Глава 17 Гнев комиссара
«Стройся! Равнение на середину! Смирно»!
Его боевой взгляд и широкий размах плеч не мог не обратить на себя внимание. Коротенькие чернявые усики под широкими ноздрями крупного костлявого носа придавали ему строгость и уверенность, готовность служить до конца своей Родине. Глядя на нас он ехидно усмехнулся и недовольно покачал головой. Не понятно, что он имел ввиду. По его худощавому вытянутому лицу катились мелкие капельки пота.
Я по счету стоял десятым. Говорю вам к тому, что мой рост, метр восемьдесят, а весил восемьдесят шесть килограммов. Надеюсь, понимаете, какие впереди меня стояли амбалы. И вот, на горизонте показался комиссар. Это над ним, я когда-то, по чистой случайности, учинил глупую и злую шутку. Впервые мне стало не по себе. Он шел по коридору не быстрым, но твердым шагом. Одетый по всей форме, на ходу поправляя головной убор. За ним так же, как и в прошлый раз, на толстеньких полусогнутых, коротеньких ножках, неотступно следовал майор.
«Ну где тут, твои белобилетники? Посмотреть хочу». Выдал, свой простуженный, чуть охрипший баритон, полковник, обращаясь к майору. И едва взглянул на нас своим зорким, орлиным взглядом, закричал так, что майор еле удержал блокнот и ручку.
«Что? Это они? Да вы с ума все посходили что ли? Если мне в свое время, дали бы такую гвардию, уже в сорок первом году, в июле месяце, Рейхстаг взял бы »!
«Вот, товарищ полковник, заключение врачей. И терапевта, и невропатолога, и психиатра. Я самым внимательным образом ознакомился с каждым документом лично. Вся документация, в данный момент, у комиссии в кабинете. Сами можете в этом убедиться». Пытался оправдаться майор.
«Что ты мне пельмени на уши вешаешь. Каких еще психиатров»? Неистовствовал комиссар. «Это же, все, здоровые, крепкие парни. Просто не хотят идти в армию не своим годом. Была бы моя воля, я бы этих психиатров и на порог военкомата не пустил бы».
И тут его взгляд случайно упал на глуповатого Леху.
«А ты кто такой»? Неожиданно обратился к нему полковник.
«Леша». Еле слышно пробормотал тот.
«А что ты тут делаешь»? Продолжал свой допрос комиссар.
«Я в армию хочу».
«И в какие же ты хочешь войска, милый»?
«В десант».
«Ну вот»! Полковник хлопнул ладонью по бедру, «сразу видно, что дурак. И потому, лично к нему, никаких претензий не имею. А эти! Хе-хе-хе», усмехнулся комиссар, «подковы гнут. Во, морды-то ото жрали! С похмелья не объедешь! Куда ни глянь, везде они»! И с этими словами, подошел к перво стоящему в моей шеренге и громким командным голосом протрубил: «Десять человек, сам лично отберу и проверю». И сразу, с перво стоящего, начал свой отсчет. Так постепенно дошел до меня. От такой неожиданности, на лице комиссара, выступили холодные капельки пота. «Не может быть»! Еле выдохнул полковник. «Лыков? Максим? Ты ли это? Ну скажи, что не ошибся, обрадуй старика».
«Так точно, генерал армии»! Коротко отрапортовал я.
«Вот так удача»! Не обращая внимание на мои слова, со злорадной улыбкой на тонких, суховатых губах, продолжал комиссар. «А я-то думал, что больше не встретимся». И сцепив руки на груди в замок, глядя в окно, громко завопил: «Господи, да что же это?! Не верю!» И тут же с громким криком, — «опа»! Стал ходить по кругу, отбивая чечетку на цыганский лад.
Ребята давились от смеха. И только майор, в недоумении, стоял по стойке смирно и внимательно следил за всем происходящим с широко раскрытыми, выпуклыми рыбьими глазами.
И вот наконец устав от пляски, но прибывая в хорошем настроении, это было заметно по его улыбки, еле переведя дух, обратился к майору, тыча костлявым пальцем мне в грудь.
«Этого, гада ядовитого, паразита двуногого, оставим на десерт. Десятым пойдет». Сказал комиссар и тут же, скрылся за дверью кабинета.
Как не странно, но майор в этот раз, не последовал за ним, а остался на том же месте, отдавая какие-то указания прапорщику. Не знаю, чем бы все это закончилось для меня, ведь девять человек, что лично решил осмотреть полковник, оказались почему-то, годны к военной службе. Кого в связисты, кого в стройбат, кого в танковые войска, кого в мор флот. Но мне опять повезло, комиссара резко позвали к телефону. И он, выбежав из кабинета, промчался мимо меня со словами:
«Лыков! Не смей уходить! Я тебе приказываю! Дождись меня! Я скоро»! Быстро стал спускаться по лестничным ступеням. А дальше было все очень просто. Я предстал перед комиссией, и мне объявили, что к армейской службе не пригоден. И выходя за ворота родного военкомата, услышал за спиной жалостливый стон комиссара.
«Ушел, Господи! Ведь ушел же! А ну, Лыков, вернись! Кому сказал»!
Я обернулся и сделал на прощание ручкой, так навсегда покинул то заведение.
Максим закончил свое повествование и обратился к Игнатию: Ну, как, тебе понравился мой рассказ?
Но старец только пожал плечами.
Так с разговорами не заметили, как доехали до шоссе и лошадь пошла увереннее и быстрее по асфальтовому покрытию дороги под гору.
- Слушай, Игнатий, а давай тебя на остановке высадим?! Ты на автобусе быстрей доберешься куда надо. - Сказал Лыков старший. - А то, с нами долго добираться будешь. Пока в город въедем, пока на базар, то, да се. Боюсь к обедни не поспеешь. Но вечером ждем у себя, как договорились.
- А успеете сами-то? - Усмехнулся Игнатий. - Ведь вам надо и картошку продать и лошадь назад в деревню привести.
- Успеем. - Ответил Максим за отца. - Дед поможет. Он в данный момент у нас дома. С ночевкой приезжал. Наверное, уже на базаре нас дожидается.
- Ну хорошо. - Сказал Игнатий и обратился к Максиму. - Прочитай напоследок еще что-нибудь. Уж больно по душе пришлись твои стихи.
- Ну ты, дед, даешь?! То, говорил, что они еще далеко не совершенны, то вдруг, просишь, чтобы еще почитал, мол тебе понравилось. Не пойму никак.
- А зачем тебе понимать, ты пиши, мастерство со временем приходит, только не ленись. Работай над каждой строчкой. И все встанет на свое место. А стихи твои мне нравятся, в них есть поэзия. А самое главное, то, что пропитаны от начало до конца, добротой. А это и есть благодать Божья. Без поэзии человечеству на этой земле не выжить.
- Ну что же, тогда слушай. Мне не жалко.
Только белый пух слетает
С тополей,
Словно зиму рассыпают
У дверей.
И совы далекий голос
За рекой.
До чего же не веселый
Смех такой.
И от окон свет ложится
На траву.
Эху дома не сидится,
Коль зову.
Плеск волны такой знакомый
О причал.
Где по берегу родному
Заскучал.
И заката черный омут
За селом.
И тропа к родному дому
В лютый гром.
- Спасибо, Максимушка, за стихи. - Однажды, мне так же, посчастливилось встретить поэта. Он, пожалуй, в двое, постарше тебя. Но понимаешь ли в чем дело… Его произведения несколько иного характера. Есть и о Господе нашем, Иисусе Христе. - Сказал старец и трижды перекрестился. - На прощание, этот никому неизвестный поэт, подарил мне, второй экземпляр своей рукописи, с такими словами:
«Бери, старик, все равно пропадут».
Это было давно, лет десять назад. К большому сожалению, не знаю его имени. Он так мне и не представился. Вот послушай, Максим, одно из его произведений, я его запомнил наизусть. Хоть среди ночи буди, - не забуду. - И старец глубоко вздохнул:
Я с распятия креста не прошу снисхожденья.
И висит голова над землей ниже плеч.
Мои руки прибиты гвоздями, и ноги согнуты в коленях,
А под сердце вонзили отравленный меч.
Будь по-вашему, муки стерплю и обиду.
Только тело мое не забудьте, снимите с креста.
Я воскресну и снова из гроба с объятиями выйду,
И тогда вы поверите в слово и дело Христа.
И пойдете за мной по неведомым трудным дорогам,
Чтоб узнать про свободу и счастье сквозь горести бед.
А пока вы плюете на Божьего Сына и Бога,
И предали на адские муки за тридцать монет.
Кто б из вас, согласился часами висеть для позора?
И толпа собралась, камни сжав в кулаках.
Сына Божьего губите, словно бродягу и вора,
Замесив свое горе на выкриках и на плевках.
Будет новый потоп, будут слезы отчаянно литься,
Но под сердцем своим сохраните свою доброту.
Все же дороги мне ваши смуглые строгие лица.
Позовите меня и я снова на помощь приду.
Разделю с вами радость и горечь, коль будет заслуга.
Только тело мое не забудьте, снимите с креста.
И тогда вы поймете, что губите лучшего друга,
Не предавшего вас Иисуса Христа!
Дочитав до конца, старец посмотрел на широкие сильные плечи Максима и не дожидаясь высказываний, по поводу стихов, спокойным голосом продолжил. - Больше с ним никогда не встречался. Я все думаю, а если все труды его пропадут? Исчезнут бесследно? А сколько таких, как он? У всего есть своя цена. А вот поэзия, как воздух, цены не имеет. Это благодать, - Богом данная. И глупец тот, кто этого не понимает. И от такого непонимания душа его истощается. А человек с истощенной душой создание страшное. Но об этом поговорим как-нибудь в другой раз. И что самое интересное, что тот поэт, поэтом себя не считает.
- Так и я тоже о себе такого же невысокого мнения. Прошу верить на слово. Это не скромность, а чистая правда. Только народу решать, кто есть кто и никому больше. Но не в этом дело. Просьба у меня есть к тебе, дед Игнатий. Покажи те рукописи. Подари на время. Я их обязательно верну. Ни единого слова не украду оттуда. Клянусь. Просто хочу посмотреть своими глазами.
- Да нет их у меня с собой, Максимушка. Дома оставил. В дороге всякое может случиться. И под дождь попадут, а то и вовсе потерять могу. Лучше, при случае, еще почитаю. Память у меня, слава Богу, не плохая. А сейчас, главное, остановку не проехать.
- Во, точно, гляди, чуть не проехали. - Усмехнулся Лыков старший. - И народу никого нет. Значит, будешь первым.
- Пррр. - Натянув вожжи, громко крикнул Максим и лошадь покорно встала.
- Ну, спасибо, вам за все. - поблагодарил старец Лыковых. И спрыгнув с телеги, не спеша направился к автобусной остановке.
- Не забудь, дед Игнатий, вечером ждем. - Прокричал вслед страннику, Максим. - Если не придешь, на всю жизнь обижусь.
Старец обернулся и в знак согласия твердо кивнул.
Свидетельство о публикации №221010901183