Читинский АСЗ 1. Зарисовки с натуры

            
                Мы рождены, чтоб сказку сделать былью

        Говорят, что автосборочный завод в Чите решили построить для исправления демографического перекоса, образовавшегося вследствие ввода в эксплуатацию одного из   крупнейших в стране предприятий – камвольно-суконного комбината, на который съехалось женское население всей области.
    Как триста человек будущих автосборщиков должны были исправлять ситуацию с несколькими тысячами ткачих, непонятно. Но это не для средних умов. Партии виднее, может быть, следующим шагом должна была стать полигамия, в это народ не посвящали.   
   Возводился наш завод, как и большинство ударных строек, силами заключенных. Первая очередь была строительством завершена, поэтому настало время начинять ее оборудованием. Это уже было делом специалистов, которым в дальнейшем предстояло на нем работать и которых спешно клепали из работников, вновь набранных по запоздавшему штатному расписанию.
   Завод перегородили на две части колючей проволокой, чтобы отделить вольных от осужденных. Так, неожиданно для себя, я стал «вольным». Я и до этого заключенным не был, но и вольным меня не называли. Чтобы не перемешались два этих контингента, «вольных» также запускали через строй специально обученных собак и вооруженных узбеков. Разговаривать с ними было бесполезно, русский язык они понимали одинаково. Да и свирепостью мало друг от друга отличались. Готовность пустить в ход автоматы или клыки во взгляде читалась недвусмысленно.   
  На территории мест соприкосновения с заключенными не было, за исключением некоторых общих складов. И с той и с другой стороны допускались только благонадежные и проверенные работники.
   Мне приходилось получать на химскладе ацетон, растворители и реактивы для полиэфирных смесей, используемых в напылении кабин. Там же строители получали для своих нужд материалы. Из зоны приходили вольнонаемные мастера и бригадиры из зэков. Люди взрослые, но как бывает в замкнутых мужских коллективах немножко впадавшие в детство и развлекающие себя, дурачась самым примитивным образом. Это я замечал и в армии, когда старые, на наш взгляд, сорокалетние «партизаны» играли в чехарду или «вышибалу».
   Как-то зашел на склад, там два зэка сидят и изучают надпись на банке с жидкостью. Кладовщица посмеиваясь, объяснила, что нашли какую-то политуру и пытаются понять, можно это пить или нет.
   Спросили у меня, я ответил, что не знаю. Тогда стали совещаться пить или боцмана подождать. Решили ждать. Я поинтересовался, что за химик этот эксперт, он, по идее, моряк. Да он не химик, просто все пьет. А Боцман - кликуха. Заинтригованный, я тоже решил подождать Боцмана. Мне он рисовался дюжим авторитетом с обветренным от морских бризов мужественным лицом. Не зря же Боцманом назвали!
   Вошедший Боцман меня разочаровал. Маленький, сухонький, шепелявящий из-за отсутствия половины зубов мужичонка, в рваной тельняшке. Ей он и обязан был своей кличкой.

- Пробуй!

 предложил один, налив половину трехсотграммовой кружки из сомнительной банки,

- Нет, я так не пойму, лей полную!

 Засмеявшись, тот долил, Боцман выпил и замер. Так он сидел минут пять. Присутствующие забеспокоились, кладовщица начала их выгонять

 - Не хватало, чтоб у меня на складе кто-то подох!

 Боцман встрепенулся и на вопрос предводителя протянул снова кружку.

- Да не понял я с одного раза! Не штормит. Не потравить бы мне вас, ребятки.
- Зато мы поняли, хватит, здесь понты не проходят!

   Зэки расписались в ведомости, забрали материалы вместе с банкой и ушли. На Боцмана, забегающего вперед в подобострастной позе, они не смотрели. Видно было, что он из низшей касты.

   Завод был филиалом ЗИЛа и выпускал автомобиль ЗИЛ – 130С, в «северном» исполнении. Привозили из Москвы на платформах через всю страну шасси, разбирали. Потом напыляли пенополиуретаном кабину, устанавливали двойные стекла, собирали шасси заново и отправляли грузовик в районы Крайнего Севера, в том числе европейского. Приходил на завод автомобиль стоимостью три с половиной тысячи рублей, а после этих операций продавался за пять с половиной. Запущенный в 1974 году, завод закрылся в 1987, все эти манипуляции с кабиной стали производить на головном заводе. Потом и вовсе от этой затеи отказались, оказалось невыгодно даже без разборки, дополнительной сборки и транспортных затрат. Чтобы это понять понадобилось 13 лет. Все это в разгар пятилеток «экономии», «качества» и «косыгинских» реформ в народном хозяйстве. После этого и гадайте, кто и когда развалил СССР. Помните, по железной дороге составы с лесом шли во встречном направлении?  Это с Дальнего Востока и Сибири везли на запад страны, а из Коми ССР  и Архангельской области на восток по принципу отраслевой принадлежности. То есть согласовать свои планы два министерства, а тем более, регионы не могли. Вот вам и единое планирование!               


                Балласт в полете

 Перед сдачей в эксплуатацию конвейерной линии, решено было привести цех в порядок. Весь персонал завода был брошен на выполнение этой задачи. Вооруженные метлами сто человек эту пыль вознесли к потолку так, что и последние лампы потускнели. А стены и оборудование посерели. Тогда создали временную бригаду под управлением бригадира аппаратчиков по напылению кабин Юры Корчагина для отмывки цеха. Грузный, с обрюзгшим лицом, двадцатишестилетний бригадир выглядел гораздо старше своих лет. Внешняя серьезность и угодливое  поддакивание начальству цеха, выгодно отличало его от основной массы веселых и острых на язык сверстников, что предопределило карьеру. Но управлять людьми он совершенно не умел. Больше того, он подчиненных боялся и лебезил перед ними. В курилках слышно было только его, с помощью бородатых анекдотов пытающегося расположить к себе массы. Когда говорливость надоедала, его осаживали. Обычно выполнял самую грязную работу, что повышало его ценность в глазах начальства, считающего это энтузиазмом.
 Высота потолков в сборочном цехе была не меньше семи метров, под ними размещались светильники, защищенные обычными пластиковыми колпаками. За время отделочных и монтажных работ они основательно забились пылью, и свет пропускали наполовину.   
   С пола стены можно было отмыть на высоту не более трех метров. Выше уже никакие насадки не помогали, нужно было применять технику. Пригнали автопогрузчик на базе ГАЗ-51, насадили на клыки корзину и решили начинать отмывку с потолка и плафонов. Желающих махать над собой мокрой шваброй и быть облитым с головы до ног грязной водой, не нашлось. Бригадир обреченно полез в корзину, прихватив с собой безотказного, по молодости, Витю Ерошенко.
   Вите было восемнадцать лет, он попал на завод случайно, чтоб перебиться год до экзаменов на поступление в ВУЗ. В этом году не получилось, забраковали из-за легкого заикания. Поступать он пытался в высшее авиационное училище. Парень умный и упрямый, решил повторить попытку, для чего постоянно занимался произношением, чем надоел всем. Подражая ему полцеха ходило заикаясь.
   Героический экипаж начал помывку помещения с потолка. Водитель поднял корзину на максимальную высоту, метров пять, этого было достаточно. С площадки они могли отмыть два квадратных метра, делали достаточно быстро. Сама процедура выглядела так. Корзина опускалась, в нее садились люди, корзина поднималась, начиналась работа. Затем корзина опускалась, погрузчик вместе с людьми переезжал на один метр, и через десять минут цикл повторялся. В итоге больше времени уходило на опускание-поднимание корзины и переезд на расстояние в один метр, чем на саму работу. Такое издевательство могут вытерпеть какие-нибудь немцы или венгры, но только не наши люди. Через пару переездов Корчагин скомандовал сверху водителю: «Перевози без опускания!». Тот приказал держаться крепче и поехал.
    Держались то они крепко, да только при остановке консоль на полном вылете стрелы с двумя пассажирами и баком с водой перевесила трехтонный балласт погрузчика и он начал медленно падать на клыки. Все замерли. Помочь здесь нечем, под стрелу бросаться бесполезно и опасно. Корчагин отчаянно взвизгнул: «Прыгай!» и сиганул из корзины, Витя за ним. Траектория получилась дугообразная как из катапульты, поэтому летели они далеко и неорганизованно, неэстетично приземлившись на бетонный пол. Рядом грохнулся погрузчик, из которого через разбитое стекло вылетел водитель, догоняя высотников. Он сразу вскочил и побежал к машине глушить двигатель, а Юра с Витей остались лежать. Мы подбежали, стали ощупывать, проверять дыхание, пульс. Корчагин сел, жалуясь на отбитый копчик и прикушенный язык, а Ерошенко увезла подоспевшая скорая помощь. Больше мы его на заводе не видели.
   Уборку закончили под усиленным контролем собравшегося со всего завода начальства. Корчагина увезли домой отлеживаться. Самое интересное, что падение для обоих закончилось благополучно, даже в некоторой мере пошло на пользу. Корчагин перестал балаболить почем зря, наоборот, стал подозрительно молчаливым. При этом мог надолго уставиться на предмет или человека и смотреть не мигая. Человеку становилось не по себе.
    Ерошенко я встретил через год в форме курсанта высшего военного авиационного училища. Сдал экзамены и прошел медкомиссию без проблем. После первого своего боевого вылета с катапультированием без парашюта и шваброй наперевес, он перестал заикаться.

                «Ой-е-ей! Люди добрые! Мастера стекловатой зашибло!»

   Этот истошный крик услышал весь персонал, недавно набранный для будущих трудовых подвигов в ожидании пуска первой очереди завода.
   Персонала этого было человек около сотни. В ожидании штатного расписания все они числились слесарями-сборщиками и преимущественно играли в домино весь рабочий день. Кого-то это устраивало, кого-то нет.
   Когда набирали, сразу обещали в дальнейшем определенную должность или рабочее место. Молодежь шла в цех сборки, а специалисты и люди постарше на должности ИТР. Не имея штатного расписания конкретную должность обещать не могли. Заверяли, что до его появления будут приглядываться к потенциальным начальникам и специалистам, а потом уже определятся с назначением.
   Беззаботно стучащей в домино массой тоже надо было управлять. За колючей проволокой размещались заключенные проявляющие интерес к вольным и пытающиеся завязывать знакомства. Им нужно было отладить поступление продуктов, чая, алкоголя. Взамен предлагались изделия ручной работы из кости, пластмассы, ножи, зажигалки довольно высокого качества. Для всего этого тоже нужно было сырье, которое могло поступить только с воли.
   Основная масса все-таки сомнительных знакомств избегала. Но находились охотники и даже энтузиасты из числа молодежи интересующейся специфичной романтикой.
   Таким был Коля Вьюн. Вьюн это не фамилия, а кличка, присвоенная ему теми же зеками за вертлявость и беспокойность характера. Все проделки школьного и пэтэушного свойства над коллегами, иногда довольно солидного возраста были делом его рук.
   Он нашел способы незаметно проникать на смежную территорию просто для развлечения. Зэки его полюбили, не обижали. Обладая хорошими способностями и коммуникабельным характером, он легко усвоил их повадки, жаргон и некоторые профессиональные приемы криминального направления. Наставники щедро без утайки делились с ним опытом. Как-то все это не очень осуждалось, а больше забавляло. Выходки его всегда были веселыми, а длинные хлопающие ресницы на симпатичной мордашке так убеждали в искренности раскаяния, что ему сразу же все прощалось. Хотя временами уже проявлялся характер в характерном прищуре глаз и металлом в голосе. Этот карьеру для себя уже определил. Поэтому регулярно во время обеда уходил на сопредельную территорию «хлебать баланду» в прямом смысле.

   Людям, рассчитывающим на карьеру, предстояло проявить себя уже сейчас. Как это делать в условиях полного бездействия не всем было понятно. Но некоторые уже имели опыт и действовали сообразно своим представлениям.
   Одним из таких был Саша Руднев. Походив с недельку за начальником цеха, выше которого руководители из здания управления не выходили, он понял, что тот ни рыба, ни мясо и продвижению не поможет. Решил действовать самостоятельно. Для начала написал заметку в областную газету «Забайкальский рабочий» под названием «Вместо работы домино», чем привлек к себе внимание партийной и профсоюзной общественности. На завод приехала комиссия, пригрозившая оргвыводами.
   Работы от этого не прибавилось, но домино запретили, чем расстроили большинство рабочих. Зато Руднева назначили мастером. Он на достигнутом не остановился и предложил начальнику цеха, дабы не расхолаживать будущих гегемонов, заниматься уборкой помещений.
   Помещение было одно – громадный цех сто на сто метров размерами. Отныне весь личный состав с утра выстраивался с метлами в одну шеренгу у одной стены и ритмично двигался в сторону противоположной. С перерывами через каждый час они достигали противоположной стены. После обеда также шли назад. Цементная пыль стояла столбом. Колю Руднева за это благодарили прямо в глаза, но они у него были стеклянными и не отражали никаких эмоций. Между ним и подначальными людьми образовалась дистанция. Никто не упускал случая выразить к нему особое отношение. Ему случайно залетали за ворот горящие окурки, у него самовоспламенялась телогрейка, вата которой может часами тлеть, а потом вспыхивать открытым пламенем. Шапку, которую он нечаянно оставил без присмотра, через двадцать минут находил уже влажной и с запахом анализов. Ходить приходилось непрестанно озираясь.
   Крик, раздавшийся в громадном пустом помещении цеха, был следствием отношений между Колей Вьюном и Сашей Гнилым, как стали звать новоявленного мастера.
   Вьюн не поленился затащить на монтажную площадку, на высоту двух метров мешок стекловаты и распотрошить его там. После этого потребовал от мастера убрать эту гадость сверху, а то она сыплется и может причинить неудобства людям проходящим внизу. Руднев приказал ему этим заняться, на что Коля ответил, что его дело мести цех, убирает пусть тот, кто затащил или он сам.
   Так они препирались с неделю, пока все не перестали обращать внимание на перепалки и стекловату.
   Коля Вьюн приступил к выполнению основной задачи. Стал забираться на площадку и сидеть там как кот в ожидании жертвы. И дождался своего часа.
   Озабоченный чем-то мастер шел под площадкой, когда Коля свалил на него двадцать килограммов растрепанной стекловаты, сопроводив это  истошным воплем, быстро скатившись сверху.
   Подбежав, он усиленно стал изображать, что помогает пострадавшему, хлопая по всему телу. Чего категорически делать нельзя, так как мелкие опилки стекла забиваются в поры кожи и чем больше их туда попадет, тем мучительнее зуд и тем дольше требуется времени для избавления от него.
   Одежда мастера по летнему сезону состояла из расстегнутой рубашки с короткими рукавами и служила плохой защитой.
   Коля, наивно хлопая своими знаменитыми ресницами, начисто отрекся от обвинений в свой адрес и так искренне сочувствовал начальнику, что половина зрителей, несмотря на драматизм ситуации не удержалась от смеха.
  Оба эти кадра как-то не задержались на заводе, исчезнув незаметно. Кажется, Колю видели в местах не столь отдаленных, что логично, а от Руднева не осталось ни слуху, ни духу.

                Здоровая инициатива   

  Бригада аппаратчиков по напылению кабин автосборочного завода состояла из пяти человек. Бригадиром был Корчагин Юра, но бригадирство было чисто номинальным. Каждый знал свое место, точнее все делалось по очереди.  Старшим по возрасту был Миша Будников, ветеран разгрома Квантунской армии, затем я, студент – заочник, к тому времени имеющий лет восемь трудового стажа, включая службу в армии, Гриша Гумнов, два года назад  отслуживший, имеющий диплом техника и Боря Голошумов, ничего не имеющий, недавно демобилизовавшийся из рядов Советской Армии. Бригадир один раз попробовал уклониться от основной и самой неприятной процедуры, непосредственного напыления кабин пенополиуретаном, т.е. нарушить справедливое распределение обязанностей и поруководить. Был заброшен в аппаратную без противогаза, и снова включился в работу наравне со всеми. Прием был жестокий и повлек за собой часовое откашливание и боли в горле и легких. Напылялись кабины полиэфирной смесью, в состав которой входило семь ингредиентов, некоторые по поражающей способности, не уступали иприту и люизиту. Но общественность поступок одобрила.
   В производство, впервые в стране внедрялся этот прогрессивный метод утепления. В оборонке, в Феодосии его применяли на подлодках уже давно. Но Министерство Обороны свято хранило тайны от сограждан. Пришлось начинать с нуля. На Владимирском химзаводе создавались составы, подбирались компоненты смесей для напыления.  Мы конструировали установки, аппаратуру и изобретали чехлы, экраны, подходы, средства защиты. Травились при этом почем зря, вспоминая добрым словом родную оборонку. Бригада постоянно была в поиске. Шаблоны, которыми защищались места, не подлежащие напылению, все время совершенствовались. Все это изготавливалось вручную, а после обкатки в производстве передавалось в Москву для изготовления. Приходили красивые изделия из пластмасс, взамен кустарных деревянных или кожаных, но уже бесполезные - мысль рационализаторов на месте не стояла. Теория отставала от практики. Внедрение иногда оформлялось как рацпредложение, за которое полагалось десять рублей. Каково же было негодование рационализаторов, когда в периодической брошюре Объединения ЗИЛ они увидели свои (уже устаревшие) изделия признанные изобретениями какого-то технолога. А другой «изобретатель» использовал их в своей кандидатской диссертации. Но возмущением все и закончилось. Хотя цена ученых мужей в их глазах существенно снизилась.
   Для изготовления чехлов на кабины выдавался дерматин хорошего качества, не уступающий мебельной обивке. Чехол можно было использовать от пяти до семи раз. Появлялась возможность сэкономить, чем пользовались наиболее оборотистые мелкие начальники, мастера. У них прямо очередность была установлена, якобы для нужд производства.  Они следили за расходом и за тем, чтобы напылители не стащили дерматин сами. В жилой пятиэтажке завода по обитым дерматином дверям безошибочно можно было определить квартиры начальства.
    Однажды вечером, когда бригада уже сидела в автобусе,  я почему-то  задержался.  Зашел снабженец и взял пять метров дерматина. Получилось так, что я назавтра не вышел на работу, а за дерматином пришел аж сам начальник цеха. Дерматина не оказалось, и тот обвинил бригаду в воровстве. Целую неделю бригаде перемывали кости, чуть не доведя Корчагина до инфаркта. При моем появлении все прояснилось, люди возмутились и решили идти к начальнику цеха разбираться. Я решил возглавить шествие. Просто, чтоб побузить. Кабинет начальника располагался в аквариуме, возвышаясь посреди цеха. Подниматься надо было по металлической грохочущей лестнице.
Все шли, распаляя друг друга в праведном гневе. Я, изображая самую неподдельную ярость,  на подходе задержался, с кем-то заговорив, при этом выяснил, что начальник ушел в управление. Люди сгрудились на площадке, поджидая. Поднимаясь, я стал нещадно ругаться. Изображая злость, налетел на коллег: «Что вы встали, боитесь к этому козлу заходить? Я сам сейчас с ним разберусь, ждите, позову!». Войдя в пустую кабину аквариума, оставив открытой дверь, громко, на публику, закричал: «Ну что достукался? Наше терпение лопнуло, берите его ребята!». Все это перемежая крепкими непечатными выражениями. Ответом был грохот сапог, сталкивающих друг друга с лестницы, ринувшихся вниз, соратников. Под хохот сборщиков, я очень довольный приколом, направился за ними.
  В целом отношения с начальством сложились деловые. Директором завода поначалу был москвич, не хочется называть его фамилию, так как он свою деятельность на заводе закончил десятилетним сроком заключения за злоупотребления с целью личного обогащения. Сейчас бы он за оптимизацию ресурсов и средств, в сотню Форбса попал, а тогда на нары. Местные читинские начальники делали первые робкие шаги на ниве предпринимательства, поэтому уцелели. А уж после процесса по делу верхушки завода, все присмирели.
   И все же некоторые шалости допускались. Сомневаюсь, что с целью наживы. В Забайкалье не было принято получать выгоду от услуг друзьям и товарищам. Началось с невольной рекламы нашей продукции. Завод выделил ЗИЛ – 130 с будкой для нужд коллектива. Пользовались им в организованных поездках на рыбалку, за ягодами, грибами и на охоту. Подошла зима, и кто-то из охотников подал предложение утеплить пенополиуретаном пассажирскую будку. Сказано-сделано. Мы смеси не пожалели, регламентов здесь не было, поэтому наложили слой сантиметров в пять. Для сравнения: кабина утеплялась пятью миллиметрами, чего было достаточно. Получилась теплая, шумоизолированная камера. Если в ней разжигали буржуйку, то раздевались в любой мороз до маек и блаженствовали в дороге часами. Когда закончили напыление, я хотел по привычке обрезать образовавшиеся в виде сталактитов потеки пены. Но технолог Володя Привалов меня остановил. Очень уж натурально выглядела белоснежная избушка со свисающими с потолка ледяными сосульками. Первый шок от нашего изделия получил сотрудник Читинского районного ГАИ, который всегда ошивался на трассе в надежде на поживу, ведь охотники без нарушений не ездят. Остановил машину, приказал водителю открыть будку. Когда открылась дверь, он, окоченевший на сорокаградусном морозе, оторопел от вида полутора десятков голых, распаренных краснорожих мужиков в окружении покрытых снегом стен и свисающих с потолка сосулек. Веселый гогот его доконал. С опаской потрогал стены, удостоверился, что они теплые и только тогда влез внутрь, еще с полчаса цокая языком от восторга.
   Первым «левым» изделием был УАЗик какого-то мелкого чиновника (крупные ездили на Волгах). Поношенная, просвечивающаяся насквозь и дребезжащая рухлядь после наших процедур превратилась в цельный каркас, с термо и шумоизоляцией доныне не виданной в стране, победившего ФИАТостроения. Мы на пятерых за один внеплановый выход на двухчасовую работу получили 100 рублей. При зарплате на вредном производстве в 180 рублей в месяц, совсем неплохо. А потом пошли номенклатурные Волги. Нам это все очень понравилось. Начальство, повязанное общими провинностями с нами, было куда как лояльно. Их грехи тяжелее, мы всего лишь послушные исполнители.
   Во время напыления кабины смесь разводится с запасом, так как процесс должен проходить единовременно и поэтому всегда стоял вопрос, куда девать излишки. Утилизация только методом закапывания, а это канительно и требует больших организационных усилий, связанных с получением разрешений и выделения земельного участка. Втихаря выдували их  в угол камеры, потом ломали на куски застывшую пену и тайком вывозили на вечно горящую свалку, внося посильный вклад в дело загрязнения окружающей среды. Впрочем, вентиляция из камеры напыления выносила тоже все в атмосферу без всякой очистки.
   Однажды после зимней рыбалки, Гриша Гумнов перед напылением очередной кабины накрутил несколько полых рулонов из рубероида диаметром сантиметров по тридцать. После напыления выдул в них остатки из аппаратуры. Получились тумбы, легкие и удобные для сидения на льду. Потом в этих стульях вырезал ниши для бормаша, крючков, провизии. И теперь мог, не занимая рук на морозе при переходе катить ногами этот цилиндр, сколько вздумается. После этого стали из обыкновенных бутылок делать термосы и все на что способны люди в условиях повсеместного дефицита. Я не помню случая торговли этими действительно полезными вещами. Делалось из ничего на досуге и раздаривалось от души. Когда начальнику цеха поступила жалоба на самодеятельность аппаратчиков, он, разобравшись в вопросе, сказал, что признаков злоупотребления и ущерба предприятию не видит. Посему объявляет это «здоровой инициативой».
   Но вскоре малина закончилась. Шила в мешке не утаишь. Сменился директор, прислали из Москвы Светогорова, который быстро навел порядок и запустил завод на полную мощность. Анархия закончилась, предприятие стало полноценной производственной единицей в городе.