Счастье - это когда нет несчастья, часть 2

            ... 16.03.1917 г. Временное правительство России признало право Польши на независимость.
            7 ноября 1917 года была провозглашена Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР).
           Постановлением Совнаркома от 31.12.1917 г. была признана Государственная независимость Финляндской Республики.
           Другие народы, входившие в состав Российской империи также начали создавать свои независимые Советские Республики.
           Вот что пишут историки про Украинскую Советскую Социалистическую Республику (УССР): "12 июня 1918 года представителями Советской России и Украинской Державы был подписан в Киеве договор, согласно которому в обоих государствах открывались дипломатические представительства. Советская Россия признавала Украинскую Державу в ее тогдашних границах, определенных Брестским договором и договорами между Украиной и Центральными державами:
- "Россия обязывается немедленно заключить мир с Украинской народной республикой и признать мирный договор между этим государством и державами четверного союза, - гласила статья VI Мирного договора между Россией и Центральными державами (Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией), подписанного 3 марта 1918 года в Брест-Литовске и ратифицированного 16 марта 4-м Всероссийским съездом советов. - Территория Украины незамедлительно очищается от русских войск и русской Красной гвардии"...
                12 июня 1918 года представителями Советской России и Украинской Державы был подписан в Киеве договор, согласно которому в обоих государствах открывались дипломатические представительства. Советская Россия признавала Украинскую Державу в ее тогдашних границах, определенных Брестским договором и договорами между Украиной и Центральными державами.Восточная граница Украины пролегала в то время несколько восточнее нынешней. В ее состав входил, например, город Белгород. Кстати, город Белгород какое-то время был столицей Украины: с 24 декабря 1918 года по 7 января 1919-го в Белгороде размещалось Временное рабоче-крестьянское правительство Украины. 10 марта 1919 года была провозглашена независимая Украинская Советская Социалистическая республика, сразу же признанная РСФСР. После этого границы Украины, как известно, неоднократно корректировались. Но, вопреки распространенному мнению, не только в сторону "добавок". К примеру, в 1919 году УССР передала РСФСР четыре северных уезда Черниговской губернии, в 1922-м - Белгород, в 1925-м - города Шахты и Таганрог".
                В Советском Союзе в шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые годы, в так называемые Брежневские времена, народы жили дружно, переселялись в любые районы, где была работа, жильё, нормальные условия для жизни, ... Образование, медицина и квартиры были бесплатными для всех категорий населения, ... Люди работали, строили города, посёлки, электростанции, железные дороги, заводы и фабрики, ..., поднимали и осваивали целинные земли, ... Короче, расселялись по всем районам страны, где была работа и жильё, осваивали Северные районы страны, Сибирь, Дальний Восток, ..., особенно комсомольцы, молодёжь, и особенно в тех районах, где выплачивали, так называемые, "северные", ... Многие работали в угольных шахтах Донбасса, добывая для страны уголь, ... Например, в  2001 году согласно данным переписи населения в Донецкой области русского населения было 38,2%, украинского - 56,9%, а в Луганской области соответственно 39% и 58%. Люди жили, работали, дружили, добра наживали, ..., ни у кого не было рвений вернуться в старинные времена завоевательских походов, ... Как обычно, в жизни людей всякое бывало, но жили люди дружно, уважали друг друга, людей других национальностей. Народам войны не нужны, народы хотят просто жить, трудиться, детей и внуков растить, ... Войны затеваются и начинаются амбициозными, алчными правителями-руководителями государств, ведь для некоторых война - это как "мать родна", это возможность прославиться, получив звание "Великий", и обогатиться, ...
 
Пишут же те, кто жил в СССР (из соц.сетей, автор неизвестен):               

"Нет, друзья,  мы с вами не  кудесники,
И в печати   наших нет  имён...
Просто мы -   счастливые   ровесники
Из достойных брежневских   времён!
С детства  по-советски    мы воспитаны,
Школа и  семья для  нас - чета,
Потому-то в  душах наших   впитаны
Дружба,  совесть,  честь и  доброта.
И без них   деяния  немыслимы,
С юности  надеждами  полны!
Из  семидесятых дружно  вышли мы,
Из  стабильной, крепнущей  страны!
Не сказать,  что было  изобилие,
Но Союз  спокоен был  и твёрд!
И не знали  зла мы и  насилия,
Потому что  дружен был  народ!
..."               

***
   
               Но, продолжим о нашем селе, о Нетребовке. Первые сведения о селе Нетребовка появились в 1756 г. Отмечается, что проживало тогда 1753 прихожан - 861 мужского пола и 892 – женского. Это уже довольно большое село. А что было до этого, как попали сюда первые поселенцы, почему такое разнообразие фамилий, сколько было «не прихожан» об этом уже не узнать никогда. «В 1961 г. в Нетребовке проживало 2460 человек». В настоящее время село вымирает: в 2008 году в селе проживало всего 660 человек. Такая вот история с географией. Кстати, я заметил еще в детстве, что нетребовчане своими повадками, говором, некоторыми своими обычаями, какой-то удалью, отличались от жителей окрестных сел, и почему-то с каким-то непонятным мне пренебрежением относились они к жителям окружающих сел, и, если выпадет случай, то непременно завяжут драку с «чужаками» и поколотят их. Нередко молодежь, пасшая коров в поле, сходилась  «село на село». Это случалось даже в послевоенные сороковые – в мои детские годы, и я там что-то выкрикивал и крутил пращой (тогда это метательное оружие, сплетённое из тонких верёвочек, было, практически, у всех ребятишек).  Откуда это повелось? Сейчас об этом уже не узнать: вместе со стариками ушли все древние тайны села.  Примечательно, что Нетребовские поля ограничены со всех сторон. Со стороны села Яланец – глубоким рвом. Неизвестно, когда и кем был выкопан этот ров.  Раньше не было ведь техники, копали вручную, лопатами. Только очень глубокий был этот ров – в несколько  мальчишеских ростов. Правда, теперь он не такой глубокий: и мы выросли, и ров осыпался. А когда-то по этому рву, мы подкрадывались к Яланецкому саду.   
Со стороны полей сел Дахталия и Савчина границей служит дорога (шлях).
Со стороны сел Липовка, Ярошевка и Гнатков границей служит опоясывающий Нетребовские поля глубокий овраг (яр).
                В Гнатковском яру добывали камень для строительства домов, оград и дорог. В 1957 и 1958 годах и мне пришлось помахать там киркой и молотом. Помнится, работала там одна колхозная бригада, добывавшая камень для колхозных нужд. Это была бригада дяди Лапички. С ним работали могучие хлопцы – бывшие моряки. Они разбивали молотами скалы на необходимые по размерам куски. Дядя Лапичка, небольшой мужичок, внимательно следил за процессом и как только замечал, что скала вот-вот треснет, говорил разбивавшим камень силачам: «Подожди-ка, дай молот, дядя покажет, как надо бить!». С этими словами он брал молот, бил по камню и разбивал его.  Разбив камень,  бригадир удовлетворенно восклицал: «Вот как надо!». Все понимали его хитрость: ведь ребята уже почти разбили камень, оставалось нанести последний несильный удар молотом. И среди ребят появилась шутка: «Дай, дядя покажет, как надо бить!».
                Когда-то, году примерно в 1970, мы шли с отцом через Гнатковсий яр.  Перешагиваем через узенькую и мелкую речушку.
- Отец и говорит: «Когда-то здесь воды такие большие были, что подводы уносили».
- Я удивился: «Откуда?».
                Отец рассказал, что раньше здесь был большой тенистый лес, было много родников и ручейков, питавших речку. А в период гражданской войны, когда пан уехал, а сельские власти над лесами контроль еще не установили, местные мужики лес вырубили. Срубленные деревья продавали на дрова Томашпольским евреям. Возили бревна на подводах волами, конями. Ручейки пересохли, ветер почву повыдул, обнажились камни, речка тоже пересохла.
                - «Дед Филимон и мамин дядя Григорий, братья, из рода Петриковых, жили в центре села, недалеко от конторы, где жили ещё из рода Петриковых, построили у себя большие сараи из брёвен, вырубленных в этом лесу. Жили они в саманных в две комнатушки хатках, покрытых соломой, как и все в селе. У кого тогда были силы и волы или кони, те хорошо подзаработали. Правда, потом, при коллективизации дед Филимон и его брат Григорий пострадали: за построенные ими сараи их причислили к кулакам, хотя никакими кулаками они не были, жили, как и все, своим трудом, трудом своих семей, ....  А тем, кто продавал лес, не было ничего, о них власти не вспоминали» - добавил отец.
                И он рассказал мне, как выгоняли дедушку Филимона из хаты, и как дядя Григорий вынужден был оставить свою хату в центре села (его хата стояла впереди хаты дедушки Филимона) и построить коллективно, при помощи родственников и соседей,новую уже на самом краю села, где он и жил до самой своей смерти. А в его хате колхоз в летнее время устраивал разведение шелкопряда. Туда заносили нарезанные прутья с листьями шелковичного дерева и гусениц шелкопряда. Я помню, как маленькими мы бегали, чтобы посмотреть этих гусениц, и как трещали поедаемые ими листья. Потом уже, где-то в Хрущевские или Брежневские времена, дяде Григорию хату вернули, и он ее продал. Купила Нина Танасова.
А я сейчас думаю: не сотворят ли теперешние так называемые «хозяева» из наших лесистых районов пересохшие реки и поля?
                Самые распространенные фамилии в селе: Донец, Киричук, Сауляк, Скрипник, Стасюк, Медвидь, Путькало, Бунчик, Барабаш, Козак, Качур, Маслий, Марцынюк, Нечай, Рога, Ливкутник, Опока, Палий, Бандыш, Карандюк, Надкырнычный, Моспан, Барабаш, Петрик, Орлик, Герцик, Петрига, Нечай, Валевский, Шиманский, Сокирба, Сочнев, Гонтар, Гладчук, Ткачук, Гончар, ...  Вообще-то фамилий в Нетребовке очень много.  Удивляет их многочисленность и разнообразие. А иногда не поймешь где фамилия, а где уличная кличка.
                Кстати, фамилии, прозвища - Петрик, Орлик, Герцик, Серик были хорошо известны во времена гетмана Мазепы – это современники Украинского Гетмана, известные исторические личности. Кстати, наш ровесник из рода Герциков утверждал когда-то, что они родом из Полтавщины, ... Скорее всего когда-то сошлись в этом месте на речке Журавке изгои, беглецы с Карпат, судя по отдельным словам и фамилиям тех мест, от Австрийского ига и также, судя по фамилиям и прозвищам, беглецы от жестокостей садиста царя Петра I, вырезавшего полностью, как говорят "от мала до велика", украинский город Батурин, ... Возможно, это родственники известных личностей тех времён, или они просто взяли себе, как клички, прозвища, фамилии своих старшин, родственников, друзей, ..., в память о них, и, может, прибыли они в эти места из Молдавского города Бендеры, куда после Полтавской битвы уехал сам Гетман Мазепа, а с ним много украинцев и шведов, …  И если хорошо проанализировать данные о родах Герциков, Петриков, Орликов и других известных родов времён Полтавской битвы и необъяснимые связи жителей Молдавского города Бендеры, где обосновался Гетман Мазепа,  и села Нетребовка, то прояснится история села Нетребовка на Винничине и информация о тех, о судьбах которых после Полтавской битвы, историки не могут ничего установить, о чём так и пишут в Википендии ...
                Но тогда, в детстве, мы не вникали в это, не придавали этому должного значения, а сейчас узнать уже не у кого, ... Есть Фадеевы, Витовы, Поляковы. Но Поляков  появился уже после войны, в 1945 году. Дневка была в Н., когда гнали фашистов на Запад. И понравилось здесь Полякову  с чапаевскими усами, и спросил он хозяйку: «После войны - если жив останусь - примешь?». И отвоевал солдат. И  живым  остался. И приехал, как сказал,  в Нетребовку, и приняла его украинская жена; и жили они, хоть и небогато, но счастливо, детей хороших имели, и разговаривали:  он – только по-русски, а она – по-украински. И понимали друг друга. И была у них любовь, и были дети, и ладили они всегда, никогда не ссорились.
                Было и по другому: спасла во время войны донская казачка жизнь раненому, потерявшему ногу,  нетребовчанину Джавалову. Вернулся он к ней после войны, и привез в Нетребовку, и жили они сначала в Нетребовке, а потом в Вербовой, до конца дней своих. И полюбила донская казачка украинские песни и пела наравне со всеми по пути в поле, с поля и в поле на работе. А разговаривали они с мужем: она по-русски, а он по-украински. И понимали друг друга.
                А двоюродный брат нашей мамы привез с фронта лечившую его в госпитале санитарочку Марусю. И родили они троих сыновей, и жили хорошо, хотя Маруся говорила только по-русски, а муж ее и сыновья – только по-украински. Кстати, всегда она меня привечала, в отличие от своего мужа – моего двоюродного дяди - по-родственному - и когда я был маленький, и когда остался без мамы, и потом, когда приезжал в отпуск. Всегда она, как это принято было и в нашем селе, первая подойдет, поговорит, расспросит о здоровье, о делах, о родителях. И всегда была доброжелательной и ласковой.  И у меня о ней самые добрые воспоминания, в отличие от ее мужа, хотя он и был моим дядей. Но он был к нам, к сожалению, равнодушен, возможно, потому, что работал в колхозе охранником и оттого сторонился людей и даже своих родственников: вдруг еще попросят чего-нибудь – колосочков ли бросовых собрать, соломки ли на подстилку, половы ли корове ... А он, как говорят,  «сам не брал и другим не давал ...»
                Так вот и жили в когда-то большом селе Н.: весной пахали, летом жали и косили, зимой гуляли – сил набирались. Иногда парни схватывались между собою, улица на улицу, село на село. Трудно теперь узнать, кем и по какому поводу объявлялись подобные «войны». Теперь их в помине нет. А тогда, видимо, большое желание было показать свою удаль, жили по древним обычаям, как тогда говорили: «детей учили одновременно и тютюн (табак) курить и горилку пить и мама говорить». Это сейчас иногда говорят: «не хочется – не пей, а если хочется – тем более не пей!», ибо никто не сможет предугадать до чего может человек допиться или докуриться, до какой болезни себя довести, как свою судьбу повернуть. Не напрасно ведь говорят: «Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, а посеешь характер – пожнешь судьбу».  Это теперь говорят, что ярость и алкоголь вызывают в крови холестерин. А тогда люди любили поработать, любили и повеселиться, песен попеть без всякой пьянки, пошутить. Но и не забывались, дорожили мнением сельчан – «Что люди скажут?». И алкоголиков не было.
                Но это было давно. Потом народ как-то петь и шутить разучился. Чего, мол, петь: еще скажут – напился. Большие семьи стали расселяться, многие стали уезжать, лучшую долю искать, кто в Крым, кто на Донбасс, кто в Молдавию, кто – в Сибирь. Стали люди как-то обособляться, пошла зависть, вражда. Видимо, сказались частые жестокие войны: войны уничтожали всё наилучшее, что было достигнуто народом, разрушали психику людей. И, если раньше дрались до «первой крови», то теперь и мертвого продолжают бить, душить, резать. И когда в прессе стали говорить о возрастающем чувстве собственного достоинства у современной молодежи, мне почему-то подумалось, что это не чувство достоинства, а непонятная озлобленность, агрессивность. И, если достоинство – хорошо, то озлобление – ужасно. Война, как пары ртути, – сказывается на внуках и правнуках, на их психике. На фронтах людей убивали, калечили, люди испытывали страшные стрессы. В стране среди войн, разрухи, голодовок шла непрерывная борьба за выживание - днем работа в колхозе, тяжелая, изнуряющая, почти бесплатная, а ночью работа еще более тяжелая, рискованная, по поддержанию семьи, за выживание семьи.  Надо было принести домой (как правило, издалека, с поля другого села, рискуя быть пойманным, избитым или пристреленным) все необходимое для питания, обогрева семьи и коровы. Без коровы в военные и голодные послевоенные годы, семьи, как правило, вымирали. Видимо, все эти нечеловеческие трудности привели к ожесточению людей, к тому, что человек стал ненавидеть человека. Люди стали не жить, а выживать. Любой ценой. Из последних сил,  голодая, замерзая, тянулись они к жизни, спасали своих детей, близких. Кто смирялся, падал духом или выбивался из сил, тот погибал, а за ним неизбежно погибала вся семья. Не считалось у людей воровством, если взял колхозное. Вор тот – кто брал чье-то личное, «людское», а колхозное – оно заработано тяжелым трудом, соленым потом. Если бы платили за труд,  то не надо было бы ночью рисковать. Но в колхозе тогда редко платили за труд, ограничиваясь иногда 200-250 граммами зерна на трудодень. Более того, запрещали подбирать явно бросовое - колоски на выкошенном и убранном поле, упавший на дорогу клок соломы, хворост и т.п. За это жестоко избивали охранники колхозных полей, и старых и малых, их все боялись. Можно было и в тюрьму попасть, и на высылку. Люди боялись поднимать даже упавшее в пыль, грязь, даже зная, что пропадет. А если брали, то украдкой. Я сам за колоски  бывал бит, если не успевал убежать или незаметно выбросить. В лучшем случае у уличенного забирали собранное или заставляли рассыпать по полю. Почему? Кому нужен такой закон? Ведь всё равно пропадет, сгниет! Задайте вопрос полегче! Уже потом, в пятидесятые, Н.С.Хрущев на весь мир «намекнул» колхозникам: «По ночам «крутиться» надо, а не спать». Люди и без него «крутились», иначе не выжили бы! Довольно часто принуждали вместо оплаты труда получать облигации государственных займов. В каждой семье были целые пачки таких неоплачиваемых облигаций.
                Поистине: «Дай, Бог, не быть богатым, но не красть!
                Дай, Бог, чтобы твоя страна не пнула тебя сапожищем!
                Дай, Бог, чтобы твоя жена любила тебя даже нищим!»
                Пусть земля будет пухом нашим родителям, тем, кто пережил все это …
                Вот в таких местах, у таких вот героических, самоотверженных родителей, готовых всегда к самопожертвованию, я и родился 08.08.1939 года в поле, в самую страду, и начал свою маленькую жизнь под пшеничным снопом. В те тяжелые годы колхозные поля убирались вручную: днем мужчины косили косами, а женщины жали серпами, а ночью вязали снопы, скирдовали, возили на ток, молотили цепами. Трактора, комбайны, другая сельскохозяйственная техника появились на полях гораздо позднее, уже после Великой Отечественной войны. В 1933 году по всей Украине и некоторым другим регионам страны был страшный голод (Голодомор, как теперь называют то время), люди вымирали, уезжали в другие края, спасался, кто как мог. Телевидения и радио тогда в сёлах не было, газет тоже, и электричества не было. Ходили только страшные слухи о голоде по всей стране. Наш папа, тогда совсем молоденький, спасаясь от голода, пешком прошёл в поисках работы почти всю Молдавию (были слухи, что там не такой убийственный голод) до Одессы, пытался устроиться в Дубоссарах, в Сочи, Сухуми, в  Одессе, но и там было голодно.  Из села пошёл пешком. Да и не ходил тогда никакой транспорт. Пошёл полями, полевыми дорогами и тропами, так как власти на основных дорогах выставили заставы, чтобы не допускать передвижений народа по районам и областям. Народ хотел есть, хотел спастись от голода, хотел выжить, но власти, как всегда, рассуждали по-своему. Некий «порядок» для них, видимо, был важнее жизни людей.  В Одессе поработал грузчиком в порту. Временно. Грузили доски. Там, вспоминал отец, в их бригаде был один такой же ищущий работу, как они, но какой-то «обособленный», не ладивший с бригадой. Отец с напарником решили проучить его. Стали  «задирать» его. А он, со смехом рассказывал отец, взял их двоих сразу за руки у подмышек, поднял и слегка стукнул лбами. Такой недюжинной силы он был. Потом, после этого инцидента они стали ладить. Зауважал их здоровяк. Но скоро работа в порту закончилась. Опять поиски заработка. Весь поизносился. Одежда, постолы (самодельная обувь из невыделанной кожи) продырявились. А наступила уже зима. Холодно. Одна женщина, увидев, что отец для зимы одет слишком легко и в рваной обуви, посочувствовала ему,  мол, ноги, наверное, замёрзли.  Да нет, отшутился отец: ведь обувь дырявая, и мороз в такой обуви не задерживается – в одну дырочку заходит, а в другую выходит. У нашего папы с чувством юмора всегда было всё в порядке. Но «голод не тётка». А работы не было. И денег на одежду, на обувь, на пропитание тоже не было. Тогда он ушел добровольцем в Красную Армию в самый тяжелый род войск – в кавалерию. Там тоже с одеждой и обувью были проблемы. Выдали шинель, обмундирование, будёновку, а  ботинки выдавали, как он рассказывал, только суточному наряду. Но хоть кормили. Так он выжил в те тяжёлые годы Голодомора.
                Ещё рассказывали о тех голодных временах, как при приёме на работу на сахарные заводы истощавшим голодным на еду давали сахар, и они наедались этого сахара так, что больше смотреть на него не могли, ...
                Отслужив положенный срок, вернулся домой, женился. Наша мама рассказывала, что впервые увидела его, когда он, отслужив, шёл через поле, где они работали, домой. В военной форме, с рюкзаком. Возле их звена остановился, пошутил с девчонками. Потом они познакомились ближе, поженились. Родился я, когда он воевал, как тогда говорили, «освобождая Западную Украину от  польских панов». Только вернулся с этой войны, как его сразу мобилизовали и направили на финскую войну. Так власти мстили нашему отцу за его прямой, правдивый характер и за отказ от избрания его председателем колхоза, от должности, на которой нужно было жестко принуждать колхозников бесплатно выполнять тяжелые полевые работы, а он с его добрым, демократичным характером ненавидел принуждение. А мама со мною продолжала бедствовать.
                Много было разных опасных моментов  на этих войнах: на войне с поляками шли непрерывные дожди, кругом непроходимая грязь, сырость. Поляки почти не сопротивлялись (с началом войны правительство Польши вместе с военным руководством бросило страну и сбежало в Румынию, не оставив никаких распоряжений,Польша была ослаблена войной с Германией, был договор германии и СССР о разделе Польши). Это, видимо, и помогло отцу выжить в этой войне. Как-то он рассказывал, что его и еще двоих конников послали в разведку. Долго скакали они под проливным дождем, не встречая никого. Промокли до нитки, дорога превратилась в небольшую грязную речку, доехали до намеченного рубежа, никого нигде. Решили передохнуть в брошенной риге (сарае) – там было сено и было сухо. Незаметно уснули.  Вдруг отец проснулся от человеческих голосов: поляки. Выскочил к лошадям, увидел, что на привязи только его конь, а вокруг риги под «стрехой» поляки – укрылись от дождя и о чем-то голгочут. «Карабин оставил!» – пронзило отца. Мытью вернулся в ригу, схватил карабин, на коня и – был таков. Польские солдаты никак не отреагировали на его метания. Прискакал к своим, напарники его думали, как  доложить о том, что они его оставили, но отец прискакал вовремя, и все обошлось: доложили о месте скопления солдат противника.  Но, как видно, эта война не нужна была людям, никто не хотел воевать и проливать кровь. Зато финская война была очень тяжелой: сильные морозы, финские снайперы (их называли «кукушки» за то, что они устраивали свои гнезда для засад на деревьях), быстрые автоматчики-лыжники, ночевки в снежных окопах – все это потом напоминало резкими головными болями всю жизнь. Финские солдаты одеты были в легкие и теплые шерстяные свитера и брюки, были очень мобильны, хорошо вооружены легким автоматическим оружием, били они по площадям, нанося нашим войскам большие потери. Наши солдаты одеты были в хлопчатобумажное обмундирование, а для тепла и маскировки им выдавали ватные брюки, фуфайки и валенки, что делало их неуклюжими и малоподвижными. А так как наши бойцы все время были в снежных окопах, обогреваться им негде было, и холод сковывал их движения, то можно представить какой легкой мишенью они были для финских стрелков. Вооружены наши бойцы были винтовками, стрелявшими одиночными выстрелами, требующими тщательного прицеливания, а цели - то были весьма подвижными, что усложняло задачу замерзшим стрелкам.  Однажды отец перебегал с напарником по болотистой местности, и вдруг: «хлоп», «хлоп» – снайпер. Отец мгновенно упал в ледяную жижу. Во время падения он почувствовал удар по котелку в вещевом мешке. Поняв, что снайпер промахнулся и попал в котелок, он стал тихонько окликать товарища, но тот не подавал никаких признаков жизни. Пришлось все светлое время пролежать, не шевелясь, в холодном, замерзшем болоте под прицелом снайпера. Отец перехитрил снайпера, но он так застудился в этой войне, что мучился всю жизнь.
                Нашим бойцам было неимоверно трудно в той исключительно свирепой войне.
                Отцу удалось выйти живым и из этой жестокой мясорубки в Финляндии.
                Приехал домой. Дома нищета. Мама днем и ночью работала на колхозных полях со мною на руках, но ведь за труд оплаты не было, поэтому мама еле-еле сводила концы с концами. Хорошо, что к тому времени в поповском доме организовали детские ясли, и мама могла на день оставлять меня в яслях. Папа любил вспоминать, что когда он вернулся с польской войны, то мама была в поле, и он пошел в ясли, чтобы увидеть меня (ведь я родился, когда он был на войне), и ему няня – моя крестная – показала   мальчика моего возраста, но очень болезненного, сопливого. Папа разгадал подвох. «Нет – сказал он – мой сын не может быть таким неухоженным: моя жена не допустит этого». Смеясь, няня сказала ему, что он прав, принесла меня, и он пошел домой, неся меня на руках.  По селам ходили вербовщики, вербовали на работы в Сибирь, в Крым, в «освобожденные» районы Западной Украины. До войны там люди жили зажиточно, многие убежали в Польшу, Канаду, бросив все на произвол судьбы. Необходимо было заполнять опустевшие районы, заводы, шахты. Отец завербовался на лесопильный завод под  Здолбуново, недалеко от Ровно. В Здолбуново поехали всей семьёй. Там папе и маме понравилось: обращение вежливое; зарплату платили исправно; на работе все ладилось.  На работе папу величали не иначе как «пан инженер», и ему с 2-мя классами церковноприходской школы за один год (два класса за один год получилось потому, что в первом классе отец быстро все схватывал, и учитель через некоторое время перевел его, как весьма преуспевающего, во второй класс досрочно) это, конечно, льстило. Казалось, жизнь начала налаживаться. Надоело ведь мотаться по белу свету: позади Голодомор 1933-го, скитания по Одессе, Дубоссарам, служба в кавалерийском полку (это самая тяжелая служба в армии), две войны – финская и польская – под пулями, снарядами, в грязи, снегу, в холоде и голоде. Казалось, можно было уже и пожить по-человечески, пусть и не дают покоя страшные головные боли – память о финской войне. Но вдруг, недели за две до начала Великой Отечественной войны 1941 г. директор завода вызвал отца к себе и сказал: «Василий Степанович, бери коня, бричку, хлеба, семью и скачи отсюда, что есть мочи: скоро здесь будет война». А война, как говорится, уже висела в воздухе, хотя официальные власти всячески опровергали возможность войны. Кто этот мудрый, добрый и, по-настоящему, государственный человек?  Теперь этого не узнать. А он спас жизнь нашей семье и многим другим, ...
                Кстати, в годы войны в Здолбуновских лесах действовал чекистский спецотряд полковника Медведева и легендарный советский разведчик Николай Кузнецов.
                Много тайн у начала Великой Отечественной войны. Это тоже одна из тайн, и когда я пытался рассказать об этом случае на политзанятиях, на меня смотрели довольно странно, с недоверием. Но так было. В июне 1941 года, незадолго до нападения фашистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года в 4 часа утра. Но мы в это время были уже далеко от Здолбуново, от Ровно. Пройдя армейскую школу и две войны, отец не раздумывал долго: взял коня, бричку, хлеба, нас с мамой и погнал на восток – домой. Ехали днем и ночью, ехали быстро. Спали урывками на ходу. Однажды задремали одновременно, проснулись - в бричке меня нет! Где выпал? Живой ли? Вернулись назад, долго искали, нет нигде. Поодаль от дороги паслась отара овец. Подъехали к ней, а я среди овец! Как попал туда? Когда успел? Раздумывать некогда: позади слышен уже гром войны! А вскоре стали налетать немецкие самолеты. Мама рассказывала: «Пролетают, снижаются низко-низко, я вижу глаза немецкого летчика, он в очках, хохочет, потому что конь от испуга, от рева самолета несет, отец еле удерживает коня, а я тебя прикрываю, смотрю немцу в глаза и молюсь: хоть бы не стрелял». Но, слава Богу, они тогда еще не стреляли: слишком все гладко у них шло. Звереть фашисты стали позже, увидев, что не получится «Блицкриг». Это потом они станут стрелять в мирных людей, это потом их стала пьянить кровь людская, это потом приобрелся синдром садизма, стало приятно глядеть на муки корчившихся от боли людей – старых и малых, приятно стало фотографироваться на фоне повешенных стариков и женщин, на фоне корчившихся от мук людей. А пока они упивались своим господством в воздухе. Это потом к моральному удовлетворению стала возникать потребность созерцать кровь, раны, муки человеческие. Видимо, это следствие любой длительной войны не на жизнь, а на смерть, любой массовой бойни, когда нечто человеческое уходит из души человека, а остается только звериное, человек становится равнодушным к чужой боли, он становится страшнее зверя: он наслаждается чужой болью, чужими муками. Он жаждет этого.
          Вскоре мы приехали в Н..  Там вовсю шла уже мобилизация. Мобилизовали уже дядю Мишу – маминого брата. Вскоре призвали и отца. По стране шла с Запада и Юго-запада (немцы, румыны, итальянцы, венгры) война.  Закончилась короткая мирная жизнь. Закончилась короткая передышка. Все кончено! Жестокий враг шел по нашей земле. Только об этом теперь и говорили. Только и звучало страшное слово «Война!». Женщины плакали. Мужчины ждали своего часа, ждали повесток, ходили в военкомат. Все понимали, что война будет жестокой, беспощадной. По селам плакали, не переставая, мамы по сыновьям, жены по мужьям, сестры по братьям, невесты по женихам. Военкоматы работали днем и ночью, отправляя мужчин на войну. Отец попал в группу человек в 150-200. Так как война была уже совсем близко, то эту группу поручили офицеру военкомата с задачей, двигаясь на восток, выйти к своим и влиться в воинские подразделения. Шли днем и ночью. Следом шла война, неся смерть, кровь и муки. Много было лазутчиков, шпионов. Об этом свидетельствовали листовки, диверсии. Повсюду были паника, недоверие, без документов могли расстрелять свои.  Многие из отряда стали потихоньку исчезать. Без документов. Подговаривали и отца: мол, куда идем? Где наши? Если немцы догонят, то всех перебьют! Отец не ушел. Те, кто ушел, пропали навсегда. Никто так и не узнает, как кончили они свои дни, от чьей пули погибли – от немецкой или от своих? Сколько судеб и жизней сломала война! Сколько людей не вернулось с войны! Сколько людей, вернувшись с войны домой, не застали там никого из своих! До сих пор люди ищут друг друга!
Наш папа вернулся с войны, слава Богу! Долго (оккупация!) мы не знали о нем ничего! А он воевал, был ранен, контужен и после ранения в где-то Восточной Пруссии (судя по тому, что у папы, кроме медали "За Отвагу", была ещё медаль "За взятие Кёнигсберга") из госпиталя его направили на войну с Японией (четвертую!), но уже в Сибири их эшелон догнал приказ о демобилизации его возраста.
И вот своим ходом добрался домой. Перед этим мы успели уже многих фронтовиков встретить, а о многих узнать, что их уже нет на белом свете, что они погибли смертью храбрых. Такое письмо получили и наши дедушка Филимон и бабушка Анна.  Дядя Миша никогда больше не вернется, не возьмет меня на руки, не подбросит вверх. Дядя Миша погиб 14.11.1942 года в Смоленской области. Никто теперь не узнает, как прошла его жизнь, пока мы были в оккупации. По всей вероятности, он защищал Москву в 41-м. Потом фашистов прогнали на Смоленщину, где дядя Миша в возрасте чуть более 19 лет сложил свою молоденькую головушку, провоевав более полутора лет, не вкусив и не повидав хорошей жизни. Родился он в 1922 году, в 1929 году – коллективизация, в 1933 году – страшный голод по всей Украине, в 1941 году – война, и он на ней с первых дней. Как прошли для него эти страшные годы отступлений и контрнаступлений 1941-1942 г.г.? Теперь об этом никто не узнает. Ведь от него не было ни одного письма: он был за линией фронта, а родные были в оккупации.  Первой весточкой о нем за все эти долгие три года оккупации было извещение о его гибели! Скорее всего, он погиб в боях отвлекающей операции, проводимой под руководством Маршала Жукова Г.К. на Калининском и Западном фронтах. Войсковая операция проводилась на этих фронтах, чтобы обмануть немцев и скрыть подготовку контрнаступления под Сталинградом, которое началось 19 ноября 1942 года. Наш дядя Миша погиб в 19 лет в жесточайших боях 14 ноября, так и не узнав о победе под Сталинградом.  Когда я смотрю кинофильм Л.Быкова «Аты – баты ...», где назначен командиром молоденький младший лейтенант (его роль играет Владимир Конкин), то я всегда думаю: «А ведь судьба нашего дяди Миши могла сложиться так же, как и у этого молоденького командира». Иногда закрадывается мысль: «А, может это про него фильм?».
       Отец не любил рассказывать о войне. Только потом, уже в шестидесятые годы, когда, видимо, уже оттаяло сердце, когда потерялась острота ощущений от всего пережитого, когда притупилась боль от всего пережитого и от страшных потерь, он иногда вспоминал отдельные случаи из фронтовой жизни, о пережитом, о людях, о своих боевых друзьях-товарищах, с которыми ему пришлось служить, воевать. И всегда он о пережитом говорил с болью в голосе, о людях, как правило, отзывался с эпитетами «бедненький», «хороший человек», «добрый человек», «сердечный». Он очень любил шутить. Возможно, это была военная привычка. Я понял, что за внешней бесшабашностью у отца было мягкое, жалостливое сердце, и он не любил рассказывать о войне (а это всегда смерть, горе, тяжелый труд) потому, что он не мог говорить о ней спокойно, без волнения, а, возможно, и без слез. Только с мамой он делился всем пережитым, может быть, потому что у мамы было такое же доброе и жалостливое сердце. Свою первую благодарность красноармеец-кавалерист Качур Василий Степанович получил от командира полка за то, что, когда в кавалерийском полку во время завтрака была объявлена тревога, то все побросали свои котелки с кашей, а отец не бросил.  Командир кавалерийского полка перед строем похвалил его, сказав, что такой боец не пропадет на войне, с него надо брать пример всем бойцам: на войне необходимо жить, чтобы бить врага!
          В начале войны папа служил в конной артиллерии (артиллерии на конной тяге). Как известно, в начале войны наши войска отступали под натиском фашистов. Однажды полк, в котором служил отец, отступал слишком быстро, попросту сказать, бежал от превосходящих сил немцев. Пушка мешала. Чтобы не попасть в плен с пушкой, командир приказал обрезать постромки и бросить пушку. Но, когда позиции установились, то пушка оказалась как раз посередине между немецкими и нашими траншеями. За брошенное орудие по тем временам могли и расстрелять. «Пушку надо вывезти» – приказал командир. Надо – то надо, а как? Отец со своим земляком – нетребовчаниным Надкырнычным придумал смелый план: доскакать на лошадях до пушки под огнем поверх голов наших бойцов, быстро пристегнуть пушку и, развернувшись, вернуться к своим. Риск был огромный, ибо немцы могли открыть огонь на поражение на пути к ним, и, тем более на обратном пути. А попасть в упряжку особой трудности не составляло, особенно при плотном пулеметном и автоматном огне: цель была довольно большая, а расстояние до цели – слишком малым. Но все получилось отлично, как и было задумано, «как по нотам»: на бешеной скорости выскочила упряжка на нейтральную полосу, треск автоматов и винтовок наших, молчаливое наблюдение со стороны немцев. На обратном пути - сплошной огонь, где та тропинка между пуль? Некогда думать, некогда выбирать. Несли кони в ужасе, не разбирая дороги, несли от свинцового дождя, спасая честь и жизнь бойцов, верные, преданные людям кони.  «Кто люди - люди или кони?» Почему люди не так добры, как кони? Почему люди постоянно воюют, не щадя ни людей, ни коней? В тот раз все обошлось благополучно и для людей, и для коней.
       Был случай, когда отец, рискуя своей жизнью, спас командира. Воинская заповедь: «Сам погибай, а товарища выручай!». На войне иначе нельзя.
          Отец, будучи сам человеком правильным, с детства учил порядочности и нас с братом Володей. Остановлюсь на двух случаях, в которых отец мне совсем ещё малому преподал уроки «береги свое» и - «не бери чужого». По первому случаю было так. Как-то отец позвал меня на базар в Мяскивку (Городковку), чтобы купить мне кепку. В то время не принято было ходить без головного убора. Было мне тогда лет семь.  На базаре мы ходили по рядам, где продавались различные вещи. Продавали их в основном местные ремесленники-евреи, которые сами шили одежду. Наконец, кепку мне подобрали. А вскоре я в новой кепке повел корову в поле. В поле старшие ребята-подростки расшалились, и один из них снял с меня новую кепку и, взяв её за козырек, запустил в поле. Мне стало обидно, и я с ревом побежал домой жаловаться отцу – мол, меня «большие» обижают. Когда я прибежал, то отец, не слушая меня, строго посмотрел мне в глаза своими стальными глазами и спросил: «Корова где? Кепка где?». Я тут же повернулся и побежал в поле. Корова была на месте, а кепку я так и не нашел. Но «зарубка» осталась на всю жизнь. Второй случай случился в Северо-Енисейске летом после моего приезда к родителям. Надо сказать, что в Северо-Енисейске в то время было с десяток ребят, у которых не было отцов, и жили они с мамами или бабушками. Эти ребята не учились в школе и крутились, как правило, около клуба или около магазина. Рядом с магазином всегда сидел взрослый инвалид войны (а, может, детства) Жора. Его ещё звали «Братишка, дай рублишка», так как он ко всем с этой просьбой обращался – и к совсем малым детям, и к взрослым. Я не знаю, что связывало его и уличных ребят, но что-то там было. Так вот однажды, эти ребята, видимо, обворовали какой-то склад или магазин и предложили мне баночку маринованных яблок. До этого я их никогда не ел и даже не видел. И, конечно же, с удовольствием взял, не подозревая тогда, что, таким образом эти ребята меня втягивают в свою компанию. Я взял баночку и побежал домой. Показал отцу, ожидая, что он меня похвалит. Но отец строго на меня посмотрел и сказал: «Отнеси туда, где взял!». Я отнес, приобретя, конечно врагов среди уличных ребят. Но «зарубка» осталась! В будущем не раз меня называли «правильный», и мне было очень приятно. И я горжусь своими родителями. И старался своих детей воспитывать так, чтобы они тоже были правильными.         
          В 90-е годы стали чернить, поливать грязью многих советских героев.  Да и сейчас еще продолжают. Интересно, за что попали в немилость современных «писак» Александр Матросов, Зоя Космодемьянская, писатель Аркадий Гайдар, другие герои, совершившие, по-настоящему геройские подвиги во имя спасения других людей? Ведь Александр Матросов сам, по своей воле, закрыл амбразуру своим телом. Никто не мог заставить его лечь на амбразуру. А он лёг и спас своим подвигом своих товарищей по роте!   И совсем молоденькая Зоя добровольно пошла на подвиг во имя своей страны, и выдана была врагам трусом-подлецом, и погибла как герой, не выдав никого из своих товарищей. А писатель Аркадий Гайдар (Голиков), будучи уже в солидном, непризывном возрасте, добровольно пошел в партизанский отряд (в армию его уже не брали) и погиб 29.10.1941 года, спасая своих товарищей. Будучи еще несовершеннолетним гимназистом, он в гражданскую войну пошел воевать. В 16 лет бойцы избрали его командиром полка. Потом он воевал с бандами. Потом, когда началась Великая Отечественная война, он не смог отсиживаться и пошел к партизанам. 29 октября они шли по лесной дороге с группой партизан. Сделали привал перед железнодорожной насыпью. А.Гайдар поднялся на насыпь и увидел, что в кустах затаилась засада. Он решил спасти товарищей и крикнул им, чтобы они спасались, и был изрешечен немцами из автоматов. Он погиб сам, но спас своих товарищей! Это же настоящий героизм! И Зоя Космодемьянская, и Аркадий Гайдар могли бы «отсидеться» в тылу, Александр Матросов мог бы затаиться в «мертвой зоне» недостигаемый пулемётным огнём из амбразуры, но они – ГЕРОИ. И поступили они как ГЕРОИ.  Не исключено, что обсуждают и осуждают их те, кто говорят: «Если бы вы не воевали, мы сейчас пили бы баварское пиво!»  ...
       И Матросов, и Зоя, и Гайдар – ГЕРОИ.  Как можно сомневаться в этом?
       Делают сейчас святым царя Николая II. А что сделал он для спасения своей страны, или хотя бы своей семьи? А что сделал внук героя Аркадия Гайдара - Егор Гайдар для своей страны, или хотя бы для памяти своего деда – героя?  Руководил он Россией, разработал реформы по развалу страны, разрушал то, что создавал его дедушка-герой, не создав ничего полезного для своей страны. До сих пор по его, с позволения сказать, «реформам» разваливают армию, здравоохранение, образование, промышленность, всю страну. Неужели нельзя остановить этот развал, это разрушение? Где же совесть у людей! Что выросло на её месте! В городе Клин Московской области есть музей писателя Аркадия Гайдара (и хорошего писателя, я скажу). И много жалоб было от директора этого музея на то, что нет поддержки от государства, от местных властей, на содержание этого музея, что разваливается он. Интересно, а премьер Правительства России Е.Гайдар не знал об этом музее ничего?
       Вопросы, вопросы. Вопросы без ответов ...   
       Был случай, когда отцу командир приказал вынести раненого бойца с нейтральной полосы. Смеркалось. Отец пошел без оружия и вдруг наткнулся на нескольких немцев – разведчиков. Все растерялись. Первым опомнился отец.  «Ох, ты ох!» – воскликнул он. Так он произносил немецкое «Хенде хох!» – «Руки вверх!». На счастье, немцы отреагировали мгновенно: бросили оружие и подняли руки вверх. Отцу осталось привести пленных в штаб полка. Видимо, немцы здорово боялись бойцов генерала Черняховского Ивана Даниловича. Генерал Черняховский И.Д. был самым молодым и одним из самых талантливых командующих фронтом. Он был родом из села Вербовая, что рядом с Вапняркой, он начинал свою трудовую деятельность на станции Вапнярка и хорошо знал те края и проживающих там людей. Он с удовольствием брал под свои знамена своих земляков. В Вербовой и сейчас любят, и уважают И.Д.Черняховского.
          Так проходили годы войны и закончились они для отца совсем неожиданно: в Прибалтике под Кёнинсбергом он был тяжело ранен, направлен в госпиталь на Кавказ (Сочи или Сухуми?), потом его снова направили в действующую армию, но в Дальневосточную, т.к. на Западе война уже шла к концу. Шла подготовка к войне с Японией, стягивались войска на Восток. Но уже где-то в далекой Сибири отца догнал указ о демобилизации его возраста. Отца высадили с теплушки, и он с еще одним товарищем (москвичом) стал самостоятельно добираться домой. Путь был долгий и тяжелый. Денег не было, приходилось в основном отсыпаться. Правда, как вспоминал отец с улыбкой, в продовольственном вопросе часто выручал его боевой товарищ. Еще в начале пути его обворовали, сухой паек отца они прикончили быстро, а потом его товарищ стал играть в карты, играл он хорошо, и так они добрались до Москвы. А от Москвы до дома можно уже и не есть, лишь бы скорее! Что-то такое было дано отцу от Бога, что любили его люди, тянулись к нему. Теперь говорят: «Есть харизма у него». Тогда так не говорили. Просто люди тянулись за добрым словом, за советом, за шуткой, за махоркой, за поддержкой, … Отец понимал людей, любил, и люди отвечали ему взаимностью. Знал и понимал отец и животных. Он всегда с первого взгляда выбирал лучшего коня, лучшую корову, лучшего поросенка, … Он мог, к примеру, смело подойти к злющему цепному кобелю, которому и хозяин-то пищу вилами подсовывал. Отец же, пристально глядя на пса своими красивыми стальными глазами, подходил, говоря ласковые успокаивающие слова, брал за ошейник, а, взяв    за ошейник, говорил: «Все, теперь он мой!». Пес урчал злобно, скалил зубы, но не кусал. Говорят, собака чувствует человека, который ее боится, по запаху, и тогда она кусает этого человека.  Отец очень любил умных, сообразительных животных.
        Доехал отец до Москвы, а там уже близко - рукой подать - до станции Вапнярка, и однажды ночью в окно нашего дома постучали.
       Сколько радости было у нас с мамой: наш папа вернулся!  Усталый, но радостный и счастливый! К тому времени в село уже вернулись многие изувеченные войной. Теперь стали возвращаться более здоровые фронтовики – опора, надежда села: войне конец.  Сколько радости и счастья было в нашем маленьком доме! Сколько гостей, расспросов, разговоров, воспоминаний! Приходили односельчане, чтобы узнать о своих, о еще не вернувшихся, о погибших, о пропавших без вести. Приходили кто с радостью, кто со слезами, кто со своим счастьем, кто с горем. Поздравляли отца, маму с благополучным возвращением, рассказывали о пережитом. Приходили фронтовики, однополчане, друзья, соседи. Радовались возвращению, встрече, жизни, обнимались, поздравляли друг друга, не подозревая того, что через полтора-два года на них обрушится новое испытание, новая беда: страшный голод и многие, особенно покалеченные, не выдержат этого удара и умрут от голода. А голод был страшный: люди опухали от голода, падали и умирали на ходу, кто мог ходить, пошли с сумой по селам, двери хат не закрывались: грешно было закрывать двери перед голодными, умирающими людьми. Просили подаяние старые и малые. Давали им, кто что мог: картофелину, кусочек хлеба, кашки, мамалыги (каша из кукурузной муки), а то просто воды напиться. Кто что имел. А «запасы», конечно, истощались быстро. Голод жестоко ударил по тем, кто больше всего пострадал в годы войны, по тем, кого война сделала беспомощными калеками, а также по тем, кого война лишила опоры, по самым беззащитным: это дети – сироты, престарелые, у кого погибли на войне сыновья, изувеченные войной фронтовики. Беда всегда бьет по самым беззащитным. И они приняли этот удар первыми и погибли от голода первыми. Это было страшное время, и я его уже помню. Помню, как находили на дорогах, в поле умерших от голода и холода людей. От истощения, обессиленные люди падали и умирали. Очень смутно помню оккупантов – румын. Как они били людей – направо и налево, как скот, плетками. У каждого солдата-румына была плетка «для разговора» с нами. Помнится, как румын бил за что-то нашего дедушку Степана. Румыны грабили, били, пьянствовали, но, в отличие от немцев, не расстреливали.  Если румын, чуть что хватался за плетку, то немец – за автомат. Румыны колхозы не расформировывали. Они заставляли людей работать на колхозных полях, выращивать и убирать урожай, а потом собранный хлеб увозили в Румынию. Какие они воры были, очень хорошо описал А.Фадеев в романе «Молодая гвардия».
       Ну а что такое война (а развязывают войны правители, защищенные от её «прелестей»), и сколько жизней унесла Вторая мировая война, писали газеты. Вот приближенные статистические данные советских времен (середина восьмидесятых годов двадцатого столетия):
«Во Второй мировой войне погибли:
англичан  > 200 000 чел.;
американцев  > 325 000 чел.;
чехов и словаков  > 364 000 чел.;
итальянцев  > 400 000 чел.;
французов  > 520 000 чел.;
югославов  > 1 600 000 чел.;
поляков  > 6 028 000 чел.;
немцев > 9 700 000 чел. (по др. данным > 13 600 000 чел.);
советских людей  > 20 000 000 чел. (по другим данным  > 29 000 000 чел.);
На территории республик СССР:
РСФСР > 13 800 000 чел.;
УССР >  5 300 000 чел. (>3 800 000 мирных жителей и > 1 500 000 военнопленных);
БССР  >  2 200 000 чел. (>1400 000 мирных жителей и > 800 000 военнопленных);
Литвы  >  700 000 чел.;
Латвии  > 313 800 чел.;
Эстонии > 64 000 чел.;
Молдавской ССР > 64 000 чел.»
К сожалению, эти данные уточняются с каждым годом и, к сожалению, потери военных и мирного населения СССР увеличиваются  …
      По специальному приказу Гитлера фашисты безжалостно уничтожали (расстреливали, сжигали в крематориях, травили в газовых печах) евреев, цыган, поляков, русских, украинцев, другие славянские народы, а также инвалидов и психически больных людей. Всех, кто не мог работать на Германию (в приказе Гитлера – «Великую Германию»). Планировалось оставлять только тех из славян – русских, украинцев, белорусов, кого можно было бы использовать на тяжелых физических работах (превратив их в необходимый для Великой Германии «рабочий скот»), а остальные подлежали уничтожению ... Все! Поголовно!
        Тяжело и больно было слышать в период горбачевской болтовни, ведшей и приведшей к распаду Советского Союза, как некоторые неграмотные люди оскорбляли заслуженных фронтовиков Великой Отечественной войны. Рассказывали, что в то нелепое время - время болтовни, лицемерия, фальсификаций и чудовищного искажения истории Великой Отечественной войны -  был случай, когда с инвалида Великой Отечественной войны, потерявшего в этой войне руку, сбили с головы папаху, говоря: «Если бы ты не воевал, если бы вы не победили, то мы сейчас пили бы баварское пиво!». А был это военный писатель полковник В.М.Иванов, преподаватель кафедры истории военного искусства Военной Академии им. Ф.Э.Дзержинского.
          Не удалось избежать подобного унижения и Герою Советского Союза преподавателю кафедры тактики нашей академии полковнику Сутормину А.З. А ведь молоденькому лейтенанту Сутормину в годы войны пришлось вызывать огонь на себя. Он выполнял задачу по корректировке огня нашей артиллерии по позициям фашистов, пост корректировки на колокольне церкви в тылу врага был засечен фашистами и был окружен. Лейтенант Сутормин вызвал огонь нашей артиллерии на себя. Был ранен, контужен. Чудом остался жив. А тут какие-то подонки! Какие морально низкие молодые люди! Так унизить заслуженного человека, героя, инвалида!  Видели бы они баварское пиво! Были бы они и их родные вообще на белом свете?! Ведь Гитлер планировал Москву затопить, похоронить под водой великий город... Многое можно понять, но такое ...!
Но: гражданские власти делали вид, что ничего не происходит, усиливали только свою охрану, а военные власти приказали офицерам в городе в военной форме одежды не появляться, прибывать на службу в гражданской одежде и уже на службе переодеваться в военную форму. Какой позор! Власть стала стыдиться защитников Родины!
        Все приведенные мною данные о потерях в годы войны печатались в газете «Правда» в 1985 г. к сорокалетию Победы над фашистской Германией. Они довольно приблизительны. И сейчас еще нет исчерпывающих данных о потерях в той страшной войне. Такие данные привела в то время газета «Правда». Я выписал эти данные в блокнот для того, чтобы использовать их в беседах и занятиях с подчиненными. Предположительно они значительно занижены. Да и неполные они, так как сюда не вошли потери многих других народов и наций. Но и эти сведения ужасают! Их нельзя забывать! Дай, Бог, чтобы правители анализировали эти потери, не забывали их, любили и жалели свой народ и не подводили его к войнам!  Ещё мне запомнилось, что в городе Орел (город Орел – город первого салюта по случаю освобождения от фашистов), полностью разрушенном городе, когда его освободили советские войска, было всего 200 стариков и детей! Всего! Сколько же надо было вложить сил народных, чтобы восстановить его! А полностью разрушенный город Сталинград?! А Ленинград?! А сколько было еще разрушенных полностью или почти полностью городов, поселков и сел?! А цветущий город Грозный разрушен в 1994 году и стоит в развалинах до сих пор, не лучше Сталинграда! Вот что такое война!
         А, какой голод люди переносили в годы военные и послевоенные! Не дай, Бог, никому испытать то, что испытали жители блокированного Ленинграда! А как выживали жители оккупированных городов? Чем и как они питались? Одному Богу известно!
     Мне до сих пор вспоминается вкус хлеба «от зайчика». В голодные военные и послевоенные времена есть было нечего. Ели хлеб с различными добавками из растений («Голь на выдумки хитра!»). Такой хлеб быстро черствел, был невкусен, мы его не любили и отказывались есть. А мамы наши шли в поле на тяжелые работы и брали с собою кусочек хлеба, луковицу, зубчик чеснока, вареную картофелину, ... – что у кого было. А чтобы нас вечером как-то накормить, они, недоедая в поле, приносили домой кусочек хлеба и, уговаривая своих детей поесть, говорили, что хлеб этот «от зайчика». И заинтригованные дети с удовольствием ели хлеб «от зайчика».  Я, например, с удовольствием поедал хлеб «от зайчика». Ну и, конечно, фруктам и овощам в садах и огородах своих и чужих дозревать мы не давали. Страдали, безусловно, и колхозные сады, и огородные поля, хотя они хорошо охранялись. Ели в лесу дикий лук, грибы. От грибов, было много отравлений, у многих возникали галлюцинации. Походы в колхозные сады тщательно планировались и разрабатывались, как воинские операции: тут были и «атакующие», и «отвлекающие», и «наблюдающие». Я до сих пор помню, как сильно у меня болел в те времена живот, как даже по ночам я не мог спать из-за сильных болей в животе.
          Во время голода были не только такие, что просили милостыню, но было много ночных грабежей и убийств. Воровали и грабили, чтобы выжить самим за счет других (возможно, даже за счет их гибели) ... Были случаи, когда уводили со двора единственную кормилицу – корову, были случаи, когда уводили свиней (это вообще-то не просто -  по-тихому увести со двора свинью), уносили остатки картошки. Помню, был случай, когда семья, жившая на самом краю села, спала ночью на сене (было очень душно), а, проснувшись утром, обнаружили, что из хаты украдена вся утварь, одежда и пр.: ночью воры дочиста обобрали хату, и никто ничего не слышал. А через некоторое время то же самое сделали с их соседями, только соседи проснулись, и грабители их всех заперли в кладовушке, накрыв порожними деревянными кадками, и приказав до утра не высовываться, пока их не освободили утром соседи. Много было тогда страшных происшествий. Будучи уже взрослым человеком, я не мог спокойно спать в той хате, где родился, и где прошло мое военное и голодное детство: все время снились кошмары, будто кто-то заглядывает в окно с топором наготове, а я не могу двинуть ни рукой, ни ногой, не могу шевельнуться, загипнотизированный злодеем. Сны были настолько явными, что мне, чтобы убедить самого себя, что это был всего лишь сон и сбросить ощущение кошмара, приходилось вставать и выходить во двор, доказывать самому себе, что во дворе нет никого. Нигде, ни в одном месте (а приходилось бывать в очень многих местах) мне подобные кошмары не снились. Видимо, в родительской хате пробуждались пережитые в детстве страхи. Да, страшные были времена, но люди (ЛЮДИ), несмотря ни на что жили, пели, общались, помогали друг другу в беде. А как пели тогда девчата! Теперь уже так не поют. Почему? Трудно сказать. Может быть, сказывались пережитые годы: в 1933 году голод; 1937 г. и 1948 г. - репрессии; 1939 –1945 г.г. – войны с Польшей, Финляндией и с фашистской Германией. Потом голод после этой тяжелейшей войны с фашистской Германией, ... Наш отец, участник всех трех войн, а это огромный риск для него: он мог погибнуть или стать калекой на всю жизнь, и тогда - потеря кормильца, и нищета для нашей семьи. Люди стали как-то замыкаться, обособляться, бояться друг друга: ведь репрессии 1948 – 1949 г.г. проводились уже в «низах», в селах, когда людей по наветам хватали и высылали в Сибирь. И, если 1937 г. страшен своей жестокостью, «крайними мерами», то 1948 г. страшен своей массовостью, когда людей из народа объявляли «врагами народа» и увозили из родных краев в лагеря, тюрьмы, в ссылку, на стройки. Это была настоящая война власти с собственным народом! Почему «враг народа», не совсем понятно. Логичнее и понятнее было бы «враг власти» или «враг коммунистической партии», или ещё как-то, ... Действительно, как в песне А.Малинина: «Дай, Бог, чтобы твоя страна не пнула тебя сапожищем …».
         Пнула. Нас пнула. И еще как! Вернее, нашу маму Анну Филимоновну. Аж в Северо-Енисейск Красноярского края, в вечные мерзлоты, запнула ее бедную ни за что, ни про что. Снова, как в случае с дедушкой Филимоном, власти применили суровое наказание без совершения какого-либо преступления. Ведь никакого закона мама не нарушала, никакого преступления не совершала. Царское правительство профессионального революционера, яростного врага царизма Ульянова (Ленина) Владимира Ильича и то поближе ссылало. А нашу маму – как говорят, плоть от плоти народа - оторвали от семьи, от полуторагодовалого ребенка – моего брата Володи 1946 года рождения.  А чуть раньше умер в грудном возрасте другой мой братишка – Миша, названный в честь моего дяди Миши, защищавшего Москву и погибшего в возрасте 19 лет на Смоленщине. Оторвали от родного края. Если бы смог кто описать ту трагедию, которую пережила наша мама, когда ее внезапно ни за что, ни про что, схватили и в теплушке отправили за тридевять земель, издеваясь, не давая ни пить, ни есть, держа в неизвестности о будущем! Ведь везли, не кого-нибудь, а "врагов народа"! А память о войне еще свежа! И обращались с ними жестоко, как с врагами. Никто, тем более конвойные, не знал и знать не хотел, что люди эти преступлений не совершали, Родину не предавали, фашистам не помогали, а наоборот - страдали от фашистов наравне со всеми ...
          Что наша мама думала в эти дни, недели, месяцы? На что надеялась? На кого или кому молилась? Она ведь писать не умела! А, где-то через год, папа получил от нее письмо, написанное мамой лично (в теплушках, на пересылках, она, думая постоянно, как она будет общаться со своей семьей, с мужем, детьми, мама научилась читать, а затем и писать). Так мы узнали, где наша мама. Она, наверное, уже и не думала, что увидит свою семью. За этот год она уже приобрела (в свои 29) лет болезни сердца, диабет, ревматизм и гипертонию.  Она не знала, как отец бился, чтобы освободить ее, куда только он не обращался! Сколько платил! А когда получил письмо, то взял Володю и уехал с ним к маме. Этим он спас ее от неминуемой смерти от тоски, депрессии и сердечно-сосудистых заболеваний. А сколько было таких исковерканных судеб. Сколько людей до сих пор разыскивают друг друга!

2008 г.

... Продолжение следует (http://proza.ru/2021/01/09/1042)...