Изворотливый хлеборез
Григорий Козогин – рядовой-первогодок – в первый раз заступил в караул. Этот новый факт в его солдатской жизни не вызвал у него никаких эмоций, так как всё происходившее с ним и вокруг него он приучил себя воспринимать хладнодушно, по-философски что ли.
Именно так Григорий отреагировал, войдя в караульном помещение, на режущие ухо удары по обитым жестью дверям камер гарнизонной гауптвахты. В этот первый новогодний день она собрала до десятка «дедов» – старослужащих, – перебравших алкоголя. Эти сидельцы – по возрасту уже мужики, надевшие погоны на целых три года после длительной отсрочки от призыва в армию, – никак не могли смириться со своим заточением и рвались на свободу. Колотили в двери, не жалея сил, так что Григорию пришлось изменить своей безучастности и поневоле вспомнить благостную тишину хлеборезки, где он как выпускник кулинарного техникума хозяйничал первые полгода своей службы. Была перспектива стать поваром, но однажды проштрафился – и вот теперь он просто стрелок.
Григорий был готов отправиться на пост немедленно – лишь бы окунуться в привычную для него тишину, вырваться на свежий воздух из помещения, пропитанного застоявшимся духом солдатских портянок, грязной овчины караульных тулупов и неаппетитным запахом столовой комнаты. Но это произошло только к двадцати трём часам – у Григория была третья смена. На улице, под валенками звонко хрустел снег – значит, не меньше пятнадцати градусов мороза, прикинул он, не подозревая, что к концу смены ему очень захочется вернуться в густое, вонючее тепло караулки. Пока же, идя за разводящим на пост, до которого было не меньше полукилометра, у него даже возникло ощущение какого-то уюта и покоя, глядя, как в желтоватом свете фонарей, стоявших вдоль тропинки, протоптанной караульными к посту, густо и неспешно кружатся снежинки.
Потом он остался один. Охранять и оборонять предстояло приземистое одноэтажное строение из красного кирпича. С высоких покосившихся столбов по периметру здания свисали четыре фонаря, дававшие достаточно света, чтобы видеть из конца в конец сам охраняемый объект, но зато контрастно сгущавшие тьму за пределами своей досягаемости. Там, за забором из колючей проволоки, чернел густой чернотой по-настоящему дремучий лес.
Кромешная, жутковатая темнота… Что кроет она? – Как быть, если…? У оставшегося в одиночестве Григория сразу же возникло множество таких «если». Куда-то запропастилась его невозмутимость. Мысли хаотично сменяли друг друга. Правда, одна доминировала – о неведомой опасности, обретавшей в его воображении необычайные формы.
Наверное, он так бы и мучил себя этими вопросами и страхами все два часа в ожидании спасительной смены, если бы из-за туч не вышла Луна. К недавно испытанному чувству уюта добавилось ощущение какой-то праздничности и уверенности в себе. Уже третий день с небольшими перерывами шёл снег. В призрачном свете Старой убывающей Луны и фонарей его хлопья не спеша, живописно опускались на охраняемый объект, будто на сказочный дом, затерявшийся в лесной чаще. – Почти как на новогодних открытках,- подумал Григорий. Вскоре снег прекратился.
Медленно шагая вдоль здания, он обнаружил, что его стены испещрены надписями и рисунками. Их было несметное количество – нацарапанные, высеченные или выскобленные на этих солдатских скрижалях руками множества часовых, побывавших здесь до него. С любопытством принялся разглядывать и читать их, позабыв о своих страхах и опасениях, о времени, о необходимости «бдительно охранять и стойко оборонять порученный пост».
Там было всё: сентенции, умозаключения из наблюдений за мирозданием и казарменной жизнью, вопли и восклицания изнывающей мужской плоти, любование выковырянными из человеческого подсознания нагноениями в виде извращений и насилия. Иными словами – свидетельства чувств и представлений, владевших их авторами в разные годы и в разное время суток:
– Миру – мир, солдату – дембель, – высекли они на кирпиче. И далее:
– Бди
– От смерти ещё никто не умирал
– Бог, ты где?
– Поздравляю с облегчением, желаю здоровья
– Мечтать не вредно
– Не бойся приходить сюда, пусть боятся тебя
– Старлея Стрельцова – кастрировать
– Комбат рухнул с дуба
Привести более «креативные» мысли и суждения не позволит нравственная самоцензура.
Всё, как две тысячи лет назад в древних Помпеях! Там тоже писали на стенах:
– Еда тут – отрава
– Мы, двое лучших друзей, здесь были
– Кто любит – пусть цветет. Кто не любит – пусть пропадет
– Келад, гладиатор-фракиец, наслаждение для всех дев
– Лесбиан, ты насрал и написал «Всем привет»
– Секундий передает привет Приме, где бы она ни была. Прошу, госпожа моя,
меня любить
– Антиох и его подружка Цитера тут тусовались
Современные авторы «наскальной миниатюры» в отличие от помпейцев своих имён не оставили – понимали, что будут обвинены в порче государственного имущества, возможно, с последующими для себя денежными потерями. Однако и те и другие были одинаковы в том, что публично демонстрировали свою внутреннюю нечистоплотность. В отличие от доисторических авторов с не испорченной цивилизацией нравственностью, а потому человечных что ли, придерживавшихся приличия, даже не зная, что это такое, оставляя после себя в основном наскальные изображения животных.
В другое время Козогин, наслышанный об общественной неприязни к подзаборному творчеству и подзаборной «аналитике», – а то, что он видел, этим, наверное, и было, – возможно, не обратил бы на них внимания. Но другого способа подавить в себе тревожный невроз он не нашёл.
В ночи, где-то в лесной черноте, заголосил ночной хищник филин, применив для этого почти весь свой вокальный багаж. Он ухал, плакал, гудел, а то и вовсе хохотал, что говорило о его особой обеспокоенности. Не потому ли и взялся выражать её в пятнадцатиградусный мороз, что для него не свойственно, оторвав солдата от занимательного чтения?!
Геннадий взглянул на часы и облегчённо вздохнул – через пятнадцать минут можно ждать смену. Птица, видимо, раньше него поняла, что та уже в пути. Прикинул, что за оставшееся время будет благоразумно сходить прямо здесь по малой нужде, чтобы лишний раз не навещать провонявший караульный нужник. Решение оказалось опрометчивым. Сделав пару шагов в сторону от вытоптанной тропы, в сугроб, правая нога Геннадия неожиданно заскользила по какой-то невидимой под снегом поверхности, оказавшейся тонким, гладким листом строительного пластика, вставшего под его тяжестью на попа и обнажившего зев окопа для самообороны, в который тот и провалился.
Кто-то, решив избавить себя от чистки окопов от снега, валившего несколько дней подряд, не предполагал, что затея накрыть их выйдет боком именно для Козогина. Сослуживцы уже не раз бывали в карауле и хорошо знали их расположение. Геннадий же лишь слышал о их наличии, показать, где конкретно, никому не пришло в голову. Впрочем, казалось, нет ничего проще – выберись из окопа, а потом с улыбкой и юмором вспоминай об этом как о забавном эпизоде из армейской жизни. Не вышло! Копавшие одиночное оборонительное сооружение перестарались и его глубина оказалась не меньше ста сорока вместо нормативных ста десяти сантиметров. Козогин был ростом ровно ста шестидесяти пяти. А ещё – тяжеленный тулуп, автомат, подсумки с магазинами, гладкий пластик, соскользнувший в окоп и закрывший одну из его стенок, сугробы вокруг окопа, да и жидкая телесная конституция самого Григория – и тогда станет понятным в общем-то его незавидное положение. Будто в ловушку угодил! Несколько попыток выбраться из неё оказались безуспешными.
– Узнай сослуживцы о причине случившегося – смеху не оберёшься, – подумал он. – А от начальства жди без всяких сомнений нахлобучки. Можно было лишь позавидовать находчивости и изворотливости Григория, когда тот, изображая бдительного часового, выкричал устрашающе в адрес приближавшейся к посту смене все положенные уставные команды вплоть до угрозы применить оружие.
Недоумённому разводящему поведал, что где-то с полчаса назад услышал подозрительные звуки в лесном массиве, вспугнувшие даже тамошнюю живность. После этого он-де из предосторожности и решил занять позицию в окопе. Объяснение было убедительным. Ему помогли выбраться из окопа.
Григорий Козогин стал героем Боевого листка – караульной настенной газеты. Ему объявили благодарность, а весной, после очередной кампании по увольнению и призыву в армию, его вернули уже в ефрейторском звании в хлеборезку с перспективой занять место повара.
8 января 2021 года
Свидетельство о публикации №221010801944