Глава IX Ленин в Горках

Теперь, когда проект был утверждён и вовсю велась разработка рабочей документации, что есть сил старался придать Ленину серьёзный вид. Понимал, что гипертрофированно увеличенный в размере вождь, напоминал многократно раздутую пустоту своих взглядов. Что-то было нелепое в его масштабах, словно, наоборот уменьшенный, до размеров гнома, тот терял при своей масштабности всяческий смысл, превращаясь тем самым в кусок мёртвой скалы. Но, увлёкся процессом, полюбив Ампир, подсознательно проводя аналогии с Наполеоновским периодом. Влюбился в этот искусственный для нынешнего времени умышленно реанимированный стиль. Поверил в его значимость. Забыл о таком родном и близком его сердцу Барокко.
Ампир, а ведь это всего лишь другое звучание слова империя, в которую превращалась теперь его страна. Был горд за неё, ничуть не жалел о том, что жил в доме, спроектированном им в стиле конструктивизм. Не разменивался по мелочам ради великого. В быту теперь был прост. Главное – это оставить после себя след на этой земле. И, чем он величавей и монументальней, тем больше удовлетворения от содеянного.

* * *

Проклятая болезнь. Как не вовремя. Именно сейчас, когда всё удалось, революция победила, окончательно и безоговорочно. Не верил врачам. Сперва, считая неспособными ставить правильный диагноз, русским светилам медицины. Затем, разочаровавшись в их знаниях, и иностранным. Неужели никто не в состоянии мне помочь? Неужели, встав во главе коммунистической партии, которая теперь управляет страной, мне так и не удастся в полную силу руководить ею!?
За, что мне такое наказание? И от кого оно могло последовать, если нет Бога. Может я совершил где-то ошибку? Мучительно вспоминал каждый день, начиная с 1905 года. Многое забывалось. Врач говорил тренировать мозг. Умножать и делить в уме. Но, ничего не получалось. Начав с четырёхзначных чисел, теперь ограничился двухзначными.
Тщетно.
 Не хотел, не умел никогда считать в уме. Не верил врачу. Перешёл на воспоминания. Дни, недели, месяцы, всё слиплось в его памяти в один большой кусок событий, в котором толпилась масса людей. Словно все митинги, в которых участвовал, слились в один огромный, проходящий в каком-то непонятном ему городе, с знакомыми особняками, дворцами, памятниками, будто собранными со всего мира, проглядывавшими сквозь толпу. Но, не мог понять, что это за страна, как название города. Мелькали и знакомые лица, пытался вспоминать имена. Никак не мог вспомнить. Мозг упрямо сопротивлялся. Ничего не приходило на ум. Женева? Берлин? Питер? Нет. Всё не то! Точнее от всего по чуть-чуть. Но, этого не могло быть. Никогда не приключалось с ним, чтоб быть одновременно везде и со всеми, кого, когда-либо видел, или знал в своей жизни.
Памятники Николаю второму, в разных позах; на коне, пешим, с императрицей, и, почему-то с детьми, были разбросаны по всем уголкам этой бескрайней площади. И Маркс. Один, без Энгельса, то тут, то там проступал из толпы, всё больше увеличиваясь, вырастая из неё, словно скала, высеченный в камне.
Каждый раз, как только закрывал глаза, погружался в это непонятное ему, непостижимое явление.
Приезжал Сталин. Сидел рядом. Был немногословен. Интересовался здоровьем. Словно бы чего-то хотел от него. Старался понять.
Напрягал мозг. Но, как только пытался думать, всегда погружался в этот нескончаемый митинг на бескрайней площади, который не имел ни начала, ни конца. А, теперь ещё, и виной этому был именно Иосиф, принеся с собой, словно вирус, это явление. Где-то вдали, там, где кончалась возможно толпа, куда не мог никак пробраться, продираясь сквозь неё, сорвавшись вниз с наскоро сколоченной трибуны, возникал из облаков этот неимоверно высокий, словно призрак вырастающий силуэт, какого-то строения. Нет, конечно же это был дворец. Но, какой необычный, вытянутый вверх. С фигурой, какого-то человека. Стремился высказать всё, что было на уме, быстрее закончить свою речь, и бежать, бежать туда, где виднелся этот дворец. Что это за здание? Может символ той страны, которую строил? Она влекла его к себе. Продирался через бесконечную толпу, расталкивая не пускавших его людей, так и норовящих пожать ему руку, называющих по имени, словно давно и хорошо знали.
Но, не мог, увязал в этой липкой толпе. Застревал в ней, не сделав и полноценного шага, беспомощно перебирая ногами, не касаясь земли.
Но, это же он сам.
И, как ловко подсмотрена его любимая поза! Куда же, зачем он указывает своей, устремлённой, словно в будущее рукой? Зачем же это всё? Нет, этого не может быть! Это не он. Просто кто-то очень похожий на него. И, вообще это сон. Он спит.
- Нам очень важно ваше здоровье. Партии нужен вождь… - доносились словно сквозь пелену, слова Иосифа. Зачем он здесь? Где явь, и где сон? С какой стороны реальности я нахожусь, мучительно пытался понять. Но, не мог. Слабость во всём теле, начиная с ног, и заканчивая головой наполняла его, погружая теперь уже в настоящий, послеобеденный сон. Не спал по ночам, частенько засыпал днём. Но, не на долго, и, тогда уже не видел снов. Проваливался в какую-то черноту, которая не пугала, оставляя лишь воспоминание о том, что был в некой пустоте, где никого больше нет, кроме него одного.
Неужели этот человек, в белом френче хочет построить тот дворец, с памятником в его завершении, промелькнула догадка.
Зачем!?
Ведь я так много сделал для мира, страны, её народа. Неужели он, в свою очередь способен только на то, чтоб в итоге сделать из меня шута, выставив на посмешище всем народам? И, данная идея исходит именно от этого человека.
Для чего же нужна была революция, которую удалось провернуть такими неимоверными усилиями? Неужели, только лишь для того, чтоб вся власть досталась этому хитрому, усастому горцу?
Не хотел делиться, такой непросто доставшейся ему победой. Но, чувствовал; силы оставляют его. Зачем, для чего эта, никому не нужная борьба, если всё теперь превращалось в прах?