности к пороку. Городская, как, впрочем, и деревенская жизнь были полны такого рода соблазнов и возможностей.

Алексей глубоко уважал свою мать, Марию Алексеевну Хомякову, которая была женщиной религиозной и имела строгие нравственные устои. Она серьезно занималась воспитанием своих сыновей и на пороге их выхода в самостоятельную жизнь взяла с них клятву, что они до брака не вступят в связь ни с одною женщиною. В случае, если кто из них нарушит клятву, тому она откажет в своем последнем благословении. Она считала, что мужчина, вопреки общепринятым понятиям о его относительной свободе, до брака должен также строго блюсти свою чистоту, как и девушка. Сыновья были согласны с убеждениями матери, клятву эту ей дали и с честью ее держали.

Таковы были правила, которым Алексей Хомяков следовал, с которыми он жил и мечтал встретить свою избранницу. У юноши сложилось чрезвычайно высокое представление об идеале женщины, которую он мог бы назвать своей подругой жизни. Этот идеал он носил в душе, но долго его не находил в реальной жизни.
В двадцать шесть лет он написал стихотворение «Признание»:
"Досель безвестна мне любовь..
Я под ресницею стыдливой
Встречал очей огонь живой,
И длинных кудрей шелк игривой,
И трепет груди молодой,
Уста с приветною улыбкой,
Румянец бархатных ланит,
И стройный стан, как пальма гибкий,
И поступь легкую харит.
Бывало, в жилах кровь взыграет,
И страха, радости полна,
С усильем тяжким грудь вздыхает,
И сердце шепчет: вот она!
Но светлый миг очарованья
Прошел как сон, пропал и след:
Ей дики все мои мечтанья,
И непонятен ей поэт.
Когда ж?... И сердцу станет больно,
И к арфе я прибегну вновь,
И прошепчу, вздохнув невольно:
Досель безвестна мне любовь.

Свою истинную избранницу Алексей выбирал умом и сердцем, она должна была не только привлекать его, но и разделять его духовные устремления. Вот почему, встретив известную покорительницу мужских сердец, обворожительную Александру Осиповну Россет, Хомяков не ответил на ее заигрывания, заметив в ней чуждый ему духовный настрой. А ведь Александра Дмитриевна Россет была не только признанной красавицей и фрейлиной русского императорского двора, она была окружена множеством поклонников и почитателей, в нее влюблялись все без исключения. Ей восхищались А. С. Пушкин, В. А. Жуковский, Н. В. Гоголь, М. Ю. Лермонтов. Однако Алексей Хомяков не поддался чарам известной прелестницы, а посвятил ей критичные стихи:
"Но ей чужда моя Россия,
Отчизны дикая краса,
И ей милей страны другие,
Другие лучше небеса,
Пою ей песнь родного края -
Она не внемлет, не глядит;
При ней скажу я: «Русь святая», -
И сердце в ней не задрожит.
И тщетно луч живого света
Из черных падает очей:
Ей гордая душа поэта
Не посвятит любви своей.

Прочитав эти стихи, так и озаглавленные «Иностранке», А. О. Россет жестоко обиделась на взыскательного поэта. А он до 32 лет жил со свободным сердцем, пока, наконец, не встретил свою истинную избранницу.

***
В 1836 году он познакомился с сестрой поэта и славянофила Н. М. Языкова,  Екатериной Александровной. Сестра Языкова была замечательной личностью. По свидетельству С. А. Нилуса («Великое в малом»), ею в ранней молодости увлекался Николай Александрович Мотовилов, который рассказывал о ней преподобному Серафиму Саровскому: «Она хоть и не красавица в полном смысле этого слова, но очень миловидна. Но более всего меня в ней прельщает что-то благодатное, божественное, что просвечивается в лице её». Мотовилов тогда же сделал ей предложение, но получил отказ.

Однако, когда предложение руки и сердца сделал Екатерине Языковой Алексей Хомяков, то отказа он не получил, и 5 июля 1836 года они обвенчались. Ко времени бракосочетания Алексей Хомяков сумел сохранить всю цельность нетронутого чувства,  этот тридцатидвухлетний жених был равен по нравственной чистоте своей восемнадцатилетней невесте. Для Алексея семья была «святая святых», где черпал он вдохновение и силу и куда никого со стороны не допускал... Таков был этот необыкновенный союз. И счастье в нем было полное, какое только доступно человеку на земле. Этим счастьем дышит каждое слово в стихах посвященных Алексеем Степановичем своей молодой жене:

"Лампада поздняя горела
Пред сонной лению моей,
И ты взошла и тихо села
В слияньи мрака и лучей.
Головки русой очерк нежный
В тени скрывался, а чело -
Святыня думы безмятежной -
Сияло чисто и светло.
Уста с улыбкою спокойной,
Глаза с лазурной их красой,
Все тихим миром, мыслью стройной
В тебе дышало предо мной.
Ушла ты - солнце закатилось,
Померкла хладная земля;
Но в ней глубоко затаилась
От солнца жаркая струя.
Ушла! Но Боже, как звенели
Все струны пламенной души,
Какую песню в ней запели
Оне в полуночной тиши!
Как вдруг и молодо, и живо
Вскипели силы прежних лет,
И как вздрогнул нетерпеливо,
Как вспрянул дремлющий поэт!
Как чистым пламенем искусства
Его зажглася голова,
Как сны, надежды, мысли, чувства
Слилися в звучные слова!
О, верь мне: сердце не обманет,
Светло звезда моя взошла,
И снова яркий луч проглянет
На лавры гордого чела".
 
Вскоре у молодой четы родились один за другим сыновья Степан и Федор. «В детях оживает и, так сказать, успокаивается взаимная любовь родителей»,- говорил впоследствии А. Хомяков. К сожалению, оба мальчика были болезненны, и оба умерли в 1838 году. Памяти их посвящено стихотворение Хомякова «К детям»:
"Бывало, в глубокий полуночный час
Малютки, приду любоваться на вас;
Бывало, люблю вас крестом знаменать,
Молиться, да будет на вас благодать,
Любовь Вседержителя Бога.
 
Стеречь умиленно ваш детский покой,
Подумать о том, как вы чисты душой,
Надеяться долгих и счастливых дней
Для вас, беззаботных и милых детей -
Как сладко, как радостно было!
 
Теперь прихожу я: везде темнота,
Нет в комнатке жизни, кроватка пуста,
В лампаде погас пред иконою свет...
Мне грустно: малюток моих уже нет -
И сердце так больно сожмется!
 
О дети! В глубокий полуночный час
Молитесь о том, кто молился о вас,
О том, кто любил вас крестом знаменать;
Молитесь, да будет и с ним благодать,
Любовь Вседержителя Бога".
 
Впоследствии в семье Хомяковых родилось еще семеро детей: пять дочерей и два сына. Екатерина Михайловна стала не только музой, но и личным секретарем Алексея Степановича. Хомяков находил в ее близости вдохновение и не только посвящал любимой стихи, но именно после женитьбы начал кропотливую работу над своими блестящими историко-философскими и славянофильскими изысканиями.

То, чем Екатерина Михайловна стала для мужа, прекрасно выразил в посвященных ей стихах её брат H. М. Языков:

"Дороже перлов многоценных
Благочестивая жена!
Чувств непорочных, дум смиренных
И всякой тихости полна,
Она достойно мужа любит
Живет одною с ним душой,
Она труды его голубит,
Она хранит его покой.
И счастье мужа - ей награда
И похвала, и любо ей,
Что меж старейшинами града
Он знатен мудростью речей,
И что богат он чистой славой
И силен в общине своей.
Она воспитывает здраво
И бережет своих детей:
Она их мирно поучает
Благим и праведным делам,
Святую книгу им читает,
Сама их водит в Божий храм.
Она блюдет порядок дома,
Ей мил её семейный круг,
Мирская праздность незнакома,
И чужд безсмысленный досуг.
Не соблазнят её желаний
Ни шум блистательных пиров,
Ни вихрь полуночных скаканий
И сладки речи плясунов,
Ни говор пусто-величавый
Бездушных, чопорных бесед,
Ни прелесть роскоши лукавой,
Ни прелесть всяческих сует.
И дом её боголюбивый
Цветет добром и тишиной,
И дни её мелькают живо
Прекрасной, светлой чередой;
И никогда их не смущает
Обуревание страстей:
Господь ее благословляет,
И люди радуются ей".

Со времени женитьбы и до самого конца внешний распорядок жизни Алексея Степановича почти не менялся. Поначалу Алексей Степанович с женой поселились в Москве, в наемной квартире. Долее всего прожили они на Арбате, против церкви Николы Явленного, а оттуда осенью 1844 года переехали на Собачью площадку, в собственный дом, купленный у князей Лобановых-Ростовских, в котором с тех пор и жили постоянно. Весною Алексей Степанович уезжал в деревню довольно поздно, иногда даже в июне, но за то осенью, как страстный охотник, заживался там надолго. И он, и его жена очень любили Липицы, но проводили лето больше в Богучарове, которое было удобнее для житья и, как главное имение, требовало большего присмотра.

С выхода в отставку Хомяков больше не служил и потому мог свободно располагать своим временем. Помимо хозяйства и чтения (а читал он все, что только заслуживало внимания), он продолжал писать. Но скоро ему стало ясно, что его поэтическое дарование не отражает полностью его творческих наклонностей. Сравнивая себя с Ф. И. Тютчевым, которого он называл «насквозь поэтом», Хомяков писал: «Без притворного смирения я знаю про себя, что мои стихи, когда хороши, держатся мыслью, то есть прозатор везде проглядывает и следовательно должен наконец задушить стихотворца». Многие читатели не были согласны с таким безапелляционным мнением поэта; он часто писал чудные стихи. Кроме небольших стихотворений, он после «Ермака» написал еще драму «Дмитрий Самозванец», произведение полное многих лирических красот.

***
Хомяков чувствовал, что его предназначение было иным, но пока он еще не встал обоими ногами на новый путь, не записывал рождавшихся в его голове мыслей, а ограничивался тем, что высказывал их в спорах. А. И. Кошелев рассказывал, что впоследствии, на упреки в том, что он слишком много говорит и слишком мало пишет, Хомяков отвечал: «Изустное слово плодотворнее писанного; оно живит слушающего и еще более говорящего. Чувствую, что в разговоре с людьми я и умнее, и сильнее, чем за столом и с пером в руках. Слова произнесенные и слышанные коренистее слов писанных и читанных». По свидетельству современников, слышавших его, сила его слова было поразительна: спорить с ним было очень трудно, почти невозможно, своим противникам он легко и талантливо доказывал несостоятельность их доводов и приводил их к истине. Но, когда, увлекшись, он начинал излагать свои любимые мысли, особенно говорить о вере и о призвании России, то слова его начинали звучать, как вдохновенное пророчество.

К концу тридцатых годов в Москве собрались все те силы, которыми прославилась последующая четверть века. На ученое и литературное поприще выступили первые противники провозглашенного Хомяковым Русского направления: Чаадаев, Герцен, Грановский, Белинский, потом Соловьев и Кавелин; а рядом с ним встали сторонники направления национального в тесном смысле, Шевырев и Погодин. Все это были, кроме немногих, люди так или иначе причастные к Университету, представители, если можно так выразиться, присяжной науки, процветшей под покровительством попечителя графа Строганова. Проповеди Хомякова нашли в себе вначале лишь немногих последователей. Почти одновременно с обращением к православному образу мыслей Ивана Киреевского, Хомяков сошелся с молодыми людьми- его младшим братом Петром Киреевским, K. С. Аксаковым, Ю. Ф. Самариным, А. Н. Поповым и некоторыми другими. Тогда же впервые появился в Москве Гоголь, с которым Хомяков тоже сдружился. В этот же кружок Хомякова вошли брат его жены H. М. Языков с его другом К. А. Коссовичем, её племянник Дмитрий Александрович Валуев, старик С. Т. Аксаков, младший сын его Иван Сергеевич, братья Елагиных и Ф. В. Чижова. Еще позже к нему присоединился князь В. А. Черкасский.

Хомяков сохранил до зрелого возраста юношескую свежесть чувств, которая проявлялась не только в отношениях к жене, но и в дружбе. Сходясь с людьми, которые были моложе его на много лет, он заставлял их забывать разницу возраста. Так, Хомяков всей душой привязался к племяннику своей жены, молодому Валуеву, который, учась в университете, жил у него. Дмитрий Александрович Валуев, к сожалению, умерший в молодые годы, был образчиком соединения блестящего дарования с неутомимым трудолюбием. Изданный им «Сборник исторических и статических сведений о России и о народах ей единоверных и единоплеменных», к которому Хомяков написал предисловие, был первою книгою, послужившею выражением только что народившегося Русского направления. Именно Валуев, начиная с 1836 года и до самой своей смерти в 1845 году, постоянно сожалел о том, что Хомяков разбрасывается в разговорах блестящими мыслями, но не записывает их и побуждал Хомякова писать. «Он менее всех говорит, он почти один делает»,- писал о Валуеве, горячо его любивший, Хомяков.

После смерти Валуева в письме к Ю. Ф. Самарину Хомяков со скорбью говорил: «Из нашего круга отделился человек, которого никто мне никогда не заменит, человек, который мне был и братом, и сыном. Этот удар был для меня невыразимо тяжел; но, отвлекая себя от личного чувства, я могу сказать, что это потеря невознаградимая для всех нас. Его молодость, деятельность, чистота, миротворящая, хотя ни в чем не уступающая, кротость нрава и, наконец его совершенная свобода и независимость от лиц и обстоятельств, все делало его драгоценнейшим из всех сотрудников в общем деле добра и истины. Богу угодно было, чтобы такая прекрасная жизнь рано кончилась; но, к счастью, Валуев многое начал, и начатое им, я надеюсь, не пропадет, а продолжится. Вы, конечно, сочувствуете моему горю, но никто не может вполне оценить, что я в Валуеве потерял и как много я ему обязан был во всех самых важных частях моей умственной деятельности. Во многом он был моей совестью, не позволяя мне ни слабеть, ни предаваться излишнему преобладанию сухого и логического анализа, к которому я по своей природе склонен. Если что-нибудь во мне ценят друзья, то я хотел бы, чтобы они знали, что в продолжение целых семи лет дружба Валуева постоянно работала над исправлением дурного и укреплением хорошего во мне».

Валуев дал первый внешний толчок прозаическим писаниям Хомякова, который до тех пор, кроме двух незначительных статей, ничего не писал в прозе. Будучи ежедневным свидетелем того, как Алексей Степанович расточает в разговоре сокровища своего ума и познаний, Валуев стал требовать от Хомякова, чтобы он записывал то, что говорил и взял с него честное слово, что он один час в день будет писать. На первый раз он даже запер своего старшего друга на ключ в его кабинете. Так положено было начало знаменитым "Запискам по всемирной истории" Хомякова.

Работа над этим фундаментальным трудом началась в период 1838-1839 годах и продолжалась до самой смерти литератора. Как-то раз Гоголь застал его за писанием и, заглянув в тетрадь, увидал в ней имя Семирамиды; он сказал кому-то, что Хомяков пишет Семирамиду. Так это название и осталось за этой работой, и впоследствии сам Хомяков иначе её и не называл. Записки эти он вел в продолжение всей своей жизни, свято исполняя данное покойному другу Валуеву слово.

Этот обширный труд, представляющий собственно подробную схему всемирной истории, заключает в себе бесчисленное множество новых и светлых мыслей. Он заключает в себя основные положения славянофильства. Некоторым из этих мыслей суждено было войти в науку много лет спустя. С этой точки зрения "Записки" Хомякова - богатый источник для будущих историков, которые будут изумляться необычной силе его исторического провидения, часто на основании самых скудных данных угадывавшего то, что долго скрывалось от официальной науки.

Основная идея философа заключалась в том, что Россия имеет особое историческое предназначение. В нем нет ничего схожего с западным, более того, западное – России чуждо, поскольку она взросла на высшем – духовном – принципе. По мнению Хомякова, чтобы возродить действительную Россию, следовало отказаться от навязанного западного мышления – слишком узкого, чтобы быть достойным русского человека. Оторванная от исторической почвы в еще допетровские времена, Русь пошла по иному пути и перестала быть прежней – святой и православной. В программной статье «О старом и новом» он рассуждал: «Что лучше, старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в её теперешнюю организацию?.. Много ли она утратила своих коренных начал и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?». В тезисах Хомякова прослеживалась глубокая религиозность, привитая в детстве и оставшаяся в его сердце до самой смерти.

Апеллируя к векам русской истории, Алексей Степанович активно защищал крестьянскую общину, которую он ясно представлял себе в качестве отправной точки развития гражданского мира, и требовал отмены крепостного права и освобождения крестьян с землей. Жизнь общины он видел в полусоциалистическом укладе и писал:
«Рабовладелец всегда бывает более развращен, чем раб; христианин может быть рабом, но не может быть рабовладельцем».

«Семирамида» — труд, работу над которым Хомяков вел до самой смерти (более 20 лет) и, к сожалению, не успел завершить, рассказывал читателю о течении мировой истории под тем углом, под которым его видел автор. А видел он историю в постоянной многовековой борьбе двух духовных начал, каждое из которых олицетворяло антагонистические составляющие жизни: «иранское» начало было символом духовности, а «кушитское» — «преобладанием вещественной необходимости». В своих оценках мыслитель некатегоричен, поскольку «история не знает чистых племен и чистых религий», но отмечает, что русский народ вплоть до XIX века сохранил иранский культурный и религиозный типы, а Европа - пришла к кушитскому. Идеалом для Хомякова стала древнерусская соборность, которая, как он считал, обязательно должна быть воскрешена.

Политика, по словам философа, не представляла для него никакого интереса, и в дебри рассуждений на эту тему он никогда не заходил, однако отмечал, что единственная форма правления, которая приемлема для России – самодержавие, согласованное с народным представительством и широкой гласностью. Политические строи Запада Хомяков яростно отвергал, называя их продуктами «ложного развития». Впрочем, нельзя обвинять философа в консерватизме – он выступал за реформирование России и видел основой нового государства не право, как на Западе, а чистую русскую нравственность: «Всякое общество находится в постоянном движении; иногда это движение быстро и поражает глаза даже не слишком опытного наблюдателя, иногда крайне медленно и едва уловимо самым внимательным наблюдением. Полный застой невозможен, движение необходимо, но, когда оно не есть успех, оно есть падение. Таков всеобщий закон».

Личная религиозность Хомякова сильно повлияла на направление его философии. Соборность не просто так идеализировалась философом – он видел в ней высшее единение народа, его силу и мощь. Алексей Степанович писал: «Все глубочайшие истины мысли, вся высшая правда вольного стремления доступна только разуму, внутри себя устроенному в полном нравственном согласии с всесущим разумом, и ему одному открыты невидимые тайны вещей божеских и человеческих».

Хомяков был сторонником идеи того, что прозрение приходит вместе с любовью, и невозможно познать истину посредством измышлений – она открывается только через веру: «Там только сила, где любовь, а любовь там, где личная свобода». Несколько писем были посвящены резкой критике филиокве – учению Римско-католической Церкви об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына. Свои точки зрения он яро отстаивал в переписке с Иваном Гагариным – членом ордена иезуитов и «Кружка шестнадцати» — общества оппозиционно настроенной молодежи, в которое, к слову сказать, входил и великий поэт М. Ю. Лермонтов, а также активно переписывался с протестантами и папистами, разделяя в своих рассуждениях Церковь на видимую и невидимую, ветхозаветную и новозаветную.

"Семирамида" осталась незавершенной, но, к счастью, одновременно Хомяков писал и выпускал статьи и очерки на данную тематику. Он активно сотрудничал с разными периодическими изданиями – среди них «Москвитянин», «Московский сборник» и «Русская беседа». За двадцать лет с 1840 по 1860 год он в сущности написал много и успел, в большей или меньшей степени, высказаться по всем занимавшим его вопросам; но, считая свои статьи случайным выражением мыслей, он никогда не думал о приведении их в какую бы то ни было систему. Однако «Записки» свои он вел, придерживаясь строгого, наперед обдуманного плана, и только одно это его произведение и носит характер сочинения систематического, тогда как отдельные статьи являются как бы эпизодами его умственной деятельности.

Значение "Записок" прекрасно выяснено в предисловии к ним, написанном их издателем А. Ф. Гильфердингом, которого Алексей Степанович высоко ценил. Гильфердинг так передает, со слов самого Хомякова, его взгляд на научное значение своего труда: «Все книги о всемирной истории, говорил он, кажутся ему совершенно неудовлетворительными; они грешат тем, что история рассматривается в них с чисто внешней стороны и притом крайне односторонне. Односторонность в них во-первых та, что история, хотя и называется всемирною, сосредоточивается почти исключительно в народах Европейских, великая же и тысячелетняя историческая жизнь других племен земного шара отодвигается на задний план и притом не приводится ни в какую органическую связь с судьбами привилегированных, так сказать, народов Европы. Во вторых, между народами Европы выводятся на сцену лишь народы классической древности и западного мира, громадное же племя Славянское оставляется в тени, и роль его также не связывается с общим ходом мировой жизни. Внешний же, механический характер имеют книги о всемирной истории главнейшим образом потому, что они слишком мало понимают и ценят то начало, которое существеннейшим образом обусловливает строй человеческого общества и его внутренние стремления, именно религию. Итак, Хомяков поставил себе задачею изложить схему, каким образом всемирная история должна быть написана, чтобы, во-первых, жизнь всех племен земного шара была поставлена в надлежащее отношение; чтобы, во-вторых, Славянскому племени возвращено было подобающе ему место, и чтобы, в-третьих, видно было действие тех внутренних сил, которыми обусловливался ход исторического развития разных народов, и в особенности главнейшей из этих сил - религии».

***
Среди всеобщей вражды, славянофилам приходилось крепко держаться вместе. И действительно, круг их был совсем не велик, но зато неразрывен. Хомяков, бывший его душою и средоточием, особенно заботился о молодежи. Трогательны его письма в Петербург к А. В. Веневитинову и к графине А. Д. Блудовой, которых он просит не оставить без поддержки ехавших туда юных москвичей. Он вечно за кого-нибудь хлопотал, последовательно снаряжая в Петербург А. Н. Попова, Ю. Ф. Самарина, К. А. Коссовича, К. Д. Кавелина. Последнего, несмотря на разность их мнений, он искренно любил. Хомяков принадлежал к немногим людям, сразу оценившим Гоголя. И помимо отношения к нему, как к художнику, Алексей Степанович полюбил его как человека и остался ему верным другом до конца. Гоголь был крестным отцом младшего его сына Николая.

Хомяков всем своим существом чувствовал необходимость дружной и систематической работы. В 1846 году он писал Самарину: «Надобно и непременно надобно вырабатывать все мысли, все стороны жизни, всю науку. Надобно переделать все наше просвещение, и только общий, постоянный и горячий труд могут это сделать». Вместе с тем, он писал другому соратнику, А. Н. Попову: "Воспитание общества только что начинается, а покуда оно не подвинулось сколько-нибудь, никакого пути быть не может. Из наших многие начинают сомневаться в успехе самого этого воспитания: они говорят, и по видимому справедливо, что число западников растет не по дням, а по часам, а наши приобретения ничтожны. Это видимая правда и действительная ложь. Вот мое объяснение. Мысль распространяется, как мода. Начинается с десяти герцогинь, идет к тысяче дам салонных и падает в удел сотне тысяч горничных и гризеток: числительное приобретение и действительный упадок. Тоже и с мыслию: она переходит от десятка душ герцогинь к сотне горничных душ. Без слепоты нельзя не признать, что старая западная мысль сделалась нарядом всего горничного мира; но без пристрастия нельзя отрицать и того, что мы много выиграли места в душевной аристократии».

Хомяков резко восставал против всякого насилия, в каком бы виде оно ни проявлялось, ограничивая  борьбу областью духа и мысли. Он писал K. С. Аксакову.
 
Певец-пастух на подвиг ратный
Не брал ни тяжкого меча,
Ни шлема, ни брани булатной,
Ни лат с Саулова плеча;
 
Но, духом Божьим осененный,
Он в поле брал кремень простой -
И падал враг иноплеменный,
Сверкая и гремя броней.
 
И ты, когда на битву с ложью
Восстанет правда дум святых,
Не налагай на правду Божью
Гнилую тягость лат земных.
 
Доспех Саула ей окова,
Ей царский тягостен шелом;
Ея оружье - Божье слово,
А Божье слово - Божий гром.

Мало того, Хомяков считал, что употребление внешних средств в духовной борьбе часто бывает гибельно для проповедуемой идеи. В одном месте своих «Записок» он говорит: «Костер мученика - торжество веры, крестовый поход - её могила».

Вместе с тем Хомяков с возмущением относился к коленопреклоненному отношению России к Европе. В его голове не укладывалось, как великий народ, хранитель святого православия может с обожанием взирать на разлагающийся Запад. И, конечно, он видел в этом причину оскорбительных в адрес русских заявлений в Европе – в том, что русский народ сам словно признавал свою отсталость. Он неизменно подчеркивал, что односторонний и ограниченный рационализм, всегда господствовавший на Западе, неизменно погубит эти державы.

«Для Хомякова,- говорил А. И. Кошелев,- вера Христова была не доктриною и не каким-либо установлением: для него она была жизнью, всецело обхватывавшею все его существо».  «Хомяков жил в Церкви», сказал про него Ю. Ф. Самарин в своем превосходном предисловии к богословским его сочинениям. Сознание непосредственного общения молитвы со всеми братьями по вере никогда его не покидало. Это чувство всего сильнее овладевало им в часы ночного уединения. Хомяков писал:
Спала ночь с померкшей вышины,
В небе сумрак, над землею тени,
И под кровом темной тишины
Бродит сонм обманчивых видений.
 
Ты вставай, во мраке спящий брат!
Освяти молитвой час полночи:
Божьи духи землю сторожат,
Звезды светят словно Божьи очи.
 
Ты вставай, во мраке спящий брат!
Разорви ночных обманов сети:
В городах к заутрене звонят,
В Божью церковь идут Божьи дети.
 
Помолися о себе, о всех,
Для кого тяжка земная битва,
О рабах бессмысленных утех:
Верь, для всех нужна твоя молитва.
 
Ты вставай, во мраке спящий брат!
Пусть зажжется дух твой пробужденный
Так, как звезды на небе горят,
Как горит лампада пред иконой.

Ю. Самарин оказался свидетелем необычного ночного поведения Хомякова:
«Раз я жил у него в Ивановском. К нему съехалось несколько человек гостей, так что все комнаты были заняты и он перенес мою постель к себе. После ужина, после долгих разговоров, оживленных его неистощимою веселостью, мы улеглись, погасили свечи, и я заснул. Далеко за полночь я проснулся от какого-то говора в комнате. Утренняя заря едва-едва освещала ее. Не шевелясь и не подавая голоса, я начал всматриваться и вслушиваться. Он стоял на коленях перед походной своей иконой, руки были сложены крестом на подушке стула, голова покоилась на руках. До слуха моего доходили сдержанные рыдания. Это продолжалось до утра. Разумеется, я притворился спящим. На другой день он вышел к нам веселый, бодрый, с обычным добродушным своим смехом. От человека, всюду его сопровождавшего, я слышал, что это повторялось почти каждую ночь...»

Жена Хомякова Екатерина Михайловна умерла после непродолжительной болезни 26 января (7 февраля) 1852 года, оставив семерых детей. Её смерть потрясла домочадцев и всех окружающих. Потрясла она и Н. В. Гоголя, который наутро после первой панихиды сказал А. С. Хомякову: «Все для меня кончено». Дочь Хомякова, Мария, со слов отца вспоминала, что Гоголь только одной Екатерине Михайловне мог откровенно рассказать, что он чувствовал во время путешествия в Святую землю.

В 1860 году А. Хомяков занимался лечением крестьян от эпидемии холеры, заразился и очень быстро болезнь его сломила. Скончался Алексей Степанович 23 сентября (5 октября) 1860 года в своем родовом селе Спешнево-Ивановском, после чего его прах был перевезен в Москву и погребен на кладбище Свято-Данилова монастыря. В 1931 году прах Хомякова перенесли на Новодевичье кладбище. И, по некоторым данным, когда тело Алексея Степановича эксгумировали, оно оказалось нетленным. На основании этого некоторые исследователи жизни и творчества великого русского философа говорили о необходимости его канонизации. Однако, как известно, Церковь не считает это обстоятельство непрекословным основанием для канонизации.

Список литературы:
1.Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. 1912.
2.Зеньковский В. Начало «славянофильства». А. С. Хомяков. 1948.
3.Кошелев В. Алексей Степанович Хомяков. М., 2001.
4.Лясковский В. Н. Алексей Степанович Хомяков, его жизнь и сочинения // Русский Архив. — М.: Университетская типография, 1896.
5.Муравьёв Вл. А. С. Хомяков. 1988.
6.Протодиакон Владимир Цуриков. А. С. Хомяков: Поэт, Философ, Теолог. — Джорданвилль, 2004.
7.Хомяков А.С. Полное собрание сочинений, 3-е изд., доп. В 8-и томах. - Москва : Унив. тип., 1886-1900.