Листок календаря

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


  Этот день начался как-то по-другому, чем обычные дни. Дежурство не предвещало никаких перемен, однако пошло всё иначе. Вызван был к начальству, получил выговор, сам не знаю за что. А теперь всё по порядку.
Всё началось с кляузы: на меня написал друг (я его таковым считал тогда). В ней указывалось: моё происхождение недостойное моего звания: то есть – я не дворянин. С чего пошло? Моя мать не дворянка – это правда. Отец служил гвардейским подпрапорщиком, полюбил и родил меня. Мать усердно служила ему, отдавая мне всё положенное жалованье на обучение. Ему было безразлично есть я у него или меня нет – он любил только мою мать. Она умерла в родильной горячке третьим по счёту младенцем, он не выжил, как и мой второй братишка (умер во младенчестве). Остался только я, тут-то он меня и заметил.
  - А-а, первенец, вот ты какой!
Я восьми лет отроду, обучен не хуже других, французский знал, говорил легко – мать постаралась, учителя нанимала. Отец для неё денег не жалел, особенно после смерти брата: "Это моё искупление перед тобой, - говорил, - обижал, прости меня. Грешим вместе, а отвечать тебе одной", - жалел её. Вот и деньги давал ей, а она мне на учёбу: "Пригодится, учись, будь разумен только: не повторяй отца", - говорила она мне, своему сыну. И перед смертью просила меня не осуждать её, а отца простить: я уже тогда был обижен. После её смерти он стал меня замечать, проверил мои знания: "Годится, - сказал, - только дворянином тебе не быть никогда". Это он сам сказал, много воды утекло, я сам себе хозяин стал. Поступил на военную службу простым матросом, "приписан в палубный флот", - смеялся отец над моим поступлением. Школу я закончил на отлично, поэтому старшим меня поставили быстро. Денег на учёбу отец не жалел, имени только своего не давал тогда.
Женился скоро: я на службе, он уже женат. Детей не имел от неё, говорил мне потом: "Только от твоей матери один за другим шли, у этой..." – и махал рукой.
Я, как единственный сын, не признанный отцом, навещал семью: дом считал своим – там родился и вырос. На службе узнали, чей я сын – я не скрывал своё незаконнорождение и продвигали по службе. Я учился навигации и постигал морскую науку на службе. Отец умер, не оставив наследников, а его вдова вызвала меня на похороны (в то время я редко приезжал, думал, меня забыли). Я приехал, был неподалёку: связь с женой отца мы поддерживали. Не ласковая как мама, она всё же благоволила мне: однажды в сердцах, правда, раскраснелась от гнева на отца, ударила по лицу меня наотмашь.
  - Вот тебе!
  - За что? – я в форме, есть знаки отличия по службе, а она бить меня.
  - За то, что меня не любит, а ты от матери-простолюдинки рождён... – и много ещё гадостей мне наговорила про мою мать.
  - Матушку мою не трогайте, её нет на этом свете, а я не при чём, если вас не любит мой отец. Я на службе, при погонах, а не ваш дворовый, бить меня не смейте: рука у меня тяжёлая.
Она передала это моему отцу, видно, желала на гнев его вывести. А он рассмеялся: "Мой сын", - сказал и всё.
После этого Марья (просила называть себя Марфой, так нравилось больше) Анатольевна меня не трогала, даже помирились на время. Смеялись порой вместе над шутками матросов, которые я ей рассказывал (из приличных, конечно). Я легко переходил на французский, когда она "нечаянно", конечно, вдруг высказывала французские афоризмы к месту и не к месту: проверяла? Но обиды на неё я не держал: десять лет жизни с моим отцом можно считать подвигом – такой у него характер. "Я как в армии служу", - говорила она смеясь.
Отношения с отцом поначалу сдержанные, понемногу становились мягче: заслугой моя служба.
  - Почему во флот, а не в армию, как я? – спросил однажды.
Знал же ответ.
  - Выслужить чин майора (капитан-лейтенанта) во флоте так же трудно, но поступить не дворянину легче, там ко мне отношение не от фамилии, а от старания моего и рвения по службе, - сказал я.
  - Ну-ну, не кипятись, дослужись до майора вначале.
А я как назло вылитый отец в молодости: смотрит он на меня, молчит, ус пожёвывает.
  - А вот бумагу дам, признаю: что будешь делать? А? Служить?
  - Служить буду, отец, - впервые отцом тогда назвал.
  - Молодец! До майора, не меньше! Тогда и бумагу получишь, - таков рескрипт отца.
Умер он раньше моего "майора", военных действий не наблюдалось, отличиться негде. Я перестал думать об отце, приезжал только на могилу матери, приводил в порядок и уезжал, в ночлеге мне не отказывали. Знал, что вдова отца собиралась замуж за пехотного офицера, но точных данных у меня не было – это меня не интересовало. Мои погоны больше ничего не значили, отца уже не было несколько лет. Только однажды меня спросила наследница отцовского имения.
  - Как ты поступишь, если, скажем, я выйду замуж? – потом передумала говорить со мной. – Ладно, потом – не сейчас.
Я видел, её что-то тяготило, но говорить с той, которая пощёчиной "угощала", мне самому не хотелось. Я попрощался.
  - Когда будешь?
  - Навещу как-нибудь... могилу матери, - и уехал.
Всё это тянулось до её замужества. И вот я узнаю, что я наследник огромного состояния. Я не понимаю откуда? Еду, мне рассказывают.
  - Ваша матушка... – это ещё что про мою мать мне расскажут, я знаю всё, - приняла крещение после победы... – моя мать была пленницей, - дочь бая, единственная связь с вами... ваш отец, полагаю...
Вкратце: я сын дворянина по отцу и богатой женщины, пленницы моего отца. Вот так история! Деньги нашли меня, когда я их не искал. Я поехал в село, где жили родные моей матери. Самый богатый дом – мой. Как вышло, что все сыновья, а их было много – пятеро у моего деда, погибли? Не осталось близких, только я?
Когда в село вошли... тут доблесть отца, которым я гордился, убиты были все, мать пленил мой отец: понравилась красотой. Остался седовласый отец – мой прадед, его трогать не стали. Войска ушли, раны зарубцевались, а прадед молился. Стал искать встречи с внучкой: знал, что здорова, но в плену. Не сразу нашли, но в мирное время стало возможно. Матери в живых уже не было, я на службе, отец на смертном одре. Пока выходили на меня, прадеда не стало, однако, что я есть – его прямой потомок, он уже знал, всё завещал мне. Богат, наследник большого состояния: кони, овцы... – хозяйство большое, надо принимать. Взял титул, достоинство духовенства и много разных привилегий. Но оставаться не стал – служба. Фамилия матери Порыжина, звучала как русская, но Сергей – оглы звучит странно, а с фамилией N, я бы долго свыкался – оставил как есть, пока на службе, но по статусу уже дворянин по материнской линии.
Так вот, в злополучный день, когда по сословию не признали моего соответствия по службе, я уже был уважаемым дворянином маленького народа, почти истреблёнными русскими (не подчистую – спасибо на том). Пришлось доказывать, поднимать документы, сказать об отце-насильнике моей матери. Вот тут-то и оказалось, что отец отписал мне всё состояние, с отдачей всех титулов рода с условием, что я не оставлю бедную вдову до тех пор, пока не выйдет замуж (была молода, был уверен, что не засидится вдовушкой). Что к этому подвигло? Может, на смертном одре узнал свою пленницу лучше: в пылу боя не понял, кого убивал и насиловал? Сказали, что его сын наследник состояния, и он сдался? Теперь не узнаю. Я не отказался ни от оного наследства, принял отцовское имение и фамилию пишу теперь двойную: отец-мать, пусть примирю обоих хоть после их смерти.
Правда торжествует, листок календаря сорван.
Уезжая из имения ни с чем, Марфа Анатольевна скорбно сжала мою ладонь: "Из грязи..." - хотела сказать она.
Но я продолжил:
  - Из грязи поруганья один, другой в грязь обмана.
На том расстались.
Дослужился до чинов достойных себя, своих славных фамилий. Женился на горянке, пусть рожает мне детей здоровых, умных, достойных родительских кровей. Службу продолжу и дальше. Служить люблю, хочу и буду пока силы не оставят меня навсегда.
Прах матери перевёз на родину, пусть покоится с миром в земле отцов.
На этом закончу свой рассказ.