Глава 7 Столица

- И опять ты брежешь! Лу-ч-ше! - сделав кислую гримасу, передразнил Василий секретаря. - Куда ни пойдешь - кроме макарон, лапши, да перловки нет ничего. Про мясо, масло, сыр и колбасу вообще говорить не буду. Только на рынке может приобрести, и то, не каждая семья. Цены ломовые. Наверняка, и здесь ваша дель.  А почему в государственных магазинах такого нет? Ловко задумано. У меня есть один знакомый парень, он устроился на бойню. Познакомился с ним случайно. В пиво баре за кружкой пива. Крепкий товарищ, чуть, чуть пониже меня, но в плечах пошире будет. Нос прямой, лицо округлое, широкое. Как раз в тот день он попал под дождь и у него промокли ноги — обут был в сандалии. Брюнет с короткой стрижкой под ежика, стоял возле меня в мокрой тенниске и шароварах, и пил пиво. И мне рассказал, что ежедневно забивает по сколько-то голов скота. Их там работает пять человек. И план дается немалый. Я естественно, поинтересовался, где же колбаса, и прочее. И услышал от него, что все мясо грузится в вагоны и отправляется в Москву. Тогда я спросил: «Почему?»  И знаешь, что  он мне ответил?
«Снабжение города идет на уровне шестидесятых годов, когда численность населения не превышала трехсот тысяч человек, а сейчас перевалило, пожалуй, за полмиллиона. Точной статистики не знает никто. Обком не работает. Вот и отправляем в столицу гостинцы, и говядину, и свинину, и баранину, вроде как излишки, а наши магазины пусты.»
- Что ты бо-лта-ешь?! - Хрипя от натуги, по слогам протянул секретарь. Затем немного сбавив пыл, продолжил. - Это же Москва! Столица! Лицо нашей Родины! Знаешь, сколько туда приезжает иностранных гостей со всего света? Уж не говорю о союзных республиках. Естественно, чтобы магазины не были пусты, поставляем туда продукты, по мере возможности. И не только мы одни. Со всей округи Советского союза туда идут, и будут идти эшелоны с продовольствием.
- Ну, ты, мужик, и загнул. - Свирепо закачал головой Василий. – Значит, благодаря этому, москали живут, а остальные, вроде Федора Шерешева, да Владимира Смирных, существуют? Так, что ли?
- Нет! - Резко оборвал Кота Хитрицов. - Не москали, а москвичи, это, во-первых. Во вторых, они не виноваты, что так работает наша система. И обзывать их непристойными словами никому не дозволено.
- Что?! - Вскрикнул Василий. - Москвичи все давным-давно вымерли, а те, кто теперь там сейчас проживает, для всей твоей, так сказать, огромной многонациональной страны: или москали, или, того хуже, козлами окрещены. И не то беда, что такая система, а беда в том, что эти мироеды рады такой системе. И, благодаря этому, весь Советский союз, работает на них, не покладая рук. Скажу  больше: столицей она была когда-то, а теперь стала отдельным государством. Первым государством, а потом уже и Россия, да и весь Советский союз.  Столица - это мать городов. Так ответь мне, какая мать отрывать будет от детей своих, слезами и потом, кровно заработанное, чтобы те жили в недостатке и несправедливости? На такое способна редкая мачеха. Как-то, помню, однажды в пятницу решил проведать Федора и Мустафу. Прихватил с собой пару пол литровок. Владимир как раз стоял возле своего верстака и разбирал суперт с токарного станка. Ох, как же он мне был рад, а водке - еще больше. Ну, сам посуди, - взглянув со всей серьезностью в глаза Хитрицова, продолжал Василий, - раз человек хороший, почему бы не поделиться с ним, тем более, что деньги у него были.  Пропустили по стаканчику. Тут он и говорит:
«Слушай, Васёк, не хотел бы завтра с нами, поехать к козлам за нашей колбасятиной. Как раз одно место свободное есть. Должен был кто-то ехать, да жена у него, вроде как, заболела. Одним словом, не поедет и баста. Ну, как? Если согласен, давай пять рублей, сейчас в завком отнесу. А завтра утром в девять часов к «Дому Культуры» подойдет автобус, и айда».
«К каким козлам?» - Удивился я. А Смирных как захохочет: «Приедешь в Москву, все узнаешь подробно, во всех деталях».
Ну что же, на том и порешили. Заночевал я в ту ночь у Домового за целковый.  Жмот страшный. Без денег на порог не пустит. Ну, да ладно. Чего прошлое-то ворошить? Недостатков у всех хватает. Выпили с ним по стаканчику. Тут я взял, да и рассказал  про будущую поездку в столицу, чтоб ей, ни дна, ни покрышки, будь она трижды не ладна. А он посмотрел на меня своими выпуклыми совиными глазами, горько усмехнулся и стал отговаривать, чтобы  не ездил туда. «Почему?» - спросил я. «Да потому, - ответил он, - что полное разочарование получишь в людях, а то, и вовсе озвереешь. Я в Москву, каждый месяц за продуктами езжу. Там каждый пройдоха живет лучше, чем у нас, директор завода или какой-нибудь секретарь обкома. Посуди сам: стою, как-то, на Ленинском проспекте в магазине, за краковской колбасой. Народу, жуть сколько, аж на улице хвост до самой остановки. И заметь, все приезжие, вроде меня. Подходит ко мне мужичок, плюгавенький такой, если говорить по-большому счету: плюнь в него - водолазы искать будут. А он  и говорит: «Хочешь, тебе колбасы возьму, килограмма четыре? Давай деньги! А за это рубль подаришь». И снял с вонючей своей облысевшей  головы фуражку, - дескать клади сюда. Руки-то у него были наполовину без пальцев. Утер свой нос похожий на кукиш и еще что-то своими толстенными губешками про шмыгал. Что сказал я не разобрал. Шумно было. Народу-то тьма. Но делать нечего. Если не соглашусь, подумал я - целый день стоять буду и могу без краковской остаться. Помню, как однажды перед самым носом кончилась. Пришлось пожертвовать рублем. Этот мужичок, я и глазом не успел моргнуть, как уже стоял возле продавца с раскрытой красной книжкой ветерана войны. Взял краковской и передал ее мне. Я пошел дальше, а этот козел трухлявый, уже другого клиента себе нашел в конце очереди, где я полтора часа томился, проклиная все на свете. Если говорить начистоту, тот, так называемый ветеран войны, рублей пятьдесят в день имеет, если не больше. Но это только цветочки, по сравнению с мясниками, да грузчиками в подсобке. Они там такое творят, - ахнешь: торгуют направо и налево. Облапошивают приезжих по полной программе. А теперь представь, что творится в мебельных магазинах! Гостей столицы обирают по-черному, не рублями, а сотнями, волосы даже у памятников дыбом встают. И  говорю тебе по старой дружбе: Брось эту затею, не езди туда - мой тебе совет,  а то  чего доброго, грохнешь кого-нибудь. Или того хуже, тебя грохнут, а то и в тюрьму угодишь. Это там в два счета. Москали - есть москали. На чужом горе жиреют».
Так, за разговорами и день прошел, и ночь пролетела. Однако, я все таки прибыл к «ДК» в назначенное время. Народу было человек тридцать или около того. Долго рассказывать не буду, доехали до Москвы без приключений. Вышли из автобуса и разделились на небольшие группы. День выдался на редкость жаркий, так что все были одеты налегке, кто в тонкие спортивные костюмы, кто в шорты и тенниски.  На ногах в основном у всех были летние сандалии  Я один не изменял своему наряду, только единственно, чтобы сильно в нем не жарится, шел нараспашку. Смирных,   Шерешев и Николай Николаевич Родимушкин предложили мне идти с ними. Я согласился. Но сначала, пошли в гастроном. Это естественно. На сухую-то трудно определить, куда идти, чтобы не заблудиться. Народу! Целый поток! Не сразу сообразишь, что почем и откуда. Везде и всюду, очереди. Целый день стоять будешь. И все — приезжие. Москалей днем с огнем не сыщешь. Они отовариваются по месту работы, как мне пояснил Николай Николаевич. У них, козлов, свои столы заказов. Там такие деликатесы, о которых мало кто слышал. В редком ресторане  найдешь. А нам, стало быть, достается то, чем они, своих собак, да кошек кормят. Той самой колбасой, что завалены все прилавки магазинов, нашей дорогой и любимой столицы. Николай Николаевич Родимушкин это лучший слесарь в группе механика. Если бы не пил... Человек среднего роста, но уж больно худой. Как над ним подшучивали его же кореша, «пролезает в любую замочную скважину». Но мне в нем больше всего нравятся пшеничный густой волос не большой заостренный носик серые глаза и тонкие губы. Все эти черты придают ему   хитрый хищный взгляд лисицы. И тут мы случайно увидели возле какого-то заведения, похожего, из-за больших окон, на аквариум, стояла молодая женщина и плакала. А главное - с нашего автобуса. Русые волосы подстриженные под каре были растрепаны. А из светло серых глаз по пухленьким с ямочками щеках катились слезы. Я помню ее белую кофту и сиреневую юбку и на очаровательных ножках блестящие летние туфли золотистого цвета, ими она ловко отплясывала, на вынужденной остановке, между Тулой и Москвой. И как шофер автобуса подарил ей гвоздику. Она взяла  цветок и медленно вдыхала с него аромат своим небольшим курносым носиком. Жизнерадостная, веселая женщина, теперь стояла около магазина и рыдала.  Владимир быстро  подбежал к ней. Мы последовали за ним. А он уже начал ее расспрашивать: мол, кто тебя обидел, да за что, как сейчас помню, ее Татьяной звали. Наконец, немного успокоившись, стала ему рассказывать о случившемся:
 «Ну, как же, Володь, обидно-то. Ведь, только вошла в магазин. Еще ничего, как следует, не разглядела. Заняла очередь. А кассир, такая толстая тетка, как начала кричать, мол, опять мешочники приехали, спасу от них нет. За что, Володь, за что? Я же ни одного грубого слова ей не сказала».
«Да ты что, в первый раз в Москве что ли?» - Усмехнулся  Смирных. «В первый», - хлюпнув носом, с глубоким вздохом сказала она. И опять из ее глаз покатились слезы. «Раньше всегда муж ездил, а сейчас, в командировке. А у меня ведь двое детей. Одному - шесть лет, а другому, и вовсе, - три годика. Им и маслица сливочного, и сырку надо. А как они колбаску любят! Особенно сосиски. Не для себя же стараюсь. Да пропади пропадом, эта Москва, со всеми ее деликатесами».
«Глупенькая, о чем ты говоришь?! Какие у них могут быть деликатесы?! Это же все наше! Привезенное со всех концов Советского союза. А у них ничего нет, кроме конфет «Красный Октябрь». Они же, если судить по справедливости просто напросто голодранцы. Живут за счет нас. Попробую тебе объяснить попроще. Запомни, ты приехала к козлам за своими продуктами. Говорю тебе на полном серьезе: веди себя с ними соответственно. На всякое, сказанное слово, отвечай своим, не менее достойным. На ругань — руганью. На хамство - хамством, и будет все пучком. А лучше, посылай всех, куда подальше. И пока не найдут того места, куда их послала пускай не возвращаются. Крепко накрепко запомни, это — козлы. Самое обидное - никакая лихоманка их не берет. В больницах-то у них и то поди врачи ни как у нас грешных, профессора, да академики козлов лечат. А нам, что останется. За это москалей не любят нигде. Ни в армии, ни на зоне, ни в тюрьме, да и на том свете небось, не сладко этим паразитам приходится. Господь, Он все видит. Недаром сказал: «Аз воздам! Буду, отделять козлов от овец». Или еще круче, «вознеслась до неба - падешь до ада!» Пока Смирных цитировал слова из Евангелие и объяснял Татьяне, как надо себе вести в Москве, я одним несильным толчком ноги, широко распахнув перед собой двери, вошел в магазин,  пропахший насквозь колбасой и прочими мясными деликатесами. Передо мной раскрылась неприятная картина: очереди были везде, в основном они состояли из людей преклонного возраста.  Отовсюду были слышны не дружелюбные реплики в адрес продавцов и кассиров.
«Вот и еще один мешочник прибыл по наши души».- Глядя на меня с большим презрением пробубнила кассир, на вид, уже не первой свежести, полная, до безобразных размеров, дама, с потным сальным вторым подбородком и большим мясистым носом. Глубоко впалые карие глазки  изливали брезгливость отвращение к каждому покупателю. Я степенно подошел к ее кассе, что стояла по правую строну, от входа в магазин, и  громко отрапортовал: «Слушай, ты, дочь козла и мать козленка, я сейчас заткну тебя вместе с твоей будкой в такое место, где и клопы с тараканами не ночевали!»
«Что?» - Возмутилась она. - «Да как ты смеешь? Приехал невесть откуда, да еще и хамишь! Я сейчас милицию позову».
«Ой, ты, гой еси, дубина неотесанная. Это я сейчас милицию позову». И хотел еще ей что-то сказать, но она перебила меня и со скрещенными руками, на чрезмерно пышной груди, с полным достоинством и  нехорошей усмешкой на широком лице, свирепо спросила: «А за что, позвольте, узнать». Мне в карман за словом не лезть, потому, на ее дерзкий вопрос последовал не менее дерзкий ответ: «За пропаганду против Советской власти! За то, что гостей столицы мешочниками обзываешь. Ты хоть знаешь, что тебе за это грозит, и твоему заведующему? Мало не покажется, когда вашими персонами заинтересуется КГБ». И, с этими словами, ткнул ей в нос свое удостоверение в раскрытом виде, его мне когда-то Домовой состряпал. Правда, пару сотен взял, шкура. Зато оно меня много раз выручало, но это тоже отдельный разговор. Вы бы видели, как эта тварь безрогая заволновалась. Лицо побелело, руки затряслись.
«Простите! - Запричитала она. - Ради Бога! Это меня, бес попутал».
 А я еще тогда подумал, откуда здесь, было взяться этому придурку? Вскоре вспомнил, что такая в народе есть поговорка. А кассир еще раз быстренько заглянула в  удостоверение, чтобы прочесть мое имя-отчество, да как начала кудахтать: «Василий Степанович, простите меня, Христа ради». А у самой слезы из глаз в два ручья. И тут слышу, позади слащавый мужской голос:
«Молодой человек!» Я обернулся и увидел перед собой худощавого мужчину в очках, средних лет, невысокого роста, в белом халате, и к его, чисто побритому, лицу подвешенную на тонких маслянистых губах неестественную, холодную улыбку. Рядом с ним стояли двое, на вид крепких, рослых парней в серых халатах. Оба блондина, с длинными волосами до плеч, кое-как на пол головы прикрытые запачканными масляными кепками. По всему видно - грузчики. И я тогда подумал, как же быстро здесь работает агентура. Ведь только кассиру предъявил удостоверение, а они уже тут.
«Позвольте, представиться». - Сказал худощавый человек в белом халате. - «Лев Яковлевич Мазурко, заведующий этого магазина.» - На его  узком лбу лысеющей головы показались капли холодного пота. Он их небрежно вытер и пригладил, коротко подстриженные, темные волосы, на бок.
«Здесь очень шумно. Не могли бы вы пройти в мои апартаменты, так сказать, для интимного разговора? Вы тоже, Тамара Владимировна, потрудитесь после смены зайти ко мне. Будет идти речь о дальнейшем вашем пребывании в этом заведении». - Повернувшись полу-боком к кассирше, сказал заведующий. И пошел сквозь толпу длинных очередей, увлекая меня за собой чуть заметными кивками. Войдя в кабинет, я поставил свою сумку, типа «аэрофлот», у двери, а сам с полным достоинством развалился в кресле, напротив заведующего, что уже сидел, на невзрачном темном табурете за широким письменным столом. Разговор он начал издалека. Говорил о всяких пустяках. Рассказывал глупые истории, старые анекдоты и прочее. Было не смешно, но я всячески делал вид, что смеюсь до слез, а сам в это время обдумывал свое положение, в котором по нелепой случайности оказался. «Позвольте мне взглянуть на ваши документики». - Лукаво обратился ко мне Мазурко. Я небрежно достал из бокового кармана джинсовой куртки удостоверение и положил на стол. Заведующий магазина, с большим любопытством и осторожностью заглянул в него.
«А-а-а-а! Вы, значит, писатель! Василий Степанович Котов!» Дрожащим голосом произнес Мазурко. «Как же, как же, читали. А теперь над чем изволите работать? Если, конечно, не секрет. Вы уж скажите своему старому поклоннику».
А я еще тогда подумал: «Когда он читал? Кого он читал? - Не понятно». Однако,  ответил ему так: «Вообще-то, секрет. Но вам, пожалуй, скажу.  Мне поручено собрать материалы, самим ЦК. О моральном духе наших потребителей и продавцов. Какие у них мысли и о чем? Вот, пишу и о вашем магазине. Есть кое-что положить на стол кое-кому.
«Ну, что Вы, что Вы! Василий Степанович! Мы всегда за свою родную партию и за свой народ, если надо, пойдем в огонь и в воду. А, что касается этого случая с кассиром, то есть, с Тамарой  Владимировной, то, к большому сожалению, хочу заметить: на нее и прежде поступали жалобы. - Уволить? Но ей до пенсии осталось четыре месяца с небольшим. Жалко все-таки. Столько лет отработала здесь, на одном месте. Прошу поверить, в прошлом, была очень хорошим, и продавцом, и кассиром. Никогда никаких жалоб на нее не поступало. Но, увы, годы берут свое. Постарела. Стала легко раздражительной. Вдобавок ко всему, как Вы успели заметить, чересчур болтливой. А это - Вам, так сказать, за моральный ущерб». И зав. Маг. указал мне на сумку, что  я случайно, впопыхах, оставил у двери. К моему большому удивлению, она была до верха набита всевозможными продуктовыми наборами так, что молния в одном месте разошлась, и оттуда торчал батон копченой колбасы.
«Только и вы уж, будьте добры, заметочку о нашем магазинчике напишите в положительной форме».
«Ладно, считайте, что договорились», - ответил я и с тем же достоинством встал с кресла, - «и скажите своим продавцам и кассирам, чтобы не обзывали гостей нашей столицы мешочниками. Все это - чревато  последствиями».
«Всенепременно». - На прощание сказал зав. маг. и, уже с естественной улыбкой, встал со своего неказистого табурета и застыл в полусогнутом поклоне.
«Так», - подумал я, - «значит, и здесь боятся пера и бумаги, как хорошей взбучки. Надо этим воспользоваться. Но, конечно же, в пределах разумного». Когда сквозь ряды очередей, мне удалось выйти из магазина, то с удивлением заметил, что моих попутчиков и той женщины, и след простыл. Но особых причин для волнения не было, и я пошел прямиком к автобусу. Там  сел на заднее сидение и стал ждать Мустафу и прочих. Они пришли  часа через два, с полными сумками, до верха набитыми колбасой, сырами и другими, по нашим меркам, деликатесами. Сколько же было разговора! Рассказывали мне, как им удалось сквозь людские толпы очередей пробиваться в подсобку, и все, что надо, купить у грузчиков, да мясников. Потом поинтересовались, куда пропал я. Мой рассказ пришелся им по душе. Смеялись до слез. Конечно же, врать пришлось от чистого сердца. Много чего придумал. А как же иначе? По-другому нельзя. А то, если бы узнали правду... Сколько было бы лишних вопросов! Откуда, мол, у меня такие документы. Еще чего доброго, подумали бы, что я мент. Тогда всё! Пиши - пропало. За сто верст обходили бы стороной. - Вот почему, интересно, люди не любят ментов? - Как бы невзначай, Василий спросил Хитрицова и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Да потому, что менты не любят людей. Короче говоря, полное взаимопонимание.