Глава XIX Комбриг

Квартира казалась пустой. Неуютной. Да и сам город не принимал его. Новая должность комбрига, что получил по возвращении из Испании, не радовала. Как попал в этот дом? Зачем это всё ему? Много думал.
В невозможности найти себя в военном деле, искал других крайностей. Занялся испытанием боевых машин. Участвовал в перелётах. Видел, ощущал на себе заботу правительства. Думал, что все аресты оправданы и только улучшают обстановку, дисциплинируя молодую страну.
- Нравится мне мой новый хозяин. Молодой, энергичный, стремительный. Будто спешит жить.  Интересно, как же он будет на пенсии? – спросила дверь командарма своего друга, дверь, напротив.
- Ты думаешь он доживёт?
- Да. Я уверенна.
- Эх, везёт же тебе на бестолковых людей.
- Зачем ты так говоришь? В чём же они бестолковы?
- В том, что живут для себя.
- Вовсе нет. Для страны.
- А это и есть для себя. Для собственного благополучия. Вот, если бы они старались сохранить семью, заботились о своём будущем, оберегали то, что имеют, вот тогда да, можно было бы с уверенностью заявить, что живут для страны. А, так, одна показуха.
- Мы с тобой совершенно разные. Ты не понимаешь простых вещей.

Привык уже к этой квартире. Нравилось в ней, хотя только ночевал. Никак не мог найти вторую половину. Жил один. Сам не понимая зачем, всё же завёл себе домработницу. Готовила, убирала. Только вот, большую часть дня находясь на аэродроме, в будние дни, и всё чаще в выходные, не мог оценить её труд. Принимал, как должное тот порядок, что поддерживался в его квартире. Не будь её, все вещи потеряли бы своё положение, будучи бросаемы, где попало. Но, и тогда бы не заметил беспорядка, впрочем, как и не видел порядка. Весь был поглощён в свою работу.
Иногда, очень редко. приходили гости. Шумные, умеющие отдыхать так же, как и работать, от всей души, они не знали усталости в веселье. Жили, словно каждый день был последним. Не соблюдая назначенное для всех время, после которого никто не имел право шуметь, порою гуляли до утра. Если кто-то звонил в дверь, и просил вести себя потише, тут же был приглашаем ими для участия в празднике.

* * *

Когда-то в молодости хотела прожить свою жизнь тихо, неспешно. Считала, что чем больше дней ей подарит Бог, тем сильнее будет её любовь к нему. Не спешила взрослеть. Знала, что чем дольше будет оставаться маленькой, тем лучше подготовится к будущей жизни. Видела, как море неспешно отвоёвывает у берега территорию, и тот, в свою очередь, опять возвращает её себе. Словно растянутые во времени отливы и приливы, шла вечная борьба с сушей. Сейчас же не понимала, как можно так жить, буквально сгорая на ветру, совсем не задумываясь о том, что будет завтра. И, хоть со стороны казалось, что так же, как и все живёт сегодняшним днём, всё же постоянно переживала о будущем. Точнее никак не могла представить его себе. Всё время видя в нём некие фантастические картины быта, где нет громоздкой мебели, нет таких, как она высоких, двустворчатых дверей, где всё рассчитано на недолгое время, став мелким и недолговечным.
Наблюдала за Хосе, как звали его друзья, ничуть не опасаясь того, что, ещё, каких-то полгода назад, это имя было засекречено. Теперь же, когда весь мир знал о том, что молодая, советская страна помогала республиканской Испании, тем более по возвращении в СССР, оно постепенно стало его основным, вытеснив настоящее далеко на задний план.
Где-то в глубине души понимала, что скоро опять останется опечатанной, но не хотела верить в это, радуясь вместе со своим новым жильцом, ведь все они оставляли в ней свой маленький след.

* * *

Летели вдвоём. Обычный испытательный полёт. Двое в кабине Погода стояла безоблачная, солнце ярко светило в глаза.
Снизился.
Вспомнил тот бой в Пиренеях. Не любил солнце. Наводило на мысли о чём-то тревожном, отдавало неким лицемерием. Казалось, что обманывает его, придавая некую расслабленность.
Радовало только тогда, когда мог подняться к нему над самыми облаками, получая весь его свет, а не ту часть, что пробивалась к земле. Хотелось видеть и обретать его целиком, без всяких ограничений. Ценил за это высотные полёты. Но, не любая техника способна была работать на таких высотах. Двигателям не хватало кислорода. За это и любил горы. Там, облака спускаются ниже.
Этот полёт рассчитан был на не более суток. Вылетев рано утром, должны приземлиться так же, на рассвете, догнав его, двигаясь навстречу кручению земли. Шли над Уральскими горами.
С детства хотел стать лётчиком. Поступил в школу планеристов. Один раз даже чуть было не разбился, врезавшись в гору. Отделался ушибами. С планером же дела обстояли хуже. Плоскости отвалились. Фюзеляж сломался пополам. Чинили два месяца. Было стыдно за свою неопытность, хотя и инструктор признал, что виной этому послужил резко изменившийся южный ветер.
 Но, не испугался. Рвался в небо.
Затем лётная школа. Первый полёт без инструктора.
Запомнил на всю жизнь это падение. Тогда остался жив. Зачем? Что довелось ему сделать для страны за все эти подаренные ему свыше годы? Вспоминал каждый день, перебирал их в памяти, словно драгоценные бусинки на ожерелье мамы. Одевала редко, по праздникам. Жемчужное, переливалось перламутром. Детство. Листал в памяти и его дни.
Захотелось кофе. Достал термос. Налил. Сделал глоток. Стало легче. Летели над самыми облаками. Раннее солнце ещё скрывалось наполовину за облачностью. Невольно произнёс:
- Пограничная ситуация.
- Что? – не понял второй пилот.
- Ни утро, ни день. Странно. Не могу почувствовать настроение. Непонятное ощущение. Будто между жизнью и смертью.
- Ерунда.
- Что? - не расслышал за гулом моторов, из-за плохой звукоизоляции кабины пилотов.
- Глупости всё это, говорю! Мы летим, и это уже прекрасно.
Вспомнил ощущение риска, что не покидало его каждый раз, перед очередным, новым боевым заданием.
Поймав в купол раскрывшегося парашюта, большой кусок хранящего в себе лучи солнца облака, спускался с ним медленно вниз. С нетерпением ждал, когда же закончится серая пелена облачности. Где-то впереди возникла вспышка, затем догнал грохот от взрыва. Это был его Чатос. Боевой друг, спаситель и соратник.
Подумалось - скоро земля.
Тут же вывалился ногами вперёд из облачности. Чёрный дым, поднимался языками пламени к небу от его, ещё совсем недавно исправной машины, теперь, на глазах превращавшейся в обугленные куски железа.
Где-то далеко под ногами, метрах в пятистах, виднелась узкая, извилистая полоска горной речки, по краям которой находилось два поселения. В одном из которых стояла старая, приземистая, каменная церковь. Как всё же спокойно под облаками. Пусть и вечная мгла, будто перед дождём, но, словно, что-то защищает от нещадно палящего солнца. Навеянная ветром, принесённая циклоном облачность. Здесь он в безопасности, защищён от автоматных очередей авиации противника. Да и сама местность, как понимал, принадлежит республиканцам.
Не страшился смерти. Но, боялся попасть в плен. Знал, что будет расстрелян фалангистами на месте, как многие другие сбитые, попавшие в плен лётчики. Не сама смерть пугала его, а тот нелепый, такой быстрый после всех перенесённых рисков конец. С какого-то момента, попав под прицел тупых националистов, мог лишиться будущего, которое было необходимо ему для жизни. Не мог не бороться. Не понимал, чем будет заниматься там, на том свете, если он конечно всё же существует.

- Командир, барахлит левый двигатель.
- Вижу.
- Падает давление.
- Масляный насос не тянет.
- Скорее всего.
- Будем возвращаться.
- Не дотянем до своего аэродрома. Нужно искать посадку ближе.
Влетели в белоснежное облако, нырнув словно в молоко. Неожиданно, как вошли в него, так и вышли. Солнце уже еле касалось своим низом облаков, наступал день.
Правый двигатель работал стабильно, но, штурвал требовал постоянных усилий для поддержания горизонтальной составляющей полёта.
- Командир теряем высоту.

* * *

Стоял солнечный день. Это портило настроение. Хотелось пасмурного, дождливого неба. Но с самого утра облака сдуло ветром. Казалось, что-то должно произойти в этот день. Но, что именно не могла знать. Перебирала возможные варианты. Но, смешили её своей глупостью.
Мимо, толкаясь и смеясь, по лестнице пробежали в школу дети.
Опаздывают, подумала дверь командарма. Ей хотелось так же, как и им двигаться, перемещаться по городу, видеть его вымытые ночным дождём улицы. Но, будучи вынуждена всегда находиться на одном и том же месте, научилась с годами путешествовать мысленно, уже не нуждаясь в помощи ног, которых, понимала, никогда у неё не будет. Передвигалась по стране, иногда отправляясь и дальше, в другие государства. То, что никогда не видела сама, придумывала, сочиняла, иногда не попадая мысленно в правдивость сымитированной самостоятельно реальности.
Во дворе пару раз гулко гавкнула, и тут же затихла овчарка. Наверно на детей, выскочивших перед её носом из подъезда.
Этот её новый жилец, иногда пропадал на пару, тройку дней. Произносил тогда, разговаривая с кем-то по телефону, или лейтенанту, заезжавшему за ним на машине, слово полёты. Полёты, как много скрывалось за этим словом. И вот теперь, ещё вчера оно было произнесено. Но, кто его знает сколько дней могло потребовать оно. Сколько могло понадобиться на то, чтоб осуществить эти полёты? Сутки? Двое? Или …  Нет. Я не вынесу, если они продлятся дольше, впервые в жизни испугалась дверь. Но, что это? Она влюбилась в хозяина своей квартиры. Ей показалось, сейчас на мгновение, что этот человек самый настоящий из всех тех, кого видела прежде. Его улыбка, смех, горящие смелой искрой ищущего, творческого человека глаза.
Вот интересно, если бы все в этой стране были такие, как он, что бы стало с ней? Каких высот достигла? И, нужны ли были бы тогда войны? Ведь никто не осмелится напасть на неё, если она состояла из таких, как он граждан.
Гражданин.
Какое сухое слово. Но, как много в нём смысла. Это и личность, и индивидуум, и, прежде всего человек с большой буквы.

* * *

Спустились ниже облаков. Искали на карте аэродром. Ближайший находился в двухстах километрах.
- Командир, греется правый двигатель.
- Знаю.
- Не долетим. Нужно искать подходящее для посадки место.
- Хорошо. Но, надо максимально подобраться к трассе. Нам потом не взлететь, если посадим машину далеко от цивилизации.
- Может заглушим на десять минут?
- Потеряем высоту. Больше не поднимемся на одном.

* * *

 Из квартиры напротив вышел герой соцтруда. Остановился на пороге. Затем обернулся, произнёс:
- Дура! Как же ты меня достала!
Хлопнул дверью. Встал около лифта. Махнул зажатой в руку газетой и бросился пешком по лестнице вниз.
Вернулась из небытия. Спросила:
- Твои опять сорятся?
- С чего ты взяла?
- Так. Показалось.

* * *

- Впереди луга.
- Местность болотистая. Если шасси застрянет, перевернёмся.
- Надо ещё хотя бы километров пятьдесят протянуть.
Время шло медленно, ещё медленней под крылом самолёта пролетали километры.
- Судя по карте впереди леса кончаются.
- Судя по карте! Судя по карте! Знаю я эти карты. Будем садится под Ижевском.
- Там же горы!
- Зато нет леса.
Самолёт шёл вниз. С километровой высоты казалось, что впереди довольно-таки гладкий луг.
Восемьсот метров. …
Семьсот. …
Шестьсот, показывал высотомер.
- Выпускаем шасси.
- Двигатель перегрет. Хосе.
- Глуши. Дотянем так, - был спокоен, как никогда. Понимал, что это спокойствие передаётся и второму пилоту. Летали с ним в Испании. Спаслись тогда под Пиренеями. Что он, что и ноль первый, который посадил машину, сохранив самолёт.
- Габриэль, как же ты нашёл меня тогда под Хакой.
- Сам не знаю Хосе. Наверно, потому, что видел взрыв, а потом парашют, сам к тому времени приземлившись на узком клочке более-менее ровной земли склона горы.
- Неужели не посадим, - скорее утвердительно, чем с вопросом в голосе, произнёс боевой друг.
- Посадим. Хосе.
Триста. …
Двести. …
Показывал высотомер.
- Там обрыв!
- Вижу!
- Понял. Будем сажать Хосе, - сказал Габриеэль, и напел слова из песни Красное знамя:
- Аванти пополо ала рискоса
Бандера росса. Бандера росса …
- … Аванти пополо ала рискоса
Бандера росса триунферат! …  - поддержал его Хосе.

Скорость была слишком большой. Развернул самолёт боком для того, чтоб её сбросить перед касанием. И у самой земли выровнял машину, слегка взяв штурвал на себя. Жёстко столкнувшись с землёй, самолёт подпрыгнул, потом коснулся ещё раз, уже окончательно, с сильно уменьшенной, даже несколько заниженной для посадки скоростью. Рубя шасси кустарник и мелкие деревья, медленно останавливался. Не тормозилось. Обрыв стремительно приближался.
Нам не выжить, промелькнуло в голове. Баки наполовину полны. Эх, зачем только я не слил авиационный бензин. В пятидесяти метрах перед пропастью подломилась правая стойка шасси, самолёт тут же завалился на крыло, развернувшись на девяносто градусов. Теперь нёсся к обрыву боком.
- Прощай Хосе.
- Прощай, - понял, что это конец Габриэль.
За секунду до того, как корпус самолёта опрокинулся в пропасть, произошёл взрыв правого бензобака, левый уже взорвался в воздухе. Огненное облако летело с пропасти вниз, разламываясь на куски.

* * *

Сильно хлопнуло окно. Ветром рвануло занавеску.
Вот и дождь. Наконец-таки. Дождались, подумала дверь командарма. Она знала теперь наверняка, что её снова опечатают.