Лебедь

       6.

   На сей раз случилось так, что Мокей Авдеевич сам сунулся, куда не просят…
Известно, в последнее время он зачастил по воду в далекое место, где можно послушать птиц. Сойдя с электрички, пошел к оврагу, там  был родник. Здесь подставил свой здоровенный бидон и, пока посудина наполнялась, смотрел на солнце – лучами оно  протопило лунку в кроне сосны и грело ее нежно светящийся ствол, деревянно поскрипывали березы. Звук воды перекликался с голосами синиц, дробил иногда дятел, а солнце плыло, плавилось, лучилось и ослепляло белесым утренним светом.

   Мокей Авдеевич привык к тому, что в эту пору никто не встречался, но, поднимаясь обратно, неожиданно уткнулся в фургон с надписью «Хлеб». Бросились в глаза даже карамельные обертки возле колес.

   Мокей Авдеевич прошел мимо, потом что-то повело его вернуться, он заглянул в окошко кабины. «ЛЕБЕДЬ», - первое, что пришло ему в голову. Но, вглядевшись, сообразил: нагое тело. «Убитая», - подумал он.  И вдруг обомлел: «Да это же грех содомский! Господи, до чего изощрились!»

   Потрясение его было сложным, с изрядной долей растерянности. Ведь самому Мокею Авдеевичу было заказано обыкновенное рыцарское поклонение. Ему даже вздыхать запретили. И кто?.. «Кабальеро», как выразился Скуратов. И за подобного субъекта Ниночка не то что собралась замуж, а... как бы сказать... соблазнилась жизнью метрессы. Этот солдафон и запретил Мокею Авдеевичу  в о з н и к а т ь. Ему! У которого и пороков-то настоящих нет, лишь одни недостатки.

   - И долго ты наблюдал эту сексораму? - спрашивает Маэстро, заставая старца врасплох.
   
   - Я-то думал... Разве ты не помнишь, какой конфуз был на «Руслане и Людмиле»?.. Когда в декорациях Головы застали парочку эротоманов.

   Старец, задетый тем, что его впечатления отброшены, а речь о каких-то эротоманах, нарочно говорит, что не помнит.

   - Как же так! - настаивает Маэстро. - Шум на весь театр, скандал...

   - Не помню! - отрезает Мокей Авдеевич, не желая обсуждать чужую историю.
Маэстро,  наконец,  оценивает положение:

   - А я-то сочувствовал ему, играл марш, обещал клавир... Не Самсон ты вовсе... Бабочка - вот ты кто. Капустница. Да-а.

   Мокей Авдеевич согласен на всё, пусть его порезвится, лишь бы отстал. Но не тут-то было, Скуратова уже понесло:

   - Немыслимые сочетания тонов, пыльца... Я стоял на пороге, когда она угодила в сети. Один за другим два укола ядовитой бандитки. Я готов был убить Василису. Растоптать! Ну, паука, господи, кого же еще. У нас на даче. Она от ужаса съежилась. А я взял да и помиловал коварную. Она наутек, как циркачка по канату. Скрывалась под крышей ровно два часа. Пила валерьянку, делала примочки... Да-а. Потом, ближе к вечеру, - Василиса на троне, припудренная, подтянутая. - И Скуратов, по-прежнему изумленный, - два часа, всего два часа! на восстановление сил - опять призывает: - Забудь!

   - Интересно! Она что, тебе метрику предъявляла? Может, не Василиса, а Василис?

   - Предъявляла! У пауков так заведено: прежде - любовь, а потом дамы поедают своих кавалеров. Если не хочешь быть съеденным, забудь!