Глава 15 Откровения старца

- Э-э-э-э. Нет, Максимка, здесь ты не прав. - Молвил Игнатий. - И политики тоже бывают разные. Есть миротворцы, а есть и жиды, те, что за счет войн богатеют.
- Это что? Евреи что ли? - Докурив папиросу и отбросив окурок, спросил Григорий Александрович и недоверчиво посмотрел на старца.
- А при чем здесь евреи? Я же говорю о жидах. - Ответил странник и добавил - парит. К полудню опять наверное дождь будет. А что касается евреев,  то это такие же люди, как и мы с вами. Когда-то, давным-давно, еще во времена Иисуса Христа и до Него, назывались Иудеями. Там были и пастухи, и пахари, и ремесленники. Ну и какие же они жиды! Хотя, сказать по правде, и среди евреев, есть нечестивцы. Это ставленники лукавого, врага всего человеческого рода,  в чьих  сердцах живут змеи, а разумом  владеет князь тьмы. И потому, не ведают что творят. Торгуют оружием, наркотиками, разжигают войны. И на этом делают деньги. Сколько гибнет ни в чем не повинных людей. А главное, младенцы, да отроки. А ведь Господь наш, Иисус Христос сказал:
 «Дети, это есть лицо Отца Моего небесного».
 А  значит,  Всевышний видит нас, глазами детей наших. И горе тому, кто хоть как-то обидит ребенка, так, как Богу больно сделает. Прощен во веки веков не будет. Ни одна церковь мира не поможет вымолить этот адски-страшный грех, ни за какие деньги. Да что там церковь… Горящий, в геенне огненной, не позавидует тому злодею. И мы должны понимать - чужих детей не бывает, так как для Бога все равны. К большому сожалению, жиды живут в каждой национальности, в каждом народе. И поэтому, их не возможно низвергнуть. Они всегда будут рваться к власти, не разбирая пути. И в этом, им помогает лукавый. А потом, обязательно обманет, лучше было бы им не рождаться. Князь тьмы, еще никогда и никого не помиловал. Даже тех, кто служит и поклоняется ему. Потому, что это не просто злое существо, а само зло. И если хоть раз к кому-то будет благосклонен, то все его царство рухнет. По этому поводу,  хочу вам рассказать одну притчу. Послушайте:
Жил на свете человек с жестоким сердцем. Не любил людей, а детей особенно. Жертвы приносил на алтаре своем. Крови жаждал. Скотину травил травою ядовитою. Думал, что лукавый оценит и отблагодарит его. И  настал тот день, когда душонка того злодея, предстала перед князем тьмы, что величаво сидел на своем золотом троне, в дорогих мехах. Перстни на руках его светились редкостными самоцветами. Стоя на коленях, перед ним, грешник в оборванной одежонки, да облитый дегтем с ног до головы, в тяжелых кандалах,  рассказывал о своих злодеяниях. И о клятве,  служить не Богу, а владыке ада и геенны огненной.
 «Да как ты смеешь говорить такое»? - Вскричал лукавый.   «Я, даже я, служу Ему»! - И указал своим перстом на небо.   «А ты, червь земляной, себя, выше меня воздвигнул? Да ты знаешь, что  за такие слова, с тобой сделаю»?
 «Пощади»!  Взмолился грешник  «Я же, тебе молился, тебе служил»!
 «А кто, тебя, просил об этом? У меня есть кому на меня молиться и не чета вам, червям навозным».
 «Помилуй! Я же, твой сын»!
 «Что»?!  Заревел князь тьмы.  «Так вот оно что?! В наследники мои метишь? Царством моим владеть хочешь? А ну, в топку, в топку его».
Так и сгинул тот грешник без следа. Сгорела душонка в геенне огненной. Или проще сказать, умер смертью, от жестокости, да глупости своей. А вот Всевышний, Отец наш небесный, еще никого и никогда не наказал. Потому что Он, - сама доброта. И даже, когда казнили Сына Его возлюбленного, видя это, ни на кого не пролил гнева своего праведного. Кто распял Иисуса Христа?- Жиды. У Евреев такой казни не было. Они забрасывали камнями до смерти, но не распинали. Гвозди, в руки Иисуса Христа, забивали римляне, а им было все равно кого казнить, разбойника и убийцу Вараву или же невинного и даже, без греха рожденного, Сына Божьего. И подняли на кресте нашего Господа по настоятельному требованию жидов, что прочно обосновались в церквах и там делали свой бизнес. Работая не во славу Божию, а во славу себе. Христос называл их лицемерами. Для народа, Он был истиной, для фарисеев, или проще говоря, для церковнослужителей,  лютым врагом. За то, что мешал им обогащаться. Есть такое из древности послание, что будет большое нашествие жидов. А значит и времена меняться будут. Они и сейчас стоят у власти и много чего поимели за счет своего народа. А вот реализовать наворованные деньги,  возможности не имеют. Значит, будут менять строй. И довольно скоро.
- Да ты что, Игнатий, говоришь-то? - Вскрикнул Григорий Александрович: - Да наши деды, за этот строй, кровь  проливали. И что же, выходит дело, все напрасно что ли? Ты, меня, извини, старик, но тут я, с тобой, категорически не согласен. Вряд ли кто захочет возвращаться к старому режиму.
 «Народ, подобен стаду овец, ему нужен пастух». Так сказал Господь наш, Иисус Христос. А пастуху,  нужен только Бог. Если говорить на другом языке, более нам привычном, то можно сказать, что народа много, а думающих людей, мало. И потому, жиды возьмут верх над нами обманом, да лицемерием.  И когда все, это прояснится, будет уже поздно. Да не только беда в том, что эти безумцы нас обворовали. И не то беда, что поменяется строй. А горе в том, что все украденное у своего народа, вместе с грехами своими, по наследству, передадут детям и внукам своим. И тем самым утянут их за собой в ад, на вечные муки. И все сбудется, как говорил Господь:
 «И потянутся грехи на тысячи поколений».
- Да не верю я в эти сказки, дед. - Сказал Максим и с усмешкой на загорелом лице, посмотрел на Игнатия. - Ладно. Допустим, что Бог есть. Но тогда, как  понять твои слова? Ты говоришь, что Он никого и никогда не наказывал. А как же потоп? Или его не было?
- Нет, Максимушка, потоп был. Но не Бог его устроил. Всевышний, предупредил о грядущей катастрофе всех, но мало кто Его услышал, многие были тогда заняты добычей денег. - Сказал Игнатий и глядя на небо трижды перекрестился.
Григорий Александрович последовал его примеру - Ты, Игнатий, не обижайся на моего недоумка, за речи его окаянные. Молодой еще. А вот,  хлебнул бы с мое, да живым остался, чтобы продолжить свой род, тогда не болтал бы всякой чепухи. Но, честно сказать, мне тоже, много чего не понятно.
- А что именно.
- Ну например, такие слова  «Аз воздам»! - Значит, я так понимаю, Господь будет суд вершить над нами. А какой же суд без наказания.
- Григорий Александрович, ты что, сам лично слышал, как Всевышний сказал такие слова?
- Нет, зачем, но люди сказывали, верующие люди, никто-нибудь. Как же им не верить?!
- Старец глубоко вздохнул и слезы выступили  на его глазах. -Это козни лукавого. Чтобы люди в церковь шли не с любовью в сердце, а со страхом в груди. Обидно и больно слушать речи такие. Но обидней всего знать, что кто-то верит этому. Если бы читал Евангелие, то не задавал бы таких  глупых вопросов. Иисус Христос, прибывая на нашей грешной земле, лечил, и даже воскрешал людей из мертвых. Такой силищей владел, что мог даже, остановить любую стихию, но, при этом, никого не наказал и не обидел. Его гнали и Он смиренно уходил. И когда, кто-то, обратился к Нему со словами, « Благий», то Господь ответил:  «Никто не благ, кроме Отца Моего небесного».
Значит, Всевышний, создатель всего, еще добрей и справедливей. То есть, само совершенство. Даже, Сына своего возлюбленного, послал на землю, чтобы учил нас, окаянных, проповедуя Царство Божие. И победил бы смерть, восстав из мертвых. Или проще сказать, воскрес, омыв кровью своей невинной, грехи наши тяжкие. А ты, говоришь,  «Аз воздам».
- Да не я, люди сказывают. Вот времена настали, не знаешь кому верить.
- Сердцу своему верь. Оно не обманет. - Старец,  посмотрел на Лыкова старшего и решил сменить тему.
-А в город на лошади разве вас пустят?
- Так, мы ведь, не в центр едем, а на базар. - Сказал за отца Максим. - Сразу видно, что давно не был в нашем городе.
- В вашем? - Удивленно спросил Игнатий, утирая пот со лба.
- Конечно в нашем. В деревню-то, с отцом,  мы  ездим, вроде, как в гости. А так, работаем слесарями по ремонту оборудования. Соответственно и живем не далеко от завода. А сейчас у нас отпуск. Вот, решили деду подсобить. Продать картошку. Сам-то, он один, поди не справится. Слушай, Игнатий, если будешь в наших краях, приходи вечерком сегодня к нам. Гостем будешь. Поговорим о том, о сем. Интересно с тобой разговаривать. Найти нас будет не сложно. До остановки «Лентяевка» доезжаешь и все. Только спроси Лыкова Максима, любой покажет. А то и до подъезда доведут. А если что, мы, тебя, с брательником в обиду не дадим.
- Как? У тебя и брат есть? Это хорошо, любите друг друга. Сколько же ему лет?
- Шестнадцать, осенью будет. Спортсмен. Жалко только, что зрение плохое. В очках ходит. Но, если что, постоять за себя сумеет. Карате изучает. Скажу честно, трудолюбив в этой сфере и усидчив. По ночам, где-то, занимается со своими дружками, наверное,  нелегально. Но об этом, с ним разговор не веду. Хоть он и младший брат, советов не даю. Короче говоря, он мне ничего не рассказывает, да и я его ни о чем не расспрашиваю. Но не в этом дело. Просто приходи. Не пожалеешь. Переночуешь. Не волнуйся, место для тебя найдется. Правда, батя?
- Что же, спасибо за приглашение. Обязательно зайду. - С поклоном ответил старец. - Но сначала, в церковь мне надо, за тем и еду. Свечки поставить Господу нашему, Иисусу Христу, пресвятой Богородице и всем святым.
- А где ты сам-то живешь, Игнатий? - Спросил старца, Григорий Александрович, посмотрев на часы. - У-у-у-у! Время-то как летит за дружеской беседой?! Глянь-кося, Максим. Уже половина восьмого. Минут через сорок, на шоссе выйдем, а там, часам к девяти, на месте будем. Как раз, самый разгар торговли.
- Ты, меня спросил, где я живу?! - Разглаживая седую бороду, неохотно промолвил Игнатий. - Да тоже в  деревне.
 Далеко только, мой дом. И земли тридцать соток. Но чтобы  участок не зарос бурьяном, да лебедой, добрые люди на нем работают. Дай им, Бог, за это, здоровья. Мои соседи. Сажают овощи, в основном, картошку.
А за это и мне немного дают. А мне много и не надо. Чтобы только на зиму хватило. На одну пенсию трудно прожить. А работать, ни сил, ни здоровья нет. Так и живу. И слава, Богу, что еще хожу по белому свету.
- А какая у тебя пенсия? - Спросил Максим, хлестнув лошадь.
- Тридцать рублей с копейками. - Усмехнулся Игнатий.
- Сколько? - В один голос, вскрикнули Лыковы.
- Как же, это, может такое быть? Ведь у нас Советская власть! - Горько закачал головой Григорий Александрович.
- Власть не виновата. - Хмыкнул старец. - Все дело в том, какие люди представляют ее.
- Да, Игнатий, тяжело тебе одному. Ведь случись что, и воды никто не подаст. - Сказал Лыков старший, и с сожалением поглядел на старца. - Я хочу спросить, за ранее прошу прощение, если мой вопрос придется не по-душе. Почему не имеешь семьи? Детей любишь, а своих нет. Сейчас, уже внуков бы нянчил, а то и правнуков. И было бы кому, землю свою передать. Думаю, куском хлеба не попрекнули бы?!
- Знать, такая судьба. Ведь мы живем не в царстве Божьем. - Молвил странник. - Давно это было. С ранних лет, я остался без родителей. Взял меня  в свой дом, дядя. Добрейшей души человек. Брат моей мамы. Царство ему небесное и маме моей. Хотя, у самого, было четверо. Одна девчушка и трое парней, не на много старше меня. Мне не было тогда и шести лет, но те, последние дни, я помню хорошо, как будто это было вчера. Мы шли полем. Мама была одета в темный сарафан, а на ногах тяжелые изрядно забрызганные грязью сапоги. Я помню ту последнюю ее улыбку, обращенную ко мне и радужные слезы ее голубых глаз. Мы возвращались из соседней деревни, там жил фельдшер. Иван Кузьмич Глотов. Мужчина в годах, приветливый с курчавым русым волосом и круглым лицом. Когда он улыбался, у всех на душе была радость и спокойствие. А хмурился, то густые с рыжеватым оттенком брови, затмевали  цвет его карих глаз и у всех на душе было неспокойно. Он неудовлетворительно покачивал головой. И честно говорил: «Медицина здесь бессильна. Крепитесь».  К нему-то она и ходила. Меня взяла с собой, боясь что не дойдет. Очень была больна. И в случай чего я бы  сумел добежать до нужного дома и позвать на помощь.
Опираясь на клюку, она напевала какой-то мотив, чтобы хоть как-то облегчить дорогу. А потом гроб. Она лежала неподвижно. Бледное холодное лицо ее запечатлелось в моей памяти навсегда. Как же я плакал. Никогда не забуду сильные мозолистые руки дяди, что тяжело опустились на мои худенькие слабенькие плечи, и его красные от слез глаза. Я вспомнил тогда и последний, перед смертью, поцелуй моей мамы в лобик. Только не мог понять почему она плакала, прижимая меня к груди. Последняя ночь. Шел дождь и пахло смородиной. На кладбище было многолюдно. Женщины рыдали. Ко мне подошел дядя Егор, брат моей мамы, и сказал: Вот что Игнаша, ничего поправить уже нельзя. И по широкому его скуластому лицу пробежала дрожь. Он сглотнул комок, что подступил к его  горлу, крепко взял меня за руку и привел в свою семью. Никогда ни чем не обидел. Куском хлеба ни разу не попрекнул. Так шли годы. Я подрос, окреп. Видел, как революция свершилась и как создавались колхозы.  И жил в нашей деревне дед,  Василий, по отчеству Андреевич. Работал конюхом. С виду человек невзрачный в одной телогрейке ходил, да в штанах. Правда сапоги у него были всем на зависть. Все пропивал, что под руку попадалось, а сапоги берег. Ему от брата старшего остались, как память была. На голове всегда носил и летом и зимой ушанку, что надежно укрывала его лысину, от холодов, да мошкары. Бороды седой и усов не сбривал.  Хоть и стар годами, но силушку имел, и в помощи никому не отказывал. То дров привезет какой-нибудь старушке, а то и землю вспашет. Но горькую любил. И вот в один прекрасный день, направил меня, председатель, помочь ему, отвести несколько мешков пшеницы в город. Дед Василий запряг кобылу, нагрузили мы с ним на телегу сколько положено и тронулись. А тут навстречу, выбежала женщина, вдова, ей как-то Василий Андреевич, помог картошку с поля привести.  Дала ему бутылку самогона и попросила, Христа ради, в дороге не пить, а потерпеть до дома. Глаза у конюха загорелись желтыми огнями. Крупный мясистый нос стал подергиваться. От удовольствия зачавкал беззубым ртом и  спрятал бутылку под солому, где сидел.