Я и партия

Я и партия (КПСС)
detektive

   Впервые мне вступить, точнее подумать о вступлении, предложили ещё в армии. Однажды ярким солнечным деньком (а в Венгрии много солнечных дней, в отличии от хмурого Подмосковья) ко мне как-то неожиданно подкатился замполит части, капитан (фамилию, к сожалению, уже подзабыл). «Жданов?» «Так точно, товарищ капитан» «Ну, как служится?» «Да всё нормально». А сам стою и думаю, с чего бы он вдруг заинтересовался мною?  Вроде бы ничего не натворил, хотя служил дисциплинировано, получил звание младший сержант, видимо как поощрение, похлопотал Инженер Эскадрильи, у которого я состоял в помощниках. А замполит говорит дальше: «Я посмотрел Ваше дело» («Опа! На меня оказывается дело есть!»). «А Вы не задумывались о вступлении в партию?» «Если честно, то пока не задумывался» «Я Вам очень советую подумать, у Вас вся жизнь впереди….». Ну и так далее. Я ему пробормотал типа «Хорошо» и он отъехал от меня. Закурил и целых 10 минут стоял и мучился над его предложением. Дня через два ко мне буквально подбежал сержант по фамилии Волков и наседая на меня сказал: «А правда, что тебе предложили вступать в партию? «Замполит подходил, предложил подумать», « И ты что, отказался?». Я молчал. Он мне: «Дурак! Я уже полгода хожу вокруг него, мне осенью увольняться, а он не зовёт! А ты дурак!». Я молчал. Он отвалил.  Я молчал. А потом жизнь пошла своим чередом. К замполиту я не пошёл, он ко мне тоже больше не подходил. (Наверное, верного Волкова принял). Так я и демобилизовался из армии беспартийным. Правда об этом не горевал, попросту забыл! Юность, столько интересного было!

    Об этом случае я вспомнил когда уже учился в институте. На втором курсе ко мне подошёл Сашка (стоит перед глазами, фамилию вспомнить не могу, что-то вроде Колесников… зато помню, что он был в светло- коричневом замшевом пиджаке, который привёз, как он рассказывал, из Болгарии, где был в стройотряде), секретарь комсомольской организации факультета и тоже заговорил о партии. Я ему рассказал про армию. Он удивился, что я к такому сильному предложению отнёсся индифферентно, сказал, что он вступил как раз в армии. Он подходил ко мне на эту тему ещё пару раз, в том числе и в общаге вечерком, где мы жили. Короче, поскольку я не рвался, он от меня постепенно отстал. В МВТУ было столько интересного, да ещё всё время жениться хотелось! Какая партия?! Про неё и не думалось (как потом понял – а зря, умные люди везде поспевали!)

   На компрессорной станции (КС) Ногинск, где я начал работать по распределению (1981год), через неделю после начала работы подошла девушка и спросила, когда можно заплатить комсомольские взносы. Я сильно удивился: «А я то тут при чём?» «Лобачев сказал, что вы теперь секретарь комсомольской организации управления» (Лобачёв – секретарь парторганизации). Я, конечно, был удивлён: никто не избирал и даже не предупреждал. Ну, секретарь, так секретарь. Пару раз ездил на комсомольские семинары, которые организовывал горком комсомола. Приблизительно через год ко мне подошёл Лобачёв и сухо сообщил, что мне пора «двигать в партию. Ищи трёх комсомольцев и пиши заявление.» «А зачем трёх комсомольцев?» «Так положено, такая разнарядка пришла: один инженер и три рабочих». Я, конечно, тогда ни про рабочих-комсомольцев, ни про разнарядки ничего не знал и не слышал. Пошёл к Усошину посоветоваться. Володя, услышав это, засмеялся и сказал: «Решать тебе. Если хочешь быть вечным сменным инженером, как Богомолов, то не вступай. Если хочешь расти дальше, то….А для чего мы учились?!». «Володь, а где же мне взять аж трёх рабочих-комсомольцев?» «Будем искать», ответил Владимир Аполлонович. Через какое-то время я поехал по делам в горком комсомола и там мне сказали: мы тебе поможем, организуем «льготу: вместо трёх рабочих – двух». В итоге так и получилось, «заяву приняли с двумями» рабочими. Но как я их нашёл?! Однажды, после какой-то маёвки пошли, как обычно, в лес жарить «синих курей». «Приняли на грудь», как положено и я сидел, плечо в плечо, с электриком по имени Серёга, тёзкой. И он был чем-то сильно расстроен, а я его успокаивал. И вдруг меня осенило: «Серёга, пойдём со мной в партию!» и услышал: «Фёдорыч, за тобой хоть на край света!». Я не поленился, сбегал за чистым листом бумаги, и пока он был «тёплый», продиктовал заявление, спрятал аккуратно листок, выпили с тёзкой ещё по пять капель и запели «Дорогой длинною да с песней звонкою…».  Ещё через неделю, когда ждали автобус, чтобы ехать после работы домой, ко мне подошёл шофёр Коля и попросился в компанию. Сказал, что работать здесь надоело, он давно хочет в «Совтрансавто» (они возили грузы за рубеж), а там берут только партийных. Я, понятное дело, с  удовольствием согласился и он уже на следующий день принёс «маляву» в партию. Я отнёс все три заявления Лобачёву, он как-то там всё оформил и через какое-то время вручил нам книжки «Кандидатов в члены КПСС» и сказал, что кандидатский срок – год и если покажешь себя с хорошей стороны (т.е. не будет нарушений трудовой дисциплины, приводов в милицию и т.п.), то тогда примут в партию. Вот здесь я и вспомнил и армию и институт, когда предлагали вступить в партию (одному, без рабочих), но увы, молодо-зелено, думалось о другом.
Когда до окончания года оставалось не сильно много времени, Усошин, который в это время уже работал в Мострангазе предложил мне должность начальника газокомпрессорной службы (ГКС) в Яхроме. Я, хоть с некоторыми колебаниями, согласился. Для меня это было заметным повышением по службе: КС «Яхрома» была отдельной промплощадкой, 75 человек народа, автотехника, ну и т.д. Но когда я пришёл в Солнечногорский горком КПСС вставать на учёт, то там мне неожиданно сказали, что кандидатский стаж в Ногинске здесь в учёт не идёт и  отсчёт пойдёт заново, с нуля. Я был этим поражён, но спорить (с горкомом!) не стал. Мне выдали новую кандидатскую книжку и велели регулярно платить взносы. Я ехал домой и думал: «Ни фига себе, там платил почти год и здесь платить ещё год! Но делать было нечего, стал платить (хорошо, что было с чего: оклад стал выше!). 
В 1985 году меня, опять по предложению В.А.Усошина пригласили на работу в Министерство газовой промышленности СССР. Причём, когда я с будущими коллегами был у начальника Управления Курченкова В.Г. и уже собирались выходить от него, он вдруг спросил у меня: «А ты член партии?», «Через месяц заканчивается кандидатский срок», «Ну вот, вступишь – и приходи». На том и порешили.

   В мае этого же года Горбачёв издал «сухой закон», а в конце мая наш начальник ЛПУ Густарёв Г.В. собрал начальников служб, чтобы отметить прямо на территории ЛПУ своё 60-летие. Собрались, столы накрыты, как положено по русскому обычаю, сидим поздравляем, говорим хорошие слова про юбиляра, он улыбается, благодарит. Обстановка спокойная, даже полувесёлая. Вдруг кто-то его спрашивает: «Георгий Васильевич, а Вы знаете, что «сухой закон» вышел, а мы здесь сидим, отмечаем?!». ГВ: «Так он же вступает в силу с 15 июня, а сегодня только 28 мая, так что ничего страшного». Около 20 часов вечера я подошёл к ГВ, ещё раз поздравил, поблагодарил и сказал, что пора бы отчаливать, мне домой ехать километров 80. Он тоже поблагодарил меня и сказал «Да, давай езжай, не забудь завтра на работу». Вот здесь и начинается detective. Когда выходил из ЛПУ, на проходной столкнулся с нарядом милиции, чему немало удивился. Домой ехал (у меня был служебный УАЗик с водителем) в большой, понимаешь, задумчивости и даже тревоге. Наряд милиции, за кем, зачем?! С юбилеем начальника я это не связал. На следующий день утром я, конечно, позвонил в управление и мне сказали ошеломляющую новость. Наряд милиции прислал Солнечногорский горком партии, а туда кто-то позвонил. Подозревают одного ВОХРа, который почему-то «точил зуб» на начальника. Горком решил, видимо, «перебдеть» в связи с Указом и направил ментов. Наряд всех отмечающих переписал. «И тебя записали, так что ты не волнуйся, все мы теперь на учёте», сказала мне главбух Юлия Александровна. Ни фига себе, подумал я, мне скоро в партию вступать, а здесь такой подарочек. Я слегка расстроился, но делать было нечего. Что будет, то будет, подумал я! Буквально через неделю-полторы мне позвонили и велели прибыть такого-то числа к 11-и часам в горком для вступления в партию. Форма одежды – парадная. Приезжаю я в горком, а перед ним на лавке сидит Густарёв. Я поздоровался с начальником и сказал, что не ожидал его здесь увидеть. Георгий Васильевич был явно расстроен, день был жаркий и он вытирал огромным платком пот на лице и макушке. Он раздражённо махнул рукой: «Вызвали!». И немного помолчав и посмотрев на меня, добавил «По тому случаю!» «А ты чего?». «А мне позвонили и пригласили на 11-ть часов, в партию вступать». Густарёв удивлённо вскинул брови: «Какая партия, ошалел что ли?!». Я стоял в растерянности: «Георгий Васильевич, ну что будет, то будет». Он ничего не ответил, потому что в этот момент его позвали. Он тяжело поднялся, что то сказал в русских выражениях и не торопясь пошёл. Я сел на его место, закурил, и подумал: надо же так: в армии не стал вступать, в институте тоже, а когда подошло время, такой курьёз! Через полчаса Густарёв появился, красный как рак, потный и злой. «Иди, тебя зовут». Я встал, а он плюхнулся на лавку. «Ну надо же так!» и он длинно выматерился. «Всё вспомнили: и «Волгу», которую я после Афгана купил и баню. Всё!» Я: «И чего?» «Выговор с занесением! За сорок лет партстажа одни благодарности были! А здесь…». И он опять длинно выругался. Я, сдерживая, волнение, пошёл…на Голгофу… Когда я вошёл в зал, там было душно, два ряда столов, человек пятнадцать народа, все в полголоса говорили. Молодая женщина, видимо секретарь этого собрания, взяла листок бумаги и зачитала «Жданов Сергей Фёдорович…. Далее моя характеристика…Какие будут вопросы к тов. Жданову?». Два деда оживились и задали по паре вопросов из Устава КПСС. Я старался как можно точнее отвечать, они меня поправляли. Я соглашался. Потом стало тихо. На тишину отозвался мужик в пиджаке, белой рубашке и галстуке, на вид – под 50. Он сидел за отдельным столом, когда я отвечал на вопросы, не слушал, потому что что-то горячо обсуждал с соседом. «Так… будут ещё вопросы к товарищу… Он довольно долго искал мою фамилию.   Секретарь быстро подложила ему мою характеристику. Он ей кивнул и сказал: «Товарищу Жданову». Один из дедов ему ответил: «На вопросы ответил. Но устав надо знать подучить!» Мужик встал, подошёл ко мне и пожимая руку сказал: «Товарищ Жданов, поздравляем со вступлением в ряды членов КПСС. Надеемся, что будете достойным членом…». Я поблагодарил. До меня стало доходить, что передо мной, видимо, секретарь Солнечногорского горкома партии. «Когда будут оформлены документы, мы вас вызовем». Я ещё раз поблагодарил, понял, что я свободен, повернулся и неспеша побрёл к выходу. Когда вышел на улицу, обнаружил, что я мокрый от пота. К моему большому удивлению, Густарёв по-прежнему сидел на лавке.  К этому времени он видимо уже несколько успокоился, поэтому тихо спросил: «Ну как?». Я присел на краешек лавки, вытер пот и неспеша рассказал как было. Георгий Васильевич был немало и откровенно удивлён: «Да, тебе сильно повезло. Перед ним (секретарём горкома)   лежал список. Он мне его показывал, тряс перед носом. Я первый и все остальные. И там был ты. Ну ладно, хоть тебе повезло». Он встал и пошёл к машине. Потом обернулся: «Тебя подвезти?». Я поблагодарил и сказал, что поеду на КС. Мы разошлись.
Когда я получил партбилет, я позвонил в Министерство и мне буквально через неделю прислали Приказ о переводе в Управление по транспортировке газа (Упртрансгаз). Я не задерживаясь перешёл и начал осваиваться. Начальник Управления Курченков Владимир Григорьевич пообещал мне квартиру быстро, в Коммунарке. Но, к сожалению, всё пошло не так как хотелось. Мне пришлось три года ездить из Дмитрова в Москву на улицу Строителей, в Министерство, а это 2,5 часа в одну сторону!. И три года я ходил на партсобрания, партхозактив и т.п. Партсобрания проводились после окончания работы (это было строго). А она, работа, заканчивалась в 18 часов. А собрания меньше двух часов никогда не бывали, а потом надо было ехать домой. Приезжал совсем поздно, никакой. Конституция моя такая, что если я лёг поздно, не в своё время (я жаворонок), засыпаю тяжело или не засыпаю. На следующий день – разбитый, соображаю плохо. День пропал! А собрания – один-два раза в месяц – железно, да ещё приходилось иногда после работы задерживаться из-за срочных заданий (а в Министерстве это было обычное дело!). Поэтому, когда в 1988 году Горбачёв опубликовал новый устав КПСС, а там был (до сих пор помню!) пункт 6 о свободном выходе из партии, я как только прочитал его, не задумываясь написал заявление о выходе из партии и отнёс его секретарю «кустовой» парторганизации.

   Вторя часть  detektive
Он, как только прочитал заявление, начал на меня сразу орать, что я негодяй и всё такое прочее. В этот же день он собрал срочное партсобрание, где моё заявление гневно осудили, мои слова практически никто не слушал, в объяснения не вникали. Правда, и решения никакого не приняли (кроме: руки мне не подавать, со мной не здороваться), так как это был первый такой прецендент, что в стране начались какие-то изменения, связанные с «перестройкой», никто из партийцев не верил. Моё заявление передали в партком Министерства (который тогда имел высокий статус – практически райком партии. Кто побывал в партии – знает, о чём я говорю.) на следующий день, прямо с утра мне позвонил замсекретаря парткома Харитонов и приказал немедленно зайти к нему. Кричать он на меня начал, едва я начал приоткрывать дверь, причём только в русских четырёх и пятиэтажных выражениях. Это меня и больше всего задело, я даже попытался его урезонить, чем вызвал бурю гнева. Сейчас вспоминать это – кажется даже несколько смешным, но тогда мне было явно не до смеха. Он потребовал немедленно отдать ему партбилет, но я сказал, что его у меня с собой нет. «Как нет?!» снова заорал он и практически вытолкал меня из кабинета. Как закончился день – не помню. Приехав домой, в Дмитров, я ничего не говоря супруге, выпил, не закусывая, три рюмки водки подряд, чем её сильно удивил и расстроил. «Что случилось?» тихо спросила она. Меня быстро «развезло» и я ей всё рассказал.  К моему большому удивлению (хотя довольно быстро стало «фиолетово», опьянел!) она начала плакать, приговаривая, что «ты погубил себя и нас, и квартиры мы теперь не получим, ну и т.д.». В гнуснейшем состоянии я завалился (спать!). Вставал я каждое утро в 5-30, в 6-15 – электричка до Савёловского, потом автобусом до метро «Новослободская», на метро до «Университета» и далее 10 мин до Министерства. Утром следующего дня я приволокся на работу, и начал что-то делать. Настроение было, мягко говоря, скверное. После слёз супруги, я понял, что сделал глупость. Но, как говорится, слово не воробей…На удивление, день прошёл тихо, следующий – тоже. Ко мне никто не приставал, кроме остряков, с мелкими и ехидными вопросиками. Я, в основном, подавленно молчал. «Кустовой» секретарь, встретив меня в коридоре (мы работали на одном этаже), демонстративно отвернулся. «Пошёл ты…» мысленно ругнулся я. И так прошла неделя, может две. Про меня как будто забыли.   
И тут началось такое, как пел Высоцкий, не опишешь в словах. Я имею ввиду, в стране! Ельцин, на 28 съезде КПСС положил партбилет на трибуну и демонстративно вышел из зала. Я это смотрел по телеку и закричал супруге: «Смотри Ельцин вышел из партии!». Немного позже это же повторил Виктор Степанович Черномырдин!. Я понял, что парткому сейчас не до меня, поскольку в стране творилось что-то невообразимое! Но я вышел из партии раньше их, возможно одним из первых в стране, официально. Правда, не политическим соображениям, а вполне по домашним, бытовым и психологическим.
С того момента теперь прошло много времени. Я вспоминаю «С улыбкой о былом» (См. Проза.ру). Партбилет члена КПСС так и остался у меня, лежит в архиве.
С комприветом (или просто – с Приветом!) ЖСФ.