Глава 1 У костра

Стояла ночь. От луны и звезд в небе было светло и тихо. Только иногда прохладный августовский ветерок, то появлялся, то так же внезапно исчезал, пробуждая лес гулким шумом листвы. Подбрасывая искры, похрустывал костер. Где-то далеко был слышен плач совы. На поваленном дереве, в грязной, оборванной телогрейке и  старых изрядно потрепанных ватных брюках раскорячился Леший,  обутый в кирзовые сапоги сорок пятого размера и подкладывал в огонь ломаные сучья, отмахиваясь еловой лапой от едкого дыма и мошкары. По его обросшей и давно не мытой физиономии было видно, что горевал. На голове, красовался картуз неизвестного происхождения. Верхние пуговицы ватника были расстегнуты и оттуда едва  проглядывалась засаленная, матросская тельняшка. Все это, ему принес  Василий, за бочонок ароматного, лесного меда. Кот знал, Баба-Яга страстно обожает мед, и что даже не раздумывая, запросто обменяет свою шапку-невидимку на эту сласть. И теперь старая карга сидела рядом с Лешим, и горько воз дыхала о прошлых  деньках, когда была помоложе, да и попроворнее. На ее старческом морщинистом лице отчетливо выделялся большой горбатый, с двумя бородавками по обе стороны, нос. Худые костлявые колени прикрывал подол юбки, сшитый из разноцветных лоскутов материи. На тощие, в синих прожилках, волосатые ноги, были натянуты дырявые, хлопчатобумажные носки не понятного цвета и к ним аккуратно подвязаны, на два бантика, белые тапочки, в каких, по  умозаключению Кота, хоронят покойников. На плечи накинут старенький потрепанный плащ, а из под него местами выделялась шерстяная вязанная кофта.
Шагах в десяти от них, на вязанке хвороста то и дело простужено шмыгая небольшим курносым носиком, расположилась Кикимора. Ее цветастый недлинный сарафан едва скрывал колени. Ступни, в серых шерстяных носках очаровательных пухленьких ножек были цепко обхвачены старыми  прохудившимися калошами. В них, по шуточному мнению Кота, человек десять расстреляли. Время от времени поправляя на голове косынку, хитровато при щурясь, Кикимора искоса поглядывала, впалыми карими глазками на беса. Он сидел напротив нее на небольшом валуне и ехидно усмехался,  любуясь шалостями  Кота, что свесил ноги с сука, безвременно облетевшего дуба и важно покачивался над Кикиморой, выкуривая сигару и выпуская, толстые дымные кольца. Через них он  сыпал пепел на голову  лесной даме. Немного искривленный и приплюснутый нос злыдня мог бы поведать о всяких неприятных инцидентах, связанные с побоями и размашистыми ударами кулаков разных калибров, по его смуглому, наглому, худощавому лицу. Но джинсовый костюм и ботинки на высокой платформе, подчеркивали его небывалый вкус к моде.
Кот Василий был одет так же и на ногах красовались такие же туфли, но другой расцветки, ни черные, как у беса, а коричневые с красным отливом. Смолянистого цвета, волнистые, густые волосы, скрывали  всю прелесть и мощь шейных мышц, спадая каскадом на сильные и широкие плечи Кота. Смуглое, красивое, чисто побритое лицо  перечеркивал на левой щеке шрам, натянутая улыбка тонких маслянистых губ и прямой с небольшой горбинкой нос придавал его взгляду, светло зеленых глаз, особую степень хитрости и лукавства.
- Ну что, больше никто не придет, что ли? - Пробасил Леший. И, не дожидаясь ответа, повернулся к Бабе-Яге. – Ну, раз так, Бабка, говори первой. Ты нас всех постарше будешь. Посоветуй что-нибудь. Как дальше жить-то будем?
Та потуже завязав на голове платок, подаренный Котом за проживание в избе, и, окинув всех недобрым колючим взглядом, начала свою  речь:
- Батюшки радимаи! Да кудышь энто годится-то?! Что ж энто за жисть пошла такая окаянная?! Что аж выть хотца! До чего ж энто мы докатились-то? По родному лесу уже так просто не пройдешь: то в капкан угодишь, то в яму кувырнёсси. По небу лятать, и то, не безопасно стало. Энти самые,  лаплайнеры, так и шныряють, так и шныряють в облаках. И куды их толькя нелегкая носить? Ежели не увернесси, - поминай, как звали. А и увернесси, то такой дряни нанюхаисси, - жить не захочешь. От такого безобразия кто хошь нюх потеряить. Ну вот, к примеру, помница, как-то намедни решилася я, голубушкя, по грибки слетать. Ну, думаю, ладно-ть, мястечкя одно знаю. Ни много, ни мало, а кошолочкю наберу. Встала ранешенькя, толькя солнышкя заиграло, села у ступу, да и айда. Чай не близкя. Верст с десять будя, а то и с гаком. Ну, лечу, эдак-так, блаженствую. Вдруг, ко мне у ступу, как плюх! Дятина, хоть куда! Морда красная, Да и уши его лопоухие, как огнем горели. Сам-то видать с хорошего перепою. Губищи  толстущие, ноздри раздутые, как у сивой кобылы. Под поросячьими глазками два таких громадных синяка, скажу вам, просто жуть охватывает, как вспомню. Видать кто-то от чистого сердца постарался, оплеуху такую влепить. Как мы с этим бугаем у моей кадушки уместились ума не приложу. А он, как начал матюгом крыть окаяннай! Горло луженое. Орёть. Дословно его нехорошую речь переводить не стану. Но, вроде как, с моей маманей сожительствовал, пакость. «Вас что, - орёть, - не предупредили, что нынче съемки запрещены?!» Ума не приложу, какия такия съемки? А он усе кричить: «Энто место отведено для парашютного спорта! Иди, стерва старая, на посадку! Я жаловаться буду!» А от самого перегаром прёть, хочь каравул кричи! Уже не помню, сколь разов ему говорила, чтоб не дышал у мою сторону. А он, гад нехороший, нарочно, как дыхнёть, дыхнёть, ну, прямо жить не хотца. «Да лучше б ты, - говорю, - пукнул, и то слаще было бы, чем дышать твоим перегаром ядреным». Еле отбилася. Как жива осталася, не знаю. Ну, в общем, кое-как добралася до того места. Иду, значить. Глядь, под кусточкям грибок. Толькя потянулася за им, ну, чтоб сорвать его, вдруг слышу, сзади, прямо в ухо, как заореть ктой-то: «Бабка, не тронь, энто мой гриб». Да как шибанёть со всего размаха локтищем своим по боку, я кубарем у кусты и полетела. Пока очухалася, встала, кругом жарища, духота. Дыхать не чем. Да пропади пропадом такия грибы. С такого расстройства и кошолкю-то забросила. Воротилася домой, ох, и наревелася до сыти. А осень подойдеть? Чего делать-то будем? Такая стрельба начнется что и носу не высунешь. Охотников, почитай, раз в десять больше, чем зверей стало, и, ведь же, каждому дай пальнуть. А куды - энто не важно. Вот помница, в прежние-то года, заедеть, бывало, какой-нибудь Царевич, я ему, и банькю затоплю, и кваскю поднясу, самоварчикь поставлю. Напою, накормлю, а заодно расспрошу его, о том, о сем, и спать уложу. А он гуся, а то и кабаньчикя оставит. А теперича? Да, вот как-то, давича, ворвалися ко мне три жлоба. Морды, как замки амбарные висячие, глаз не видно. Хари не бритые, наглые. Я им двери не успела отворить, а они с порога уже кричать: «Давай, бабка, стаканы, да закуси!». Ну, что же, приготовила, чего смогла. Налили и на мою долю чаркю. Пока те, двое, небылицы усякие плели, третий, гаденыш, усех курей у курятнике перетаскал. А кода хватилася, их уже и след простыл. Обидно, Лихоманкя их побери!
Коту надоело издеваться над Кикиморой, он сделал последнюю затяжку и щелчком отшвырнул окурок в костер.
- Да-а-а-а... - Протянул Леший. - Не сладко пришлось тебе, старая.
- Правильно, Бабка, правильно говоришь! Твоя правда! - Вскочив со своего места, заверещала Кикимора. - Жизни никакой не стало! Я тоже, помню, как-то намедни, прогуляться решила. Иду, значит, иду, никого не трогаю. Вдруг, слышу грубый, мужицкий голос за спиной: «Стоять!» Ох, братцы, как же я оробела. А он мне: «А ну, ложись, стерва!» Ну что делать-то? Легла. Лежу, а сама дрожу, как осиновый листок. Слышу вдруг: «Ползи»! Я не с места, молчу. А он снова: «Ползи, курва, кому сказал?!» Ну, что делать-то? Поползла. «Встать!» - Кричит он. Встала. А у самой поджилки  на ногах трясутся, думаю, изнасилует-то, ладно, лишь бы чего худого не сделал. И так до седьмого пота гонял меня, этот козел. Ну, думаю, никак на извращенца нарвалась. Не выдержала и оглянулась, посмотреть, кто это надо мною так люто измывается? Оказывается, какой-то мордоворот  собаку дрессировал. Бабка его лысая. Плюнула я в его сторону с горяча. Как раз он, гад, повернулся в мою сторону, из-за веток  лица-то его не разглядела. «Ты что,» кричит он, «плюешься,» Видать, попала. А я ему и говорю: «Чтоб тебя волки б съели.» И тягу оттуда. Не догнал.
- Мы здесь не для того собрались, чтобы обиды разбирать. - Сказал бес и гневно поглядел на Кикимору.
- Верно говоришь, Рыжий. Болячек у всех хватает. - Снова подал голос  Леший. - Лучше скажи, старая, что делать? И как дальше жить?
- Ну не знаю я чего говорить-то. - Плаксивым голосом запричитала Баба-Яга.
- Тогда какого хрена раскорячилась тут, как ворона?
- А ты меня, Лешинькя, не забижай. Я ж табя ышо дятенкям на руках носила.
«Вот-вот, - подумал злыдень, - и, наверняка ведь, уронила, стерва старая. И ни чем-нибудь, а головой о камни». Но вслух произнести свои тайные мысли  побоялся.
- Тихо, тихо, - пробормотала Кикимора, - к нам кто-то идет.
Все повернулись в ту сторону, откуда доносился шорох ветвей и хруст ломаных сучьев. И вот, держась за поясницу, прихрамывая, бормоча что-то нехорошее себе под нос, из гущи орешника вышел Водяной. Увидев Лешего и прочих, резко остановился и выпрямился в полный свой рост, примерно в полтора метра. Старая дырявая ветровка едва прикрывала его нагое с небольшим животиком, тело. Он подтянул голубое спортивное трико, неумело заправленное в голенища, резиновых сапог, и  растирая слезы по пухлым обвисшим щекам,  шмыгнул приплюснутым с широкими ноздрями носом и горько вздохнул. Выпуклые  рыбьи глаза излучали полную невинность.
- Гляньтя, Мокруша объявился! - Воскликнул Хозяин леса.
Но Водяной ничего не ответив,  горько закатился слезами.
-Ты что? Аль бяда какая приключилася? - Взволнованно поинтересовалась Баба-Яга.
- Ну как же, - запричитал Водяной, - житья никакого не стало. То отравой, да дрянью какой-то травили. Я терпел. Но, когда дело дошло до динамита, терпенье мое лопнуло. Плюнул я на все на свете, собрал вещички - и айда, куда глаза глядели. Долго скитался, врать не буду. И забрел в эти места. Куда и вы, стало быть, тоже. Ну, да ладно. Нашел большой пруд с надписью: «Заповедник. Охота и рыбная ловля строго запрещены!» Весь обложенный высокими кустами и низкорослыми деревьями, да в придачу с камышом. Вот, думаю, порядочек. Есть где домом обзавестись. Там и обосновался. Живу неделю, другую. И только, стал забываться, как слышу, кто-то подъехал. Думаю, глянуть надо. Мало ли, что. И правильно мой батяня говорил, «в нашем деле расслабляться нельзя». В общем, выплываю на поверхность. Смотрю, подъехал грузовик. Вышли из него трое один высокий, такой, мужчина, представительный. Морда, как у бульдога, живот, что пивная бочка. И одет не по-рыбацкому и не по-охотничьему. Брюки и пиджак, видать, из дорогой материи. На голове  шляпа. На его толстенных  ногах ботиночки начищены.  Я тогда сразу подумал, что этот гад у них за главного. Не любил работать, все больше в стороне стоял, да на воду поплевывал. Второй, на вид, шустренький, невысокого роста, с плоским конопатым лицом и приплюснутым носом на берегу  суетился. А третий, мужик  коренастый, к сожалению разглядеть его харю не успел, он ко мне спиной стоял. Да и по правде сказать, времени-то на это дело не было. Решил подойти поближе, посмотреть, чагой-то они затевают. Подплываю к самому берегу и в кусты шасть. Гляжу: несут весла. Ну, думаю, - беда. Лодку на воду спускают. И, пока, эдак, да так, прикидывал, а они-то уж рядом. И этот, хлюпенький лупоглазенький, мне в харю наметкой стал тыкать. Терпенью моему пришел конец! Высунулся я из воды, да и кричу ему, дескать: «Куда суешь-то, гнида, не видишь, что я здесь нахожуся?!» А он, глухая тетеря, даже глазом не повел. Да мало того, как заорет: «Ляксеич, глуши»!  Тут меня кто-то колом по пояснице как шибанул, -  камешки красные из глаз посыпались. Не помню, что и как, только очнулся уже на берегу. Слышу, сквозь звон в ушах, кто-то кричит: «Утопили! Ляксеич, гляди, утопили! Купался он тут что ли?» Хотел им, было, объяснить, что, дескать, живу я тута. Да куда там? Раскорячили, меня как лягушку. Один встал своей ножищей  на живот, а этот, гаденыш маленький, мне все в рот норовил дыхнуть. От самого перегаром прёт, жуть как. Я стиснул зубы, так он, гадина плосконосая, ножом их разжал, да как заорет: «Ляксеич, жми сильнее, сейчас вода польется!» Вода и впрямь полилась, только не изо рта. Боль, адская. А  их предводитель, как засуетился. Все по берегу бегал, да кричал: «Запомните, олухи, я с вами не был. И меня к этому случаю не приписывайте!» А здоровяк, который на моем животе стоял, чтоб ему опухнуть до неопределенных размеров, и говорит: «Что же с нами будет?». Тут  раздумывать было некогда. Рванулся я изо всех сил, и в воду. Еле ушел. Помню только, как во вслед мне кричали нехорошие слова. Обещали зверски искалечить, и даже убить. За что, Леша, за что?
- Я не знаю, конечно, как вам, - Простужено прохрипел бес, - а мне, лично, эту пиявку, этого тритона двуногого, ничуть не жаль. Поделом ему, гаду подводному. Ведь ты, Леша, знаешь, какой он пройдоха! Что, не знаешь? Так вот сейчас расскажу. Это было весной. Сижу у реки, прохлаждаюсь. После удачного дня. Мы с Васькой обтяпали одно дельце. Вдруг, из-под коряги выныривает эта сыворотка прудовая. - Бес кивнул в сторону Водяного. - И говорит мне, что неподалеку отсюда стоят палатки. Туристы приехали. Напились какой-то бормотухи, и пьяными вдрызг пошли в деревню за самогоном. Будто, лично сам все это видел. Можно поживиться. Другого случая не будет. Что же, упустить такой момент - дураком быть надо. В общем, согласился. Подошли к тому месту. Действительно, никого. Вещи разбросаны. Пустая посуда валяется. Все, как надо. Ну, думаю, порядочек. И начал собирать кое-какое барахлишко. Вдруг, слышу, эта пакость зовет: - бес указал на Водяного, - «Рыжий, подсоби!».  Я подбежал, гляжу, как этот мыльный пузырь что-то из палатки тянет, надрывается. Пришлось тоже, это что-то, хватать на ощупь и тянуть. Тащили мы, тащили, и извлекли оттуда матрац с двумя спящими жлобами. Леша, поглядел бы ты на их хряпки! Одни подбородки что стоят. Два ананаса, только что без шипов. Плечи, чуть поменьше коромысел, с какими бабы по воду ходят. Про кулаки говорить не буду, бараньи головы без рогов. Они проснулись быстро. И сразу же набросились на меня.  А этот, гадина, - бес замахнулся на Водяного, - в воду бульк и, как будто, его и не было. Ох, Леша, как же меня они дубасили! Кукушку снесли наглухо. Две недели слово «шурупчик» выговорить не мог. И  только теперь, этот гад объявился. Морду бы ему набить.
Хозяин леса, с большим презрением посмотрел на беса и, неодобрительно покачивая  головой, негромко произнес:
- Зубы предназначены для пережевывания пищи, а тебе, видно, дурак, они служат, чтобы кулак в горло не проскакивал. -   Леший плюнул себе под ноги и, махнув рукой на все на свете, поглядел на Василия: - Ну что, блохастый, делать-то будем?
Кот ловко спрыгнул с дерева и отряхнул джинсы.
- Если хотите знать мое мнение,  попробую быть краток. А потому скажу: надо рвать когти, пока не поздно. Другого выхода нет.
- Рвать, рвать. А куда? - Заволновалась Кикимора.
- Я поведу вас в город. Есть у меня  знакомый Домовой. Пока поживем у него. Мужчина солидный представительный, отожрался сволочь, даже бороду с усами сбрил, чтобы среди людей не выделяться. А морду-то куда денешь? Она как мятый клубок бумаги становится, когда чего-нибудь жует своим беззубым ртом. Он недавно дом купил на окраине. Живет, мерзавец, по поддельным документам. Заодно и мне документики состряпал. И теперь я не просто Кот Васька, а Василий Степанович Котов. И даже адрес есть.  Деревня Авоськина, Нижнеподольского района, переулок Погорелова, дом тринадцать. Хотя, понятия не имею, есть ли это все на самом деле? Он на такие выдумки мастак. - И Василий достал из бокового кармана джинсовой куртки   «Паспорт». - Не горюйте, и вам документы будут. Дайте срок. Правда, сто рублей взял, шкура.  Ладно, эта вещь стоит того. Но главное: То, что у него есть пульт, с помощью него, можно проникнуть  в любую квартиру.
- А что это за пульт такой? - Поинтересовалась Кикимора. - Как  хоть выглядит-то?
- Да какая тебе разница? - Грозно пробасил Леший.
- Ну, почему, могу объяснить. - Усмехнулся Василий. -  Это такая пластинка, с двумя кнопками на конце. Красной и желтой. По краям  ее  напечатаны буквы и цифры, благодаря им можно набрать и улицу и номер любого дома и квартиры. Нажимаешь на красную и перед тобой вырисовывается дверь, какая тебе нужна. Жмешь на желтую и замки  открыты. Заходи и бери что хочешь. Сколько можешь унести. И, так же, возвращаешь свой адрес, и ты дома. Никакая собака не сыщет.
- А что же, Домовой, лопух что ли? -  Леший  недоверчиво посмотрел на Кота. - Почему сам-то им не пользуется?
- Почему не пользуется?! Каждый день по квартирам шастает. Ведь он один остался Домовым на весь город. Только не ворует. Ему, конституция красть не позволяет.
- Чаво не позволяет? - Вмешалась в разговор Баба-Яга.
 Но Василий, не обращая внимание на заданный вопрос, продолжал дальше:
- Эту вещицу можно носить даже в кармане. Когда этой штуковиной овладеем, ох, и житуха же будет! Лучше и не надо!
- А вдруг Домовой не отдаст? Тогда как? - Пробормотал Леший, раскуривая трубку от горящего сучка.
- Отдаст, отдаст, еще как отдаст. - С полной уверенностью гордо произнес Кот. - Не задаром, конечно. За шапку-невидимку. И Василий достал из кармана джинсовой куртки заветный колпак из мягкой материи. - Вот, глядите, на любую голову полезет.
- Это моя шапочкя, - дрожащим голосом запричитала Баба-Яга, - я ее, голубушкя, на бочкю с медом обменяла.
- Да ты что, старая, совсем сдурела что ли? - Грозно возмутился Леший. - За бочку с медом?! Такую вещь отдать?! Ты хоть со мною посоветовалась бы! Вон, взять, к примеру, Кикимору. Ну чего зря говорить,  — дура.
- Сам Дурак! - Послышался писклявый женский голос. - От дурака слышу!
- Я же, к примеру, говорю. - Насупился Хозяин леса. - А ты меня оскорблять вздумала, пакость!
- А мне не нужны такие примеры. Понял? Нет? Бабка твоя лысая
- Да хватит Вам усердствовать-то, - вмешался Василий, - не то время и  место, чтобы свару устраивать. Мое предложение остается в силе. И так, кто со мной?
- Я с тобой, Васька! - Первым подал голос бес.
- И меня  возьми. - Забормотал Водяной.
- Я тоже пойду! - Перебивая всех, кричала Кикимора.
Леший от такой неожиданности даже встал.
- Да вы что, сдурели? Бросать родные места? Да я вас в бараний рог скручу. Убью! Будем стоять насмерть!
- У нас не хватит сил на это. - Со спокойным выражением лица, важно заявил Кот. - От нас и мокрого места не останется. Конечно, если можно было бы собрать всю старую гвардию: Змея Горыныча, Соловья-Разбойника, Кощея и прочих, тогда могли бы что-то предпринять. Но разве их теперь зазовешь сюда?
Горыныч, Змей наш противный, живет в каком-то научном учреждении. Жрёт, скотина, в три хари, да три раза в день. И табличка висит над ним,  «неизвестное науки животное». Разжирел так, что в клетку еле входит. Соловей-Разбойник подался в хор песни и пляски и возвращаться не думает. Хорошо живет, гнида. Домовой ему тоже документики состряпал. Ну все у  гада есть: и трехкомнатная квартира, и дача, и гараж, и машина собственная «Жигули». Не знаю, сколько Соловей заплатил за паспорт и прочее, чтобы со всеми удобствами там так обосноваться. А от Кощея пшик остался. Иван-дурак нашел-таки заветное яйцо бессмертия и раздавил его. Ну, что с дурня возьмешь? Дурак - он и есть дурак. А теперь, мерзавец в правительство затесался по партийной линии. И не без помощи Домового. И, что самое главное - с тех пор подружились, даже в гости друг к другу ездят. Только идиот наш на автомобиле марки «Волга», а Домовуша — я его зову Харитоновичем. - Своим ходом, или на автобусе, или на электричке.
- Да-а-а-а... - Горько вздохнула Баба-Яга. - Так уж с истории ведётца - толькя дурням клад даётца. И робко обратилась к Лешему: - А, можеть, и взаправду дадим деру? Ну, хотя ба, временно. Годикь-другой поживем, а тама, можеть, и назад возвернемси?
- Ты что, старая, ошалела на старости лет?! - Неистовствовал Хозяин леса. - Ну куда ты попрёшься? С твоей образиной только тут и скрываться.
- Да как же, скроисси. Людишки обнаглели наглухо. В город хочу. Ну соглашайся, не капризничай.
- А я знаю, почему Леша не хочет идти в город! - Пронзительно вскрикнула Кикимора. - Потому что там главным будет Кот.
- Да ты что, сдурела?! Разве я об этом пекусь?! О вас, дурнях, думаю. Взять к примеру, Мокруша. Ведь он без воды и дня не проживет. А придем в город… Ну, куда ты его там денешь? В лужу посадишь что ли?
- Ну, почемуй-то обязательно в лужу? Может, найдется какое-нибудь местечко для меня, желательно попрохладнее. - Заворчал Водяной. - Чай, не в пустыню собираемся.
- Не в пусты-ню. - Сделав кислую гримасу, Леший передразнил Водяного. - Я на твоем месте вообще молчал бы. Посмотри хорошенько на себя: голова лысая, морда в бородавках. Ведь в твою харю с глубокого похмелья плюнуть не захочешь.  Уж не говорю про Кикимору.-
    - А чагой-то про меня говорить не хочешь? Лучше посмотри на себя, шишка с ушами! С твоим рылом только стоять за углом, да плакать. И вправду в народе говорят, нет ума — считай калека. Это как раз про тебя сказано. А люди врать не будут. Ишь бровищи-то свои как насупил в пору хоть паутину вешай.
- Что?! Да я тебя в узел завяжу, сноп кукурузный. - Завопил Хозяин леса и бросился на Кикимору. Но та ловко увернулась, и Леший со всего размаха обхватил дерево, при этом сильно ударился лбом о твердый сук. И, потирая ушибленное место, обиженно заворчал. - Ну вот, довели, сволочи. Теперь точно шишка будет. Ладно, хрен с вами, в город, так в город. Но имейте в виду, что себя в обиду не дам. Ну, лупоглазое животное! - Обратился Владыка лесных угодий к Водяному. – Значит, о прохладном месте мечтаешь?! Ладно! Сделаем! Там такое тебе место найду - по ночам кашлять будешь!
- Леша, опять ты завелся? - Подал голос Василий и с отвращением поглядел на Мокрушу. - Если честно сказать, то и я к этой вонючке болотной дружеских чувств не питаю, но такое чудовище нам бы в пути пригодилось. Мало ли что в дороге случится может. Добраться до города не просто. Путь неблизкий - предупреждаю сразу. Мы с бесом еще более-менее похожи на горожан. А вот вы... В таких лохмотьях примут за бродяг и пиши пропало. Загонят туда, где рак свои уши потерял.
- А как же быть-то? - Заволновалась Кикимора. - И меня тоже?
- Совершенно верно. - Одобрительно кивнул Кот.
- Поняли, дубы неотесанные, куда вас Васька затащить-то хочет?! - Не сдавал своих позиций Леший. - А ты, зверинец ходячий: не в пусты-ню, не в пусты-ню. Да, как же, жди, бассейны тебе там подадут. Киста болотная! Загонят под корягу и будешь булькать, пузыри пускать, да грязь месить, пока не сгинешь. И эта тоже, оглобля тупорылая, туда же. - Леший посмотрел на   Бабу-Ягу. - В город идти - это не пышки со стола хватать.
- Да подожди же! Я еще не закончил! - Крикнул Василий и закурил новую сигару. Со мной и бес на человека стал похож. Даже рога сбросил.
- Не сбросил, а сбили. - Хладнокровно подметил Леший.
- А хоть бы и так. А почему? Да потому, что копыта убегать мешали.
- Ничего, ничего, - злорадствовал Хозяин леса, - под твоим чутким руководством и копыта скоро отбросит.
- Ты, Леша, как в воду смотришь. Только не отбросит, а уже отбросил. Зато пальцы отросли. Ну чем не человек? Только один недостаток остался — рыжий, как ржавь какая-то.
- А что же рыжих людей не бывает, что ли?
- Ну, почему не бывает? Да сколько хочешь. Но, понимаешь ли, Леша, в чем дело, у них лица умные. А у этого дурня? Сам погляди: не лицо, а прямо сказать, - харя. Да, вдобавок, наглая и глупая. Хоть наконец-то подстригся боле менее, а то на сущий кошмар был похож. Единственно что кона пушек не хватает для полного счастья.
- Я не пойму толькя однаво, - пожимая плечами, озадачено пробормотала Баба-Яга, - как энто палицы могли отрастить? Из какого же месту? И куды ж они вылязли?
- Ну, тебе-то, старая, что за нужда такая? Отрасли и отрасли. Чего губищу-то  отклячила?
- А как же, Леша, тута такия дела творятца и усе без маво ведома. Да-а-а-а. Старею. - Сокрушенно закачала головой Баба-Яга.
- Да что ты, бабка, не плачь. - Пытался подбодрить Бабу-Ягу Хозяин леса. - Не старая ты вовсе. Вона, спинища-то какая! Обухом не перешибешь! Ну, хочешь, в город пойдем? А там, будь, что будет.
- Хочу, Лешанькя, хочу. Толькя, как жа мы туды добиремси-та? Ведь поймають. Слыхал, что Васькя-та сказывает?
- Дойдем, Бабка, дойдем. Да мало ли, что этот Котяра наговорит. Он, как усы сбрил, так совсем скурвился, сволочь. Теперь его мордой, хоть печати ставь. Под интеллигента косит, халява. Налегке пойдем. Авось, сойдем за беженцев.
- Ага. - Усмехнулся Василий, - с голодающего Поволжья. Ты сначала морду-то свою в себя всоси, тогда, может, и взаправду поверят, что несколько дней в глаза хлеба не видел. Но дело все в другом. Пока ты, как клуша, дрых в берлоге, времена поменялись. И к твоему немытому удивлению, беженцев на земле не осталось.
Леший загрустил. Затем резко обратился к Василию:- Короче, блохастый, что ты предлагаешь на счет одежды?
- Одежда будет. - Важно заявил Кот  - Это я беру на себя.
- А не надуешь? - Выкрикнула Кикимора и недоверчиво поглядела на Василия. - Я тебе - не бес, со мной такие штучки не пройдут.
Но Кот, не обращая внимания на визгливые женские выкрики, невозмутимо продолжал:
- Одежда будет. Пока солнце еще не встало, пора выбираться отсюда. У меня есть план. Спешить надо.
И все, словно по команде, затоптав костер, мощным клином, врезались в гущу орешника, с треском прокладывая себе дорогу.