Зрелость

      Мне нравится, когда ты улыбаешься, нравятся маленькие ямочки на твоих щеках. Нравится как меняется твой взгляд. В эти секунды я вижу семилетнюю девочку, живущую в тебе – веселую выдумщицу, добрую хулиганку! Мальчишка, живущий во мне робко протягивает ей свою руку, и она с улыбкой, без корысти, хватает ее. И я говорю им: «Бегите на поляну, там где стрекозы играют в догонялки, и неуклюжий шмель перелетает с цветка на цветок, там, где у кромки леса с большого листа сорвалась толстая гусеница, повисшая на тонкой прозрачной нитке…а нам, взрослым, надо поговорить…» И мальчик с девочкой бегут по поляне, и она на бегу срывает одуванчики и дует на них прямо мальчишке в лицо…
     Мне нравятся твои глаза. Честные и понимающие. Такие могут быть только у сестры. Сестры, которой можно рассказать все свои тайны. Там, у поваленной березы, где лягушонок притаился под лопухом, никто их не подслушает. И я говорю им: «Идите, посекретничайте…а нам, взрослым, надо поговорить». И они идут, и брат кладет сестре голову на колени, и они слушают и понимают друг друга.
     Мне нравится твой голос. Это правда, что в детстве, ты случайно проглотила шелковую нитку?  Может мы шелком пришиты друг к другу? И поэтому может быть с каждым уколом иголки, мы становимся ближе… И я говорю влюбленным, живущим в нас: «Там у реки мудрая ива… она уже сто лет прячет влюбленных от мира, от любопытных глаз, от слепого осуждения. Идите целуйтесь, пока молоды, целуйтесь под ее ветками, целомудренной и верной всем влюбленным на свете». И обнявшиеся юноша и девушка уходят к реке.
Ну вот. Теперь мы одни. Поговорим? 
Но ты устало ложишься на что-то мягкое, испещренное линиями вдоль и поперек, и говоришь: «Не хочу».
- Куда ты легла, милая? – недоумеваю я.
- Не знаю… - отвечаешь ты. – Похоже, на ладонь Бога… Хочешь ложись рядом, только не разговаривай. И не приставай… Он этого не любит…
Но я не слышу тебя.
    Я думаю об одуванчиках, стрекозах и толстой гусенице, повисшей на прозрачной нитке…