Ку-ку

                Ку-ку

     Паша проснулся от ласкового прикосновения мягкой бабушкиной ладони. Сквозь дрему радостно улыбнулся и мигом соскочил.
     - Грибы? Мы поедем по грибы?
     - Поедем, отик, поедем. Только надо говорить: за грибами. Так правильнее.
     - Ура!
     Наскоро расцеловав заботливую бабулю, помчался на кухню к умывальнику. Сегодня каждый уголок дома до краев наполнился утренним светом. Солнечные лучи, обнаружив новые игрушки, зарезвились на струйках воды. Блестящие капельки собирались, стекали с раковины и исчезали. Лучики тотчас перескакивали на новые и опять стекали.
     Времени любоваться не было. Павлик быстро оделся и подсел к столу.
     Горка румяных пирожков аппетитно высилась на блюде. Зеленели первые огурцы, тоненькие перышки только что сорванного лука. Рядом с ними примостились сваренные яйца. От нетерпения есть не хотелось. Еле дождался прихода деда со двора. «Скорее, - мысленно торопил он взрослых, – скорее».
     По окончании завтрака рванулся, но его задержали, заставили одеть сверху, куртку и джинсы.
     - Ну, с богом.

     Железная дорога разочаровала. Она представлялась высоченной, сплошь из металла, и по ней стремительно скользили загадочные, исполинские локомотивы. Оказалось, что поездка вовсе не подвиг, самолеты гораздо интереснее. Подавив вздох, с унылой решимостью засыпал бесчисленными вопросами дедушку.
     И уяснил. Рельсы крепятся к шпалам костылями. Костыли – это такие толстенные гвозди. Их заколачивают кувалдой – здоровенным молотком. И вся полоса параллельных рельсов, исчезающая за поворотом, называется еще колеей или путем. Сколько слов придумано для одного и того же.
     По одному из путей шел длинный грузовой состав. Его вели два сцепленных электровоза. У одного бы не хватило мощности. А вагоны разные: и закрытые, и цистерны для жидкостей, и думпкары для руды, и просто платформы для бревен. На двойных, в два яруса, платформах Паша заметил автомобили. Машины попадают в город не самоходом, как он считал ранее, их привозят по магистрали. Нет, самолеты столько разнообразных грузов в таком количестве не переправят.
     Пронзительный гудок раздался сзади. Перепуганный мальчик обернулся. Высоко в кабине маневрового тепловоза усатый дяденька в форме ободряюще улыбнулся.

     В электричке Павлик сразу прошмыгнул на свободную лавку к окну. Дед расположился напротив и неуверенно произнес:
     - Рановато едем. Подождать бы недельку.
     - Через неделю родители увезут внука к Черному морю, - возразила бабушка.
     - Не бойся дед. Я найду гриб, - гордо заявил малыш.
     Паша с семьей жили в далеком городе на Крайнем Севере. В этом году родители не без помощи знакомых отправили ребенка на «материк», в «тепло», к родным, пораньше. А сами планировали в отпуск заехать за ним и уже втроем продолжить отпуск в Крыму.
     В конце прошлого лета в гостях у стариков мальчик был в восторге от некрупных сырых рыжеватых груздей с махрой, которые он уплетал за обе щеки, макая в сметану. А вот настоящие белые грузди не впечатлили. Зато бабушкин борщ. Борщ вкусно готовила и мама. Но бабушка добавляла в кастрюлю уже отваренную фасоль и заготовленные на зиму прожаренные лисички.
     Узнав, что грибы собирают в лесу, он загорелся желанием попасть на «тихую охоту». А так как просьбы внука всегда исполнялись, то бабушка пообещала взять его на следующий сезон. Но это лето выдалось засушливым, только в конце пребывания ребенка в гостях прошли серьезные дожди. Дед покряхтел, покряхтел и согласился. Не мог не согласиться под взглядом милой бабушки.

     Павлик хотел спросить деда про синий огонек на семафоре, но электропоезд тронулся. Под полом застучали колеса, все чаще и чаще. Почудилось – это не он едет в поезде, а, наоборот, за окном все движется и пропадает в отдалении. Мимо проплывал город – многоэтажки, улицы, деревья, автобусы, гаражи.
     Мост показался неожиданно. И поперечные балки, и вся ферма из настоящего железа, а внизу река. Темно-зеленая вода завораживала непрерывностью. «Интересно, поезд проедет мост, и нет его. А река будет течь, даже зимой, подо льдом», - подумал Паша.
     За рекой начались остановки. Люди входили и выходили.
     - Дед, нам пора. Вон лес.
     - Не спеши, здесь нет грибов.
     - Почему?
     - Наверно, почва не та.
     Перед глазами мелькали березовые колки, озерки, бесконечные поля, разъезды. Невнятно хрипел о чем-то репродуктор.

     Когда ожидать стало невмоготу, они наконец-то вышли в тамбур. Двери распахнулись, и дед быстро соскочил. Насыпь находилась очень низко, но Павлик даже не успел испугаться, сможет ли сойти. Сильные руки уже подхватили его и опустили на полотно, а затем и бабушку. В полете она, поджав ноги, задорно улыбнулась. «Мы с бабулей слетели с поезда как птицы», - восхитился малыш.
     Своей красивой и горячо любимой бабушкой Паша гордился. Все в ее руках спорилось. Позволяла внуку и катать тесто, и лепить пельмени, и даже гладить белье. Она всегда полностью выслушивала его, разговаривала с ним как с равным. Играла в бесконечные игры: в «войну», в «магазин», в «прятки», в «театр». Еще и привлекала к участию даже деда, который ни в чем не мог отказать своей жизнерадостной и притягательной супруге.
     Павлик вспомнил, как вчера, возвращаясь из центра города с покупками, они с ней протиснулись в автобус. Мужчина, что сидел у окна, уступил место:
     - Садитесь, мамаша.
     - Она не мама, а бабушка! – запальчиво поправил мальчик.
     - Ни за что бы не подумал! Такая молоденькая и уже с внуком.
     Бабушка со снисходительной укоризной глянула на своего любимца. Паша слегка растерялся, но глаза ее вновь засветились ласковой теплотой.
     Она и сегодня в просторном походном костюме смотрелась миловидной и ладной. Легко и уверенно спустилась с железнодорожного полотна и повернула к колодцу.

     Дед слегка замешкался, проверяя крепление. Намотанная на ворот цепь загремела. Мальчик осторожно, высунув язычок, заглянул вглубь. Деревянный сруб кончался глубоко внизу. Так глубоко, что черный квадрат воды был меньше его роста в два раза, а поднявшее брызги ведро – малюсеньким, прямо игрушечным.
     От вкусной холодной влаги заломило зубы. Не одни они запаслись здесь водой. Не тащить же зря из города лишнюю тяжесть. А отходя, Павлик заметил недалеко от тропинки крошечную, с фалангу мизинца, воронку.
     - Дед, смотри.
     - Ого. Муравьиный лев. Видишь челюсти на дне торчат.
     Дед подхватил с былинки небольшого черного муравья и подсунул к краю воронки, но муравей убежал. Дед вновь поймал его и поместил ниже, на уклоне. И тут в насекомое ударила вылетевшая из воронки песчинка, и еще одна. Муравей закрутился и упал прямо на дно, челюсти сомкнулись.
     - Давай, еще.
     Павлик отыскал и поставил другого муравья. Тот опять был сбит с ног и тоже укатился следом за первым.

     - Что старый, что малый. Хватит чепухой заниматься, пора идти, - неожиданно прервала их опыты бабушка.
     - Бабуля! Это же здорово! На этих беспощадных хищников есть свой охотник. Не только они, но и их едят, - восторженно бормотал внук.
     - Ну и пусть едят. Только сами. Не надо в их жизнь вмешиваться.
     Семья тихо побрела по проселочной дороге. Павлик сгорал от нетерпения. Ему хотелось нырнуть в березовое море, окружавшее их по обе стороны. Вот уже позади осталось огромное поле, где из-под ног прочь веером взмывали кузнечики.
     У невысоких осинок они свернули. Из травы шумно вспорхнула крупная птица. У мальчика от неожиданности перехватило дыхание.
     - Кто это?
     - Мелкий сокол. Кобчик, - равнодушно промолвила бабушка, выкладывая на покрывало загодя приготовленную закуску.

     - А когда собирать будем?
     - Сперва покушаем. Ты громко не кричи. Грибы услышат и спрячутся. Поди проголодался?
     - Да.
     Никогда еще немудреная снедь не была такой вкусной, как сегодня. Возможно, разыгравшемуся аппетиту способствовал вездесущий пряный запах полевого разнотравья. Белая кашка, желтые лютики, голубые колокольчики и великое множество других таких же простых цветов беспечно насыщали своими чудесными ароматами живительную чистоту воздуха.
     Возможно, на аппетит повлиял слабый лепет осиновых листочков даже в безветренные минуты. При малейшем же дуновении листки пускались в немыслимый пляс, и тонкие синеватые веточки, хлопотливо изгибаясь, умудрялись все-таки удерживать свое буйное украшение.
     С битком набитым ртом Павлик подбежал к разместившейся неподалеку полянке редчайшего в наше время, нежнейшего на ощупь ковыля. Тончайшие ости-ниточки, все в бахроме, очутившись по воле природы вместе, непрерывно колыхались серебряными волнами. Словно бабушка застилает праздничной скатертью стол, и никак не застелет.
    
     Дед срезал две веточки. Одну себе, одну внуку - от комаров отмахиваться и паутину сшибать. Вслед за старшими малыш храбро ринулся в чащу. Мелкие осинки росли густо. Павлик упорно протискивался, подминая зеленую стену. Где белели березки было просторнее, но сбоку непременно цепляли сучки. Он запаздывал сбивать паутину, и нити наматывались на шею и щеки, лезла в нос, глаза, уши. Казалось, от них нет спасения.
     Красные шляпки дразнили. Но всякий раз, когда Паша руками и телом, раздвигая бурелом, продирался к ним, всякий раз на него насмешливо глазели мухоморы. Веселые, яркие, украшенные белыми горошинами, и несъедобные. Так обидно.
     Непролазная чаща кончилась.
     - Обабков для жарева нет. Груздей тоже. Сюда за грибами надо бы попозже, - заключил дед и предложил пройти для облегчения полем до колка, где всегда растут лисички.
     Бабушка заупрямилась: «Приехали в лес. Так давайте искать».

     Деревья пошли крупнее и реже. Павлик свободно расправлялся с паутиной и поглядывал по сторонам.
     - Ого! Вот это муравейник, выше меня. Дедушка! Дедушка! Смотри какие муравьи большущие, рыжие! У нас в огороде я таких не видел.
     Муравьи сновали по своим улицам. Одни тащили палочки или личинки, другие их встречали и помогали, третьи неслись куда-то, как люди в городе. Каждый занят делом.
     Дед состругал с длинной гибкой ветви кору, засунул в труху, в самый центр, оголенным концом и пошевелил. Что тут началось. Работяжки всполошились, забегали, кто во что горазд. Дед подержал ветвь некоторое время, вытащил, резко стряхнул рыжих вояк. От острой кислоты чуть-чуть пощипывало язык.
     - Вкусно?
     - Угу. Ой! Бабуля что-то нашла, - и мальчик стремглав помчался.
     Около той стайкой рдели малюсенькие волнушки. Грибов почти не было. Бабушке попалось несколько сыроежек, да три молодых польских.   

     - Попрятались. Как назло, попрятались, - растерянно разводил дед руками.
     Павлик вымотался. Ноги гудели. Взрослые тоже устали, только молчат.
     «А если окружат волки! Как мы убежим? Или с севера объявится рысь, - переживал мальчуган. - Правда волки летом на людей не нападают. Ну и что. Увидят, что мы утомились и не убежим от них, и нападут».
     От бесконечных белых стволов берез с черными чечевичками рябило в глазах. И в этом непрерывном контрасте двух цветов, белого и черного, для ребенка таилась опасность.
     «А может, мы заблудились? В лесу ни одного человека, только мы», - и спросил:
     - А когда вернемся домой?
     - Как кукушка закукует, - почесал затылок дед.   
     «Вот оно что! Взрослые с радостью бы вернулись, да ждут команды. Все правильно. Значит и мне надо терпеть. Не прозевать бы только сигнала». 

     Бабушка уже давно махнула рукой на поиски и принялась собирать кисленькую костянику в ведерко, благо ягоды рдели по всему лесу. Костяника не понравилась, ее не сравнить с красной смородиной, и косточки крупные, жесткие. Павлик пытался помочь, но быстро выдохся – больно муторно. И отошел к деду, кружившему на солнечных проплешинах.
     - Здесь в прошлом году я за час наломал мешок лисичек, - огорчался тот.
     Нагнулся и из-под черной грязной листвы раскрыл крохотный, с копейку, золотистый грибок, затем еще и еще.
     - А вот крупный бугорок. Смотри. Груздь. Сухой. Сырые или осиновые с махрой, а сухие, белые, настоящие – без.
     У Павлика загорелись глаза. Вскоре они отыскали еще пару сухих. И все.
     - Ты иди, перекуси, а я проскочу в ложбинку, там трава густая. Вдруг что и попадется, - и исчез за деревьями. 

     - Посиди, отдохни, лесовичок мой ненаглядный, - бабушка усадила внука на толстый ствол упавшего дерева, расцеловала и протянула сумку с едой.
     «Лесовичок» устроился поудобнее и принялся уплетать пирожок, закусывая огурчиком. Мальчик ел и беспокоился. Как он ни прислушивался, кукушка молчала.
     «Может, у птицы семья, птенчики, она замоталась и забыла. А может, закимарила. Позавчера бабушка обещала почитать мне книжку после обеда. Пока я доставал с полки, она уснула на диване. Пришлось читать самому. Кукушка, наверно, уснула. По времени обед-то прошел. Точно, утомилась и уснула, а взрослые не догадываются», - утвердился Павлик.
     Когда дед принес немного мелких обабков и сырых и обреченно присоединился рвать костянику, испуганный ребенок решительно направился к толстому дереву. Спрятался за ствол и тихо произнес: «ку-ку!». Затем кукукнул громче, вдруг не услышат. Выглянул – взрослые собирали ягоду.
     Удрученно покачал головой, но, подходя, услышал:
     - Отец, закругляйся. Кукушка прокуковала.
     - Все, внучок. Пора домой. А то на дневную электричку опоздаем, - старшие счастливо улыбались.

     «Какой я молодец! Какой молодец! – гордился Павлик. – Ведь из-за никчемной костяники не успели бы вернуться. Сил бы не хватило дойти вовремя».
     И увидел. Два. Два здоровенных гриба. Сдержался. Кричать нельзя.
     - Бабуля, - тихо позвал он, - смотри.
     - Дождевики. Ну, ты и глазастый. Беленький мы возьмем на суп, - объясняла бабушка, срезая находку. – Видишь, ножка белая, тугая, упругая. А этот грязного цвета, старенький, кушать нельзя. Его называют дедов табак.
     Она надавила носком ботинка. Серо-зеленый шарик пыхнул. Действительно, споры, как табачный дым, повисли над землей, развеялись и осели.
     - Помнишь, как ты до дедова табака на чердаке добрался? – подначила она.
     Павлик потупился.

     Конечно же, он хорошо помнил этот прошлогодний случай. Дома дед курил только самосад. В огороде для него отведена целая грядка. Сушился развешанный табак на чердаке. Однажды Павлик увидел, что дверь чердака открыта. Бабушка на кухне лепила вареники, а дед возился в сарае. По неубранной лестнице залез. Растер лист, скрутил самокрутку, чиркнул спичкой и затянулся.
     Лучше бы он этого не делал. От жуткой рези глаза полезли на лоб, выступили слезы. Горло, казалось, разорвется от обжигающей, нестерпимой вони. Спасаясь, легкие зашлись нутряным кашлем, цигарка выпала. Выручил дед. Тщательно поплевав на огонек, загасил носком ботинка, подхватил внука под мышку и спустил. А на земле ухватил пальцами за ухо и давай трепать:
     - Ах ты, озорник! Чуть пожар не устроил. На крыше же под шлаком опилки. Вмиг займутся.   
     Бабушка отняла любимчика, прижала к себе.
     - Ты что, ирод, с ума сошел! У детки все ухо красное.
     - Надо бы и второе надрать, для симметрии, - добродушно смеялся дед. 
     В тот раз, уткнувшись в фартук, Павлик плакал не от боли. Не от наказания. Заслужил. Плакал от обиды, что не получилось попыхтеть по-настоящему.

     Вторую свою бабушку в Крыму мальчик помнил смутно. Но дед был один. И какой. Сразу по приезду внука вырезал свистульку из ветки акации.
     Переделал трехколесный велосипед в двухколесный и два дня возился с парнем, пока не научил сохранять равновесие. Сводил Пашу в тир, и мальчик только первый раз промазал, а остальные пули на удивление всем посылал точно в цель. Во дворе вечерами с удовольствием гоняли в футбол.
     В прошлом году дед выдал маленький топорик, а робкие протесты бабушки отмел беспрекословно:
     - Ничего с ним не случится. Пусть рубит сейчас. Зато, когда вырастет, никогда не поранится.
     И внук с удовольствием кромсал все, что встречалось на его пути. Оплошал только на суковатом комеле, который дед не смог расколоть, заготавливая дрова. Павлик уже не помнил, каким образом он засадил топорик до самого обуха в комель, но дед тогда, как ни старался, вытащить не смог. Так и оставил до той поры, пока чурбак не рассохнется. В этом году топорище еще торчало из обрубка.   
     Взамен дед выдал ему настоящий острый нож. Тренировки с ножом прекратились, когда Павлик сострогал до тонких палочек ножки у табуретки. Терпение бабушки закончилось, и она неумолимо изъяла опасную игрушку у внука.
     «Какой классный у меня дед!» - с гордостью думал малыш.

     А дед уже вышел из леса и дымил папиросой, дожидаясь их у дороги. Когда он выходил из дома, то брал с собой только алма-атинский «Беломор», тот самый, с красным числом «четырнадцать» на упаковке.
     После находки дождевика возвращаться к разъезду не хотелось. Окрыленный малыш жаждал новых успехов. Усталость как водой смыло. Но прозвучавшее в лесу «ку-ку» направило семью обратно, к железной дороге. Не признаваться же в обмане.
     - Бабушка! А почему ты срезаешь грибы, а дедушка выкручивает?
     - Понимаешь, при выкручивании грибница ломается и не плодоносит.
     - Ну и что? – возразил дед. – Когда грибница ломается, то, наоборот, пускает дополнительные отростки. И на следующий год грибов становится больше. А когда срезают, остается пенек, загнивает сам и заражает гнилью грибницу. Мицелий просто пропадет.
     - А как же тогда старые трухлявые, которые молоденькими не сорвали люди, - заспорила бабушка. – Они же тоже гниют, а грибница-то не пропадает.
     - Как же мне собирать в будущем? – резонно спросил ребенок.
     - Хм. Даже не знаю, что и сказать, - затруднилась с ответом бабушка и в свою очередь вопросительно глянула на мужа.
     - Как тебе удобнее, как легче, так и поступай, - вывернулся хитрый дед. 

     В электропоезде, наваливаясь на бабушкин бок, пятилетний грибник вспомнил про синий цвет в семафоре. Но язык ему уже не повиновался. Глаза непреодолимо слипались. В них, сменяя друг друга, некоторое время повторялись, как наяву, увиденные сегодня картинки: костяника, дедов табак, черные листья под башмаками, ковыльная полянка. Вскоре все исчезло за исключением ощущения мягкого бабушкиного тела.
     … Последнее, что приснилось, - большая сковородка с жареными лисичками. Пробудился уже на перроне на руках у деда. Его твердая, жесткая ключица неприятно саднила щеку. Паша сморщился и сполз на ноги, на асфальт.