Пархом и Фисена

    Земельные споры невозможны без каких-либо документов, а их у Пархома не было. Вернее были, но они все противоречили его поставленным целям. А цели у него были грандиозные, оккупировать земельные участки соседей, а главное оккупировать часть земельного участка своего соседа Власа Семёры. И, тут-то Пархом обратился к Фисене нарисовать ему очередной липовый план. Фисена служил в местной конторе землемером и чертежником. Это был малый, который всем своим видом напоминал полудохлого живчика на рыболовном крючке, худой, вертлявый, но суть любого предложения, где решение могло оказаться денежным, схватывал на лету. Но как говорит народная молва, хорошими делами прославиться нельзя, так же, как и честно работая жить припеваючи, то он и оказывал, с позволения своей не такой уж и высокой должности некоторые платные услуги. По поводу своей должности он говорил так: - «Не место красит человека, а человек место, да и деньги не пахнут». И он не так уж был и неправ.
   Когда Пархом обратился к нему с этим предложением, Фисена долго чесал затылок, смотрел на небо, несколько раз оборачивался, то налево, то направо, то назад будто кто-то его там ожидал. «Ты понимаешь, у меня нет сейчас времени, я купил кур, а им нечего клевать, нужно где-то доставать зерно».
    Пархом не понимая еще смысла этого Фисеновского монолога начал его убеждать, да это же ведь недолго, а у меня и самогонка есть. Фисена опять почесал затылок еще раз медленно посмотрел по сторонам: - «Ты понимаешь, у меня нет времени, я купил еще индоуток, а им тоже нечего клевать, нужно где-то доставать зерно».
  Пархом продолжал гнуть свою линию, ничего страшного, я своих бывает не кормлю целыми сутками, зато после у них аппетит зверский и растут они быстрее. Фисена почесал затылок, потерся спиной о стойку забора, интенсивно поскрёб в районе мошонки, что-то поискал в районе ягодиц и ничего серьезного там не найдя повторил уже раздраженно: - «Ты понимаешь, у меня нет времени, я купил еще и гусей, а им вообще нечего клевать, нужно где-то доставать зерно».
     Пархом остановился в недоумении: - «При чем здесь куры, гуси утки, когда человеку предлагают выпить?» Фисена опять почесал затылок, потом также тщательно почесал где-то там глубоко между ягодицами, посмотрел на безоблачное небо, посмотрел на Пархома и без обиняков выпалил: - «Ты чё, правда, дурак? Или мне люди про тебя неправду говорили. Ты работаешь начальником в колхозе, сейчас идет уборка зерна, а у меня птицу нечем кормить».
     Пархом тоже почесал затылок: - «Что же делать?»
    «Видимо люди про тебя правду говорили. Повторяю, тебе прямым текстом, ты мне привозишь машину зерна, а я тебе рисую все, что угодно».
    «Что так всё просто. Завтра же машина зерна будет. Покажи куда ссыпать».
     Пархом в это время работал в колхозном профсоюзе. После Председателя колхоза и парторга, это была третья по значимости должность в колхозе. Так как Пархом был профоргом, кому надо давал путевки в санаторий, своим приближенным выписывал премии, детишкам льготные путевки в пионерлагерь, да, мало ли, какие проблемы могли возникнуть у простого и не очень простого колхозника, так что у Пархома везде были свои люди. Для себя и своих друзей Пархом всегда умудрялся наполнять амбары зерном в первую очередь. Но если кто-то думает, что это было так просто, он глубоко ошибается. Ведь каждую машину перед выездом взвешивали и когда она приезжала на ток, взвешивали еще раз. Так что украсть по дороге хоть немного зерна, значит подставиться под уголовную статью. Чтобы безнаказанно воровать пшеницу, что, что, а насчет что-нибудь своровать у Пархома извилина, хоть и была она единственной, но в эти моменты работала четко, он со своими подельниками и придумал незамысловатую схему. Когда нужно было кому-нибудь привезти пшеницу, почему-то в это самое время ломались весы, и несколько машин, в том числе и та, своя отправлялись на ток не взвешенными. Как только такая машина выезжала с поля, Пархому делали звонок: - «Машина без веса» и он через 10-15 минут уже ожидал эту машину на дороге. К своему горбатому Запорожцу он приделал деревянный короб, куда влезали ровно полторы тонны пшеницы или другого зерна. На дороге у машины, та которая без веса приоткрывали задний борт, и пшеница тонкой струйкой текла в этот импровизированный короб. Этот процесс у Пархома был доведен до филигранности, после этой процедуры почти всегда не оставалось на земле ни зернышка, ну а если и оставалось, то местные воробьи и голуби, не успевая сказать «спасибо» весь этот компромат быстренько склевывали, а Пархом отправлялся восвояси по ранее намеченному маршруту к очередному клиенту.
    Прошло всего три дня, у Пархома на руках был новый липовый план, заверенный всеми, кого он снабдил зерном. И в тот же третий день Пархом, выпив пол-литра самогонки в семейных трусах до колен, которые ему заменяли шорты, стоя на оккупированном участке кричал соседям на всю улицу: - «Дела нужно уметь делать. Я Фисене привёз машину пшеницы, и он мне теперь любой план нарисует».
    Но судьба штука капризная. Оказалось, из-за того, что погода в этом году и летом и во время уборки была дождливая, пшеницу перед погрузкой в машины брызгали какой-то жидкостью от гниения. Естественно, такой пшеницей живность нельзя было кормить 2-3 недели, пока она не распадется на нейтральные составляющие. Пархом этого не знал, тем более этого не знал Фисена и на радостях насыпал и курам, и гусям, и индюкам и даже свиньям пшеницы от души.
   Наутро птица лежала бездыханная в одной большой кучке, а свиньи визжали как Пархом, когда его кто-нибудь дубасил. Фисена быстренько сориентировался, позвал братьев цыган, и они дохлую птицу увезли куда-то там на продажу, а всех поросят порезали и сдали перекупщикам. После этого Фисена на Пархома затаил зло и в конторе предупредил, у Пархома бумажки фальшивые, чтобы никто их не принимал.
   Пархом ничего этого не зная, счастливый приперся в Правление колхоза, но там ему доходчиво объяснили про его фальшивки, но так как он там был парень свой, то ему посоветовали обратиться к Ульяне Йосифовне Ходосовой, такому же чертежнику, как и Фисена. Ходосова Ульяна Йосифовна, была баба не промах, калач тёртый, за свои делишки уже успела полтора года оттарабарить в женской колонии, это, не считая два условных срока, так что правила обхождения знала и работала, как ей казалось очень тонко. Здесь, наверное, нужно сказать, что раньше у нее была фамилия Ульянова, но после отсидки потенциальные клиенты всегда уточняли: - «Это та Ульянова, которая как Ленин в тюрьме сидела?» и обходили её стороной. Поэтому она посчитала разумным взять себе фамилию матери – Ходосова. Но, как это часто бывает у людей недалеких, они сначала что-то сделают, а потом думают. Все сразу и дружно начали звать её лишь по инициалам Х. У. Й. (Ходосова Ульяна Йосифовна). И те, кто приходил к ней впервые удивленно уточняли, это мужчина или женщина, а если женщина, то почему у нее мужское имя? Хотя она работала, как ей самой казалось умно и тонко, но почему-то всегда попадала впросак, не было ни одного ее проекта, который бы не приходилось переделывать. Деньги она брала наперед и никогда не отдавала, сказывался опыт, приобретенный на зоне. Никто не знает, как это началось, но все, кто приходил к ней переделывать ее чертежи к её инициалам прибавляли ещё частицу «ло», а всё вместе в среднем роде, и так в среднем роде ее все и звали: кто ее знал, и кто не знал. Всем была интересна ее реакция, особенно когда она была или с похмелья, или с подпития, тогда она громко и от души крыла всех трехэтажным матом, а из соседнего кабинета кто-нибудь будничным голосом спрашивал, кого это сегодня наша Ху…ло так громко зовет? Она обижалась, ругалась ещё громче, но всех это только раззадоривало и веселило, и ее начинали звать по вновь приобретенному имени ещё чаще, еще громче и по поводу, и без повода.
   Но когда к ней пришел Пархом знакомиться, она только что похмелилась и была в хорошем расположении духа.  И даже пообещала ему помочь узаконить оккупированные сотки у своего соседа Власа Семеры.