Глава 6 Спор

Кот Василий все это время стоял недалеко и внимательно слушал весь разговор от начала до конца, пока остальные жители леса, кроме Лешего, занимались своими делами: кто собирал хворост, а кто подбрасывал его в огонь. Хозяин леса, расположился на пне и прислонившись к большому дубу, крепко спал, подложив под голову руку, что в данный момент служила ему подушкой, а другая свисала и плавно покачивалась в такт душераздирающему храпу. Бес, не раздумывая, подошел к Водяному и вложил ему в руку коробок спичек.
- Иди, Мокруша, не дрефь. - Сказал он. - Видишь, у Лешего, рука свисает?
- Вижу. И что?
- Пойди, вставь спичку  между пальцев и подожги.
- Зачем?
- Знаешь, как трясти всей пятерней будет, словно на балалайке заиграет. Умора! Обхохочешься!
Невыразимая радость злорадной улыбкой пробежала по физиономии Водяного, и он без лишних слов и сомнений направился к Лешему. Подойдя к нему,  что есть мочи, прокричал прямо в ухо: - Леша, а Леша, ты все спишь! А Рыжий-то, знаешь, что сказал?
От такой неожиданности Владыка лесных угодий свалился с пня. Тут же вскочив на ноги, еще не придя в себя растеряно забормотал: - Что? Где? Кого?
- Да, нет, Леша, это я. - Пытался успокоить Хозяина леса, Водяной. - Я  говорю, вот ты, все дрыхнешь! А знаешь, что мне сейчас, рыжий-то сказал?
Владыка лесных угодий не стал слушать дальше и что есть силы пнул Мокрушу в зад, так что тот со всего размаха столкнулся с бесом и оба кубарем покатились под бугор.
- Нет, вы только посмотрите, что твориться-то?! - Выдал свой могучий бас Хозяин леса, обращаясь ко всей честной компании. - Ему что-то Рыжий сказал, а он, гад, меня будит. Ну, ни сволочь?! Я вас спрашиваю?!
- Старик, что там случилось? - С ощутимой тревогой на лице поинтересовался секретарь.
- Да ничего страшного. - Невозмутимо за старца ответил Василий, - Просто кто-то что-то Лешему сказал, а ему это не понравилось. Обычное дело. А вот твои слова, ехидна ты, поганая, не только взволновали, но и разбудили во мне зверя. И терпеть больше не буду. А потому отвечу так: все то, что тобой здесь говорилось - это вранье. Как можно болтать о пламенной любви к своему народу, на который, в сущности, тебе наплевать? Я не верю ни единому твоему слову. Мне приходилось часто бывать в городе. Там познакомился со многими интересными людьми. Заходил, и в кафе, и в рестораны, прейскурант там настолько скуден, хоть волком вой. К примеру, взять столовую, между прочим, ни где-нибудь на окраине, а в центре, в самой сердцевине. Висит на стене меню. И что же там написано?! Первые блюда: щи или суп вермишелевый с курятиной. А на самом деле, с маленьким кусочком куриного хребта. На второе: макароны или картошка-пюре. Кстати, почему она какого-то темного цвета, а не белого, как должно быть? Вдобавок, тянется, как клей? И, причем, не вкусная? Котлеты отвратительные. Пахнут, не поймешь чем, только не мясом - это точно тебе говорю. Я всегда обедал примерно на рубль. Выходил из столовой, вроде, сытый, с полным брюхом, а часа через два снова есть хотелось. И, что самое невероятное, никто не жаловался. Понятное дело, привыкли к таким харчам и обслуге. Вот и молчат, не возмущаются. Да, совсем забыл, третье блюдо: чай с пирожками или кисель с каким-нибудь коржиком или коврижкой. И все. В магазинах тоже ассортимент не богатый. Кроме консервов и плавленых сырков закусить хорошему человеку нечем. И тогда решил узнать, как кормят в обкомовской столовой тамошних «великомучеников». Но запросто туда не пройдешь - у ворот охрана в милицейской форме. Морды такие, что глаз не видно, на обезжиренных не похожи. На животах пуговицы не застегиваются. Кроме того, без специального пропуска не пустят. Охраняют, как секретный объект. Пришлось прибегнуть к шапке-невидимке. А что делать? - Развел руками Василий. - Соблазн был настолько велик, что не сдержался. Таким образом, ни кем незамеченный, прошел все преграды. Подошел к столу, где лежала папка со множествами листами  «меню». Если все это читать, дня не хватит. И чего там только не было! Рыба любая от кильки до кита, даже о которой я и не слышал, там была. Долго размышлять не стал, заказал себе: суп с телятиной, картошку с печенкой и говяжьим языком, какао и пирожок с мясом. За все это, заплатил восемьдесят шесть копеек. Приносят в алюминиевой чашке суп, если мерить по стандарту городской столовой - две порции, не меньше. Я ложкой ткнул – нейдет. Как подцепил, а там кусок телятины, чуть поменьше моего кулака. Все это ел без хлеба и все равно наелся. А тут, вдогонку, несут в такой же посудине картошку. Порций пять, если не больше. Огромный кусок говяжьей печени и, примерно такого же размера, язык. Еле-еле съел. Кое-как допил какао, пирожок на карман, и тягу. Как оттуда вышел - помню с трудом, но ту трапезу во веки веков не позабуду. Нет, на свой аппетит я никогда еще не жаловался. Но, чтобы переесть обкомовского служащего? Это никому не под силу будет. Говорю с полной ответственностью. Ведь, кроме первого, второго и третьего, они еще заказывали и холодную закуску: карбонат, или буженину, или еще какой-нибудь деликатес. Там всего много. И заметьте, на тарелки накладывали верхом. И обязательно, вдобавок брали по полному стакану сметаны, да по пирожному, кофе и пирожки с мясом или с ливером. Сжирали все. Не в одном ресторане такого деликатеса не подавали. Народная мудрость гласит: «Человек должен есть, чтобы жить». А вы живете для того, чтобы жрать. Ну, какая, спрашиваю, от вас, может быть работа? Заглатывали так, что по спине бугры шли. А после такой трапезы, придут в кабинеты, плюхнутся в кресла, расплывутся в них, как медузы, и дремлют. У меня сложилось такое впечатление что у этих гадов, так разработаны желудки, что втроем или вчетвером, запросто уговорят годовалого бычка. Костей и шкуры не оставят. Ох, как же я мучился после эдакого обеда, с непривычки. Ужинать не смог. На завтрак  не пошел. Да что там завтрак, всю ночь глаз не сомкнул, болел животом. Тошнило, думал, концы отдам.
 Лицо Хитрицова, побагровело. Глаза налились кровью, словно получил удар ниже пояса. С трудом сдерживая гнев и ярость, с невыразимой злобой, еле процедил сквозь зубы:
- За-мо-л-чи! - Затем вытер с лица пот, немного успокоился и продолжил. - Я не знаю, кто тебя пропустил в нашу столовую, но это не повод, обсуждать моих подчиненных! Ты, мерзавец,  мизинца каждого из них не стоишь. Да! Есть такое! - Секретарь, повысил голос, - действительно, обкомовская столовая снабжается продуктами по высшей категории. И это - не моя идея, и не моя блажь. А как ты думал?! Люди умственного труда должны поощряться. И ответственности у них  побольше, чем у тебя, дармоеда.
- Это кто дармоед?! Я, что ли? Да за такие слова я тебе сейчас кукушку снесу твою бестолковую! - И Василий уже стал сжимать кулаки, но сдержался. - Скажи спасибо, что Игнатий рядом стоит. Не хотелось бы, чтоб он видел такое зрелище. Вы лучше в детские сады отдали бы эти деликатесы. Ведь дети! Дети же! А вы, хамы, даже об этом и не думаете. Только о себе и печетесь. Козлы. Пользу-то приносите и то один раз в жизни, когда умираете.
Кот уже хотел пойти к костру, но Леший, услышав бранную речь Василия, поспешил на выручку.
- Ты что тут хамишь? - Грозно наступал хозяин леса на Хитрицова. - Сколько от таких, как ты, горя! Луга распахали, деревни загубили! Леса гниют. Реки не поймешь чем пахнут. Глаза мои всего этого не видели бы!
- А ты отвернись и не смотри. - Коротко оборвал Лешего, секретарь.
- Да куда же смотреть, чтоб отвернуться-то?
- Что ты кричишь? - Засуетился Хитрицов. - Знаю, проблем много. Рук не хватает. И, тем не менее, строим очистные сооружения. Сколько туда денег вбухиваем, вам это и не снилось. Но, поймите же вы, Робин Гуды хреновы, в конце-то концов, не от меня все это зависит! Намечена программа нашей партии, и мы стараемся ее выполнить. Но, если река не промысловая, то ее никто чистить не будет до такого состояния, какой  была лет триста назад. Если лес не строительный, делать вырубку - это большие затраты, а прибыль — ноль. И на этот счет у нас есть, и лесники, и егеря, что следят за порядком. И, по моему мнению, неплохо справляются со своими обязанностями. Но я повторяю: не хватает рук. А вот с деревнями, действительно, палку перегнули. И сейчас стараемся восстановить их. Строим крепкие дома. Осваиваем новые земли. Чтобы зарплата была достойной. Все это намечено в программе. А сколько средств уходит на школы, и детские сады? Об этом-то вы подумали?
- Нет, наверное, не успеете. - Горестно произнес Игнатий.
- Это почему же? - Насторожился секретарь.
- Не любы вы народу. Недовольство растет среди людей. Сместить могут вас.
- Да ты что, старик, в своем уме? Что говоришь-то? Да за такие слова...- Хитрицов снова повысил голос - Это же чистой воды пропаганда. Знаешь ли, чем это пахнет? Мы, коммунисты, делаем все для своего народа. И лозунг наш: «Народ и партия — едины». В какой другой стране есть такие права: «учиться, созидать, работать»? Что молчишь-то? Разве при царе было что-то подобное? Нет, нет и нет. Сплошное рабство. Только при социализме человек свободно вздохнул. Почувствовал себя хозяином. Это понимать надо. Все для молодежи, для науки, для культуры. Одним словом - прогресс. И как же народ посмеет свергнуть такую власть? Тех, кто для них, ни здоровья, ни жизни своей не жалеючи, прокладывает путь к светлому будущему? К коммунизму! И наша партия ведет нас вперед.
- Что ты врешь! - Неистовствовал Василий. - Что ты врешь! Партия ваша - это есть, не что иное, как кормушка для неудачников, да голодранцев, они без нее не только свою семью — себя не прокормят.
- Как ты смеешь такое говорить? Что же, по-твоему, я неудачник или голодранец? - Кричал Хитрицов. - Я имею высшее образование! За моими плечами два института!
- Что толку от того, что ты такой, да эдакий?! - Пытался перекричать Василий секретаря. - Если подумать, то непременно выяснится, что Ваша светлость ни фига не понимают, ни в сельском хозяйстве, ни в производстве. Я такое могу рассказать, что ахнешь. Вот, к примеру, был интересный случай, на  заводе, на каком именно, говорить не буду. И про цех, тоже, пожалуй, промолчу. Начальник ушел на пенсию. Выдвинули на его место толкового, умного мужика. Но беда в том, что не был членом вашей партии. И считался всего лишь И. О. - исполняющий обязанности. Стало быть, и без вашей поддержки крепко стоял на ногах. Потому что - мужик. Вдобавок ко всему, хорошо знал производство. И все-таки, не смотря на все его заслуги,  так как был беспартийным, сместили в мастера. А на его место поставили такого обалдуя, какого свет еще не видел. По правде сказать, и молодой, и красивый. Волосы русые носил на зачес. Лоб широкий глаза не глупые. Лицо всегда чисто побритое. Не к чему придраться. Одевался по высшему классу. Костюм, рубашка, галстук. все как надо. Во общем упрекнуть в неопрятности причин не было. Человек с высшим образованием, и в партии состоял, и взносы партийные платил исправно, и все-таки, остолоп. За то его папа работает в обкоме. Какой там у вас пост занимает, не знаю, врать не хочу. Да и, честно говоря, мне это все до лампочки. Однако, рабочие зароптали. Это было и никуда от этого не денешься. Как ни помогали тому охламону, и план снижали, да чего только ни делали, все равно со своими обязанностями не справлялся. Я даже помню его имя и отчество: Виктор Викторович Рябов. А рабочие меж собой звали его мальчиком. Что поделать, другого не заслужил! «Куда же его приткнуть?» - думал директор завода. Такой, безобидный толстячок с курносым носом и с небольшой залысиной лба. О другом так не суетился бы, но ссориться с обкомом не хотел. И наконец, после недолгих раздумий, решил выдвинуть, этого папиного сынка, на партийную работу. А именно, - парторгом. «Пусть вешает лапшу на уши своему родному коллективу». Пришлось старого парторга сместить. За что? Сказать не могу. Не ведаю. И как только этот дурень, получил кабинет с креслом, сразу же ринулся в бой. Сколько висело плакатов на самых видных местах! И «досрочно выполним план» какой-то пятилетки, уже не помню, какой именно. И так далее и тому подобное. Но одна вывеска меня настолько поразила, что я не сдержался и смеялся до слез. Это же надо, такое придумать! Дословно цитировать не буду. Многое позабыл. Только помню такие слова: «сегодня день трезвости». Ни какого числа, ни месяца, ни года. Просто сегодня, и все. Как можно было такое написать, если вчера, к примеру, была получка и большая часть рабочих пришли в  цех с глубочайшего похмелья? Глаза, как у жареных судаков — на выкате. Головы, что батоны за тринадцать копеек, тупые-тупые, хочь убей. А во рту сушняк, да отвратительный запах, словно конская часть стояла. Кому горе, а нам с бесом радость. И все благодаря тому, что водкой начинают торговать не с утра, а с одиннадцати часов дня до семи вечера. Вдобавок ко всему, продавщицы все знакомы, но это отдельный разговор. И только наступило утро, и часы пробили, сколько им положено, мы с рыжим были уже в гастрономе. Естественно, водки на витрине не было, но только не для нас. Брали по четыре рубля из-под полы. Зато, в любом цеху, мы гнали по пятерке за штуку. И все это благодаря нашей дорогой и любимой партии.
- Ах, вот оно что?! Значит, это ваша дель?! Это ты рабочий народ спаиваешь?! - Грубо перебил Василия секретарь.
- Кто? Я? - Возмутился Кот. - Как ты смеешь говорить такое, свинья? Это вы, спаиваете свой народ, а я вам только подыгрываю. Помогаю, так сказать, вашей гребенной политике.
- Какой еще политике?  - Ты в своем уме? - Пытался перехватить инициативу Хитрицов.
- Ладно, хватит. - Продолжал Василий. - Меня на мякине не проведешь. Знаю вас, подонков. Неужели, думаешь, что я поверю, как вы стоите за трезвый образ жизни. При одной такой мысли мне становится смешно. Вот, лет двадцать назад, можно было поверить в ваши лозунги, когда функционировали закусочные, да прочие забегаловки, где продавали на разлив, и водку, и вино, и пиво с открытия и до закрытия. Скажи, кому бы пришло в голову, где-то там, за углом, на шара мышку, втихаря, чтобы никто не видел, распивать пол-литра на троих или на двоих и закусывать какой-то жамочкой, а то и вовсе, липовым листочком? Я подчеркиваю, не тополиным. Когда в любом шалмане, каждый работяга мог себе позволить выпить и не дурно закусить. И придти домой без шума и без скандала. Но для вашей политики - это настоящее бедствие. Пьянства не было,  пьяных днем с огнем не сыщешь, за исключением отдельных индивидуумов. А убытки-то какие?! Жутко подумать. Вытрезвители пустовали - это раз. На прогрессивку не наказывали, премий не лишали, тринадцатую зарплату, и то, отобрать не за что было, ни у кого: ни выговора, ни прогула - это два. Старушки, и немощные старики, что когда-то работали в колхозах, совхозах, да  мизерную пенсию получают, теперь не ходят по квартирам, не клянчат ни у кого, милостыньку, за ради Бога, а собирают винную посуду. Вот и получается неплохая прибавка, ко всему что есть. И голову ломать не надо - это три. Ну, что пойдем дальше?
- Ну-ка, ну-ка. Интересно. - Усмехнулся секретарь.
- Ну что же, продолжим. Мне, ведь, на твои смешки наплевать. Ни на того нарвался. Не знаю, кто придумал продавать спиртягу с одиннадцати часов дня до семи вечера, но скажу только одно, хоть он и сволочь редкая, но свое дело знает туго. Взять, к примеру, бутылку водки, она стоит три рубля, шестьдесят две копейки. Казалось бы, ничего особенного. Но, благодаря тому, что она по утрам и поздним вечерам в дефиците, то из этого можно извлечь большую выгоду, если где-то, кто-то страдает  похмельем, да и вообще, просто человеку захотелось выпить. Этим продавцы и живут. Зарплата у них рублей сто двадцать, плюс-минус.  Разве можно нормально существовать, получая такие гроши? За квартиру заплатить надо, детей обуть-одеть, тоже целая проблема, не считая того, сколько денег уйдет на харчи. Вот и гонят из-под прилавка по четыре рубля за пол-литра так, что в месяц у них, выходит рублей двести, а то и двести пятьдесят. И что вам думать об этом?! Когда идет все своим чередом. А, ежели, ревизия, какая нагрянет, тоже не беда - откупятся. Так что, и те, кто проверяет магазины,  с голоду не умрут. Другими словами говоря, вы одним выстрелом четырех зайцев бьете.
- Вот смотрю на тебя, и думаю, - тяжело вздохнул Хитрицов, - на дурака, вроде, не похож. – И с этими словами устремил свой гневный взор на Василия. – И, в то же время, несешь такую ересь, что слушать противно. Наша партия - не враг своему народу. За рабоче-крестьянскую власть люди кровь свою проливали. О стариках, что нищенствуют, нам хорошо известно. И мы делаем все, что в наших силах. Строим дома для престарелых, где одинокие пожилые люди живут не плохо. Но пойми, дурья твоя голова, жаль, конечно, что точной статистики не знаю на данный момент, но скажу только одно: у нас очень много денег идет на вооружение. Взять, к примеру, подводную лодку, вместо нее, можно было бы построить два, а то и три микрорайона города. А сколько стоит десять, двадцать таких лодок с ракетами и прочими установками? А сколько стоят реактивные самолеты? Танки?  У нас их выпущено не мало. А сколько сделано снарядов, бомб? И так далее и тому подобное. Так, где же, я тебя спрашиваю, взять столько денег, чтобы повысить пенсии? Остановить оборонную промышленность? Да нас в порошок сотрут наши недруги, они так и ждут, когда мы ослабеем. Поэтому, не хочу, да и не желаю, касаться этого вопроса.
- Конечно, не хочешь. - Злорадствовал Василий. - Еще бы. Вот вам пенсию начисляют по полной программе, на это деньги есть. И пенсию не малую. Как она называется? Министерской, что ли? Хамы вы, последние. И говорить об этом, можно долго. Только толку чуть. Все равно вы, не поделитесь со своим народом, что вас кормит, одевает и обувает. Ну куда вы без него?
- Ладно, хватит. – Махнул рукой Хитрицов. - Лучше расскажи про парторга, товарища Рябова. Интересно послушать, тем более, отца его,  хорошо знаю.
- Ну, что же, значит, решил тему сменить?  А жаль. Как же вы боитесь правды. Но запомни на будущее, что тебе скажу: кто правды боится кривдой захлебнется. Я еще, конечно, кое-чего мог поведать бы. А что толку, все равно ничего не изменится, пока неудачники, да голодранцы к власти рвутся. Вот и этот парторг, я бы ему бригаду штукатуров не доверил бы, а его на руководящую работу выдвинули. Однако, я отвлекся. Значит, когда мы с Рыжим отоварились водкой, десять бутылок купили. Шутка ли?! Рассовав все по карманам, да  потайным местам, вышли из гастронома, сразу же двинулись прямиком к заводу. Перелезть через забор (дело нелегкое, да и не безопасное), поверх него была натянута колючая проволока. Но мы воспользовались своим старым,  испытанным лазом. Небольшим отверстием в стене. А что касается тамошней охраны, то на нее можно вообще не обращать внимания. Там работают старики, старухи, да инвалиды. Это естественно. Какой здоровый, здравомыслящий человек согласится пахать за сто сорок рублей в месяц? Думаю, таких желающих не найдется. И мы с Рыжим, как только оказались на территории завода, спокойным шагом пошли к ближайшему цеху, где был парторгом товарищ Рябов, по прозвищу Мальчик. И тут нас заметила вахтерша. На вид пожилая женщина, лет шестидесяти, невысокого роста. Толстенькая, неуклюжая, в сером пуховом платке. А сколько темперамента! Едва увидела нас, сразу же, с диким воплем: «Стой! Руки вверх! Стрелять буду!» со всех ног устремилась за нами, переваливаясь с боку на бок, как бочонок. Она бежала, а мы шли. Но быстро поняла, что ей нас не догнать,  остановилась, гневно плюнула нам вслед и, тяжело дыша, вернулась на место.
Я открыл дверь металлических ворот и мы оказались внутри цеха на центральном проходе, по обе стороны от него, широкими коридорами, затуманенными от ядреного запаха керосина и прочих масел, простирались участки с токарными, фрезерными и сверлильными станками, где бурно работали люди с глубочайшего похмелья. Тут мне как раз и попался на глаза тот самый плакат с надписью: «Сегодня день трезвости.» Он висел, прикрученный, невесть какой проволокой, к стальным балкам и грузно покачивался от сквозняков над центральным проходом.  С водкой проблем у нас не было. Распродали быстро. Кроме одной бутылки, что припас на всякий случай, для хороших знакомых. А именно: для Федора Шерешева и Владимира Смирных, по прозвищу Мустафа. Кто дал ему такое прозвище, не знаю! На татарина не похож ни каким боком. Человек русской национальности, с русыми волосами и прямым небольшим острым носом. Со светло серыми глазами и пухленькими щечками, как у поросеночка. Зато живот был не малых размеров и ноги как в греческом зале колоны. Попадешь под удар такой ноги, страшно подумать, что будет. Не то что Федор. Если судить по его смуглому худощавому лицу, смолянистым волосам и  недлинному, слегка загнутому носу с широкими ноздрями, можно было предположить, что кто-то из его предков был цыганом. Но мне это до фени.  Они работали в одной бригаде, слесарями по ремонту оборудования, под чутким руководством механика Сергея Осиповича Кузина. О-о-о-о, рассказывать о нем можно долго. Но попробую быть кратким. Мужичок невысокого роста, примерно метр шестьдесят с чем-то. О его телосложении тоже говорить не буду, - букет костей и кружка крови. Во рту между двумя зубами, что каким-то образом уцелели, был всегда зажат мундштук папиросы. На голове, большую лысину до самых ушей, скрывала шляпа. С ней он не расставался никогда, даже не снимал ее, в столовой за обедом. Ходил в костюме или в телогрейки, но брюкам не изменял и белой рубашке с пестрым галстуком тоже. Его небольшие впалые глазки следили за всем, что происходило в цеху. Водку пил исправно, но пьяниц не любил. И мог запросто отключить станок, если рабочий был в нетрезвом состоянии. На его курносом мясистом носу, росли небольшие но густые волосы. С таким лицом хорошо выступать в цирке, а он… Но хочу заметить, что прежде чем стать механиком, Сергей Осипович отработал двадцать пять лет слесарем на капитальном ремонте. Так что в ремонтном деле он был Ферзь. Знал не только свои обязанности, но и права. Потому в цеху еще был кое-какой порядок. Хочу особо подчеркнуть, самым лютым врагом у него был энергетик Иван Данилович Савин.. Как сойдутся… Сколько же  брани и всяких выразительных слов можно было услышать. Однако, энергетик, был на много полнее механика. Толстячок с небольшим, как пипетка мясистым носом. Карие глаза излучали сверх недоверие ко всему. Сухие тонкие губы подрагивали нервным тиком. А брови… Не только блохи, тараканы поместятся. И ходил всегда в лакированных ботинках, югославском сером костюме, что особо выделяли его персону от прочих руководящих лиц. Ну ладно, пойдем дальше, а то что-то я отвлекся. Я знал, где искать Шерошева и Смирнуха.  На третьем участке. Там они должны были ждать меня, возле сверлильного станка, что давно был списан, и не подлежал никакому ремонту, но до сих пор, по какой-то причине, не  отдан на металлолом, а продолжал стоять с обрезанными по обе стороны проводами. Мы с Рыжим направились туда. Я  несколько был удивлен, когда увидел рядом с Федором и Мустафой электрика Василия Ивановича Абросимого, с тормозком. Лицо его было запачкано голландской сажей, и  темные волосы от масленых пятен, переливались на свету от подвешенных к стальным балкам ламп, всеми цветами радуги. Он постоянно простужено хлюпал носом, не сводя с меня своих помутневших карих глаз. Наверное, решили пить на троих, подумал я. Однако странно. Ну, Федор и Василий Иванович и от ста пятидесяти грамм захмелеют. А вот Смирных?! С его комплекцией килограммов в сто двадцать и всей бутылки маловато будет. Подойдя к ним, обменялись дружескими рукопожатиями. Друг у друга справились о здоровье и под этим «соусом» я передал поллитра «Столичной» за пятишку, - за пять рублей, Владимиру. Никто во всем цеху не мог так точно разлить на троих, как Мустафа.  Хладнокровно сорвав  пробку, Смирных стал не спеша наполнять водкой граненый стакан. Первым пил Абросимов, за ним Федор. Я стоял возле металлического ящика,  наполненного ветошью, пустыми консервными банками и прочей мурой. И вряд ли кто из начальства мог меня заметить, так как там  не горел свет, да он и не нужен был никому, в том крыле никто не работал. Отослав беса в «гастроном» за водкой, ну что ему мелькать своей рыжей мордой, я сел на край металлического ящика и спокойно наблюдал за ними.  Наконец, очередь дошла до Владимира. Он поднес стакан ко рту и стал медленно сквозь зубы процеживать за глотком глоток самую дорогую на всем свете влагу. Конечно, это надо было видеть! Но не в этом дело. А дело в том, что, парторг товарищ Рябов, собрал всех мастеров и даже механика с энергетиком прихватил,  и решил самолично сделать обход.  Проходя по центральному проходу со всей своей многолюдной свитой, неожиданно свернул к нам, и быстрым, уверенным шагом неумолимо приближался, проходя мимо фрезерных и токарных станков, что издавали невыносимый гул и грохот, здороваясь с каждым рабочим персонально, чуть заметным кивком. Мустафа  стоял спиной и не мог этого видеть. Когда оставалось не больше десяти метров до нас, Федор, выбросил недоеденный помидор и коротко отрапортовал: «Шухер»! Смирных, не раздумывая ни секунды, отбросив уже пустой стакан,  в  металлический ящик с ветошью, ловко схватил провода обеими руками, что свисали, обернутые в металлический рукав, со списанного сверлильного станка, и изо всех сил стал в них дуть, издавая гулкий вой, похожий на гудок: «У-у-у-у», и тут же прикладывал их к уху, как врач, прослушивающий больного через стетоскоп. Мастера, далеко отставшие от товарища Рябова, к счастью не видели эту сцену, они заняты были разговорами о дальнейшей, своей непутевой жизни, под чутким руководством этого остолопа. Но зато не могли не заметить механик с энергетиком, что шли рядом с товарищем Рябовым, не отставая от него ни на шаг. То, что делал Владимир с проводами, крайне заинтересовало парторга. И он аккуратно обойдя Смирных стороной, подошел к электрику и тихо спросил: «А что это он делает?»
 Василий Иванович, смахнул со лба капли холодного пота, что накатывались на глаза и почти на ухо ему прокричал сквозь гул и рокот грохочущих на все тона, станков: «Это он провода прозванивает!».
«А-а-а-а», - протянул товарищ Рябов и добавил, по-дружески похлопывая электрика по плечу: «Ну ладно, ребята, давайте скорее, сделайте на совесть. Этот станок, как воздух нужен. Работайте, работайте». Затем резко развернувшись, пошел к центральному проходу. Я по-прежнему стоял у металлического ящика, не замеченный ни кем. И видел, шедшего вдаль парторга с целой ватагой мастеров, солидную фигуру энергетика, что чуть не упал от смеха, но удержался за токарный станок. Но это ничего, по сравнению с разгневанным до предела механиком, у него ото всего увиденного и услышанного, изо рта выпала папироса. Шляпа слетела. Вены на тощей вытянутой шеи надулись как у снегиря.
«Вы что, ошалели?!» - Кричал он. «Вы хоть понимаете, чем это  дело пахнет? Он же дурак!», - механик кивнул  вслед ушедшему парторгу. «А если бы понял, чем вы тут занимаетесь? И на ваши идиотские шуточки серьезно бы отреагировал?  По тридцать третьей статье полетели бы  под гору, как фанера по ветру?».
«Ну что ты, Сергей Иосифович, сердишься? Все же обошлось», - пытался успокоить механика Шерешев. - «Да весь цех знает что он дурак. Вон и Иван Данилыч смеется». И Федор указал на энергетика, что от смеха  повис на суппорте токарного станка.
 «Кто дурак?» - Переменил тему разговора механик. «Я тебя  спрашиваю: кто дурак?».
«Да вы же сами только что сказали…» - Пытался заступиться за своего друга Владимир.
«Кто? Я?!» - Лицо Сергея Иосифовича побагровело. «Я ничего не говорил. Вы меня в эту историю не впутывайте, мне до пенсии осталось три года. Дайте спокойно отработать их, идиоты!» И уже пониженным голосом добавил: «Значит так, ребята, ровно через час жду вас на ковре, в своем кабинете. Там и поговорим, о вашей дури несусветной». Напоследок механик глубоко вздохнул, погрозил Федору и Смирныху кулаком и быстрым шагом направился догонять парторга. За ним еле сдерживая  смех сквозь слезы, прихрамывал, на коротеньких полусогнутых ножках, энергетик.
Уже где-то, через полчаса, об этом случае, знал весь цех, благодаря Мустафе. Всем хорош, один недостаток - язык, как помело. А главное, мог так приукрасить, как никто другой даже додуматься не смог бы. Все рассказал. И что было, и чего не было. Работяги смеялись до слез. А токарь, Юрий Абрашин, по прозвищу Хвост, я попрошу заметить, это один из лучших токарей цеха, а то и всего завода. И если говорить по большому счету, то можно смело сказать — художник, другого слова не подберешь. Какую бы работу ему не дали, ни один контроллер придраться не мог. Однажды даже умудрился на своем стареньком токарном станке шестеренку выточить. Как ему это удалось, не знаю. Однако, сделал. И под шпонку паз продолбил резцом, и зубья нарезал. Среднего роста шатен, с небольшим курносым носом и серыми глазами. В прошлом спортсмен, увлекался баскетболом. Но была у него одна слабость - любил подзадорить кого угодно, да так, чтобы белый свет не милым стал. Не язык, а прямо сказать, настоящее змеиное жало. Вот и в тот раз, Абрашин подошел к парторгу и сказал: «Виктор Викторович, пришлите, пожалуйста, Владимира Смирных, по прозвищу Мустафа, пусть он на моем станке провода прозвонит». Парторг почувствовал в его словах насмешку, резко развернулся и поспешил скрыться с глаз долой. А Юрий еще долго стоял и смеялся ему вслед осипшим сухим смехом. Я не знаком с отцом парторга, товарищем Рябовым-старшим, и  не могу судить, умный он человек или нет. Но раз работает в обкоме, значит, умишко кое-какой имеет. Есть такое народное изречение: якобы природа отдыхает на детях. Так вот, что я скажу: эта самая природа, так развалилась на его отпрыске, что просто дышать нечем. И, к большому сожалению, не единственный случай с проводами. Был и еще, похлеще прежнего. Я как раз пришел в тот цех по своим делам, да и просто повидаться кое с кем. Федор с Мустафой ремонтировали фрезерный станок. И, вроде уже сделали. Осталось только запустить и проверить, как он покажет себя в работе. А электрики, все до одного, были на аврале. И тут появляется он: парторг, товарищ Рябов. Не разбираясь абсолютно ни в чем, любил лезть во все дырки. Его энергии хватило бы на десять человек, а то и больше. Ему работать бы грузчиком на вокзале. Цены бы не было. А он, дурень, в руководители поперся. Одним словом, подошел этот обалдуй к Смирных и спросил, почему, дескать, станок не работает? А Владимир - человек с большим юмором, так ему и ответил:  «Тока нет?» И указал на пустое грязное ведро, в нем держали керосин для промывания деталей. «А в кладовой без механика не дают. Слишком большая ответственность. И никто не хочет ее брать на себя. А Сергей Иосифович на совещании. Вот, сидим и ждем».
Будь, кто другой, на месте этого охламона, посмеялся бы над шуткой, да и разошлись. Или строгача вкатил бы на худой конец за издевательство над руководством, а он на полном серьезе схватил эту емкость и со словами: «Бюрократы, кругом бюрократы»! Быстрым шагом направился к кладовой за электричеством, где работала, давно уже не молодая тетя Шура.  Я ее знал неплохо. Невысокого роста женщина добрейшей души человек. С миленьким не по возрасту лицом. Со светло зелеными глазами. В прошлом брюнетка. Теперь же седые пряди коротко подстриженных волос прятала под вязанную шапочку. Как же он ругался, и кричал на нее, за то, что не дала слесарям электроэнергии. Я уже говорил, что кладовщица была женщиной преклонных лет, точнее сказать, лет пять, как пребывала на пенсии. В ее, я бы сказал, нелегкой жизни, случалось всякое. И много чего повидала на своем веку, но чтобы высоковольтное напряжение носили в ведрах - это было выше ее понимания. Кто знает, может быть от такой лютой  неожиданности, когда парторг потребовал, чтобы ему в ведро налили тока, она грохнулась со стула и сломала  руку. Была на больничном. А по выздоровлению уволилась, как ее ни просили остаться. Взяла расчет и больше эту мадам никто не видел. Я не буду рассказывать, что было дальше, но тот случай стал известен не только мастерам участков, но и начальнику цеха. Даже до директора завода слух дошел. О том, как все стены были исписаны мелом: «Товарищ Рябов, принесите на такой-то, такой-то участок ведро тока». Другого на его месте давно бы уже выгнали с позором, а этого нет. Так что, партия ваша - ни что иное, как кормушка, для неудачников и голодранцев. Так же и этот, ваш парторг, товарищ Рябов, сидит на тепленьком месте, да делает вид, что работает, а на самом деле ни в зуб ногой. Абсолютно ничегошеньки не понимает. Но сделает любую любезность для высокопоставленного лица, ради того, чтобы его похвалили.   Прикажут быть министром обороны - Не задумываясь, пойдет, хоть в маршалы. Даже, если прибывает в чине рядового, но будет командовать, и полковниками, и генералами. Любой нормальный, уважающий себя человек, не знавший военного дела, отказался бы. А такой придурок, как Рябов, не откажется. Предложат стать министром здравоохранения, да ради Бога! Лишь бы быть поближе к кормушке. Одно слово - неудачник.
- А кто же, тогда голодранец? - Лукаво улыбаясь, спросил Секретарь.
- О-о-о - протянул Василий. - Голодранец неудачнику не ровня. Эта фигура все больше старается быть в тени.  Занять тепленькое местечко и воровать, воровать, воровать до бесконечности и, в то же время, продвигаться по служебной лесенке. Ведь сидит в тюрьме не тот, кто ворует, а тот, кто воровать не умеет. А неудачник - это всего лишь обыкновенный приспособленец, прилипало, он ни украсть, ни покараулить не может, но, при этом, очень энергичный и исполнительный тип, наподобие товарища Рябова.
- Ну что ты прицепился к нему?! - Оборвал Хитрицов Василия. - Человек, как без году неделя, занимает ответственный пост, на таком нелегком участке. А то, что над ним подшутили с проводами и током, это вам не делает чести. У рабочих свои названия предметов. Взять, к примеру, токарный станок. Там есть одна шестерня, ее и токаря, и слесаря, называют паразиткой. Эта деталь, как бы лишняя зап часть, только в редких случаях бывает нужна. И если какой-нибудь слесарь попросит своего ученика подать паразитку, тот не поймет о чем идет речь. Что же, и над ним будете смеяться? А  у шоферов какая-то смазка называется тормозухой. Из этого тоже можно создать целую комедию, если кто-то никогда не слышал такого названия. А что касается товарища Рябова... Парторг подумал, что слесарь с проводов сдувает пыль. И ничего удивительного здесь нет. Обычное дело. В металлический рукав ничем не залезть и ветошью не протрешь, значит надо продуть воздухом. Так же и с током. Виктор Викторович решил, что током слесаря называют какую-то смазку. Потому и взял ведро, чтобы с ним пойти в кладовую... Он же от чистого сердца, хотел вам, негодяям, помочь, не зная, какие могут быть последствия, работая с мерзавцами. Хамы вы. Если бы только знали, сколько у него работы, и в цеху, и дома! Сколько им прочитано газет, всевозможных журналов, иностранной литературы. А для чего? Для чего, я спрашиваю? Да для того, чтобы рабочему классу жилось лучше.