Берег Алисы Скеди

 
– Ты уже собралась в Путь?
– Да. Я взяла Карту, Знания, Опыт и Интуицию.
– Хорошо!
 – Думаю, нужно прихватить Мужество…
– Возьми вместо него Фонарь Искренности.
– Зачем? Я пойду днём.
– Вот поэтому.

Моим сыновьям

 

                Берег Алисы Скеди
               
                Роман


               
С историями всегда так происходит. Сначала они случаются, а после забываются и пылятся где-то в укромном месте на заднем дворе у вселенной. Но обязательно найдутся среди них несколько, что не могут угомониться и теребят своих хозяев, лишают их покоя – хотят быть рассказанными. Заманивают, обещают, что по мере повествования с авторами будут происходить невероятные волшебные вещи и превращения. Надо лишь рискнуть отправиться в путь…

Если допустить, что человек наделён душой, в чём ваша покорная слуга нисколько не сомневается, то вот вам история необычного путешествия души некой Алисы.

От темницы, в которую она слёту попала, до почти полного освобождения (По вполне понятной причине).

Замечу – не всякой душе так повезло.

Автор просит читателя игнорировать любые совпадения, так как вся история
вымышлена, но могла произойти с каждым из нас.


Когда Алиса приняла решение рассказать о себе и прежде, чем как-то что-то начать, отправилась на прогулку с собакой, она даже представить не могла, что уже позволила событиям развиваться.

Наслаждаясь погожим днём, неспешно следовала привычным маршрутом: вначале по тротуару вдоль озера, после свернула на тропу и за весёлыми перебежками ретривера окунулась в тишину и травяные запахи скромного северного лета.

Здесь, прямо среди перепутанной травы и хаоса подлеска, охотница-Лялька обнаружила заветную дверцу, за которой хранилась завёрнутая в полотно жизни страшная тайна нашей героини.

По началу очарованная Алиса сильно удивилась и даже испугалась. Но поразмыслив поняла, что пришло время расстаться с печальными воспоминаниями. Для того, чтобы её внутренняя «девочка», помогая переживать, не сидела бы у неё на коленях, а прыгала, кружилась, заливисто смеялась, и целовала шёлковую голову Ляли. Так обычно ведут себя беспечные дети…

Чтобы встретиться, наконец, с человеком, с которым прожила без малого сорок лет...

Чтобы их сыновья не чувствовали себя порой обездоленными без видимой на то причины…

И тогда уже с интересом рассмотрела дверь из простых, необработанных досок. Той изрядно досталось: дожди, ветер и морозы ослабили ржавые петли. Сквозь неровные щели пробивались лучи с танцующими в них пылинками. Никаких замков. Закрыта на деревянную щеколду. Так просто? Да не может быть! Рука осторожно потянула скобу на себя, и Алису ослепил и всю залил поток живительного света...

                Глава 1

Как только зрение вернулось, первой она увидела женщину средних лет. Та в задумчивости прислонилась к каменной стене узкой улочки, что, словно хвост дворняжки, весело виляет до самой кромки моря у кафе Луиджи. 

«Это же я сейчас остановилась там от мысли, что у моей беды бороде за сорок!» – догадалась основательно оторопевшая, но не потерявшая чувство юмора Алиса.

Вот это да! Долго же она искала свою «кроличью нору»!

Интересно посмотреть на себя со стороны.

Путешествие здорово её изменило. От новой Алисы так и веет внутренней свободой. На ней просторные штаны и белая рубашка. Ремешок от сумки перекрещивает ещё стройную фигуру по диагонали. Лёгкое каре, незаметный макияж, задранный вверх подбородок. Все признаки непокорности времени и обстоятельствам, и да – уязвимости…

«Я-таки смогла перекроить свою жизнь и сшить из неё комфортный и оригинальный костюм», – с удовольствием резюмирует героиня. 

«Но моей «девочке» он всё ещё велик, и та в нём путается», – подводит итог немилосердный цензор в голове.
 
С годами мир для неё стал так предсказуем, что звук ли, запах, жест, фактура предметов или их положение, время дня и даже призрачный полёт паутины могут в мгновение ока обострить все чувства и сфокусировать сознание в отчётливую картину прошлого события.

В такие моменты время превращается в полупрозрачную субстанцию, в которой угадываются целые куски прожитого, но неусвоенного, и тогда она замирает. Вот в точности, как сейчас!

Воспоминания, подобно волнам в море, возвращаются с маниакальным упорством до поры, пока не заткут в ткани жизни устойчивый узор принятия.

«Кажется, здесь, в этом божественном месте, я смогу развязать несколько оставшихся узелков», – нашёптывает надежда. Взмахнув свободной рукой, Алиса отгоняет мысли. Тут же, усмехнувшись жесту, глубоко вдыхает свежий морской воздух, перемешанный с какими-то восхитительными запахами из высокого окна (что-то из морепродуктов, – мм!) и, неспешно спускаясь к маленькому кафе, продолжает путь.

Владелец заведения в длинном, до самых мокасин, белом фартуке стоит у входа. Взгляд невыразительный: смотрит поверх её головы, она даже оборачивается. Но, увидев за спиной лишь свою бледную тень, улыбается. Его невинная шутка удалась, и теперь чёрные глаза покрыла влага и смех рассыпался в лучах морщин.

Распахнутые навстречу руки говорят больше слов. Хозяин готов вывалить на гостью всё меню сегодняшнего дня. Но прежде необходимо отдать должное традиции.
Итальянцы всегда поинтересуются о вашем здоровье, комфорте, успехах в делах. Даже если с прошлой встречи прошла всего ночь. И по ходу эмоционального приветствия сделают массу комплиментов.

Она это знает, усвоила, принимает с видимым удовольствием, слегка пожимая протянутую руку, занимая привычное место у самых перил, где вода, затекая в разломы камней, создаёт неповторимый звук: клок-клок.

На столе, покрытом тонкой тёмно-серой с сатиновым отливом скатертью, стоит простое блюдо стальных на вид мидий, тарелка с разрезанным пополам упругим пупырчатым лимоном (на поверхности срезов выступили капли сока), ледяной пекорино в тонком запотевшем бокале. Отдыхающие могут позволить себе не придерживаться правил.

Рядом белый керамический кофейник и такие же чашка и блюдце. От салфетки, покрывающей выпечку, идёт парок – обоняние в растерянности, от какого запаха стоит раньше сойти с ума... 

Но Алиса смотрит на бескрайнюю гладь жидкого серебра, на вечный танец животворящего солнца и волнующегося моря. На выбеленное небо без малейших признаков облаков. Мир, окрашенный в бледно-серые, сизые, голубые, золотые, охряные, кофейные и графитовые краски изысканной гармонии. И изумрудные – куда же без них! Такая красота умиротворяет, и ею хочется делиться.

Рука непроизвольно тянется к узкому блокноту с ручкой, и краем глаза Алиса замечает неодобрительное покачивание головы хозяина заведения.

Нет-нет!  Всю свою любовь и заботу Луи уже отдал молодой жене, трём кудрявым хохотушкам-дочкам, каждому кусочку приготовленных блюд. Нет, просто эта русская вызывает невольное любопытство. Он предполагает, что у сеньоры есть тайна, из которой та сделала микс моложавости, этакой эстетской небрежности и привлекательности. Может, она убила своего мужа или потеряла одного из сыновей, которых у неё, кажется, трое? Впрочем, какое ему дело до того. Вот увидеть её у себя в кафе рано, когда только начинает розоветь на горизонте, – это обещание удачного дня. И, по крайней мере, он надеется ещё на несколько.

Она что-то пишет, приехала в творческий отпуск, кажется, с Балкан, и, кажется, собирается навестить своего друга в Чита ди Кастелло или навроде того. Из обрывков разговоров стало понятно, что встретятся они на побережье, в Фано…

Для Луиджи всё это – лишь небольшой кэш и какое ни есть развлечение.  В уголках его рта зарождается и тут же умирает улыбка.

Вода ещё отступает, с лёгким шипением покидая каждый омытый камушек берега. Утренний воздух бодрит йодистыми нотками. По освободившемуся влажному песку перебегают, словно на надломленных спичках, стайки юрких птиц в поисках живности.

Слышны приглушённые отливом обрывки фраз.

Коротенький господин с волосами цвета стали, с круглым брюшком, перехваченным ремнём аккурат по широкой талии, жестикулируя, что-то быстро говорит. Она видит закатанные рукава на крепких загорелых руках рыбаков на берегу. Замечает протянутую купюру и как та исчезает в заднем кармане линялых джинсов одного из мужчин.

Все формы и линии смягчены утренней дымкой. Сделку закрепили рукопожатием.
Господин откинулся на спинку кабриолета, напоследок выразительно постучал по стеклу часов. Но рыбаки уже отвернулись. Чуть помедлив и словно вспомнив, что, кроме часов, у него ещё есть кабриолет, человечек, по-птичьи клюнув головой, уезжает.
 
И, словно берег отливом, памятью оголяется полотно её жизни. Воспоминания уже не приносят боли и сожаления, они тоже отполированы временем, и уносят Алису в Россию. Там началась её жизнь, там она сначала себя потеряла, а после нашла.

Нашла опору в своём роду и в людях, которые, как оказалось, в нашем тесном мире крепко-накрепко связаны друг с другом одной болью и одной любовью.

В какой-то момент поняла, что жизнь пусть и конечна, зато не имеет дна.

От этого открытия смогла оттолкнуться, чтобы начать своё восхождение. Плохо ли? Осталось совсем немного: дописать свою «повесть», наслаждаясь течением времени, передать знание детям, а своей «девочке» – свойственную детству безмятежность.

Приветственная трель звонка старого велосипеда, на котором едва угадывается цвет краски, вернула её в сейчас. Это племянник Луиджи, худой и чёрный от солнца парень, ловкий, словно обезьяна, с нечёсаной шевелюрой и широкой нахальной улыбкой, открывающей миру два ряда белых кривых зубов, привёз дяде почту.

Пока велосипед с крутящимся колесом, брошенный у поребрика, медленно сползал, чтобы занять удобную позу на брусчатке, мальчишка уже выскочил из тени проёма.
Стрельнул глазами в сторону смешной (все женщины после двадцати уже смешные) сеньоры и легко подхватил сопротивляющуюся конструкцию за вертлявый руль. Блеснул коричневым глянцем тощих ног, серыми подмётками сандалий и, оседлав механического дружка, стоя провернув педали, скрылся из виду.

В следующее мгновение она увидела его уменьшенную копию с пузырём рубахи и пылью за спиной, удаляющуюся вдоль берега в сторону Римини.

Сценка напомнила случай из детства.
 
Ей девять. Она учится ездить на велосипеде. Сразу на взрослом, с высокой и «непреклонной» рамой. Тяжёлом, трофейном. Дядиванином. Несколько раз чья-то твёрдая рука, то ли отцова, то ли старшего брата, придержала велик за кожаное седло, а после легонько подтолкнула к новым испытаниям.

Алиса помнит свои первые уроки езды. Вокруг клумбы во дворе у дома дяди, где родственники отца приютили их семью перед покупкой новой квартиры после большого переезда из Тувы в Белоруссию. Из советского «захолустья» в советскую же «цивилизацию».

Закусив нижнюю губу, переваливаясь с одной ноги на другую, с усилием, потому что не дотягивает до педалей, она пытается проворачивать эти тяжёлые и в то же время увёртливые штуки, и колеса виляют на посыпанной шлаком дорожке.

Один круг, второй… Девчонка уже начинает чувствовать власть над бездушной железякой. И вдруг летит с грохотом открытыми ладонями и незащищёнными коленями навстречу боли.

От ушибов велосипедом, а чуть погодя боль от разодранной шлаком кожи и вовсе ослепляет. Ладони и колени чёрно-красные в полосочку. Она кричит дурным голосом, и остановить это может только срочная помощь близкого человека.

Двоюродный брат Володя, медик, обрабатывает раны йодом. Алиса визжит, а тот спокойно произносит: «Терпи, всё пройдёт». Его профессиональное сочувствие и авторитет, пусть с трудом, но успокаивают.

– Как же долго ты будешь доверяться этой в меру твёрдой, псевдозаботливой распорядительности! Не скоро осознаешь, что забота и сочувствие иного толка и бывают намного реже. 

Она росла в стране, где дети верили, что взрослые всё знают и всё умеют и даже могут заменять родителей. В детских садах, школах, училищах, на заводах, в больницах…

Птичий крик вернул женщину в реальность. Или это божественный запах «самого лучшего» кофе на всём побережье?  Она смотрит, как рыбаки, сделав перерыв в работе, пьют свой первый за день кофе из цветных кружек. Как откусывают крепкими зубами большие куски тёплой и ароматной чиабаты. Как незлобно подшучивают над молодым и неопытным новичком. Грубоватый смех заставляет приободрившихся было чаек отлетать на безопасное расстояние. 

– Луиджи, prego, un caffe; con una goccia di latte! Grazie! (Луиджи, пожалуйста, кофе с каплей молока! Спасибо!)

Парню она мысленно посылает поддержку, наблюдая все признаки внешней покорности судьбе и скрытый от посторонних глаз, дикий и лукавый взгляд из-под длинной вьющейся чёлки…

Её раны быстро заживали. Мама говорила: «Как на собаке». У той в запасе было несметное количество ироничных метафор на всякий случай жизни.

На коленях осталась пара-тройка толстых коричневых корок, которые девочка без конца подковыривала, пока не засочится кровь, но, наконец, и они отвалились, оставив бледно-розовые неровные пятна на загорелой коже.

Короткая история этих болячек и череда других, что ждали её впереди, позволили накрепко усвоить: рисковать необходимо, риск – катализатор личности. И она рисковала.

Жаль, конечно, что неосознанно с таким же упорством расковыривала свои душевные раны, не давая им заживать. Что было, то было…

Большое видится на расстоянии. Ведь, сейчас-то она понимает, что оказаться в изоляции от семьи в определённый момент было благом. Но понадобились десятилетия, чтобы перетрясти хлам искусственных социальных установок, собрать себя по кусочкам и вернуться к первородным вещам: к спасительному незнанию небытия, к тотальному принятию сущего, к жизни как празднику, на который тебе невероятно повезло попасть.

В этом весь земной смысл.

И вот, она уже не чувствует себя гостем на этом празднике, а стала главным антрепренёром. Пишет свою повесть и живёт предвкушением встреч с теми, в ком её история отзовётся. На неслучайных земных перекрёстках.
Её душа, постукивая вязальными спицами согласно кивает.

                Глава 2

Судьба предков Алисы по отцовской и материнской линиям вызывала любопытство и опасение одновременно. Потому что об этом в семье молчали. Пройдёт много лет, прежде чем наша героиня по крохам, из разных источников, восстановит картину едва не утраченных связей.

Отец родился на Смоленщине, в крестьянской семье, где было ещё пять детей. И на этом обыденность заканчивалась. Парню повезло жить в необычной семье.

Родителей связывали романтические узы, несвойственные их общественному положению. Они любили друг друга так, что прадед выкрал будущую жену из отчего дома, где считали польскую дворянку неровней сиволапому мужику.

Прабабушка Анна оказалась из семьи опальных польских дворян-переселенцев. Со слов отца была интеллигентная, курящая и молчаливая. Охочих деревенских учила читать, считать и писать. На стареньком «Зингере» обшивала не только своих, но и всех окрестных.

В годы НЭПа прадед Илья с товарищами в лесном массиве устроили поселение. Назвали деревню Ивановка.

Рубили лес, сжигали и после корчевали пни – земля неохотно открывалась дерзким. Но, как всегда, она единственная оставалась благодарной заботливому хозяину. В семье много трудились, любили и были счастливы. Недолго. Мир для них закончился в 1930 году. По чьему-то завистливому навету власти отобрали всё имущество. Только не любовь. В январе заболел и скоропостижно скончался Илья, а ранней весной Анна – в один год. 

Об этих событиях в семье Алисы рассказывали неохотно и шёпотом даже спустя четверть века. И ко времени первых воспоминаний о себе в ней уже сформировался устойчивый страх потери и необъяснимая неуверенность в себе.

Генетическая память в дальнейшем стала на пути её материального благополучия, несмотря на политические и экономические изменения в стране.

Прошло ещё четверть века, прежде чем она, наконец, смогла восстановить глубоко похороненную связь с родом, разрушила закосневшие психологические установки и навеки освободилась от сиротства. В результате чего родилось и ушло адресату такое письмо.

«Дорогой мой дедушка Илья! Я Алиса, дочка твоего сына Ивана. Сейчас 3 сентября 2016 года, и мне пошёл шестой десяток. Только сегодня я смогла написать тебе письмо, хоть давно знаю о вас от родителей. О том, какой ты работящий и смелый, как сильно любил бабушку Анну, как вы берегли друг друга, заботились о детях.

Дорогой дедушка, спасибо вам за папу моего, я его очень люблю, хоть и нет его уже с нами. За то, что я смогла родиться. За то, что ты спас весь наш род от гибели. До последних моих дней буду ценить, беречь и приумножать твоё наследие…

Я понимаю, что ты желал только хорошего, когда передавал нам: «Остерегайтесь людей. Полагайтесь на себя. Не копите. Трудитесь».

Хочу тебе сказать, что нынешние люди не боятся своего происхождения и могут зарабатывать столько, сколько таланты и трудолюбие позволяют.

Дедушка Илья! Мы с мужем передали своим троим сыновьям вашу стойкость и преданность семье. Ваше желание и умение сделать свою жизнь богатой и достойной.
Спасибо за урок.

С любовью, твоя внучка Алиса».

Только «беличий» инстинкт она так и не восстановила. В быту осталась аскетичной, без видимых друзей и врагов, с острым нюхом на предательство.

Но, по-прежнему, из поколения в поколение, от семьи к семье в их роду передаётся необыкновенная, уже архаичная верность в парах и присущая роду творческая жилка…
 
Мир отца Алисы рухнул, когда парню исполнилось всего четырнадцать. Сначала его женили на женщине втрое старше, чтобы та могла вести хозяйство, а в восемнадцать лет забрали на финскую войну… 

Семь лет безумного пехотного мытарства. Несколько медалей. Два ранения и короткий плен. Ему повезло: за кусок сала и ведро картошки у охраны бойца выкупила крестьянка – для работы по хозяйству. Войну окончил в звании старшины.

Семь лет в окопах. Грязь, ледяная вода и земля.

Старшина роты, а попросту «батя», он заботился о своих солдатах: об их здоровье (от цинги спасались отваром из хвои), о пропитании (чтобы всем поровну), о душе. 
Избежал пули от врага и от своего же провокатора – увидел широкий оскал смерти и услышал, как за ним сомкнулись её челюсти. Но выжил.

Через год после победы в провинциальных Родниках встретил маму Алисы. На сеансе фильма «Кощей бессмертный». Та с подружкой опоздала к началу, в тёмном зале они не нашли места, и кто-то усадил Милу себе на колени. Это был он.

Поскольку девушка, уличённая в связи с военным, тогда подвергалась поношению, отцу пришлось пройти обряд инициации под пристальным и суровым взором матери невесты, её тёток и соседок, заполнивших голую лавку у стены (с Гитлером всё было намного проще).

На свадьбу молодым из части привезли машину дров и козу в подарок. Маму нарядили в платье в жёлтый цветочек, и по этому поводу она язвила всю жизнь.
В то время в доме бабушки по материнской линии остались только голые стены. В войну ели и лебеду. Семья голодала.

Их выручил фронтовой товарищ отца: позвал к себе на самый юг Восточной Сибири – к чёрту на кулички. Саяны – Верховье Енисея – Тоджа. Заповедные места. Только четырёхместный АН-2 мог изредка забрасывать туда самое необходимое для жизни. Единицы русских обживали край. Обучали местных кочевников земледелию. Заготавливали пушнину, зерно и развивали торговлю для государства.

Там подрастали старшие сестра и два брата нашей Алисы.

Душа, провязав рядок, довольным взглядом окинула свою работу.

                Глава 3.

Судьбу рождения Алисы (Али по-домашнему) на земле утвердили рукопожатием два приятеля, махнув по полстакана спирта в приёмной местной больнички. Отец и эскулап Полуянов.

В доверительной беседе доктор предупредил, что организм мамы, ослабленный бесконечными абортами (О контрацепции они все, что ли, ничего не знали?), больше не выдержит. Ей надо рожать.

Родители вернулись к бабушке в Родники, где наша героиня и появилась на свет. К слову сказать, из роддома её принесли не в пелёнках, а в платье в цветочек. 

По рассказам, роль няньки выполнял отец: вставал по ночам, укачивал на руках, помогал молодой мамаше сцеживать грудь, делал компрессы из листов капусты. Тащил на себе хозяйство и работу…

Уже будучи в конфликте с семьёй, Алиса спросит у матери: «Родная ли я дочь?». Мама ответила, что да, родная, но рожать она не хотела.

–  Жизни безразлично, сколько там нас таких, выпавших из гнезда птенцов, неловко волокущих за собой по земле сломанное крыло. Кому-то не повезёт, кто-то приспособится жить на земле, единицы вернутся в небо? – Всё так, - невольное размышление заставило тихонько вздохнуть.

Первой малышка запомнила не маму, а старшую сестру Луизу (по-домашнему просто Лиза). Увлечённая романтическими приключениями Майн Рида и Фенимора Купера, мать двум дочерям дала экзотические в то время имена. Сыновей назвал отец. Георгия и Алексея дома звали Юрой и Лёхой.

Есть фото, на котором Лиза, перевязанная крест-накрест шерстяным платком, в пальто и больших, ещё не обмятых валенках, держит на руках младшую сестру, Алю. Этакий икс в квадрате. Самой Лизе около десяти лет.  Бог знает, зачем она возила грудного ребёнка из родительского дома к бабушке. 

Дома были в разных районах. Часть пути приходилось нести тяжёлый свёрток на руках. Руки так замерзали и уставали, что она думала положить сестру в сугроб, чтобы их согреть, но ни разу так не поступила – из последних сил тащила дальше, до остановки. В дребезжащем «пазике» гордая садилась на переднее сиденье, лицом к пассажирам. 

– Ген геройства и жертвенности, сформированный защитниками родины, унаследовала львиная доля поствоенного поколения страны. Но если первым он помог победить, то вторым добавил хлопот.

Лиза постоянно кого-нибудь спасала – то братьев, когда те оказывались в ситуации, не совместимой с жизнью, то своего гражданского мужа-пьяницу, то престарелую мать. Нянчилась с великовозрастной единственной дочерью, которой посвятила жизнь без остатка.

Сегодня сёстры поддерживают слабый костерок отношений (то ли в силу родства, то ли вопреки – не понять), но идут каждая своей дорогой. В этом нет их вины, поскольку жили вдали друг от друга, в параллельных мирах.

Старшая – в реальном, статичном мире. Где есть родственники, друзья, рабочий коллектив, общие интересы, карьера – бесконечные ходы и комбинации отношений для создания материального благополучия.

Младшая (слишком долго!) – в состоянии иллюзорной внутренней пустоты под дамокловым мечом страха небытия. В мире, где вечный бой и покой только снится. Каждый кусочек отвоёванной самости с победным кличем она приносила в свою душу, пока та не окрепла…

Как бы то ни было, опыт заботы и милосердия Алиса получила от сестры. Лиза и осталась для неё архетипом родства.

Первое отчётливое воспоминание о себе связано у Али с качелями. Шёл третий летний год её рождения. Их соорудили в просторном бабушкином дворе между двух старых берёз. Деревья казались очень высокими, а небо над верхушками и вовсе бездонным, когда девочка, задирая голову, взлетала, не видя земли.

На ней надета чёрная вискозная комбинация, перешитая из большой маминой, с тоненькими бретельками, точь-в-точь как на взрослой, и вишнёвого цвета юбочка.
Вот качели падают, юбочка развевается, открывая ветру и солнечным пятнам тоненькие ножки с плотно сдвинутыми коленками, сердце стрекочет, как кузнечик, и всё внутри обмирает от восторга.

Качели очерчивали условный круг, но пробуждали чувство полёта, даря восхитительное предвкушение иной жизни.

Воспоминание уносит её в тот же двор, но годом позже. В тёплый вечер, в час, когда почти смерклось и из открытого окна тянет запахом углей из самовара.

В час вечернего чая кирпичного цвета в тонком стакане и малинового домашнего варенья. Тогда воздух начинают бомбардировать майские жуки. И сердце также обмирает, когда в неплотно сжатом кулачке шебуршит жёсткими крыльями пойманный жук. Малышка бежит к свету от окна, чтобы через щёлку между пальцами разглядеть внутри усики – самочка там или самец?..

И теперь помнит каждое бесконечное лето.

С тайными походами за бабушкиной малиной и следы «гвоздиков» миниатюрных лодочек невестки Зины на рыхлой земле. Лодочки надевались, чтобы их с двоюродным братом Колей не заподозрили в краже. 

Помнит сосущее под ложечкой чувство голода и первые зелёные яблоки, которые рисковали быть съеденными, будучи завязью. Но было в саду старое развесистое дерево и на котором уже в июле вызревали мелкие сладкие плоды.

– Боже мой! – она помнит до сих пор их вкус и аромат.

Теми яблоками дети набивали тощие животы.   

Помнит жестяные противни с вяленными на солнце коричневыми полукружьями. Их предпоследнее пристанище – огромный чемодан на полатях русской печи. 

На печи малышня пряталась от скорой на руку бабушки и придумывала незатейливые игры. Здесь Колька, одержимый футболом, на мнимом поле из белого альбомного листа, спичками выкладывал расстановку футболистов... Мог бесконечно рассказывать про игру и игроков…

Бабушка Анна, по материнской линии, в молодости была настоящая красавица.
Вид старинных фотографий в картонных овалах на стене Лизиной квартиры в разные времена вызывал у Алисы разные чувства: от полного равнодушия до трепета.

На одной – молодая женщина в полушубке. С восточным разрезом глаз, высокими азиатскими скулами, породистым носом и полными губами. Чёрные волосы разделены прямым пробором. Через плечи на грудь перекинуты две толстые косы ниже пояса.
 
Происхождение имела купеческое. Прадед Фрол владел небольшой фабричкой. Отличался строгим нравом и носил редкую фамилию.

Постриженной под одну гребёнку нации доступ к информации, вносящей хаос индивидуализма в стройные ряды строителей светлого будущего, был закрыт.

Однако под напором грунтовых вод застывшая глыба догмы стала давать трещины, и накануне глобальной перестройки масс-медиа по заданию руководства страны выпускали проекты, консолидирующие национальное самосознание трудящихся…
Алиса несколько минут сидела, оглушённая фразой монаха из советского сериала «Россия молодая» о том, что издревле из варяг в греки ходили русские лодьи и скеди.

Слово «скеди» упоминается в летописи «Повесть временных лет», в переводе с греческого означает корабль. А у её фамилии, без сомнения, очень глубокие и крепкие корни.

Прадед мог позволить себе «прикупить» букву к фамилии для благозвучности. И стал Скедин.

Спустя полтора века, отправившись на поиск своей идентичности, наша героиня обнаружила этот факт, ректифицировала истину и заложила в основание своего берега.

– Жизни всё равно, как ты падаешь, но не всё равно, как поднимаешься.

Анна была верующей. В узкую комнату хозяйки, с домотканой дорожкой, железной высокой кроватью с металлическими шарами, пахнущими медью, кружевным подзором и домашним иконостасом под потолком проникнуть можно было только тайком. Или случайно увидеть ту, отбивающую поклоны, в незакрытом проёме двери. 

Строгая и деловитая, женщина одна поднимала троих детей в голодные военные годы. Муж-пьяница, со слов родственников, продавал вещи из дома до сапог с себя. На подмётках писал мелом цену, и, пока дрых в траве у обочины, сапоги продавались.
Поэтому же легко мог быть замешан в пьяных дебошах с политической отдушкой. Не случайно однажды его забрал чёрный воронок.  Так больше о нём никогда никто ничего и не услышал.
 
– Какого цвета душа у человека, узнаёшь по его самым простым поступкам.

Бабушка Анна в свою душу никого не пускала. И никогда не навязывала внукам свою веру и свои взгляды.

Видно, потому Алисе запомнилась иная картинка. Как стоят они с Колей на коленях под иконой на Зининой половине дома. Бабушкина невестка рядом на ногах – чтобы выглядеть выше и строже. Тётка что-то шепчет, закрыв глаза. Дети крестятся, а боковым зрением ошеломлённой племяннице видны свисающий со стола край скатерти и расстёгнутая ширинка, оголившая плоть развалившегося на венском стуле, пьяного в драбадан Колькиного отца, чья хмельная никчёмная жизнь, как и жизнь его безобидного велосипеда бесславно закончились под колёсами случайного грузовика.
 
Анна вбросила в кратер своего «я» репрессию мужа, войну и веру. Была активной до самой смерти от рака желудка на восемьдесят втором году жизни. 

Незадолго до кончины её стремительный, слегка сутулый силуэт в тёмном пиджаке и длинной юбке, с квадратным, окованным железом чемоданчиком в руке, неожиданно возник перед Алисой на фоне пристанционных фонарей белорусского Рошанска.

Тогда в первый и последний раз мать приехала навестить младшую дочь. Пробыла недолго, раздав всем «сёстрам по серьгам». Младшей внучке сказала, что ничего путного из той не выйдет…

Очень долго Аля мучилась воспоминанием встречи на вечерней насыпной дороге к «мешку». Случайной ли? И доморощенным пророчеством. Так долго, пока не пришла пора ей увидеть бабушку Анну-воительницу и рядом себя – на светлой стороне жизни.

Лиза ездила на похороны и узнала, как сложилась судьба тёткиной семьи. Братишка и партнёр по поеданию сушёных яблок на печи, знаток всех футбольных расстановок Пахтакора, потерял рассудок, якобы заразившись солитёром, и остался жить с тихой тенью-Зиной, заблудившейся во мгле старого дома.

                Глава 4

Перед школой бабуля облегчённо вздохнула: сёстры уехали в Чадан, где Алиса пошла в первый класс, а Лиза перевелась в Кызыльское медицинское училище.

Первые впечатления младшей сестры о Туве съела тень одиозной фигуры брата. Да что там! И все последующие события жизни омрачились этой тенью на долгие-долгие годы.

Разница в возрасте отдаляла старших детей от младших. Лиза жила в другом городе. Юра заканчивал восьмилетку. Аля оставалась под пристальным вниманием человека с вывихнутыми мозгами в период полового созревания. О таких говорят: в семье не без урода. Была его хвостом и подопытным кроликом.

Водились они с дворовой шпаной. Пацаны собирали черемшу, воровали кукурузу и ранетки в огородах, мучили собак и кошек… Били местную замурзанную и сопливую малышню. Лёха учил сестру драться. Брал на руки, подносил к тувинёнку и говорил: «Чу херек? Маклаш херек?» (Что надо? В морду надо?). Она должна была ударить кулаком…

В какой-то из дней за двадцать копеек (на них можно было бы купить брикет пломбира, если бы мороженое продавали в той глухомани), мальчишки уговорили показать себя. Девочка, укутав голову одеялом, показала. Её не трогали, но трусливый волчонок матерел и его интерес не только не ослабевал, а наоборот, усиливался.

За мелкое хулиганство брата пороли брючным ремнём. Однако родителей без конца продолжали вызывать в школу, потому что прогулы, драки, мелкие кражи и поджоги не прекращались.

В играх дети моделировали жизнь взрослых. На территории пожарной охраны, где одно время работал отец, мальчишки вырыли в земле бункер. Красная дверь пожарной машины закрывала вход. Земляные ступеньки вели вниз, в тесную, освещаемую свечой комнату. С нишами в стенах.

Там пахло сырой землёй, воском и серой бумагой читательских абонементов. В нишах стояли книги и длинный деревянный ящик для библиотечных карточек.
            
Бланки карточек легко добывались со склада местной библиотеки, стоило только отодвинуть доску в стене. Книги воровали в самой библиотеке. В потрёпанных обложках – про шпионов, путешествия и сказки. 

Алиса жила в самой читающей стране и в семье, где все читали запоем…

Вот её детские пальчики неловко подковыривают слоистую с края картонку страницы. С крупным шрифтом короткого текста и яркими иллюстрациями содержания и жизни целого поколения читателей.

Громким шёпотом, неуверенно по слогам девочка читает. Вдруг до неё доходит смысл написанного. Глаза удивлённо округляются, она ненадолго глохнет. Опыт трансформации знаков в представление – первое чудо в жизни Алисы.

Позже ей откроется, что такая способность объединяет людей, а способность представлять всё по-своему – делает уникальными.

Короткая сказка про замороженных злой силой лесных птиц могла бы выдержать конкуренцию (если бы только малышка знала!) вороху прочитанного ею в течение жизни. Поскольку открыла путь к душе, где хранятся все ответы на вопросы о добре и зле, о ненависти и о любви.

–  И что бы ты тогда делала?!

– Наверное, мне бы раньше открылось второе чудо, – она мысленно улыбнулась.

Неумолкаемый стрёкот спиц на мгновение замирает, а после с прежним энтузиазмом возобновляется.
 
А так пришлось делать разные глупости и неизбежные ошибки, наивно полагая, что можно переписать страницы «черновика» жизни. Память тут же приводит примеры.

Вопреки пожеланиям родственников, первого сына назвала Алексеем. Хотела поддержать родного отца, мечтавшего о сыне - мужественном защитнике и честном покровителе. Не о таком, каким был её ночной кошмар-брат Лёха.

Или, избегая встречи с собой, создавала картонную жизнь и населяла картонными героями. Закончила первый вуз и, вместо того чтобы радоваться успеху (она же так мечтала о высшем образовании), открывающему двери в лучший мир, несколько мёртвых лет провела среди склада таких же мёртвых книг в библиотеке городского профтехучилища. В удушающей атмосфере бездарного времяпрепровождения. В карикатурном ремейке детской игры в библиотеку. В то время, как все советские чудеса остались давным-давно погребёнными во дворе пожарки под железной ярко-красной дверью, а страна слетела с культурных и прочих рейтингов… Страдая от невостребованности, Алиса получила педагогическую квалификацию и стала преподавать обязательные, но непопулярные на курсе литературу и основы философии студентам с опущенными в перестроечный кипяток головами.

В этот тупик на её берегу залетали случайные испуганные птицы.
 
– Алиса Ивановна! Чего ради Вы так стараетесь?..

Им было по барабану желание странной училки реанимировать прошлое. На доске с меловыми разводами написав «fack off», поколение X, не оглядываясь, устремилось вперёд.
 
Аля и Лёшка росли как трава. Дикие и наивные. Последним летом перед школой, родители отправили младшую дочь в летний лагерь. В первый же день, во время уборки территории, вожатая заставила малышню таскать и складывать в кучу довольно увесистые камни. Тогда девочка просто ушла домой, вброд через горную, мелкую речку Чадан.  Дома её помыли в бане и отправили назад...

Ребёнку трудно было понять, есть ли разница между родными и социумом. Инстинкт подсказывал, что есть, и она льнула то к отцу, то к матери, но приём «отомри», как в детской игре, не работал.

Советским родителям заботиться о душе детей было некогда и незачем – они строили коммунизм, при котором будут жить только достойные. Дочери прививали чувство коллективизма. А брата, уличённого в краже или порче чего-либо, беспощадно били. Она потихоньку смирялась, а порочность Лёшки укреплялась.

Вот он украл из пачки «Беломора» папироску и, прикурив от раскалённого кружка плиты, дал ей затянуться, а после пригрозил рассказать матери о том, что сестра курила. Так этот щенок учился её контролировать.

– Выхолощенный идеологией институт семьи рождает чудовищ.

Родители и всё население огромной страны-победителя уверенно шли в светлое будущее. Это означало работу с раннего утра до поздней ночи.

Отец строил дома, клал печи, заготавливал зерно и пушнину, заведовал магазином. По городку ходил с балеткой – маленьким чемоданчиком с металлическими углами, набитым деньгами. В руках только палка от собак.

Она помнит запах типографской краски газеты, в которую заворачивала столбики блестящей мелочи, выбирая одинаковые по номиналу монеты из высыпанной на табуретку кучки… И чувство принадлежности большому целому… Её честность тоже была больше порядочности обычного человека.

Главным мерилом такого поведения являлась мораль общественного мнения. Этакого колосса на глиняных ногах. За его неповоротливой спиной происходили совершенно неожиданные, безумные и необъяснимые вещи. Анализировать их зомбированный мозг отказывался.

Провозглашалось, что в стране нет порока, а есть отдельные случаи, которые карались по закону. Весь беспредел делился на две неравные доли: большей частью принадлежал власти, остальное «оседало» в советской семье…

В её детстве в бункере дети играли в библиотеку из ворованных книг. А взрослые жили по книжным законам и играли в книжных героев. На виду с красных досок глядели «лучшие», «первые», «победители», «наша гордость». А за дверями домов и квартир обычные люди бились, словно рыба об лёд, между выживанием и показухой.
В ней рано проснулось ощущение тотального двуличия и несвободы общества, в котором жила.

Но что должны были чувствовать те, кто пережил войну? Солдаты, смотревшие смерти в глаза, и выжившие. Знавшие цену жизни и человеку, как никто другой.

Ну что же! Они стали победителями и, значит, лёгкой добычей лести и власти. Их назвали героями, поручили строить светлое мирное будущее страны и так обезвредили. 

Только самые толковые, как это обычно и бывает, чуяли двусмысленное положение дел, не могли ничего изменить и просто топили своё отчаянье в водке.

Тёплой порой её отец с товарищами устраивали дикие кутежи на берегу шумных на перекатах ледяных сибирских речек после охоты на куропаток или рыбалки. С тазами пельменей, тайменями, нарубленными топором, облепихой, солёными арбузами и, конечно, спиртом. Если это было зимой, то порой дверь в дом так примерзала от мочи (выходили справить малую нужду прямо с крыльца), что приходилось работать топором, чтобы ту открыть.

                Глава 5.

А дети росли и спешили стать взрослыми так же, как спешил слепой за одноглазым в одном бородатом анекдоте на свидание к девочкам через бурелом коротким путём.

Её старшим братьям и сестре пришло время подумать о профессии, и начитанные родители захотели дать своим детям шанс освоить более квалифицированное дело, чем у них самих. Решили покинуть Туву.

Из накопленного за пятнадцать лет с собой привезли коробки с книгами, фотографии, швейную машинку, немного самой необходимой утвари и деньги на покупку квартиры.
Какой трепет наша Алиса испытала в городской квартире дяди!

Центральное отопление, туалет не во дворе и не общественная баня, а ванная… Мебель фабричная, на стенах – картины природы в рамках, в шкафу за стеклом сервиз радует глаз скромными цветочками на крутых боках чайника... На полках – книги, на полу – паркет… Большие окна, за ними слышен стук каблуков прохожих дам по асфальту… Неземной вкус печёных в духовке газовой плиты яблок, с ягодами и сахарной пудрой приготовленных двоюродным братом…

И рафинированные отношения. Полный комплект – мечта обывателя. Сыновья дяди были медиками, советской интеллигенцией. А их родственники –   неотёсанными провинциалами без связей.

Много позже лощёная дама на соседнем сидении в туристическом автобусе с табличкой на ветровом стекле: «Данила Маркин. Санкт-Петербург – Париж» проворковала: «Ты чистый бриллиант, но тебе не хватает достойной оправы».
 
Снобизм что перхоть – заразен и передаётся по наследству. И Алиса видела, как каменеют люди, заливающие себя в его оправу.

На неё вдруг буквально нахлынули запахи официальных мест тех времён: детских садов, больниц, школ, администраций. Смеси белой масляной краски и хлорки, картонных скоросшивателей, чернил и полироли.

В длинных, унылых и сумрачных коридорах контор, без единого звука снаружи и изнутри, скользило привидение благоговения и соблазна.

Там, в очередях, граждане молча и терпеливо ждали своей участи по любым жизненным вопросам. Будь то трудоустройство, получение путёвки в профилакторий, покупка торфа для печи или постановка на очередь на получение кооперативной квартиры… Конвейер сортировал: пропускал «руду», отметая «пустую породу».

Она видела, как на кухне дяди, сидя на табуретке, её брат с упоением онанировал, а она, онемев, заворожено смотрела на лиловый дёргающийся кусок плоти...

И эта сцена, и бездушные отношения, и пафосная картина якобы значимых официальных мест каким-то непостижимым образом смешивались и завершали образ тотального бесплодия...

В большом советском общежитии многие искали, на что бы опереться, страшась заблудиться в лесу лозунгов и противоречий.

Она следовала зову сердца. Находила путеводные крошки в самых обычных местах. Под картонной обложкой незатейливой книжки «Рожок зовёт Богатыря» из дядиной квартиры. Пропагандирующей образ советского человека. Но если опустить политическую канву введения и послесловия, то простой сюжет про опасные жизненные повороты, про человеческую низость, про человеческую же готовность рисковать собой, про милосердие попадал прямо в кровь.

В советское время такое мировосприятие считалось наивным и безопасным: оно же никуда дальше человеческой единицы не выходило. Но власть жадно питалась им. Иногда кусок попадался уж очень большим. «Если, путь прорубая отцовским мечом, ты солёные слёзы на ус намотал, если в жарком бою испытал, что почём, – значит, нужные книги ты в детстве читал!»  Голос будил сонное королевство. Власть давилась, и её рвало желчью.

До поры Аля полагала, что училась у авторов несметного количества прочитанных книг и горстки смелых, просвещённых современников.

Теперь знала, что это был зов рода – бесстрашных первооткрывателей, ратников, самых лучших его представителей. Они говорили со страниц тех книг, голосами тех современников.

Казалось, случайно девочка попадала в такт их «неровного дыхания», и душа её, резонируя, развивалась. А тёмные ангелы, что коснулись её крылом, лишь укрепили дух.

Большая часть жизненного пути нашей героини – это упорное карабканье на гору, с которой ясно видно, как всё в мире устроено.

В детстве, юности, молодости и зрелости, будучи ведомой и зависимой, она любыми способами стремилась выйти за рамки обыденности.

Это привело к пониманию того, что она ведома и зависима.

И лишь последние лет пятнадцать, сознавая обусловленность жизни, продолжала рисковать, двигалась вперёд, открывала новые повороты, создавала новые смыслы и осталась должна только себе. 

Жить и правда рискованно. Это вечный бой с «драконом» о четырёх головах: признания того, что жизнь конечна, что она в принципе бессмысленна, что ты бесконечно одинок в мире одиноких людей и абсолютно свободен. В этом противостоянии у тебя в руке «меч-кладенец» – человеческая всепоглощающая жажда жить, остаться на земле.   

Самое интересное на этой сцене начинается, когда отбрасываешь «костыли» – социальные оковы и надежду. Оберегаешь лишь внутренний нравственный закон.

Есть большой риск сгинуть вместе с теми, кто жаждет выжить любой ценой.

Когда же преодолеешь искушение, пробуждается истинная вера. Тогда через творчество и служение будешь искать и находить лучшее, пусть даже в самом страшном. В себе и в других.
 
Сегодня Алису волновала только одна мысль:
 
– Если человеческий род – река, а жизнь – берег той реки, Что Ты сохранишь для рода и Чем Ты укрепишь берег? Прахом, в который превращается всё живое, или своим крестом?..

Её душа выбивает крещендо спицами, словно музыканты смычками в знак признательности исполнителю.

Алиса улыбается и как бы в подтверждение размышлениям ощущает нежное прикосновение тёплых ладоней средиземноморского дня к лицу.

Пальцы непроизвольно погладили шёлковую поверхность переплёта блокнота. Лёгкая тень от маркизы скользнула по щеке.

Пора. Сегодня она едет в Фано. Там ждёт друг.  Он-таки заманил её историей и архитектурой древнего города, двумя билетами на вечер живого смут-джаза, километром пустынного пляжа, посещением стеклодувной мастерской и рыбалкой с катамарана.

В её планах – задержаться в этих местах ненадолго и дописать книгу. Можно сказать – творческий отпуск. Почему бы не воспользоваться приглашением, чтобы заодно почувствовать себя не только автором, а ещё и свидетелем жизни.

                Глава 6

Первый год после переезда в Белоруссию оказался трудным. Семья терпела нужду. Образ вожделенной квартиры, съевшей все денежные запасы, сознание Алисы вытеснило. В память врезалась пара эпизодов, словно несколько раз за тот год ей удалось вынырнуть на поверхность.               
            
По утрам мать вручала пять копеек на пирожок с повидлом (столько же доставалось старшему брату на автобус до педагогического училища в один конец).  Чай в столовой был бесплатным.
            
В школу ноги не несли: там девочку ждала какая-то бесформенная серая масса невроза с линейкой в руках. Резкие движения и стуки вызывали у учителки внезапную агрессивную реакцию.

– Не забыть удары линейкой по рукам, твоим и твоих нерадивых одноклассников и то, как однажды неожиданно проворно ты была выдернута за волосы из-под парты вместе с упавшим туда портфелем.

Острое пищевое отравление вафлями стало печальным завершающим аккордом обучения в пресловутой школе.

Дело шло к концу учебного года. Мама дала с собой пачку «Артека». Алиса обожала вафли: лимонные – с кислинкой и эти – с шоколадной начинкой. Доставала одну квадратную плитку. Подцепив ногтем, отрывала верхний вафельный слой и слизывала крем, пока язык не посчитает все квадратики нижнего. После – скорая, приёмное отделение, жуткая рвота и несколько литров кипячёной воды, не помещавшихся в желудке.

Алю рвало любовью к вафлям и ненавистью к школе. И то и другое больше не вернулось. Следующий сентябрь она встретила в новой школе в другом месте.
 
Пока родители не продали квартиру и не купили дом на окраине города, прозванной местными жителями «мешком», семье пришлось хлебнуть горя. Мама, вполне ещё молодая женщина, ходила на работу в валенках с глубокими калошами, потому что так зимой они служили дольше, а весной везде была непролазная грязь.

Алиса улыбнулась, вспомнив, как однажды брат Юра пошёл с младшей сестрой смотреть привозной зверинец. На дворе середина апреля – самая весенняя распутица. На ней тоже валенки с калошами. Работники накидали тут и там досок. Но широкую круглую площадку перед вольерами сотни ног за несколько часов так измесили, что многие зрители часть обуви оставили в вязкой грязи.

Из всех зверей ей запомнился беспокойный слон, переступавший с одной толстой ноги на другую. В этом монотонном танце, из стороны в сторону, мотался серый хобот-маятник. И два волка на рахитичных тонких лапах, с выступающими рёбрами в клочковатой шерсти. С глазами, мерцающими угольями неутолённого голода и несломленного звериного нрава. Глядя на них, от жалости хотелось плакать.

На территории зоопарка Алиса потеряла не только валенок, но и желание когда-либо ещё в жизни смотреть на животных в клетках.

Мама работала за шестьдесят рублей в месяц на местном льнокомбинате весовщицей. Отец вначале водил автобус, а после пересел на вещевую автолавку.

День за баранкой по просёлочным дорогам на пустой желудок, война с прижимистыми и практичными сельскими бабами – всё делало его злым и слабым.

После работы на территории промышленной базы газетой застилали чурбак, открывали банку кильки, резали лук, буханку чёрного и пили «червивку» – яблочный портвейн. Дома совестливого отца ждали серые сумерки, пустые кастрюли и голодные дети. И так день за днём.
            
Наконец они обменяли городскую квартиру на частный дом с огородом.

Дом номер 6 в Пехотном переулке находился недалеко от железнодорожной станции среди сотен подобных. Отличался он тем, что принадлежал учителям химии. Поэтому, когда, основательно его перестраивая, отец вскрыл и полы, оттуда поднялась удушливая вонь. Хозяева неизвестно зачем хоронили химикаты и химическую посуду.
 
Несколько отобранных, отмытых пробирок и реторт частично определили первую профессию нашей героини. Аля играла в лабораторию – делала «лекарства» из цветов, семян и трав, растущих в огороде, и разливала настои в бутылочки из-под пенициллина.

Простой одноэтажный дом находился в глубине двора, на правой границе довольно большого участка земли с огородом и садом. Со стороны улицы вела тропинка от низких воротец из редких узких досок.

Весело свистел рубанок в ловких загорелых отцовых руках… Шуршала и скрипела золотая пахучая стружка под ногами… Тускло светились на солнце отполированные доски, не представляющие, что когда-то они станут сизыми и занозистыми.

Воротца не скрывали вид во двор, их верх был обрезан по вогнутой кривой. Никто в округе не мог бы более доброжелательно выразить своё welcome. Это делало дом особенным.

Заходили во двор через калитку с прибитым возле зелёным почтовым ящиком с круглыми дырками, в которые одно время она будет так часто заглядывать, что дырок станет больше.

Два окна узкой передней стены обзавелись новенькими рамами и прозрачными стёклами. Весело смотрели на кусок улицы, на простенькую клумбу с настурциями, ирисами и календулой.

И на высокий клён в углу двора.

После того, как освоила крутую крышу дома, Алиса долго приручала гордое дерево. Клён проветривал крону высоко над «мешком» – среди облаков. Нижние толстые ветки росли высоко над землёй, и она забиралась на дерево, приставив к стволу лестницу.
Столкнув ту на землю, оставалась наедине с жизнью великана.

За раз могла преодолеть только два уровня. Растопыренными напряжёнными пальцами одной ноги опиралась на ветку, колено закидывала на следующую, хваталась за ветку повыше и, отталкиваясь, поднималась.

Сердце выскакивало из груди, она намертво прилипала к шершавому серо-зелёному стволу. Невозмутимость дерева успокаивала. Ветер обдувал щёки, солнечный зайчик прыгал по листьям – клён с ней играл. Теперь казалось, что она не так уж и высоко забралась.

Спускаться всегда было легче. Обхватив двумя руками нижнюю ветку, девчонка вытягивалась селёдкой и, оторвавшись, спрыгивала на землю.

Каждый раз покоряла новую высоту. Ей страстно хотелось раскрыть тайну дерева. Вместо этого у них родилась общая. Однажды, удобно усевшись с перочинным ножиком на седловине двух верхних веток вырезала буквы А и С. Эти следы год от года становились всё шире. Клён, не жалуясь, зарубцевал их незадолго до смерти. Буквы теперь можно было видеть с земли, и зелёный друг заговорщически шелестел листвой, провожая подружку в школу.

А когда строили проезд к дому Юры, клён спилили и дерево превратилось в дрова.
Никто из близких не обратил внимание на тайну, выбравшую смерть в огне, нежели быть обнародованной.

Алиса переселилась на старый штифель за домом.

Это дерево нельзя было удивить дерзостью. Да и юную головку теперь всё чаще посещали романтические грёзы, не совместимые с акробатикой.

Старая яблоня, широко развесив крону, росла низко и крепко держалась земли. В мае обильно осыпала рыхлую пашню, дождевых червей и чёрных неспешных скворцов бело-розовыми ароматными чашечками. А в сентябре радовала солнце и глаза ярко-красным наливным боком яблок, выглядывавших из густой листвы.

Одна мощная ветка дерева составляла со стволом почти прямой угол. Здесь юная особа, прислонившись к молчаливой подружке, с альбомом и простым карандашом проводила большую часть лета и брала уроки и высоты нравственного выбора.

Яблоня и Ветер снисходительно наблюдали девичьи опыты в рисовании, пении, поэзии. Листали альбом с Фаустом, Маргаритой и Мефистофелем. Слушали сказки о далёком королевстве, в который она превращала сад… Занимательные диалоги с героями выдуманного мира.

Вместе с ними, только через щель в заборе, представление наблюдала старуха-соседка. Она так развлекалась. Много лет спустя в Волховске мама передала её слова: «Дочка у тебя необычная, Мила, ей здесь не место».

                Глава 7

С переездом в «мешок» началась самая яркая и необыкновенная часть жизни Алисы, несмотря ни на что.

Она училась в школе имени героя Заслонова, организатора антифашистского партизанского движения в районе железнодорожной станции Рошанск.

Каждое утро в коридоре этой школы выстраивались в шеренгу классы и читали речитативом: «Вспомним всех поимённо, горем вспомним своим... Это нужно – не мёртвым! Это надо – живым!». И затем перечисляли имена партизан, учившихся в школе.
 
Стенам школы, городу, Родине, миру, каждым вдохом, единым хором клялись они памяти павших быть достойными.
 
Это был долгий, с четвёртого по десятый класс, оседлый отрезок в одном городе и одной школе. Поэтому Аля нашла настоящих друзей с полноценными отношениями, их падениями и взлётами. От этого осталось ощущение, что в Рошанске прожила всю жизнь, от начала и до конца.

Встретили новенькую в классе прохладно. Цеплялись к русскому выговору. Однако смелость и открытость Алисы быстро покорили мальчиков и, как полагается, вызвали ревность у девчат. Какое-то время те были похожи на суетливых хлопочущих кур в курятнике, но через несколько месяцев всё улеглось-утряслось и обстановка нормализовалась.

Идти в школу обычно не хотелось. Но не из-за самой школы.

Просыпаться нужно было рано. Дрожа, вставать босыми ногами на холодный пол, бежать в туалет во дворе. Выносить, держа на вытянутых руках подальше от себя, помойный таз, полный мочи, окурков и всякой гадости, стараясь не дышать и не заглядывать.

Умыться холодной водой, иногда постирать, погладить и пришить воротничок и манжеты, которые быстро пачкались о парту. Погладить смятые складки у форменного платья (от горячего утюга без отпаривателя они лоснились), капроновые ленты и алый шёлковый галстук. Несмотря на цейтнот, уделить пристальное внимание простым светло-коричневым чулкам в тонкую резинку.

Чулки тогда были хлопчатобумажные. Гладкие, без рисунка и в широкую резинку носили женщины (Фу! – деревня, и в тонкую – длинные, до попы, их ещё можно было подкручивать – то, что надо!) Чулки должны были быть так сильно натянуты на ноги, чтобы на коленях не оставалось ни морщинки.  Во время переменок, перво-наперво в туалете, школьницы натягивали чулки.

Заплести косички, повязать галстук хорошо за один раз, чтобы не переглаживать, заметить, что один край уже начинает осыпаться, но всё равно этот, с необработанными краями, ей нравился больше, потому что концы получались лёгкими…

Заметить, что времени в обрез, смахнуть со стола пятак, схватить портфель и почти лететь до самого дома подружки Ларисы на Октябрьской улице…

Там, в полутёмной прихожей с раскочегаренной печью, ждать в широком проёме двери.
Смотреть на большую чугунную сковороду жаренной кружками на сливочном масле картошки и на горку сочных домашних котлет в эмалированной миске, стараясь не дышать. Исходить слюной и напрасно сдерживать бурчание в животе.

Иногда её угощали. Мама Ларисы работала на железной дороге и неплохо зарабатывала.

Известно: самые крепкие группы состоят из трёх человек. Но их команда включала четверых. Аля думала, что связано это было с местом их проживания. Лена и Галя жили в одном районе, недалеко от школы, Лариса – в «мешке». И, когда семья Алисы приехала жить туда же и девчонки взяли её в компанию, получился квартет.

По прошествии времени она поняла, что «квартет» был, а «круг» не образовался.

Широкий школьный въездной проём с бетонными столбами по бокам был временным порталом.

По одну сторону оставалась скучная рутина жизни.

Без перспективы, словно неиспользованная и пожелтевшая страница. По иронии судьбы она находилась в центре путей сообщения. Сутками напролёт длинные составы проносили мимо грузы, цистерны, похожих на манекены в окне детей, женщин и мужчин – пассажиров из других мест, оставляя в юной душе смутное беспокойство.

Жители «мешка» порой ходили «в город» через мост над переплетением жил из стали на рынок, в промышленный магазин, в фотоателье, больницу или к парикмахеру.
 
Изредка на узких улочках можно было увидеть скорую помощь и пару местных сплетниц рядом. В положенный срок - жидкий хвост из провожающих в последний путь покойного соседа за открытыми бортами грузовика. Всё самое необходимое на каждый день было под рукой, в своём районе. 

Никто из их окружения даже не задумывался всерьёз, что можно собрать чемодан, купить билет и увидеть что-то новое за пределами станции.
 
По другую сторону проёма начиналась удивительная, многоцветная, бесконечная страна, которая простиралась до позднего вечера несмотря на то, что занятия в школе заканчивались днём.

Это четвёрка из «б» класса создавала другую реальность.

Каждый день, будучи неразлучными до поры, когда глаз уже не отличает оттенков чёрного. В любое время года находились в центре так называемой культурно-воспитательной школьной работы.

Летом выступали с концертами для рабочих. Танцевали и пели. Простые, не одарённые талантами девочки. Ставили номера, репетировали, шили костюмы. 

Самой талантливой и красивой из них была Лена. Отличная гимнастка, с точёной фигуркой и чудесным голосом. Смешливая до слез.
 
Недавно Алиса увидела фотографию Лены-бабушки, выложенную Сашей в «Одноклассниках». Главным оказалось не то, что унесло время.

А то, что Лена сохранила и что заставляло других оборачиваться ей вслед. Вся талантливая романтичная натура подруги была, словно в порыве, обращена к людям.

На фото сейчас она выглядела моложаво, благодаря тому же стремлению и нежному взгляду.

А в детстве была магнитом в их группе. И неразлучная «четвёрка» фонтанировала идеями.

Ежегодные ведущие «снегурочки» на школьной ёлке. Костюмы делали только сами. О, эти костюмы! Им надо отдать должное. 

Из белого или розового ситца шили простое платье с рукавами. Украшали его вместо ваты льняной пряжей, которую мама Алисы приносила для этого случая с работы. По горлу, подолу и рукавам.

Волнистое, гладкое на ощупь, сияющее волокно, напоминало кукольные волосы. Из него заплетали роскошные косы и прикрепляли к шапочке. На ткань сверху с помощью силикатного клея (он ещё когда засыхал, оставлял жёлтые пятна) клеили россыпь «снежка». Так называлась мелкая слюда, что продавалась за копейки в бумажных пакетиках. И измельчённые деревянной толкушкой новогодние игрушки – для блеска. 
Как же это всё кололось! А ноги, обутые в тонкие тапочки всё из того же ситца и украшенные тоже, к концу утренников кровоточили… 

Были и другие костюмы, например, к дням республик. Республик пятнадцать. и костюмов – соответственно. Каждый год классы вынимали бумажку с названием и готовили номер ко Дню Конституции в декабре.

Однажды им достался Таджикистан. Але, естественной блондинке, заплели штук тридцать косичек. Каждую связали жёлтой тоненькой резинкой, выдернутой из широкой матерчатой. На шаровары распороли два ветхих и облинявших полосатых пододеяльника. Шёлковые в полоску рубашки отца пришлось ушить, но длину оставили, и получились халаты. Тесьма вместо пояса, тюбетейки и расшитые цветными шерстяными нитками жилетки завершали наряд. 

Музыку извлекали из двух инструментов – детского бубна, подаренного за какое-то выступление, и задней фанерной стенки школьной трибуны. Там кто-то сидел на корточках и создавал ритм: один удар локтем, два смахивающих – пальцами о фанеру. Звук получался сочный, восточный. «Современные ударные отдыхают», – сказали бы сегодня. Им аплодировали стоя… 

А когда выпала Грузия, пели «Расцветай под солнцем, Грузия моя!».

Они организовали вокально-инструментальный ансамбль, разучивали и репетировали песни, имея один голос на четверых. Голос Лены.

В отличие от остальных та потому и пела хорошо, что хорошо слышала. Пару раз за выступление на сцене Леночка начинала тихо, сотрясаясь всем телом, смеяться. По щекам текли слёзы. В какой-то момент, не выдержав, уходила. За ней сразу убегали Галя и Лариса – домой менять белье. Последней, стараясь защитить честь своих подруг, пусть даже ценой возможного собственного позора покидала сцену наша героиня.

Девчата верили безусловно в свою необходимость школе. Летними вечерами на детскую площадку «Солнышко» отдохнуть и посмотреть развлекательную программу высыпали ближние и дальние соседи с малышнёй и внуками. Подружки танцевали, читали стихи и показывали смешные сценки. А после играли в прятки, волейбол, салочки, «классики», качались на качелях.

Качели были высокими. Приваренные к металлическому турнику и укреплённые брёвнами с двух сторон скобами. Самые смелые вставали на доску ногами и раскачивались до момента, когда железные прутья ударятся о верхнюю перекладину.
 
Можно было видеть всё небо, а задрав голову, и землю под собой, когда ноги оказывались выше головы.

Этот момент пропустить никак было нельзя.

Однажды её подвели кожаные подмётки сандалий. В момент удара подошвы соскользнули, и она упала плашмя. Когда смогла вздохнуть, закричала от нестерпимой боли в ладонях. Над ней склонились головы друзей. Взрослые отнесли в беседку…

Словом, одно дружное советское общежитие.

Их четвёрка организовывала шефство над пожилыми, ветеранами и ближайшей воинской частью… Выступала на спортивных соревнованиях, в залах и на местном стадионе. Они играли в «Зарницу», сдавали нормы ГТО, собирали металлолом… Спасали выброшенных в общественные уборные слепых котят…

С таких девочек и мальчиков писал своих тимуровцев Гайдар, а им, наивно восхищавшимися бумажными героями, было невдомёк. 

В тёплые майские дни собирались вчетвером, набирали в авоську картошку, хлеб, сало, лук, бутылку с водой и уходили вдоль железной дороги через посадки в сторону моста, под которым протекала речка Рошанка.

Посадками называлась заградительная полоса вдоль путей. Здесь сажали ели в два ряда. Их обрезали, создавая прямоугольные длинные заграждения от снега. Внутри они напоминали заросшие ходы, но лазать там было неудобно: много острых веток и пыли. А вот по верху девчонки бегали, качались на упругих кронах, иногда проваливались, обдирая руки и ноги.

Недалеко от берега разжигали костёр. Запекали в золе картошку. Жарили на ветках сало. Ели с луком и хлебом, запивая водой.

После под железнодорожным мостом, где речка из-за наваленных камней оставалась мелкой, прыгали по мокрым и скользким валунам, с одного берега на другой. В прозрачной воде от камней тянулись зелёные космы тины и травы. Пуская в быстром месте цветные платки, долго смотрели, как вода разговаривает с ними, играет и, раздувая пузырём, старается вырвать из рук.

Порой Алиса брала велосипед и уезжала из дома одна – ещё дальше, за «мешок». Сначала по улице Строителей, где находился одноимённый клуб и завод.

На его неохраняемой территории по воскресеньям она с друзьями забиралась на всё, что поднималось над землёй больше, чем на метр. На сложенные в огромные стопы шлакоблочные плиты с острой и ржавой арматурой. На пустые вагоны. На крышу цеха по галерее с транспортерной лентой внутри, крытой железными с рваными краями листами.

Сколько раз можно было упасть, получить увечье, но Бог миловал...

Разогнавшись на спуске, проскакивала под мостом, мчалась сквозь «липки». Эта липовая сумрачная аллея ассоциировалась у неё только с Буниным. Потому что не вписывалась в привычный ландшафт. Словно тот, кто мог себе это позволить, пошутил или ошибся: вырезал кусок пейзажа из другого времени и места и перенёс в совсем уж неподходящую картину унылого колхоза.

В перспективе аллеи воображение рисовало лощёных денди и декольтированных дам с собачками в поскрипывающих рессорами открытых ландо…
 
Перетащив велик через одноколейку и взобравшись на насыпь, оказывалась в царстве шиповника и луговых трав. Здесь, по узкой, утрамбованной тропинке среди ржи и васильков ехала не спеша, слушая разговор спиц с колосьями.

До той поры, пока рельеф не делал резкий уклон. Мимо еврейского кладбища до самого берега реки.

Это место преодолевала на максимальной скорости, расставив ноги в стороны от педалей. Дорога была неровной, с ямами и глубокими морщинами, вымытыми талой водой. Вцепившись в руль, почти ослепнув от слёз, под аккомпанемент свиста ветра и дребезжания багажника Аля отрывалась от земных забот.

После стояла на берегу, наблюдая изменения цвета и фактуры текущей воды. Река то покрывалась рябью, то проливалась бархатом. В ней отражались серые близнецы облаков.

Со щёк сходил жар, и она падала в мягкую траву. В гости к её ароматам, разноцветью, маленьким и оттого безобидным жителям – косиножкам, стрекозам, божьим коровкам, пчёлам, бабочкам, блестящим жукам.

Трава редкой кисеёй закрывала от глаз высокое-высокое небо с заблудившимся в нём звоном жаворонка. Солнце на склоне дня было просто светом…

Тогда девочка ещё не знала, что рай и ад случаются только на земле.

                Глава 8

Солнечный луч наконец-то добрался до оголённого уха и немилосердно стал что-то нашёптывать. Она почувствовала, как онемела спина от статичной позы, перевела взгляд на море: ослепительные блики, танцующие на волнах, и марево на горизонте.
Обычный жаркий полдень на подходе. Пора. На террасе никого не осталось. Сунув купюру под блюдо и крикнув в сторону двери: «Grazie!» и «Ciao!» вышла из-под тента.
 
Луиджи, оторвав взгляд от монитора, с интересом посмотрел, как шёлковые брюки, волнуясь вокруг её ног, соревнуются в изяществе с мягкими сандалетами. Прищёлкнул языком, и его внимание вернулось к рутинным заботам. Жена обещала показать образцы ткани для новых скатертей, отобрала несколько оттенков красного, и ему предстояло не только обсудить варианты, но и смириться с новым обликом кафе.

Маленький слоник «Лянча» так нагрелся, что пришлось с заведённым двигателем ждать минут десять, пока кондиционер не охладит салон.

Первые километры Алиса вела машинально, ещё под впечатлением оживших картин из прошлого, но эмоциональные итальянцы, привыкшие к скорости, быстро вернули её в русло шоссе, а заодно – к живописным картинам, мелькавшим за стеклом.
 
Она надеялась, что на этой итальянской сцене в обрамлении восхитительных живых декораций занавес закроет долгую и непростую главу её жизни и поднимется для оваций и «браво» новой и неизведанной, где время не значит ничего.

Таким, достойным одобрения, мыслям способствовало и отменного качества дорожное покрытие.

Первое чувство признательности зарубежным дорогам-трассам, автобанам, улочкам, сродни любовному, она испытала, преодолев шестичасовое дорожное родео между военным посёлком Алакуртти и финской Салла, где находится пограничный КПП.

Алиса тогда впервые отправилась за рубеж.

Как только пересекли границу – будто попала в другой мир, где, в каком-нибудь Брюгге, можно пройтись по тротуару и в носках.

К нашим провинциальным убитым дорогам приходится привыкать, чтобы не тратить времени на поиски причин такого их плачевного состояния. Тайна сия есть – это в том числе и о наших дорогах сказано. Без сомнения, русские классики, в знак поддержки, сейчас дружно заикали.

В той поездке она сделала не одно важное открытие. К примеру, не зависимо от страны и состояния трасс водителей всего мира, как оказалось, объединяет азарт в рискованной игре в покорение пространства и времени и обретение в ней себя.

В подтверждение припомнился один случай на альпийском перевале. В переполненном туристическом автобусе с двумя водителями – ребятами из Польши. Профессионалами высокого класса.

Вечерело. Уже несколько часов они провели на маршруте из Италии в Германию. В австрийских Альпах ждал транзитный отель. Сменный Микош спал, откинув спинку сиденья. За окнами проплывали потрясающие горные пейзажи. Гид, устав живописать, вовлёк в разговор водителя Владека.

Обычно сдержанные, застёгнутые на все пуговицы галантные мэны под натиском симпатичных туристок отступили. Владек отвечал на вопросы о семье и даже спел песню. Ему подпевали и громко хлопали.

По горной трассе, расплёскивая свет и беспечную радость катил высокий синий автобус Данилы «Мокуса».

Когда дорога по серпантину стала подниматься в гору, Владек уступил место напарнику.

Веселье продолжалось, но теперь от автобуса к пассажирам передалось ощущение скованности. Алиса посмотрела в окно. Встречной полосы не было.

Автобус играл с дорогой в головоломку, потому что его прямоугольная конструкция не вписывалась в петлю поворота. То и дело над обрывом зависал то зад, то перед. У неё перехватило дыхание. Чтобы не закричать, наклонилась над своей сумкой в ногах, делая вид, что что-то ищет.

И тут они встали. В салоне наступила гробовая тишина. Люди сидели, закрыв глаза. Казалось, если кто-то чихнёт, они полетят вниз. Водители молчали. Минуту или две – всё равно что вечность – Микош принимал решение.

Завёлся мотор, их слегка качнуло, покачнуло сильнее, и…, может, оттого что внутри уже все вымерли и не мешали найти недостающие сантиметры, чтобы вписаться в поворот, сипнув амортизаторами, автобус миновал опасное место.

Пока их не довезли до самого высокогорного альпийского отеля, никто не произнёс ни слова. Но каково было изумление поляков, когда высыпавшая из салона толпа женщин стала их обнимать, кружить и целовать.

Отель всеми силами пытался помочь снять стресс. Предложил лёгкий ужин и крепкий Mozart, а после – роскошные постели под невесомыми пуховыми одеялами.

В три часа ночи, исчерпав весь запас успокаивающих приёмов, она разбудила соседку, и, поскольку лекарство осталось в автобусе, женщины до рассвета бродили в окрестностях и восхищались величественной панорамой горных хребтов, наколовших на свои вершины спящие облака. 

Утром за завтраком Владек взял слово. Объявил, что у водителей, как у врачей и моряков, есть свои приколы. И что они благодарят русских пани за поцелуи. Ему едва удалось закончить речь и убежать. Микош тоже улыбался, но чувствовалось, что этот навык ему придётся некоторое время восстанавливать.

Действительно. Человек может построить дорогу (плохую или хорошую), но не приручить её. Потому что она превращается в путь, полный сюрпризов.

Пережитая опасность взрывает мозг осознанием пульсирующей в тебе жизни и непостижимой загадкой обречённого разума. Стремление испытывать такое чувство сродни наркотику – неистребимо. Но на гребень волны выносит только сильных духом.

Водительское братство не даст соврать.

Нашим подружкам, уже отправившимся в путь, подобное только предстояло постичь.

Взрослея, они замечали некоторые физические изменения. Большинство ровесниц двенадцати-пятнадцати лет толком не знали, чем девочка отличается от девушки. Физиологически созревали позже современных девиц. У родителей спрашивать о «таком» не было принято. Раз тема взрослыми замалчивалась, значит вызывала острое любопытство. Все чувства направлялись на извлечение информации.

Кошки, собаки, свиньи, козы и кролики демонстрировали им отношения между полами и их результат. И девчата, как истинные исследователи-учёные наблюдали процесс рождения котят, щенков, поросят, козлят и крольчат.

Случайно подсмотренные сексуальные отношения родителей не удовлетворяли запрос, поскольку вызывали такой страх, какой вообще подавлял все когнитивные способности.

Книг просветительского характера не было, а художественные произведения в стране писали либо евнухи, либо оскоплённые цензурой классики. Но бывало и так, что цензоры, напившись писательской крови, засыпали мертвецким сном, и в библиотеки «просачивались» зарубежные мастера: Боккаччо, Бальзак и Ги Де Мопассан.

Книги последнего тогда считались верхом разврата. Самые дерзкие читали подобное с фонарём на чердаках. С выпученными глазами и колотящимся сердцем – не дай Бог кто застукает.

Ниже талии, тем не менее, чувства не опускались. Девчата, словно серые с большими почками ветки, торчали из ноздреватого апрельского снега, не зная, что их ждёт через две недели.

Прежде всего, в качестве утешительного приза, пришло осознание, что в бытовых ситуациях можно выбирать, как поступать. Пусть и по мелочи, но уже из жизненной колоды взрослых людей. И это окрыляло.

То есть социально её ровесницы взрослели быстрее. Этому способствовал уклад советской семьи, когда дети были предоставлены сами себе день напролёт. Когда школа брала на себя воспитательную работу с подрастающим поколением. И когда активная позиция самих воспитанниц удобно укладывалась в эту схему.

Так, с большой радостью Аля и Лариска заменили еженедельные обязательные и уже некомфортные походы в общественную баню на посещение пристанционного душа. Ходили по вечерам, когда душ не был занят рабочими.

От её дома это совсем недалеко. Просто пересечь тускло освещённую улицу, пройти узким глухим переулком, где боковое зрение выхватывает мелькающие щербатые, кривые и посеревшие доски заборов и любое движение. А острое обоняние – запахи из дворов – цветов и готовящейся еды. После подняться по уклону, пересечь ещё одну улицу, что вдоль рельс привела бы прямо к вокзальному переезду.

– О, сколько было с ним связано надежд! Главная – вырваться из «мешка».

Но ходили подружки через железнодорожные пути напрямую, как и все местные: так ближе. Вечером из-за повышенной влажности запахи полыни, шиповника, цикория, что росли вдоль дороги и шпал, пропитанных креозотом, усиливались. Узкие, заросшие травой места на тропинке, перепрыгивали, пытаясь не намочить холодной росой босоножки, ноги и подол платья.

Глаз привычно отмечал тусклое свечение рельс и пятен мазута на щебне.  Фотографировал очертания деревьев, кустов, вагонов на запасных путях, приближающихся пристанционных строений. Слух взрывал лязг маневровых. Ноги привычно и легко находили безопасные места в сплетении железных жил…

Душ затерялся среди безликих дощатых пристанционных строений, выкрашенных в один красно-коричневый цвет. У него было окно, раздевалка и душевая с двумя стояками, разделённая открытой перегородкой. А у них – ключ и время на то, чтобы не спеша хорошо промыть длинные волосы, согреться и отдохнуть. Свет на всякий случай выключали.

В тот раз за разговорами не сразу разобрали: «Девочки, покажитесь!» Прерываемый тяжёлым дыханием голос раздался рядом. Страх на мгновение парализовал, но уже в следующее в Алиных руках оказалась тяжёлая влажная табуретка и громкий крик: «А ну, пошёл вон! Сейчас милицию позовём!» спугнул местного педофила.
 
Как яблоко не замечает, что наливается цветом и соком, так юные девы не замечали, как меняются. Но замечали другие. А некоторые вожделели откусить от запретного плода вопреки суровой морали авторитаризма.

– В жизни ей не раз приходилось бывать в передрягах более отчаянных. И это самое лучшее, когда ты встречаешь тёмного ангела с открытым забралом. Так тебя закаляет жизнь, которую ты выбираешь сама и проживаешь, день за днём, так или иначе, борясь за выживание, когда обострены все твои чувства.

А как иначе узнать, что на другом конце качелей упирается в доску и растягивает верёвки Счастье? Как иначе понять, что ты можешь выбрать другой конец доски?!
 
Всё так. Нежная юность подобна мотыльку, её питает надежда. И она вновь и вновь летит на пламя.

Тёплый летний вечер. Подружки торопятся. Уже часа два прособирались на танцы. Волосы расчёсывали и на косой, и на прямой пробор, перемерили туфли и босоножки (свои и чужие). И все кофточки. Подходили и отходили подальше, оценивая друг друга, незлобно подшучивая.

И, наконец, тёмными, но знакомыми до камушка переулками родного «мешка (где от заборов и притаившихся за ними садов струится, перемежаясь, то прохладный, то тёплый воздух) слегка возбуждённые и весёлые, болтая и то и дело прыская со смеху, они чуть ли не летят по воздуху, напоённому жасмином, флоксами, полынью и Бог ещё знает какими волшебными ароматами. Словно юные богини, покорять всех и навсегда.

Вдалеке, с круглой пристанционной площадки, едва-едва, но сразу сладко и щемяще слышится: «Поздно мы с тобой поняли, что вдвоём вдвойне веселей…»

А потом, уже на самой площадке, они слушают «Песняров»:
Пайшла, ніколі ўжо не вернешся, Алеся
Бывай, смуглявая, каханая, бывай.
Стаю на ростанях былых, а з поднебесья
Самотным жаўранкам звініць і плача май.

Глазеют на танцующие пары, надеясь, что и их пригласят и как раз будут играть любимое: «У берёз и сосен тихо бродит осень»…

И вот она танцует с мальчиком, и думает о своём, и ощущает его тёплые несмелые руки: одну – чуть выше талии, другую – своим кулачком. Она совершенно доверяет ему, и они одновременно близки и далеки, словно две вселенные.

Близки тем, что почти ровесники, что учатся в одной школе, где всё пропитано патриотизмом и верой в светлое коммунистическое будущее. Жизненным укладом: потому что большинство родителей – рабочие железки или льнокомбината. Тем, что свободное время они проводят на велосипедах, гоняя по окрестностям и улочкам привокзального частного сектора, да на старой детской площадке за игрой в волейбол или лапту. И всегда босиком. Им кажется, что они так хорошо знают друг друга, точно брат и сестра.

Только это заблуждение. Потому что детство кончается, а порой кончается внезапно, как улица в сплошном тумане.

                Глава 9

Через полтора часа она встретится с Марко, истинным итальянцем, галантным и беззащитным перед красотой и её бренностью.

Итальянский мелодичный голос навигатора направил к нужному съезду. Теперь можно осмотреться. Справа и слева захватывающие дух пейзажи округа Марке. Впереди ждёт лазурь Адриатики, чистые звуки саксофона в местном яхт-клубе, гастрономические сюрпризы. И что там ещё приготовил друг для их совместного short trip?.. 

Несколько лет назад Алиса ответила на предложение добавиться в друзья на Фейсбуке.  Потому что в Италии жила её нереальная детская мечта.

Когда-то у советской школьницы было необычайно упорное стремление вопреки обстоятельствам – узнать как можно больше о мире, в котором она живёт.

Девчонка делала это единственно доступным способом: читала всё подряд: художественную классику, отечественную и зарубежную, энциклопедии, журналы, книги по истории, искусству, естествознанию. Однажды, «проглотив» «Муки и радости» И. Стоуна, Алиса обрела кумира. Автору удалось оживить героя на страницах своей книги.

Как в волшебном фонаре, девушка видела его маму Франческу, встававшую до рассвета, разводящую огонь, спешащую на пристань к рыбакам с первым уловом, чтобы приготовить сытный обед для семьи, а после снова прилечь, и однажды не подняться с постели. Молодую ещё её скосил какой-то недуг.

Видела Мике, копирующего рисунки учителя Гирландайо. Следила за «рождением» «Фавна» в утренних садах Медичи. Вместе с ним пробиралась в покойницкую при монастыре, чтобы изучать строение человеческого тела изнутри… Не вписывалась в окружение выдающихся поэтов, художников и скульпторов при дворе Лоренцо Великолепного, несмотря на признание таланта…

Вместе с ним испытывала наслаждение, сродни любовному, во время создания Давида… Сидела скрюченная под потолком Сикстинской капеллы.

Вместе с этим титаном переживала одиночество и отрешённость от мирских благ, сознавая его одарённость, одержимость и человечность.

Але страстно хотелось глотнуть воздуха, которым дышал Микеланджело-человек, услышать стук его сандалий о камни мостовой, попробовать увидеть окружающее так, как видел он: первые лучи раннего флорентийского утра, бархатные холмы окрестностей Сеттиньяно… Оживающие линии на зернистом куске «carne». Тяжесть и непреклонный холод резца и молота и зарождающее в них тепло от руки скальпеллино.
Почувствовать уколы ревности и зависти соперников, прикасаясь взглядом к его шедеврам. И каким-то образом разделить толику ноши, выбранной этим одержимым, на земных перекрёстках…

Несколько лет назад фотокадры запечатлели её на улочках, брусчатка которых бережно хранит звук шагов великого скульптора и величайшего по силе духа из людей.

В музее Ватикана, в Сикстинской капелле, она испытала настолько, насколько это вообще возможно, все те чувства.

Огромный, переполненный людским морем зал, нереально живая история на потолке, и приглушённый шум, подобно приливной волне, создавали иллюзию космоса.
 
Микеланджело Буонарроти продолжает творить – не было и не будет для него никаких материальных преград во веки веков. Она простодушно верит в то, что так, как относился к жизни и к своему делу этот человек, должно поступать любому из смертных – довериться себе как Богу и идти нехоженым путём.
 
Мечта Алисы сбылась, когда она решила, что её планы теперь будут реализовываться. Ушла с работ по найму. Занялась бизнесом, бонусом к которому стали оригинальные поездки по Европе.

В Италию она ездила не столько на экскурсию, сколько к своему кумиру. Но неожиданно получила гораздо больше.

Путешествия стёрли условность границ между людьми. Мир открыл ей тайну. Теперь она хотела и могла слушать его, и говорить с ним на равных, без нелепого уничижительного поклонения.

Но самое главное – путешествия изменили её. Наконец-то Алиса взглянула на всё своими глазами.

Вскоре они с мужем перебрались жить в Болгарию близ средневекового города Черния, а чуть позже наша героиня решила дописать свою повесть на итальянском побережье. Так и получилось, что с Марко они не могли не встретиться...

Такой поворот в судьбе юной девочке не мог пригрезиться в самом волшебном сне. Но привела сюда она себя сама, своими предыдущими шагами…

Память возвращает Алису в детство.

В тот день она куда-то собиралась. Тонкая и гибкая, с промытыми, распущенными по пояс светлыми волосами и тёмно-серыми глазами красота.

Брат, как обычно, наблюдал, но в этот раз вдруг сказал, что хотел бы жениться на ней. Она смеялась, натягивая колготки… Эластичные с узором, что только недавно появились в стране.

Как все те вещи, от которых кружилась голова у советских девчонок. Джерси и джинсы не из джинсовки, какие-то умопомрачительные кофточки-лапша и цветные босоножки, и красные лаковые сапоги в обтяжку до колен. Всё фирменное, с характерным химическим запахом, – в основном импорт из Венгрии и Чехословакии.
Какой восторг девчонки испытывали от одного вида всех этих волшебных вещей!..

Она разгибается и чувствует горячее дыхание за спиной, и слышит бессвязный шёпот: «Я потихоньку, мне надо потренироваться».

В следующее мгновение сестра уже на диване, а брат придавливает её собой и шарит по телу горячими руками. Стягивает колготки вместе с трусами почти до колен, упирается твёрдым, но поза неудобная, её ноги крепко сжаты плотными колготками. Аля чувствует, как внутри нарастает волна какой-то вселенской тоски: «Мне не нравится, пусти!» Брат спрашивает: «Не больно?» 

Тут же включается мозг, она начинает думать самостоятельно, и, внезапно ощутив злость и силу, вырывается. Бежит на кухню, где мать готовит, и объявляет, что брат «приставал».

И мама в ответ молчит.

Это молчание, как каменная надгробная плита, накрыла их отношения вплоть до момента, когда дочь, стоя на коленях у постели умирающей, не начала читать вслух «Отче наш». В тот божественный миг мать с обширным кровоизлиянием и необратимым психическим расстройством и дочь с опустошённой душой, держась за руки, заплакали вдруг вместе в едином ясном сознании.

Но в прежние времена у юной девочки не было ни генетической связи с родом, ни пуповины, соединяющей с семьёй, ни возможности быть собой.

Она жила в стране, где не было порока.

В ячейке общества, где все были словно перекрученные изоляционной лентой проводки. Когда лента теряла липкость, проводки оголялись, искрили друг от друга, заходились истеричными вопросами «кто виноват?» и «что делать?».  И поскольку ответы на эти вопросы вселенной не предусмотрены, всё накопленное недоразумение выливалось в дикие пьяные сцены с матерной руганью, разбитыми стёклами, сломанными табуретками, разбежавшейся по огороду живностью, взаимными обвинениями во всех грехах и молча наблюдалось теми из соседей, кто пока находился в периоде анабиоза между своими вспышками неконтролируемого гнева.

Так выпускали пар советские рабочие семьи.

То, что произошло с Алисой, не могло случиться, не могло быть сформулировано, подшито к делу и, следовательно, не могло быть исправлено. Она осталась наедине с чувством вины, страхом и бесчестьем на долгие годы. Потому хотела только одного – исчезнуть, вычеркнуть из памяти всё и всех.

Но не было для неё ковров-самолётов, а тот, кого она выбрала помочь, вырос в ещё более страшных условиях. Ему не повезло больше. Потому по его психике проходила тонкая, с волосок, незаметная невооружённому глазу трещина. Раскалывающая личность надвое.

И ей пришлось ступить на тропу выживания, где радость – редкая и дорогая гостья, где нужен адреналин, чтобы чувствовать и быть готовой бежать.

Теперь по собственной воле она вырезала из памяти большие куски жизни, как ампутировала, теряя, вместе с непереносимым и хорошее.  И также порой испытывала фантомные боли по утраченному счастью.

По своей преданности друзьям детства. У них были тысячи совместных дел, и каждый день, как целая жизнь. По воскрешающему запаху талой мартовской воды, первой капели и журчанию ручьёв. По слепящему весеннему солнцу. По дурманящим запахам незатейливых цветников в палисадниках…

По её осиротевшему огородному королевству. По летним утоптанным среди пшеницы тропкам к покатым, покрытым мягким ковром из осоки, слёзок, чабреца и клевера, берегам Рошанки…

По тёплым осенним вечерам на прибранном дворе, где у крыльца, на котором она сидит, отец соорудил костерок из мусора и щепок, а на двух кирпичах закипает закопчённый с одного боку чайник, и из соседних огородов тянет пряным дымком тлеющей ботвы…

По аромату бугорчатых и твёрдых с затемнённой воронкой антоновских яблок среди палой листвы после первого заморозка...

По катанию с ледяной горы на тяжёлых самодельных санях, в которые набивалось пять человек. По визгу и хохоту, когда сани неслись вниз. По вкусу снега и крови из треснувшей губы...

По непередаваемому чувству дома, какое она испытывала, вваливаясь во входную дверь в тяжёлой, набитой снегом одежде. С паром изо рта, с красными руками и щеками, с колтуном из волос на голове, с горящими глазами, – прямо к горячему боку печки...

По тем волшебным трём дням перед Новым годом, в один из которых со старшим братом они, увязая в глубоком снегу, ходили за ёлочкой.

Ёлка каждый год была чистым совершенством: пушистая и классически пропорциональная, наполняющая дом диким лесным запахом. Вдвоём её и украшали. И это был любовный перфоманс с природой и красотой.

Из игрушек магазинные только бусы. Конфеты в ярких фантиках. Орехи, мандарины в фольге, собранной Алей за год. Из ваты брат создавал снежный покров. Настоящие разноцветные свечи крепили к веткам пластилином.

Они долго горели, неровным светом отражаясь на стенах, на круглом железном боку печи, на разрумяненных лицах близких. Мягко освещали праздничный стол с нехитрыми закусками: холодцом, пельменями, соленьями, замороженными коричневыми яблоками, дожившими до декабря на чердаке. Приоткрывали летнюю тайну трёхлитровой банки компота из вишни, закатанного мамой в июле. Его сладко-терпкий густой нектар потрясал своим вкусом и душистым ароматом морозную ночь...

По целой, оставленной за забитой наглухо дверью жизни. По вере в бесконечное счастье. По, казалось, утраченному раю.

Её воспоминания переплетались, образуя устойчивый узор определённого мотива. Алиса качнула головой, как бы утвердившись в сформированном жизненным опытом убеждении.

Жизнь – не прошлое, настоящее или будущее. Не плохое или хорошее. Это только твой путь. Родился и пошёл. Красота мира и ценность пути измеряются соотношением добра и зла в тебе самом. Чтобы это понять, нужно пройти через испытание. И лучше не замирать на берегу, а нырнуть и вынырнуть. Как крещение принять.

– Но до такого поворота пришлось немало пройти...
 
Её душа проверила ровные ряды петель, одну ловко подтянула и продолжила работу.

                Глава 10

До воссоединения с мамой прошла целая жизнь.
 
Брат, взрослея, становился всё более грубым, жестоким и опасным. Чувствуя слабость матери, устраивал сцены. Обычно вечерами, когда она отдыхала на диване у телевизора. Метался по комнате, порол всякую чушь, требовал денег, угрожал.
Получив своё, отключал телевизор и, уходил, так хлопнув дверью, что с потолка сыпалась побелка.

Ни с того ни с сего мог взять и окатить Алю водой из ведра с головы до ног, а после, сгибаясь, хохотать до слёз. Однажды в ответ на оплеуху назвала его «гадом». Брат ударил кулаком по голове. И стал бить, как молотком забивают гвозди.

Она падала и поднималась, падала и поднималась. Пока не смогла уже подняться.
Придя в себя, ушла из дома, бродила, как безумная, по окрестным переулкам «мешка». Ужаснее всего было покорное возвращение.

И в тот раз домашние уже ничего не узнали. Лишь однажды, случайно увидев посягательство Лёшки на её честь, Юра повалил насильника на пол и отпинал ногами.
Но ничего не изменилось.

Поэтому девочка старалась избегать своего преследователя и принимать происходящее как должное. Она думала, что брат – подлец. Тогда мысль об извращении не могла прийти в голову. В стране «не было» безумцев, наркоманов, проституток, бедных и несчастных. Всё домашнее насилие «заметалось по углам».

Зато в какой-то момент почувствовала себя виноватой и грязной. Чувство доминировало, росло и поглощало свет…

Долго, очень долго, много дней, ночей и лет Алиса с переменным успехом боролась с изнуряющими приступами паники.

Искра от лихорадящего всепоглощающего беспокойства до животного неконтролируемого страха возникала по щелчку произвольной мысли. Единственно приемлемым для неё способом не встречаться со своей реальностью, своими заблуждениями и попытаться не свихнуться при этом – стало освоение какой-нибудь деятельности либо профессии.
 
Путь к себе Алиса выбрала непростой и неблизкий.

Закончив очередное учебное заведение или курсы повышения квалификации, вычерпывала все требования к профессии, создавала свои практические методики и разработки. Получала категории, сертификаты, положительные отклики – всё, что подтверждало её материальность.
С одержимостью убегала в лабиринты и ныряла в глубины официальной и нетрадиционной медицины, философии, литературы, позже – психологии и бизнеса.
Между делом занимала себя лоскутным шитьём, акварелями, закаливанием, здоровым питанием, иностранными языками и путешествиями.

– Главное – не думать о личном, занимать себя (работать можно и на полторы, и на две ставки плюс семья). И нужно бежать очень быстро, чтобы разорвать порочный круг! 

Так долго, пока приобретённые знания, трудный опыт, упорство и навыки не вернули ей утраченное самосознание и эмоциональный иммунитет, пока не запустили защитные механизмы и не открыли животворящие шлюзы обмена энергии с миром.

Не так давно на продвинутом онлайн-курсе разговорного английского кто-то из учащихся поинтересовался её профессией.

– Кажется, это можно назвать: человек, – она усмехнулась.

Такой путь Алисе пришлось пройти. Потому что наступило время, когда совмещать в себе чувство тревожности и тоски по утраченной самости с жизнью стало невозможно.

В те годы в страну ветер перемен занёс многое со стороны рухнувшего занавеса. Плохое и хорошее.

Её подхватила и спасла рука Фрица Пёрлза – «Гештальт-подход». После Микеланджело она обрела второго друга. Измученная, ухватилась за протянутую руку, чтобы выбраться из бездны, в которую заглядывала так долго.

Ей было уже около сорока, когда на одном из гештальт-тренингов коллега спросил: «А где же был твой отец?» Тогда впервые Алисе представился случай понять, что в её жизни было два отца.

Первый – герой войны, мастер «золотые руки» – принадлежал всем. Он только работал, работал и работал: на государство, на соседей, на их знакомых, на свою семью. Такому дочь никогда бы не рассказала о том, чего не было в целой стране – об интимном и о личном позоре.

И был другой, тянувший лямку мужик – раб системы и убеждений, – вымотанный и сломленный: с пьяными угрозами (и не только) повеситься. Вместе с приятным ранним воспоминанием качелей в её душе хранится одно ужасное. Она спряталась на чугунной педали ножной швейной машинки от вихря русского безумия – криков, хлопанья дверей, стука каблуков, грохота на чердаке и глухих рыданий.
 
Этот второй превращал будние вечера в тревожное ожидании пьяного кормильца с работы, перетекавшее в безвременный спектакль одного безумного актёра и покорного вздрагивающего зала – от ударов крышек по пустым кастрюлям и тяжёлого кулака по столу, от проклятий в адрес государственных говорящих голов в экране телевизора и уничижительных пророчеств в адрес семейных.

Такого отца, который мог выгнать всех из дома (один Новый год они встретили у шлагбаума дороги, разделяющей пригород и город – позади сгущалась холодная темень, а впереди был чуть слышен бой курантов). Такого, что мог устроить безобразную и одновременно комичную сцену погони за разбежавшимися по заснеженному огороду поросятами, – дочь стыдилась. 

Но любила всем сердцем и надеялась, что каким-то чудом, папа узнает и снимет с дочки непомерный груз «страшной тайны». Как-то всё объяснит, утешит и защитит. Надеялась до момента, когда тот, накачанный наркотиками, не прошёл мимо, как мимо пустого места… Отец умер от рака гортани. Никогда впредь Алиса не услышит: «дочка, подойди, дай я «поцалую тебя в лабок». 

Последний раз они виделись на железнодорожной платформе.

Вагон стоял высоко и видны были только голова и худые плечи провожающего.
Любящий, полинявшей голубизны смиренный взгляд, впалые щёки на тёмном от загара, изборождённом глубокими морщинами измождённом лице. Совершенно белые, поредевшие волосы оголили лоб. Вид мученика.

Она так и не узнала, был ли папа в курсе её беды.  Покачнулась в автобусе и ухватила за руку мужа, сообщившего печальную весть о том, что уже никогда отец и дочь не станут ближе.

Сохранила ощущение прикосновения губ к холодному восковому лбу и обескураживающий вид сорокалитровой зелёной выварки, непонятно как начищенной ею картошки для поминок. 

– Да святится имя твоё.

У открытой могилы, отупевшую от успокоительных Алису, держал за руку Юра. Старший брат ушёл вторым после отца. Но это случилось уже без неё. Родительская семья, как лоно утешения и поддержки, без хозяина потеряла для младшей дочери всякий смысл…

Дыхание перехватило. Пытаясь сдержаться, сжимая глаза от набегающих слёз, она съехала с дороги, и рыдания заглушили все звуки. Алиса что-то бормотала о том, как сожалеет, как любит и как скучает. Всю себя ощущая гуттаперчевым мячом, битым-перебитым, истерзанным в нешуточных играх жизни.

Горе потери накрыло её здесь, на 26 километре автострады Анкона-Фано, за тысячу километров от могилы отца.  И через двадцать семь лет после похорон она его оплакала.

Сквозь шум в ушах едва расслышала: «Signora, hai bisogno di aiuto? Forse l’acqua?» («Мадам, вам нужна помощь? Может, воды?»).  Она смотрела сквозь мокрую пелену на гладко выбритое лицо и внимательные глаза мужчины и на какой-то момент представила, что Бог услышал её молитвы. Поблагодарила, покачала головой, сообщила, что всё в порядке, и когда тот отошёл и встал, прислонившись к своему «спайдеру», вытерла мокрые глаза и высморкалась. Посмотрела в зеркало, заметила, что человек ещё не уехал, и к ней начала возвращаться жизнь.

Через минуту-другую махнула ему рукой и медленно вывела машину на трассу. Сердце ещё громко стучало, но скорбные путы ослабли.

Вскоре мысли о предстоящей встрече с Марко развеяли остатки печали.

Поначалу эти двое обменивались через мессенджер предпочтениями в музыке, взглядами на культуру, историю, делились впечатлениями от путешествий. Со временем его отношение стало не наигранным, а вполне заинтересованным и уважительным – настолько, насколько интернет мог бы перенести.

Зарубежный друг перестал демонстрировать нелепую обиду на не мгновенные ответы, игнорирование смайл-поцелуйчиков и называл её «моя северная красавица», шутливо намекая на русский темперамент.

Его мир Алиса представляла плоским (из-за нехватки информации), ручной работы блюдом на пиршественном столе Италии. Но в центре этого блюда благоухала роза из небольшого сада Марко. И «стол», сам по себе, мало что значил без блюда с розой.

Уважая чувства приятеля, она уделяла внимание точности перевода своих сообщений. Предпочитала общаться на итальянском. Кроме того, бесспорно: речь, – один из самых простых способов познания человека и его души. От такого удовольствия она бы ни за что не отказалась.

Таким образом, формальное сетевое общение переросло в человеческий интерес.
Он жил вблизи средневекового города Читта ди Кастелло, в небольшом фамильном доме. Выдал замуж дочь, дождался внучку и доживал век с престарелой матерью и тихой женой на дивиденды от упаковочного бизнеса. Раз в год выезжал на побережье в Фано сменить обстановку. Имел небольшой круг приятелей… Скучал на пенсии и был рад свежим впечатлениям. 

Итальянец, кровь которого на одну треть состояла из патриотизма, на одну – из вина и на одну – из любви к красоте, не растерял по дороге ни жизнелюбия, ни простодушия.

Она усмехнулась, вспомнив, что своё первое селфи друг сделал в туалетной комнате. За спиной бачок устаревшего унитаза с ручкой для спуска воды, а справа – стеллаж с бельём.

Мальчики седеют, полнеют или наоборот иссыхают, их лицо приобретает выражение неприступной маски, но они не стареют...

Алиса с радостью воспользовалась приглашением отдохнуть в его Италии, чтобы после завершить свою повесть в сердце божественной страны.

Здесь ей предстояло убедиться: величие времени и места – понятие отнюдь не эпохальное, оно латентно в каждом живущем и проявляется через служение.

Минут через двадцать показался знак: Фано – 2 км.
 
Городок без прелюдий открыл гостье своё средневековое тело, как только «лянча» преодолела древние романские стены.

Патину палаццо, соборов, скульптур и фонтанов. И своё молодое сердце благодаря Фортуне, в честь которой был назван.
 
Улыбнулся сотнями маркиз кафешек, неспешными парами, рука об руку бредущими без особой цели... Горячей тирадой, пущенной с балкона в след бешеному треску веспы и хохотом молодой парочки в ответ... Улыбнулся маленьким старым портом с заботливым маяком... Стайкой дорогущих яхт, задравших носы и занявших лучшие места у пирса. И маленькими на их фоне лодочками-жилками, соединяющими жизнь города и жизнь моря… Улыбнулся видимостью почтения последних к дорогим лоснящимся бортам и оснастке фешенебельных зазнаек... Улыбнулся каменной итальянкой в конце мола, ждущей возвращения своего рыбака. Солидарной в чувствах с той, что ждёт на холме над портом в северном Романове.

И Алиса смущённо улыбнулась в ответ.

Здесь они условились встретиться, и друг уже ждал в кафе у самой кромки воды.

А её душа вплела в рядок памятную отцовскую нить.


                Глава 11

От своей беды, будучи ещё ученицей Алиса спасалась, ныряя в портал, ведущий в школу. Здесь о ней забывала, чувствовала себя равной и нужной друзьям...

Но жизнь не играет с человеком в поддавки, у неё другие планы на живущих согласно гамбургскому счёту. Волей-неволей, они пройдут положенные уровни. А дальше уж, вольные хлеба – сами, насколько ума и смелости хватит…

В старших классах, в школьных коридорах, не касаясь широких коричневых досок пола, бесшумно скользила сиреневая романтика. Шаля, она проникала в сердце зазевавшегося школяра, и его рассеянное внимание и прерывистый вдох весело встречались однокашниками, как новое приключение или повод позубоскалить.
Никто бы из них не признался, что чувствовал, как над ним медленно, осеняя крыльями, пролетала, казалось, недосягаемая любовь.

Интересно было бы посмотреть на единственную ученицу из класса, согласившуюся выступить с коротким докладом по биологии о половых клетках животных и процессе оплодотворения. На то, как спокойно эта девочка рассказывала материал и бесстрастно наблюдала смущённые лица товарищей.

Её природное обаяние напополам с приобретённой дерзостью без всякого желания верховодить озадачивало и вызывало интерес. Большинство парней в классе были неравнодушны к Алисе Скеди. Дома кресла и сервант обживали плюшевые котики, мишки, пластиковые зверушки и подписанные открытки. Девчонки устраивали сцены ревности и бойкоты.

Кто же мог подумать, что у одноклассницы может быть роковая тайна, что она не просто живая девочка, а новая сущность со сместившимся жизненным центром?! Освободившееся место прочно заняла капсула с негерметично притёртой крышкой, полная ядовитого порошка, отравляющего её и всё вокруг.

Сама она также была в неведенье. Просто однажды, вернувшись с похорон привлекательности физических отношений между мужчиной и женщиной, принесла в дом урну с надписью «табу» и камешек в ботинке.

Теперь всё, что происходило вокруг, Алиса видела слегка искажённым, словно через сбитый объектив. Такое не могло не отразиться на поведении и не оставалось незамеченным.

Но пришло время, и в её сердце несмело постучала и вошла любовь. Да так там и осталась – навеки и безнадёжно.

– Ты могла днями напролёт смотреть на игру солнечного света в длинных, загнутых до светлых бровей девчачьих ресницах одноклассника Саши.

По её губам пробежала улыбка.

И что бы ни говорили психологи и жизненный опыт, но, спустя почти полвека, при мысли о том парне всё внутри замирает в ожидании. Грустно, что ей не пришлось прожить свою первую любовь.

С такой же грустью рассматривала на странице в интернете фотографию Саши с внучкой на руках на какой-то ярмарке в Рошанске. С характерным прищуром и иронией во взгляде. Он не изменился, если считать, что главное в человеке – взгляд на мир.

В действительности она влюбилась в деревенского парня, немногословного и остроумного. Худощавого блондина, с носом «уточкой» и вьющимся чубом, всегда готового пошутить.

Саша внёс диссонанс в их школьный квартет, потому что в старших классах стал «ходить» (так говорили в «мешке») с Галей. Подруги были в курсе, что пара переступила порог дозволенности в отношениях юноши и девушки. В то время «такое» осуждалось и тщательно скрывалось. Поэтому до окончания школы они превратились в хранительниц романтической тайны.

Когда друг ушёл в армию, они переписывались. Такие коротенькие дружеские письма. Без подтекста. Но то, что эта переписка существовала, и было подтекстом.

– В каждом ответе могло оказаться чудо. Аля ждала.

Зелёный почтовый ящик у калитки раздулся от важности: никто впредь не удостоил его таким вниманием. По нескольку раз за день с замирающим сердцем девушка выбегала посмотреть, не окрасилась ли часть чёрных дырок в белый цвет.
Воображение ярко рисовало желаемое. 

И когда Саша вернулся, в ней зародилась надежда обрести крылья, а друг ступил на тропу измены. Они стали тайно встречаться. Гуляли вечерами, хрустя подмерзающим на лужах ледком, прячась за недосказанностью. Не понимая до конца и не выясняя намерения другого. Боясь разрушить взаимное притяжение. Тот ноябрь Алиса запомнила, как беззвёздное, бесплодное, холодное полотно ночи, наброшенное на два обрывающихся в напрасном стремлении сердца.

Потому что был момент, она точно знает, когда друг впервые её обнял, заглянул в глаза и спросил: «Что будем делать?». И Алиса отстранилась. Она нуждалась в опеке, а не во взрослых отношениях. Несведущий ровесник вряд ли бы это принял.

Девушка ждала чуда вплоть до их случайной встречи в битком набитом городском автобусе. Тогда парень накрыл на поручне её руку своей, заполнил собой всё пространство (сердце покатилось к чертям) и сказал, что женится на Гале… 
«Надежда, как лазурь, была светла. Надежда в чёрном небе умерла»
 
– С надеждой всегда так.

Их чувство было взаимным, но, непроверенное на глубину, сотканное из грёз и фантазий, витало над земными фантомами: её мнимой бедою и его незрелой связью с подругой.
 
– Что ж!  Хотя бы пошлостью себя не замарали – мелькнула трусливая неутешительная мысль.

Она предполагала, что выпускные школьные фотографии и фотографии последней встречи одноклассников Саша выложил и для неё тоже. Всё ещё чувствовала его присутствие в своей жизни.

Был момент, когда готова была сорваться в Рошанск и встретиться с незавершёнными отношениями, но, в конечном итоге, даже поблагодарить за фотографии не решилась, дабы не впускать в жизнь сумятицу.

– Остатки порошка – женщина усмехнулась.

Со свойственным юности стремлением к саморазрушению, а в её случае, девчонка вдобавок играла в самообман. Когда изображала радость на свадьбе любимого, а чувствовала себя бездарной статисткой на заднем плане и в душе оплакивала шанс на спасение.
 
Тут, как водится, пришла беда – открывай ворота. На горизонте возникла фигура-грабли человека, который в скором времени преподал ей жизненный урок для идеалистов. 

И тоже одноклассник. Влюблённый в Алю с момента, как она переступила школьный порог. Её тогдашние независимость и простодушие только подогревали чувство дерзкого поклонника. 

Много лет прошло, прежде чем она поняла, уже окончательно избавившись от иллюзии зависимости от насильников любых мастей, иллюзии возможности помочь им, будучи жертвой, что она значила в беспросветной жизни Пашки с отцом-садистом. Как вожделел он спасения, покорения и подавления одновременно. 

Был её тенью… Ревновал к друзьям... Вырезал оскорбления на откидной доске школьной парты, чтобы привлечь внимание… Каждый забитый в баскетбольную корзину мяч сопровождал бешеным ищущим взглядом.

Парня сформировали страшные картины ежедневного надругательства над собственной матерью его отцом – жилистым кузнецом депо. Подлец на глазах у сыновей жестоко избивал жену, ставил на колени, заставлял собирать рассыпанный по полу горох, вылизывать пол… При том содержать дом, двор, выгребную яму и детей в идеальной чистоте.

К моменту их с Ольгой Павловной знакомства женщина носила парик и выглядела старухой с испещрённой морщинами желтушной кожей.

Для соседей дом Павлика был образцом хозяйственности и чистоты. И скромно они считали себя лучшими. С заколоченной наглухо корабельными гвоздями душой и вывихнутыми мозгами.

Водился её воздыхатель с местной шпаной. Одноклассники избегали встреч с этой компанией.

С маниакальным упорством он преследовал Алису. Порой выходил из себя и кричал на всю улицу, что любит, а в другой раз – пинал. На середине урока мог громко заржать над какой-нибудь шуткой соседа, а потом резко покраснеть лицом.

Она боялась своего поклонника и была озадачена его поведением. В точности как с братом. Как-то взбунтовалась и отказалась идти в школу. Юра на линейке перед всеми пригрозил наказать преследователя. Это тоже не помогло.
 
И однажды наступил жуткий перелом в отношениях охотника и жертвы. Так вода в реке подтачивает берег. Захватывает своим постоянным течением все большие куски грунта, пока под собственной тяжестью тот не обвалится. 

– В конце девятого класса Алису заинтересовал этот парень.

В тот раз они с дружком Юраном курили за хозяйственным сараем и опоздали на урок.
Дверь в класс резко распахнулась. В тёмный дверной проём, как гемма, впечатался стройный блондин с атлетическими плечами, затянутыми в зелёную с чёрным горлом водолазку. Светлые, близко посаженные глаза (в наследство от мамы), идеальный прямой нос, чёткие пухлые губы. Разгорячённые от бега щеки. В углах губ и в глубине глаз потаённый безумный смех.

Такая живая картинка, что можно было уловить поплывший от распахнувшейся двери воздух.

Вскоре она узнала, как этот хлопотливый, шарящий взгляд превращался во взгляд сытого удава. А тогда у входной двери увидела юношу одновременно привлекательного и отталкивающего вида…

Не зная города, вручив судьбу парковки навигатору, Алиса, покружив по улицам, остановила, наконец, машину в ряду таких же рабочих лошадок. Посмотрела в зеркало заднего вида: не заметно ли следов разрушений на лице из-за слёз. Прошлась пуховкой по лбу и подбородку, мазнула бальзамом по губам, надела шляпу, тёмные очки, перечеркнула свой силуэт по диагонали ремнём сумки и вышла на тротуар маленькой круглой площади.

Сразу взмокли волосы возле ушей и на затылке. В узком промежутке между домами за дрожащим маревом виднелось море. Туда, вниз по улочке она и направилась. Шла не спеша, любуясь отполированными временем и подошвами камнями мостовой, игрой теней и света на гигантских ступенях стен. Протянув руку, можно было поучаствовать в этой игре. Запрокинув голову, любовалась ярко-синим лоскутом неба над узкой и горячей траншеей улочки…

Эта поездка вполне в её характере. Сделать что-то, что прежде никогда не делала.
В молодости она поддавалась импульсу и подвергала себя опасности, а с возрастом, в соответствии с сформированным мировоззрением, стремилась увидеть, испытать и узнать как можно больше ранее неизведанного.

Алиса собиралась сообщить Марко при встрече, что приехала в Италию на несколько недель, что собирается дописать книгу и познакомиться с Умбрией.

Если он захочет, то может показать ей местные достопримечательности. И, конечно, ей нужен совет по аренде домика у моря. Опять же, если итальянский друг пожелает помочь.

Марко в эти планы посвящён не был. Интересно, примет ли он участие в авантюре? До сих пор ему нравилась очаровательная кажущаяся спонтанность северной подруги … ха-ха…

Впрочем, она выполнит задуманное в любом случае.

Душа Алисы смотрела на ряд из красно-чёрных сердечек на нейтральном поле.


                Глава 12

В то время как Аля блуждала в лабиринте новых чувств, дома события развивались не по лучшему сценарию.

Её спаситель, старший брат ушёл в армию и там попал в историю. Один из новобранцев умер в загазованной палатке на учениях. Брата как старшего по званию обвинили в халатности и присудили четыре года поселения. Он работал на стройках Даугавпилса, где однажды, сильно простудившись, едва не умер от плеврита. Но ещё до пятидесяти четырёх лет искупал свою вину по русскому обычаю, глуша водкой.  А Лиза его спасала как могла. 

После смерти отца у мамы случился первый инсульт, её нашла невестка дома на полу. По окончании реабилитации мать уехала жить к старшей дочери в Волховск, оставив дом и хозяйство семье Юры. Остальные дети не претендовали на свои доли. Наверное, и завещания-то никакого не было.

В узкой и пустой родительской половине жил изгнанный Юрий. Здесь он, как отец до того, топил печь, нагревал котёл, обогревавший весь дом с комнатами, где жили жена и двое сыновей. Здесь спал на голом топчане.

Лиза нашла его совсем уже опустившимся. Собрав волю в кулак, убедила поехать в Минск на кодирование. Эта поездка оказалась удачной. Братишка пошёл на поправку. Сколотив небольшую бригаду, успешно и прибыльно заключал контракты на строительные работы в богатом Подмосковье. Человека с золотыми руками всегда ценят. Он вернулся в свою семью и приступил к обустройству дома.

Перенёс два инфаркта, а третий – нет.
 
Завершающие аккорды его жизни пропели новые блестящие трубы, дверные коробки, оконные рамы, приготовленные для ремонта и выставленные на параде вдоль палисадника у дома. И окропили горькие слёзы безутешной Зинаиды:

– Боже! Только всё стало налаживаться!

Юре удалось победить своих драконов. Об этом брате она думала с любовью и знала, что в конце концов он обрёл равновесие. На похоронах не была. Как, впрочем, и на всех последующих похоронах членов своей семьи.

Её опустошённая душа строила мир на голом месте – понятно, какой это был мир. По большей части Алиса бежала и избегала. Она так и помнит себя годы и годы вечно спешащей, летящей мимо-мимо – мимо чувств и потрясений. И тем не менее, в течение ряда лет после смерти брата, в дали от родительского дома покупала крохотные по пять миллилитров флакончики «Дзинтарс», «Ave Sol» и «Старая Рига».

– Светлая память.

Когда старший брат Алисы отбывал срок в Прибалтике, младшему во дворе родительского дома из шлака отлили избушку в одну комнату, обустроили и отселили туда Лёшку. Синими летними вечерами то и дело вслед очередной разбитной бабёнке хлопала входная калитка.

Чтобы остепенить «сЫночку», мама на работе нашла ему невесту. Весёлую девушку Люсю с «мяльни».

За подкрашенные хной вьющиеся волосы Лёха называл будущую жену «рыжей». Небольшие ярко-зелёные глаза весёлая ткачиха подводила толстыми чёрными стрелками по моде. Медные пёрышки бровей над ними и нежная белая кожа с редкими крупными веснушками на носу и щеках выглядели очень мило. Лицо формой напоминало дыню – на нём легко уживались тонкий хрящеватый нос и миниатюрный рот с налезающими друг на друга передними зубками.

С высоким начёсом, юбками-карандашами, невероятно маленькими ручками и ступнями на высокой шпильке Люся выглядела аппетитно, как свежая ароматная булочка с изюмом.

Её сразу полюбили все, кроме мужа. Ссоры и драки быстро развалили брак. Как и зачем строить нормальные отношения, брат не знал. А осенью ушёл в армию.
 
Тогда в жизни Алисы наступила светлая полоса шириной в два года. Возможности на ней отлично просматривались ещё и потому, что их было мало, как и положено всему хорошему на тщательно охраняемой территории советского бытия.

Лишь в книгах Аля могла найти то, что вызывало благоговейный трепет и желание иметь. То, что выходило за рамки бедного и тщеславного уклада семьи, где, как на компостной куче сочные сорняки, пышно цвели упрямство, предубеждение, гордыня напополам с рабской покорностью.

Девушка верила, что невозможное возможно, если чуть-чуть наделить людей сказочной силой (тогда верила, что все изменения приходят извне), и у неё было для этой цели три почти настоящие феи для Золушки.

Подруги, знавшие о её страстной мечте уехать, в семнадцать благословили на широкий жизненный путь пожеланием, написанным каллиграфическим почерком Лариски.  Вложив всю волшебную силу в напутствие сами остались на месте и скоро потеряли дар превращать обыденность в возможность. Место быстро заросло полынью обид, упрёков и равнодушия.

Любимая «классная», учительница русского языка и литературы. Образец женственности, интеллигентности и дружбы. Эта птичка точно залетела из другого мира. Она рискнула своим положением и лёгким движением руки превратила «уд» по геометрии («крыс») в аттестате Алисы в «четвёрку» (лошадей) – шанс на светлое будущее.

– Тоже не совсем фея, если таким «макаром» решила устроить счастье четырёх своих любимиц. Надо полагать, классная учитывала типичные обстоятельства и сделала всё, что смогла, – улыбается Алиса.

И, конечно, старшая сестра. Гордость семьи. Лиза училась в медицинском институте в Смоленске и получала повышенную стипендию в размере двадцати восьми рублей в месяц.

Алиса помнит её в кожаных коричневых туфлях на толстых высоких каблуках, синем пальто джерси и в собственноручно вязанном голубом берете.

Обесцвеченные перекисью волосы завивала на бигуди, подхватывала широкой шёлковой лентой и красила чёрные стрелки.  Как известные актрисы кино из коллекционного набора. У неё были туго накрахмаленные белоснежные шапочки, халаты и тонкая талия, затянутая пояском.

С виду – настоящая волшебница. Стойко перенесла семь лет полуголодной студенческой жизни. В буквальном смысле едва не лишилась рассудка из-за напряжённой учёбы и откуда ни возьмись свалившейся на неё безответной любви.
Выстояла на уровне «надстройки». Замуж не выходила, а нацелилась на карьеру и последовательно переходила в кабинеты повыше. Когда же добралась до главной должности, годы отсоветовали хлопотать на старости лет.

В последнее время сестру устраивало несколько часов практики, председательство в ВКК, неплохая пенсия, уютная квартира в центре Волховска и дешёвенький «Логан».
 
Сохранив превосходную ясность ума при оценке внешнего мира, лишалась его в одночасье, когда дело касалось взаимоотношений с гражданским мужем и дочерью...
 
Нет! Не ходят феи земными путаными тропами…
 
И как это могла знать вчерашняя школьница, если, приоткрыв дверь в новый мир, положилась только на книги? На удивление, такой выбор оказался верным.
 
– Никто никому не может помочь, не уронив и не разрушив чего-то на своём пути. Ни у кого из живущих нет возможности повторить путь другого. Каждый находит свой собственный.

Вопрос образования младшей дочери дома не обсуждали: «У нас нет денег на всех». Она могла рассчитывать лишь на училище в пределах города. Да и кому бы в те времена пришло в голову возмущаться? В лексиконе советского гражданина отсутствовало словосочетание «права детей». Хвалить и подбадривать их также было не принято.

Девушка искренне удивилась, что легко и хорошо сдала выпускные экзамены, а после на раз-два – вступительные в медицинское училище. Только волновалась чересчур – словно кастинг проходила на актёрскую роль. Как раз в это время к ней привязалась настырная подруга – тревога. Стала дамокловым мечом мнимого несоответствия социальным стандартам. Отравляла жизнь во всё более далёких путешествиях за доказательствами обратного.

До тех пор, пока Алиса не приняла свои день и ночь.

Реальным подтверждением того, что мир, о котором она грезит, существует, стали достижения в профессии. Ей первой на курсе разрешили участвовать в «живых» родах и накладывать швы на разрывы, и первой из потока, незамужней, дали свободное распределение по окончании училища. Тогда выпускников привязывали справкой к определённой географической точке для отработки двух либо трёх лет.

Домашние на это никак не отреагировали. Чувство личностной значимости, сознание творческой силы, потенция предпринимать и действовать в личных интересах – таких понятий не существовало. И человека с таким внутренним багажом тоже не существовало.

Каждый сверчок знал, что его шесток – получить профессию, выйти замуж, рожать детей (тут уж без ограничений) и трудиться ради светлого будущего. Свой авторитет позволялось демонстрировать лишь на уровне дворовых законов справедливости.
Не благословясь в семье в отношении личной состоятельности, Алиса оставалась неуверенной в себе.

Но страстно мечтала «заплыть за буйки». По представлению нашей мечтательницы все небожители обитали в ВУЗах.  Эта мысль засела в мозгу, как заноза в пятке…

Сейчас, рассматривая негладкое полотно своей жизни, ей видно, как даже самые ничтожные шаги вперёд сдвигали тяжёлые, затхлые, инертные пласты привычных представлений, помогали сняться с мели. Впускали живительный сок плёса, в котором умирали её драконы и открывали путь к берегу целостности.
 
За это она благодарна своему роду и считает, что всю благоприобретённую суетность семьи, в которой росла, перекрыло главное родовое качество: у них трудиться, думать и рисковать всегда считалось добродетелью.
 
Душа, посмотрев на свою работу с изнанки, утвердительно кивнула.

                Глава 13

В училище Алю встретили новые друзья. Некоторые отличались большей зрелостью, несмотря на юный возраст.

Целых два года настоящего студенчества, получения гуманной профессии и взросления!

К концу курса готовой назвать себя самостоятельной жизнь преподнесла задачу на испытание чувств.

Для студентов медицинского и спортивного училищ, учащихся средних и старших классов школ был организован спортивно-трудовой лагерь для уборки урожая и работы на зернотоку в городке Саки на Чёрном море. На июль и август.

Два месяца полноценной счастливой жизни перевернули девчонку вверх ногами и вытряхнули кучу хлама из ложных представлений, запретов, долженствований и чужого мнения. Мало повлияли на поведение вначале, но изменили угол зрения и мировосприятие. Испытанные чувства определили дальнейшую судьбу. Она впервые ступила на путь к себе. 

Первым Алиса увидела море. Было раннее утро. Автобус, которым добирались из Симферополя, остановился, все вышли и вдохнули свежий морской воздух. 
Каждая молекула худенького тела наполнилась пьянящим восторгом.
 
– Между морем и тобой не было ничего, кроме узкой полосы влажного песка. Ни строений, ни неровностей ландшафта, ни единой лодочки на горизонте – ничего не было между вами, кроме обрушившейся на тебя любви. Мир, его звуки, его притязания отступили. Босая ты подошла к самой кромке, к самой границе слияния и села на песок. Ноги не держали. Перед тобой расплавленным золотом с сапфировыми бликами в каждой вмятине дышал сытый зверь, нежно лаская прозрачными струями ступни.

Призывы возвращаться вернули в реальность. Море обещало блаженство и сдержало его, но к этой встрече ещё предстояло подготовиться.

Тогда отдых на Черноморском побережье в санатории считался престижным и означал, что ты точно состоятельный или важный человек. 

Сказкой из сборника Шахерезады представлялась поездка папы из Сибири в Ялту. Всей семьёй они рассматривали групповые фотографии на фоне Воронцовского дворца и Ласточкиного гнезда. Гладили шершавую зелёную бутылку, имитирующую кипарис, и хранили её в серванте. Прикладывали к уху большую раковину, слушали море и представляли бархатные ароматные ночи.

И теперь она была там же. Ласкала лохматый бок Медведь-горы. Взбиралась по ступенькам на обзорную площадку романтического замка барона Штейнгеля и смотрела оттуда, как самые отважные ныряют с высоких уступов.

Такой восторг, чувство значимости в жизни отряда (она в числе самых старших и может помогать младшим), здоровая еда, режим и труд, – всё привело в гармонию её состояние. 

– И в такое время рождается любовь.

Его звали Альберт. Директор лагеря, двадцати восьми лет. Для неё почти старик.
До сих пор при воспоминании её душа ликует, как тогда в юности. Высокий, под два метра ростом, с поджарым, стройным спортивным телом (голливудские звёзды могут отдыхать), идеальной кожей, с головой красивой лепки, выбритым с ямкой подбородком, темными волнистыми волосами. И куда от них денешься: зелёными очами.

– Она вытащила джек-пот! Боже, храни нас!

Алиса завидует человеку, кто мог наблюдать её в то время. Кажется, эта юная девочка могла делать всё на свете: петь без устали по дороге на работу и обратно, танцевать, играть в волейбол. Собирать рекордное число ящиков с вишней, абрикосами и помидорами. Сравнивать с бетонным полом террикон из пшеницы. Ухаживать за обгоревшими и отравившимися неудачниками... Переплыть само Чёрное море.

Старик лет семидесяти, что следил за работами на току, сухой и тёмный от солнца, как чернослив, с пронзительно-синими искрами глаз, однажды с присущей возрасту прямотой признался, что женился бы на ней, будь помоложе лет на десять.

Девчонка была беззаботна и подвижна, как ртуть. Как-то, заигравшись, раздавила в кулаке Альберта вишни и, ловко извернувшись, намазала его щёки соком. Сок обрызгал рубашку. Был момент, когда тот готов был поступить как официальное лицо, ведь страдала его репутация, но момент мужчина упустил. Перед ней тогда невозможно было устоять.

Иногда Алиса рассматривает сохранившийся любительский снимок: Алик сидит на корточках, на скатерти вместо полотенец, чтобы было удобно всей семье. Со своими близкими, женой и маленьким сыном, и смотрит на неё, (она с девчонками как раз напротив) прислонивши к лицу полотенце, чтобы не было заметно другим.

Он не допустил ни единого поступка, который бы дискредитировал его как человека и руководителя. Но влюбился.

Однажды взял её вместе с ребятами воровать для лагеря вишню со склада. Необходимости в том не было – ведь они ели фрукты тоннами, когда собирали. Чувство вернуло ему юность и толкало на мальчишество.  Это было совершенно невинно и безопасно (хранилище-то не запиралось), но никто не знал. 

Кровь будоражили ночь, длинные тени на стене и ощущение риска.
 
Был момент, когда молодой человек готов был сдаться. Тогда ему удалось организовать ночную поездку на море.

Каждый день после работы лагерь вывозили на «Пазике» купаться. Дети и взрослые прыгали в высоких волнах прилива, как сумасшедшие. Но это были обычные дни и дела.
 
А тут!

Впервые за всю бедную на яркие события и чувства жизнь девушка испытала мощные целительные эмоции в момент, когда отдалась морю.

Алису накрыла волна воспоминания.

Она тогда быстро отплыла от остальной группы.

Под ней проваливалась и поднималась на дыбки пляшущая бездна. Маслянистая на вид и тёплая на ощупь сверху. Непроницаемая и холодная, как ничто, в глубинах.

На границе неба и воды слышны были только всплески от гребков и дыхание. Зверь внизу ждал, затаившись. Тело сегментировалось, плавилось и растворялось в нём.
Над ней – оживший, распахнувшийся, невероятно глубокий небосвод. Усыпанный удивительно близкими и непостижимо далёкими мириадами мерцающих миров. Со следами путешествующих из одних гостей в другие метеоритов. Уследить, куда те заходили и откуда вышли, не было никакой возможности.

Изумлённый взор и всё естество девушки потрясла картина вселенской любви. Связавшей воедино всё в мире. Её земная, казалось, безмерная любовь наполнилась космосом и пролилась в него.

Ни единой мысли, только причастие! Ещё мгновение – и, охваченная доверием, она бы осталась…

Но рядом вынырнул паренёк и, коснувшись руки, спокойно сказал: «Возвращайся, Альберт звал».

Очарованная Алиса не помнила, как вернулась.

Запомнила, как теперь уже вдвоём, окончательно влюблённые, они стояли на открытой и пустой концертной площадке. Одни во вселенной. Перед звёздным алтарём. Он в плавках и босой, Алиса – в его рубашке до колен и огромных тёплых сандалиях.

Их души парили, затаив дыхание.

Чтобы согреться от ночной прохлады, она приникла к телу Альберта, заполняя собой всю его твёрдость и податливость. За её спиной мужчина отжал мокрые волосы. Холодная вода громко разбивалась о бетонный пол и брызгала на ноги.

Встав на цыпочки, потянулась к его губам. Почувствовала нежное ответное прикосновение и бережный поцелуй.

Закрыв глаза, эти двое стояли целую вечность… В месте под названием рай ...

Только, вот ведь в чём дело! Там нельзя долго оставаться в бездействии. Поэтому портал закрылся.

Размышления и сомнения для любви – всё равно, что бандиты с большой дороги. Грабят и убивают, не раздумывая.

И пусть только-только начавшиеся отношения как-то продолжали развиваться – это уже были земные кривые дорожки. Бог там не ходит.

Потому в другой вечер в чьей-то большой палатке, играя в карты, смеясь и болтая, Алиса обожглась о ладонь Альберта у себя на спине.

На память остались несколько фотокарточек, сделанных Аликом. На них, на огромном валуне стоит она. Выгоревшие на солнце волосы собраны в пучок. Слегка сутулый силуэт напоминает лёгкий набросок карандашом. 

– Потерявший любовь к себе хрупкий образ. Призрак девочки на камне.

Потому в плацкартном вагоне ночью по дороге домой они будут лежать рядом на нижней полке как братья по несчастью… и куда тогда исчез весь народ из вагона? и пить запасённое в подарок родным массандровское бесподобное вино. А между ними – космос со следами метеоритов.

Между ними не произошло физической близости, но и не было в мире близости больше той, что она испытала.
А
лиса поняла это позже.

– Спасибо, Алик, за встречу, навсегда.

Когда в Минске паровоз заправлялся, прогулялись по улицам. Красивый город с непереносимым запахом парфюмерного набора Мрiя, подаренного Альбертом на память.

Привычная жизненная рутина, немного поломавшись, простила «блудную дочь» и приняла в свои душные объятия. Девочка возвратилась на круги своя. 

У её любви было тривиальное начало, нелогичное продолжение и не оказалось конца.
Алик ушёл из семьи и уехал к отцу на Аральское море, откуда убористым почерком писал длинные обстоятельные и нежные письма. Сам факт этих посланий мог взорвать броню её привычной незначительности и второсортности, но цепляя за живое, как ни странно, вызывал протест, чувство досады и вины.

Она неловко, стараясь не шуршать и не дышать, разворачивала согнутые пополам и по полям два листа в клеточку, исписанные со всех сторон аккуратным почерком.
Безуспешно пыталась вникнуть в суть написанного. Всё казалось, что тайком читала чужое письмо. О том, как он смотрел из окна на их строящуюся квартиру и на верблюдов вдалеке. Её вовсе не рассмешил, как ожидалось, рисунок ручкой этих самых верблюдов, связанных одной плавной линией. 

С Арала Альберт приезжал дважды. Первый раз осенью.

Босая, в закатанных до колен трениках, Аля шла домой. Из-за поворота неожиданно показались удивлённый Лёшка и Алик. Высокий загорелый красавец, сошедший с глянцевой обложки «Эсквайра» в рубашке с короткими рукавами, открытым воротом и свободных светлых брюках.

Мужчина тепло, с неподдельным интересом смотрел на голенастую пичугу в узком проулке. Между высоких серых глухих заборов на усыпанной шлаком земле с пробивающейся кое-где на обочинах чахлой травой и упрямыми одуванчиками.

После, держась за руки, они бродили её потаёнными тропками. Прямо посреди поля сидели в тесном тракторе «Беларусь», всё маленькое пространство которого заполнил неповторимый запах гостя, победивший мёртвую хватку солярки и пыли.

Он что-то говорил, держа Алису за руку, так и не сумев поймать её взгляд…

Изо всех сил девчонка пыталась сдержаться и смотрела на широкую спину, когда, поднимаясь по тропинке из «мешка» на косогор, он исчезал за рельефом. Чтобы немедля, сломя голову, полететь в первый знакомый двор в туалет по-маленькому. Вместе с резью в животе исчезли все чувства.

Дома мама сказала: «Какой интересный мужчина! Вот бы такого Лизе!»...

Бедному человеку нигде не рады. Сама природа его не жалует. Каждое лето отдавало свой урожай семье за тяжкий труд. Каждая зима трещала нешуточными морозами (сейчас никто и не поверит!) На искрящихся шубой из инея досках рынка в Смоленске отец выкладывал тощие полосы задубевшего сала. Иногда торговать с собой брал дочь. Люди присматривались, проходили мимо.
 
Они стояли долго, и мороз пробирал до костей. Папа прихлёбывал из бутылки для согрева. Заметив побелевшее лицо дочки, вёл в чайную, растирал негнущиеся руки, отпаивал горячим сладким чаем.
 
В последний раз Альберт приехал вот такой же лютой зимой. И наша бедолага не выдержала испытания. Своим раздутым великим секретом… Дешёвеньким белым в чёрную крапинку пальто, купленным в детском магазине… Вменённым ей предубеждением, что такие, как он, не для таких, как она…

Просто выставила уже родного человека из своей жизни. Проводила на вокзал, стесняясь посмотреть в лучистые, нежные глаза, и, глядя под ноги, сказала: «Я тебя не люблю»

– А ведь она была искренна! В убеждении, что «вход» для неё закрыт.

И всё же! Печальные слёзы заструились по щекам Алисы. Как жаль! Она тогда отвернулась от себя. Вырвала с корнями из сердца слабые ростки главного в человеческих отношениях: доверия. Это больно! 

Весной, накануне восьмого марта, к ним домой пришла Алла – беременная жена Алика (тяжёлая артиллерия!). Сидели напротив друг друга. Алла – в красных пятнах скрываемого стыда и гнева – на стуле и Алиса – в неизменных своих трениках, закатанных до колен. Поставив босые ступни на рулон ковра, который собралась выбивать, чувствовала неприглядность картины родительского дома и более ничего.
 
Гостья начала было что-то говорить, но дерзкая девчонка оборвала. Спокойно и вполне убедительно объяснила, что между ними с Альбертом ничего не было и не будет, что Алиса вернула ему все письма и открытки, и что не любит его.

Она уже смирилась с ощущением собственной ничтожности и так предала себя и саму жизнь.

Позже узнала, что до их встречи Алик страдал слабостью к зелёному змию, а после счастливо исцелился. Но больше ничего. Разве что школьная подруга – очевидица событий, но не посвящённая в детали, упрекнула зло при случае: «Ну, як? Па****авала?!»
 
Наша юная героиня с установкой: «Главное для девушки – выйти замуж, особенно такой (имелось в виду подпорченной)», сформированной в семье, не смогла сдать экзамен на аттестат зрелости. И поэтому жизнь ей предложила более суровый вариант – на несколько последующих лет будто вовсе покинула безумную.

Её душа, тем временем работала как ни в чём ни бывало. Ну, может чуть усерднее обычного.

                Глава 14

Незнакомый формат обучения: лекции, пары, узкий профиль, освоение взрослой профессии и новые знакомства – отодвинул на задний план школьных друзей с их жизнью.

Только с Лариской общались, благодаря близкому соседству. Та поступила в железнодорожное училище и одновременно активно изучала язык любви, вступая в экстремальные отношения то с женатыми преподами, то с сокурсниками, то с местными хулиганами.

С вопросами о нежелательной беременности обращалась к подруге. Но Аля, быстро освоив роль эскулапа, могла лишь предостеречь ветреницу о возможном вреде здоровью от абортов.

Чтобы распутать клубок из скандалов в семьях и избавиться от назойливых девиантных ухажёров, подруга распределилась и вскоре уехала подальше, на Байкал. Работать диспетчером на железнодорожном узле станции Ангасолка…

Училище и выбранная профессия настраивали Алису на серьёзный лад. Она легко вжилась в роль взрослого человека, а её время как будто сжалось. Так много нужно было узнать, усвоить и применить. Кроме прочего, появились новые подружки.
 
Она помнит почти всех сокурсниц, но двум отдавала должное. 

Сероглазая мадонна Оля Ахметшина плевать хотела на авторитеты. Может, иконописное лицо с омутами очей, высокими скулами и маленьким ртом, и довольно нелепая фигура с ногами, что твои ворота, толкали девушку на демонстративное поведение? Кто знает.

На замечание преподавателя надеть подлиннее юбку эта девица могла одним движением тела задрать предмет спора почти до трусиков. Но также быстро и чётко формулировала не только учебные ответы, но и взгляды на мир и на отношения. Была предельно искренней, ироничной и непривычно смелой…
 
– Если рассматривать жизнь как путь к себе, как ты неосознанно и выбрала, то на сцене разворачивающихся событий появляются и исчезают герои. Они – твои отражения. Их роли желательно понять и ассимилировать. По-другому встретиться с собой не удастся. 

Когда Алиса не узнавала себя в том или ином персонаже, то мизансцена менялась, а герои возвращались и вновь демонстрировали ответы на нешуточные вопросы.

К примеру, будь она тогда более внимательной к образу Ольги, то сумела бы разобраться с предубеждённостью о внешней красоте как преимуществе. В присутствии привлекательных человеческих образцов не терялась бы или напротив становилась наивной и расслабленной.

Потому что Оля являла миру обе стороны медали одновременно. При этом оставалась кем-то довольным собой, третьим.

Её честность в отношениях – урок, который следовало усвоить.

Не скоро наступил момент, когда наша героиня приняла себя всю. Без мышечных зажимов и учащённого до головокружения сердцебиения от встреч со значимыми людьми и просто незнакомцами. С собой – в зеркале ванной комнаты, где по обыкновению внутренний редактор сглаживал границы «я» до пятидесяти точек...
 
Ольга осталась в Рошанске, а её фото, как памятный медальон, хранится в альбоме. Как красная вешка, не позволяющая сбиться с пути.

С будущей женой старшего брата Юрия они познакомились тогда же.

Зинаида словно сошла со страниц повести Куприна о девушке из глухого Полесья.  Стройная, гибкая, рослая (с женихом почти вровень). С золотистой смуглой кожей и красивыми руками. Серо-синие с прищуром глаза и большой чёткий рот демонстрировали миру насмешливый ум и страсть. Вьющиеся нежным пушком надо лбом и на затылке волосы Зина носила зачёсанными назад в каре.  Позже отпустила и ловко заворачивала в пучок.

Она выросла в деревне, где, по обычаю, много трудились и мало пустословили. Во времена студенчества отличалась умением оставаться незаметной, но готовой ответить и показать свою осведомлённость. В зрелости замкнулась в гордыне. 

В начале первого курса поехали в колхоз на уборку урожая. Работа физическая, на поле. На вибрирующей ленте комбайна сортировали картошку, по луговым волнам расстилали лён.

Жили у хозяйки и готовили по очереди. Очень просто: с вечера заложить на дно чугунка парную телятину, следом картофель и сверху нарезанную кружками луковицу. Поставить на шесток у «щеки» русской печи, и до вечера всё стомится.

А затемно ходили за молоком на ферму.  Она припоминает, как это было.

Вставать нужно в четыре. В сумраке большой комнаты, прямо посреди сладкого предутреннего сна двух подруг ощупью найти носки, штаны и свитер. Сгрести всё в охапку и на цыпочках пройти за ситцевую ширму на хозяйкину половину. Надо тихо одеться. Одной рукой снять с вешалки куртку, а другой прихватить трёхлитровый алюминиевый бидон с крышкой, утопленной в широкой горловине. Плечом скинуть с петли длинный крючок и выскользнуть за тяжёлую дверь так, чтобы не дай Бог скрипнуть или ударить обо что бидоном. По набросанным во дворе доскам, оскальзываясь, пробежать мимо курятника, услышать бормотанье потревоженной птицы – «и вам доброе утро!» – и выйти за околицу.

О том, что утро, рассказывает порыв знобящего ветерка за шиворотом, отчего приходится втягивать голову в колючую овчину брезентухи. Под ногами с кудрявой травы осыпается утренняя изморозь. Воздух влажный, звуки и силуэты припудрены туманом. Но вскоре замечаешь первый огонёк, а за ним ещё несколько в облаке, уснувшем в ложбине. Раздаётся приглушённое одинокое мычание и твой нос морщится от запаха навоза.

Доярка накрывает бидон марлей, отмахивая мух, наливает густое молоко, вверх поднимается пар и животный дух…

Возвращаться веселее: под аккомпанемент стука щеколд, скрипа ворот, свиста хворостин, шлепков ладонью по крупу и мычания бурёнок. Глаза радуют скромные краски, обещая осеннее буйство с первыми лучами солнца. С ними и ты словно тоже рождаешься таким утром.

Вечера девчата проводили в прибранной комнате за тихими разговорами. И Зина, прислонившись к печи спиной, в простом ситцевом платье была точь-в-точь купринская Олеся.

Алиса представила себя тогдашнюю – мелкую, в большой и тяжёлой брезентовой куртке с отцова плеча. То, как играла роль свойской девчонки… Как стремилась успеть везде… Как развлекала народ. Однажды точным ударом наколов мышь на вилы, навсегда покорила нежные и пугливые души городских барышень.

Зина занимала место в партере и получала удовольствие. 

– Конечно, ты ей нравилась, иначе не бывать свадьбе с Юрой. Тем не менее, именно ты разрешила глупому случаю поставить точку в едва наметившихся дружеских отношениях и вовремя не встретилась со своим новым героем.
 
В тот день убирали картошку на поле. К дренажной канаве метра два шириной на тракторе подъехал молодой парень из местных, наверное, из любопытства. Вышел из кабины и крикнул: «Дзеўкі, хто хоча яблык?» Аля опрометью кинулась, не заметив покрытую травой воду, запнулась и плашмя упала.

Как содрогнулись от хохота окрестности, почти не слышала. Потому что окунулась в ледяную воду с головой и только после, барахтаясь, всплыла.  Папина куртка вначале не дала погрузиться глубже, а набрав воды, не давала выбраться. Казалась весом с тонну, когда девочка, спотыкаясь, брела по картофельному полю. И сохла на хозяйской печи несколько дней. 

Громче всех смеялась Зина. Сценарий ей был знаком.

– А ты впервые обратила внимание на то, что, помимо воли, часто «подставляешься», словно мало тебе было самосуда и ты находила подтверждения своей никчёмности вовне.  И на то, что испытываешь людей на толерантность, в особенности тех, кому симпатизируешь.

Аля с удовольствием играла роль клоуна, но не готова была получить признание в этой роли.

«Всё кажется – вот маску я сниму. И этот мир изменится со мной…», – хотелось бы верить. Но не в тот раз. Под маской, на толику она стала ещё более отчуждённой. 
Несколько последующих лет под одной крышей с семьёй Юры, и редкие встречи после отъезда ничего не изменили. Алиса не решилась жить с открытым забралом, как это делала Зина.

Сохранила в душе эфемерный образ девушки из Полесья в окружении даров осени: буйстве красок, родниковой ледяной воде и кристально чистом воздухе.
Её воображение рисовало былое.

Две подружки поднимаются на косогор. Резиновые сапоги шуршат опавшими листьями в зелёной траве. Они наклоняются, подбирают спелые яблоки, с хрустом и сочными брызгами откусывают от красно-зелёного бока.

Той же осенью подруга вышла замуж за брата. Свадьбу сыграли в деревне. Новоиспечённая золовка, отбивая чечётку на выбитом в траве пятачке, удивила местных бабулек смелостью и городским нарядом.

Семейный альбом хранит чёрно-белую любительскую карточку с фигурными краями. На ней похожий на киноактёра Рэдфорда Юрий в чёрном костюме, и рядом Зина-Олеся, в простом белом платье в пол.  В саду, под яблоней. Очень нежно. Через год у них родился сын. А Алиса вышла замуж.

Игра с собою в поддавки в тот раз завела её куда как в более дикие и опасные места, чем канава на краю картофельного поля... 

Она перешла грань между тенью и относительной прохладой улочки и ярким неучтивым светом открытого пространства. Улыбнувшись вдогонку воспоминаниям, спросила себя: «А сейчас ты ведаешь, что творишь?»

Солнце стояло в зените, очертания предметов потеряли чёткость, и всё выглядело зыбким.

Вот и ответ. 

Алиса ускорила шаг в направлении кафешки, у которой, единственной в этот час, дверь была распахнута. В чёрный квадрат проёма затягивал устрашающего вида кондиционер. И то, и другое обещало прохладу.  Навстречу вышел Марко. В тёмном блейзере, брюках и мокасинах. Она слегка опешила.

Не раздумывая, прикоснулся щекой к её щекам, одновременно слегка пожал руку, посмотрел прямо в глаза (мелькнула мысль, что возраст имеет право менять правила) и провёл в помещение.

У стола в фартуке, с салфеткой на согнутой руке, похожий на подавальщика в русском кабаке позапрошлого века, стоял маленький человек.  Выражение лица, однако, не позволяло усомниться в его экспертной значимости. Вылощенный вид – от маникюра на руках до носков туфель, отражающих солнце – стёр первую, ставшую вдруг нелепой ассоциацию. Так ладонь стирает надпись на запотевшем стекле.  Говорил по-русски, когда-то учился в Ленинграде.

Ей предложили воду вместо вина из-за жары и обычное в это время года меню. И только тогда Марко обратил на себя внимание. Он тихо сказал явно заготовленную фразу: «Я мечтал, и мечта сбылась». И надолго умолк.

Прозвучало сентиментально. Едва рождённый смех пискнул под волевым прессом. Наверное, друг исчерпал запас непривычных эмоций. Но она не почувствовала отстранённости.  Словно бы итальянец прислушивался к чему-то или будто дегустировал вино.

Кажется, ей придётся искать золотое сечение этой встречи.

– А что ты ожидала? – подумала, расслабляясь.

Он был большим и застёгнутым на все пуговицы. Женщина не чувствовала напряжения или волнения, или других некомфортных эмоций. Напротив, дистанция таяла.
 
– Ого!

И странным образом, в косом кубе света от проёма растворились мысли о возрасте и внешности. Удобстве для него, женатого и солидного человека, провести время с подругой по интернету из далёкой России… Появилось ощущение абсолютного присутствия и уверенности, что short-trip будет аутентичным.

– У меня, кажется, солнечный удар – ещё сопротивлялось ироничное сознание.
Но было чертовски приятно и занимательно.

От запахов разыгрался аппетит, и пока ели, Марко поделился планом её пребывания в его Италии. Учёл всё. Из коротких бесед на Фейсбуке создал этакую «карту мечты». Конечно, ограниченную сроками и географией. Но такое внимание впечатляло. Кто-то из-за правого плеча прошелестел: «Прими».

Новое итальянское приключение началось.

В душе мелькнуло расхожее среди людей присловье: «интересно девки пляшут» и она повернула полотно.

                Глава 15

Наша героиня малодушно искала путь наименьшего сопротивления, заблуждаясь, что так не встретит боли. Кто сильно любит, тот поймёт, простит, позаботится и не предаст, - думали «муха-цокотуха» и девочка из нашей повести. И чего уж там – подавляющее большинство женского населения планеты. К великому сожалению.

Образ опоздавшего на урок Пашки зацепился за один из поворотов сознания Али. По мере того, как девушка сдавала одну за другой крепости своего счастья, образ «паука» наливался силой и материализовывался.

Крючки-крючочки, по ним можно проследить путь человека к самому краю того места, откуда не возвращаются. Тогда она ещё не прочла: – «И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя».

Вот после школьного выпускного в предутренний, зябкий сумрак двора, когда пора или скрепя сердце идти на работу, или завалиться спать, он вызвал её из дома. Смотрел налитыми кровью глазами и клялся мокрым ртом в вечной любви.

Потом сделал ошеломляющий ход: уехал в Херсон к дяде и там поступил в мореходку.

Алиса тоже шагнула во взрослую жизнь. Правда, в сомнительной компании: под ручку с виной, в обнимку с жертвой и с энтузиазмом советского человека. 

Энергично постигала искусство родовспоможения, между делом влюбилась в женатого, расстроила его брак и рассталась с ним.

Безумие тащило её в непроходимую чащу.
 
Она любит лето, и тот злосчастный день оказался летним. Что-то нужно было в городе, и они с Пашкой столкнулись на перроне вокзала.
 
Вокзал в Рошанске для жителей «мешка» был вовсе не вокзалом, а порталом для перехода в разные миры.

В партизанскую историю города, о чём напоминал паровоз «Константин Заслонов» … В незнакомый, манящий и опасный мир – если кто-то уезжал за пределы по самым экстренным делам или в редкое путешествие… В мир связей или нехитрого дохода: там знакомились, договаривались, делились новостями, продавали фрукты, зелень, пирожки и ненужные вещи… Был мостом между родственниками, живущим в «мешке» и по другую сторону железки… Станцией на пути к городской инфраструктуре.

Одним словом – значимое место. 

Часто привокзальную площадь наводняли цыгане – говорящие голуби.  С пёстрым скарбом, юркими замурзанными детьми, гвалтом, изворотливостью и живучестью.
В
озле куста шиповника можно было наблюдать статичную позу цыганки за работой. С привязанным платком к груди ребёнком, вцепившуюся сухой коричневой рукой в звонких браслетах в рукав пиджака очередного олуха. Хриплым громким шёпотом с серьёзным выражением на лице она навешивала лапшу на уши этому обалдевшему от откровений обывателю.

И словно, невидимые руки, взмахнув, снимали с места в мгновение ока, как стаю воробьёв, эту ораву.  Наверное, их увозил поезд, но Алиса никогда не видела момента погрузки…

Туда ходили и просто прогуляться вечерком. А на витке перелома, когда страна сошла с рельсов, на площади торговали всем, что хоть как-то могло заинтересовать покупателя. Спившийся к тому времени, но не сдавшийся окончательно Пашка продавал сметану.

А в памятный погожий день, на перроне Рошанского монументального тёмно-серого вокзала на спицу печальных событий своей жизни наша юная героиня накинула новую петлю.

Она только вернулась из Крыма. Два месяца трудовой, вольной, здоровой, почти взрослой жизни и настоящее любовное переживание – сделало из живой девочки недосягаемую и манящую непостижимой тайной планету.

Загорелая, окрепшая, с выжженными на солнце волосами по пояс амазонка. В клеёнчатых, с рисунком под леопарда, венгерских босоножках, короткой юбке и фирменной, с приталенным рельефом и длинными языками воротника кофточке – по последней моде семидесятых.

Он смог что-то промычать и только. И Алиса поддалась искушению.

– Ну, кто ещё мог бы ей всё простить?! Только тот, кто от неё без ума.
– Эй, Гонкуры! Какова мера глупости?
– Легковерие человека-мотылька.

И через год с небольшим наступил вечер, когда её мир, по закону жанра, покатился в тартарары. В школе на встрече бывших выпускников «паук» впервые пригласил «муху» на танец.

Святая простота возле широкой, затянутой в морскую форменку груди уверенного в себе (такую уверенность юноше даёт реализованная физическая близость с женщиной) красавца, представляла себя Ассолью.

Из бесприютной реальности она убегала в романтические грёзы Грина и Джека Лондона. Совсем недавно познавшая магию и власть моря, была очарована придуманным героическим образом и возможностью уйти из семьи.

В Пашке ничего героического и тем более романтического не было. Зимой он приехал снова. Ей тогда сшили настоящее взрослое пальто с воротником и папахой из меха нутрии. Выглядел этот комплект достаточно колово – местное ателье шило по российским лекалам. Но юную красоту вряд ли что-то могло испортить. Деву полным ходом готовили замуж.

– Кажется или нет?  – Нет не кажется – Это точно!  Мозг девчонки был в отключке.

Алиса помнит, как тогда, почти вплотную она рассматривала на удивление бесстрастное лицо. Пар от их дыхания смешивался и оседал холодной изморозью на иглах ворса нутрии и чёрной мерлушке воротника…
 
Вдогонку уходящему лету они встретились уже накануне свадьбы.

Э-эх! Какой же это был бесконечный глупый вечер!

Запах цветника через раскрытые створки окна, тёплая волна воздуха, шелест листьев, игра теней на полу, душистые яблоки в глубокой вазе на столе – ничто не смогло смягчить пошлость момента. 

Нервничая, два дуралея съели все яблоки, что сказалось на системе газообразования. Хотелось смеяться, но смеяться было нельзя. Как только не повзрывались тогда! 

Зачем-то она забралась на табурет, а он целовал через одежду всюду, куда мог добраться. Следуя импульсу, убежали в сад, где молча долго наворачивали круги в росной траве, пока не промочили обувь и не замёрзли. И снова, теперь уже на деревянном диване веранды целовались.

Сидя на его крепко сжатых коленях, чувствуя выпирающую плоть, она безучастно наблюдала будто со стороны, как неистово целовала, раздавливала пухлые губы. 

Вспомнить бы в тот момент, как однажды, будучи малышкой, спускалась спиной с этого самого дивана и порезала свод стопы о прислонённый только что наточенный отцом топор.
 
«Дураков не пашут, не сеют, они сами родятся». Без иронии такое трудно переварить и вспоминать не хочется…

В Фано Марко принципиально не брал машину никогда и на встречу приехал на такси, так что от берега поднимались пешком. К тому времени жара немного спала. На променаде гуляли пары, и малыши гоняла голубей. Слышны были короткие реплики взрослых и весёлый смех в ответ. День клонился к закату. В воздухе разлилась благодать, и было естественно принять предложенную руку.

Совсем скоро солнце в золотом пеньюаре уйдёт на покой.

У машины передала ключи, сиденье, щёлкнув, легко откатилось. Скинув сандалии вытянула насколько могла ноги. Когда шёлковое облако шали укутало до подбородка, глаза сами смежились.

У друга была лёгкая одышка, от его большого тела шло тепло и приятный древесный запах парфюма. Звякнул ключ, машина, как кошка, заурчала и плавно тронулась с места.

Мимо проплывали дома, свет от окон, запахи кофе и выпечки. Разлитое в воздухе умиротворение нанизало, словно на столбик детской пирамидки, переполненные улицы, кафе и желатерии, взрывы смеха, гомон и треск скутеров… 

– Италия у Бога за пазухой, – подумала она, засыпая.

Очнулась от прикосновения. Марко попросил паспорт для регистрации.

Отель напоминал башню из слоновой кости, а может, она ещё не проснулась до конца. Но номер поразил размерами. Вся боковая стена задрапирована тяжёлым занавесом шоколадного цвета... Высокая и широкая с люминесцентной подсветкой днища кровать жила отдельной космической жизнью и обещала волшебные сны… Толстый кремовый ковёр, укутавший серые плитки пола, выражал гостеприимство.
 
Когда широкий медный кран наполнил круглую ванну с ароматной солью, в дверь постучали. Портье принёс сухое мондоро и клубнику.


                Глава 16

– Так обычно и бывает. Ты принимаешь решение, и события начинают мелькать, словно пейзаж за окнами ускоряющегося поезда. 

В сентябре на выходные Алиса уехала в Херсон к Пашке. На два дня оказалась среди чужих людей, на территории их взглядов, привычек и интересов.

Колоритные герои в дельте Днепра сыграли для Алисы перфоманс под названием «зеркало самопринятия».  Но она была слишком незрелой для классики жанра. Ещё очень долго русло её жизни будут прокладывать внешние события и чужое мнение.

Тогда она не воспользовалась столь богатым опытом, чтобы просеять его через сито самости и посадить семена зрелости. И так укрепить границы своей личности. Он остался лежать нетронутым в запасниках души до лучших времён.

Пашка из части отвёз невесту в городскую квартиру дяди. Этот лысоватый, невысокого роста мужчина с пузком отличался острым глазом моремана и властными манерами.

В первый день устроил пикник и смотрины на лимане. Ели бутерброды с колбасой, запивали пивом, загорали и купались.

Вечером так долго гуляли по городу, что, стерев пятки в кровь, она в какой-то момент не смогла и шагу сделать. Жениху пришлось последний квартал тащить Алю на руках. Тогда он и сказал, что дядя нашёл её некрасивой.

– Кожа да кости, не за что подержаться, разве что за волосы, – Пашка заржал, передавая слова родственника.

На следующий день рано утром они уехали на катере на дачу, где летом обреталась тётка Пашки Марина.

Катерок задрожал, всем своим существом осаживая ход, и ткнулся носом в мягкую покрышку деревянного пирса. Бросили трап слегка косо, с наклоном вниз. Её ноги в плетёнках вначале осторожно, а после легко порхнули по нему. И вот Алиса уже на отполированных дождями и солнцем сизых досках узенькой пристани. Вдохнула напоенный свежим и острым запахом реки, травами и цветами воздух и зажмурилась от лучей, просыпавшихся сквозь кисею листьев над головой.

Всё тело под лёгким поплином цветастого платья с короткой юбкой солнце клёш от проныры ветра покрылось мурашками.  Губы растянулись в улыбке и, словно золотая пылинка, среди мириад подобных, она поплыла, танцуя, в животворящем потоке сентябрьского утра.

Пашка, подобно прикормленному дворовому псу, будто невзначай, касался её руки.
В тот же день приехали два сокурсника из училища.

Тётка Марина оказалась весьма интересной женщиной средних лет. Курящей, с одесским говорком. Весёлой, остроумной и гостеприимной. Казалось, её мало волновали вопросы морали или каких-то рамок.

Отправила всех ловить раков.

У самой воды, лёжа и сидя на мостках, они объедались этими раками, сваренными с укропом.

Свесив голову, Алиса следила за тёмной текущей водой, левитирующими стрекозами, ловкими движениями жуков-плывунов, стремительным росчерком крыльев стрижей у самой поверхности. Любовалась отражением кучевых облаков и слушала плеск у свай.

Пашка ковырялся в ведре, выбирая оранжевого красавца покрупнее, чистил и скармливал ей. Запивали пивом. Парни откровенно и дружелюбно рассматривали гостью, заставляя приятеля злиться и прятать глаза.

Маленькая, заросшая некошеной высокой травой хозяйская дача, напоминала птичью клетку, стоявшую во дворе.

С обилием неприхотливых цветов, убежавших за пределы потерявшей форму клумбы. С железной печкой с проржавевшей круглой трубой у крыльца.

Подпёртая с одного бока досками, жестяными листами, тачкой на резиновых колёсах, проржавевшими тазами, кривой поленницей, двумя клетками с кроликами. А с другого – растянутая от окна до забора верёвкой с навешанными простынями и полотенцами…
С разнокалиберной мебелью и кучей ненужных вещей, которые периодически вывозились из городской квартиры…

Дверца у этой клетки распахнута настежь, поэтому птицам вольготно, сытно и они не переставали петь. Марина смотрела одобрительно. 

Вечером отправились гулять по мокрым и невероятно скользким после короткого обильного дождя перепутанным тропинкам вблизи берега. Над их головой великан растянул звёздный полог. Тропа едва угадывалась.

Пьяный Пашка, ревнуя, как всегда, где-то потерялся. Ребята тоже хорошо набрались
пива, оскальзывались, незло переругивались, шутили и смеялись. 
В какой-то момент она оказалась на руках одного из них. Эти руки легко перенесли через большую лужу. Поравнявшись с копной скошенной травы, смеясь, парень прошептал на ухо: «Давай, я положу тебя сюда». Алиса громко и строго запретила, и, довольные исходом дела, они вернулись.

Те парни не раз бывали в гостях у Пашки и знали окрестности. Может, она прошла проверку, кто знает? Им невеста друга понравилась. За отливающие серебром длинные волосы, серые глаза, тонкую фигуру и доверчивость называли её русалочкой. И всё тянулись погладить по волосам.

Тогда мир и впрямь выглядел населённым одним добром.

Вечером Марина накрыла на стол. Пашка казался отстранённым, молча ел сдобные пироги, запивая молоком. Остальные, весело поплескавшись во дворе под рукомойником, присоединились к ужину.

Непонятно, от чего: то ли от света керосиновой лампы, то ли от карих весёлых глаз загорелой женщины в чёрном ситцевом платье в цветочек, то ли от пухлых и тёплых пирогов, – комната налилась покоем и дрёмой. Спать гостью хозяйка неожиданно уложила в свою кровать под пёстрое лоскутное одеяло за ситцевой занавеской…

– Жаль, больше не пришлось встретиться с мудрой Мариной. 

На следующее утро, рискуя быть наказанными в части, парни примчались на вокзал. И каждый внёс свою лепту, деликатно подсаживая девушку на высокую ступеньку последнего, отстоящего далеко от платформы, вагона. Они махали вслед и улыбались, пока можно было видеть.

В октябре в Рошанске сыграли свадьбу.

Сегодня с нескольких страниц и паблика Алисы в социальных сетях на мир заинтересованно смотрит открытая для контакта привлекательная особа неопределённого возраста. Не всамделишная она, а какой себя чувствует. Буквальная материализация мыслеобраза. Алису это и смешит, и радует. Ракурс, макияж, фильтры мало что значат.
 
Количество «лайков»-резолюций под фото подтверждает обретённую способность творить…
   
Она вспоминает свою свадебную фотографию. Чёрно-белую, отретушированную тёмно-красным, синим и зелёным цветами. У молодой девушки начёс надо лбом не держит тяжести белокурых блестящих волос, одна прядь выбилась и падает на лоб. Изогнутые брови, лучистые глаза. В реальности они почти синие. Нежная кожа и пухлые губы. Выразительный отчаянный взгляд на фоне ни в чём не повинной прекрасной юности. 
На голове тонкий венок из белых цветочков, в руках розы в лиловых пятнах. И белое Зинино свадебное платье.

Это фото всегда вызывало у Алисы неприятные ассоциации, словно она не сидит, а лежит.

Левая часть картона размера А4 неровно отрезана.

Сколько бы ни старалась, а вспомнить день свадьбы так и не удалось. Только какие-то звуки фоном: обрывки речи, хлопанье, шарканье ног… Поездка в ЗАГС в тесной машине... Красное лицо Пашки… Всё.

Вечером во дворе устроили танцы. Пришли подруги без Саши. Жена передала, что он заперся в туалете и слова не сказал, пока не ушла.
 
Казалось, девичья душа сжалась от холода и сверху с ужасом наблюдала всё это безумие и возню пьяного супруга в Лёшкином домике (там им постелили).

Вынимание тела из венка, шпилек, платья, колготок, сопровождаемое пыхтеньем и сдавленным писклявым нервным смехом… Свою безучастность, перешедшую в молчаливое сопротивление до обморока…

Лиза дала капли, утешая, погладила по голове, за ней глухо хлопнула, оббитая войлоком дверь.   

Поскольку акт любви отсутствовал в пьесе, его заменили на совокупление. Пьяный Паша кое-как удовлетворил себя и отвалился, уснув. А молодая жена долго расчёсывала спутанные волосы, вырывала с корнем, не чувствуя боли. Свернувшись калачом на краю кровати, лежала до утра не сомкнув глаз.

Мама пришла очень рано. Вытащила простынь из-под непротрезвевшего мужа, чтобы продемонстрировать родственницам, старым и новым. Много позже рассказала, как все были удовлетворены осмотром.
 
Все, кроме новобрачного. Ему не нужны были материальные доказательства. Про нелюбовь он знал намного больше других.
 
Им собрали огромный чемодан, в котором было очень мало вещей, но много еды со свадебного стола. В тот же день посадили в вагон до Москвы и отправили на восточный край страны. Откуда паромом нужно было добраться до города Корсакова на острове Сахалин. Туда приписали Пашку.

И началось их романтическое путешествие. Шесть дней. На верхних полках душного плацкартного вагона. Напротив друг у друга.

Через два дня продукты испортились, их пришлось выкинуть. Остались сладости, маринады и хлеб. В поезде продавали можайское молоко в литровых бутылках, а на полустанках – картошку и пирожки.

Новоявленный муж маялся от безделья. Пытался моститься к ней на полке.
Вызверился, увидев с чужим малышом на руках. Уходил надолго в другие вагоны играть в карты...

Однажды среди ночи она проснулась. Вагон покачивало. На нижней полке в тёплом кругу материнского тела под мерный перестук колёс посапывал ребёнок. В тусклом свете ночника изо рта супруга тянулась серебристая, длинная, почти до нижней полки, тягучая слюна. Не раздумывая, смахнула её на пол.
 
– Какой стыд! Что бы люди подумали?! – маска замужней женщины, которую она надела была не новая, уже разношенная мамой.

Воспоминание вызвало приступ тошноты.

Алисе снился летний дождь. Короткий и обильный. Она спряталась в беседке. Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Под порывом ветра с ветки на крышу осыпалось стаккато последних тяжёлых капель и солнечный луч завился паром сквозь дырку от сучка в доске. Было ещё что-то – сладкое... Это лёгкие шаги горничной и запах маленькой кремовой розы на подносе рядом с письмом пробудили её.
 
– Мило!

Девушка одним движением отодвинула скользнувшую по карнизу занавеску. Панорамное окно во всю стену открывало вид на парк. Через распахнутые створки одновременно с солнечными лучами в комнату ворвался птичий гомон.

– Buongiorno, senora, farai colazione in camera o sulla terrazza? – девушка улыбнулась.
 
– Grazie! Я позавтракаю здесь. 

Сквозь плеск воды в ванной слушала, как порхая и напевая, la cameriera хлопочет в спальне. В изножье на кровати та накрыла сервировочный столик. Алиса всё перетащила к окну. В высоком стакане от движения ожили жемчужины пузырьков. Запах цветов, листвы и кофе разметал мысли. Мир был уютным, внутри растекалось тепло…   

Она уже научилась улыбаться вслед невесёлым воспоминаниям. 
 
И правда. Как такое возможно, что молодая, вполне разумная девушка могла спать в угольной яме или, подогнув под себя ноги, на диване из фанеры, просыпаясь от каждого объявления через транслятор в каком-то мухосранске на вокзале? Нисколько не угнетаясь этим, а наоборот, находя во всём смысл и необходимость всего, что она делала и что происходило с ней. 

Каждое утро бежала на работу в куртке с претензией на тренд: с бесчисленными заклёпками, со слепой застёжкой и супермолнией-трактором...

В нищие девяностые экономная экономика превзошла себя. И куртка, сшитая из обыкновенной х/б ткани, проложенной синтепоном, ко второму сезону уже выгорела на солнце, заклёпки не держали фронт, вокруг них расцветали ржавые пятна и сквозь дырки просвечивал жёлтый поролон (китайцы отдыхают). А будет и третий… На ногах фетровые бурки – прощай, молодость.
 
В руке – верёвка от санок, и на санках – сонный сын. Алиса будто просматривает старую киноленту. Вот на колдобине он молча вываливается и не подаёт звука. А молодая мамаша всё бежит, бежит вперёд. Вдруг чувствует, что санки-то уже не едут а мотыляются за ней по воздуху... Её сердце обрывается…  И она несётся назад… Подхватывает сынишку, несёт на руках озябшего и обмякшего, трёт ему спинку, ручки через пальто…. Хукает тёплым воздухом в лицо.

Санки цепляются сзади за всё, затрудняя движение, но она на надрыве продолжает идти и из последних сил нести своего ребёнка в тепло. Крутит сына, как манекен в раздевалке детского сада, легонько подталкивает в группу и молча показывает нянечке пакет со сменкой.

А после летит по металлическим обледеневшим лестницам ГОКа, вверх-вниз, вниз – на отметку обогащения -8. В чащу железных джунглей, такую же мрачную, опасную и влажную, как настоящая. Только пахнет там апатитовой пульпой, и скрежещущие, лязгающие, сверлящие, воющие, шипящие звуки издают машины. Неужели фильм этот про неё?! 

А у неё-то три сына. И бесконечная очередь подобных эпизодов. Снова и снова. И вечный бой! Бессонные ночи, проблемы с молоком, температура, поносы, ангины, обмороки. И каждый раз, заходясь от страха (Только бы никто не умер!), женщина умоляет: «Господи, хоть бы поскорей выросли!»

– Как такое возможно вынести?!
 
И как возможно то, что вот уже и молодости нет, нет рядом детей и нет безумной юношеской веры в вечность жизни, а она так празднует её?! Каждой клеткой тела ощущает величие и великолепие этой единой жизни. Может ли это означать, что Алиса свела концы с концами и победила? 

«Похоже на то», – женщина легко улыбается.   

Есть не хотелось. Хотелось двигаться и ощущать себя.

Она вытащила на середину комнаты кофр. И стала заполнять гардероб. Заодно прикидывая, что наденет днём и вечером.

Отложила бежевые чинос, лёгкий небелёный хлопковый блейзер и пудрового оттенка топ – на день. На вечер – серо-сизое вискозное платье с принтом из мелких коричневых ласточек. И светло-голубой прозрачный палантин. Всё разложила на кровать, чтобы девушка отпарила. В несессере нашла лёгкие пластиковые браслеты в тон на день и выложила клатч на тонком ремешке – на вечер.
 
Сандалеты из мягкой кожи и лёгкие лодочки из прочного, отсвечивающего тусклым синего сатина от «Бэджли и Мишка» завершали наряд.

Отошла, оценила взглядом – идеально! Накинула пёстрое, сделанное из ветра и облаков Раджастхана платье и, прихватив сотовый, спустилась в сад. И здесь на фоне безумства оттенков зелёного, расцвёл «аленький цветочек».

Смягчились линии и переходы, отступили звуки агрессивного мира.

– Чудно, – мысль скользнула по краю сознания, губы поползли в улыбку.

Вот то, что только и было нужно: стоять босыми ногами в мягкой траве у вольного ручья. Настолько прозрачного, что видно до мельчайших подробностей его песчаное дно с травинками, коричневыми веточками и тенями от стаек пугливых мальков и стрекоз. И такого мелкого, что от лёгкого порыва ветра его поверхность морщится, а дно движется и меняет свой рисунок и рельеф...

Здесь можно стоять вечность, и открывшаяся картина ни в чём не повторится.
 
С террасы донеслось характерное покашливание. Там стоял Марко. Он помахал очками, а Алиса вспомнила о письме на подносе. Итальянец, пока спускался, справился, как она отдохнула, были ли приятными ванна и завтрак, нравится ли ей место. Затем посвятил в свой план. Был непринуждённым и милым.
 
– Принял решение. Отлично! 

Ей было предложено остаться в отеле, пока друг не найдёт подходящее место на побережье. Два-три дня они посвятят клубному отдыху. После он хочет познакомить Алису со своей семьёй и родным городом.

– Ага! Теперь понятно. План был приемлемым, а друг – мудрым.

В конце концов он покажет ей арендованный домик и оставит со своими мыслями и своей жизнью. Но если она захочет, то всегда сможет рассчитывать на его участие.

– Большое спасибо! Мне очень, очень приятно, Марко!
 
В развлекательном меню на день была рыбалка с катамарана, с последующим участием в приготовлении улова в местном рыбном ресторанчике. Либо посещение стеклодувной лавочки. Вечером они идут слушать смут-джаз.

Алиса выбрала наземное ремесло. Марко пообещал сюрприз. 

А душа вернула свою неземную лёгкость.

                Глава 17

Условились, что до отъезда на родину друга они предпочтут пешие прогулки. После вчерашнего осторожного перехода по гладким и скользким камням тротуаров Алиса надела открытые сандалии на резиновой подошве. Сцепившись с землёй, тело обрело лёгкость и вернуло гибкость. Не было необходимости смотреть под ноги. Поэтому все переходы света и тени, все переливы красок, невольные жесты, звуки, обрывки фраз, запахи – всё не останется незамеченным и так или иначе будет возникать в сознании, вызванное последующими ассоциациями.

– Какое счастье – добавлять себе жизни ежеминутно, не торопясь, смакуя каждое впечатление и чувственный его отголосок! В душе путешественницы запела струна, и «девочка» запрыгала на одной ножке.

Водрузив на породистый нос очки, рядом с ней расслабленной походкой необременённого заботами человека шёл полноватый мужчина преклонного возраста и довольно пресной европейской внешности.

Вальяжность, внутренняя пластичность и готовность служить музе выдавали в нём стопроцентного итальянца. Следует заметить, служить не столько женской красоте, а красоте в принципе. Сама прекрасная земля Италии рождала подобных эстетов. 

– Надо же! – приятно удивилась спутница. Стереотип о жгучем красавце с влажным взглядом растворился в небытии.
 
Вход в мастерскую с распахнутой дверью напоминал щель в зубах старика.  На металлическом кронштейне прикреплён раскрашенный в сине-зелёные цвета морской конёк. Внутри светло и просторно.

В солнечных квадратах отражённого на пол окна разлеглась лохматая трёхцветная кошка с подросшими котятам у сосков. Во всю длину противоположной от двери стены растянулся стол, уставленный неприхотливыми разноцветными фигурками и вазами. Марко сказал, что часть их – работы туристов, готовые к отправке в разные концы света, а часть – на продажу. 

У стола она заметила, что на дне каждой вазы лежала морская звезда и на ней имя и город владельца… Звезда Йохан Кройф. Амстердам.

Слева от входа играли стеклянными гранями на солнце две витрины, заполненные сувенирами на морские и исторические темы. Рядом ресепшн с буклетами и рекламными проспектами, и за ними скрывалась сама мастерская. С печью и оборудованием для создания поделок.

Пахло лавандовым маслом и едва уловимо дымом.

Молодой человек, ученик мастера в длинном сером фартуке, тесёмки которого два раза обвязали худой живот, спросил у Марко что хочет сеньора. Сеньора хотела морского конька из Фано. Друг что-то шепнул парнишке на ухо, и тот сунул стеклянную болванку в печь.

Итальянец с торжественным видом объявил, что ей предоставлена возможность наблюдать рождение уникального изделия и поставить на нём собственноручно печать со знаком города. Печати в виде металлических колец лежали тут же в плоской тарелке. Она даже обрадовалась, услышав новость. Потому что болванка с раскалённой массой напоминала раздутый, пульсирующий болью воспалённый палец.

– Пусть пироги печёт пирожник!

Юноша работал молча, очень ловко и быстро. Может для того, чтобы фрагменты сохраняли подходящую температуру. Правой рукой он вращал стержень с массой, а левой проделывал манипуляции. Орудовал, грубыми на вид, металлическими конусами, щипцами, клещами и наждаками. Во рту держал длинную трубку, чтобы, выдувая воздух, создавать полость внутри изделия.

Вначале на дно холодильной камеры он отстрелил плоскую подставку, похожую на перевёрнутый бокал из-под мартини, но с фигурной ножкой. Затем из пёстрой массы выдул продолговатую колбаску – будущее тело конька с загнутым хвостом.

Добавляя на положенные места мягкие комочки, превратил их в плавники, тело покрылось костяными пластинами, на хребте выросли шипы, а на голове – трубкообразный рот и нечто наподобие короны. При поворотах «тело» отсвечивало каждой серебряной гранью. Конёк занял место в холодильнике. Ещё пара минут – и рядом расположился прозрачный тюльпан бокала. Быстро соединив все три части, юноша вновь ловко захватил устрашающего вида клещами почти готовое, изящное и хрупкое изделие. Небольшой кусочек массы прилепил ко дну бокала.

Ей велели надеть варежку, закрепить на приготовленный стержень печатку и постараться точно по центру поставить штамп. На всю работу ушло не больше двенадцати минут. Заворожённая игрой огня и света на гранях, она не могла уловить ювелирной точности движений рук художника. Видеосъёмка здесь была запрещена.

Тогда Алиса закрыла глаза, стараясь запечатлеть древнее таинство стеклодувного искусства. Мысленный взор стёр свидетельства прогресса и выхватил из ускользающего времени прямоугольные и плоские, открытые жерла печей с пылающим огнём… Тяжёлые деревянные табуреты и станины… Ловкие сильные пальцы, вращающие длинную трубку с неожиданно прозрачным, почти эфемерным в таком интерьере, переливающимся всеми цветами радуги пузырём. Неуловимо и будто не по воле человека меняющим свою форму и направление.

Вздохнув, она открыла глаза и улыбнулась.

Ещё через пять минут подмастерье достал изделие. Это был фигурный бокал. Подставку и слёзную прозрачность чаши соединял «морской конёк». На дне подставки в круге стояли две буквы FA.Теперь бокал подвергнут отжигу и до утра он будет медленной остывать. Они с Марко смогут забрать сувенир до отъезда в Читта ди Кастелло. Хозяин пообещал открыть мастерскую пораньше.

На улице здания и «маркизы» отбрасывали короткие синие тени. Жара загнала туристов в полумрак кондиционируемых холлов и уютных номеров отелей. Есть не хотелось. Хотелось прохлады и тишины. Итальянец вызвал такси, отправил подругу в отель, пообещав позвонить из клуба.

Повесив на ручку номера картонку, чтобы не беспокоили, она прошла в ванную. Постояла под мягкими, прохладными струями. Накинув на влажное тело шёлковый халат, босиком прошлась по тёплому полу на террасу, захватив грейпфрутовый фреш.
Под тентом залегли полосатые тени. Солнечные лучи, листва и ветер развлекались втроём.

Сквозь закрытые веки она видела алое море и тёмное небо, прочерченное ярко-белыми хвостами падающих звёзд.

– Наверное, так и появилось абстрактное искусство. Кто-то засыпал в летнем саду и увидел первую свою картину.

Кресло покачивалось. Накинув плед на ноги, она отдалась тихому полёту.
Однако вскоре её разбудил звонок забытого на столе сотового. Часы на руке показывали четверть второго. Женщина проспала сорок минут. Марко сообщил, что заедет около восьми и попросил не ужинать. Тут же пробудив голод.
 
– Так. В день приезда напротив отеля она приметила маленькое кафе. Пока одевалась, дурашливо разговаривала с собой вслух:
– Закажу пиццу.
– Нет, пиццу лучше есть в компании или вдвоём.
– Тогда, лазанью. Лазанью, кофе и мороженое.
– Решено. И мороженое в вафельном рожке! Как в детстве.

Такое мороженое в Рошанске стоило четырнадцать копеек. Сам рожок вкуснее чуть пережаренный – хрустящий и сладкий. Сливочный на вкус пломбир пах коровьим молоком. Его хотелось откусывать, но от холода ломило зубы. Губами можно было оторвать немного. Подержать во рту, перекатывая от щеки к щеке, согревая дыханием, а уж после глотать. В месте отрыва мороженое теряло пластичность, и в его кристаллах прятались голубые тени...

– Есть ли ещё кто-то? И где вы, друзья?! Кому пришлось сделать такой же огромный крюк, длиною почти в целую жизнь, чтобы в конце её сбросить с себя многослойные пыльные (как одежда тувинок, которые для похода в магазин к маме надевали поверх грязного новое, порой прозрачное, шёлковое платье, и тогда всё, что надето снизу, просвечивало) костюмы социальных ролей.

– Вы бы поняли, что я имею в виду. Что значит – сбросить с себя весь этот хлам и, надев лёгкие и удобные одежды, пойти есть пломбир, – Алиса рассмеялась.

– Senora, per favore, lasagne di mare, una tazza di caff; e gelato alla panna in un cono di cialda. Grazie! – Сеньора, пожалуйста, морскую лазанью, чашку кофе и мороженое в вафельном рожке. Спасибо!

Пышечка-официантка записала заказ и наколола листок на деревянный гвоздь для поваров. Принесла оливковое масло, фокаччу с розмарином.

Желудок сразу встал во главу угла. Сознание ещё барахталось, сопротивляясь. Женщина отщипнула кусочек, поднеся к лицу, понюхала и не заметила, как съела аккуратную лепёшку. Сочную лазанью принесли вместе с запотевшим бокалом местного вина в качестве комплимента. Вкусовые рецепторы опьянели от одного только едва уловимого аромата вяленого абрикоса.

Она не спешила. Наслаждалась едой, слушала пулемётную речь экспрессивной итальянки в компании двух мужчин за соседним столиком. Звуки не раздражали, их поглощали многовековые каменные стены траттории. Люди приходили, кто-то оставался. Постоянные клиенты шумно приветствовали хозяйку и звучно целовали кончики пальцев, когда прощались. Та смеялась, взмахивала ладонями, и хотелось ещё остаться.

Принесли кофе в белой чашке и серебряную подставку с рожком. В петле подставки висела круглая ложечка.
 
– Всё-таки это не то мороженое – слизнув кусочек, подумала Алиса. – И дело не во вкусе...

В Италии она не первый раз и знает о непревзойдённом мастерстве итальянских кондитеров. Память услужливо подкинула курьёзный случай, что не так давно произошёл с ней и двумя подружками во Флоренции. В нём итальянское gelato сыграло роль примы.

Флоренция не столько нисходит до суетливых, весёлых, порой бестолковых гостей, щедро раскрывая перед ними свои сокровищницы, сколько втайне, словно древний старец, скромно надеется на то, что молодая горячая кровь путешествующих возбудит и её.  Позволит на время забыть про устав и немного развлечься…

Свободное время в обзорных экскурсиях ограничено, поэтому они спешили. В тот день предстояло посетить церковь Санта Кроче. Женщины решили, что от автобуса пойдут пешком, а на пути полюбуются мостом Веккьо.

На первом перекрёстке, напротив, заметили желатерию и радугу из мороженого. Персиковый, фисташковый, лимонный цвета так и манили.

Взявшись за руки, забыв, куда идут, понеслись навстречу наслаждению. Купили разного, чтобы попробовать друг у друга. Блаженство от волшебного вкуса и аромата вскружило головы. Мороженое в Италии – это романтическая поэма, виртуозно играющая на обострённых чувствах туристов.

Шли сначала по улице, после – опять вдоль Арно. Болтали и смеялись…
В какой-то момент появилось ощущение, что уж долго идут. Стали беспокойно озираться, но всё было то же: река, мосты.

И вовсе не то же! Будто попали в Зазеркалье.

Только внимательный взгляд на расположение волнолома на реке помог догадаться, что они где-то реку перешли. Где?! Вы не поверите!

По мосту Веккьо.

Этот мост-улица похож на голубятню. Внутри загромождённую кафешками, сувенирными магазинчиками и ювелирными лавками. Снаружи, нависающими над водой разноцветными домиками-клетками.

Над ним есть коридор Вазари. В коридоре сидела в кресле-качалке старая Флоренция, смотрела в подзорную трубу и развлекаясь, ухмылялась в усы …

А дело в том, что в советском Рошанске, в своём бедном детстве, Алиса только и могла постичь истинную цену лакомства.

Подошла хозяйка, положила на стол тиснёную расчётницу, слегка пожала гостье руку и улыбнулась.

– Senora! Vieni di nuovo, per favore! – Приходите ещё, пожалуйста!
 Ей понравилась несуетливая гостья из России. Такая нынче редкость.

– Grazie!
– Posso avere un altro caff;, per favore? – Можно мне ещё кофе, пожалуйста!
–  Certo, rimani quanto vuoi. – Конечно, оставайтесь столько, сколько хотите!
И улыбаясь, отошла к другим посетителям.

– Вот. Это моё настоящее достижение – больше не спешить.

Алиса улыбалась. И на душе было легко.

                Глава 18

Концы с концами наша Алиса свела, да только путь выбрала неблизкий – свои ошибки.

Наивный и необдуманный альянс с замужеством с целью спрятаться от семейного неблагополучия при наличии установки, что замужество – это долг, вылился в опасный для жизни эксперимент.

Остроты ему добавляло, сформированное горьким семейным опытом представление системы власти как диктата и, как следствие – бешеное стремление освободиться от любого контроля.

Её путь напоминал метание бильярдного шара, пущенного в сердцах кием по зелёному сукну жизни. Не был бесцельным, но выглядел хаотичным.
 
Неосознаваемая, лихорадящая, внутренняя потребность спешить, бежать искать выход-ответы (в учёбе, на работе, в литературе) стала типичным поведением нашей героини.

Но, недовольная собой, она чувствовала, что оставалась на одном и том же месте годы и годы. И чем становилась грамотнее и опытнее, тем больше спешила и больше была неудовлетворена. Полный затык!

– Не там искала, голубушка…

Поезд Москва-Владивосток вёз большинство граждан в указанные в билетах пункты назначения: по месту жительства, в гости, командировки, на гастроли. Алю вёз в страну под названием Испытание.

Огибая Байкал, сделал длинный вираж и остановился на станции Ангасолка. Больше похожее на море, озеро тяжёлыми серыми волнами катило к ней свою непреклонность. Маленький посёлок на краю затерялся бы, словно мушка на краю корыта, если бы здесь не добывали ценное для страны сырьё – слюду. Поэтому козырёк железнодорожной диспетчерской будки, где служила подруга, был вызывающе задран.

Оформив сутки транзита, они остановились у Ларисы. Побродили по окрестным склонам.

Осенью Байкал чарует красками: жёлтыми кружевными пагодами лиственниц, их чёрными и колючими стволами. Поражает воображение доисторическим видом дикого берега. Усыпанного крупными серыми окатышами, ошкуренными этой галькой огромными стволами деревьев, выброшенными на берег рокочущим озером мёртвыми, бледными, словно тела ископаемых животных. Байрону тоже бы понравилось здесь.

С подружкой они ещё оставались близки, но Алиса, к несчастью, уже покинула берег детства.

На освободившееся место уселись Сомнение, Тревога и незнакомая женщина по имени Женадолжна. Поэтому беседа не заладилась. Рано легли спать, повозились, стараясь не скрипеть на раскладушке за шторой на верёвке.

Утро напоминало смятую, сбившуюся простыню со следами утраченной между подругами невинности. В порыве ностальгии по общему прошлому они все же обменялись одёжками. Але досталась трикотажная «лапша» в красную и белую полоску. Лариске – зелёная, с застёжкой на пуговках, кофточка.

Сама она вскоре вышла замуж и перебралась в район Смоленска. Года через три подружки встретились в Рошанске в последний раз. Похоже, для того только, чтобы одна узнала, какого парня загубила.

– Это действительно страшно: слишком рано открыть, насколько ты одинок. Будучи обнадёженным, уверенным, что страна, семья и друзья о тебе позаботятся. И действительно трудно понять при таком раскладе, что одиночество – единственный надёжный берег и правда, от которых только и можно оттолкнуться, выбирая дорогу своей реальности.

Во Владивостоке сели на пассажирский пароход до Корсакова. Пашка встретил своих херсонских одногруппников. Теперь сослуживцев. 

Мечта Алисы о красивой и вольной жизни сбывалась. Она видела Ассоль и Грэя, плывущих под алыми парусами.

Вечером собрались на корме в ресторане. Можно было поесть и потанцевать. Ребята пили водку, травили анекдоты, смеялись и теперь смотреть на молодую жену приятеля старались незаметно.

Но она была так счастлива и парила в таких высях, что не участвовала в застолье, а стояла у панорамного окна и смотрела, как солнце тонет в море, и как из глубины от винтов поднимается воздушный жемчуг.

В какой-то момент оттуда выдуло огромный пузырь, он растянулся и превратился в гладкое и прозрачное окно, прямо в чёрную бездну. Страх, ошпарил, словно кипятком. Предупредив мужа, вернулась в каюту.

Ребята пришли следом. Продолжали пить и веселиться.

Не зная, как правильно поступить, легла внизу и задёрнула шторку. Чуть успокоившись, ждала, когда компания разойдётся, но вместо этого почувствовала чью-то шарившую по ней руку.

Веселье только начиналось. Недолго думая, соскочила с дивана и закричала:

– Пошли вон!  – И ты тоже! – неожиданно для себя резко повернулась к мужу.

Опешившие гости вышли. Она забралась на верхнюю полку. Красный, в стельку упившийся Пашка, страшно ругаясь матом, соскальзывая с лесенки и падая на пол, упорно лез к ней.

– Сука! Сейчас будем …я!

Наконец он забрался и тут же был сброшен вниз сильным толчком ноги. Алису трясло. В голове жужжала и «кусала» оса-мысль, что их могут слышать соседи. Муж снова забрался наверх, второй раз столкнуть она не решилась.

И зря.  Тот бил тяжёлым кулаком, как кувалдой, куда попало. Молча, сопя. Бил, пока не устал и не уснул, ткнувшись в её щеку мокрым ртом. Под тяжестью полнокровного и расслабленного тела лежала лёгкая, плоская оболочка – всё что осталось от «Ассоль».

Кое-как (койки в каютах узкие), боясь дышать, стараясь и вообще-то стать бестелесной, выбралась и очень долго спускалась вниз (сильно кружилась голова). С одной мыслью: немедленно выбраться из каюты. 

– Но как она покажется людям?! Кого звать на помощь?!

Стыд и страх стёрло отражение в зеркале гальюна. На Алису смотрело лохматое кровавое чудище. Лицо распухло и дотронуться до него было невозможно. Она попыталась пригладить, причесать волосы. На расчёске застряли заскорузлые от крови прядки.

В каюту тихо постучали. Помощь пришла, как обычно, когда не ждали. Через дверь несчастная пробормотала, что всё в порядке. И осталась сидеть у стены на полу до рассвета, покачивая себя.

Лишь только отдали швартовы, не глядя ни на кого, соскользнула на пирс и в тени какого-то судна присела на ящик недалеко у воды. Там её нашёл Пашка с одним из вчерашних парней. Увидев неприглядную картину, тот ретировался.

Не смотря на опухшее лицо и налитые кровью глаза, молодой муж рассуждал на удивление здраво и спокойно. В голосе ни тени вины или раскаянья.

– Знаешь, ты немного поживи здесь. Подкопим деньжат. И уедешь, если захочешь. Вставай. Надо ехать – продолжил уже озабоченным голосом, – Меня направили в Холмск.

Без единой мысли в голове жена, сгорбившись, как овца, побрела следом.

Остановились в Холмской гостинице. В конце ноября начиналась первая полугодовая путина. Им сообщили: пока супруг не вернётся, жилья не дадут.

Она запомнила долгие бессонные ночи у голого, без занавесок, окна убогого номера. Пустую улицу и болтающийся на ветру фонарь, окрашивавший часть пространства вокруг себя в тусклый жёлтый цвет.  Вскоре под фонарём заплясали белые мухи.
Пашка вёл себя смирно. Как умел поддерживал отношения. Подарил ей японский плащ под замшу. Модного по тем временам кроя: с широкими лацканами и поясом с пряжкой. И золотое кольцо с крупным александритом.

Заглядывая в сердце лилового с синими и красными искрами кристалла, Алиса пыталась постичь душу избранника. Но камень с ней не заговорил.

Когда муж не был на вахте, то заботился по-настоящему. И она не могла представить, что то, что произошло с ними, случилось в действительности.

Образцом семейного уклада для неё по-прежнему оставалась родительская семья. Там много кричали, но не кусались, а после происшествия дочь и вовсе вспоминала только хорошее. Пусть выпивавший отец часто психовал и ругался, но вредил только себе. Зато сколько добра он приносил людям, своим и чужим – не счесть! Брат в воспоминаниях не участвовал.

А вот сейчас, здесь, в другой своей жизни, в благословенной Италии, она думает, что не так уж и многим эти семьи отличались друг от друга. В каждой гнездилось зло. Сконцентрированное в одном из членов и осыпающееся угольной пылью на всё и всех, въедалось в поры, пускало свои корни повсюду, отравляя жизнь каждого, так или иначе.

– В тебе зло проросло недоверием к миру, чувством вины, страха, агрессии. И, как следствие – одиночеством, воспринимаемым в качестве наказания.

Когда родители и старшие дети предпочли закрыть глаза на случившееся и отвернулись от дочки и сестры, та увязла в паутине негатива. Путалась, теряла ориентир и не понимала, как быть правильно. Не вскрытая вовремя и не принятая правда атрофировала родственные связи. Эта семья не стала счастливой никогда.

Тем не менее обстоятельства вынудили Алису вернуться с Сахалина к родителям. 

По инерции она потянулась к своим прежним друзьям. Но жизнь уже изменилась и раскручивала перед ней не радужные перспективы, а блёклое унылое полотно. На котором ложь пустила глубокие корни, и маска мнимого благополучия оказалась впору.

В тот приезд она в последний раз встретилась с Сашей.

Галя как раз родила сына и появился повод проведать их в роддоме.
 
Молодая мамаша в белой, заскорузлой на груди от вытекающего молока рубахе, с торчащим животом и головой, обмотанной пелёнкой, чтобы короткие волосы не лезли в глаза, выглядела скорее озабоченной, чем радостной. 

Через двойные рамы говорить невозможно, а открывать окно не решились, опасаясь застудить грудь кормящей мамочке.  Гостья встала на выступающий фундамент, ухватилась руками за высокий жестяной подоконник и просто смотрела на кормление и на Галину с сыном новую жизнь.

Как подошёл Саша, не услышала. Просто прислонился к подоконнику рядом и обнял. И в целом мире сразу они остались одни. Легонько погладив по спине, убрал руку.
Наваждение исчезло.

Немного пообщались с Галей с помощью пальцев на секретном языке (в школе так спасали друг друга на уроках). Передали еды, компот и пошли на остановку.
Алиса даже слова не дала сказать любимому. Просто заявила, что замужем и это конец. В соответствии со своим максимализмом и сопутствующими отягчающими обстоятельствами.
 
Бессчётное количество раз, во сне и наяву, после той встречи она ходила известными тропами и улицами, на которых могла бы увидеть свою любовь или столкнуться с ней... Но нет! Теперь неслучайность вила свои гнёзда в других местах и с другими персонажами их истории. Гнёзда в дебрях, низкие, ненадёжные, доступные мелким хищникам.
 
Людей недалёких мог и порадовать несчастливый конец брака друзей детства. Превратившегося через несколько лет в фарс – со стихийными изменами супруга, съездами и разъездами. Если они не были в курсе того, что молодого мужа сделал почти инвалидом тяжелейший остеохондроз, а супругу едва спасли из петли.

Только осенью прошлого года своевольная госпожа – закономерность, заставила сердце Алисы по юному затрепетать. Тогда Илья в «Одноклассниках» нашёл бывших учащихся Рошанской школы. Саша как раз выложил на своей странице фотографии поредевшей группы совсем незнакомых мужчин и женщин. Её одноклассников спустя сорок лет.

А тогда, она приняла решение оставить Рошанск.

Незадолго до отъезда жизнь предложила подумать и предупредить последующие печальные события.

– Но, когда Бог открывает форточку, ты не поймёшь, если в тебе прежде нет веры. Поэтому случай затерялся в буднях…

Ранний вечер на станции Батецкая. По краю асфальтированного шоссе цокают подбитыми металлическими набойками деревянные босоножки-сабо на высоченной платформе. Ко всему прочему они обтянуты красной кожей – обалдеть, какая красота!
Их обладательница – стройная блондинка в летнем платье. В руках саквояж и трёхлитровая банка клубничного варенья в обыкновенной сетке-авоське. Тяжести девушка не чувствует – такая сильная и свободная тем летним вечером. Шоссе прямое и пустынное впереди. Позади неподалёку кто-то шагает.

Она ни за что не обернётся.

Вагон до Волховска оказался таким же пустым. А её спутник – соседом на верхней полке. Он там лёг и затих.

Вдруг погас свет. Даже ночник на потолке.

Вагон потонул во мраке. И тут в их купе ввалился пьяный проводник. Плюхнулся всем весом на ноги, схватил за руки и, обдавая жарким перегаром, пробурчал: «Пошли ко мне!»

В смятении вначале девушка отбивалась молча. Мозг сверлило: «Этого не может быть!». А тем временем мужик зверел. Сорвал одеяло и потащил с полки.

Алиса, словно в кино, смотрела на себя прежнюю. Как она вырывалась и при этом старалась говорить спокойно, как приводила доводы, что не может, потому что замужем…

– Мрак!

Как, наконец, решилась и оттолкнула насильника ногами.

– Молодец!

Тот упал. Жертва, натянув одеяло до подбородка, дрожа, забилась в самый угол дивана.

Минут через пять, матерясь и неуклюже сбрасывая с себя узкое пространство между полками, проводник пробормотал: «Тогда сама выйдешь».

Алиса помнит чувства, что испытывала молоденькая девушка в пустом вагоне.

Равнодушие качающегося, дребезжащего, спотыкающегося, лязгающего холодного и тёмного мира. И неумолимое приближение минутной остановки в Чудово.

Смотрит сочувственно, как на негнущихся ногах прежняя она выходит на площадку вагона и молится, чтобы дверь была открыта. Но, увы. А поезд замедляет ход...

– Что делать?!

В то же мгновение сосед сверху (кто он?! и где был всё это время?!), молча открыл дверь железнодорожным ключом и, пожелав счастливого пути, выпустил на волю.

Аля спрыгнула на щебень, как нырнула в пустой бассейн, не думая. Но Бог вновь миловал: ничего себе не сломала. Оступаясь и оскальзываясь, путаясь в сплетениях рельсов увеличивала дистанцию с тронувшимся поездом. Наконец увидела в точности библейские спасительные отблески костра и силуэты двух путейцев возле. И вскоре нашла высокую платформу.

Громкий звук разбитого о бетонный бок стекла, густой сладкий запах и вид перешедшей в иную, негодную форму материи разочаровал только на мгновение. Та Алиса ещё не научилась читать знаки судьбы.

Некоторое время соображала, нельзя ли собрать хоть часть варенья, но, испачкавшись, оставила эту затею.

Лиза встретила и приютила. Помогла устроиться постовой медсестрой в роддом.
 
На работе в то время человек быстро становился частью коллективной семьи, если хотел сохранить саму работу.  Порой кто-то болел, и ночь незаметно перетекала в день. За смену сестрички несколько раз меняли роли. Раздавали лекарства, ставили капельницы, делали инъекции, массаж, когда у рожениц прибывало молоко после родов, – выполняли свои прямые обязанности.

По ходу вальса превращались в нянечек: брили, делали клизмы, помогали принять душ, поступившим рожать. Чистили и убирали помещение.

Три раза за смену становились работницами кухни: таскали алюминиевые баки с едой, разливали-раскладывали по тарелкам, а после мыли грязную посуду.

Никто не жаловался. За переработку и совмещение доплачивали.

В сонный час закрывались в столовой и обедали больничными жидкими щами с перловкой и рыбными котлетами с вермишелью. Запивая всё мутным компотом с изюмом.
   
После десяти вечера наступало самое приятное время. Больница затихала. Сладкий тошнотворный запах и духота оставались за высокими дверями палат. В процедурной медсестричка протирала пол. На узкой кушетке стелила постель из тонкого матраца, двух белых простыней и байкового одеяла с чёрными штемпелями по полю. Выключив свет, натягивала до носа одеяло, вдыхая запах антисептика казённого белья, выдыхая тёплый воздух, чтобы поскорее согреться.

Её убаюкивал шелест листвы из открытой форточки и скользящие по стенам и потолку тени веток на деревьях...

Работа нравилась. Чувствовала себя на своём месте. Отлично справлялась и была на хорошем счету.

Кажется, ну всё – хеппи-энд, можно вдохнуть свободно. Всё бывает в жизни. Не повезло с замужеством. Но она здоровая, молодая, есть амбиции и нужная профессия.
 Однако это был не её счастливый конец. Зрелые мысли не посещали наивную головку.
Аля рассуждала так: «Здесь у меня нет своего угла, я не самостоятельная. Теперь, когда могу хорошо работать и зарабатывать, муж должен измениться. Он меня любит, иначе не заваливал бы такими чувственными и покаянными письмами из далёких морей. Никто никогда таких слов мне больше не скажет».

Здесь она начинала грезить о неизведанных странах и жизни, полной приключений. 

– Глупая курица! Привела сестре, горячо отговаривавшей от поездки, сто и одну причину, почему необходимо уехать. Сопротивление Лизы сломила стопудовым доводом: жена должна быть с мужем. Самоуверенность нашёптывала: «он без меня не может жить».

Но решающим в споре стал факт, о котором девчонка не догадывалась: «жареный петух» ещё не сильно её клюнул.
 
Главный врач подписала заявление на увольнение скрепя сердце, молча.

                Глава 19

Поезд, никуда не сворачивая, довёз строптивую до Хабаровска и выплюнул на платформу. Дальше ехать она не могла, если не имела пропуска в закрытую зону Приморья. Мир сдвинулся, а когда? – она и не заметила.

В прежней стране можно было не беспокоиться не только о железнодорожных расписаниях и правилах (есть билет – доедешь куда нужно), но и о личной ответственности. Так здесь раньше жили девочки и мальчики всех возрастов и национальностей.

Сделав большие глаза и губки скобочкой девушка подошла к вокзальной справочной.  Пытаясь сохранить утекающее неизвестно куда тепло советских отношений, спросила совета, как добраться в обход недоразумения. Сочувствующая дежурная по вокзалу о чём-то пошепталась с коллегой в синей куртке и молча вернула паспорт. Испуганный и тощий вид просительницы не стоил риска.

Ошеломлённая Алиса вышла на крыльцо, прямо по невзрачному газону добрела до какого-то бревна, опустилась на него и залилась слезами.
 
– Вот такие безудержные слёзы, наверное, являются частью женской программы, которая позволяет нам жить дольше мужчин, – усмехнулась Алиса, посмотрев на двух пожилых сеньор, тесно расположивших свои роскошные бюсты, кофейные чашки и трёхъярусную этажерку с кондитерскими деликатесами на круглом столике в углу.

Слёзы успокоили и прочистили мозги. Садившееся солнце подгоняло. На вопрос таксиста ответила: «В центральную гостиницу».

На огромной площади светлое, сталинской постройки здание так и называлось: гостиница «Центральная». И директор там была – одетая в трикотажный костюм женщина средних лет.

Выслушав историю и просьбу, молча забрала протянутый паспорт, показала этаж, пылесос, вёдра и тряпки. Ткнула пальцем в сторону каморки в торце с топчаном и полками, забитыми коробками до потолка: «Спать будешь там». Назвала адрес, по которому можно оформить пропуск, и ушла.

За еду и постель нужно было мыть бесконечный коридор третьего этажа и пылесосить ковровую дорожку. Вернее, несколько дорожек, составленных в один длинный красный язык.

По коридору сновали люди. Высокого молодого парня спортивного вида, запнувшегося и завернувшего край покрытия, взгляд Алисы заморозил. Тот обернулся, удивлённо посмотрел (на девице не было ни халата, ни фартука), хлопнул глазами и смущённо пробормотал: «Sorry!».

Впервые она встретила иностранца.

В службе сообщили, что разрешение на проезд дадут через две недели. Пашка приехал раньше, когда получил письмо.

Он увидел в ней слабую женщину. Она в нём – надёжного мужчину. Было похоже на настоящее воссоединение. В духе советского реализма.

Но ей вернули паспорт и выселили из гостиницы.

Первую ночь супруги провели в угольном сарае частного дома. Хозяин, седой угрюмый мужик, провёл их по тропинке и молча удалился. Спали, а скорее маялись в полудрёме, на земле рядом с угольной ямой. Сквозь щели тянуло ночным холодом и опасностью. Ушли оттуда до рассвета.

На следующий день решили попытать счастья на летних дачах. К ним по Амуру ходил пароходик. Долго искали и не нашли открытую. Зато увидели стог. Комариные тучи гнали вперёд. Чтобы хоть как-то защитить ноги, Аля надела поверх платья длинную ночную рубашку, белую с голубеньким цветочным принтом.

– Почему комедии Гайдая пользовались бешеной популярностью в бывшем СССР? Сейчас легко догадаться. Они целиком вырезаны из жизни наивных советских идеалистов.
Только гражданам объявили, что это не про них.

Когда парочка зарылась в сено, на миг появились фривольные мысли, но через минуту пропали. Их, в качестве главного блюда на пиру, с нетерпением ждали комары.
Кровососы набились в волосы, облепили лицо, руки, лезли в рот, глаза, нос, под одежду. Кожа зудела, и колючее сено только добавляло остроты моменту.

От стога бежали до самого пароходика.

Нужно было видеть лицо ошарашенного боцмана. Через мгновение здоровенный лохматый молдаванин в клетчатой рубахе и потёртой на пивном пузе безрукавке так ржал, что сложился пополам.

Но морскому штурману, даже дураку, отказать в ночлеге не посмел. Дорогим гостям – самое почётное место – пыльный ковёр на полу с бушлатом вместо подушек под головы.

На следующий день Пашке по договорённости с начальством разрешили провезти жену по своему пропуску, и на месте оформить постоянный. Они добрались до Ванино, а оттуда паромом через Татарский пролив – на остров, в город Холмск.

После путины муж обычно кантовался в доме моряков. Его не заботил вопрос о жилье.
– Через месяц-полтора снова в море. – Может, отсюда, а может, из другого порта.

В просторной комнате на этот раз вместе с ним жила молодая пара – матрос Эдик с не вылезавшей из постели пухлой брюнеткой – рабочей плавбазы. И высоченная, дебелая, крашеная блондинка Люба, за сорок пять.

Ребята не просыхали. Изнанка экзотики оказалась, мягко говоря, неприглядной.
Уловить логику в бесконечном потоке полубредовых рассказов Любы не представлялось возможным. Но Алиса слушала и вникала.

Выкатив большущие бледно-голубые глаза, изображая улыбку смазанным красным ртом, без конца перебиваясь и повторяясь хриплым голосом, пьяная женщина упрямо возвращалась к теме счастливой жизни.

Бормотала про Владик, где у неё большая и светлая квартира. Какие там светильники, шторы и картины-подлинники. Про дочь – где-то там.

Хватая собеседницу за руки, клялась, брызгая слюной: вот ещё разок сходит в путину, и тогда заживут они вместе, в красоте.

Волей-неволей пришлось приспосабливаться. Полуторная кровать с панцирной сеткой и деревянная тумбочка – всё имущество молодой семьи. Ночью, не ожидая, пока все уснут, муж пристраивался сбоку. Тогда с интервалом в пять минут население комнаты шлёпало в туалет. Натянув одеяло на голову, Аля лежала, стараясь не дышать.
 
Постояв над их койкой минуту-другую, очередной ходок, похихикивая и, что-то бормоча про кроликов, забирался в постель.

В непривычных, неприятных или опасных ситуациях Алису всегда спасала работа. Повышая свою эффективность, оттачивала набор простых квалификационных приёмов, особо не задумываясь, зачем это надо, женщина однажды сделала открытие.
 
Наработанный кейс опыта поможет ей себя обеспечивать. Лодочка обнаружила луч маяка.
 
В Холмске первым делом устроилась в городскую поликлинику медицинской сестрой. Работала в перевязочной. Здесь всё было знакомо и отвлекало от невыносимой реальности.

Типичные отношения в среде, где медсестра является сверхточной рабочей клешнёй врача... Доминирующий и бескомпромиссный белый цвет... Застеклённая до половины, щёлкающая металлическим языком, тяжёлая и внятная дверь процедурной... Тихие длинные очереди в тесном коридоре... Ловкие и добрые, порой циничные коллеги.
 
Даже запахи хлорки, хлороформа и йода очищали лёгкие от тлетворного духа отчаявшихся морских рабов. 

Обедали на работе. Два раза в неделю с окрестных холмов, где было поселение, на перевязку приходил старый кореец с трофической язвой голени. После процедуры в кабинете долго стоял запах ихтиоловой мази.

Корейцы на Холмском рынке торговали маринованной черемшой, рапанами и морской мелкой живностью ужасающего вида. В поликлинику старик приносил половину литровой банки лососёвой икры.

Как самая молодая, Аля бегала за хлебом. Местные пекли только пшеничный. Раза в полтора больше стандартной буханки и продавали почти горячим. Мягкий, с хрустящей коркой, ноздреватый внутри, он источал аромат, от которого текли слюнки. Хлеб нарезали толстыми неровными кусками. Намазывали сливочным маслом и сверху накладывали икру. Свежие икринки не склеиваются друг с другом, лопают на зубах, как резиновые шарики из детства, и на вкус вовсе не пересолены. Пахнет такая икра морем.
 
Подработки тоже помогали, продлевая рабочий день. Ей нравилось заменять участковых сестёр на время больничного листа. Делать уколы на дому лежачим. За короткое время можно было и неплохо заработать.

А поход по раскисшим скользким тропам к метеорологической станции, расположенной у самого моря и открытой всем ветрам и унылому моросящему осеннему дождю, сам по себе был приключением.

Несколько серых приземистых строений неподалёку от песчано-глиняного карьера дублировали холмистый рельеф. Там же находилась и казённая квартира семьи метеорологов. По местному обычаю станция обнесена высоким горбылём. Входом на её территорию служила узкая глухая калитка. Оттуда к крыльцу вёл дощатый настил, по бокам затянутый забором из рабицы.

Выглядело, как узкий лаз, за которым, только руку протяни и откусят, на незнакомцев бросались, громыхая цепью, скалили клыки, рычали и лаяли, брызгая слюной, огромные овчарки. С хозяином договаривались на определённое время, и тогда псов загоняли в пристройку.

Его жену свалил поясничный остеохондроз, и трудно было представить в полупарализованном, раскисшем, кряхтящем от боли теле молодую женщину на ногах.
Сестричка делала обезболивающее и витамины, а после в сопровождении хмурого и озабоченного мужа покидала неприютное место.

В один из погожих дней, радуясь неожиданному теплу, в угасающем свете заходящего солнца она подошла к калитке. В болоньевом плаще, с коричневым саквояжем в одной руке и чёрным зонтом в другой. На стук никто не ответил – ни люди, ни собаки.
Боковым зрением Аля уловила движение. Повернула голову налево и увидела трёх псов, бегущих трусцой вдоль периметра забора.

Первый, здоровый кобель, уже заметил чужачку. Замедлил бег, прилёг и, стелясь, стал приближаться.

От страха она присела на корточки и раскрыла зонт. Показался хозяин, схватил за ошейник поднявшуюся на дыбы овчарку и заорал: «Беги! Я долго не удержу».

– Да-а. Она тогда мчалась быстрее ветра. Вообще не думая.

Алиса вспоминает, как её ноги оторвались от земли и как, пролетев метра два, она по пояс провалилась в жидкую грязь карьера. Рядом торчит саквояж и зонт.

Выбраться помог выплеснувшийся адреналин.

Дальнейшая судьба станционного смотрителя, его больной жены, их собак и самой станции ей не известна, поскольку наотрез отказалась от подработки.

Всё труднее стало возвращаться в гостиницу. Ничего хорошего там не ждало. В один из вечеров встретила Люба в белье и чулках на поясе. Весь низ трусов с торчащей из них ватой был измазан кровью месячных. Женщина качалась посередине комнаты, бессмысленно поводя лохматой головой. В помещение входили и выходили мужчины и женщины, не обращая на пьяную никакого внимания.

– Похоже, только ты верила, что у Любы в действительности есть другая, красивая жизнь.

Пашку, наконец, направили в Александровск-Сахалинский – более перспективный для молодой семьи город. Накануне отъезда ребята устроили прощальную вечеринку, на которой наша героиня закурила свою первую сигарету. «Pall Mall», в длинной золотой с красным мягкой пачке.

Так, словно это было обычным делом.

В среде, где курево ценилось наравне с едой и воздухом, сработала привычка. Отцу и двух пачек «Беломора» порой не хватало на день. Ничего другого, кроме поведения взрослого человека, Алиса в этом не видела. Рекламные компании превозносили качество продукта, и запутавшаяся в предрассудках девочка наивно полагала, что пользоваться им престижно. Она курила Америку.

Самоубийство – это не столько трусость, сколько, в первую очередь, невежество.
Пройдёт очень много лет, прежде чем она это поймёт.

                Глава 20

Новый портовый городок встретил гостеприимно и по-взрослому.  На ночь их приютила семья механика сейнера, на котором спустя неделю мужчины ушли в море.

Мама механика бесподобно вялила горбушу, делала «волшебную» брагу, умела слушать и была преданной матерью.

Накануне отхода устроила отвальную. На столе, покрытом клеёнкой, стояла глубокая миска с рыбой, на доске нарезанный хлеб, а рядом со столом – фляга с бражкой и литровая эмалированная кружка.

Наесться нежной рыбкой не было никакой возможности. Мутноватый напиток вкусом напоминал лимонад и казался совершенно безобидным.

В какой-то момент понадобилось в туалет, но к её ногам будто привязали гири. Кое-как добралась до койки – и тут тело обрело крылья. Она могла летать! Правда с непривычки сильно кружилась голова, от того, что мир вокруг вращался с бешеной скоростью. Приземлила Алису страшная рвота.

Мамаша на славу угостила начальника сына и была очень довольна. На тёмном, изрезанном морщинами башкирском лице поблёскивали хитрые глазки, и редкими жёлтыми зубами щерился плюшевый рот.

Им выделили комнату в общежитии.  Там дверь и окно могли разговаривать друг с другом даже шёпотом.

С одной стороны, впритык втиснулись платяной шкаф и стол. С другой – металлическая кровать с провалившейся панцирной сеткой, певшая на все лады по ночам. Возле – тумбочка, украшенная духами «Серебристый ландыш». Завершала интерьер скороварка-сковорода на полу. За неимением плиты в ней готовили первое и второе.

Вся мебель – унылого цвета детской неожиданности. И всё-таки эта каморка стала их первым личным углом. Здесь начался и закончился относительно спокойный (с учётом уже случившегося) период в недолгой совместной жизни.

– Но, когда одна жизнь заканчивается, обязательно начинается новая. А бывает, зарождается такая, что дороже самой жизни. Не правда ли, мой читатель?

Пришла пора снова искать работу. В местной больнице в клан акушерок, работавших по сорок лет, пришлых не принимали. Привилегированная специальность и оплачивалась дороже – на целых пять рублей больше, чем у медицинских сестёр. Але предложили поработать на детском пищеблоке. Заодно могли и присмотреться. И она готовила детские смеси, разливала по бутылочкам и передавала санитаркам отделения.

Пищеблок снаружи напоминал морг: квадратное здание с глубокими глазницами зарешеченных окон в толстых ободранных стенах. Из-под обвалившейся штукатурки там и сям торчала дранка обрешётки.

Это место с тёмно-серым бетонным полом, привязанным к крану шлангом в глубокой с отбитой до черноты эмалью раковине, с куском раскисшего хозяйственного мыла в миске, дровяной плитой и навешенной на верёвку марлей, источавшей характерный кислый запах (сколько не стирай), – вызывало тоску.

Вскоре Алису перевели в терапию, а затем – в гинекологическое отделение. Там она узнала от изматывающего приятеля токсикоза, что беременна.

Запахи сигаретного дыма, варящегося мяса, капусты и «Серебристого ландыша» – выворачивали наизнанку. Общительности это не прибавляло. Она с трудом дожидалась конца смены.

В рабочем коллективе обычно есть кто-то с тонкой нервной организацией. Тот, кому необходимо самоутверждаться, командовать и управлять. И такие люди на дух не переносят иноходцев.

Однажды в раздевалке, на полном серьёзе ей устроили форменный допрос. По какой-такой причине она избегает коллективные мероприятия (в основном – пьянки по случаю отпусков и дней рождения)?

Новенькая стояла спиной к стене, а напротив, на скамейке, в коротких халатах, лишь частично скрывавших излишества плоти и комичность момента, сидели три сестры. Напоминающие жёсткую конструкцию штанги с двумя «блинами» дополнительного веса. Они перешёптывались и пересмеивались, нагло рассматривая нашкодившую.
Тогда уязвимость помешала Алисе увидеть картинку целиком. И она неумело защищалась.

– Да, особенная, да, не такая как все.

Сердце колотилось в горле, заглушая весёлый смех зарвавшихся женщин.

На самом деле наша героиня чувствовала себя заброшенной и несчастной, а вовсе не особенной.

И не могла понять, зачем нужен такой адреналин? Почему в неравных условиях она не приспосабливалась, а наоборот – обостряла ситуацию?

Но коварство и социальное принуждение вызывали в душе дикое сопротивление.
Этот тупой случай неожиданно обрёл продолжение в повторяющемся ночном кошмаре: будто стоит она, совсем голая в той раздевалке в холодном тазу, а по ногам извиваясь, стекает кровь. Двигаться Аля не может...

– Быть жертвой и изображать жертву – не одно и то же – стучалось бессознательное. Правда открыть эту дверь пока было некому, – вздыхает Алиса.

Душа замечает с возрастающим беспокойством, что рассеянна и уже несколько раз распускала связанное.

В незнакомой среде без друзей неприютно. Изредка приходили письма из дома – короткие описания повседневных дел.

Всё свободное от работы время она читала книги, просто глотала том за томом и была одержима темой протеста, свободы и романтики.
 
Убогое существование – когда желаемое по твоей воле находится снаружи клетки твоей же реальности. Тогда девушка не связывала возможности интеллекта и очередное, выбранное ею дело и место.
 
Пока картинки, нарисованные воображением от прочитанного, казались более реальными, динамичными и обнадёживающими, чем картины сменяющихся сезонов за окном и картины серых трудовых будней. 

Не понимала и того, что Бог открыл для неё «окно». Она вынашивала новую жизнь и, следовательно, новую надежду на спасение.

А книги работали клином, выдавливающим из сознания пресмыкающееся.

Алиса низко кланяется своим родителям, приучившим дочь к чтению, и классной руководительнице, сформировавшей у воспитанницы хороший читательский вкус.
 
Из уюта старенькой траттории в неизвестность улетели слова признательности и благодарности.

– Дорогая, «классная», Елизавета Кузьминична! Я не знаю, где Вы сейчас, но пока я здесь, на Земле, Вы – моя путеводная звезда.

…На фронте, в День рождения молодой сестрички, солдаты в подарок украсили пилотку бойца Глебовой светлячками…

В Рошанской средней школе грозный одноглазый учитель истории Копелян галантно распахивал перед русичкой двери… 

Учащиеся 10 «б» знали её уже немолодой миниатюрной женщиной с рыжеватыми, слегка волнистыми короткими волосами, посеребрёнными у висков. Её светлым глазам, часто выдававшим утомление лопнувшим сосудом, так шли серёжки с изумрудами.

Елизавета Кузьминична носила классические белые лодочки на средней шпильке, прямые юбки и тонкую шерстяного трикотажа бежевую «двойку».

Приходила в класс, вытаскивала из портфеля очки в золотой оправе, потирала стёкла о правую грудь и, прислонившись к столу, начинала читать вслух главу из романа «Война и мир».

Класс замирал.

«– Соня! Соня! – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало. – Нет, ты посмотри, что за луна!.. Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так подхватила бы себя под коленки – туже, как можно туже, – и полетела бы. Вот так!».

Классная, казалось, не принадлежала никакой нации или стране. Никогда не заглядывала ни в семьи учащихся, ни в их души. Но её дом и её душа были открыты для своих подопечных.

Дети работяг, из бедных и серых будней они приходили в тот дом как в храм. Простой частный, с цветником и малиной… В нём было мало мебели… Очень чисто и светло.

В конце весны подружки убирали в малиннике сухие колючие ветки. Летом на веранде пили чай с малиновым вареньем и смеялись по поводу и просто так.  Даже в студёную погоду красно-оранжевая эмаль на широких и гладких досках пола солнечно отсвечивала.

В такие дни, когда у классной болело горло, Алиса приходила проведать учительницу и приготовить яйцо всмятку.  Целая стена стеллажей в зале с застёгнутыми на все пуговицы мировыми классиками вызывала у девочки чувство, похожее на вожделение. Читала собраниями сочинений.

Ни с кем из старших прежде не чувствовала такой свободы и смелости, не испытывала такого интереса.

Они не простились.

– Ты ушла очень далеко, чтобы вернуться в тот город. Но в самые тёмные и самые светлые твои дни, эта женщина была рядом – под твёрдыми, строгими и скромными переплётами мировых классиков. Шелестела страницами, поддерживая тебя из других миров.  Твоя земная неземная классная.

Освоившись в коллективе, новенькая обрела уверенность, и отношения с коллегами покинуло напряжение. Наконец отстал и токсикоз.

Работа, приличная зарплата (с подработкой и коэффициентом выходило чуть больше ста рублей), длинные письма с морей, пробудившаяся в ней жизнь и книги – всё отвлекало от грусти.

Но теперь будущую мамочку потянуло домой. Это желание росло вместе с плодом. Впервые задумалась о безопасности…

Упорный бродяга сахалинский ветер, наконец, загнал зиму в нору, и однажды Алиса увидела пришвартованный к пирсу Пашкин сейнер. Встречать мужа пришла не морячка, а заблудившаяся в лесу девочка, которая, увидев волка, понадеялась на спасение.
 
Это ни капельки не было похоже на романтическую историю Грина.

Она стеснялась большого живота и налившейся груди. Наивно надеялась, что муж не обратит внимания. Что закроет широкой спиной от беспокойных мыслей.

Но волки устроены по-другому. Пашка был весел. Скалил ровный ряд зубов, искрил изумрудным блеском глаз, царапал отросшими усами и лапал всюду. Дома завалил на кровать и, «чтобы не навредить малышу», отымел беременную жену между этих грудей.
Ржал, когда кончал – наконец-то у его женщины нормальные сиськи.

Из-за отвращения повернув голову к стене, она лежала, оглушённая насилием и стыдом.

Вместе с мужем пришла новая подружка. Высокая и фигуристая, кареглазая соседка Маша с телевизором. Из комнаты напротив. Ходили к ней в гости. Наивным там наливали чай. Муж пил пиво, смотрел футбол и спал с хозяйкой.
 
Когда наступил срок, Алиса оформила декретный отпуск и уговорила Пашку уехать в Рошанск на время родов. Тот согласился, чтобы не прозябать на берегу до июля. Их провожала Маша. Приветливо улыбаясь, махала рукой, пока машина не свернула за поворот. И также помахала с квадрата чёрно-белого фото, неожиданно выпавшего из паспорта супруга уже дома.

Вначале молодые остановились у родителей жены.

Узнав о слабости отца к зелёному змию, муж стал его лучшим другом. То, что молодому и крепкому парню добавляло лишь куража, пожилого человека с низкой толерантностью к спиртному приводило в непотребный вид…

– У памяти нет срока давности, если ты не отпустила переживание. Она беспощадна, как театральная рампа. Алиса снова в театре теней наблюдает сцену.

По пыльной дороге от станционной поликлиники идёт молодая женщина. Видно, что совсем скоро она станет мамой. Большой живот с выступающим пупком обтягивает коричневое, искусственного шёлка платье на кокетке. Светлые волосы завёрнуты в пучок. На отёкших ногах домашние тапки. Женщина спешит. Ей лечили зуб, и сейчас заморозка вместе с ужасом от визжащей сверлильной машинки отходят.

За плечами у неё два ангела. Одного, в серых брюках с пузырями на коленях и в косо висящем на худом теле кримпленовом пиджаке в крапинку, носит по дороге из стороны в сторону. Он периодически протягивает руку вперёд и, задыхаясь, просит:

– Доча, погоди!

Второй, с косой, прилипшей ко лбу чёлкой, красным лицом и мокрыми губами в тот же момент начинает ржать и вторить одновременно хриплым и визгливым голосом:

– Доча, погоди-и!

Пятого июля ей налили двадцать пять граммов зелёного мятного ликёра в честь дня рождения, а шестого со схватками отвезли в роддом. Новорождённый соответствовал всем стандартам золотого сечения, будто его не живая женщина родила, а отштамповал специальный аппарат. Только пухлые щёки напоминали отца.

Имя малышу дала родильница и внимательный читатель догадается – какое.

В это время прообраз счастливо жил со второй женой Женей в районе мяльни. Крупной и широкой в кости женщиной, заботливой и любящей, старшей по возрасту. Женой-мамой. А ещё она работала мастером на льнокомбинате, родила Лёхе мальчика, и родная мать могла гордиться собой, что, наконец, хорошо пристроила сыночку.

Пашка уговорил Алису с малышом перебраться в дом его родителей.

Их дом, вылизанный, едва не в буквальном смысле, выглядел холодным и нежилым и нуждался в живых душах. Она не могла освободиться от ощущения, что попала в двойной капкан. Задыхалась и паниковала.

Работая акушеркой, за час до кормления пеленала до пятнадцати новорождённых. По несколько раз за смену. А в первый вечер не смогла искупать собственного ребёнка.

В оцинкованную ванну Пашкина мама налила слишком много воды горячее нормы и набросала веток чистотела. Получилось озеро. Опустив малыша в воду, молодая мамочка заворожённо смотрела, как судорожно расправлялись крохотные ладошки, растягивались в стороны длинные пальцы, чтобы держаться на поверхности. Как потом он ушёл под воду… Очнувшись, выхватила сына из ванны. Вытерев и перепеленав, положила в коляску и орущего повезла домой.

Муж догнал уже на дороге.

– Куда ты?! Ну и …ь!!!

Сам остался у своих и никогда в дальнейшем не попытался продемонстрировать даже намёк на добрые чувства к сыну. Ребёнок его раздражал и злил, одним словом – мешал.

Больше всего мужа заботило, что Аля после родов не может с ним спать.

– Что за фигня! Почему нельзя?! Вот уеду, найду себе «жоржу» и буду её трахать сколько хочу… Тут Алиса отвесила хаму пощёчину. Ударив, испугалась, потому что он не прореагировал.

Казалось, Павлику надоело скрывать свои истинные чувства и потребности. В нём что-то прямо на глазах ломалось. Приходил вечерами пьяный поскандалить. Придирался к мелочам, нёс вздор и безобразно матерился.

Зина, привыкшая командовать, решила поставить грубияна на место, но наткнулась на такой поток помоев и оскорблений, что перестала ходить в дом свекрови, пока зять не уехал, и не упускала случая в дальнейшем позлорадствовать в его адрес.

Накануне отъезда Пашка уговорил-таки жену на близость. Как ни было противно, отказать она не смогла, лишь постаралась поскорей забыть унижение.

Её переполняли противоречивые неконструктивные стремления. Отчуждённость с окружающими в поведении из-за чувства вины и воспалённое желание быть хоть кому-то нужной. Себе она не принадлежала.

Домашние тянули лямку, им не было дела до эгоцентричной особы на краю телеги их жизни. Родители только успевали разгребать неприятные сюрпризы на работе, в семьях у сыновей, вечную нехватку денег на самое необходимое, проблемы со здоровьем.

Маленький Лёшик тоже заболел. Воспалилось среднее ухо, и он кричал день и ночь. Аля злилась, что не может помочь и что привязана к нему. И деревянная, покрытая вишнёвым лаком кроватка, сделанная с любовью дедушкой, стучала и стучала в закрытую дверь клетки, ключ от которой наша героиня сама и выкинула.

Порой, ночью приходила мать, отталкивала её:

– Уйди!

Брала внука на руки, баюкала, но, быстро потеряв терпение, возвращая со вздохом, уходила. Молодая мамочка плакала от жалости к малышу и собственного бессилия. 
Ребёнок, чувствуя любовь, ненадолго успокаивался и засыпал. Наконец, лекарства начали действовать, и сын пошёл на поправку. Участковый доктор Потехин посетовал на то, что останется рубец и мальчику трудно будет плавать и нырять в будущем.

Время шло к тому, что Алиса должна была решать, что делать дальше. Тогда время не было её союзником. Оно взыскивало по обязанностям и обязательствам…

Тонкий и горячий солнечный луч, проскользнувший через какую-то щель в маркизе, стал короче и, превратившись почти в кружок, высветил на предплечье сценку из плавающих пылинок над торчащими, словно намагниченными, редкими и тонкими волосками…

Волшебная штука – время. За час можно пообедать, прожить два года и открыть новую форму жизни.

Звук её шагов отпечатался на старых плитках траттории и слился с другими, оставленными тысячами предшественников.

                Глава 21

В номере на кровати лежала отпаренная одежда. Пора собираться. Освежившись под душем, намотав полотенце на волосы и накинув халат, Алиса внимательно посмотрела на себя в широкое с подсветкой зеркало.

Лицо ещё слушалось приказов, лишь глаза жили своей потаённой жизнью. Впрочем, как
всегда.
Руки выполняли привычный ритуал. Увлажняющий флюид, немного тона на нижние веки, филера в носогубную зону, кораллов на скулы… Чуть серо-коричневого карандаша в ресницы и на брови... Немного туши. Окунув широкую кисть в транспарентную пудру, сдув излишки, закрепила эффект в сложных зонах и, вальсируя, прошлась по всему лицу. Прищёлкнула языком и подмигнула отражению. Губы и аромат оставила на потом.

Достала из холодильника кувшин с водой и фруктами, налила в высокий стакан, и, захватив фен, вышла на террасу, которая, чтобы оставаться в тени, вращалась вслед за солнцем.

Высушила волосы. Искусная укладка придавала им слегка небрежный вид, теперь наполненный ароматом летнего дня.

День угасал, лишь болтливая листва не успокаивалась и всё шелестела о чем-то. Было тепло и просто.  Вытянув и скрестив ноги, женщина откинулась на спинку кресла.

– Милые, гордые девочки. Как же вас удивляет умение некоторых старух выглядеть не просто моложаво, но эффектно. Она тихонько вздохнула. Секрет простой, но сложный в исполнении.

Немногие из нас перестали сдавать экзамены на примут – не примут, а делают, что хотят, черпая из источника с названием «аутентичность». Доступ к нему открыт для каждого, но не каждому повезло это узнать, понять, и использовать по назначению.
Мелкими глотками, смакуя, отпила из стакана.

– Может, остаться – мелькнула ленивая мысль. И тут же крикнула:
– Иду! – Когда в дверь постучали.

Горничная сообщила, что сеньор ждёт в холле. Поблагодарив, Алиса сделала последний штрих: прыснула из флакона в воздух, шагнув в облако аромата, и оказалась на зелёном холме, где девушки с распущенными волосами в ярких длинных платьях с широким подолом, с фенечками и кожаными браслетами на запястьях босиком танцуют в траве. Тренькает гитара… Солнце в зените, воздух дрожит, и картинка слегка плывёт.

– Чудишь! – она засмеялась, и, накинув на плечо палантин, вышла.

Марко в смокинге, довольно крякнув, предложил ей руку.
 
– Алиса, мы будем ехать сорок минут.

Местный яхт-клуб владел приличным куском белоснежного пляжа. Здесь находился один из бесчисленных пунктов миграции сильных мира сего. 

Необременённые назойливым вниманием папарацци, они вместе с семьями, любовницами и любовниками могли предаваться роскоши первозданной природы с такого рода удобствами, какие можно купить лишь за очень большие деньги.

Немногочисленная публика живописно расположилась прямо на берегу: кто-то на белых, будто вырезанных из морской пены, шёлковых на ощупь диванах – в основном пары с детишками. А кто-то на разноцветных пуфах-креслах.

Клубные устроители создали мизансцену, уносящую зрителей в пиратское прошлое. Из песка торчали железные фонари, обвитые бухтами каната с толстыми свечами внутри. От здания клуба набросали деревянные отполированные настилы-трапы. Низкие серые столы из ротанга уставлены закусками и фруктами, закрытыми от песка серебряными крышками. Кубками и ведёрками с шампанским.

Между «зрительным залом» и морем на двух металлических стойках расположили большой экран. Наподобие весёлого Роджера. С одного края, истрёпанное суровыми ветрами полотнище, было порвано и прожжено в отчаянных схватках.

На импровизированной сцене уже стояли малая барабанная установка, синтезатор и плоский проектор, на стульях ждали бас-гитара и саксофон. Несколько театральных прожекторов освещали место цветными овалами.

Клуб на вечер нанял популярную в стране музыкальную группу.

В стороне дети играли в пиратов на игрушечной «Чёрной Жемчужине». Стреляли из пушек-хлопушек и мушкетов, махали деревянными саблями. Повоевав, отдыхали в гамаках.

Между креслами и пуфами сновала обслуга с серыми полосатыми пледами.
 
Казалось, все тут давно друг друга знают (ничего подобного!), и поэтому никто никого не знакомил и не разглядывал. Люди просто удобно устраивались, перебрасываясь короткими фразами. Музыканты не спешили.

Марко налил шампанское и пододвинул клубнику. Придерживая во рту душистую ягоду, она сделала глоток.

Лёгкий бриз сдул с лица остатки дневного жара и заблудился в волосах. Друг, улыбнувшись, легонько похлопал её по руке.

– Grazie, bellezza! (так обычно он писал в Фейсбуке).
– Grazie! Марко, – улыбнулась она в ответ.

Дети угомонились, уплетая обещанные за хорошее поведение десерты и мороженое…
 
Но вот – молодые ребята, в рваных джинсах и белых рубашках пробежали по мосткам и заняли свои места. Невысокий смуглый, ладно скроенный юноша взял саксофон и слегка поклонился в сторону публики:
– Ciao! Grazie per l'invito, buona serata, gli anziani! – Чао! спасибо за приглашение, приятного вечера, сеньоры!

Приложил руку к груди, а после взмахнул ею в приветственном жесте и заиграл…

И море резко приблизилось. Мягкие волны набегали на песок, сбивались в белую пену, обещая полный релакс. Синтезатор болтал с ними на одном языке. Бас-гитара подчёркивала стиль необычной беседы.

Играли превосходно. На экране мелькали кадры любительской съёмки. Члены группы в белых одеждах со своими близкими: родителями, детьми и любимыми женщинами на взморье.  Парень протягивает девушке кусок пиццы, она откусывает и прикрывая рот, смеётся… Мужчина подбрасывает хохочущего малыша… Молодая женщина кружит коляску с отцом на плотном песке – мелкая волна лижет босые ступни и спицы.
 
Босиком, тесно прижавшись друг к друг, медленно двигались пары.

Тёплым был вечер под куполом близких, перемигивающихся друг с другом звёзд. И общество людей-планет. Приятным – ощущение полёта. Далеко внизу остались все земные хлопоты.

По очереди медленно погасли прожектора. Белый, оранжевый, синий. В воздухе стих последний аккорд и море, и люди разом зашумели – раздались хлопки, возгласы и одобрительный свист.

К ним обратился молодой человек в форменной куртке и подал визитку.

– Сеньоры, вас ждут в ресторане. Прошу!

На карточке указан номер стола. Здесь учитывали любую мелочь, стараясь создать максимум пространства между гостями.

– Быть одним среди многих других, но, когда это нужно, чувствовать всё внимание, прикованное лишь к тебе – за это и дают звёзды в ресторанном бизнесе.

Стол, накрытый белой скатертью до самого пола, находился с края стеклянной стены заведения. Через приоткрытые панели шумело море. Помещение освещали подвешенные на кронштейнах фонари и подобия провисших сетей, усыпанных светодиодными лампочками-ноктилюками. Увеличенные тени колебались на лимонных деревьях в кадках у противоположной стены.

Колониальная тема не отпускала.

Принесли две широкие серебряные миски с ароматной водой и полотенца для рук. Следом – две бутылки красного вина на выбор и меню. Марко порекомендовал Brunello di Montalcino, свиную отбивную и сыр пекорино. Бокалы наполнились вишнёво-шоколадным ароматом и у Алисы на миг закружилась голова.

В листве зашептались и захихикали маленькие феи.

– Что это, Марко?!
– Это гордость Тосканы, вино для избранных. Он довольно хмыкнул.
– Спасибо! Волшебный букет! – Можешь рассказать про группу?

Итальянец прежде слегка вытянул губы, причмокнув, посмаковал вино и уж после начал говорить:
– Группа молодая, но уже известная в Италии и кое-где за рубежом. Хороший репертуар. Пользуется спросом у богатых людей. И у тех, кто отдыхает на дорогих курортах. Всю карьеру на колёсах. Сейчас у них контракт с агентствами в Юго-Восточной Азии.
– Серьёзные джазмены не считают смут джазовым направлением, – продолжил он. Не потому, что музыканты используют электронные инструменты и технологии. Пожалуй, и не потому, что Дэйву Козу, адепту и альт-саксофонисту «smooth–джаза», удалось монетизировать своё творчество в отличие от бесперспективного в этом смысле классического джаза (итальянец хмыкнул). А потому, что эту музыку, по их мнению, почти лишили главного смысла, как колокол языка – джазовой импровизации. Хотя ты могла заметить и достоинства: драйв на грани с фанком, но не переходящий эту грань, дабы не потерять основного потребителя. Он снова иронично хмыкнул.
– Парня, желающего отдохнуть от проблем, но считающего себя современным и соответствующим моде. «Кул-джаз», на мой взгляд, такое название больше подходит, - эксперт подытожил и улыбнулся.

Она не могла не согласиться.

Принесли с гриля пахнущие дымком отбивные и овечий сыр.

Счастье – это способность замечать-сознавать бесконечное разнообразие красоты сущего и умение наслаждаться им в текущий момент.

– У меня получается! – мелькнуло в голове.

Она засмеялась и заметила удивлённый взгляд друга.

– Va tutto bene! Всё хорошо!

Вновь принесли воду для рук. У входа ждала машина.

– Марко! Неожиданный, незабываемый вечер. Спасибо!
– Да, Алисе! Я бесконечно счастлив возможностью подарить тебе частицу моей любимой Италии! Ты ещё хочешь оставаться в моей компании день или два?

Ему с трудом удалось сдержать самодовольство.


– С удовольствием! – искренно ответила она.
– Grande! Domani torno alle otto. Buona notte! (Прекрасно! Я зайду завтра в восемь. Спокойной ночи!).

– Ещё одна привилегия возраста. Ты уже смирилась с необратимостью жизни и потому исчезло изматывающее душу напряжение и мысли чего-то там не успеть: сделать, сказать, объять. Ты точно знаешь – наступит завтра, придёт с опозданием или уже не придёт. Потому как время стало твоим субъективным другом, а вместе вы – единым живым потоком.
         
                Глава 22

– Интересно, есть ли более короткий путь в это место, не длиной в жизнь? –  она тихонько вздохнула, представив себя прежнюю: обиженную, неприкаянную и усталую.

Сколько дорог пришлось пройти под гнётом. Самыми длинными и унылыми оказывались те, по которым шла в шорах. Метроном в голове прокачивал: должна, должна, должна.  Но голова не рождает ответы, когда нет прежде чувства. Алиса не знала, в чём её долг. 

Просто подрастал сын, просто заканчивался декретный отпуск, просто в семье дочь стала лишним ртом. Родители не предлагали что-то обсудить, словно и так было всё понятно, и им оставалось только подождать, когда всё само собой образуется. Дом, забитый до отказа рутиной, выдавливал лишние хлопоты в самый трудный отрезок на берегу младшей дочери.
 
Поверх имевшегося душевного груза она положила десятимесячного сына.

Если посмотреть на жизнь нашей героини через призму вечности тогда то, что не сломало Алису – насилие над личностью, инертность, сродни равнодушию, близких и убегание от себя самой – всё представится комедиантской сценой в задрипанном сельском клубе с дурными актёрами из местной самодеятельности. А её жизнь – короткий и пафосный истеричный всхлип.

Но кто из смертных в здравом уме решится на такую космическую оценку?

Куда проще воспользоваться земной тщетной осмотрительностью.
 
Путь Алисы в самом начале зарос непролазным чертополохом экспертного мнения окружающих: родителей, родственников, мужа, друзей, учителей, работодателей, писателей, учёных, власти – всех, кому она отдала право владеть собой.
 
Невольно позволила колючкам запретов цепляться за свою одежду, и каждый шаг сбивал дыхание, каждый вдох сопровождался сомнением, виной и злостью.

– Ты почти не можешь двигаться в паутине желания быть отдельной с ментальной зависимостью. Но остановиться тоже не можешь, потому что тебя гонит страх. Ты не можешь оставаться в таком положении и не знаешь, что впереди. Упорно ищешь ответы. Пока ещё вовне. Книги успокаивают, щекочут твоё эстетство и отвлекают от реальности. Полки домашней библиотеки – свидетели поиска.
 
Правда, настоящая любовь, борьба, свобода, смысл жизни – абстрактные темы в каталожных поисковиках. Писатели – сплошь филигрань: Лондон, Бунин, Мериме, Лев Толстой, Достоевский, Чехов, Хемингуэй, Кафка и бесконечное множество других.

Отдавая себя разуму на заклание, ты блуждаешь в сумрачном философском лесу – Платон, Цицерон, Плиний мл…

– Это точно: от великого до смешного – один шаг.

Но именно авторы и их книги запустили механизм самосознания Алисы.

– Низкий поклон! 

Вращаясь погасшей звездой на орбите жизни, она училась одержимо и непрестанно, поглощая знания, в надежде, что в куче мусора блеснёт золотой и откроется ей тайна бытия.

Даже близко не догадывалась, что все ответы уже известны.

Незначительные успехи или очередная специальность лишь на короткое время приносили удовлетворение. Алисе безусловно нужна была квалифицированная помощь –искра в контакте по Микеланджело.

Такой вешкой на пути стал гештальт.

Как-то решив, что для воспитания детей (подрастали три сына) и для работы с подростками не помешало бы получить психологическое образование (буквально, по сценарию перфекциониста), она отправилась изучать психологические путаные тропы.
 
Классическое университетское принесло только «корочки», но Алиса попала в круг внимания практических психологов и получила приглашение на новомодный курс «гештальт-терапия».

Эта практика запустила долгий мучительный процесс рождения доверия к себе и, как следствие, открыла путь в субъективный созидательный мир.

Она поняла: то, что тебя не ломает, меняет твоё мышление.

– Ты можешь видеть не фрагменты контекста, а всю картину целиком, словно паришь над своей историей.

В бессмыслицу реальности вплетаешь план, рисунок, протяжённость, позитивную динамику этой истории, несмотря на обусловленность жизни. И тебе уже нет никакого дела до абстрактной вечности и людской суеты. Ты укрепляешь берег жизни на Земле как часть жизни рода.

В то время её семье случилось переехать в другой город. Она бегала по библиотекам, пыталась безуспешно (из-за бюрократических препон) пристроить свою. Самые ценные и просто необходимые книги оставила сыновьям, немногое увезла с собой.

Не вандализмом, а языческим доказательством исцеления от книжной зависимости стал впечатляющий воображение террикон книг на обочине Озёрной улицы (Да простят её рафинированные эстеты всех времён и народов!)

Как памятник гипертрофированному поклонению изречённому слову в надежде на спасение с его помощью.

С собой увезла ассимилированный духовный багаж, который не имеет цены и ничего не весит. В дальнейшем читала только для удовольствия, смакуя шедевры известных и вновь открытых талантов – чтобы подружиться с авторами.

Другие книги пришли в её новую жизнь. Совсем немного. В памяти и душе они встретились с прежними писателями, их героями и затеяли живой, увлекательный диалог разума и сердца.

– Buongiorno, Alise! Вы готовы отправляться? Я в холле.

Звук его голоса в телефоне, отделённый от визуального образа, звучал мягко и приветливо. Она окинула взглядом уютную панораму сада, замерла на мгновение, внимая дуэту птичьего хора и журчания ручья, вдохнула аромат зелени и вышла к другу.

Марко сказал, что до Читта ди Кастелло чуть больше ста километров и он решил показать гостье окрестности. Поэтому арендовал кабриолет. Багаж уже упаковали, и можно было ехать. 

Но сначала в мастерскую.

Мелодичный дверной колокольчик срезонировал с её серебряными, где-то в средостении.  Хозяин мастерской, невысокий, средних лет мужчина в костюме и очках в роговой оправе, вынес изделие на ресепшн, что-то в него вложил и, улыбаясь, пожал им руки. Она заглянула в бокал: на дне лежала красная морская звезда.

Звезда Alisa Skedy. Nesebar.

– Я похожа на блаженную, – подумала женщина, едва сдерживая расползавшийся в счастливой улыбке рот. 

Бокал упаковала в фирменную коробку с вытесненным коньком на крышке администратор и с пожеланиями приятного отдыха и счастливой жизни вручила ей.

Внутри всё пело. Не дожидаясь, пока выйдут на улицу, растроганная гостья подошла к Марко и поцеловала в щёку. В ответ блеснули два ряда белоснежных, искусно выполненных зубов.

Немногочисленное семейство мастерской оживлённо зашелестело и защёлкало.
 
Когда выехали, солнце вовсю играло свою основную тему, соперничая с тенью на холмистом рельефе, припудренном утренним туманом. Вид этой игры был завораживающим.

Перед ней под лазурным небом в бархатной шубе, раскрашенной полосами всех оттенков зелёного, дышал фантастический зверь. С пятнами жёлтого, макового и лилового цвета полей, уходящих вдаль насколько хватает взора. Украшенный строчками кипарисов и стадами пасущихся овец на причудливо изгибающихся формах.
Её гид выбрал не автостраду, а шоссе регионального значения.

– Cara, постараюсь угодить тебе. Эта дорога лучше всего нам подходит.  Наслаждайся видами.

– Всего-то сто километров по шоссе с прекрасным покрытием. За час можно доехать.
Она мысленно сравнила эту с дорогами, по которым ходила и ездила большую часть своей жизни.

– Никогда бы не оказаться тебе здесь, если бы не те. Часто стылые, ухабистые, нарезающие долгие ленты серых пейзажей.
 
Именно в дороге Алиса размышляла над своей жизнью, именно дороги уводили странницу с наезженной колеи в большие неприветливые города с развалами возможностей.

Те пути манили и завораживали, обещая за поворотом новую, промытую, как весеннее небо, яркую жизнь.

Всякое путешествие: на автобусе, в поезде или за рулём собственного автомобиля начиналось с нарастающего чувства паники. Между внутренней пустотой и неизведанным краем мира были лишь спинка кресла, руль, спасительная таблетка и бесконечные позывы мочевого пузыря. Но с маниакальным упорством она вновь и вновь покидала обжитой берег.  И в какой-то момент так и случилось:

– Все дороги, в конце концов, приводят тебя не в конкретную географическую точку, а туда, куда ты стремилась всей душой – в глубину твоей самости, в нежность твоего настоящего дома.

На трассе Фано – Читта ди Кастелло она чувствовала себя Элли, шагающей с друзьями в Изумрудный город. Вокруг причёсанные поля с пасущимися барашками в сиреневой рамке приближающихся Апеннин. Ласковый ветер треплет волосы. Земля выдыхает чистые травяные и цветочные запахи рапса, лаванды и мака. От них кружится голова, хочется смеяться и петь. Крохотные городки, проплывающие мимо, с башенками и свечками деревьев, напоминают скопления драгоценных кристаллов, выросших на холмах…

Дух лёгкости и умиротворения обслуживает эту трассу.

Но вместе с Элли, наша героиня знала, что дорога здесь не может закончиться. Всё самое необходимое в жизни всегда впереди и всегда глубже.

                Глава 23

Конечно, задачу себе Алиса усложнила. Но могла ли она при всех составляющих тогда поступить иначе? Ответ известен.

Теперь уже с десятимесячным Лёшей отправилась на Дальний Восток. Пашка как раз был на берегу, на своём рыболовном сейнере, в посёлке Южно-Морском.

Она толком и вспомнить не могла, как добиралась в тот раз до места. Не то что телефона, даже простой складной коляски тогда не было у молодых мамаш. Лишь большой, тяжёлый и неудобный, спелёнатый по ногам байковым одеялом сын.

В порту ей показали пришвартованное судно. Вахтенный позвал штурмана.

Пашка в одной тельняшке вынырнул из узкого и тёмного проёма палубной надстройки. На подбородке янтарный потёк от борща. В голодных глазах потаённый смех.
Предложил остаться на борту и вместе перейти акваторию порта, что входило в задачу дня. Алёшу положили на узкую полку в тесной и тёмной каюте. Накормленный и согревшийся, сын крепко уснул. Муж надел серый казённый свитер, и они поднялись в рубку, где ждал вахтенный матрос, мужик лет пятидесяти.

С суши дул настырный апрельский ветер. Море плясало, тускло отсвечивая мутной волной, словно дохлая рыба чешуёй. Волнение усиливалось. В какой-то момент сейнер при манёвре по-любому опасно повернётся боком к ветру. Помощник стал настойчиво что-то доказывать. Пашка молча слушал. Он смотрел на море, и его левый глаз косил. Короткие светлые волосы над высоким, чуть скошенным назад лбом, прямой нос и чёткая линия рта. Никогда раньше (и тем более позже) не видела его таким собранным и мужественным.

Небольшое судно бросало. Пол уходил из-под ног, пришлось ухватиться за переборку. Стало страшно, и она спустилась в каюту. Малыш перекатывался на полке, как кукла. Тревога погнала назад.

В рубке обстановка изменилась, теперь помощник молчал, а Пашка, матерно ругаясь, отдавал приказы. Дошли они и пришвартовались благополучно.

Случайно подсмотренный, благородный образ мужа, невзирая на контекст их отношений, Алиса пронесла через всю жизнь. Со временем, когда песком занесло рубцы их недолгой, неблагополучной жизни, порой вспоминала, как ей посчастливилось увидеть душу этого исковерканного судьбой человека. И горько заплакала по этой душе, услышав злую весть о нём много лет спустя.

В общежитии временно дали койку на двоих. Но как только Пашка ушёл в море, место попросили освободить (с детьми проживать нельзя). Нужно было срочно что-то предпринимать. Молодая мамаша отправилась в поссовет выбивать жилье.

Часа два изучала штампованные завитки на тёмно-коричневых пластиковых панелях в тесном коридоре местного самоуправления.  Приём вёл невысокий мужичок в замятом на талии пиджаке и светлых брюках с отвисшими коленями. С озабоченным видом долго копался в бумагах на столе. Не нашёл, что искал, взял деревянную линейку и придвинул свой стул к коленям просительницы.

Казалось, мужчина внимательно слушал, такое у него было лицо: смотрел в глаза и изредка сочувственно кивал, пока она не почувствовала, что линейка забирается под юбку. От неожиданности резко вскочила, опрокинув стул. Стояла и не могла оторвать взгляд от пола.

-другую в чиновничьей голове громко работал счётчик.  Приняв, наконец, решение, потрепав челобитчицу отечески по плечу, вздохнул:

– Ну, что ж! Вот тебе бумага, иди в коридор, там напишешь заявление. Принесёшь сюда.

Им дали комнату в четырёхквартирном доме. Очень старом, покосившемся от времени на один бок. Вросшим этим боком в землю по самое окно. С этого края через непросыхающую лужу был брошен трап ко входу в комнату. Уровень пола ниже уровня земли, и в помещении стоял полумрак. Одну треть квадратной площади занимала разрушенная печь с открытой плитой. За ней комната с кроватью, шкафом, столом и стулом...

Как же она была счастлива и какой свободной себя чувствовала – ведь у неё появился свой дом!

Того мужичка никогда не вспоминала и никогда не связывала качество полученной квартиры с личной нечуткостью к обременённой ответственностью и заботой о гражданах власти.

Плиту за два дня отремонтировал работник в заляпанной раствором спецовке.
Набросав в неё щепок, зажёг и проверил, не идёт ли дым в помещение. Дым не шёл. Лёшик, покачиваясь, старательно ковылял по широким, крашенным доскам пола. Дом стал отогреваться, приобретать уютный вид. 

Первым делом она познакомилась с соседями.

Со стороны печки, за стеной жила молодая морячка. Её редко можно было застать дома. И как правило, за очередным весёлым застольем с друзьями: громкими песнями, криками, а в конце – пьяной руганью. Разбитная бабёнка легко и сразу отдала новым жильцам какие-то кастрюли, ведро и даже крупу с мясными консервами из судового пайка.

По диагонали жил старик. Теперь она не могла его вспомнить. А за стеной жилой комнаты – одинокая молодая женщина Таня, с маленькой дочкой.

У Тани лицо сердечком, очень светлая тонкая кожа и вьющиеся тёмно-каштановые волосы. Работала соседка на берегу в конторе счетоводом. Але казалось, что она нашла если не мать, то точно старшую сестру. Рассудительную. В меру заботливую и нелюбопытную.

У этой соседки было два брата. Родной и младший – Саша, промышлявший фарцовкой японских шмоток, магнитофонов, сигарет и Бог ещё знает чем. Появлялся обычно в сопровождении орущего голосами «Boney–M» японского «Панасоника» с таинственными рассказами про экзотические Фиджи. Худой и весёлый, свойский и не по возрасту мудрый парнишка. 

И двоюродный – Николай, просмолённый и прокуренный морской бродяга. Знакомство с ним оставило после себя запах подошвы, наступившей на человеческое дерьмо.

Работу ей пообещали в августе. А пока предложили поучаствовать в переписи населения. Дали гроссбух и список улиц и домов. Посёлок был маленьким с разбросанными хаотично домами (многие за жилой чертой), высокими заборами с колючкой и бряцающими металлическими кольцами по периметру дворов свирепыми псами. А список – большим. 

Две недели с утра до позднего вечера она искала хозяев жилого фонда Южно-Морского. Дрожа от страха перед ненадёжными, как ей чудилось, воротами и дверями домов, скрывающих жуткие тайны. Иначе зачем такие высокие – ни одной щёлочки, обитые железом заборы и охраняемые собаками дворы? И опасаясь за сына, которого оставляла одного, отгороженного от печки столом.

К вечеру ноги уже не могли таскать налипшую на подошвы глину. Однажды, вернувшись с работы, увидела уснувшего на голом полу сынишку (он не смог забраться на высокую кровать), и отказалась от работы.
 
Неожиданно на середине путины пришёл домой Пашка – у них сломалась машина.
 
Он здорово изменился. Первые дни пил, заваливал её на жёсткий пол и так засыпал.  На сына не обращал внимания, словно того вовсе не было.   

Всего два раза до следующего плаванья они вместе вышли из дома.

В один из пасмурных дней – к большим валунам на берег моря. Захватили с собой бутерброды из белого хлеба с икрой минтая и свежими огурцами. Прыгали по камням, бросали плоские «блины» в воду, а после просто сидели и смотрели, как приливает волна и расчёсывает длинные ленты ламинарии. Как сливается серое небо с серым морем на горизонте.

Ветер трепал их волосы. Мир рисовал двум слепцам дикую и бесплодную картину их жизни.

– Я хочу поступить в институт.
– Давай, – он не повернул головы, только пожевал губу…

Второй раз пошли фотографировать годовалого Лёшу.

Все удобства цивилизации находились за высокой сопкой. Перевалив холм, нашли обшитое рейкой деревянное здание с высоким крыльцом. В окне пылилась парочка в свадебном наряде.

В маленькой комнате, оборудованной штативом и лампой, фотограф поставил к стене, затянутой белым ситцем, перепуганного сына. Пашка рыкнул, чтобы тот не шевелился. На фото малыш похож на жертву массового расстрела: расставленные некрепкие ножки, осовелый взгляд и полуоткрытый рот.

Её охватила жалость и на обратном пути несла ребёнка на руках. Дома посадила на кровать и, раздевая, всё приговаривала что-то успокаивающее.

Подошёл муж и ударил мальчика по голове. Тот зашёлся в крике. Посыпались новые удары. Пытаясь их смягчить, мать натягивала одеяло на малыша, защищала руками, не чувствуя боли, только страх. Родной отец старался попасть по своему сыну.

Так же внезапно остановился и сел на стул, вытянув ноги.

Почувствовав, что его злость прошла, Алиса начала кричать, ругаясь. Припомнила садиста-свёкра и до чего тот довёл Пашкину мать… Безуспешно пытаясь разглядеть на равнодушном лице следы раскаянья, продолжала реветь и разоряться, испытывая бессилие и презрение к себе. 

– Наивная. Думала, что у тебя есть права гражданки свободной страны, основания брака, свидетельство общего прошлого… Что есть законы справедливости... Тебя питала иллюзия личной исключительности. – Мрак. Все признаки помешательства мухи, попавшей в паутину к сумасшедшему пауку. Да ты просто ещё не догадывалась, что для тебя той повсюду развешана паутина, – Алиса, сокрушаясь, покачала головой, вспоминая себя прежнюю.

Приступы злобы у мужа случались всё чаще.

– Кому ты показываешь? – шипел он, заметив, что она моет пол в сенях с открытой на улицу дверью.
– Но никого же нет.

Он молча закрывал дверь, уводил в комнату, усаживал на кровать и бил лбом в лицо. Из глаз сыпались искры, из носа лилась кровь. Алиса смотрела во все глаза и не верила, что это происходило в действительности. Сын забивался в самый дальний угол кровати и тихонько выл. Пашка называл жену уродиной и сетовал, что у него на неё не встаёт.

И правда, из зеркала глядела измождённая лохматая незнакомка с разбитым лицом, острыми ключицами, торчащими из растянутой Ларискиной «лапши». Урок воспитания хозяин завершал обедом в одиночку…

Глядя на проплывающую за окном волшебную панораму, она дотрагивается кончиком языка до выпуклости неровного шрама на внутренней поверхности щеки. Обычно это делает не для того, чтобы вспоминать, а чтобы не расслабляться по жизни.

Опасаясь за сына, наша Алиса перешла от угроз к действиям. Перевалив через сопку, обратилась в милицию. Усатый дежурный задрал кофту на спине Алёши.  Крякнул и покачал головой, глядя на синие полосы и багровые пятна. Написал протокол, захлопнув папку сказал: «Уходи от него, пока не убил».

И всё. Идти ей некуда. Она вернулась.

Ремонтники починили поломку, и Пашкин сейнер ушёл добирать недоработанное.
Накануне отхода муж забрал все деньги, подаренное колечко, вырвал руками спираль из самодельной плитки, прихватил запасную и исчез из их жизни на три месяца.
 
Алису, наконец-то приняли на работу медсестрой в смотровой кабинет. Первую неделю, пока не сошли синяки с лица и рук, на неё косились. Они тут всякого насмотрелись. Но вскоре отношения наладились. И всё благодаря несчастью. Лёша крепко заболел.

Как ни старалась содержать старый дом в чистоте, но малыш, тянущий всё в рот, подцепил инфекцию. У него открылся профузный понос. Сначала, по совету Тани, она рыла корешки шиповника. Отдирала землю металлической губкой и варила вяжущий темно-коричневый настой. Но через сутки, увидев чёрные пузыри в углах рта сына, в одних носках пробежала около трёх километров до больницы по ночной, усыпанной гравием дороге.

Много позже, следуя рядом с девятилетним Бобби Гарфилдом, героем романа Стивена Кинга, несущим свою подругу с выбитой из сустава рукой, Алиса утвердилась в том, что Кинг не фантаст, не мистик, а чистейшей воды реалист и её друг до гробовой доски.

Она не понимала, как происходит невозможное в череде обыденного, но не раз в своей жизни попадала ему в такт. И неважно, белым или чёрным было это невозможное. Непостижимым образом оно расширяло границы её жизненности и человечности.

Коллеги – в основном женщины – относились с сочувствием.

В больнице их навещал Саша. 
– Сейчас нет работы, и, чтобы время убить, – вот! Улыбаясь, садился на подоконник, ставил рядом магнитофон, выкладывал Танины пирожки и клоповку – красные, словно кровь, капли ягод. – Танюха сказала, что ему (кивок в сторону Лёши) полезно пить чай с этой ягодой. Она убивает микробы… Только у нас растёт.

Из магнитофона вырывался, усиленный динамиком, безудержный карибский темперамент, обещавший страсть в раю. Саша смотрел на соседку, закусив кончики двух пальцев, его глаза улыбались. Он немного и сдержанно рассказывал о себе. Объясняя скрытность нежеланием кого-то подставлять.

Имея за плечами всего-то шестнадцать, уже умел ненавязчиво заботиться. В тот раз помог им вернуться домой из больницы.

– Где бы ты ни был, дорогой, пусть тебя хранит удача!
– Удивительное дело! – подумала Алиса. В Приморье она прожила всего восемь месяцев, а по ощущениям – целую жизнь.

Вечера они проводили у Тани. Разговаривая, что-то чинили из одежды. Пили чай. Дети играли на домотканых дорожках на полу.

Однажды соседскую дверь открыл мужчина. У него было тёмное, словно из дерева вырезанное лицо. Глубокие морщины, зелёные глаза, чувственный рот и пустой взгляд.

– Аля, познакомься. Это Николай.

– Какой-то варёный, – отметила равнодушно Алиса.

Двоюродный брат зачастил. Чтобы поесть и рассказать новую серию морских анекдотов. Его рассказы не захватывали, но удивляли. Казалось, он обошёл весь мир. Называл разные места и что они в тот раз ловили. Но в рассказах совсем не было описания городов, жителей, каких-то особенностей и личных впечатлений. Будто из другого мира явился.

Как-то вышел с ними – проводить. На руках нёс спящего сына. Положил на кровать и в темноте поцеловал Алису. Она молча ждала. Николай прошептал: «Ты не бойся, от меня дитя не будет». От него крепко пахло табаком и пеплом. Почувствовав, как внутри поднимается страх пополам с омерзением, женщина оттолкнула ухажёра. Несколько дней не ходила к Тане, и они не разговаривали. Но та уже раньше договорилась, чтобы им привезли дров на зиму.

Самосвал свалил здоровущие, похожие на противотанковые ежи, чурбаки во дворе.
Дерево было достаточно сухим. Алиса рубила и поленья складывала в низенький сарайчик. Нужно было сильно наклониться, чтобы пробраться в него.

«Морской волк» вышел покурить и наблюдал как соседка рубит. Схватил, когда в очередной раз она полезла в сарай. Крепко прижался и стал тереться. Ей не сразу удалось вырваться, мешал узкий проём и неудобная поза. Ярость охватила внезапно, как огонь проспиртованную вату. Схватила полено и заорала.
 
– Убью на…! Николай отскочил очень проворно: «Чокнутая!». 

До вечера она перерубила все чурки и забила ими сарайчик доверху. Через окно за расправой следили расширенные от страха глаза Лёши, Тани и её маленькой дочки. 

Вернулся Пашка, и шарманка заиграла по новой. Несколько дней беспробудного пьянства. Пьяные слёзы и клятвы.  Благо, нашёлся собутыльник. Николай набирался до состояния риз и уползал в свою нору.

Муж, несмотря на отпуск, большую часть времени проводил на сейнере. Он отвечал за ремонт и за судно. Дома молчал, но любая мелочь выводила его из себя. Объяснял, что ревнует жену даже к столбу, к которому она прислонится. К людям, на работе или дома – если уделит им внимание. Особенно – к сыну.

Это становилось всё более опасным. Дрался он трезвый. Теперь ещё чаще Аля ходила на работу в синяках на руках и скулах. После побоев настроение у Пашки резко менялось – от полного отчуждения до самоуничижения.

На упрёки и угрозу бросить его вообще не реагировал.

Казалось, сама по себе, жена давно ничего для него не значила, поскольку не нашла силы спасти мужика от чего-то очень страшного.

Иногда клялся исправиться, размазывая по лицу слёзы и сопли.

Однажды, в порыве отчаянья, Алиса заставила окаянного есть землю. Из светлых глаз текли слёзы, Пашка не морщился, весь рот и руки были чёрными. Он ел, но не спасся.
 
Накануне Нового года сидели в гостях у Тани. Отмечали именины Саши. Алиса принарядилась по случаю. Тогда в Приморье можно было приобрести стильные и качественные японские вещи. Обычно Пашка был щедрым и мог побаловать жену.

Пришёл Николай… Муж стал драться внезапно. Сначала в неё полетел утюг. Схватив за волосы, возил лицом по столу, поднимал голову и бил о столешницу. Она не чувствовала боли. Вырывалась, кричала, звала на помощь …

Всё плыло перед глазами, и было тягостное чувство, что истязание никогда-никогда не закончится.

В то время Таня с братом прятали детей, а Николай тихо сидел за столом и глядел на сцену.

Алиса вырвалась и выбежала на улицу. Муж догнал у стены дома. Соседка с братом видели завершающий удар. Её ноги оторвались от земли, а потом она рухнула в снег. Саша после рассказал, что Алиса будто взлетела.
«Удар, удар... Ещё удар...
Опять удар – и вот
Борис Буткеев (Краснодар)
Проводит апперкот.
Вот он прижал меня в углу,
Вот я едва ушёл...
Вот апперкот – я на полу,
И мне нехорошо!
И думал Буткеев, мне челюсть кроша:
«И жить хорошо, и жизнь хороша!»

Вместе с духом вылетели все чувства. Она не помнила, как её подняли, отвели в дом. Как обулась, надела пальто, завернула в шерстяной платок сына и ушла.
 
Никто не пошёл за ней. Не было ощущения времени. Вот только что Алиса закрыла дверь за собой и вот уже – они с сынишкой у самой воды.

Измазанная пятнами масла, хлюпающая глотка тускло отсвечивала корабельные фонари.
Страха не было. Запнувшись за буксировочный трос, женщина упала рядом с металлической чушкой кнехта. Перед глазами колыхалась податливая жидкая мгла.
Д
Двое смотрели друг на друга, не отрываясь.
 
Медленно, подтягивая ноги к животу, качаясь, Алиса встала на колени. Отвернулась, неловко поднялась. Отнесла сына от края пирса, положила на землю, села рядом и стала раскачиваться.

Её что-то отвлекало. Дело в том, что сын не плакал, мешая действовать.
Начался приступ паники. Челюсти свело, всё тело корёжило страшной силой. Она
не могла дышать.

Пришла в себя в крепких руках вахтенного. Тот всё повторял и повторял: «Милая, тише, всё хорошо». И в какой-то момент голос прорвался в сознание.

Крепкий мужик в бушлате, туго перехваченный ниже талии широким лаковым ремнём с пряжкой… С опухшими веками, бесформенным носом и суточной серой щетиной…  С ядрёным запахом табака и чеснока.

– Имя «Константин» как-то ему не шло, – улыбнулась она, смахнув со щеки слезу.

Марко, озабоченно посмотрев, притормозил и достал из кофра мягкий плед.

– Алисе, прости, я тебя заморозил. Поднял верх у авто и предложил горячий кофе и бутерброды.

Диковинный мир, в котором она пребывала в настоящем, преломлённый слезой, казался декорацией из фэнтези.

– В какой сказке вы живёте! Я растрогана.

Друг улыбнулся и легонько похлопал Алису по руке. Он каким-то образом почувствовал её настроение.

– Надеюсь для Италии, на этот раз у сказки будет продолжительный счастливый конец. И вновь улыбнулся.

– Да, он прав. За такой рай люди дрались и будут биться до скончания веков.
Правда, в наше время большинству населения прошлые битвы, пропущенные через тысячи камер жадных до сенсаций, красивой картинки и денег режиссёров, кажутся ходульными, и грубое «рубилово» никого уже не впечатляет.

– Подобных войн не будет! И они правы. Существуют несравнимо более эффективные методы геноцида.

К примеру, некий мировой психологический триллер под названием «искусственно вызванный экономический кризис». Про сеть, паука и муху. С классическим набором жанровых приёмов: прессингом, подавлением воли к сопротивлению, изоляцией и лишением реальной власти не отдельных граждан, а целых стран. В сюжете бывает тоже постреливают, взрывают и сжигают…
 
Но наивысшее возбуждение у залипающей у экранов мониторов разрозненной потребительской массы вызывает изощрённое искусство, разнообразно демонстрирующее сохранение мускулов при лишении мозгов у подавляющего большинства самих же несведущих зрителей.

Да и за экранами трансляторов либо кулисами (читай – театра военных действий) можно наблюдать удручающую картину барахтанья паука в собственной паутине.

– Будьте уверены. В этой новой войне победителей нет.

И её чуткий друг прав в том, что глаз по-прежнему радует красота земли и акцентированное пейзажем, невозмутимое право жизни.  «В действительности всё не так, как на самом деле», – сказал классик. Тогда на пирсе Алиса выбрала не усиливать крен своего пути в сторону невозвратности. И образ того вахтенного хранит в душе.

Через пару дней их положили в больницу. У Алёши воспалилось среднее ухо (слабое место). Подписав бумагу, она оттуда ушла. Забрала трудовую, и собрав чемодан, уехала в Находку.

Пашка их там нашёл, ему сказала Таня. Умолял остаться и выглядел пугающе нормальным. Дал денег на дорогу и до последнего цеплялся за её рукава и руки.


Павлик уже понимал, что убежать от своего демона не удастся.

В самолёте они выспались на полгода вперёд. В Москве сделали пересадку до Ленинграда. Лиза, несмотря на уговор, не встретила. Ну нет так нет!  Странницу уже не волновали такие мелочи: большие расстояния, пересадки, нестыковка с сестрой, даже крик сына, когда ухо начинало «дёргать». Не испытывая эмоций, делала всё на автомате.

В поезде до Волховска заметила косые взгляды пассажиров. Спокойно попросила освободить полку, стащив матрац, уложила Лёшу. Когда он успокоился и, наконец, уснул под стук колёс, вышла в промозглый тамбур. Хотелось курить. Напротив, у заросшей снежной шубой двери, стоял невзрачный мужичок. Дал помятую «приму» и прикурить. Она жадно вдыхала дым, глядя на бельмо оконного проёма.

Услышав бормотанье, посмотрела на мужика.

– Что?
– Давно откинулась?..

Сестра Лиза теперь работала цеховым терапевтом и принимала работников завода «Ракета» и прикреплённого к заводу конструкторского бюро. От предприятия ей выделили комнату в коммунальной квартире с семьёй инженеров. Беременной Галей, высокой и широкой в спине брюнеткой, и низеньким блондином Вовой.

Сосед топором отжал язычок замка, и Алиса попала в комнату Лизы. Сестра приехала через час. Как-то они разминулись в дороге.

Лёшик спал, Аля сидела на кухне и одну за другой курила «Беломор». Лиза непривычно тихо (будто в комнате покойник) предложила принять ванну, пока сама приготовит поесть.

После она рассказала, что несколько раз подходила к двери, но так и не решилась спросить, как там сестра. Боялась, не упала ли, потому что даже смотреть на неё было страшно. Всё лицо и руки в чёрных синяках, и сама – кожа да кости.
 
Так в жизни нашей героини наступил самый затяжной и трудный период. А она-то думала, что, наконец, освободилась и, к счастью, они целы.

Но пройдёт больше пятнадцати лет, прежде чем на пыльном, заросшем бурьяном пустыре своего я, наша героиня нашла под ржавой консервной банкой ключ.

Ей понадобилось ещё время, чтобы дойти до двери и открыть этим ключом условность времени и дороги. Тогда она собрала все части себя и начала влиять на события. В этом помогли учёба, тренинги, работа, путешествия и встреча с Ильёй.

Внешний мир, наконец, потерял пугающую аморфность очертаний и предстал тесным, наполненным истинными ценностями незамутнённым аналогом Алисы. Женщина вытащила-таки себя на берег жизни.

Здесь встретила удивительных людей, не скрывающих свою уникальность и уязвимость. В какой-то момент Алиса открыла, что люди все такие, просто ей не хватает граней, чтобы это отразить.

Теперь она знала, что каждый из людей живёт с опалёнными где-то крыльями.  Поэтому летать у всех получается низко и криво. Теперь она знала, что каждый из людей каким-то образом в курсе происходящего с ним и по-своему стремится к заветной двери.  И лучшее, что тут можно сделать, – не мешать никому, проявляя уважение и терпение.

– Вот, что происходит в промежутке между сгоревшим в пожаре и разрушенным до основания домом, кисло пахнущим пеплом и смертью, с чёрными, торчащими стропилами – острыми и опасными, жильём, наполовину залитым водой, с превратившимся в хаос тем, что раньше называлось его укладом и уютом – до момента восстановления и возрождения!

С её души упал камень.

                Глава 24

Через 35 километров друзья въехали на территорию заповедника Гола ди Фурло. В
кабине под ногами валялся пустой флакончик с надписью «Выпей меня!». Ошеломляющий вид на тесное ущелье (отсюда и название) и озеро с утонувшими в нём отражениями сотен метров величественных склонов, густо поросших зелёным морем растительности, превратил путешественницу в уменьшившуюся копию потрясённой Алисы из Страны чудес. Соляными столбами там и сям стояли заворожённые фигурки туристов.

Здесь пролегает древняя дорога в Рим. А тоннель в горе строил великий комбинатор – император Веспасиан – родоначальник поколения психопатических бизнесменов. Он обессмертил своё имя введением налога на общественные уборные и на практике доказал, что не только «деньги не пахнут», но и слава.

Подошёл Марко. Сунув руки в карманы, покачался с носков на пятки и, довольно крякнув, сообщил, что они заедут в Акваланью купить трюфели для пасты.

– Ты знаешь, это место известно всем благодаря не Фламинии, а самым ценным в мире трюфелям? Он поцеловал кончики пальцев на обеих руках. – Я тебе расскажу по дороге. – В Акваланью приезжают собирать грибы известные селебрити. Политики, звёзды кино, рестораторы из Америки, Европы и пронырливые японцы – он рассмеялся.
– Им дают разрешение и проводников с натасканными собаками. Тоже дорогое удовольствие – кусается, как и цены на грибы, – итальянец снова рассмеялся своей шутке. – Местным жителям весьма повезло. Сейчас сезон тартуфо скорцоне, а осенью приезжай на ярмарку белого трюфеля. Здесь это такое шоу! Народу набежит – не протолкнуться. Как у вас говорят: «яблоко не может упасть».

Теперь уже она засмеялась и поправила.
 
– Ну да. Негде упасть – так много будет туристов.
– А сегодня мы приготовим тальятелле. Divina! (Божественно!).

Его взгляд затуманился.

Щедрые дары средиземноморского климата и природы плюс магнетизм ненарушенного узора богатого прошлого, крепко вплетённого в современность, формируют внутреннюю гармонию и внешнюю расслабленность итальянцев. Как, впрочем, и многих других народов, живущих в мягком климате. Их спонтанную позитивную первую реакцию и готовность радоваться простым вещам.

Родина Алисы по обилию природных красот посоперничает с любым местом на земле. Но подобное чувство умиротворения у нас может принести редкое явление.

К примеру, майское щебетание птиц в молодых кустах сирени возрождающегося Валаама. Да тёплая ладонь монаха Савелия у тебя на голове. Как это и произошло однажды, когда с группой туристов она оказалась на пути братии, покидавшей островную трапезную.
 
Монахи привлекли внимание тихой, но оживлённой беседой и энергичным шагом. Один направился в сторону пилигримов. Он был высок и молод. Ветер раздувал покрывало клобука. Глаза «старца» улыбались и, казалось, что и лицо улыбается, – но нет. Между ними был только свет и его руки – сильные, сухие и тёплые. Слова: «молимся о вас!», голос, тон и порыв – всё это сопровождалось, без преувеличения, звоном падающих цепей с душ мирян, их глубоким единым вдохом и выдохом.

По привычке чувство согласия с миром сегодня достигается искусственно – с помощью аффирмаций, дыхательной гимнастики или импортированной йоги. И если повезёт – встречей вот с таким монахом.

Найти гармонию в душе самостоятельно для обычного россиянина в силу известных обстоятельств – высший пилотаж и вожделенная мечта.
 
– Марко, я так тебе благодарна. Ведь ты показываешь мне настоящую, не киношную Италию.

– Но я другой не знаю! –  он удивлённо округлил глаза и подставил локоть.

Так и дошли до машины.

Покидали городок под удалённый мелодичный звон колокола, принесённого эхом невесть откуда. На заднем сидении, шурша, перекатывались два серых фирменных пакета. Один с каучуковым логотипом в виде выпуклого изображения гриба, гладким на ощупь. Второй с бутылкой горького ликёра Amaro Sibilla, настоянного на местных травах, кореньях и меду.

– От этого напитка, дорогая, ты не сможешь отказаться.
– Спасибо, amico!

Миновали плавный поворот и длинный тоннель, который навёл резкость и неожиданно приблизил, и увеличил восхитительную панораму предгорья Апеннин.

На склоне горы Нероне промелькнула крошечная деревня Пьоббико, за которой тянулся шлейф славы о коврах ручной работы. Ещё километра четыре, и они остановились на площади деревенского городка.

Апеккио славился ремесленным пивом. В конце прошлого века Тео Муссо в Пьемонте решил, что итальянцы могут удивить соотечественников, угодить туристам и, таким образом, оживить ещё один ручеёк, приносящий доход в коммуну. И как знать, может принести известность стране. За двадцать лет они превратили модное крафтовое ремесло в гастрономический ритуал. Пиво здесь подают с закусками и проводят всякие дегустационные вечера.

Им принесли ароматный Baladin в пузатых фужерах и деревянную доску с сырной нарезкой, сухофруктами и орехами. Всё вместе выглядело неожиданно и пикантно.

Алиса прислушалась к своим чувствам. Напиток точно был хорош, но его вкус настолько отличался от характерного (она никак не могла понять, чем), что готова была уже признать, что это не совсем пиво.

– В приготовлении сорта используют средиземноморские специи и апельсины, – просветил спутник.   

– Ну, так бы сразу и сказали, – сыронизировал внутренний голос.

Марко поведал, что новаторством в деле стала выдержка пива в бочках из-под хереса, вина и виски.

Что ж! Итальянцы, ломающие традиции, скорее всего, сформируют в мире общество почитателей местного пива. Предпосылки, безусловно, есть. А трудолюбия и упорства им не занимать.

– Благодарю, Марко.

Тот довольно кивнул и тут же посетовал на несуразные цены на продукт.

– До 15 евро за бутылку – это дорого.   

Она кивнула в знак согласия.

– С другой стороны, цена вызывает уважение, как к труду, так и к самому напитку, – увещевал сам себя итальянец.

Сожаление промелькнуло на его лице и тут же сменилось выражением детской радости от предстоящего удовольствия.

– А теперь мы посетим знаменитый музей ископаемых.

«Совсем как у Сергея Михалкова получилось» – она засмеялась: «Я поведу тебя в музей».

Друг на всякий случай улыбнулся в ответ.

– Не рассказывать же ему про музей Владимира Ленина. Он не поймёт аллюзию.

Только ступив на каменные плиты главного зала палеонтологического музея
она поняла, чему так радовался «мальчик» Марко. 

Посреди большой светлой комнаты в местном палаццо дукале, в бассейне, наполненном лёгкими шариками, им предложили провести собственные раскопки.

– Представляешь! Здесь спрятаны кости настоящих динозавров, и можно найти фрагменты черепа или скелета какого-нибудь диплодока. Обычно их прячут в музеях за стеклом с охраной, – Марко, широко улыбаясь, подал ей руку.

Она неуверенно и недоверчиво сделала несколько шагов. Тут же ей показалось, что среди броуновского движения шаров что-то заметила. Рядом увлечённо копалось молодое семейство. Охватил охотничий инстинкт. Сердце стало выбивать галоп и немного закружилась голова.

Неподалёку худой и высокий, с седыми висками господин, вдруг воскликнул: «Unbelievable! Damn it! (Невероятно! Чёрт возьми!)» С победным видом вытащил нечто похожее на неправильный квадрат и, держа двумя руками, потряс этим над головой.  Ему похлопали и с ещё большим рвением принялись за свои поиски.

Алиса нашла фрагмент зуба, как выяснилось потом. Они долго искали на столах, расставленных по периметру зала, рисунок, совпавший с найденным артефактом. От радости обнимались, прыгали и смеялись. На выходе им вручили красочные дипломы палеонтолога-любителя.

– Вот и сбылась твоя детская мечта, – улыбнулась про себя Аля. Было время, когда она всерьёз хотела посвятить себя этой профессии. Впрочем, недолго.
Судмедэкспертиза затмила кропотливое дело поиска фактов доисторической жизни на Земле. Страсть к последней науке прошла ещё быстрее – буквально после первой иллюстрации странгуляционной асфиксии в чёрной книге небольшого формата с лаконичным названием, которую ей вовремя подсунула сестра. Наверное, авторы учебника поместили шокирующее фото как своего рода сито, сквозь ячейки которого не проскальзывали романтики и любители остросюжетной литературы.

Их путь лежал среди вальсирующих бескрайних холмов Валь-Тиберина. Дорога
плавно поднималась к перевалу Бокка Серриола, где построен центр для туристов. Там можно хорошо отдохнуть, и набравшись сил, двигаться дальше.
Вид окружающего восхитительного ландшафта обещал блаженство на всей земле. Но так ли это? Шуршание бумажных пакетов на заднем сиденье вернуло к теме ремесла.

Традиционно уважительное бережное отношение Италии к своим ремесленникам, мастерам, художникам, не могло не вызвать желание у Алисы сравнить его с отношением к умельцам на её родине. Гордость и грусть охватывали нашу героиню, когда речь заходила об известных всему миру уникальных ремёслах: «хохломе», вологодских кружевницах, Гусе Хрустальном, новгородской бересте, питерской ковке, северных резчиках по кости, дагестанских оружейниках, уральских камнерезчиках-ювелирах… – всех не перечесть! И о бесконечной череде уникальных рукодельников. Неизвестных и бескорыстных, как правило.

Ей эта тема не безразлична, потому что выросла рядом с таким умельцем.

По всей округе весело стучал отцов молоток, пела пила и свистел рубанок. В построенных им домах жили люди. Сложенные его руками голландки и русские печи согревали эти дома. Нужна мебель для дома? Пожалуйста!

В его шапках, шубах, даже тапках ходили.

В огороде колдовал с сортами чёрной смородины и яблонь. Небольшой участок земли исправно плодоносил и кормил семью круглый год.

Его мёдом лечились. Она невольно улыбнулась, вспомнив небольшую пасеку в Туве. На двадцать пчелиных семей. Иногда, надев зелёную шляпу с сеткой на лице, помогала отцу вынимать тяжёлые соты.

В луговом цветочном раю сладко пахло из дымаря. Пчёлы вяло и недалеко отлетали от улья, садились отцу на руки, но осовевшие, не кусали. Он передавал ей пухлую, сочащуюся сладкой густой слезой рамку. Такими рамками заполняли центрифугу и та, постукивая, качала мёд. Пару сот папа обрезал ножом и накладывал в суповую тарелку. 

Это настоящее лакомство, когда прихватываешь рукой истекающий жидким янтарём кусок и медленно и шумно высасываешь благоухающий нектар.

От нахлынувшего воспоминания зажмурилась.

А всё сетует она от того, что огромную, замёрзшую на трудных перепутьях страну, ну никак не могут согреть золотые руки и сердца наших богоданных мастеров.

Порой в их дворе появлялась тётка в пальто. С большой конторской книгой и замазанными чернилами пальцами. Переписывала на разлинованные листы количество кур, свинью с поросятами, кроликов и нутрий.

Страна, радеющая за общественное производство, грозила штрафом и пальчиком и удалялась до поры.

Тогда через щели в заборе заглядывали трусливые и рукожопые любопытные соседи, гадая, смогут они ещё попользоваться знакомым простофилей за пол-литра «червивки» или нет? Похлопать снисходительно по худому плечу и сказать: «Давай, Ваня!». 

Сегодня Божий дар по-прежнему заволакивает холодный дым фабрик, заводов, рудников и экономический туман коммерциализации ремёсел, превращающий уникальность в эрзац. И порой, живой, он не выдерживает и, как и люди, умирает.

– Ах, как жаль! Местное ремесло делает страну самобытной, полнокровной, весёлой. Это нетленная связь поколений. Если она насильственно прерывается – нация теряет сердцевину души.

От таких дум хочется ничего не чувствовать. И трудно бывает, порой, найти смысл праздновать жизнь. 

А искать ответ нужно там, где мир выходит далеко за пределы отдельной страны – в большом мире. Где-то здесь находится баланс. Не материальная точка на карте, а ментальный центр человечности. В этом «месте» следует черпать силы для возрождения национальной самости отдельной страны…

Машина уже стояла и Марко что-то говорил. Она не сразу услышала,
погрузившись в мысли. Он повторил, что предлагает пообедать на вилле Сентрале.

Там было прохладно и легко дышалось. Над головой раскинулся бездонный купол неба.
Просторное помещение за раз могло принять до полусотни туристов. Грубая, но удобная мебель. Плетёные кресла с цветными подушками, толстые скатерти из небелёного хлопка, белая керамика, кованые светильники. Глаз радовал синтез уютного бохо со всей необходимой для такого заведения хайтешной начинкой.

Им предложили стейк барбекю, местное вино и фокаччу. От вина на этот раз отказались и попросили кофе. 

Рядом обедали пилигримы – интернациональная группа из Германии и России. Четыре женщины. Они рассказали, что идут из Флоренции в Рим по самому длинному маршруту Франциска Ассизского. Больше пятисот километров, если не учитывать подъёмы и ошибки, как сейчас.

Этих обыкновенных на вид женщин, разных по возрасту (самой старшей около шестидесяти), отличала от окружающих солидарность, простота речи и манер. Весёлый нрав, основательное знание истории и открытость неизбежным испытаниям вызывали невольное уважение. 

Они где-то сбились с тропы. Шли в монастырь Монтекасале, но, проплутав около тридцати километров и решив больше не испытывать судьбу, приняли предложение водителя попутного минивэна. Сначала заехать сюда, отдохнуть, постираться, поесть, а после вернуться на маршрут. Так и сделали. Здесь пилигримам были рады за более чем умеренную плату, впечатанную отдельной строкой в меню. Умбрия почитала Франческо.

Путешественницы с удовольствием ещё бы пообщались, но спешили вернуться на маршрут и вскоре вежливо попрощались.
 
Марко предложил выпить кофе на террасе.

Низкую каменную колоннаду ограждения обвивал нежный на вид вьюнок. Его усики трепетали на ветерке, норовя ухватиться за любую неровность, чтобы подняться как можно выше к солнцу.

– Ты помнишь, я присылал фото из Ассизи? С Франческо.
– Si, Marco!

Она помнит его аватарки на странице в Фейсбуке. Либо байк, либо гоночный автомобиль.

Первое живое фото святого Франциска на коне, склонившего голову перед монастырём в родном городе, означало перемену в отношении итальянца к северной подруге. А уж после он прислал то пресловутое в ванной комнате.

– Мне нравится это в тебе, – продолжал Марко. Такое уважительное отношение к нашим реликвиям. Наверное, ты так же относишься и к вашим. Прозвучало как утверждение. Она, улыбнувшись, кивнула, предлагая продолжать.

– Я привык жить так, как живу. В окружении легенд и живой истории, – он усмехнулся. – Франциск для меня не скульптура, а почитаемый святой земляк. Мне легче с ним, чем разбираться в современном мире. Может, такая вся Италия? Как ты думаешь?

Алиса дольше, чем следовало, задержала на нём взгляд. Не боясь смутить.

– Марко, повторяю: я очень рада, что приехала к вам. Не хочу показаться нетактичной, но ты меня не разочаровал, а скорее, наоборот – приятно удивил.

Улыбнулась, и, когда мужчина похлопал по её руке, подумала, что теперь совершенно спокойна за исход своего предприятия.

– Конечно, – продолжил он – Франциск более чем убедителен. В молодости он предавался соблазнам жизни, и в молодости же отрёкся от земных благ. Ему удалось найти единомышленников и сплотить в орден. При том, что он не был храбрым львом, а был гибкой лозой. Женщина невольно взглянула на вьюнок. Тот уже успел зацепиться за выступ повыше. 

– Его причислили к лику святых за эпохальные заслуги. Но я знаю много простых людей с подобными чертами в характере. Теперь уже она в знак согласия похлопала Марко по руке.
                Глава 25

По возвращении в Волховск Алисе пришлось побегать по инстанциям. Нужно было прописаться, чтобы найти детский сад и устроиться на работу.
 
Времени на раздумья и переживания не было вовсе. Она решительно отхватила второй кусок своей жизни и выкинула его из памяти.

Там вместе с ужасом оставила акварели затянутых утренней дымкой Курил. Литые сапфировые волны Тихого. Колониальный колорит жизни и культуры между двумя Азиями – нашей и заморской. Вкус соли на губах и запах белья, высушенного на морском ветру.

Работников моря с тяжёлой, пронизанной наперекор всему серебряными романтическими нитями жизнью.  И дорогих друзей – Таню и Сашу у привалочного костра с вёдрами, полными «клоповки».

– Плачь, девочка, плачь. Ведь единственное письмо от Тани осталось без ответа.
 
Всё сожрала тревога – тёмный ангел на плече на долгие годы. Как ни старайся контролировать свою жизнь, но на бегу нет-нет да и столкнёшься с неопределённостью.  Та срабатывала как спусковой механизм страха.
Он заморозил её истинные чувства и наделил слепой целеустремлённостью.

Аля только начала привыкать к коллективу. К доброму доктору Клюшкину (работала участковой медсестрой). Ухаживая за тяжёлыми больными, только стала постигать неформальность и важность своей профессии…

Память хранит три хрупких образа.

Молодая миниатюрная Нина, рассудительная и активная. Если бы не рассеянный склероз, позволявший ей использовать интеллект, волю и характер только для того, чтобы вовремя, правильнее будет сказать – иногда вовремя, соскальзывать с высокой кровати, чтобы ту не намочить.

Алёна, женщина лет сорока пяти с неоперабельным раком груди. От безысходности посвятившая сестричку в историю отношений с супругом. Каждый выходной тот приводил в квартиру шлюху.  Ходили в чём мать родила, и благоверный просил жену поскорей сдохнуть. 

И старушка Антонина Степановна, у которой по телу ползали вши, и трудно было найти мякоть, чтобы сделать инъекцию.

Алиса обмывала, обрабатывала, перевязывала, делала назначения, выслушивала, мягчела ненадолго сердцем и бежала дальше по адресам.

Утром торопилась с сыном на автобус – в детский сад и на работу. Вечером – в детский сад и домой, чтобы успеть сготовить, постирать, накормить, почитать сыну книжку на ночь.

– И ради всего святого! Только бы ни о чём не думать!

Смириться с чем-либо в жизни ей удастся ох, как не скоро… Чем крепче
завинчивала гайки самоконтроля наша героиня, тем беспощаднее демонстрировала жизнь ей иные, более страшные выходы. Клин-клином вышибала, как говорится. И тогда под тонкой кожей искрили оголённые провода нервов, пока молодая женщина крысой бежала по незнакомому лабиринту, пытаясь выбраться на свет.

Она припоминает.

Смена только началась, доктор ещё не пришёл. Сестры и врачи высыпали из кабинетов, потому что в коридоре раздались крики. Звуки, нарастая, приближались. Медсестра Нина, обычно тихая и скромная, в противовес своему крупному телосложению, напоминала стремительно надвигающийся крейсер, разрезая невидимые волны полами халата. Изо рта пулемётной очередью сыпались проклятья и отборная брань. Алиса вжалась в стену. Нина резко остановилась и, глядя прямо в глаза, чётко по слогам проговорила: «А ты–ы!!! Ске-ди! – с-су-ка!»

Запущенная шизофрения. Всё так. Но, словно молотком треснула.

Минут через пять, когда больная получила увесистую оплеуху от Клюшкина и уже сидела на стуле с его пальцами на сонной артерии, с расфокусировавшимся взглядом, и ещё через мгновение, когда уснула, Алиса начала свободно дышать и смогла слушать бешеный стук собственного сердца…
 
Через несколько дней её вызвали из кабинета. В коридоре под лестницей с покаянным видом стоял Пашка. В руках пакет и коричневый бумажный кулёк. Рассказал, что рассчитался на прежней работе и устроился на речной пароход на Волхов. Что в пригороде ему выделили однокомнатную квартиру в новостройке. Что «пидор»-сосед стал к нему подкатываться, и Павлик, быстро сообразив, решил того шантажировать, вымогая деньги на еду.

– Вот, Аля, тут хлеб, яйца, молоко. Я вам принёс. Бери! 

Скромно, аккуратно одетый, коротко постриженный... Круглые птичьи глаза. Здоровый румянец во всю щёку... Большие красные кисти рук... Кулёк с яйцами уместился в ладони.

Она шарахнулась в сторону – будто током ударило.

– Как же он их нашёл?

Но вопреки здравому смыслу (несколько недель – до её дня рождения) эти двое безуспешно пытались реанимировать мёртвое тело их брака.

Сначала Лиза по неосторожности и из самоуверенности впустила Пашку в квартиру поговорить. Начала неправильно – с нотаций. И получила кулаком в лицо. Младшая сестра тут же из жертвы превратилась в соучастницу и отправилась с сыном на новую квартиру.

Там – шаром покати – одни голые стены.

Мама, игнорируя происходящее, захотела им помочь. Например, посидеть с Алёшей. Но после того, как Пашка передал ей внука, подобно футбольному мячу, ногой по полу, резво уехала восвояси.

Алиса вернулась к сестре. И однажды (так велико было желание свить своё гнездо, вопреки здравому смыслу), через непролазную грязь новостроек пошла на ту квартиру. 

В холодной ванне под вялой струёй воды из бессильного рассеивателя, они в последний раз попытались вернуть человечность в их общую жизнь.

Тогда, будто со стороны, уже в точке невозврата, Аля увидела, какие у нелюбви большие красные ступни, синюшная пластилиновая кожа, тёмные провалы глаз, запах мокрой штукатурки и стыда. И какое страшное эхо.

– Чёртово сострадание! Чёртово чувство вины! Чёртов инфантилизм!

Через несколько дней она не нашла в детском саду Алёшу. Воспитательница сообщила, что малыша забрал папа.

Подскакивая на колдобинах, по весенней распутице милицейский «козёл» загнал Пашку в самую глубокую лужу, где тот с неопределённым кроличьим выражением на лице остался стоять, пока они забирали обмочившегося сына.

Казалось, пьеса их жизни отыграна, но до занавеса оставались ещё день, принятие решения и… смерть одного.

Свой день рождения Алиса любит за то, что он летом. В тот раз был просто выходной и никаких планов. На ней любимая рубашка и юбка, сшитая из льняных кусков. Ещё рошанская.

Она мало изменилась, всё та же голенастая девочка. Только трёхлетний сын пристроился на эмалированном горшке в углу между стеной и кроватью.

В дверь позвонили. Пришёл Пашка. Окинул взглядом, молча схватил за воротник, стал рвать застёжку:

– Ну, давай!

Как всегда, чувствуя абсурдность ситуации, она сопротивлялась не на жизнь, а насмерть. На пол посыпались пуговки. Сын врос в горшок и превратился в мышь.
Вдруг муж, будто, разочаровавшись, отступил, резко откинул голову назад и с размаху влетел этой головой ей в лоб. Аля упала. Лежала и слушала сквозь звон, как захлёбывался в плаче сын. Смотрела, как пожёвывая губу, о чём-то размышлял Павлик. Как занёс над ней серую подошву сорок пятого, перешагнул и, щёлкнув замком, ушёл...

Возвратился через час (Голливуд может отдыхать). По избитому сценарию, героиня могла уже не пускать в комнату негодяя. Тот чувствовал себя виноватым. Страшное колесо провернулось.

Она села на деревянный холодильник «Снайге» у входной двери, и, собрав в кулак всю свою комсомольскую веру, очень спокойно и убедительно сказала: «Уезжай отсюда, пожалуйста, ты здесь сопьёшься и пропадёшь».

Алиса как жена заботилась о муже – так и прозвучало. Неважно, что её долго трясло после случившегося.

Павел уехал. Развели их раньше, заочно, когда нужно было с сыном прописаться у сестры.

Впереди пару ждало ещё одно совместное светское дело – последняя отравляющая капля. И потом большая часть её души, подобно земле после массированной бомбардировки, перемешанная с искорёженным металлом, пропитанная ржавчиной и селитрой, десятилетия лежала мёртвой. Не давая зёрнам понимания прорастать.

Начался самый изнурительный отрезок путешествия нашей Алисы. Приступы панического страха приходили всё чаще после неизбежных в жизни стрессов.

Она не могла знать, насколько глубоко травмирована – защиты ещё держали на поверхности.

Жизнь сочилась летними погожими днями. Работа и ребёнок поглощали всё внимание. В августе Лиза забрала их в пионерский лагерь на смену на Валдай. Сестре предложила поработать в медпункте.

Второго августа, перед началом сезона вдвоём они шли по широкой, тщательно подметённой центральной аллее между домиками отрядов. На младшей голубое, какого-то уж совсем детского фасона, хлопчатобумажное платье на поясе. С короткими рукавами «фонариком», завязанными бейкой на бантик. Волосы заплетены в косички.
В лагере послеобеденный тихий час. Пахло прогретой на солнце хвоей и близкой озёрной водой. На ветках солнечные зайчики устроили салки и слепили глаза.

Навстречу шли двое. Невысокий молодой парень и подросток в красном галстуке. У молодого человека тренированное гибкое тело, затянутое во «вранглеры», смуглая кожа, тёмные волосы и «синий» подбородок. Большущие серо-зелёные глаза и нежные губы она обнаружила позднее.

– Так должен выглядеть герой писателя Райнова, – мелькнула глупая мысль.
Болгарин и разведчик.

Она опустила голову, чтобы скрыть улыбку.

– Познакомьтесь! Илья, Алиса, – представила их Лиза.

Ребята ушли, но это не имело значения. Всё уже было решено.

На следующий день, второго августа – поднятие флага, торжественная линейка и открытие смены. А вечером танцы.

На этот раз она в японской плиссированной юбке и шифоновой с шёлковым шитьём кофточке без рукавов. На голове пшеничная грива. Без шансов справиться с сиянием глаз и дрожащей внутри струной. Так бы и полетела.
 
Какой-то дурацкий танец с выбором партнёра по очереди. Перед ней, легко отбивая чечётку, улыбался Илья. Тогда девушка не знала про Маргариту и Мастера. Только про чёрта.

Алиса улыбается воспоминанию.

Илья пластичен, ловко ведёт партнёршу в медленном танце. Она чувствует лёгкое прикосновение губ у себя за ухом и тает… Чувствует запах кедровых орешков от его рубахи… – и через несколько минут, несовместимых с приличием, эти двое уже продираются сквозь колючий ельник без тропок. Там мать-земля немного позабавилась, принимая голую попку на сучки, шишки и еловые иглы, пока торопливые руки Илюши подсовывали под неё шифоновую кофточку. Эта близость была подобна близости незрелых подростков – такой же неудержимой и безрассудной.

Голова Алисы оказалась в раю, а тело по-прежнему оставалось в цепях, ключ от которых давно был выброшен. Так и встретились пламя его желания с пламенем в девичьей голове.
 
Вместе они прошли большой земной путь и каждый – несметное количество путаных душевных тропок. Алиса – от ощущения восторга, полного слияния и поклонения до почти полного отчуждения. Илья – стойко перенося семейные невзгоды, смиряясь со «сложным» характером жены. Не зная ничегошеньки о её прошлом и в силу природной осторожности, не пытаясь узнавать.
 
Прошли десятилетия, прежде чем ты поняла, что в том августе на другое плечо к тебе присел светлый ангел. И ты встретила своего главного героя.

А до той поры с завидным упорством примеряла на безропотного мужа разнообразные маски: героя-спасителя, отца, обывателя.

От разрыва с ним остановил собственный опыт. Всегда есть что-то, чего люди не знают друг о друге.

Эти двое обрели покой и равновесие, когда жена рассказала о себе всё как есть.
 
– Удивительное дело – открывать друг в друге незнакомцев. Не спеша, наслаждаясь картиной волшебного превращения напряжённых тягот будней (когда всё делается для того только, чтобы заполнить каждое мгновение житейской суетой, лишь бы не встречаться со страхом оказаться осуждённым и отвергнутым, будучи самим собой), в синхронный любовный танец. И рука об руку отправиться дальше, в стремлении укрепить берег их единой истории. Наблюдать, как распускаются цветы доверия в семье. Как здоровеет их род. Видеть безмятежные лица детей и благодарить за это друг друга. 

В то время Валдай в нашей стране считался курортной зоной. Мягкий и сухой климат возвышенности резко отличался от соседней, кишащей летом комарами низменной Волховщины.

Здесь, вокруг красивого озера, среди густого елового леса понастроили пансионаты и пионерские лагеря, в которых отдыхали рабочие и служащие из Волховска и проводили летние каникулы их дети.

Пионервожатыми работали молодые инженеры и профсоюзные активисты градообразующих предприятий. В лагере царила атмосфера коммунистической «утопии», где всё подчинено законам дружбы, справедливости и преемственности. Она не помнила никакого начальства. Молодые люди и девушки весело выполняли свои обязанности. Подопечные с удовольствием подчинялись порядку и участвовали в общественной жизни. 

– Боже! Такое невозможно! – неожиданно она искренно удивляется. – Как же быстро песком времени заносит даже самые неординарные события!
 
Алиса вставала до горна. За кабинетом ельник уходил вверх по склону. Воздух влажный и прохладный. Туман тянулся над землёй и неохотно вместе с сумерками отступал в укромные места. Подошвы скользили на рыжих иглах, устлавших чёрную землю. Остро пахло хвоей и близкой водой.  Рядом назойливо тенькала незаметная синица и эхо далеко разносило сухую и короткую дробь дятла.

Несколько минут ты просто травина-акселерат, выбившаяся из круга своих соплеменниц, которую из стороны в сторону качает лёгкий порыв ветра. Просто прозрачная золотистая трепещущая чешуя на стволе сосны. Просто зацепившаяся за берёзовую ветку, уже бесполезная для хозяина порванная паутина.   

Она всё это видела и чувствовала в том, что видела, себя. Наступит в жизни момент – до неё дойдёт смысл слов «будь спокойна и знай: я – Господь».

Ничто не обещало солнечный летний день, пока острый луч, как удар шпаги, не пробил этот сумрачный мир, на миг ослепляя, выбивая слезу, заставляя ощутить каждой жилкой, насколько она живая, насколько всё вокруг необходимо и значимо.
Насколько она не одинока (недалеко за стеной посапывал сын).

Ещё миг – и в воздухе во все пределы разнеслась бодрость горна.

Из всех домиков в стоптанных сандалиях уже летела лохматая ребятня. Прихватив вафельные полотенца, розовый кусок земляничного мыла, тюбик «поморина» и зубную щётку. Из кранов в жёлоб хлестали кривые ледяные струи, падали мимо на землю, и детские ноги покрывались мурашками и брызгами грязи. Девчонки визжали на радость хохочущим пацанам. До завтрака во рту сохранялся привкус мяты и мела.

На линейке все отряды выглядели как одно целое – умытое, свежее, причёсанное с блестящими глазами существо. С красными значками или галстуками на груди.
Безмятежное, счастливое детство поднимало флаг нового дня.

Алиса надевала белый халат и шла в столовую резать хлеб. На большой разделочной доске огромным ножом. Через несколько дней вместе с мозолями пришёл навык, доведённый до автоматизма. Раз – и буханка напополам. Два – одну половину мякотью вниз. Щёлкнуть ножом раз тринадцать, почти не отрывая кончик от доски, подвигая хлеб левой рукой. Также разделаться со второй. Куски складывала на полотенце в алюминиевый таз. Их разносили помощники.

После завтрака в детском муравейнике кипела работа. Убирали закреплённые территории. Репетировали номера, готовились к соревнованиям, походам и зарнице.

В их семейном альбоме хранится несколько дорогих фотографий. На одной – Алиса на качелях с Алёшей. Сын, играя, протягивает раскрытые ладошки и смеётся. На другой – Илья. В кругу со своим отрядом на корточках изображает то ли зайца, то ли волка. Молодой парень, мечтавший закончить аспирантуру, выбрал таскать на плечах чужого парнишку, который больше никогда в своей жизни не будет бояться папы.
 
Вечерами все они, маленькие и большие, собирались на открытой сцене.  Устраивали танцы. Дети изображали каскадёров с землянами. Взрослых уносило грустным течением Юрия Антонова. У них была летящая походка, их качал белый теплоход.

Наконец звучал «отбой», и, когда лагерь засыпал, они с Ильёй уходили к озеру, к тому месту, где днём друг оставлял привязанную лодку с байковыми одеялами и рюкзаком.

Сначала уплывали за периметр. Лодка бесшумно скользила в тёмном пространстве. В те ночи луна и звёзды не были их союзниками. Только при повороте с неработающего весла в бездну звонко падали капли. У самого берега темнота ещё более сгущалась, и лодка шумно въезжала в прибрежные кусты. Оглянувшись, привыкшими глазами можно было видеть маслянистую поверхность озера. Свет, пусть скудный, всё же проникал сквозь затянувшие небо облака.

Они выбирались на влажный песок берега, разводили костёр и шли купаться.

Илья, не оглядываясь, шумно оступаясь, скрывался в воде – по пояс, по грудь… Она громким шёпотом просила подождать, не решаясь при нём раздеваться. Но, когда ночь овладевала обнажённым телом, бросалась к берегу. Морщась, ахая и почти не дыша, преодолевала узкую прибрежную, скользкую топь. Наполненную цепкими ветвями, твёрдыми кривыми палками, камнями, и ещё Бог знает какими, обязательно поджидающими в ней, чудовищами.

Молясь стать бестелесной и нечувствительной, вытягивала вперёд руки, чтобы дотянуться, дотронуться до живого. И вот их пальцы соприкасались, она отталкивала ногами ужасный берег и оказывалась на руках любимого. Он держал молча. Так долго, пока мир вокруг не становился дружелюбным.

Тут где-то обязательно должен быть нежный поцелуй, и он точно был, но она не помнит. Помнит, что могла уплыть из рук Ильи, парень легко отпускал. И сердце взрывалось от восторга. Теперь всё вокруг выглядело уютным: и мягкий полог неба, и тёплый шёлк воды.

Обратно на берег выходили, словно одевшись, уже не стесняясь. Илья растирал её полотенцем, согревая. Надевали спортивные штаны, свитера, кеды и плащёвые куртки. Ей на голову – белый ситцевый платок (длинные волосы долго сохнут).

После оживляли костёр.

Блики пламени освещали на лицах то, что не могло бы прочесть солнце и что не передать словами. Эти двое нашли свою землю обетованную. Ленивые пурпурные языки лизали прутики с салом и хлебом. Короткие волны смирялись с мыслью, что им не добраться до огня, и с лимонадным шипением убирались восвояси.
 
Юноша и девушка забрались в спальник, и танец любви выбросил их бренные тела на беспощадный берег-жизнь. Беззащитными перед её натиском и бессмысленностью. Готовыми на любые жертвы ради того, чтобы сохранить свою хрупкую связь. Чтобы создать новую жизнь и наполнить её смыслом.

– Можете не сомневаться – без жертв им не обойтись.

                Глава 26

Если возможно представить итальянца, расслабленного более обычного, то это происходит, когда тот попадает в свой родной город.

Алиса испытывала подобное, съезжая с автотрассы на отворотку к месту, где выросли их сыновья. Более родного города она не знала. И пусть впереди сто километров пути. Ощущение радости и покоя сопровождает каждый из них.

Поза Марко не изменилась, но салон заполнился энергией защищённости.

Пока пробирались в узких лабиринтах улочек, где каменный дух запер в своих стенах дух человеческий, городок казался чопорным. Так мало жителей и машин вышли на встречу к ним. Вся потаённая жизнь протекала где-то за пределами внешнего обзора.
Быть может, в вековом отражении стен и башен Замка Счастья в водах Тибра?

Когда тебе больше двух тысяч лет, есть чем заняться и о чём повспоминать. Суетливые гости вряд ли поймут. Эти стены видели столько алчных глаз, столько измен, предательств, столько раз продавались и переходили из рук в руки… Прекрасные и плодородные земли под ними политы кровью воинов неисчислимых завоевателей.

В конце концов здесь утвердилась папская власть. А коль скоро прославленные римские епископы овладели коммуной, то преподносили ей дорогие дары: соборы, церкви, дворцы. Украшали руками лучших художников и скульпторов. Чтобы всё – вплоть до названий – соответствовало их высокому положению. Поэтому – Castello della Felicit; (Замок Счастья).

Вечер поспособствовал таким размышлениям и одновременно смягчил их субъективную категоричность.

– Здесь много туристов, – неожиданно развил мысль Марко. – Сейчас они больше в центре. В местных тратториях. Сегодня прямая трансляция из Милана. Чемпионат по футболу. Помолчав, добавил:
– Читта подчиняет себе людей.

И улыбнулся, будто прочитал мысли своей гостьи. 

И в самом деле, ближе к центру, на укутанных тенями скамейках парочки целовали Италию. Оттуда раздавался смех и восклицания. Впереди, прямо по центру улицы, не держась за руль, гнал гибкий, словно угорь, мальчишка (вспомнился Ниро).

На глухих стенах зданий тени от редких прохожих жили своей жизнью. Они удлинялись, истончаясь. И прежде, чем исчезнуть и появиться снова, дробились, изрезанные оконными решётками.

Звук мотора заглушал дыхание города. Но она знала: стоит остановиться – и древний Тифернум примет её в свои сени.

Так и случилось у скромного двухэтажного здания. Выше окон первого этажа, прикрытых полотняными маркизами, лёгкие арки входа с тентом, редкие окна с коричневыми ставнями-жалюзи на жёлтых оштукатуренных стенах – всё было стопроцентно итальянское. Но Алиса изумлённо смотрела на огораживающий мини-отель Le Mura аналог русского палисадника, сработанного из деревянного штакетника.

– Откуда он здесь, в центре Италии?!

В просветы между досками прорвались самые дерзкие и любопытные из роз. Они, благоухая, качали своими прелестными головками. Листва неодобрительно шелестела, удерживая ветрениц на ветках. Гостей должны встречать петунии в больших глиняных горшках у самого входа. – Таков порядок! Но розы не слушали.

– Алисе, отдыхай! Всё завтра. Спокойной ночи. Марко взял её руку в обе свои. – Тебе понравится здесь.

– Спасибо! Мне уже нравится. Ciao!

Ковровая дорожка заглушала её шаги и мысли.

– Скорей, скорей! Смыть с себя дневные впечатления и уплыть в царство Морфея! Кровать приняла русскую гостью в свои невесомые пуховые объятия, поддерживая
и расслабляя умнющим materasso ortopedico.

И пришёл новый день. Ласковым лучом достал до бордовой складки скатерти, высветив на ней вышитую шёлком птицу.

Хотелось полежать немного, вбирая в себя ощущение от места. Она прищурилась, как в детстве, луч стал ярким и острым, и перья на хохолке у птицы встопорщились.

– Работает.

Теперь можно вставать. Пока ванна наполнялась ароматной водой, она позвонила на ресепшн и попросила завтрак в номер. Ей ответили, что услуга не предусмотрена и гостью ждут в общем зале до десяти. Это могло означать, что отель скромный, и её ждёт non un complimento privato (не приватный комплимент).
 
Она давно приняла за правило фокусироваться на том, что вдохновляет. И жизни ничего не оставалось, как демонстрировать свою цветную половину.

Звонок от Марко застал подругу за квадратным столом, похожим на юную девицу в футболке и свободной майке сверху, натянувшим на себя несколько асимметричных
скатертей. Большой зал в это время пустовал.

Аля ответила, что ей нужна пара дней, чтобы осмотреться и привести себя в порядок. Марко порекомендовал спа-центр Фонтеччино Терме и пригласил на барбекю послезавтра. Договорились, что семейство Бенцони будет ждать её в 17. Такси он пришлёт.

Напротив места, где Алиса сидела, находилась застеклённая веранда. Что-то вроде зимнего сада. С пальмами и кустами в кадках. После завтрака горбатый мостик привёл к фонтану в этом саду. Созданному явно кубистом.

Вода сочилась из граней нескольких параллелограммов, поставленных один на другой. Тонкими струйками, издавая звук весенней капели, вытекала из трубок и собиралась в озерцо. Здесь приятно отдохнуть на диванчике в окружении подушек. А вечером – почитать под фонарём с тремя молочными шарами, явно сбежавшим от суеты Невского проспекта.

Всю глухую стену здания занимало панно из керамических плиток с картинами и узором, изображавшее святых и памятные места региона. На одной плитке она рассмотрела колодец – точь-в-точь такой же, из какого в Рошанске каждый день в детстве носила воду. Крутила железную ручку и цепь наматывалась на вал. Ведро всё больше раскачивалось, стукалось о деревянные стенки сруба, вода выплёскивалась, и тяжёлые капли звонко разбивались в глубине …

– Ты не заметишь, когда это произойдёт. То, о чём мечтала, чего ждала очень долго. У тебя за жизнь сложится тысяча вариантов путей к этому. Часть их ты реализуешь. Но ни один не подойдёт. Потому что получишь гораздо больше.

Это будет не место на земле, а ощущение себя своей в любом месте. Мир откроет свою тайну. В нём нет границ, рас, времени и условий. Он всего лишь – твой дом. Ровно такой, каким ты его видишь и создаёшь.

Настолько оригинальный, прекрасный, добрый, настолько уютный, и одновременно настолько просторный, насколько ты способна вместить подобных качеств в себе.
Нужно быть очень смелой, чтобы менять мир осознанно. Но нет на земле благороднее дела. 

– Хорошо тебе сейчас так рассуждать, когда уже свела концы с концами, – пискнула из потаённого угла её «жертва».

– Да, мне очень нравится держать судьбу за хвост, – женщина усмехнулась, представив бесконечную стирку собственных предрассудков. День за днём, в продолжение которой жалость к себе линяла и истончалась. Пока не осталась бледной тенью где-то на задворках сознания.
 
– А ты знай своё место.

Чувство к Илье поглотило Алису и лишило способности соображать и трезво оценивать их отношения лет этак на пятнадцать. Это было очень горячее чувство, и перегревало оно по большей части мозги. Ведь наша героиня испытывала благоговение. Вот уж действительно – из огня да в полымя.

Испытание сменило форму. Не подозревая о подобном, она считала их встречу чудом и не могла потерять такой подарок судьбы ни при каких обстоятельствах. 

– А как иначе могла рассуждать заблудившаяся девушка? Могла надеяться только на авось.

Поэтому делала ошибку за ошибкой, решая за двоих. Не сомневаясь, колола в бедро масляный раствор, прерывающий их первую беременность. Из-за уверенности, что недостойна парня. А с двумя детьми – и подавно.

День за днём возводила стену забвения прошлого, опасаясь всего, что могло бы их разлучить. Не подозревая, что возводила стену между собой, Ильёй и позже – сыновьями.

Не знала, что чувствует партнёр, и ни за что на свете не спросила бы. Иногда слезами пыталась связать ещё на раскрывшиеся, но частью уже опустошённые отношения.

Алису лихорадили предположения, обжигали то льдом, то огнём. В то время, как избранник, став ещё более молчаливым, принимал решение расстаться с мыслью об аспирантуре. Рассматривал перспективу незапланированной женитьбы. 

Встречались всё реже.  Вдруг Илья и вовсе исчез…

Пока он покорял туристические тропы Кабардино-Балкарии и Осетии (был премирован поездкой по итогам работы), наша бедолага обнаружила новую беременность (ну как такое могло случиться, ведь все необходимые меры предпринимались?). Теперь, боясь себе навредить, находилась в подавленном состоянии. Илья встретил новость молча, куда-то вновь пропал, а через полтора месяца объявил: «Алиса, выходите за меня замуж».
 
От этого «вы» она в буквальном смысле села на пол.

– А как же?! Она старше на два года, у неё сын, а у него и девушки-то толком не было…

– Мрак! Да, старость – это не про возраст, а про качество мышления.
 
Далеко впереди затерялся момент, когда Алиса перестала чувствовать себя старшей и ответственной за всё, что происходило в их семье. Перестала собирать «шишки»-подтверждения такого своего предназначения. 

С головы мужа исчезла корона, а лодка их брака накренилась и зачерпнула порядком воды. Но осталась на плаву, потеряв значительную долю устаревших ходовых качеств.
Каждый пошёл по тропе, пригодной для одного пешехода. И прошло ещё время, прежде чем оба заметили, что шли в одном направлении.

Фотография в альбоме запечатлела значимое событие их жизни.

Под гербом СССР на стене городского загса стоят пятеро. С одухотворёнными лицами, в скованных позах. Словно пришли на чью-то регистрацию, и фотограф сделал фото для коллекции. Никакой фаты, букета невесты…– бело-чёрного свадебного торжества.
 
В центре улыбается молодая девушка с распущенными по плечам белокурыми волосами. На ней трикотажный кардиган на поясе с расклешёнными рукавами, плиссированная юбка-миди и босоножки (наряд, выдержавший самый жёсткий тест-драйв). В одной руке несколько гвоздик, а другая держит опущенную руку симпатичного молодого человека в костюме. 

Рядом с Ильёй, в позе не успевшего справить малую нужду человека – скромного вида парень. Со стороны невесты, считавшей неприличным надеть белое платье – две молодые женщины. Обе в зимних высоких сапогах и трикотажных платьях. У одной на голове шапка, отделанная норкой.
 
Атрибуты, подчёркивающие статус советских интеллигентов. На взгляд из будущего с уверенностью можно сказать, что у свидетелей не было личной жизни и представления о том, как её организовать.

Заметно, что молодожёны демонстрируют храбрость висельников и показную беспечность. Это пока ещё очень бедные люди. Не потому, что мало зарабатывают, а потому, что скрывают свои чувства друг от друга. Не знают, кто они друг для друга, потому что не знают себе цены.

В расписании загса им выделили один час днём, и, опасаясь опоздать, молодые летели по январскому морозу в государственное учреждение, чтобы скрепить разрешающей печатью сомнительную надежду на счастливую жизнь и связь, которую через пару недель не скрыл бы модный японский кардиган.   

У них не было представления о том, что кадры их совместной хроники уже мелькали. Что на материи вселенной они оставляли невнятные следы. Ведь не было не только белого платья и бутоньерки, но и праздничного обеда с родителями и друзьями.
 
Этим двоим, бредущим в общем потоке вдоль берега-жизнь, только предстояло узнать о возможности, поддерживая друг друга, покинуть унылую проторённую дорогу. У них впереди было много работы – внешней и внутренней – для выживания и для возрождения. Потому что однажды их объединило что-то гораздо большее, чем страх, стыд и страсть. 

Вначале факту союза с Ильёй Алиса долго придавала нездоровое символическое значение. Победным флагом водрузила его на баррикаде между своей потаённой, позорной тайной и жизнью.

Но этого было недостаточно. Нужно было ещё одно подтверждение, что с прошлым покончено навсегда.

На двойном листке из школьной тетради красивым почерком она написала последнее письмо Пашке с просьбой отказаться от отцовства.

Какими убедительными были её слова о будущем сына, не раздираемого домыслами по поводу своего рождения! Письмо продиктовала бесчувственная решимость самки, защищающей потомство.

Быстрое согласие бывшего супруга напомнило кулёк с яйцами в его руке и развеяло сомнения. Она заказа телефонный разговор с Ригой, где на закрытом заводе родственники пристроили Павлика. Тот несколько минут разорялся, что ему сделали замечание и могут лишить премии за разговоры в рабочее время. И коротко согласился.

Казалось, они сожгли за собой мосты.

Алёша получил новую фамилию и отчество. Но не индульгенцию от страхов. Как и она. 
 
– Крест жертвы насилия врастает в тело. Человек не может расслабиться. Ему чудится угроза, и он бежит. И всегда очень быстро уходит с открытого пространства.

Между прошлым в дымящихся руинах и скупым на краски и богатым на горизонтали и вертикали советским плакатом будущего, потёкшим чёрным от первого дождя, было узкое место, куда ступила Алиса. В нём от лёгкого сотрясения она могла бы ощутить своё тело и позаботиться о себе. Но, кроме кочек на земле, по которым скакал озабоченный заяц её воспалённого сознания, не замечала ничего.
 
Никто, даже Илья не смог бы защитить жену от мужчины, непонятно откуда взявшегося и чего-то ждущего на лавке их подъезда.  Поразительно похожего на Пашку.
 
Тогда оцепеневшая Алиса просидела взаперти весь день. А когда муж вернулся с работы, то и дело, далеко высунувшись из окна кухни, всё высматривала привидевшегося что ли человека…

Разве способна она была заметить за пределами своего страха, как забивался под одеяло сын от чудовища, что смотрел на него сучками с деревянной боковины платяного шкафа? Как тянуло Лёшу выйти на распахнутый балкон вслед за пузырём, выдуваемым этим монстром из шторы. (Обо всём этом и многом другом из того времени Алиса узнала гораздо позже).

Разве способна была заметить, как без лишних вопросов, выяснений и претензий, продолжал как ни в чем не бывало жить и работать Илья?

Делал сыну лук и стрелы, лепил первых зверюшек (с этих поделок развился у Лёши настоящий талант). С какой радостью встречал её редеющие приливы любви и не обременённое тревогой настроение?
 
В это время, не дождавшись приглашения, охваченные разумными опасениями, к ним приехали родители мужа. Его мама едва не упала в обморок, когда дверь квартиры открыла Лиза. После дежурных фраз в комнате повисла тишина.

Алиса чувствовала себя огромным животом с выпирающим за границы окружности пупком и была вся на виду. Никакие слова не спрятали бы её.

Родители, напротив, повели себя дружелюбно. Александра Петровна вынула из коробочки колечко с рубиновым сердцем.

Холодному камню не суждено было растопить сковавший невестку лёд. Соляным столбом та стояла у распахнутого багажника вазовской «тройки», пока старики несколько суетливо упаковывали вещи. И облегчённо вздохнула, когда отъехали.

Соседство в коммунальной квартире с другой парой, тоже ожидающей ребёнка,
наэлектризовывало воздух.
Алису мучило молчаливое недовольство соседки, проносящей мимо крупное тело. И своё подлое смирение с фактом насильственного заселения соседней комнаты родственником-алкашом. Она вежливо посторонилась на лестничном марше, когда бывшие соседи тащили вверх допотопный стол – занять освободившиеся метры «мебелью». По закону вся квартира отходила вторым соседям, если какой-то семье предоставлялась новая. Мучило, что сама заражалась злом и переносила возмущение на мужа, обвиняя его в непрактичности.

– Куда ни кинь – всюду клин. Словно сучка блох, молодая женщина собирала негатив.
И тем не менее, постигать суть советской практики: кто успел – той съел, возведённой в степень криминального закона, не хотела. Просто решила, что в квартире с подселением жить они не будут. Оставалось ждать подходящего случая.

Коль скоро наша героиня отдала себя на заклание в равнодушные руки общественного мнения, то единственным приемлемым способом существования в социуме выбрала избегание. Чтобы реже травмироваться. 

– Чтобы не встречаться со своим неприглядным отражением, нужно как можно реже попадаться на глаза коллегам, соседям, прохожим.

Медицину сменила на тихую, часто пустующую библиотеку. Интересное, но беспокойное преподавание подросткам – на работу с безобидными детьми в коррекционном саду.

Пока не нашла клапан для сброса пара и не начала подниматься на поверхность жизни, способы избегания порой приобретали гротескную форму.

– Как же можно так загоняться?!

Алиса покачала из стороны в сторону головой, вспоминая эпопею своей борьбы с курением.

В те времена курение как раз стало осуждаться, как дурная слабость. Нашу героиню волновало, что этой привычкой она обращает на себя внимание людей и вызывает их осуждение.

Она стала прятаться. Без конца чистила зубы, меняла одежду. Не дышала в сторону собеседника. Вообще часто затаивала дыхание. Избегала контакта глазами. Доводила ситуацию до абсурда.

К примеру, накрывала часть балкона покрывалом и устраивала там курилку.
Скукоживалась на корточках, слушала своё учащённое сердцебиение – не получала ровным счётом никакого удовольствия. Что ещё несуразнее – всё высматривала: не видно ли её с верхних этажей дома.

– Мрак! – Алису охватила забытая жалость к потеряшке.

Несколько раз под навес забирался Илья. Пробовал курить, но бросил попытки поддержать жену из-за отвращения к табачному дыму. 

Однако тотальная готовность мужа идти навстречу во всём помогла ей не только бросить курить, но и побороть грех отчаянья. 

Им с сыном уже никто не угрожал. Не бил, не издевался, не унижал. Теперь даже подумать о таком было дико. Но непривычное благополучие не могло погасить бурю, зародившуюся в недрах сознания Алисы. Так горит торф. Она не верила своим глазам, и тщательно скрывала клеймо ущербности.

Дома стремилась раствориться в тишине. И злилась, если сын капризничал или плакал, нарушая строгий распорядок ненадёжного «домика из соломы» Тратила неимоверное количество сил на то, чтобы контролировать жизненный процесс. И, как пресловутая сороконожка, падала, когда задумывалась, с какой ноги пойдёт дальше. 

Глубоко в душе молодой женщины размножался штамм страха несоответствия норме. Неожиданно накрывал волной то уныния, то беспокойства.

Её спасала потребность в работе. Вот там Алиса становилась другим человеком. Вела себя раскованно и профессионально.

В реальности, когда жизнь стала налаживаться, её внутренние настройки сбились. Женщина безуспешно обновляла информацию и перезагружала свой компьютер.

Выход из тупика, который она не замечала, находился под табло с красными пульсирующими буквами: «Поменяй своё отношение!».

Армия слова «не умеешь – научим, не хочешь – заставим» явно стянула у самой жизни. Которой не было никакого дела до попыток какой-то напуганной пичуги установить вселенскую тишину, чтобы на этой КСП (контрольно-следовой полосе) заметить возможную угрозу.

Уже в июле жизненная сила рвала Алису на куски стремительными родами.  Сильно пострадали деревянный подоконник в предродовой (был сломан под весом во время почти непрекращающихся схваток) и самолюбие принимавшей акушерки.

– Два часа в родах – потерпеть не может, – съязвила та, когда у самого уха от удара кулаком роженицы вертикально вверх подскочил какой-то хромированный штырь.
 
Но более всего досталось приглядывавшему за пограничной полосой сторожу на краю сознания Али. Он устал, ослаб и слёг. Жизнь выбила ненадёжную опору из-под её ног. 

Роды раскидали запруду между ней и страхом жить.

– Страх обливает тебя кипятком, если малыш не поел или притих. Ты чувствуешь себя абсолютно негодной матерью. Стараешься изо всех сил всё успеть, но не успеваешь.
Тебя грызёт вина перед старшим сыном - так мало внимания он вдруг стал получать. Ты точно не сумеешь помочь, если что-то с ним случится, когда он переступит порог квартиры на улицу.

Серые тусклые очертания окрестных домов и хилых тополей – охваченная тоской и зловещим предчувствием природа сопровождает тебя вокруг огромной девятиэтажной новостройки до самой кромки глубокого котлована. Обмирая с каждым шагом, ты ищешь сына и зовёшь его по имени изменившим тебе тонким голосом…
 
А мальчик всего-то ушёл с ребятишками играть.

Такой страх пожирает любовь к близким.  Она замирала потому, что боялась взорваться, как газовый баллон.

И внезапные приступы паники, стоило мысли об этом родиться в голове, приходили всё чаще. В такие моменты её колотил и бил безумный ужас, развязывавший все сфинктеры. Что только добавляло мучений. Ведь она отчётливо всё осознавала. Казалось, телом управляло угнездившееся и неподвластное ей вселенское зло.

Эти случаи в семье замалчивались, словно ничего не происходило.

– Нет на земле выбора, страшнее и безумнее добровольного одиночества, как искупления за мнимый грех. Безумнее потому, что всякая вина ещё и обвиняет, всякая обида обижает, всякое страдание увеличивает страдание. Человек добровольно лишает себя радости – величайшего достоинства homo sapiens и множит зло.

Его гордыня поражает несведущих близких.

Вот с какой глубины пришлось подниматься Алисе!  Слава Богу, при молчаливой поддержке мужа.

Её душа сосредоточенно вязала.

                Глава 27

Но есть ли смысл – горе мыкать? Супруги жили с тем, что есть. Работали. Заботились о детях... Находили время для увлечений. Подаренной на рождение Макса «Сменой-8М» фотографировали и ночами напролёт в ванной делали чёрно-белые и даже цветные снимки.

Плёнка, фильтры, реактивы и бумага – всё отставляло желать лучшего. Зато сохранились трогательные кадры. Алёши с младшим братом на руках. С первыми поделками из пластилина. Годовалого Максима, плавающего с термометром в облупленной ванне... 

Однажды Илья принёс самиздатовскую распечатку «Мастера и Маргариты». На одну ночь. Она вслух читала, а муж плакал в подушку.

Бесценные моменты их истории. Строительные кирпичики крепкого союза одиночеств.

Лишь в своей отделённости Аля советовалась с тревогой. Поэтому не созерцательность, а беспокойство стало двигателем личностного развития.

– Срочно надо что-то делать! Конечно, уехать на Север. Там есть жилье. Родители мужа оставили квартиру сыновьям. Там северные надбавки, и надежда выбраться из нищеты, – рассуждала Алиса.

Они уехали. Илья устроился в ГОК электриком. Она – медсестрой в детский сад.

В то время молодая женщина напоминала оборванный грозой электрический провод под напряжением.

В саду дети – значит дополнительная ответственность. Когда на выходных вырубило свет, а в холодильнике испортилось мясо, Алиса повела себя совершенно неожиданно для авторитарной заведующей, проработавшей на одном месте сорок лет. Считавшей рабочее место своей вотчиной.

– Ты что, никогда мясо не варила? Сейчас поскоблим ножичком…

Не успев увернуться от искрящегося конца, через месяц «владычица морская» была уволена. Так и не опомнившись, пригласила их на прощальный ужин, покинула насиженное гнездо и упорхнула на запасную квартиру где-то в Твери.

Жизнь молодой семьи в новом городе оказалась под «патронажем» всесильной начальницы санэпиднадзора. Которой однажды старшая медсестра ДОУ принесла на анализ целых полкилограмма протухшего мяса. Об этом случае в заведении сложили легенду.

Разворошённое осиротевшее осиное гнездо детского сада запоздало погудело.

– Алиса Ивановна! Вы, будучи на больничном, уехали на спортивные соревнования в область, и мы вынуждены об этом доложить вверх по инстанции.

Так ответственные осы дошкольного учреждения в лице методиста, кухарки и завхоза, наконец, придя в себя и праведно негодуя, постарались выжить нахалку из коллектива. Но, лишённые жала и опыта «мамы дорогой», не позаботились о своей безопасности.

Провод, изогнувшись змеёй, осыпал «праведниц» искрами.

– Во-первых, перед отъездом на соревнования больничный лист нам закрыл участковый врач. Во-вторых, Вас, Антонина Фёдоровна, во времена Сталина уже бы расстреляли. Потому что на протяжении двух лет, что я здесь работаю, вы уходите домой в 16.00, а рабочий день у Вас до 18.00.

У присутствующих отвалились челюсти. С таким выражением на лице эти важные дамы могли бы позировать Ивану Репину для первого варианта «Не ждали».

В детском саду, как в обществе в целом, царила неприкрытая дедовщина. Цепкие, ухоженные воспитательные ноготки какой-нибудь Альбины Васильевны оставляли кровожадные следы на беззащитных Алёшкиных ушах и щеках.

Так ей мстили. Тут уж ничего не поделать. Через издевательства над сыном она расхлёбывала своё возмутительное поведение.

В стране с двухвековым опытом гонения непокорных доказать что-либо не представлялось возможным.

Зато в стенах обычной серой хрущёвки их детей ждал другой мир. Живой, трепетный, честный.  Мир «Гадкого утёнка», «Алисы в стране чудес», «Каприсов Паганини».

– «Мама, поставь склипочку, – просил Макс.

– Что-то надо делать! – лихорадило Алису. – Да, надо учиться. Чтобы не засосало болото. – Поэтому пора! 

Она читала объявления в местной газете и на информационных досках комбината. Нашла подготовительное отделение какого-то строительного института. Записалась.
Кажется, готова была учиться, где угодно, лишь бы двигаться вверх. Но, прислушавшись к внутреннему голосу и совету знакомой библиотекарши, поступила в институт культуры на библиотечно-библиографическое отделение.

Книги, профильная информация, интересные люди – всё, что способствует просвещению и развитию, – были и остаются языческими божествами Алисы.

Чтобы поступить в институт, уволилась из садика и десять месяцев отработала машинистом насосных установок на отметке –8 в ГОКе. Одновременно готовилась к вступительным на заочном подготовительном отделении. Без стажа в выбранное учебное заведение тогда не принимали.

«Летний сад» Ленинграда разделил с ней триумф преодоления первого барьера.

В это время они с братом Ильи разменяли родительскую квартиру и радовались пустой, но новенькой хрущёвке «вагончиком». На пятом этаже в новостройке.

За ночную смену в сумрачных, влажных и холодных подземных индустриальных джунглях Алиса совершенно выматывалась. Потаскав смену тяжёлый шланг по их тускло освещённым лазам, размывая песок внутри и вокруг огромных зумпфов, падала замертво на приготовленную в кухне постель на полу (чтобы дети не мешали отдыхать).

Там однажды её до чёртиков напугали сбежавшие из пятилитровой банки хомяки, подаренные соседкой мальчишкам. И та же соседка поинтересовалась однажды, нет ли у них в квартире клопов.

Але сразу стало ясно, почему ребята чесали ноги. Что дело вовсе не в комарах,
каким-то чудом выживших до ноября.
Илья улыбался с фотографии из Челябинска, куда уехал на курсы повышения квалификации, и помочь не мог.

Ошалев от новости (как такое вообще возможно в наше время?!), она отправила детей к деверю. Получив без вопросов в СЭС бутылку дихлофоса, устроила в квартире клоповое побоище.

Со стен до бетона сорвала обои. Дешёвый, но нелёгкий раскладной диван от перекладывания днищем вверх развалился. Стены, пол и швы скудной мебели промыла едва разбавленным вонючим раствором. С задраенными окнами квартира стояла сутки…

В третьем подъезде дома номер восемь по Пионерской улице о клопах больше никто никогда не упоминал.

– Даёшь адреналин!

Наш храбрый воробьишка упорно карабкался на пирамиду Маслоу. Со ступеньки на ступеньку – всё выше и выше. Ей недостаточно было зерна и питья, крыши над головой, привязанности близких, семейных ценностей. Она стремилась познать невероятное количество вещей, чтобы стать интересной и востребованной. Мечтала быть равной просвещённым людям. Находиться в гармонии с красотой мира. А по сути, где-то там искала себя.

Не знала ещё, что этот путь разовьёт в ней стремление раскрывать безграничный внутренний потенциал – истинное призвание человека, преобразующего саму жизнь. Призвание творца.

Следуя неосознаваемой страсти, уезжала на сессию, оставляя детей на мужа.
Эти поездки имели сопутствующий положительный эффект, как передышка в житейском марафоне.

– Ты покупаешь билет на поезд. Уже собирая чемодан, становишься легче, невесомее. Муж затемно тащит вещи, пакет с едой и водой к такси... Колёса чемодана несколько минут громко прощаются с платформой… Последнее испытание – профессиональный взгляд проводницы: в глаза-в документы… Рывком взятый вес, и установка его на краю площадки вагона…
 
Пока ты ищешь своё место (обычно на нижней боковой полке), из твоего тела уходит последняя земная тревога – словно вернулась домой.

Руки сами находят крючки-петли. Не дожидаясь, пока все пассажиры войдут, ты уже переобулась и переоделась в ещё свободном соседнем купе. Подняв столик, смотришь в окно, как в экран, на расцветающий новый день, откинувшись в узкое пространство между ступенькой и стеной вагона. Твои волосы путает сетка полки.

Но никакого дискомфорта ты не испытываешь, потому что наконец свободна.

Глотнув растворённой в воздухе просторного Ленинграда независимости и сессионной победы, возвращалась. В холодных осенне-весенних лужах возле остановки отражались три сиротливые фигуры её замурзанных мальчиков и скромного мужа. Но эту одержимую не могла остановить даже третья беременность.

Просто тащила её за собой на верхнюю полку поезда «Романов – Ленинград». Как все те годы, носила на себе красный флаг подкладки дешёвого чёрного стёганого болоньевого пальто.

Она хотела драться, доказывать и самоутверждаться.

– Верно, тогда как раз читала Мартина Идена. 

Коридоры Эрмитажа… Разноязычный птичий базар Невского… Берег Невы…  Горбатые мостики каналов… Дворцовая набережная… Старые стены института, воздвигнутые по проекту архитектора Валлен-Деламота… Увлекательные авторские лекции об искусстве и просвещённых преобразователях мира… Захватывающие дискуссии на равных.

Так два раза в год на две недели она меняла декорации на сцене своей жизни. И чувствовала себя не мелкой сошкой и безызвестной статистической единицей авторитарного государства, а современницей золотого века.
   
Бледная моль, старая дева с факультета литературы, всем пришедшим с рабфака, пыталась помочь форсировать переход в храм Полигимнии, наставляя, как никоем образом не следует вести себя в нём.  Алиса взбрыкивала, но литературные скрижали держали крепко. 

Как же тут всё необычно и интересно!

Она бы не стала вместе с Гоголем смеяться над его Петрушкой, чувствуя порой саму себя этим толстогубым балбесом: «вот же из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз чёрт знает что и значит...».
 
Незнакомые, увлекательные узкопрофильные науки – библиография, библиотековедение, каталогизация, каллиграфия…

История искусств и углублённое изучение литературы по векам. Философия. И научный коммунизм – куда же от него денешься (стопы исписанных общих тетрадей с конспектами работ Ленина научили скорочтению, вычленению главной мысли и освободили от кумира).

На вечеринке собрались все именитые гости.

Немецкий язык стоял особняком. За пределами школьного учебника, в вырезанных из популярной в Германии газеты TAZ статьях – и вовсе создавал иллюзию возможности иного, неизведанного мира. Институтский курс ещё больше разжигал неподдельный интерес к предмету, когда-то в школе сформированный пожилой учительницей с выжженным и прикрытым широким ремешком наручных часов номером-тавро на запястье.

Уходить не хотелось до утра!

На самом деле аудитории в бывших дворцовых залах являли собой удручающую картину заброшенности.

Полуразрушенные помещения под розетками стеклянных потолков с облупившимся растительным узором на стенах в пятнах плесени. Груды раскисшего красного кирпича и остро пахнущей извести со стремянками в бесчисленных узких переходах из одного здания в другое…
 
На исцарапанные ножичками и исписанные шариковыми ручками тёмно-коричневые столы доценты и профессора выкладывали кожаные сумочки и портфели с перекрученными и перетёртыми ручками.

И, несмотря на эти свидетельства бедности элиты советской интеллигенции, эрудиты продолжали покорять студенчество своей просвещённостью и одержимостью. Держали внимание слушателей столько, сколько им было нужно.

– С благоговением ты открываешь тяжёлую дверь парадной дома на Дворцовой набережной, расположенного неподалёку от Эрмитажа. Широкая лестница приводит к высокой узкой двери, за которой находится убогая квартира.

Внутри, в пустой комнате, от входа до стола, покрытого простой клеёнкой, гулко отдаются в высоких потолках с лепниной твои несмелые шаги. Здесь после короткой беседы в зачётной книжке расписывалась укутанная в шерстяной платок седая профессорша.

Подобное вызывало обескураженность и сумбур в мыслях. Идеализированное представление Алисы о том, как должен выглядеть храм просвещения, не выдерживало критики. 

Хрустальные иллюзии о возможности идеального мира в рамках её страны всё падали, и, не долетая до каменного пола, – всё не рассыпались.

То, чем они жили дома, нисколько не шокировало.

Что само по себе являлось феноменом.

Два раза в день в пустых продуктовых магазинах выбрасывали превратившиеся в дефицит самые обычные продукты: масло, колбасу, кур, яйца. Большинство людей жило будто в аквариуме с мутной водой. Корма бросали всё меньше. Больше всего хотелось спать.

В целях экономии в семье старались минимизировать траты на услуги и одежду.

С фотографий строго или печально глядят её умные мальчики, невероятно уродливо постриженные. Парикмахерское искусство она постигала самостоятельно, и макушки и «виски» никак не получались.

До рождения Вани стирали вручную. – Это же целая эпопея!

Сначала белое замачивали. После в ведре на газовой плите кипятили со стиральным порошком. И наконец вываливали в ванну и красными, как гусиные лапы, руками полоскали два-три раза, меняя холодную воду (летом на Севере горячую отключают).
К концу её руки отказывались отжимать, и Илья завершал постирушку. С навешенного сикось-накось белья в пустую ванну падали тяжёлые ледяные капли бытия.

– Да, не может быть?! Ужос!!! (скажут нынешние мамочки)…

– Спасибо тебе, добрая женщина, заявившая: «Какая разница – двое или трое детей!  У тебя что, тарелки супа ещё одной не найдётся?»

Конечно, не с её лёгкой руки у них родился третий сын.

– Э-эх! Опять яйца! – в сердцах воскликнула принимавшая роды акушерка.

Эти двое, словно вирусом, были поражены немалой долей идиотического оптимизма. И чувствами, притупленными заботой, работой и долгом.

Отдавали своё молодое время и время сыновей системе. Приспосабливались и выкручивались как умели. Учились, повышали квалификацию, устраивались поудобнее – чтобы крыша над головой и хватало денег на еду и одежду. И, может на отпуск у родителей. Или хоть раз в жизни – вырваться на Чёрное море.

И один раз, ещё в «застойное» время, им-таки удалось осуществить свою мечту.

Они уже почти месяц провели в Симеизе (отпуск на Севере большой, а Симеиз дешёвый).

Однажды, шлёпая втроём по горячему песку пустынного пляжа, перемешанному с галькой и окурками, обнаружили девушку. В жёлтом бикини, прямо на песке. Она спала и точно недавно приехала. Плечи и спина малинового цвета. Поравнявшись и узнав в девице землячку, Алиса обрадованно закричала:
– Наташа!

Знакомая повернула заспанное лицо с отпечатанным на щеке рельефом местности.
– Ты как здесь оказалась?!

Они с Натальей работали в одном детском саду, та – музруком.

– Мы здесь с Александрой договорились встретиться. Она отдыхает со своими театральными френдами. – Приходите к нам. – Наталья махнула рукой в направлении моря. – Часикам к семи.

Найти их не составило труда. На фото на камнях в прибрежных кустах расположилась живописная компания. Наталья с мокрым полотенцем на плечах. Друг Александры (родной сестры Натальи) в плавках и больших мужских сандалиях сидит на корточках возле скатерти с закусками и держит гранёный стакан. На высоком валуне в позе ласточки стоит молодая тоненькая девушка с открытым ртом. По-видимому, она произносит монолог, потому что ей хлопают внизу.

Даже на зернистой фотографии видно, какие белые приезжие. И как носами похожи сестры.

Лёша прижался боком к Илье. На фоне загорелой кожи ярко выделяется майка в полоску и белые волосы. Алису нужно искать, как в квесте, поскольку она слилась с ландшафтом.

– Алиса, Вы местная? – вежливо поинтересовался бойфренд Александры.
 
Ночью все отправились купаться нагишом. С огромных плоских камней. 

Сначала мужчины ныряли за мидиями с полиэтиленовыми пакетами.

На большущем, брошенном прямо на камни жестяном противне их нажарили. Ели и запивали местным вином. Пели под гитару.

Экзальтированная Александра декламировала целые куски из пьесы, в которой мечтала сыграть.

Вино кружило голову. Наша героиня, опершись спиной и ногами в два камня, глядя в чёрную воду под собой, тоже читала «не бродить, не мять в кустах багряных лебеды».

А после Илья протягивал руки, манил в воду, и, рискуя вывихнуть лодыжку, она нереидой спускалась с валуна. Море казалось таким родным, таким оберегающим, таким надёжным. Они плыли, забыв обо всём на свете. До тех пор, пока предупреждающий прожектор береговой охраны не облил их бренные тела беспощадным белым светом и не превратил в двух растерянных мальков, попавших в садок с пляшущими джигу волнами…

С Натальей их связывали долгие годы сомнительного приятельства. Подруга одаривала неожиданной искренностью за то, что брала директивностью и вероломством.
 
Предприимчивый еврейский ум сочетался в ней с потребностью в защищённости.
 
Алиса не знала, почему Наталья оказалась так далеко от своей семьи (мать жила в Подмосковье), которой дорожила в силу национальных традиций. Это вызывало невольное уважение. Но природная доброта подружки рука об руку шла с желанием причинять боль.
 
Испытывая терпение друзей, могла без предупреждения припереться ночью. Разбудить, чтобы только поболтать и пожаловаться на неверного мужа.

Однажды в отсутствии взрослых принесла мальчишкам подарок: щенка ротвейлера. Хозяйку-заводчицу уверила, что в этой семье пса не выкинут ни при каком раскладе.

Молодая женщина поражала способностью выкручиваться из самых сложных обстоятельств. На раз-два разруливала чужие проблемы. Но не могла бросить своего мужа – балагура Лёнчика. И порой до поздней ночи они выкуривали по пачке «парламента» в ванной за планами по сохранению брака подруги.

Когда супруг связался с отмороженной бабёнкой, наркотой, и сел, выгораживая пассию, подруга пришла к Алисе якобы за советом.
 
Но разговор пошёл о моральном выборе.

– Можно ли использовать в своих интересах человека, не испытывая к нему чувств?
 
Вопрос был риторическим. Наталья уже сняла маску и просто констатировала факт.
Она зарегистрировала ИП и открыла магазин автозапчастей с кавказцем. Жили они вместе. В каких-то ужасающих условиях, где всё подчинено страсти наживы. В пустой квартире, с матрацем на полу, с супом из пакетиков и водкой после полуночи. По очереди гоняли в областной центр за дешёвым и некачественным товаром (в городе прослыли как магазин «у одноразового Вити»).

Алиса слышала, что Наташа долго копила на квартиру под Москвой и перед отъездом выгнала кавказца.

Этот «герой» несколько лет испытывал Алису. Она терпела, но организм отторгнул чужеродное тело психологического одиночества, уступившего бесчувственности и цинизму.

Яркий образ потускнел и незаметно растаял. 

                Глава 28
 
Хроническое беспокойство, сопротивление существующему положению дел, неудовлетворённость превращали жизнь нашей Алисы в «американские горки».

Страшно интересную – подходящее определение, – иронизирует она.

Муж тянул на себя одеяло со слоганом «всему своё время». Показывал, как крутить беличий барабан одного дня. Жена рвала постромки в другую сторону.

Несмотря на это супруги находили время и силы собираться вечерами с сыновьями. Чтобы выполнять творческие школьные задания, читать вслух программную литературу, не раздражаться, прослушивая в сотый раз «Кузнечика Кузю» или «Голубого щенка». Воодушевляться «Хоакином Мурьеттой». И плакать, слушая «Юнону и Авось» – «Белый шиповник, дикий шиповник. Краше садовых роз».

Выпуская в ледяной воздух белые клубы пара, неслись в кинотеатр по окаменелой, засыпанной и утрамбованной снегом, казалось, навсегда, дороге. Согревались в тёмном зале и, затаив дыхание, смотрели «Миллион лет до нашей эры», «Генералов песчаных карьеров» и «Терминатора» 

На стадионе бегали, подтягивались на турнике, стреляли из самодельного лука… Велосипеды – летом, лыжи – зимой… Участвовали в городских и региональных спортивных праздниках.

Вольница в доме всегда побеждала устав. Не анархия, а неосознанное доверие каждому.

Их мама отчаянно боролась за чистоту в комнате мальчишек. Это привело к тому, что все стены были исписаны и в рисунках. Единственным организованным пятном там оставалась географическая карта мира со следами присутствия сыновей то в Африке, то в Австралии, то в Латинской Америке. Было легко определить, какое историческое событие захватывало внимание отроков в определённое время. 

Поделки из пластилина позволяли определить возраст и уровень творца. От талантливых вещей старшего сына – к корявым копиям и их аннигиляции по этой причине (комки поломанных фигурок в выдвижном ящике стола) – среднего, к абстрактным, смешанного цвета кусочкам, налепленным не только на пол, на стены, но и на потолок над столом и на ближний рожок люстры – младшего.

Если ребята были дома, то из комнаты редко доносились громкие звуки. Постижение законов мира требует сосредоточенности. Поэтому, заглянув внутрь, можно было увидеть три склонённые над книгой, картой, конструктором или устройством неровно постриженные макушки. 

Если дело было во дворе, то главный организатор и режиссёр-постановщик трюков Алексей собирал вокруг детской ванночки окрестную ребятню – статистов, работников сцены и по совместительству – зрителей, устраивая театр военных действий. 

В ванну укладывали камни, мох, ветки, наливали воду. Из пластилина Лёша делал две армии. Их отличал цвет и регалии командного состава. Детали костюмов и вооружение с ювелирной точностью соответствовали оригиналам. Этот «скульптор» сначала изучал исторический материал – советовался с авторами книг по теме. 

Глядя на войско, легко было определить эпоху, страну, событие. Тем «участникам», кому суждено погибнуть, заливали красную краску внутрь фигурки. Во время боя на камни и мох, на обломки танков и самолётов разбрызгивалась «кровь». С арены действий слышались свист пуль, треск обшивки, цоканье копыт, вой моторов, шипенье и бульканье воды…

Не было в мире детей, более счастливых, чем те, кому повезло знать тогдашнего Лешего (дворовая кличка).

На работе у отца, в машиносчётном бюро ребята увлечённо осваивали «Роботрон-1715» и первую компьютерную игру «Wormy».  Максим изменил своей тяге к наземному транспорту (первая книга, которую он попросил купить, называлась «Электровоз. Устройство и эксплуатация») и помолвился с ЭВМ.

Летом их вывозили в Белгородскую область к бабушке. Там под предводительством старшего братья покоряли водные просторы водохранилища и дубовые окрестные рощи. 
Редкие, но пространные эмоциональные Лёшины письма до слёз смешили родителей.
«Здравствуйте, мамочка и папочка! Получился такой период, что прямо уж вообще ничего делать не хочется, вот и пишу что-то вроде письма. Ездил с Павленко дедой в ночную на лодке, на другой берег. Цель – охота на акул. Акул, правда не оказалось, зато какая романтика! Луна, звёзды, море плещется и страшные мозоли! потому как грёб я.

И самая главная на мой взгляд новость. Я научился делать такие джипы, что хоть продавай».

Дальше шло подробное описание модели.
…«Он был до того хорош, – продолжал сын, что я устроил ралли: «подъезд – база (туристическая) – подъезд». Представляете, с километр песков, грязи, луж, завалов из хвои! Он всё это преодолел, но так как я задних амортизаторов не поставил, на обратном пути полетел мост. На базе машиной были довольны. Разные мужики и тётки наперебой её расхваливали. Всё открывали, крутили, вынимали – чуть по частям не разобрали…

Словом, так здорово получается, что я было уже подумал – не пойти ли на дизайнера.

И ещё, если всё будет в порядке, хочу создать свою автомобильную фирму, и делать джипы для бедных и богатых. Маленькие и большие. И продавать их за пластилин с инструкцией, гарантией, сервисом и скидками…»

А зимой, ночами, родители шили мальчикам костюмы.

Лёше – костюм мушкетёра и рыцаря. Несколько лет с отцом они вязали кольчугу из большой бухты алюминиевой проволоки с помощью простого карандаша. Сын надел её, алюминиевый шлем и взял в руки деревянный меч один раз, чтобы сфотографироваться. Потому что за время пути успел подрасти, и костюм перешёл по наследству худому и счастливому младшему Ване.

У того теперь стало два. На одном фото он вполоборота позирует в костюме Робин Гуда. С луком в руках. Толстые грубой вязки шерстяные носки и тяжёлые коричневые с высокой шнуровкой горные ботинки она нашла среди завалов гуманитарной помощи из-за рубежа.

На короткие штаны, жилет с фестонами и тирольскую шапочку зелёного цвета пожертвовала стильный и дорогой костюм джерси. Шапочку, как и положено, украсило пёстрое пёрышко. На широком поясе в самодельные ножны с опушкой из беличьего меха вкладывался кинжал – подарки от старшего брата.

Этот последний костюм появился, когда семья перебралась в коттедж на Озёрной улице. И Лёша уже начал ходить на охоту на куропаток. С пневматическим ружьём и беленькой лайкой – Севером.

Он и сам сделал себе костюм, когда подрос. Тренировочный самурайский шестнадцатого века.  В натуральную величину. 

Маска из ивовых прутьев, покрытая морилкой и лаком. Детали шлема вырезал из ковролина и сшил суровыми нитками.  Из деревянных отполированных плашек, соединённых кожаными ремешками, были сделаны защиты на грудь, предплечья, живот и бёдра. На грудном доспехе красовался бело-красный круг домена. К костюму прилагались лук в рост сына и стрелы. Завершала наряд широченная тёмно-синяя трикотажная юбка-шаровары (из той же гуманитарки).

Фотография запечатлела Алёшу в костюме в осеннем огненном буйстве красок на берегу синего северного озера. В местном музее он выставлял свои работы и проводил экскурсии для желающих послушать про войны и героев.

Костюм Максима «Звездочёт» поразил воображение жюри на городском новогоднем празднике и завоевал первое место.

В цилиндре с квадратной тульёй и кисточкой. Длинном балахоне из синей саржи, изображающим звёздное небо со всеми планетами и знаками Зодиака (их вырезали из фольги и наклеили по кругу). С тубой и свитком новогоднего поздравления, написанного готическим шрифтом в руках, выглядел Нострадамусом – не иначе.

Ему вручили приз – огромную коробку с настольной развивающей игрой по астрономии. Которая, в свою очередь, надоумила старшего сына увлечься этой наукой и сконструировать телескоп. В него с восторгом семья рассматривала подробности в созвездиях Тельца и Ориона…

Несколько раз, на Новый год и в Дни рождения за праздничным столом с куском волшебного торта собирались малочисленные друзья. В один голос твердившие о какой-то особенной энергетике и тёплой атмосфере их дома. Мигрирующая вереница приятелей сыновей могла подтвердить то же самое, если бы кто-то удосужился их спросить.

Вышеупомянутый кондитерский шедевр стал творческим символом и доброй традицией их семьи:
– Мам, а кто этот дядя?

Сын толкнул в бок, кивая в сторону высокого и худого мужика в тёмной одежде. Она как раз предлагала тому угощаться, положив на тарелку очередной кусок.
Мужик протянул нечленораздельное «мм!», запихивая в тёмное дупло рта большую ложку с лакомством.

Этот торт наша героиня по праву называла авторским, потому что обычное «птичье молоко» вынашивала и пестовала в течение нескольких лет…

Рецепт ей нацарапала нетвёрдой рукой подруга деверя на обрывке газеты.

Накануне Нового года… Набравшись до состояния риз, та как раз готовила «селёдку под шубой». Наверное, потому что сама была только в трусах и футболке. Зачем-то пропускала все продукты через мясорубку. Даже сырое яйцо...

– Так о чём это она? Воспоминание чуть не сбило Алису с главной мысли.

Рецепт торта был простым. Не с желатином, а на манке. Но попал в «те» руки. Алиса «колдовала». Находила самые качественные продукты. В 90-е, все знают, это могло превратиться в поиск чаши Грааля или инфекционного отделения.

Натуральное подхозовское сливочное масло. Был случай, сахарная пудра «развелась» с суррогатом и сладкими лужицами отделилась от рыхлых клочков какого-то жира.

Натуральный шоколад. Тогда – фабрики Крупской – «Особый» и «Люкс». Сейчас от него остались одни названия.

Соду гасила лимонным соком. Использовала и маргарин – «Сливочный». Какао «Золотой ярлык».  Корж получался лёгким, пышным, ноздреватым.

Манку на крем выбирала крупную, белую (позже продукт измельчал в порошок и заметно пожелтел). Варила до полуготовности. Крему крупа придавала интерес.

Да! Его Величество крем – любовная баллада! Сбивали со старшим сыном толкушкой для картошки. Меняя друг друга (одна рука «рубить» уставала), добавляя в крем по ложке каши, частями полстакана лимонного сока, и, изрядно попотев, накрывали корж парашютом мягкого и воздушного крема.

Но это же не всё! На пушистое облако усаживали четвертинки грецких орехов (их присылали родственники из Дагестана). Выстилали верх тонкими срезами апельсинов, киви и винограда. Сверху заливали толстым слоем шоколада – и в холодильник.
 
Большое десертное блюдо из обеденного сервиза едва помещалось на полке.

Хватало на два дня. Потчевали весь околоток.

Передать вкус, аромат и процесс приготовления этого кондитерского чуда нет никакой возможности. Google тут бессилен.

…Так что никто не знал того мужика. Зашёл человек на огонёк с холода да с голода. Бог с ним.

Потом рецепт потерялся. Конечно, они переезжали в другой город и недосчитались нескольких более важных вещей. Но, думается Алисе – рецепт был привязан к дому, где жила их молодость и выросли мальчики.

И вот ведь какая штука. Она много лет пекла свой торт, а на новом месте он не получился. Никто из близких толком не смог помочь восстановить таинство приготовления.

Словно перелилась её волшебная сила в другое место.

                Глава 29

Молодые родители ничтоже сумняшеся укрепляли детский берег жизни своего рода. Не чая и не задумываясь. Рука об руку исследовали мир и играли на его лугах.

Это сейчас она знает, что жизнь – время, отпущенное человеку для реализации его возможностей создавать смыслы. Молодых супругов вело провидение. А их прекрасные сыновья посвящались в тайну сию.

В то самое – смутное и дикое время…

Неискажённая сторона её сознания отмечала эту божественную часть жизни.
А через трещину в подсознании сочился пурпурный дым страха. Томила мысль, что дети ещё слишком малы.    

– Случись что – надеяться не на кого, – мучилась молодая мамаша.
   
Первые признаки явного нездоровья появились после рождения Макса. Бессонные ночи, когда накатывал страх, что малыш как-то побледнел, не дышит, или хрипит, или он чрезмерно худ, – привели к тому, что рано пропало молоко.

В год сын подхватил кишечную палочку, и их положили в инфекционное отделение Шебекинской больницы (в то лето они жили в Масловой Пристани у родителей Ильи).

Сила материнского инстинкта могла продержать пальцы на игле капельницы в вене на голове у сына, а саму её на ногах – всю ночь. И дать силы забрать малыша домой из кислого запаха палаты, где лежали взрослые и дети с разными инфекционными диагнозами, несмотря на мрачные прогнозы лечащего врача.

Но жаркими немилосердными днями забота по хозяйству ложилась на хрупкие плечи сердечницы Александры Петровны, мамы Ильи. Потому что наша Алиса, приняв успокоительное, унылой тенью скользила по пресным граням обыденности.   

Периоды вселенской тоски и неконтролируемого беспокойства чередовались с упорством часового механизма. В первом случае мимо неё проносились дни, во втором – мимо дней проносилась она. В обоих – выкладывала на жертвенник большие куски своей жизни.

Неприятие себя, заржавевшие отношения с миром, работу, учёбу, детей, хозяйство, обострённое чувство долга и ответственность за качество всего этого – такой непосильный груз тащила. Почти не замечая рядом мужа, который изо всех сил старался быть полезным. Будто его и вовсе не было.

Организм не выдерживал.

Ты лежишь на диване. Нечеловеческая сила сдавливает и трясёт твоё тело. Очень громко работает телевизор. Какой-то фильм про войну. Твой мозг взрывают лязг танков и вой самолётов. Ты страшно хочешь по-маленькому. Зовёшь мужа, просишь сделать потише звук. Никто не приходит, кажется, целую вечность. Твой рот, лязгая зубами, произносит: «Сейчас я умру». И в этот момент вдруг ясно видишь в ногах кровати двух своих сыновей и рядом мужа с красной эмалированной миской.

Она не могла стереть этот эпизод из памяти, как не могла освободиться от чувства вины.

– Ничего, родная! Люди способны на снисхождение и сопереживание. Без корысти. Просто так устроены. В очередной раз утешает душа Алису.

Муж, к сожалению, не мог оказаться за пределами её проблемы. В период поклонения и служения ему родились их дети. Вернувшаяся психологическая стабильность вместе с пеленой её глаз смахнула и корону с головы супруга.

Вдруг оказалось, что она живёт с добродушным, довольным абсолютно всем, неамбициозным человеком. Алиса тут же расширила границы своего влияния до Ильи. Буквально заставляя ездить на курсы, сдавать на разряды, менять место работы, чтобы как-то улучшить материальное положение семьи.

Они, как в фильме-катастрофе, каким-то чудом меняя учреждения, которые за ними увлекало в бездну банкротства, бежали впереди.

Перед отъездом в областной центр муж уже был в должности директора банка. На самом деле засада была в том, что она ждала: вот-вот Илюша вслух объявит, что забирает часть ответственности за семью на себя. Как делал её папа. Однако этого ну никак не происходило. Муж терпеливо и молча выполнял требования. А жена тупо смотрела в зеркало и не видела отражения своей копии с иным возможным жизненным раскладом. До головокружения боялась выпустить из своих рук вожжи их жизни.

Ох, как нескоро она поняла, что суженый давно бы её покинул, если бы был случайным попутчиком. В самые тёмные, переломные моменты их истории, тихий и незаметный, он подставлял отнюдь не атлантическое плечо жене и детям. Ненавязчиво помогал сыновьям определиться с профессией, работой. Поддерживал во всём, говорил на языке их потребностей. Как-то находил обеспечение. Именно сыновья ненамеренно, наконец, донесли до её сознания истинное значение в их жизнях и во всей её переломанной судьбе отца и мужа.

– Илья – былинный богатырь – Добро. Побеждающий дракона – Зло. При полном внешнем несоответствии привычной картинке, – она улыбнулась.

Есть ещё одно объяснение их драматичной, но крепкой связи. Это милосердие, что больше эгоизма, инстинктов, беды. У неё – благоприобретённое. У него – из первых рук.

В стенах Института культуры имени Надежды Крупской Алиса впервые услышала о грядущих глобальных переменах в стране. Это произошло на спонтанной дискуссии между осмелевшим плебсом и молодым преподавателем литературы 18 века. 

– Да кто вам это сказал, что Пушкин Александр Сергеевич был народным поэтом? Не знал его народ, – препод гнал молчавших ягнят.

– Как вы не знаете, «что день грядущий нам готовит?» Мы накануне такого перелома, какого свет не видывал, - окончательно взорвал мозг… 

Страну накрыло цунами перемен.   

Смена политического режима. Денежные реформы потерявшего курс государства, ввергнувшие страну в хаос. Ветер, полоскавший седую прядь первого президента, смёл из-за стола, уставленного микрофонами и бутылками заговорщиков, не желавших замечать катастрофу. Напёрсточники приватизации устроили ограбление века…

Для большинства обобранных всё это осталось кадрами немого кино в телевизоре с отключённым звуком. События информационного и экономического постперестроечного мракобесия прошли по касательной.

На короткое время зацепила волна документального и художественного разоблачения «кухни» тоталитарного режима. Гласность в их стране в итоге оказалась ещё одним приёмом одурачивания вконец зачумлённого народа. Поэтому в «сытые двухтысячные» уже почти никто не помнил, с чего все началось.

Телевизионные саги о рождающемся в преступности, по мировому стандарту, капитализме, чуть дольше щекотали нервные окончания. Пять чубайсовских ваучеров вместе с помпезными сетевыми стелами (за стремление обрести финансовую свободу) – памятники глупости и тщеславию валялись от смеха в ящике стола, связанных по рукам и ногам условностями хозяев.

Ни бесконечные очереди, зачем бы то ни было... Ни задержанные зарплаты… Ни молодость родителей и детство их детей, проведённые на задворках цивилизации – ничто из этого не воспринималось как катастрофа. У них и большинства населения попросту не было времени задумываться. Работали с утра до ночи.

Белыми, призрачными, безлюдными ночами порой бродили по городку. Увидев в открытом окне знакомую с сигаретой, заходили на огонёк. Могли до утра болтать о местных художниках и об их пьяных безумствах.

В мусоре блестели и золотые монеты.  Впервые про «Сто лет одиночества» она услышала именно на таких посиделках. Слушали баритон бородатого гитариста-романтика: «Среди миров, в мерцании светил» … Хриплый голос на кассете «с ног сбивал, из мёртвых воскрешал».

Убедительный и популярный в то время бред о параллельных мирах двух интеллектуалок-сестёр вызывал когнитивный диссонанс у непосвящённых гостей.
Медленное сползание в шизофрению одной из них Алиса наблюдала на протяжении десятка лет.  В их последнюю встречу Лена сидела на корточках у стены продуктового магазина. На снегу разложила детские варежки с недовязанными пальцами и резинкой на продажу. Длинная трикотажная юбка обтянула худые колени, а вязаная шапка прикрыла глаза. Встречей назвать это было уже невозможно.

Алиса помнит, как внутри щёлкнули челюсти защитного забвения, от которого садится внутреннее зрение…

Эти люди, разговоры, книги, песни будоражили, возмущали: «Да что же это такое, в самом-то деле?!». На мгновение ставили в упор на старте, как тут же супруги проваливались в колесе забот.

Однажды бег по кругу притормозила утренняя сцена в соседнем продуктовом магазине.
Сидя за деревянной перегородкой на высоком стуле, кассирша снова и снова трясущимися руками пересчитывала уже эфемерную мелочь. Глаза невидящие, лицо – белее мела…
 
Народ, потерявший в одночасье все сбережения, а спустя несколько лет, ворочающий миллионами в драных кошельках с поцелуйчиками – это ли не расплата нескольких поколений, выдававших желаемое за действительное?

– Каждого простодушного идеалиста в отдельности и целого поколения!

«Жернова Господни мелют медленно, но неумолимо».

Сегодня ей ясно видно, что при всём при том у их молодой семьи оказались очень крепкие корни. Чудесным образом они придерживались нравственного курса своих предков. Именно это уберегло сыновей от кошмара «кривой дорожки» – повального пьянства, растущей как на дрожжах преступности и от наркотиков.

В жертву был принесён лишь доверчивый Север, съеденный расплодившимися на территории гаражей бомжами.

– Почти полстраны безработных – ясен день.
 
Однажды их знакомый обратился к Лёше с просьбой нарисовать проект церкви. Сын откликнулся, и вскоре часть предложения была воплощена. В городе построили миниатюрную церковку и организовали небольшой приход.

Появился батюшка. Его быстро сменила череда полукриминальных молодых священников. Но тот первый отец Фёдор освятил им квартиру. 

Выстроив семейство вдоль стены, прочитав короткую молитву, помазав в углах елеем, подошёл, ткнул ладонью в лоб хозяйку: «Всё в тебе». Алиса покачнулась под тяжестью ответственности.

Вся её исковерканная душа, вся перевёрнутая с ног на голову жизнь в стране навалилась на молодую семью. Было от чего зашататься. Но батюшка будто вынул где-то заглушку. Тот случай запустил механизм самоопределения. Потаёнными тропками Алиса стала пробираться к отказу от гнёта шор – на свет.

В очередной приезд на Белгородчину отвела всю мужскую часть семьи в местный храм, где их покрестили. Илью, Алексея, Максима и Ивана она препоручила единственному надёжному – высшему суду, и начала свой путь к освобождению…

                Глава 30

Жёлтая и юркая, словно ящерица, «альфа», вспылив, притормозила у невысокого светлого здания в романском стиле.

Пространство между входом и фонтаном посреди круглой площади заняла группа ожидающих сеанса клиентов, отдыхающих в шезлонгах. И мемов в белоснежных одеждах, представлявших театрализованную аллегорию освобождения, как не сложно было догадаться по повторяющимся движениям. В танце они сворачивали и расправляли широченный шёлковый шатёр-юбку на фигуре молодой девушки с воздетыми, словно крылья к небу, руками. На лице каждого зрителя ясно читалось, что действо предназначается только ему и никому более. 

В светлой колоннаде просторного холла на фоне арки каждого окна, будто ожившие геммы, девушки и юноши в коротких туниках плавно выполняли балетные па. В глубине зала музыкальная группа мастерски извлекала средиземноморский бриз из флейты, саксофона и фортепьяно. Каждый вёл свою абстрактную партию, но в целом всё превращалось в трепетную живую картину. 

– Вот это spa! Чудно! Ударение можно ставить произвольно. И тем и другим понравится. Ей такого видеть не доводилось.

Короткая консультация на чистом русском и респектабельный чек спланировали её ближайшие двенадцать часов. Сегодня аюрведический массаж, минеральный коктейль и фруктовый салат. Завтра в десять – термальный бассейн и макияж-нюд.

Марко пришёл в восторг от первых самостоятельных шагов гостьи в его песочнице.

– Алисе! Sei una bella donna! – Я благодарен, что ты последовала моему совету и желаю тебе волшебных моментов с красотой. Затем мы будем смотреть Рафаэля в пинакотеке у Вителли. Но сначала – к нам. Тебя ждут трюфели! Трубка вибрировала от удовольствия и гордости.

– Люблю Италию, – улыбнулась она в ответ.

Заслонившись от солнца козырьком ладони, у итальянского палисадника стояла
женщина европейской внешности. На первый, поверхностный взгляд, русскими у неё были только нос и овал лица. Подружки розы задумчиво притихли. У входа прошуршали широкие протекторы и скрипнули тормоза. Коротышка в фуражке расторопно распахнул дверь перед дамой в широкополой шляпе из красной соломки.

– Senora, prego!

Рука опустилась, и на запястье щёлкнули костяные с серебром браслеты.
 
Дом Марко в действительности располагался в живописном пригороде. Присланная фотография потеряла большую часть его прелести – ухоженный розарий с воздушной ротондой беседки, покорившейся настойчивому вьюну.

Марко встретил подругу и провёл на теневую сторону уверенного в своей вечности дома, где находилась просторная терраса из тёмного дерева. 

Было видно, что хозяева и гости заседают здесь уже давно. Стол потерял девственный вид, на тарелках лежали остатки горячего и десерт. В высоких бокалах млело вино. Люди, заняв удобные места и позы что-то весело обсуждали. С широких качелей кто-то только что встал, и небрежно брошенная на спинку шаль длинным концом мела неровные каменные плитки пола.

Рядом шелестели высоченные дерева. Птичье братство хлопотало в их кронах. Несколько роскошных веток дотянулись сюда и, заигрывая с солнцем, причудливо изменяли выражение на лицах. 

– Сеньоры! А вот и главное блюдо! Марко широко улыбнулся и за плечи провёл
её к свободному стулу.
 
Ей улыбались как давней знакомой. Лишь одна, в чёрной кофте, не подняла головы. Был виден густой пучок таких же чёрных, как смоль, волос.
 
– Наверное, это сиделка, – решила Алиса. Марко говорил, что в доме живёт румынка. Ухаживает за матерью.

Друг слегка наклонился и проговорил: «Алисе, просто отдыхай».

Ей передали чистую тарелку и бокал. Сосед справа, не прерывая беседы, дёрнув подбородком вверх, испросил разрешения и налил вина. Хозяин принёс из дома пузатую супницу, аккуратно снял крышку, и орудуя двумя длинными вилками, причмокнув, соорудил на этой тарелке ароматную пирамиду. На стол поставили большое овальное блюдо с рёбрышками, обложенными по краям брускеттами.

На двух деревянных досках среди порея, листьев салата, пучков базилика и рукколы краснели боком помидоры. 

Разговоры стихли. Руки потянулись за хлебом и мясом. Полилось вино в бокалы.

– В этом доме, друзья, пище отведено достойное, но не главное место, – вдруг раздалось справа. По всеобщему оживлению, энергичным кивкам, всплескам рук и восклицаниям «Viva!» она поняла, что сосед обращался к присутствующим с тостом.
 Почувствовав себя вне зоны прицела, отхлебнула вина и потянула носом ароматный парок над итальянской лапшой. Орудуя ножом и вилкой, ломая рукой хрустящий хлеб, запивая всё чудным вином, некоторое время обреталась в блаженных высях. Пока пристальный взгляд напротив не опустил на землю.

На неё пристально смотрела девочка. Блестящие кудряшки на голове усмиряли кружевные розочки бесчисленных заколок. Ко рту она прижала плюшевого кролика с длинными ушами и ногами. Большая пуговица придерживала лямку его штанишек в горох. Видны были только чёрные глаза малышки. Они прятались в пушистых ресницах так же, как сама она – за игрушкой.

– Ну вот, всё-таки кому-то здесь реально любопытно. Алиса подмигнула – глаза распахнулись в ответ.

Прижав палец к губам в международном жесте заговорщиков, гостья невольно повела взглядом вдоль стола. И на мгновение замерла.

Напротив во плоти восседал целый женский век рода Бенцони. Правнучка Паола, внучка Анджела, жена Нина, прабабушка Изабелла. Женщины неожиданно оказались похожи друг на друга, как две капли воды. Миниатюрные, смуглые и сдержанные. Ни детская припухлость щёк, ни уверенная расслабленность молодости, ни смирение зрелости, ни мудрые морщины старости и даже некровное родство жены и матери Марко – скрыть это не могли. 

Они в разных местах украшали и укрепляли берег жизни. А то, что собрались здесь, лишь отчасти было реальностью. На память пришло её письмо к дедушке Ивану…

– Алисе, расскажи о России. Голос раздался издалека.

Стряхнув оцепенение, гостья улыбнулась и заговорила. Маленькая Паола пересела поближе, положив между ними кролика. Следующие полчаса Италия внимала диковинной России.

Принесли фонари. По лицам скользили тени. Птичий гомон ненадолго ослаб, а розовый аромат усилился. Сосед справа, как оказалось, лингвист и преподаватель в местном лицее, большой поклонник Вероники Долиной, спел «А хочешь я выучусь шить». Получилось весьма трогательно и стёрло напрочь русско-итальянские границы между присутствующими.

На десерт, после горячих уговоров румынка грудным голосом исполнила что-то грустное и протяжное, а капелла. Ей долго хлопали.

Уснувшую Изабеллу увезли в дом. Марко отвёл в сторону Алису и сообщил, что Антонио (друг семьи, лингвист), готов предоставить свой дом на побережье, в районе Анконы. На два месяца за символическую плату.

– Теперь, познакомившись с тобой, он точно согласен, – уточнил друг. – Там есть всё для проживания. Так что сама решай, когда поедешь.

– Марко, не верю своим ушам! Алиса чуть не запрыгала от радости. И смутилась, заметив удивление в его глазах.
 
– Я благодарна вам! Сейчас, кажется, не совсем удобно. Обсудим это завтра, хорошо?

Он шутливо подставил щеку. Она чмокнула воздух. И подошла поблагодарить Антонио и пожать на прощание руку.

– За всё: за дружбу, за песню, за доверие.
– Хм! Алиса, я уже чувствовал, что вы есть. Где-то близко, – он широко улыбнулся.

Всей гурьбой, громко переговариваясь и кутаясь в шали, проводили гостью до такси. Всю дорогу до отеля, закрыв глаза, женщина бережно воспроизводила детали встречи, отправляя их в храм своей души.

Расхаживая по номеру, очень напоминающему номера наших провинциальных гостиниц (минимум простой угловатой мебели, да ещё штакетник палисадника…) и раскладывая вещи, она думала о вечере в доме Марко. 

– А ведь он меня так никому и не представил! 

Просто дал времени течь, а событиям развиваться самостоятельно. Что придало остроты ощущениям. Будто бы их жизнь была частью её жизни и наоборот. Этакий перфоманс слияния культур. Получилась неплохая импровизация. Конечно, Марко продумал сценарий и пригласил не родственников Моники Беллуччи (как-то похвастал дружбой с этим семейством), а безызвестного Антонио. В первую очередь, подумал о близких.

Им, живущим в самом сердце Тосканы, среди бесценных художественных и архитектурных памятников, где каждый камень помнил либо шарканье, либо скрежет величайшей эпохи вряд ли было бы интересно проводить пресную экскурсию для незнакомой дамы из холодной России. Если бы Марко ловко не смешал итальяно-русский коктейль: её историю и увлечение Антонио русской культурой.

– Ай, да Марко, ай, да...! – под потолком рассыпался смех.

Настроившись провести ночь по-спартански, обрадовалась, что матрац оказался самым что ни есть европейским. Деликатное утро пробудило мягким лучом и соло какой-то пичуги в кустах под окном.

– Как-то там мои розы? – первой в голову пришла совсем уж по-хозяйски заботливая мысль.

Она решила, что в обществе итальянского друга проведёт два дня. Из уважения и благодарности. И может, позже удастся увидеть дом-музей Микеланджело. О чём и сообщила после завтрака. 

– Хорошо, – откликнулся он. Как тебе такое моё предложение? Вначале посмотреть Рафаэля и посетить нашу типографию. А завтра я отвезу тебя к Мике.

– Нет слов, amico, для моей признательности. Ты читаешь мои мысли.
– Нет, белла! У меня полувековой опыт работы с людьми.

И через мгновение:
– Это шутка, дорогая. Мне приятно находиться в твоём обществе. Потому что ты непростая простушка. Теперь трубка рассмеялась.

– В таком случае, ты меня тоже приятно удивил.
– Cara! Ты не должна уехать, не побывав в одном местечке, – добавил воодушевлённый собеседник. – Это рядом с пьяцца Габриотти, где мы посмотрим Рафаэля. – Траттория Качатори.

Договорились встретиться в два пополудни. Марко назвал адрес и отключил телефон.

                Глава 31 

 
На встречу она отправилась пешком. Даже с ориентиром найти заведение в каменном лабиринте узких улочек было так же сложно, как найти жемчужину на морском дне. Но также – невероятно приятно.
 
Им подали миниатюрные шашлычки из кастрированного барашка, фокаччо и два бокала Монтефалько. На десерт – знаменитый «семифредо». Похожее на охлаждённое мороженое желе. Здесь – шоколадное со свежей малиной… мм.  И кофе.

– Если вы хотите потерять память, то вам сюда – в маленькую тратторию с ароматной душой и добрым сердцем. 

Как пикантно и мудро итальянцы сервируют «угощение» для своих туристов.

Превосходная кухня в качестве антипасти перед знакомством с хозяевами города – великими зодчими, художниками, мыслителями, знаменитыми гражданами.

Чувство вечной признательности – самое меньшее, что в таком случае принесёт городу нескончаемый поток гостей. Самое большее – свои деньги. И самое бесценное – мир.

В конце обеда она улучила момент, чтобы выполнить задуманное.

– Марко, в свою очередь хочу попросить тебя передать Изабелле и маленькой Паоле мои подарки. Алиса достала два небольших пакетика из коричневой обёрточной бумаги и подала ему. Итальянец комично поджал губы и поднял брови. Твёрдым ногтем подцепил край пакета и высыпал на стол содержимое.

– А что это?!

Аля рассказала.
          
Они с Лизой прогуливались под стенами Детинца в заснеженном парке Волховска. У моста в «кремль» расположились лоточники – местные ремесленники. Возле огромного мужика в шапке с опущенными ушами, косухе и варежками на резинках их остановил короб из бересты. С уложенными в ячейках, подписанными шариковой ручкой пакетиками с изделиями.

– Это Ваши работы?
– Да. Голубые глаза в лучах морщин оценивающе прищурились.
– А что это? Расскажите, пожалуйста.
– Это, девушки, обереги. Хошь, языческими назови, хошь – древнерусскими.
– Вот этот – хранит род…

Дальше Алиса не слушала. Она сюда пришла за этим оберегом. Это же очевидно.
На длинном шерстяном шнурке – круг из бересты. Формой напоминает фазу луны в три четверти. Оплетённый по краю крестом той же ниткой. В центральной части тонкая резьба. Невиданный орнамент и выпуклое изображение Макоши – славянского божества благоденствия, изобилия и плодородия.
 
– Ну, коли берёте, так, вот вам довесок. Мужик улыбнулся и достал из пакетика берестяного зайца в валенках.

– Вот спасибо! Золотые руки у Вас.
– Ну, не то, чтобы, – хекнул в ответ голубоглазый дед.
               
– Алисе, cara mia! Я всем расскажу и покажу. Это очень дорогой подарок. Они будут в восторге. Щёки итальянца слегка подрагивали.

– А как же ты?! Останешься без оберега?
– Нет, я не останусь. Потому что мы побратались сейчас.

Марко понимающе закивал. Встал и обнял подругу за плечи.

– Чудесно, кара!  Я чувствовал, что ты нужна… – он на мгновение замялся и продолжил… нам. – Хорошо получилось.

– Si, Марко! Спасибо!

Они не спеша направились к площади.

– Я, конечно, люблю мой город. Итальянец решил вслух развить какую-то свою мысль.
Это место, пригодное для проживания в человеческом масштабе, толерантно к национальности и цвету кожи. Тиферно миролюбивый, потому что много повидал на своём веку. А ещё, дорогая, я люблю людей ..., люблю традиции…, люблю типичную умбрийскую кухню (он засмеялся, прижал щепоть пальцев к губам и звонко поцеловал их). Чувствами владел лучше, чем речью. Я горжусь нашим культурным наследием и известными современниками. Представляешь! маэстро Альберто Бурри родился прямо здесь, в Читта ди Кастелло!

Он немного сконфузился от откровенности, но договорил. Cкажу так: «Всё прекрасно для меня потому, что я родился».

Алиса в знак поддержки слегка прижала к себе его локоть.

– А я не узнала бы твоей Италии, если бы мы не познакомились. Веди!

Вдохновлённый одобрением, друг продолжил.

– Ты так увлечённо рассказывала про Микеланджело, что мне очень захотелось показать нашего Рафаэля. Мне больше нравится живопись и, по-моему, Рафаэля никто не превзошёл. Ни Леонардо, ни, тем более, Мике. Он шутливо прикрыл ладонью рот. – А заодно показать тебе, что Вазари не только книги по истории искусства писал… Был прекрасным декоратором, и скульптором. Мы сейчас идём во дворец Вителли, где находится известная всему миру картинная галерея. Слова немедленно подтвердились выразительным жестом.

Алиса слушала и одновременно пыталась уловить связь между его отношением к городу и своими первыми впечатлениями. Связь не нащупывалась.

Следы человеческого присутствия в этом городе казались ничтожно малыми по сравнению с исторической глубиной места. Конечно, тут и там что-то реставрируют. Стены. Мостовые. Но время здесь намного дороже денег.

Поэтому мэрия и Дуомо стоят с непокрытой головой – недостроенными. Поэтому бесценную, знававшую подошвы сандалий первосвященников, тиранов и художников, расшатанную брусчатку ремонтируют, засыпая опилками.  Глаз выхватывает множество закрытых наглухо, представляющих историческую ценность домов. И нет никакой надежды в этом мире преодолеть мох забвения, покрывший крыльца, и проникнуть внутрь. 

Лишь общественные учреждения доступны без бюрократических препон. Любому можно подняться по стёртым ступеням XVI века и заглянуть в зал заседаний местной Думы.

Власть общины демонстрирует открытость и деловую смекалку. Убивает двух зайцев, как сказали бы у нас.

Мягкие естественные фильтры приглушённого умбрского света будто бы оберегают от разрушения бесценные сокровища, сконцентрированные на маленьком пятачке центра средневекового города. Низкие облака меняют освещение в попытке оживить его строгий облик. Одним словом, это театрализованное представление самой природы, возвращающей в своё лоно Читта ди Кастелло. И вряд ли она (природа), затягивая муравой и плюшевым мхом лестницы и площадки перед входами, оставляя в недоумении пилигримов, безвозмездно вернёт людям их творение.   

Здесь можно ахать, восхищаться и вдохновляться. Но где здесь можно жить простой жизнью и не посчитать это святотатством? Алиса ещё не уловила.

Так быстро, без предисловий, окунулась в атмосферу средневековья, что, получив что-то наподобие кессонной болезни, казалось, прощупает свой пульс только на трассе-артерии, сразу за крепостной стеной…

Кстати припомнился рассказ больного раком гида в Брюгге. О решении мэрии позволять учёным, культуроведам, реставраторам проживать в городе-музее, дабы человеческим теплом и заботой отогреть его и оживить. И, правда, кружевные занавески на окнах и лебеди в пруду придают Брюгге пасторальный, лубочный вид.
Он-то и остаётся храниться на бесчисленных, любительский снимках непонятных фрагментов замкнувшихся в себе древних городов. Ничего, кроме следов тщеславия путешествующего, на них не разглядеть.

Пребывая в состоянии лёгкой меланхолии, она поделилась своими мыслями с Марко. Тот, внимательно выслушав, взял её за руку и провёл в парк внутри периметра дворца.

Строгий геометрический рисунок по канонам паркового дизайна живо перенёс их в дворцовый праздник Версаля. Они прошли часть зелёного лабиринта и присели на чугунную скамью напротив главного фасада. 

Кистью руки нарисовав в воздухе над головой круг, друг начал рассказ.

– Алисе, я не эксперт. Но думаю, тебе вовсе не интересна традиционная экскурсионная жвачка. Вот послушай историю.

Этот дворец, протяжённостью около восьмидесяти метров, заказал архитектору и художнику Сангалло-младшему кондотьер Никколо Вителли – тиран и синьор Читта ди Кастелло. Их род правил, защищал и благоустраивал коммуну три поколения. Вителли водили дружбу с Медичи. Богатство позволило им покупать самых талантливых архитекторов, скульпторов и художников для украшения своих дворцов и жизни.

Медичи в отличие от Вителли был меценатом и благодетелем гениев Возрождения. Опекал и поддерживал их, предлагая заказы состоятельных папских вассалов.

– Украсить фасад Лоренцо предложил молодому красноречивому Кристофано Герарди, – Марко продолжил рассказ:
 
Джорджо Вазари сделал для работы рисунки. Кристофано работал в стиле сграффито так искусно и так хорошо, что мы с тобой и тысячи людей не перестаём восхищаться этим шедевром шесть веков спустя.

Если сейчас задержать на минуту свой взгляд и своё дыхание, то можно увидеть молодого весёлого парня в гетрах и башмаках на лесах. То, как ловко он накладывает слои штукатурки, со вкусом подбирая оттенки. Как увлечённо твёрдой рукой процарапывает тонкий, вычурный, картушный, зооморфный орнамент великого Вазари.
 
И превращает полотно стены в таинственные подмостки для зловещей фигуры Соры Лоры – горячей любовницы Алессандро Вителли.

Женщина вся обратилась в слух – так занимательно повествовал Марко.

– Посмотри. Вон из того окошка над аркой эта бестия выбрасывала свой платок какому-нибудь недотёпе-дружиннику – очередной юной жертве любовных утех.

Пока патрон воевал «за» и «против» – на родине или за рубежом, молодая куртизанка так поднаторела в искусстве обмана, соблазнения и убийства… Да-да! Её многочисленные любовники находили свою смерть на дне ямы, утыканной острыми лезвиями... Так погрязла в грехе, что после смерти не нашла успокоения и до сих пор бродит призраком во дворце. Друг утверждающее хмыкнул.

– Есть многочисленные свидетельства её присутствия в этих залах. Несколько лет назад Даниэль Гулла, наш специалист в области акустики и спектрографии. Эксперт в области парапсихологии и паранормальных явлений, с командой провёл здесь фотометрические и акустические исследования и выдал на-гора три снимка тени женской фигуры в старинном платье.

– Можно легко отмахнуться от этого факта, как от ловкой фальсификации и рекламного трюка. А можно послушать биение сердца великой эпохи и увидеть, что утраченные связи не толще папиросной бумаги.

Надо лишь настроить свою душу на восприятие жизни как на непрерывный процесс. 

Закрыв глаза и замерев, она увидела двух мужчин. Одного, развалившегося в кресле, обтянутом толстой кожей и обитом мелкими медными гвоздиками – тирана Вителли.

Тот отодвинул на край дубового стола свои военные заботы о длине пики, более эффективном построении пехоты и использовании гужевого транспорта для перевозки орудий. Для того, чтобы выслушать склонившего в почтении седую голову, обласканного Медичи художника, который украсит и прославит на века его родовое гнездо.

Как живых представила тщеславного и завистливого Заказчика и гениального Исполнителя. 

– Нет на земле силы, во веки веков, чтобы изменить эту повторяющуюся картину земной суеты, – пришла на ум непрошенная ироничная мысль.

– А теперь, cara, время для души. Марко встал и протянул ей руку.

Пока поднимались на второй этаж под сводами, украшенными фресками,  друг рассказал, что в начале прошлого века реставратор Элиа Вольпи реконструировал дворец и преподнёс свою работу в подарок городу. Здесь разместили Пинакотеку.

В ней двадцать один зал с выставленными картинами XIV–XIX веков,  среди которых рассыпаны настоящие жемчужины. Работы Луки Синьорелли, Лоренцо Гиберти, Доменико Гирландайо (при упоминании знакомого имени сердце гостьи ёкнуло). Восхитительные терракоты школы отца и сына делла Роббиа.

"Сокровищем коллекции бесспорно считается небольшой холст раннего Рафаэля Санти «Троица».

От того ли, что Марко помог ей почувствовать живую атмосферу ренессанса, или искусная подсветка создавала иллюзию жизни на древнем холсте, но повреждения на нём не только не помешали испытать остроту момента, а наоборот, усилили восприятие.

Так как, каким-то чудом, не затронули пальцы Бога Отца, поддерживающего снизу поперечину креста с распятым Иисусом.

Полнокровное молодое тело невозможно держать с такой лёгкостью, не будь всё пространство изображения пронизано святым духом веры.
Вся драма и надежда рода человеческого отражена в этой мнимой лёгкости, с которой каждый земной отец поддерживает своего отпрыска, неизменно обречённого на смерть.

Изображение выглядело недвусмысленным посланием живущим.

Во все времена сила духа и вера не только спасает нас от разрушения, но, что более важно, открывает путь постижению непознанного – всем невероятным возможностям, что заложены в нас.

Прямо указывает на долг и предназначение создавать новую, достойную человека-творца форму жизни.

– Вот оно! Это не просто гениальное произведение, это глубокие корни древа жизни, пронизавшие пространство и время. Нет крепче и достовернее связи. Самые чуткие из людей охраняют и передают от поколения к поколению это послание.
 
Со слезами на глазах она повернулась к Марко. Но его рядом не было.
 
Растроганная, спустилась в холл, вышла в журчание и щебет парка и увидела своего друга на той же скамье. Он сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу. Заходящее солнце золотило фигуру. Рядом стояла круглая коричневая коробка.

Услышав шорох шагов, итальянец с улыбкой поднялся навстречу.

– Алисе, не говори ничего. Всё в твоих глазах. Наверняка ты увидела своего Рафаэля. И эти цветы тебе от него. Из коробки выглядывали мелкие розы в окружении разнотравья. 

– Марко, я не смогу завтра поехать в дом-музей. «И сегодня не готова пойти ещё куда-то», – сказала женщина вдруг севшим голосом, и, помолчав, продолжила:

– К Мике я приеду отдельно. А завтра сходим в типографию. Хорошо?
– Как скажешь. Я сегодня закажу тебе билет до Анконы. На какое время устроит?
– Спасибо. Или рано утром, или вечер.
– Ciao. Жди звонка.

– Со спины ему не дашь и пятидесяти. Аля смотрела вслед удалявшейся мужской фигуре, пока та не скрылась из виду…

На душе разлилась благодать.

                Глава 32

Их сыновья подрастали. Из двери квартиры «вагончиком» торчали большие ступни, а из люка на крыше пятиэтажки – головы. То и дело приходилось спасать то жизни ребят, то жизни их питомцев. 

Иногда это не получалось. Дворняжке Блэку успели только дать имя, а через день унесли в ветеринарку усыплять из-за чумки.

Порой отделывались лёгким испугом. Однажды, прибежав с работы, как всегда, раздеваясь на ходу, она поспешала в ванную. Распахнула дверь и увидела парня лет двадцати с коробкой стационарного телефона в руках. Тот улыбнулся забавной хозяйке. Оказалось, Лёша разрешил позвонить девушке.

Всё бы ничего, но на холодильнике как раз аккуратной стопкой лежали четыреста рублей, и недавно из квартиры воры уже унесли магнитофон и деньги. Просто кто-то из ребят забыл запереть дверь.

В те времена головотяпство могло в буквальном смысле оставить не только без штанов, но и без головы. Тогда Илья в воспитательных целях, провёл короткую беседу со старшеньким.

– Лёша, видишь, у нас тут крупная сумма денег лежит? Надо отдать долг. Сын молча кивнул.– Ты дверь откроешь чужому. Он деньги заберёт, а тебе глазки выковыряет. Чтобы не нашли его. – Понимаешь?

После продолжительного молчания сын посмотрел на отца, кивнул и прошептал: «Я понял, папа».

Тут тремя тарелками супа явно не обойтись. 

Они все уже задыхались в маленькой квартирке. Даже новомодные виниловые обои, оранжевые в клеточку, на кухне не могли уберечь бока и локти при манёврах в туалете, ванной и щели коридора.

Пора пришла подумать о новом жилье. В Волховске осталась комната. Попросили Лизу комнату продать. Она согласилась. Впервые у наших бессребреников на руках оказалось порядка десяти миллионов дутых гайдаровских рублей. 

На выезде из города, вдоль озера, ГОК для своих работников построил три двухэтажных коттеджа на две семьи и один – на четыре. Квартира номер десять продавалась.

Эта небывалая покупка подняла жизнь молодой семьи на новую смотровую площадку. Оттуда стало больше и дальше видно. Появилась уверенность, что действительно возможно всё, что человек способен вообразить. И новое понимание относительности сущего.

– Но если у тебя атрофирован ген обогащения, то твоё яркое воображение оказывается лишённым основательности. И построенный замок с виду кажется настоящим, а по сути – хлипким и ненадёжным.

Стены у коттеджа толщиной в три кирпича зимой промерзали насквозь. Потому что строили его тяп-ляп: в зазоры кладки засыпали строительный мусор.
Так что первыми к ним заселились Диккенс и Теккерей.   

Поначалу в помещении было так холодно, что спали в зимней одежде. Но положение обязывало, и в зал печнику заказали камин. Строгой классической формы. Камин облицевали большой кафельной плиткой сами. Алиса тогда так переусердствовала, что дело закончилось очередным нервным приступом.

– И смех и слёзы.

Дом был большой, гулкий, полупустой. На втором этаже три комнаты со скошенной крышей соединялись с тёмным чердаком деревянными дверцами с простыми задвижками. При желании можно было зайти в гости к соседям. И к ним подселился Алан По.

Дверцы заклеили обоями, чтобы напугать ежа голым задом и заодно абстрагироваться от мыслей о желаемом и действительном.

Дом находился в полном распоряжении детей, как широкое поле для их фантазии и возможность теперь завести собаку.

Однажды, придя с работы, она застала своих мальчиков в дверях. Парни стояли стенкой, явно что-то собой загораживая.

– Мама, ну можно? Вы же обещали. Когда будет больше квартира. Ну, вот… Он такой!

На пороге спал беленький щенок. С хвостом палочкой. Она предложила кличку Север. Скоро тот вырос в лайку с отличным экстерьером и охотничьими повадками.

В это же время у Алёши начался самый романтичный период в жизни. С увлечения историей североамериканских индейцев времён колониальных войн Франции и Англии на территории Гудзонова залива. В их доме прибавилось жильцов: Лонгфелло, Вашингтон Ирвинг, Фенимор Купер, Джеймс Уиллард Шульц, Лавкрафт... Эти волшебники, переносили дом на Озерке в эпоху борьбы не на жизнь, а на смерть представителей разных народов, сословий, культур, религий, каст и суеверий за земли, деньги, души.

Семейный альбом хранит редкий цветной снимок. На нём на фоне бескрайнего заснеженного поля запечатлены Север и Лёша. Лайка бежит впереди, а чуть поодаль шагает в самодельных снегоступах сын. На спине скатанное одеяло и дульнозарядное кремневое ружье, сделанное по чертежам. Для чистоты эксперимента однажды Лёша и Макс с другом переночевали в яме, выкопанной в снегу.

Попытка воссоздать в реале занимавшую старшего сына эпоху чуть не закончилась трагедией. В одном из походов они с Севером заблудились в тумане, частом госте осенних сопок. На дорогу к старому заброшенному руднику вывел преданный пёс.
 
После трагической гибели друга сын изменился.  Как-то зачерствел. Никаких собак больше не заводил. Увлечения его тоже приняли другую окраску…

С книжной полки в их с Ильёй доме смотрит ленту чужой ей жизни белая глиняная лайка, сделанная руками сына. Здесь она не в силах вывести Алексея из тумана неизбежных жизненных тупиков.

Ещё не покинуло Алису чувство вины из-за Севера (тем злопамятным вечером именно она выпустила лайку гулять), а вероломная подружка Наталья решила выбить клин клином. Пока взрослых не было дома, притащила им нового щенка. Младшие мальчики, затаив дыхание ждали вердикта родителей.
 
Лобастый, похожий на самокатаный тёмно-коричневый валенок (вскоре шерсть поменялась на чёрную с рыжими подпалинами), ещё неуклюжий, но по всем статьям обещавший стать крупной собакой – так появился у них вдвоём с Конан Дойлом, ротвейлер Людвиг.

Пёс вырос настоящим красавцем. Ласковым с семьёй и безжалостным с чужаками. Его боялись, потому что самому ему и в ум бы не пришло учиться светским манерам, а хозяина он обрёл не в пример более мягкого. Поэтому, однажды проверив, так ли это, уронил Илью с крыльца, повредив мужу колено.

Без намордника его не выгуливали и дома к гостям не выпускали. Грозный лай из столовой заставлял тех нервничать и не задерживаться.

Несмотря на хороший уход и питание в семь лет Людвиг заболел. Последние щенки из помёта часто страдают сниженным иммунитетом. У пса стали кровоточить подошвы лап.
И добрый хозяин начал двухлетнюю борьбу за здоровье питомца. Искал мази, присыпки, делал ванны из марганцовки. Людвиг для солидности рычал, скалил клыки, однако слишком доверял мужу.

Лапы бинтовали, но по обледеневшей дороге плелся здоровый с виду пёс, оставляя за собой кровавые следы. Что-то нужно было решать.

Вид стылого, занесённого снегом наполовину трупа какой-то дворняги, заставил Илью действовать. Он договорился в Романове провести курс лечения человеческим гамма-глобулином и возил собаку на инъекции на такси за шестьсот километров. А когда переехал туда жить, забрал с собой и пса. 

Безнадёжно испортив эмаль ванной в съёмной квартире, лапы вылечили.

Одним ранним утром, когда они уже воссоединились и жили в своей, Алиса вышла из комнаты в коридор. Стоя, опершись о стену, там плакал Илья.

– Что ты? Что случилось?

Таким осиротевшим она мужа не видела никогда. Оказывается, на вечерней прогулке Людвиг проглотил кость и к утру помер.

Ляля появилась в доме спустя много лет и то после упорного сопротивления хозяина.

Как только ротвейлер остался на Озёрке, из дома, не сговариваясь, отчалили Теккерей с Диккенсом. А на свято место в разные времена, в зависимости от характеров и увлечений сыновей, заселялись известные и малоизвестные авторы. Историк Тарле, рассказавший Лёше, почему Наполеону удалось дойти до Москвы. Зарубежные документалисты, перебивая друг друга, либо занимательно, либо скрупулёзно повествовали про пустынного лиса Роммеля в Африке, про войну горнострелковой дивизии Эдельвейс с нашей Полярной на севере страны. Авторы книг по моделированию, астрономии, троица-вамп: Бейсик, Ада и Паскаль, альбомы с фракталами – все заманивали в неизведанные миры...

Стивен Король зашёл к ним попозже и только чаю попить, но остался насовсем и занял в том доме лучшие места в умах и на полках. Оценённый по достоинству мастер извлекать пульсирующую реальность из небытия одной только силой страсти и сумасшедшей фантазии.

Меню выходного дня отпрысков в те годы выглядело примерно так.

Старший с другом устраивал трофи-рейд в два километра на Лысую сопку в миниатюрах-«рэнджроверах». Модели в точности соответствовали техническим характеристикам реальных образцов.

Плавно на амортизаторах-лезвиях из безопасной бритвы катили модельки, раскачивая ведёрки с верёвочными бухтами в них. Только сделаны были джипы из пластилина, катить их надо было руками и по возвращении основательно «ремонтировать».  Либо с Севером ходил охотиться на куропаток. 

Средний Максим решительно врезал Озёрку и коридоры легендарной школы номер один, в которой учился, в компьютерную игру Дьюк Ньюкем-3D. Также смело раскладывал на компьютере лады «Металлики». Играть на гитаре он научился не в музыкальной школе.
Проникновенное исполнение юношей «Nothing Else Matters» так понравилось авторам музыки и домашним, что обе стороны заключили вечный договор на совместное проживание. Позже, будучи студентом, он сделал матери и младшему брату королевский подарок – два билета в «Лужники» на концерт легендарной группы.

Ваня резался в Doom. Самый социализированный из ребят без устали занимался плаваньем, баскетболом, бадминтоном, защищал футбольные ворота, играл на ударных в группе. До тех пор, пока не заказал в Америке перчатку-ловушку и увесистый белый шар.  Илья подарил сыну биту.

И в маленьком северном городке, где семь месяцев не тает снег, их младший организовал команду игроков в бейсбол. После женитьбы и армии расстался с увлечением, а посаженные семена проросли. Его товарищ в Москве стал игроком бейсбольной команды. Бейсболка с именем той команды на полке книжного шкафа в квартире Ивана имеет полное право обрастать легендами.

Осенью ходили в карьер стрелять из пневматического ружья по банкам и в лес – по грибы-ягоды. К слову сказать, сыновья росли и рос их аппетит. Два ведра брусники съедали в открытых пирогах за полтора месяца…

Зимой с Лысой сопки ребята катались на санках, простых лыжах и подаренных кем-то новомодных – горных. Которые оказались с изъяном. Щуплому Ванюшке однажды пришлось тащить Лёшу со сломанной ногой на Озёрку на детских санках…

На многочисленных полках двух этажей весело перешёптывались никогда не забываемые счастливые книжки. Соревновались за право быть первыми прослушанными музыкальные группы на кассетах и дисках. Из одной комнаты Хэтфилд звал Ктулху, из другой Цой – солнечные дни, в третьей Горшок шептал: «Ты попала к настоящему колдуну».

Их маму увлекало-завораживало всё, чем жили мальчики. Музыка связывала с ребятами крепче всего. Очень многое` из того времени хранит её плей-лист. Музыка переносит в незабываемые дни. Порой она и всплакнёт. 

Сыновья, воспитанные в духе рыцарства – оберегать и защищать женщину, вместе с Кипеловым подставляли ей ладони всё время, пока жили под одной крышей с родителями:
3асыпай на руках у меня, засыпай,
Засыпай под пенье дождя,
Далеко, там, где неба кончается край,
Ты найдёшь потерянный рай.

– Дети демонстрировали целостный мужской мир. Но до поры она этого не видела.

Коттеджу полагается не только камин, но и машина. Тем более, что в гараже можно было поставить хоть две – такой большой. До поры там в плоских ящиках хранились полчища пластилиновых войск и инструменты.

Через сестру Алиса обратились к брату. Он в то время перегонял из Германии через Польшу подержанные машины на продажу. Совсем задёшево мог подобрать авто и проверить надёжность.

В Белоруссии оформили покупку опеля-кадета и домой вернулись на своих колёсах. Брат машину вёл. В гостях пробыл пару дней. Искренне восхищался осенними красотами северной природы и обилием грибов. На прощание, подняв большой палец, сделал комплимент её моложавости, крепко обняв, попытался поцеловать, но сестра увернулась и ушла к озеру.

Больше в жизни они не встретились.

Алиса не отдавала себе отчёта в том, что организм сигналил ей психологическим неблагополучием. Не выдерживал постоянного напряжения, требовательности к себе и начинал сбаивать.

Она не знала, что проблема разрушает не только её, что ударяет рикошетом по отношениям с Ильёй, детьми и окружающими. Слишком близко подошла к краю и заглянула туда, откуда не возвращаются. Слишком тонким стал защитный механизм. От одной мысли «зажигался» приступ.

Утрата доверия к себе начинила её беспокойством, как взрывчаткой. Отравляя своим присутствием каждое без исключения событие. Все базовые ценности потеряли устойчивость.

Единственным островком в океане была семья.

Там жизнь через край, когда сердце то падает, то летает. Там безбрежный и яркий мир служения, труда, творчества, веры и любви. И этот мир находился посреди дикой необузданной стихии.
 
Они с мужем, как зеницу ока, берегли свой остров. Лишь благополучие семьи заставляло её развиваться и двигаться дальше. Продираться сквозь бурелом неведенья, таская за собой беспокойство. Страх смерти, однажды прорвавший защиты, и чувство ответственности перед близкими принуждали вести максимально здоровый образ жизни, а не какая-то там мнительность.

Ох, как не скоро Алиса признала свою конечность, открыла способность удовлетворяюще справляться с этим знанием.
 
И, пожалуй, ей так и не удалось до конца реанимировать свою социальную сущность. Среди посторонних людей чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег. Без надежды вернуться в родную стихию.

Вся внешняя лёгкость общения, решения вопросов, проведения встреч, выступлений на публике – всё стоило больших усилий, серьёзной подготовки и многолетней внутренней работы. Спонтанность она нарабатывала, а потребность в социальном контакте испытывала в исключительных случаях. Когда встречала неординарного человека либо проект. Но что-то ей подсказывало, а она привыкла доверять внутреннему чувству, что это – скорее достижение.

Да, подобно листку, наша героиня оторвалась от родимой ветки. Её носили безумцы-ветры, она находила временное пристанище в неприютных местах, порываясь лететь дальше…

Но – слава Богу – ни государственные трансформации, ни поломанная системой семья, в которой выросла, ни сформированная психологическая установка жертвы, ни толпящиеся в нетерпении посоветовать, как лучше, псевдопросвещённые доминанты других в результате не смогли сбить внутренний компас этой женщины.

Она не ослепла и не оглохла из-за личной драмы от лозунгов и пропаганды приспешников, жаждущих власти. Никогда не пробовала уйти с непроторённого пути, чтобы прибиться к лагерю борцов или противоборцев. Никогда не слушала тех и других и не верила тому, кто знал, как ей жить и работать и за недорого жаждал научить её. 

Делая очередной выбор и шаг, пробивалась к себе целостной. И знает сейчас наверняка: никто и ничто, кроме тебя самой, не может этому помешать.

– Очень разумный выбор. Ценный вклад в копилку рода и хороший пример для детей. Спасибо тебе, дорогая, что ты таки умудрилась понять это при жизни, – усмехается она.

Душа усмехается в ответ.

                Глава 33

Преподавание в училище и общение с подростками укрепило Алису в мысли повысить квалификацию.

Поэтому она шагнула в Санкт-Петербургский Университет на психологический факультет. Там, помаявшись на загромождённом академизмом курсе, страдавшим бесплодием, вспомнила точную сентенцию негоцианта Мефистофеля («теория суха, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет») и стала искать иной путь.

Благодаря глобальным переменам, такой путь открылся.

Она узнала, что Московский институт Гештальта и Психодрамы объявил первый набор на Севере, на курс не имевшей аналогов в стране психологической практики. 

Программа, рассчитанная на два года, затянулась на три. Первую треть курсанты занимались личной терапией. Летом выезжали на интенсив с учащимися из других городов и супервизорами из головного института.

На второй ступени отрабатывали ситуации с клиентами на практике. Их курировали именитые тренеры из Москвы или Питера. 

А дома, на местах проводили и стенографировали самостоятельные сессии с коллегами. Курс завершала сертификация. Квалификационный кейс исчислялся в часах. Определённое количество терапевтических встреч и их подробное описание. Плюс живая контрольная сессия под супервизию директора института Нифонта Долгополова.
Обучение проходило в областном центре.   

Триста километров из глубинки она добиралась около двенадцати часов.

Нынче на машине это расстояние в хороший сезон можно преодолеть за три с половиной. Когда машины перестали быть роскошью, все кому не лень соревновались на трассе в скоростях, напоминая героиню повести Стивена Кинга. В обычной жизни дело порой заканчивалось прозаичными автокатастрофами с жертвами, а не романтической аннигиляцией.
 
А прежде она сначала ехала автобусом. В котором первые полтора часа пути, охваченная паникой, всё порывалась выскочить. До тех пор, пока не подействует двойной коктейль из лекарства и мантры: «Сдохну, но доеду». И ещё шесть часов на поезде.

Новое дело того стоило. Ничего более увлекательного в жизни до того она не встречала. Словно в куче мусора, блеснул золотой соверен.

Курс талантливо вёл тренер программы, гештальт-терапевт, в прошлом врач-психиатр, Андрон Соловкин. В группе собралось около двадцати пяти тёмных лошадок. В основном молодые женщины. И несколько мужчин. Из разных социальных групп.  Яркие. Неординарные. Интеллектуалы. 

Сначала их разделили на два потока. Но когда часть отсеялась – слили в одну рабочую группу. Знакомились. 

– А кому это тут сорок пять?! – в голосе искреннее удивление. 

Рассказывали свои истории. О сложностях и о победах.

– Как справляетесь со стрессом?  – поинтересовался тренер.

Аля, молча на полу, заняла позицию – упор лёжа – и начала отжиматься. Андрон из солидарности присоединился. После двадцати раз лёг, а она продолжила. В полной тишине. После «сорока» группа взорвалась, а хрупкая на вид женщина продолжала.

Никто из них не соотносил задачу первого курса с самим собой. Слово «проблема» не употреблялось. Люди работали в двойках, тройках, круге.  Создавали сцену, ведущий предлагал сюжет, разбирали роли. Нужно было сыграть на «верю – не верю». И было много сценической талантливой искренности. Много простора для самовыражения.
Исподволь учащихся подводили к сознаванию своей телесности и целостности.

Бывало, строили баррикады из столов и стульев в коридорах и проходах в классы школы. Двое водили одного с закрытыми глазами по лестнице с этажа на этаж и через эти преграды. Условие – не открывать глаза для чистоты эксперимента – старались выполнять. О внешнем мире им сообщали переходы света и тени за веками и предупреждающие пожатия рук перед препятствием. Было много смеха и ахов, когда человек внезапно наступал на твёрдый пол, думая, что до того ещё далеко. В конце пути руки отпускали.

Окунаясь в воспоминание Алиса вновь переживает остроту момента.

– Ты не видишь, где ты находишься. Вокруг пустота. По ощущениям – ну, точно, как в жизни! Неуверенно, вытянув руки, насколько возможно, продвигаешься вперёд. Неожиданно чувствуешь прикосновение к плечу. Резко отшатываешься. И сразу тебя гладят по голове. Руки разных людей. Маленькие и большие. Мягкие и жёсткие. Вот кто-то легко коснулся повыше груди, а из твоих глаз брызжут слёзы. Ты начинаешь задыхаться – так тесно стало в комнате. И, замирая, боясь шевельнуться, обхватываешь себя руками, защищаясь, но начинаешь дрожать и открываешь глаза.
Вокруг дружелюбные лица и позы. Ты летишь в подсобку – выплакаться и успокоиться.
Чувствовать себя и выглядеть выбитой из седла прилюдно непривычно и нелегко.
«Компьютеры» медленно, но явственно превращались в живых людей. Было довольно болезненно отдирать намертво вросшие маски. Помогало бесчисленное количество игровых моментов на переживание «здесь и сейчас».

Однажды, когда она решилась поработать со страхом смерти, ей предложили полежать на широком преподавательском столе, представив себя в гробу. Грех было отказаться порепетировать эту встречу.
 
– Представь, что это случилось. Кто будет провожать тебя в последний путь?  –Какие слова они тебе скажут?» – спокойно спросил соведущий.

Полежав несколько минут в тишине, женщина испытала лавину чувств.

Абсолютно точно это случится... Ей в «этом гробу» неуютно... Провожать придут только самые близкие... Они очень мало знают о жене, матери, подруге... Она мало знает о родных... И это страшит больше собственной смерти.

После опыта мозг в отключке, а тело в крыльях. Оказывается, смерть только прикидывалась главным героем путешествия Алисы. Ведь на том столе её не было, иначе не случилось бы нашей истории. Так что голубушка боялась не смерти, а жить.

Учащиеся стали замечать, как много абстрактного в их рассуждениях, как далеко отодвинули они насущные потребности. Как отрывали от себя целые куски, сравниваясь с другими, как много драгоценного времени тратили, пытаясь угадать мнение окружающих, узнать от них о себе. 

Как рафинировали ум и презирали животность. Как упорно делали себя несчастными, отворачиваясь от того, что не соответствовало их не выдерживающим критики представлениям о стандартах красоты, ума, стиля и успеха. Как гнались за иллюзией и не встречались со своим совершенством. Как много в их лексике «должна», «так принято», «если бы» и «я».

Курс сопровождали гром и молнии инсайтов и тёплые дожди, взращивающие зрелость. Многие сделали настоящее открытие.

Человек не форма и не содержание, а процесс. Наблюдая себя со стороны (Кто же этот наблюдающий?!), всего-то лишь замечая-осознавая процесс, течение чувств и мыслей, меняли качество своей жизни.

Поняли главное – этот путь никем не занят. Там не с кем соревноваться и воевать. И некого обманывать.

Таким образом, их внутренняя, искусственно организованная пустота стала замещаться реальным субъективным пространством – неисчерпаемой сокровищницей личности.

Пребывать в процессе сознавания «здесь и сейчас» – новая культура, которую эти счастливчики начали формировать в себе. Они узнали, как оставаться максимально живыми в каждый момент времени.

Постепенно такое основание превратилось для Али в опору несущих конструкций моста в мир людей. С тех пор, даже выбирая автономное плаванье, она не испытывала пугающую пустоту внутри себя, равно как не стала тяготиться и обществом.

Шагнула в неизвестное и вернула себе вкус и авторство жизни.

– Вот как это происходит. И это лучшее, что случилось с ней.

                Глава 34

В гештальт-группе наша героиня чувствовала себя комфортно и успешно проводила мини-сессии с коллегами. Дома появились первые клиенты.

Однажды в дверь на Озёрной улице несмело постучалась шестнадцатилетняя девушка Эмилия. Вынув из отношений с матерью страх, боль и горечь (сеансы оказались в определённой степени успешными), оберегает необыкновенно тёплую дружбу с Алисой.
По окончании школы она уехала в столицу, закончила вуз и осталась в городе насовсем. Работает в фирме с персоналом и лелеет мечту о своём бизнесе с недвижимостью.

Иногда в эти годы Миля просила совета, решая непростые отношения с миром или партнёрами. Несколько раз они встречались. Такие коротенькие встречи – обычно на вокзалах, в дни приездов-уездов Алисы на курсы, интенсивы, семинары. Иногда в кафе, где за какой-то час она стремилась оживить пространство между их свиданиями.

Но главным, конечно, было то, что связывало двух таких разных по возрасту и статусу женщин. Это душевный поток узнавания-приятия, прорывающий плотину лет между ними. Искры счастья и чувство покоя от того, что в холодной вселенной вращается не одна обетованная планета. Поэтому, наверное, встречи получались довольно сумбурными. Переполняющие чувства нежности и радости Миля загоняла в рамки вежливой предупредительности. Она единственная из всех близких людей называет Алису по имени и отчеству. «Дорогая Алиса Ивановна! Я счастлива, что Вы есть. Вы такая строгая, стремящаяся, недостижимая… Как прекрасное далёко… Вы глас совести, разума, причина изменений… Я Вас очень люблю!»

– Между ними, как оказалось, сложились редкие по качеству отношения, которыми не сорят.

Этой зимой с Ильёй они ездили в Москву на бизнес конвенцию. И через два дня получили приглашение от Мили пожить у неё. Будто подписали декларацию окончательного доверия.

– Горжусь, тобой, дорогая!

Память услужливо пододвигает блокнот с путевыми заметками событий недавней
встречи.

Бывший доходный дом на Чистых Прудах, где Миля с другом снимают квартиру, скрывается в арочном проёме за двойной скромной дверью. С нескромно дорогими замками, которые после ввода шифра издают характерный масляно-стальной щелчок спускового крючка автомата. В серьёзности их намерений не усомнится даже виртуоз-домушник.

От метро до ориентира в виде большой кованой кошки на торце лестницы, ведущей на бельэтаж соседнего дома, минут десять-двенадцать по широкому бульвару.
 
Первым их встретил вечер. Было тихо. Редкие снежинки, как и редкие прохожие, проплывали мимо и обрамляли таинство сцены.

Каменный Александр Грибоедов пропустил на центральную аллею. 

Их шаги шуршали по свежевыпавшему снегу (из-за иллюминации он казался то серым, то жёлтым). По разбросанным там и сям кругам белого света, в которых, как в прудах отражались силуэты деревьев с перепутанными ветвями. Шары на них, меняя цвета, дирижировали настроением. Зелёно-сине-фиолетовые – призрачные и таинственные – завораживали. Красно-оранжевые – тёплые и радостные – расслабляли.
Пар от дыхания непостижимым образом делал пешеходов участниками представления и одушевлял фигуры, бегущие на коньках по кругу заснеженного катка.

Ближе к дому свернули на тротуар, выложенный светлыми плитами, развлекающимися с прохожими какой-то странной игрой. Их, словно фортепианные клавиши, который год выщёлкивает из гнёзд, заставляя людей спотыкаться, цепляясь за неровности то каблуками, то носками обуви с риском сломать щиколотку. До тех пор, пока на ум не приходит: «Что за чертовщина!»

Миля рассказала, что строители борются с ней каждый сезон. Перекапывают это место и настилают покрытие… Но в очередной раз тротуар приглашает гостей посетить свой аттракцион.

Старые дома, обрамляющие бульвар, усмехаются в бороды, хитро поблёскивают стёклами старожилов – как известных и почитаемых, так и вовсе незначительных.

Пристройка к «дому со зверями», в которой проживали друзья, появилась намного позже. И всё же.

Парадная встретила супругов чёрно-белыми копиями литографий здания в его исторической ретроспекции. Их вид, особенно после предупреждающих затворов дверей, вызвал у гостей невольное почтение.

Через узкие окна в полуметровых стенах на лестничный марш заглядывали фигурные решётки, напоминающие по форме рогатую голову балрога из «Властелина Колец». Их «адскую жару» охлаждал февральский снежок, сыпавшийся с небес.

Дом дышал, как старец – с одышкой и металлическим присвистом лифта. У одного из окон, где обзор был самым подходящим, Миля присела и подозвала Алису. В запотевшем по краям окне внизу открывалась и вовсе фантастическая картина. Окрестные дома с башнями и колоннами подсвечивались то фуксией, то золотом и теряли реальные очертания. Центральное пространство залито катком. С отчётливыми «окнами» пруда. Сквозь высокие тополя видны скользившие по нему фигурки, будто созданные Брейгелем. Гостья записала увиденное на камеру и после смотрела и слушала, как долго не дышала, и вдруг детским голосом произнесла: «Сказка… сказка… вот так… на тёплой ноте…» (фиксируя момент перехода цвета).

Миля тогда махнула рукавом и на минуту-другую вернула старую подругу в детство.
Широкая двустворчатая, покрашенная в коричневый цвет дверь в виде арки была утоплена в стене. Внутри квартира имела пять комнат. Их число и высокие потолки, меняющие цвет побелки от белого к серому и жёлтому по углам... Скромная лепнина и схваченные намертво лаком плитки старого паркета… Высокие двери, знававшие, как носить настоящую белую эмаль, радостно скрипящие новенькими врезными замками… Неожиданные повороты и узкие ходы между шкафами и предметами быта, настолько вросшими в места, где были поставлены, что оставались незамеченными в фоне… Запах копчёности… Кошки: то замершие наподобие чучел на полке высоченной вешалки, то вдруг ожившие и гибко плавающие на полу между ногами гостей и хозяев или изящно лакающие воду из бесчисленных блюдец и кувшинов, расставленных заботливой рукой хозяйки... Всё это вместе без реверансов парадного поместило их  в пространство квартирного вопроса другой эпохи.

Притом никто не догадается, что звери с облицовки соседнего дома оживали здесь, в квартире с ещё одним прозаичным номером.

Миля – молодая миниатюрная женщина. Мягкие курчавые волосы обычно небрежно заворачивает в пучок, открывая высокий лоб. Сквозь стёкла очков окидывает тебя живым участливым взглядом. Она живёт в своём внутреннем мире, однако мгновенно реагирует, напрягая угасающий слух (повод два раза в месяц встретиться с психологом), на внешние «помехи», стараясь быть максимально полезной. И это вызывает знобящее, похожее на бриз, чувство. Хочется её согреть. Но ветер – даже самый незначительный – очень настырная и вольная вещь. 

С кошками, с этим домом, у Мили глубокая, интимная связь. Как у той леди из фильма «Один дома» – с голубями. 
 
В последний день Алиса уговорила подругу с её приятелем сходить вместе поужинать. Рядом с домом много всяких кафешек. Что выбрать? Миля может довести до абсурда процесс принятия любого решения. Надо твёрдо сказать: «Я полагаюсь на твой вкус». И тогда с бесконечными оговорками вы можете дойти до одной из входных дверей. Думается, так бывает всегда, когда с человеком её связывают какие-то, значимые события. В других случаях девушка быстро и решительно берёт инициативу в свои маленькие ладошки.
 
Кафе очаровало. Своей кухней. Эклектической солянкой из пирогов с капустой, гороховой каши и кондитерских новомодных изысков. И неожиданно демократичной расслабляющей атмосферой.

Все диванчики вдоль стен были заняты посетителями и брошенной кое-как верхней одеждой. Поставленные почти впритык друг к другу квадратные деревянные столики уставлены тарелками. Люди смеялись и очень громко разговаривали, но никто никому не мешал. Сразу вспомнилось наше «помесь французского с нижегородским» и любимые итальянские кафе.

– Всё опять и опять повторяется. Нанизывается на новый виток жизни наше уникальное восприятие, наша увлекательная игра в раскраски спящего древнего мира.

Ребята проводили гостей в аэропорт и довольные вернулись к своим заботам.

До этой встречи прошло около семнадцати лет…

                Глава 35

А на курсе Алису ждало новое испытание. Она даже представить не могла, какое потрясение ей предстояло пережить.   Уж эти мне психологи! Им же хлеба не надо – подавай чувства.

– Что ты сейчас чувствуешь? Зависть? – медленный утверждающий кивок головы, глаза распахиваются, а бровки поползли вверх. Выражение солидарности на лице.

– М-да!..

Пришло время выносить на всеобщее обозрение свои слабые места.

«Разве могут быть порочные чувства у такого ангела?» – умоляющее смотрит на окружающих курсант в последней надежде.

Подставить себя чужим оценкам и мнению. О! К такому она готова не была.

Всё случилось с лёгкой руки Андрона, бросившего ученицу в пасть ко льву.

На интенсиве в Питере в тот раз сам Нифонт проводил работу с деньгами.

Огромный круг. Много известных терапевтов. Безобидное начало. Почти смешное предложение.

– Вот на этот стул положите ваши деньги.

Андрон дал отмашку. И Алиса легко выскочила в круг. Стройная и юная на вид. Голубые джинсы. Белая из рыхлого хлопка курточка и шапка светлых волос. Положила бумажник на стул и села напротив тренера. Нифонт весь подобрался. Ни дать ни взять – крокодил с человеческим голосом.
– Расскажи о себе.
– 45. Трое сыновей. Муж. Работа.

Круг ахнул. Нифонт оскалился. Открыл её бумажник, пересчитал сотенные и тысячные купюры.

– Это все твои деньги?
– Да.
– Что ты будешь без них делать?
– Ну, здесь все свои... Ты вернёшь, – слегка волнуясь из-за молчаливого внимания круга, она вступила в неравное состязание.

В ответ холодное молчание.

– …Попрошу в долг и уеду домой, – продолжала проигрывать «жертва».

Прощально щёлкнув кнопкой, кошелёк спланировал в карман брюк тренера.

Беспокойство нарастало. Сердце выбило экстрасистолу. Пришла в голову нелепая мысль и сразу оформилась в утверждение: игры здесь – чуть.

В зале слышно, как муха летит.

– Верни мои деньги. – голос Алисы прозвучал неожиданно твёрдо.

Он вытянул вперёд ноги, глядя тупо на свои ботинки, равнодушно бросил:

– Нет. Я могу их взять все.
–Ты столько не стоишь. В голосе искренняя уверенность.  За кругом кто-то крякнул. Пробежал шепоток и снова всё замерло.

Взгляд «крокодила» стал осмысленным и любопытным.

– А сколько ты готова мне заплатить?
– Двадцать пять рублей.

Нифонт по-хозяйски достал кошелёк, собираясь открыть. Но теперь Аля забрала свои деньги. Чувствуя при этом колоссальное облегчение. Словно огромный валун, который она раскачивала, наконец, под своей тяжестью покатился с горы.

Из-за волнения, вместо одной купюры вытащила две. Тренер ловко ухватился за обе. Но Алиса держала крепко. Казалось, вот-вот деньги разорвутся. Двое в упор глядели друг на друга... Невыносимо долго. Наконец, улыбаясь он отпустил. Храбрый воробьишка улыбнулся в ответ. Раздались одобрительные хлопки. Кто-то сердобольный посочувствовал: «Как ты могла все деньги положить!»

Подошёл Соловкин. Обнял.

– Нифонт бывает такой скотиной. – Ты молодец.

Но она ещё не догадывалась о цене этого признания. Шок отступал, на смену прибывала разрядка. Никого не предупредив, Алиса ушла. Всё что произошло дальше, вспоминает с тихим ужасом.

Ты плохо соображаешь и неясно видишь. Метро никак не обойти. Там тебя догоняет страх. Ты не можешь стоять, идти, сидеть, дышать. Ты не можешь представить, что сядешь в вагон и двадцать – бесконечных, вечных двадцать минут будешь в окружении людей ехать до Васильевского острова. Где живёт знакомая: пусть слабое утешение, но единственная здесь непосвящённая ниточка, что могла бы связать тебя с жизнью.
Большому городу, видавшему на своём веку такое, что тебе и не снилось, не обидно. Он укрыл тебя толпой озабоченных, читающих стоя питерцев и доставил по адресу, где встретила и налила чаю подружка. Ничего не поняв из сбивчивого бормотания, всё же попыталась приободрить и вызвала такси.

Только тот, кто знал про эпизод, мог бы понять, зачем Алиса раз пятнадцать смотрела фильм «Имитатор» с Сигурни Уивер в главной роли. И в конце вместе с героиней потрясала кулаком в победном жесте. Её внимание приковывали острые сюжеты фильмов и книг. В которых на грани фола герои вышибали клин клином свой страх.

С маниакальным упорством она раскачивала коренной зуб своего. Встреча с ним со временем приняла ироничный образ известной таблички с надписью «Путник, за поворотом дороги тебя ждёт исполнение желаний!». Направляющей к людоеду. Таким образом, шаг за шагом, снова и снова (это не полуторачасовой спринт с хэппи-эндом, а добровольный марафон) она приручала своё чудовище.

Но женщина не могла превратить жизнь только в испытательный полигон.
Ответственность перед сыновьями уберегала от крайностей.

Конечно, нужно укреплять здоровье!

В ход шли wow-техники, прорвавшие цензурный занавес. Илья принимал самое живое участие во всех экспериментах. Оздоравливались у Шатиловой. Голодали с Полем Брэггом. Закаливались с босым Порфирием Ивановым. Расслаблялись аутотренингом. Крепко подружились с Норбековым.

Значительная часть духовных трансплантатов стала их «второй кожей».

Конечно, нужна интересная и полезная деятельность! Тут ничего искусственного вживлять не нужно. Своё природное прёт – не удержать.

Рисование викторианских пейзажей с домиками и американская пейзажная живопись на пару лет серьёзно увлекли. Две работы, не претендующие на мастерство, уцелели с тех времён. Но в те времена на первом месте у всех стояла работа.

Принудительный утомляющий режим, когда в учреждении необходимо находиться от звонка до звонка (а она справилась в первую половину дня), терпеть не могла. Поэтому разработала и внедрила модель психолого-педагогического сопровождения ребёнка в коррекционных ДОУ.

В течение года проводила наблюдения, анализировала данные на основе целого пакета специальных занятий. Опыт описывала в статьях местной газеты. Собранные материалы отправила в область. В институт на кафедру дошкольной психологии. И получила одобрительную рецензию.

Для местного ОО сделали видеодоклад. Модель была утверждена приказом. Но на местах вызвала молчаливое и упорное сопротивление. Где это видано, чтобы в коллективном учреждении возможно было заниматься с ребёнком индивидуально? Группы переполнены! Штатных единиц и так не хватает!

На её работе ряд коллег повысили квалификационные разряды. И только.
Уходить на войну с социальной закостенелой близорукостью она не собиралась. И потому окончательно разорвала отношения с государством в качестве работодателя.

Ненадолго ушла в частную практику. Но новое государство ещё не научилось прежде отдавать и отпускать, чтобы потом собирать. И частное предпринимательство задыхалось в его корыстных руках. Поэтому как только на горизонте появился наиболее обаятельный матёрый зарубежный лис-профессионал, Алиса попалась в сеть…

Интенсив под Таганрогом был завершающим и стал самым успешным на курсе.

Утренний круг. Работа с тренером в парах. Темы она уже не помнит. Ей тренера не досталось, и кто-то из супервизоров предложил в помощь секретаря.

Молодой московский парень по имени Сергей. Переводчик у зарубежных гостей интенсива. Поднаторевший в теории гештальта, он если и испытывал неуверенность, то внешне не показал. Был внимательным, хорошо слушал. Она так и не смогла сформулировать феномен той встречи. Возможно, просто доверилась парню. Или до неё дошли искренние, непосредственные слова обратной связи: «Так молодые же, глупые и неопытные – всё интересно». А скорее, всё это плюс бесчисленное количество ныряний в кроличью нору за ответами. И бамбук выстрелил. Тогда в бережных непрофессиональных объятиях, она последний раз оплакала свою тайну. Эта героиня печальной пьесы Алисы окончательно покинула сцену, и сама сцена исчезла из поля зрения, словно стёртая с зеркала пыль.  Гештальт закрылся.

– Чудо – оно потому и чудо, что ты обнаруживаешь себя в другой реальности, но не представляешь, как в ней оказалась.

На курсе у Андрона она приняла ответственность за свою жизнь.
В последнюю, прощальную сессию, в тесном кругу коллег и друзей говорили тёплые слова. Соловкин подписывал и дарил книги.

Аля заявила, что гештальт – это только часть пути, но не вся жизнь. Что здесь нашла трёх верных товарищей: Фрица Пёрлза, Джеймса Бьюдженталя и Ирвина Ялома (об этом свидетельствуют сопровождающие её в путешествии изрядно потрёпанные сюртуки их обложек). Что намерена дальше идти без костылей. Что человеку в определённый момент, если он хочет состояться, от тренингов необходимо отказаться. Так же, как младенцу от материнской груди.

Позже она только утвердилась в своём выборе. Поскольку желающих властвовать незрелыми умами, держать их у своих занимательных кормушек, выкачивая рубли, расплодилось видимо-невидимо. Ловких коучей и тычеров всех мастей.

Она наблюдала однообразный ряд знакомых лиц, перетекающих из группы в группу (психологические, социологические, эффективного бизнеса и проч.), с интенсива на интенсив, с тренинга на тренинг. В этом бесконечном водовороте очень легко смешиваются понятия бизнеса и терапии либо обучения. И сами изворотливые умы уже не могут отделить зёрна от плевел. Не могут ответить на вопрос – что такое реальная жизнь.

– Её правда в том, что жизнь – это всегда что-то большее. То, что заставляет повернуть за поворот, используя энергию страха. Это возможности и инструменты человеческого потенциала для прохождения новых уровней жизни. Как в любимых квестах, только в ещё более захватывающих полевых условиях.

Однажды выскочивший на свободу страх притих, затаился и скалил свои клыки пару раз за год. Приходилось обращаться за помощью к медикам. Да что они могли?!

Задолго до истории с Кингом и Гарри Поттером она сумела-таки приручить монстра.

В тот день Аля чувствовала себя неважно. Накопилась усталость, и старая электропроводка нервов искрила. Приступ, как обычно, начался внезапно. Лёгкая дрожь в теле превратилась в неудержимую (так бьётся рыба на берегу).  При ясном сознании – полная потеря контроля над телом и холодный капкан паники. Сквозь лязг зубов с трудом проговорила мужу, чтобы вызвал скорую.

Наконец прозвенел входной звонок. В узкую комнату громко протопали трое. Длинный, толстый и мелкий. Длинный, в белом халате, уселся у неё за головой на стул и вытянул перед собой ноги-ходули. Оттуда изредка раздавалось невнятное мычание. Кажется, он дирижировал оркестром. Мелкий, мужчина без возраста, в голубой спецовке с ручкой в кармане. Молча, без всякого выражения на лице, просидел всю сцену возле стола, положив руки на колени. С ней работал похожий на дворника мужик в чёрной х/б куртке без больших пальцев на обеих руках. С трудом измерил давление и начал делать ЭКГ. Клеммы с трясущегося, как желе, тела соскальзывали. Мужик ворчал, но не мог их прикрепить. Снова и снова.

В какой-то момент, когда её мозг был готов взорваться от прорывающего сквозь ужас хохота, ему наконец удалось. А страх нехотя отпустил свою жертву. И вскоре она заметила, что приступы перестали возвращаться.

Те клоуны, без сомнения, были посланы свыше, превратив в посмешище всю конструкцию созданного ею страха. Псевдозащиты дали течь, и жизнь, как прибывающая вода, сначала просочилась через зазоры-инсайты, а после под напором собственного веса хлынула и затопила путницу своим торжеством...

                Глава 36

Одна галерея внутреннего храма нашей героини отведена слову. Мудрому изречённому либо увековеченному на носителе. Там всегда кто-то дежурит. Лица известных и вовсе не претендующих на славу героев меняют друг друга. Одни заглядывают мельком, а другие регулярно наведываются. Аля их боготворит. Не имеет значение ни сословие, ни поприще, ни их сценическая или закулисная жизнь. Каждый однажды ворвался в сознание своим словом. И уже вместе они открывали новую суть Алисы, расширяли её жизненное пространство, стирали материальные границы между ними.
Те, кого уже нет на земле, вполне довольны таким раскладом. А тем из живущих, кто хранит и тиражирует мудрое слово, она кланяется.
 
Марко продолжил развивать взволновавшую её тему земной бренности.

– Алисе, Buongiorno! – его хрипловатый со сна голос раздался в трубке. Как настроение? Не передумала сходить в гости к Грифани-Донати? Сегодня нас там ждут.
Получил утвердительный ответ и сообщил, что нужно быть к одиннадцати.

В отель приехали туристы и фонтан весело с ними болтал. Столовый зал был полон.
Ей призывно помахала рукой дама, похожая на стрекозу – на гладко причёсанной голове большие с зеркальными стёклами очки.
– Присаживайтесь. Место только что освободилось… Сегодня жарко и тесно... Завтрак сервировали на четверых... Я приехала в SPA-центр. Живу тут неподалёку, – трещала соседка. Спохватилась и спросила: – А Вы?

Она попыталась быть вежливой, но тут её позвали. Вскочив, допивая остатки кофе, махнув свободной рукой знакомому, улыбнувшись на прощанье, стремительно, то и дело, натыкаясь на стулья с завтракающими, мило извиняясь, уменьшилась и исчезла в своём мире.

Марко, отступивший перед жарой, в рубахе с короткими рукавами, стоял в тени розового навеса. 

– Мы посетим типографию. Затем я отвезу Паолу на конюшню Беллуччи. Два раза в неделю у неё уроки верховой езды. А тебя препоручу сеньору Конти. Он должен передать с тобой сопроводительное письмо, дать устные инструкции и посадить на поезд до Анконы.

– «Дама сдавала багаж…». Алиса смотрела в невозмутимое лицо и улыбалась уголками губ.

– Bene?
– Si. Grazie!

На закате дня синие тени вытягивают свои призрачные тела, цепляются за тепло и вечерний уют дня. Не в силах нести в себе то и другое истончаются, отступают в углы зданий и оконных переплётов. Затаиваются до наступления темноты, чтобы окончательно с ней слиться.

В такой час на платформе железнодорожной станции Читта ди Кастелло был один пассажир и две случайные птицы, не поделившие какую-то крошку. До прибытия поезда оставалось двадцать минут. Гостье города от переизбытка впечатлений хотелось поскорее вернуться в привычный мир. Поэтому прощание было максимально коротким.

Если Антонио и не понял её, то настаивать не стал. Сказал, что в конверте подробные инструкции и ключ от катера, что соседка, приглядывающая за домом, предупреждена, встретит и всё покажет. Пожелал приятного отдыха и творческих успехов: «Чао, Алиса!». Перед поворотом оглянулся и помахал рукой. Она помахала вслед.

Откинувшись на высокую спинку скамьи и закрыв глаза, слушала мир. Он здесь шуршал бумажным пакетом, шелестел листвой, пах травой и нагретым камнем, касаясь её тёплыми ладонями, звучал стрёкотом пичуг, будил нарастающим свистом, скрипом двери и шагами – так привычно. До слов: «Se;ora, il tuo treno sta arrivando. Lascia che ti porti i bagagli» (Сеньора, Ваш поезд прибывает. Позвольте внести Ваш багаж).

– Si. Grazie!

Сидя на боковом кресле стрелы до Анконы, она вспоминала сегодняшнюю встречу со Словом. Как скоростной поезд стирал в своих широких окнах реальность, предоставляя волю воображению и простор для ума, так и Марко продемонстрировал ей условность границ между странами, народами и поколениями...

– Эта церковь появилась здесь в тринадцатом веке, – объяснил итальянец. Затем её превратили последовательно в монастырь, в тюрьму – вплоть до 1799 года. Тогда предприимчивые типографы Франческо Донати и Бартоломео Карлуччи из городка Ассизи открыли над нею свою лабораторию.

– Не только у нас, оказывается, храм может служить военным складом или конюшней, – подумала она, слушая друга на корсо Кавур перед зданием церкви Святого Павла.
Похоже это мировая практика – всему своё время и место.

Двое товарищей настолько отменно организовали дело, что стали получать заказы от государства и церкви. Донати применил шрифт «бодони», отличивший гражданскую и религиозную хронику Читта ди Кастелло от подобных документов.

Более 200 лет – это семейный бизнес. Сегодня их работы превратились в исторические реликвии и культурное наследие Италии. А типография, вобравшая в свои стены мудрость времени, человеческого разума и труда, продолжает, на удивление, действовать. Как музей, как площадка для художественных выставок и как современное производство.   

Поднимаясь по крутой лестнице после такого вступления, она помимо воли испытала трепет, поскольку через мгновение смогла перенестись в прошлое на более чем двести лет. 

Марко, на правах участника событий, тихим проникновенным голосом повествовал.
– С тех пор здесь мало что изменилось. – Посмотри! Этот вид из окон на красно-коричневые черепичные крыши и приглушённый свет, под которым оживают вычурные силуэты старинных машин. Ах! Я обожаю этот неповторимый запах бумаги и чернил… И завораживающее скольжение прессов по листам.

Очарованная, она смотрела туда, куда показывал друг. Сквозь гул веков до неё доносились слова.

– Алисе. Здесь обучают профессиям! Переплётчика-реставратора кожи и
 пергамента. Гравёра-резчика-чеканщика. И само собой – типографа.

Он на минуту умолк, собираясь с мыслями.

– Древняя действующая, типография с оригинальным оборудованием. Признанный Музей живой графики в Умбрии. Уникальное место для всех художников, применяющих старые методы гравировки на деревянных блоках или медных плитах и рисования на камне для литографий... – Ты понимаешь, Алисе?! Она действует – и город не умрёт. А люди сохранят человечность!

Бенцони глубоко, совсем по-юношески вздохнул.

Перед её глазами на столе лежал небольшой кусок картона. На специально состаренной бумаге гравюра средневекового города. Ему более двух веков. И только что она оттуда. Оставив за плечами не руины, а пульсирующий мудростью, очень нужный современности голос.

– Было просто, красиво и очень убедительно.  Спасибо, друг.

Поезд замедлил мелькание фонарей за окном и превратил их в один – рядом с выходом на перрон. Здесь стояла молодая женщина в вельветовой куртке. В одной руке она держала внимание вновь прибывшей – написанное от руки фломастером слово: «Алиса», а в другой – английского спрингера на поводке.

Поэтому каштановый локон с виска под порывом ветра всё порывался скрыть от неё обзор. Наконец итальянка, широко улыбаясь, отдала вновь прибывшей табличку и убрала волосы за ухо.

– Ciao, Элис! Я – Мона. Это – Чоко. Мой рыдван за углом. – Идём?

Дружелюбный пёс, забегая вперёд, оглядывался в нетерпеливом желании показать гостье все своё хозяйство и, может быть, тайное место, где хранит косточку. Если только дама не разочарует его в пути.

За углом стоял старый красный пикап с длинным кузовом, забитый коробками и ящиками.

– Развожу цветы по магазинчикам, – пояснила Мона. В голосе итальянки много задора и воли. Такая ни за что не упустит изменения в «программке». 

– Давайте помогу забросить чемоданы. Господин Конти попросил Вас встретить и расположить. А мне что? Мне не в тягость. Ведь по дороге.

И без реверансов вдруг скользнула на другу тему: «Мне 44 будет через две недели. А Вам? Или можем на «ты»?»
 
– Ладно. И так вижу. Хорошо выглядишь. У вас в России, говорят, люди долго не стареют – холодно потому что, – она громко рассмеялась.

Чоко неожиданно завыл. Мона успокаивающе потрепала его за ухом.

– Тебе там понравится, – продолжала она. – Очень.

Немного подумала, и, решившись, добавила.

– Я бы хотела иметь такой дом. Но у нас с Чоко малость не хватает. Вот здесь, – женщина выразительно постучала по лбу и опять прыснула.

Пёс посмотрел укоризненно – зачем хозяйка выдаёт их секреты незнакомке. 

Вела Мона легко. Высунув локоть в окно, одной кистью плавно вписывала грузовичок в повороты.  Рассмотреть её не было никакой возможности. Ловила любое движение. И это, в противоположность насмешливому замечанию, говорило, что с головой новая знакомая дружит.

Следя вполуха за болтовнёй обаятельной итальянки и языком дороги, Алиса размышляла про успех.

– Сколько людей стремится к нему, столько и молитв отправлено небесам. Но успех не возвращается с молитвами. Небеса молчат. Двигатель успеха заводит само стремление. 

В радужном настроении ты отправляешься в путь. И солнце освещает каждый его шаг. Кажется, что вся вселенная с тобой заодно. И так говорят. Тем не менее – всё про себя и его Высочество ты узнаешь по дороге.

Качели и дорога – лейтмотивы жизни нашей героини...

Дорога в любое время года и суток, в любой точке на карте. Дорога ведущая и неведомая. И единственная – твоя – некое целенаправленное перемещение отсюда и в вечность. 

Говорить про успех в общепринятом смысле при таком раскладе можно уже не начинать. И память услужливо иллюстрирует.

Погода в северных широтах капризна и предприимчива, как молодая жена в гареме – не соскучишься.

В тот раз им с Ильёй предстояло сделать марш-бросок в будний день – восемь часов пути. 

Днём трасса забита. Движение бешеное. Много неожиданных ситуаций решать приходится по мере их внезапного поступления из ничего. Адреналин разрушает связи отлаженного организма: хочется то пить, то писать, то съесть кого-нибудь. Ну и погода сверху кладёт свой «surprise!» …

Дома ждёт пёс. Ласковая, терпеливая и бездумно преданная Лялька. По-любому надо возвращаться. Выехать решили поздним вечером. В начале июля полярный день ещё в разгаре, а движение приостанавливается.

На авансцене танцевали жизнь со стихией.

Первые километров тридцать путешественники радовались голубому небу, яркой зелени на песчаных обочинах, тому, что ослепляющее солнце всё не может обогнать автомобиль и заглянуть в глаза. Бессильное изменить траекторию, оно огненным языком лизало зеркала.

В пути нет места ожиданию. Здесь дирижирует процесс, в котором ты оркестр и зритель – наблюдающий и переживающий.

Сначала тебя удивляет какое-то невероятное количество кричащих и мечущихся в небе чаек, а за поворотом уже серое, сочащееся моросью небо и сразу запотевшее ветровое стекло. Солнце здесь будто бы никогда не ночевало.  Трасса всё больше напоминает набухшее от воды шёлковое покрывало с проступающими на нём лужами. Колеса, шипя и расплёскивая их далеко в стороны, раскатывают полотно.

Они чутко перебирают покрытие. Бесконечный вальс масок-поворотов. Девственные участки (возле них обычно вьются шумные стайки гидромолотов, экскаваторов, бульдозеров). Тут ты познаёшь все взлёты и падения любви. Старые анемичные куски трассы. С трещинами и россыпями злокачественных щербин, ждущих оперативного вмешательства, а между делом проверяющими на прочность покрышки.

И, наконец, участки, где колёса плывут в призрачной влажной пелене, между светло-серым небесным алтарём и расплавленным серебром под ними. В котором утонула разметка, и только спидометр указывает, что ты уже отрываешься от земли, а дворники отсчитывают мгновения твоей жизни.

Тогда, как благословение водителям всех времён и народов, ты мысленно посылаешь свой респект.

Их стремление успеть трясло на ухабах, ослепляло солнце, заливало дождём, унижали более прыткие, пропускали редкие мудрые. Лобовое стекло пачкали случайно столкнувшиеся. Но оно привело туда, куда они себе наметили. И в конце концов успели.

Успех – это не про материальное. 

И что бы ни думал Чоко, Алиса уже чувствовала, что эти двое – очень успешные люди. Им не хватает самой малости – магии признать это.

– Вон, там, смотри! Уровнем выше, среди листвы красная крыша. Видишь? Нам – туда, – кивнула головой итальянка.

Минут через десять, изрядно покружив по серпантину, они остановились у серых высоких ворот с врезанной в них дверью. На три четверти скрытых зарослями вьющегося растения, усыпанного мелкими жёлтыми цветами. Мона выпрыгнула из кабины и открыла дверь. Махнув рукой, позвала внутрь. Под колёсами чемоданов скрипел светлый песок.

На просторной лужайке растянулась в неге приземистая вилла в средиземноморском стиле. Строение напоминало рыжеволосую «тильду», постриженную лесенкой. С прямой чёлкой до самых синих на свете глаз. В белоснежной майке и с торчащими из-под мохрящихся краёв джинсовых шорт карманами на длинных ногах. В одной руке у неё был аккуратный дворик с цветником, кустарниками, пальмами и соснами. В другой – зона для отдыха под лёгким ажуром навеса. С полом из отполированных дубовых досок, диванчиками, столом, шезлонгами и качелями. Рядом в бассейне бурлила жемчугом самой высшей пробы прозрачная вода.

Девица могла любоваться утренней дымкой, в которой тонуло море. Но сейчас, вечером, встречала гостью и зажгла фонари. Они выгодно подчёркивали достоинства постройки на тонущем в тенях заднике.

Арочные окна вдоль длинной стены светились тёплым золотом. Эта красотка способна оказать располагающий к приятельству приём и готова поделиться богатым внутренним содержанием.

– Кто же ты на самом деле скромный филолог, не равнодушный к русской бардовской музыке? – Алиса была озадачена и очарована. – Непременно спросить у Марко.

– Я здесь включила освещение перед твоим приездом. Бассейн присоединён к сети. Так что можешь искупаться, – на прощание подсказала соседка.

                Глава 37

Жизненный путь, как известно, – непрерывное направленное одностороннее движение. Неважно успеваешь ли ты, свалился в кювет или предвосхищаешь события.

Вот и жизнь на Озерке перешла в свою завершающую стадию. Хоть прошло ещё несколько лет до поры, когда у мусорных контейнеров зашелестели страницами разбуженные и недоумевающие авторы. 

Подрастали сыновья. И ровно три раза в школах учителя попытались расставить в порядке фигуры на шахматной доске – вернуть родителей в русло стандартов государственного образования.

Эти попытки продемонстрировали общее показное недоумение первых и окончательную убеждённость в правильном выборе взаимодействия с сыновьями вторых.

В третьем классе Лёша с приятелем могли провести урок недалеко от школы. Сидя на парапете площадки новоиспечённого супермаркета. Грызя четвертинку чёрного хлеба и вместе с огромной страной бултыхаясь в неопределённости.

Однажды его маму вызвали в школу. Небрежно причёсанная учительница, с трудом втиснувшая тело за парту, глядя в сторону туда же и проговорила: «У Вашего сына нет авторитетов». Что вместо «авторитет – дело доверия» ожидала она услышать в ответ?

Партнёр по поеданию хлеба ушёл в криминальный мир авторитетов, а они переехали в другой район. Алёша сменил школу и оказался на попечении классной, ставшей ему настоящим другом, как когда-то случилось в детстве самой Алисы.

Нравственный закон есть в любые времена.
 
Средний Макс влился в стальную форму лучшей школы советского образца. Его первая учительница, знававшая маму Ильи, проявила выдающееся терпение и участие в школьной истории сына. При случайных встречах всё сокрушалась. Поскольку из подающего большие надежды талантливого мальчика передовая школа не смогла отлить ни золотой ни даже серебряной медали.

Однако, это не помешало сыну закончить самый престижный, котирующийся за рубежом, университет страны. Аж на факультете математики и кибернетики.

Ох уж эти математические гении! У них своя когнитивная цифровая реальность, свои, скрытые от постороннего глаза тропы. Они молчаливы и ранимы. Глянут на вас огромными озёрами души – голова закружится. А заговорят – весь сложный мир станет простым и уютным. Очень это бесит зло, которое в пору учёбы Макса в университете расползлось по миру зловонной жижей…

Когда в его жизни, наконец, забрезжили радужные перспективы (ребятам старших курсов МГУ уже предлагали оплачиваемую работу), он приехал погостить на летних каникулах. Весь свободный и в белых одеждах.

– Я, мама, теперь в белом буду ходить.

С большими планами и вынашиваемым с командой интеллектуалов- однокурсников проектом.
 
И понёс эту свою свободу в суровую реальность вымирающего от безысходности и пьянства городка. Заговорил с девушкой в центральном парке. Той не понравился тон. Она позвонила сутенёру.

За ним пошли до глухого места и там избили до полусмерти. Знакомый притащил Максима домой. В больнице потерпевшего посетил участковый и посоветовал дело не открывать из-за возможных осложнений. Поскольку имена бандитов были у всех на слуху.

– Логика в королевстве кривых зеркал такая же кривая.

Им пришлось жить в эпоху тотального вещизма, и она ожесточённо боролась с этой заразой, регулярно очищая полки от хлама, который как плесень проникал в дом, словно из ниоткуда. Всё для того, чтобы держать в поле зрения несколько действительно жизненно важных предметов.

В круглой деревянной шкатулке лежит и по сей день свернувшийся, плетёный из медицинских одноразовых систем для переливания человечек. Смешной. С длинными руками и ногами. Наделённый нешуточной мужской силой. Подарок Максу от безымянного соседа по палате. Как символ нетленной мужской доброй воли и солидарности, охраняющих саму жизнь в любые времена.

Последний раз в ту же школу, в воспитательных целях, их вызовут уже с младшим – Иваном. Он тогда учился в десятом.

В гулком коридоре простучали торопливые шаги. Рядом с молодой мамой высокий стройный юноша. Русые вьющиеся волосы в аккуратной стрижке (теперь мальчиков стригли профессионалы). Алиса тоже изменилась. Место нетерпимости заняли ответственность и готовность рисковать – сёстры опыта.

В классе их остановило искусственное деревянное возвышение над полом. На нём учительский стол и за столом выстроились шеренгой четыре претензии. Учителя по очереди пожаловались на нерадивое поведение Вани. Мол, часто отвлекается. Про учёбу –ни слова.

Пожав вялую руку сына, прошептала: «Я с тобой!». Окончательно прощаясь с остатками традиционного уважения к школе, как храму знаний, обратилась с коротким замечанием сразу ко всем. «Вы извините меня, но я вижу только ваши животы, и, вот – тоже отвлеклась». Кто-то прыснул, не сдержавшись.

В любые времена, как только ребёнок вышел за порог дома, он уже отвечает за себя сам. И нет ничего важнее в воспитании примера личной ответственности родителей за качество собственной жизни. По-другому позаботиться о счастье детей не получится. Всё предельно просто. 

С достоинством выполнив все формальности, школа тем не менее, тепло попрощалась со своими воспитанниками и их семьями. За периметром колючки стандартов жили обычные люди, понимающие, что самое высшее образование – образованье души. 
Покружив в грустном вальсе одноклассниц, сыновья легко в ответ попрощались со школой.

Пришло время, за каждым закрылась дверь и родительского дома. Теперь перед молодыми людьми жизнь разложила отдельную колоду. Воспитанным стоиками, им пришлось делать выбор, зная, что он предопределён.

Алиса, спотыкаясь о мамковость, с переменным успехом по очереди отрывала от сердца своих мальчиков. Снова и снова, каждого в отдельности. На первых порах сомневаясь, расстраиваясь, гневаясь, пыталась подсказывать и даже запрещать что-то. Но в итоге – смирилась и смогла увидеть смысл в поступках своих взрослых детей. Была готова поддерживать, помогать и защищать при необходимости. Лишь лелеяла в сердце надежду, что забота о хлебе насущном не убьёт в них ни жажду творчества, ни стремление открывать новые горизонты.

Пришло и такое время, когда приняла беспокойство о детях как естественную данность. В сезон инсайтов и, конечно, благодаря мужу, который всегда был рядом и выглядел спокойным даже тогда, когда казалось – мир рушится.

                Глава 38

В храме души Алиса бережно хранит образы своих сыновей.

С иконки «Самсунга» смотрит молодой человек в шёлковой коричневой сорочке. Портрет в духе ХIX века. Алексей. Старший сын. Открытое лицо, светлые волосы зачёсаны на косой пробор, аккуратные усы и короткая бородка. Взгляд из-под прямых пшеничных бровей одновременно испытующий и знающий. Широкие плечи. Есть внешнее сходство с царём Николаем II.

В юности увлекавшийся очень многими вещами, довольно простодушный и талантливый, он всё это сохранил, припрятал подальше от людских глаз. И уже прошёл значительную часть своего пути, обкатавшись в неизбежности приливов-отливов, став мужчиной.

С корочками столяра-краснодеревщика после училища устроился в бюро эстетики комбината, где познакомился с новым материалом – глиной, способами её обжига и обработки. Сохранились пробы его пера. Оригинальные, разные по жанру и одинаково интересные.

Под усыпанной снегом ёлкой спит уставший от беготни заяц, а рядом стоят его чёрные валенки – лубочная, сувенирная поделка. 

С белой кафедры, украшенной готическим текстом, вещает миру сентенцию рождённое сном разума чудовище Гойи. Миниатюре идеально подходит неглазурованный фарфор, все мелкие детали (до волоска) объёмной фигурки просматриваются идеально.

Масляно толстыми губами улыбается нэцкэ – божество богатства, с прорехой в мешке с монетами за плечом. Естественный цвет керамики подчёркивает, что древнему искусству не нужны отвлекающие от сути приёмы. Что заслуживает внимание только философия содержания.

На факультет художественной обработки материалов Волховского университета в те времена приглашали выпускников профильных училищ. Алёшу взяли вне конкурса – можно сказать, с улицы. С работами, выполненными в пластилине…

С третьего курса он ушёл, не сдав сопромат. Домашние не нашли способа обойти это препятствие. Материнские слёзы делу не помогли.
 
А через пару лет можно было купить любой документ, удостоверяющий любое право.
Помыкавшись с товарищем в попытках найти работу на заказ в Ленинграде, поголодав, меняя углы, сын вернулся домой. Потеряв львиную долю своей наивности и энтузиазма.

К тому времени родители купили ему отдельную квартиру, воспользовавшись мизерными ценами на рынке (за короткое время из города уехало порядка десяти тысяч жителей). И тогда же он встретил Свету.

Любовь не только пленяет и преображает человека, но главное – увеличивает силовое поле двух. Чтобы им сгореть или закалиться.

Этим двоим выпало любить во времена сбитой настройки личностной гармонии в расстроенном социальном мире.  Среди смущённых умов, потерявших ориентир.

Когда-нибудь сын назовёт то время своими кругами ада.

Влюблённые дышали спорами сорняков западной массовой культуры. Затянутой в кожу, выкрашенной в кислотные цвета. Занявшей молодые руки бутылкой пива, сигаретой и травкой. Опломбировавшей не только лица, но и души циничным и абсурдным протестом против всего.

Только любовь помогла ребятам преодолеть тягу к саморазрушению, пережить стресс от рождения дочери, вернуть жизнь в естественное русло

Конечно, лишь сказка быстро сказывается…

Между девчушкой с искрящимися счастьем глазами в белоснежном платье невесты, распустившей подол широкой юбки, подобно прекрасному цветку, на поляне перед загсом, и молодой, красивой и деловой женщиной сегодня лежит пропасть, которую она заполнила душевным трудом.

– Моя дорогая, девочка!

В один из дней Света с шестимесячной Русей появились на пороге их квартиры. Невестка напоминала картофельный росток с огромными печальными глазами.

Алексей в поиске большего заработка пошёл работать в охрану ГОКа, собравшую бывших ментов и ветеранов из горячих точек. Страшный полукриминальный сброд. Пили по-чёрному. А дома отцу не давала отдохнуть крикливая и беспокойная дочка.

Оказавшаяся таким образом без помощи, молодая мамочка скоро дошла до ручки – не могла ни спать, ни есть. Словом, неопытные родители попали под раздачу реальной действительности.

Но приезд к старикам запустил какие-то механизмы. Русю обследовали и не нашли патологии. Света отогрелась и повеселела.

Вскоре структура охраны отделилась от предприятия, и Лёша спустится туда, где погорячее – устроился в ГСМ. На тяжёлую и грязную работу по сменам. С соляркой, дизельным топливом и маслами.

Ребята никогда не жаловались и ничего не просили. Просто прорубали свою тропу. Видит Бог они, с достоинством проходили свои круги.

Наконец Илья уломал знакомого, и старшего сына взяли учеником на буровой станок, а спустя время он получил новенького мощного американца – «ДМЛ».

Лёша кружит над своим гнездом, оберегая. Обожает своих девочек. Продолжает тянуть лямку непосильного труда и после того, как у рабочих отняли льготу по стажу за вредное производство. Порой сетует на то, чего это ему стоит. Но, махнув рукой с плеча, забирает своих любимых, и едут они смотреть закаты и рассветы в Африку. Купаться в тёплом море.

И никогда не покинет сына стремление к творчеству и созиданию. Как бы ни затягивал он на себе обывательский пояс.

За доказательствами далеко ходить не нужно.

В годы лихолетья всерьёз увлекался субкультурой кастомайзинга и иконой стиля – Индейцем Ларри. Активничал в организации байкерского движения на Севере. Писал Устав, рисовал эмблему, создавал флаг и слоган. Собирал фестивали. Когда появились свободные деньги, купил в Японии чоппер «хонду» …

Он пытался перенести чуждую нам субкультуру на неподходящую почву. На ней эти дикие цветы могли только мутировать – жиреть и разлагаться, требуя к себе много внимания. Лёшка нянчил их до поры, пока сама земля не решила открыть глаза последователю. Приняла к себе на грудь с мотоцикла, но не сломала окончательно.
Домой сын дошёл в состоянии шока сам. Здесь тихий отец молча выломал межкомнатную дверь. Парня уложили на неё и вынесли из квартиры в скорую через разбитые оконные рамы. В неласковое по-северному начало мая. Пролежав месяц на вытяжке с компрессионным переломом позвоночника, не сразу, но он-таки увидел картинку целиком. Свернул свою работу и завязал с «сынами анархии» …

Порой Алиса пугается предположением, что с годами, обрастая материальным благополучием, сын превращается в разуверившегося в себе обывателя. Квартира, машина. Затем квартира побольше и машина подороже. Благополучная семья. Растёт потрясающе талантливая дочка. Побеждает в конкурсах, выдавая на-гора тонны оригинальных рисунков и поделок из наследного классического пластилина, – чего желать больше?

Подумав – мать остывает! Эти двое сберегли свою любовь. Они всегда начеку и не снимают табличку с надписью «это пройдёт». Нет подарка родителям дороже, чем мудрые дети.

Алиса видит, как годами сын таскает на горбу, словно улитка домик, с одной тропки на другую мечту – желание открыть мастерскую. И однажды он залюбуется кудрявой, скрипящей стружкой под рукой. И скажет: «Вот, так вот!» И, вздохнув полной грудью, легко засмеётся. Знает – он не упустит момент.

У этого молодого человека своя история, свой мир и свой неповторимый путь. Что бы этому не предшествовало. Он её сын, её герой, её эврика и конструктивный жизненный опыт.

                Глава 39

Если и было на половине Ильи активное движение, то это участие в судьбе среднего сына. Муж ни с кем не обсуждал своих решений. Настойчиво помогал Максу приобретать кейс успешного старта.  Продвигал на курсы углублённого изучения английского (в рамках программы, на весенних каникулах однажды тот жил в шведской семье). Возил на районные олимпиады по физике и математике.
 
Поездка за сертификатами по этим предметам в Петрозаводск могла стоить обоим жизни. Проехав девятьсот километров туда, получив документы, муж, и часа не отдохнув, повёл машину обратно. Максим после вспоминал, как среди ночи просыпался и будил своего водителя, выезжавшего на встречную полосу.

На одном перекрёстке они врезались в девятку. Но удача оказалась благосклонной к дилетанту-водителю. Отделались лёгким испугом (в качестве компенсации пострадавшему муж отдал новенькую дублёнку с плеча).

В то утро, когда Алиса увидела развороченный бампер, услышала всю историю, она впервые засомневалась – нет, не в умственных способностях супруга, а в своём идеальном образе мужчины.

Пришло время, и отец с сыном уехали в Москву. Поступал Макс сразу в два института, МГУ и Дружбы народов. Алиса, страшась катастрофы, если идея-фикс с Московским Государственным не осуществится настояла на запасном варианте. Первый экзамен сын провалил. Им объяснили, что школьного курса недостаточно для поступления в вуз такого ранга – следует знать некоторые нюансы. Максим остался в Москве с репетитором на год. Новое испытание прошёл с отличными оценками. 

Илья потратил на свой подвиг, казалось, всю отпущенную природой карьерную энергию. Никогда больше не совершал импульсивных поступков по своей воле.
Учёба сыну давалась без особого труда. Но жил он на копейки. И поскольку жаловаться был не обучен, то тянул лямку, как мог.

Терзаясь чувством вины и беспокоясь (из столицы приходили редкие бессодержательные письма-записки), Алиса приехала проведать студента. 

Рано, около семи утра постучала в дверь комнаты общежития на проспекте Ломоносова. Сын вышел заспанный, с перепутанными волосами до плеч. Встал, заслонив собой проход, и пробормотал: «Там всё плохо». У матери подкосились ноги от страха...

Большая квадратная комната была перегорожена трёхстворчатым шкафом, отчего естественный свет из окна не проникал в закуток отпрыска. Посередине комнаты стоял небольшой стол, уставленный разнокалиберными кружками. Максима удивил его настоящий цвет после уборки, которую мамаша устроила с порога.

Четыре кровати. Одна и большой стол перед окном завалены вещами. На кривых полках рядом с книгой «Жизнь и смерть величайшего биржевого спекулянта» Ричарда Смиттена мирно спала кастрюля с пельменями. Тут же на полу, студент пристроил компьютер и гитару – «свой уголок я брала цветами».
 
– И смех и слёзы.

Они ушли гулять. Побродили среди свадебных пар, их фотографов, собравшихся на пати «мини–куперов» московских пижонов на знаменитой площадке.

Сын рассказывал о своих соседях по комнате. В словах чувствовалось уважение к сокурсникам, за ум и предприимчивость. Студенты играли в международных командах в компьютерные игры. Побеждали и получали денежные бонусы. Завязывали отношения с крупными фирмами, заботились о трудоустройстве. Он рисовал их радужные перспективы. О себе говорил весьма скромно.
 
Алиса предложила пообедать. Заняли столик в кафе под открытым небом. Свиная отбивная и пара пирожных обошлись в полтысячи… Мать простилась с сыном в том кафе. Разговор не клеился, Макс ушёл не оглянувшись. В общаге его вырвало вкусным обедом, чтобы он вернулся к привычной жизни бедного студента, с бутербродами и крепким чаем за тем столиком, с мечтой о богатой и свободной жизни...

Так много времени прошло с тех пор, а она всё корит себя, что не нашла возможности увеличить денежное довольствие сына, как того требовали обстоятельства. Забывая, что сами в то время болтались в петле обусловленной бедности.

– Если бы да кабы. Даже теперь, когда уже понимает, что не могла по-другому, всё равно, волна боли накроет порой с головой и выльется горючими слезами. Есть грех.

– Прости меня, дорогой! 

А тем временем пронырливые интеллектуалы, сокурсники Макса, искали источники дополнительного дохода. Их нагло обманывали нещепетильные деляги. Максим тоже подрабатывал. В том числе и админом в университетском интернет-кафе. А на последнем курсе заключил договор с частной фирмой на проект по госзаказу. Многое поставил на кон. Но сдать проект вовремя не смог, а заодно завалил и диплом. Поэтому был отчислен. 

Ребята, отдававшие Илье вещи и компьютер сына, сожалели о лучшем программисте на курсе. Но Максиму это было уже всё равно. Ничего не сообщив домой, он на три месяца исчез с их радаров. По почте пришёл большой белый конверт с фотографиями. На них лысую голову и воспалённый взгляд не могли прикрыть ни флаг Родины, ни военная форма внутренних войск МВД.

В то время, одержимая идеей финансовой свободы, Аля уже два года занималась сетевым бизнесом и рвала карьерные постромки. В сентябре как раз вышла на бизнес-программу на установленные объёмы продаж с командой. Выполнив условия, стала бы получать комиссионные за директорство. А пока только вкладывалась. И морально, и материально. Концентрация всех сил высокая.

И в это время, после долгого молчания, им сообщили, что Максим ушёл из военной части. Когда она туда приехала, сын вернулся. Провели вместе день, договорившись, что нужно потерпеть.

Недели через две, вечером, после работы, с Ильёй вышли из дома, чтобы отнести первую в её жизни норковую шубу к знакомой швее укоротить рукава. На ступеньках склона муж взял жену за локоть и сказал: «Аля, Максим опять ушёл».

Она упала спиной на землю. Билась и страшно кричала. Было чувство, что падает с большой высоты. Что вот-вот сейчас разобьётся на куски. Что нет ни воздуха, ни света в этой пустоте – одна нестерпимая боль.

Сквозь спутанное сознание издалека послышался плачущий, страдающий голос Ильи: «Алечка, ну, что же ты?! Ну, не надо так, не надо!» 

Пришла в себя на холодной, уже подмёрзшей земле под таким же холодным небом, усыпанным мигающими звёздами. Замороженная злой силой птица из старой детской сказки.

Рано утром её довёз до районного центра знакомый, таксист Миша. Весь путь что-то говорил и говорил. О том, что на этот раз всё обойдётся.

–  Она убеждена, что её сознание тогда изменилось. И путь до части, где служил сын, и обратно, стал в её жизни переломным. Потому что женщина столкнулась не иначе как с провидением. Все события, хоть и казались вполне земными, пронизали грань материального.
 
Миша, простой парень, расспросив о случившемся, спокойно сказал, что есть в мире сила, которая сохранит Максиму жизнь. Что он знает это наверняка из её же рассказа. Она чувствовала, что молодой человек не утешает.

Никаких поездов до Питера не было. Таксист предложил поймать попутку на трассе, где они и расстались. 

Казалось, никогда прежде Алиса не была в том месте. Ни разу не проезжала мимо на машине, не видела из окна автобуса. Безлюдное открытое поле с серой коробкой автомастерской, перечёркнутое полосой трассы. Ветер по-хозяйски скрипел и хлопал дверью неказистого сервиса.

Женщина долго стояла в предрассветной тишине, не решаясь голосовать. Наконец возле сам по себе остановился белый фургон. Форд-транзит. Молодой парень распахнул дверь и, улыбаясь, заявил: «Едем?» Синими губами она прошептала: «Мне в Питер».

– Садитесь.

В дороге познакомились. У Кости в Петербурге жена и маленькая дочь. А в Кандалакше – мама. К ней и ездил. Его работа – возить оборудование. А на трассе всякое случается, поэтому часто подвозит и людей. Просто попутчиков и тех, кто попал в аварию. Как она. Спокойная улыбка продолжала мысль.

– Хотите чаю. Завариваю особенный, на травах. А вот пирожки мамины. С ливером, картошкой и грибами.

Сгорбившись, слушала вполуха … Под ложечкой застряла ледышка. В голове каша. Но механически благодарила, растягивая резиновую улыбку.   

Болтая, нанизывая простые земные рассказы на тысячу километров пути, только раз, будто невзначай, мужчина произнёс: «Вы только не переставайте верить. Его жизнь сейчас на Вашей вере держится».

В Питере они расстались у вокзала. От денег Костя отказался. Через час с небольшим она ехала в поезде до места. В части встретил капитан. Пожал руку, предложил присесть и дал горячего сладкого чая в стакане с подстаканником (как в поезде).

Сказал, что Максима уже нет два дня, спросил, знает ли она, где сын. Говорил спокойным тихим голосом. Полноватый восточный человек. Ему больше бы подошёл костюм учителя. Слушал внимательно. Она рассказывала о своей жизни так, будто этот военный был их давнишним знакомым. Капитан набрал номер, вызвал подчинённого и предложил в качестве помощника для поисков.

Молодой человек, которого дали в сопровождение, произвёл на её наэлектризованное восприятие сильное впечатление. В жизни с такими встречаться не доводилось. Максимально вежливый, предупредительный и необычайно внимательный – тот стал тенью Алисы.

Она шла куда глядят глаза. Сначала в сторону от города вдоль узкоколейки. Окрестности изредка оглашались призывным криком: «Макси-им!!!».

В какой-то момент остановилась, почувствовав бессмысленность своих действий.
Сопровождающий участливо её поддержал, и они вернулись в город. Без всякого плана водила по улицам, заглядывала в подвалы разрушенных домов. В одном месте перелезли через высокие, угрожающе закачавшиеся под ней ворота. Чтобы попасть на какую-то автомобильную свалку. Она не чувствовала ни возраста, ни усталости. Молодой человек скользил рядом… и первый предложил вернуться в часть, отдохнуть и с утра вернуться к поискам.

На обратном пути заговорил: «Алиса Ивановна, у меня есть сын. Ему ещё двенадцать. Ну Вы знаете, какой это возраст. Так вот, между нами говоря, я начинаю беспокоиться о его будущем. У мальчишки отличный музыкальный слух. Он серьёзно занимается и мечтает о карьере. А я – потомственный военный. Такие дела... Но, как отец, готов для сына на всё и хочу уберечь от военной службы. Что бы Вы посоветовали? Ваш опыт и интеллект располагают к откровенности. К Вам я готов прислушаться».

Слегка обернувшись, в свете приближающихся фонарей она увидела внимательный напряжённый взгляд компаньона.

– Вам следует слушать себя и Вашего сына. И большое спасибо за помощь, – сухо прозвучал ответ.

Утром получила сообщение от Максима. Тот находился у сестры. Сообщив начальнику части, что знает, где сын и готова его вернуть, попросила паспорт. Капитан думал минуту. Достал из выдвижного ящика ключи, открыл сейф и подал ей документ.

– Алиса Ивановна, я сейчас совершаю должностное преступление. Вы знаете, у меня тоже есть семья.

А потом дал инструкцию, как ей действовать дальше, контактный телефон в Питере и, не удержавшись, добавил:

– Вашему сыну нечего делать в армии. Как вы могли допустить, чтобы его забрали? – прозвучало как запоздалый укор.

– Но нас уведомили, когда всё уже произошло.
– Да Вы не волнуйтесь так. Вам помогут. Я договорился, – постарался успокоить военный.

В поезде Макс рассказал, что с ним произошло. Первый раз ушёл просто от безысходности. Его, отчисленного из учебного заведения, грех было не взять. В то время мели всех подряд. В учебке тупое сержантское быдло превращало новобранцев в послушную стаю. С помощью муштры, отупляющей работы и беспрекословного подчинения. Узаконенный правобеспорядок...

В лесу сын набрёл на избушку, в которой обосновался бывший зека. Тот напоил беглеца чаем и посоветовал вернуться (невероятно!), пока не прошёл срок до санкции. Макс так и сделал. В части сразу попал в разряд зачумлённых. Ему угрожали клеткой и издевались все кому не лень – от сильных и наглых до слабаков. Поэтому теперь бунтарь стал готовиться, и как только появилась возможность (ремонтировали ограду) – ушёл снова.

Сначала пешком сто километров. Ел в лесу ягоды и грибы. Последнюю часть пути выбился из сил и плёлся вдоль трассы. Никто не остановился и не остановил... 

По приезде в Петербург сопровождающая доставила их в военный госпиталь для освидетельствования. Сына оставили, он был мрачен, не верил в благополучный исход. Алиса уехала к знакомой.

На следующий день ей позвонили и пригласили на встречу с доктором.

Одетый в белый халат поверх военной формы, молодой врач спокойно сказал, что не нашёл отклонений в здоровье и поведении Максима, но считает, что подобный стресс не следует допускать. 

– Таким ребятам, как Ваш сын, надо наукой заниматься. Ждите решение комиссии. Мы с Вами свяжемся.

На свидании парень, ещё более подавленный, рассказал про соседа-майора, прибывшего из горячей точки. Помешавшегося алкоголика.

– Представляешь! У него в голове находится пластинка и играет без остановки.

И через минуту добавил:
– Я не вернусь. Всех, сбежавших два раза, сажают в клетку. Мне тут такого
 порассказали…

У Али нарастала паника. Выйдя из госпиталя, остановилась на тротуаре, не понимая, куда идти дальше. Трясущимися руками достала мобильный и тут же уронила. Со второго раза набрала номер капитана. Тот ответил сразу: «Алиса Ивановна! Я Вам номерок дал. Не потеряли? Звоните!»  И отключился. 

Контакт ответил и назвал адрес и время. Вместе с первыми шагами и глубоким вдохом начался ливень.

Она стояла на островке безопасности какой-то площади, среди снующих в разных направлениях машин. Почти ослепнув, ничего не соображая.  Возле резко затормозил чёрный внедорожник с серебристыми порогами. Дверь распахнулась и мужчина в костюме, указывая на кожаное сиденье, проговорил коротко: «Садитесь! Куда?»

Высадил у проходной министерства, где назвали этаж и номер, у которого следовало ждать, пока не предупредят о визитёрше.

В небольшой угловой кабинет вошла не дыша. Высокий молодой шатен в гражданском бодро завершал разговор по телефону. Ладонью махнул в сторону стула. И не снижая темпа, проговорил:
– Знаю Вашу ситуацию.

Лицо улыбчивое, манеры выше всяких похвал.

– Вот, бумага. Прошу в деталях написать про сына. Ну, словно вы сочинение пишете. У Вас же высшее? Хорошо! Приступайте!

Ужасным почерком женщина исписала три листа, когда вернулся хозяин кабинета.  Начал читать: «мм…, хорошо…».
 
– Алиса Ивановна, Вы сейчас идите (она уже стояла у двери), купите себе новопассит – успокойтесь! – На Вас же лица нет, голубушка, – по-доброму, понимающе улыбнулся. – А завтра в 13.00 я Вас жду.

Чиркнув что-то на листке, сложил бумагу пополам и передал ей. В коридоре она развернула листок с цифрами.

Чтобы забрать деньги из банка и довести до места, в дорогущем Питере Алиса заказала такси – побоялась идти пешком и пользоваться трамваем.

Вчерашний знакомый вышел в коридор.

– Можете передать, – он ободряюще улыбнулся.

Женщина замешкалась: «У меня и конверта нет».
 
– Да, ничего страшного. Доставайте.
– Вы не будете пересчитывать?

Он только улыбнулся… 

Последние минут двадцать, до получения документа и пропуска в госпитале, не выпускала руку сына. Максим ждал освобождения так, как ждёт помилования осужденный на смерть.

Денег на дорогу домой не осталось. Но в чемодане лежала новая упаковка системы косметического ухода за кожей рук. И Алиса пошла продавать.

Недалеко от вокзала нашла салон-парикмахерскую. Обычное вступление: «Я – консультант по красоте», в качестве предложения для тестирования в данном случае было бы по меньшей мере нелепым. Выглядела она не комильфо. Но голод – не тётка. Что-то Аля всё же сделала такое, что видавшая виды, свободная от работы парикмахерша, слушала и записывала в тетрадку слова диковинного «консультанта по красоте».

А они с сыном поели, купили билеты и вернулись домой…

С того случая Алиса стала замечать события и явления, не поддающиеся логическому объяснению. Словно повезло ей заглянуть в потаённый сад. В мир, о котором люди грезят и сочиняют всякие небылицы. И это знание только укрепило дух и стремление развивать свой потенциал. Человеку дано так много, о чём он даже не догадывается.

Максим устроился преподавать информатику в ПТУ, но вскоре уехал в областной центр к отцу – работать в банке. Восстановился в университете и защитил диплом. 

На пути к семейной жизни судьба ему что-то шепнула с убедительностью «мерседеса», врезавшегося в такси, в котором он возвращался домой. И скрылась с места аварии на пустынном ночном перекрёстке. Сидя на земле с залитым кровью лицом, сын решил подчиниться фатуму, нежели бороться. Последствия не заставили себя ждать.
В больнице Алиса столкнулась с девушкой Леной (коллега по работе), от которой Макс ехал тем вечером.

Похожая на белку, красавица Леночка под чётким руководством родителей провела полномасштабную операцию по захвату и оккупации своего избранника.

Единственная дочь в семье простых рабочих из среднерусской глубинки. Её отец, с цыганскими корнями в роду, сильно развитой семейственностью и предприимчивостью, являл собой образчик домостроевского деспотизма, одержимый жаждой власти и контроля. В мутные перестроечные времена сколотил команду по грузоперевозкам, приобрёл две фуры… Мечтал сдавать крабовым браконьерам в аренду морское судно, которое имел в долевой собственности… Судился с властями, рвал своё.
 
Первый неудачный проект по устройству судьбы дочери (Столичный муж, подающий надежды юрист, рано спился, спустя какое-то время после развода, и вовсе покончил с собой. От этого брака осталась девочка) не обескуражил батьку. Он взял на себя воспитание старшей внучки, заразив своим непомерным честолюбием. Первый заметил Максима и указал на него своей любимице.

Парень подходил по всем статьям: холостой, честный, красивый и головастый, с отличным образованием и перспективами. Что лучше пожелать дочке?

И охота началась.

Их официальное знакомство с будущей невестой организовали в итальянском ресторане. Свекровь обезвредили на раз-два. Сначала расслабили полуметровым букетом с кучей гофрированной бумаги и альстромерий. Рассуропленная «мама» разрешила обращаться на «ты». Не давая передышки, не дожидаясь заказа, Лена взяла быка за рога:
– Алиса, а правда, что ты старше мужа? Правда, что у тебя есть сын от первого брака и Илья усыновил его?..

Без всякой подтанцовки. С задорным блеском в глазах она купировала потенциальную угрозу. Страдая от тирании папы, не сознавая того – копировала его поведение, когда речь шла о «своей рубашке».

Алиса сумела изгнать из жизни прямое зло, но теперь столкнулась с его скрытой, лицемерной изощрённостью. Несколько лет по инерции считала, что приобрела новых родственников. Но всё было с точностью до наоборот. Ни родственников не появилось, да и с сыном связь почти прервалась.
 
«Цыганский барон» принял активное участие в организации новой семьи дочери. На стальные колки натягивал неуверенные струны душ – жены, Лены, внучек и Максима. Муштровал и навязывал свой примитивный устав, опутывая заботой как обязательством. Покупал эти души и задёшево продавал им презрение к людям. 

В клане родители зятя годились лишь на роль бабушки и дедушки: подай-принеси-посиди. Как только вояка понял, что родственников поместить под крыло тотального покровительства не получится (Алиса с Ильёй уже были знакомы с Марком Твеном и разделяли его сентенцию о спорах), для гордеца эти чудики перестали существовать.

Его внучкам не нужны были взрослые друзья с личным примером формирования зрелости. Мама Лены на этот раз во всём поддержала супруга.

Она не работала, была номинальной матерью и бабушкой.  Просто покуривала свою трубочку синяя гусеница на иждивении. Нянчила болячки, помешивая их с религиозностью и суеверием ложечкой, навязывая доморощенное и опасное для молодых мозгов внучек личное мнение.

В том мире место женщины – дом-будка и к будке прилагается лёгкая, стальная цепочка. Там весь род – одна семья. В которой один хозяин – мужчина и этот мужчина носит гордое имя Георгий. Остальные выполняют декларацию зависимости. У Георгия есть слабость – любимая старшая внучка, которой он выдал цепочку самую длинную. Она должна прославить клан.

Был интересный момент. На год Лену захватила тема бизнеса Алисы. Невестка призналась, что хочет освободиться от опеки отца. И показала недюжинное упрямство, сделав директорскую карьеру. Покрасовалась на дебюте. Несколько раз на корпоративах выступила с «я-историей», без конца и логики соскальзывая в недавнее банковское прошлое.

Стало очевидно, что она одержима реваншем (тогда как раз попала под сокращение на основной работе). Нелёгкий сетевой марафон её не привлекал. Сменив бизнес ветку свекрови, чтобы сохранить скидку на продукт, сошла с дистанции. 

Справедливости ради надо сказать, что бизнес в той компании при любом раскладе не смог бы дать финансовую свободу никому из них. А построенный на конкурентной основе, не укрепил бы и отношения.

Завершающий аккорд проживания в одном городе стал неожиданным для родной семьи Максима.

Подготовившись заранее, всё семейство Лены снялось с места и перебралось в Питер. Поближе к мишуре и блеску ярмарки тщеславия, и к кормушкам. Вымуштрованных девочек с самыми гибкими шейками на свете – поближе к престижу. К помпе, красивым нарядам, связям, богатым и глупым папикам. В «великолепный век».
Фильм с одноимённым названием – Holy Writ movie на женской половине семьи Максима лидировал в рейтингах. Этакое наглядное пособие, как девушке удачно выйти замуж и канон бытовой философии.

Сын в планы смены места жительства родителей не посвятил. В день отъезда их неожиданно позвали таскать барахло «цыганского табора». Максу, нагруженному огромными колбасами багажа, было некогда предаваться печали. Он даже не заметил оголённую тёщину грудь в купе, когда та, не обращая внимания на присутствующих, решила переодеться.

К тому времени сын уже несколько лет работал фрилансером под пристальным вниманием американской фирмы (в буквальном смысле с включённой камерой компьютера). Работал настолько успешно, что с ним заключили постоянный договор и его гонорар перевалил за «очень хороший».

Сейчас, освоившись на галерах, сын ищет качественный вариант для переезда в англоязычную страну, чтобы создать подушку безопасности для семьи. Алиса уверена, что в решении этого вопроса он воспользуется своим умом.

С travel фотографий на Сейшелах смотрит весёлый Максим. Он, наконец, набрал нормальный вес. 

Их девочки позируют с фэшн подиума какого-то самодеятельного конкурса. В Сан-Хосе старшей Веронике устроили стажировку в английском – её рейтинг ещё подрос. Уже не за горами школьная золотая медаль…

Младшая Милана, так похожая внешне на Макса, берёт высоты в спортивной гимнастике…

Девчушка пришла в мир поработать за двоих. Первому мальчику не довелось родиться. Но Лена, какими бы ни были её мотивы, поступила правильно, покорив материнское сердце Алисы. Окрепла и выносила второго ребёнка. После операции кровью привязала малышку к свекрови, отдав в руки из кювета в первый день рождения.

– Ты стараешься не думать о том, что, возможно никогда в своей жизни больше не обнимешь внучку... Но уже переболела возмущением и чувством вины, – всей этой кубической глупостью. Осталась опалённая по краю неизбывная любовь к сыну, девочкам, лучшим моментам в их истории с Леной.… Надежда на то, что эти двое строят свою, независимую ни от кого счастливую жизнь. Что они справятся, а их умные дочки найдут в ней, в первую очередь, себя.
 
И ещё, если Максиму хорошо, то она низко кланяется всем, с кем ему хорошо. Только бы не клялся на крови. Во веки веков!

                Глава 40

Наблюдая полет своих возмужавших птенцов, Алиса порой сожалела, что изменить в их с Ильёй истории ничего нельзя. Было заметно, что сыновья в своих сюжетных линиях достаточно внятно повторяли путь родителей. 

Каждый стремился к абсолютной самостоятельности и работал не покладая рук. Они вытрясли максимум из своих профессий. Молча, не жалуясь и не прося помощи, охраняли свои гнёзда.

Их также манит мир за пределами страны и обстоятельств жизни.

Родители гордятся и радуются, что парни выросли такими правильными. Лишь Алиса печалится оттого, что в отношениях с ней остаются сдержанными. И не мудрено.
Многие годы, замыкаясь на своей беде, она вместе с миром отгораживала от себя самых близких. Скучала по детям и одновременно избегала их. И на каждом это отразилось негативно. Главным образом, тем, что ослабило их защитные механизмы.

Сквозь зазоры неуверенности сочится, подтачивая и омрачая радость жизни, необъяснимая тревога. Внешнюю суровость и глубинную уязвимость – вот такой груз взвалили на плечи их мальчики.

Но такие продвинутые парни точно справятся. Ведь любовь, милосердие и труд никто не отменял, а они творят невероятные вещи.

Младший Иван рос в период её относительного благополучия. Когда внутренний конфликт был уже отработан. 

Тем не менее, заставил родителей изрядно поволноваться и скучать не даёт по сию пору.
 
Раннюю женитьбу, ещё до армии, на женщине на несколько лет старше и уход из семьи, Ваня объяснил предельно откровенно: «Я с ней живу, мама, поэтому должен жениться».

С трудом пережив шок (так неожиданно рано ушёл из семьи младший сын), в глубине души в дальнейшем согласилась с его решением.

Иван не получил никакого мало-мальски пригодного образования. Легко отслужил год на бесконечных гаражах военного командного состава, спекулирующего на недвижимости. Работает в рудничном аду, на чёрной сушке, и гордится рабочей профессией. Тем, что его зарплата уже котируется.
 
Вытащил свою семью из беспросветной нищеты. Оберегает от досужих домыслов богемную жену, «чтототамадминистрирующую» в сети. С уважением, без показухи и пафоса, относится к людям и стране, в которой родился.

Природный живой ум Вани помогает ему оставаться дипломатом. Все попытки родителей обратить внимание на лучшую долю, переводит либо в шутку, либо в обещание подумать.

У него есть слабость. Хорошо оснащённый компьютер и международная команда игроков в «Dota».

В отличие от братьев этот молодой человек проявляет активный интерес к жизни родителей. Сочувствует, сопереживает, что-то советует. Верит в них вслух, ободряет и радуется их победам. С матерью может по часу трещать по телефону, будто бы ни о чём. О каких-то индийских рецептах и где можно найти продукты для приготовления аюрведических блюд. О новых фильмах, книгах и музыкальных группах…
 
Нет между ними обычных условных границ. 

Очень легко жить с мудрым Иваном, если ты также, как и он, наделён мужеством.

– Должок! У тебя, дорогая, есть должок. Ты знаешь, что человек может изменить свою жизнь. Твои дети тоже должны это знать. Ты всё им расскажешь.
Ничего не поздно, пока ты жив. Каждый миг, час, день – это уже новая возможность, новый уровень – другой ты...

Вполне достаточно прошло времени осознать ей неслучайность рождения трёх сыновей и убедиться, что с задачей они с мужем справились хорошо, что могут не беспокоиться о том, куда направляют русло реки-рода наследники.

Довольная душа что-то мурлычет, рассматривая узор, и вот уже вновь застрекотали спицы.


                Глава 41

В кармане завибрировал сотовый.

– Алисе! Cara! Как ты?.. Хорошо доехала?.. Тебя встретили?.. Я не вовремя? –
Пулемётная очередь вопросов захлебнулась. – Я немного озабочен. Антонио сказал… впрочем, я тебя сам решил расспросить: «Всё хорошо?»

– Спасибо, Марко. Всё просто великолепно. Но мне жаль, что так сухо попрощалась с твоим другом. Была под впечатлением нашего похода в типографию и несколько рассеянна. Не очень-то вежливо – согласна. Передай ему мою огромную благодарность. Непременно сегодня!
 
– Мы только вошли. Сейчас осмотрюсь, – продолжила она. – Но первое впечатление: «Это фантастика! – Molto bene! Delizioso! И это щедро».

Она засмеялась. Кажется, Антонио очень непростой учитель. Но я не стану наступать на одни и те же грабли дважды.

В трубке повисло молчание. А затем неуверенный смешок: «Это что-то из русского
фольклора?»

– Да. Вроде того.
– Хорошо. Я передам и рад. Там нет ничего особенного. Просто его дядя живёт на Сицилии. 
– Ага! Звони. Buonanote!

– Ну, привет, Тильда Корлеоне! – произнесла она мысли вслух. Мона, ожидавшая у входа, чтобы попрощаться, на всякий случай тоже улыбнулась.

– Думаю, помощь тебе не потребуется. Сама разберёшься. На столе листок с кодом для выключения сигнализации, и номер моего телефона. Звони, если что. Могу отвезти в город в автосалон. Ты будешь арендовать машину?

– Благодарю, Мона. Да, отвези. 

Чоко следил за разговором, чтобы вовремя получить свою порцию внимания. Они одновременно наклонились, едва не стукнувшись головами, смеясь потрепали обрадованного пса.

–Доброй ночи, Мона!
 
На бюро, рядом с длинным, во всю стену шкафом, Алиса нашла записки и коричневую коробочку, перевязанную как подарок. Решила открыть завтра.

Светлая студия казалась ещё больше из-за зеркальных дверей купе. Вдоль арочных окон до пола на противоположной стороне стоял прямоугольный обеденный стол со стульями. Он приземлял всю невесомость пастельных оттенков декора.

Сочетание белых, бежевых, золотистых и кофейных оттенков создавало одновременно уют и стиль. Сдержанность серо-коричневых штор на широких подвязках только подчёркивала лирические порывы мягких и прозрачных гардин.

Белые матовые стены могли носить только такие милые офорты в золотых рамочках, а не иные. Светло-серый ламинат мог согреть только такой, молочного оттенка, ковёр без рисунка. Толстый и мягкий – возле лаконичного дивана с кучей монохромных подушек. Исключительно такие напольные светильники и вазы с пампасной травой пудровых оттенков обещали продолжение занимательной истории у двух лестничных маршей из стекла, ведущих в мансарду.

Светильники под потолком владений Гестии отражались медовыми, янтарными и медными искрами от поверхностей посуды. Все достижения хайтек скрыты мрамором и деревом. Здесь к вашим услугам непревзойдённый итальянский кулинарный вкус.  Поможет приготовить пасту, выпить бокал монтефалько, помолчать обнявшись. Послушать сад через широкую арку окна. В которое бриз задувает белое облако гардины, а день радует глаз голубым и зелёным…

Прозрачные ступени привели её под «челку Тильды». Здесь путешественница нашла то, за чем приехала.

Кабинет. Роскошный, тёмного дерева стол с выдвижными ящиками у широкого окна с видом на море. Небольшой шкаф с книгами. Из ровного ряда любопытно выглянул уголок одной. На обложке: Грэм Грин. «Путешествия с тётушкой» …

– Забавная шутка, Антонио. Или не Антонио? –  Алиса улыбнулась.
 
И ещё один, с коллекцией оружия. Кожаный диван, стена над ним увешана современными фото цвета сепии. Телескоп в чехле (похоже, мальчики допускаются сюда) и камин. Небольшой, но настоящий, со стеклянными дверцами, корзиной дров и щипцами на кованом крюке.

На опрятной поверхности стола «макбук», с прикреплённым стикером с паролем и Wi–Fi.

– Похоже деловой вкус хозяина, пока тот предпочитал школяров и гитару, формировал не дизайнер интерьера. Что ж, это не её тема. Спасибо, Тони, за приют! – подумала Аля, спускаясь по прозрачной лесенке вниз.

Ванную комнату нашла на другой половине дома, как раз между двумя спальнями. Хозяйской и детской (сейчас гостевой). Шкафчики для туалетных принадлежностей, махровых простыней и полотенец и туалетный столик будто прискакали на гнутых ножках из эпохи Людовика. В стиле рококо была и сама ванна. Широкая и глубокая, на чугунных лапах. Полка уставлена фиалами с разноцветной солью и толстыми свечами.

– Вот так кубик Рубика! Тут не заблудиться бы в эпохах. Мозг прекратил усваивать увиденное и дал команду отдыхать. На двери её спальни висела картонка с именем. Дверь второй была заперта.

Последняя мысль чуть было не помешала уснуть.

– Этот дом невероятно маленький для огромного счастья, которое он вмещает. А знают ли об этом хозяева?

Показалось, едва её сморил сон, как на границе яви прозвучал знакомый меланхоличный рингтон – «Far from any road». Мелодия приближалась нарастая. Она открыла глаза, вспомнила, как «шла в комнату, а попала в другую», и поблагодарила привычную вещь, вернувшую ей свою жизнь.

– Лапочка, сейчас-сейчас! Накинув халат на плечи, босиком пробежала в зал.
Звонила Мона.

– Кажется, у тебя там всё отлично! – вместо приветствия рассмеялся голос в трубке. Уже девять. У меня есть час, с 11 до 12. Можем съездить за машиной. А водительские права у тебя есть? – Ну, да, конечно! – сама же себе и ответила.

– Привет! – вставила, наконец, гостья. Уже собираюсь.

Она вернулась в спальню и вышла на крытую террасу, что протянулась вдоль стены дома. Столбы и верхние балки заткала плетистая роза. Здесь дежурили круглый стол, покрытый вязаной скатертью в окружении трёх светлых стульев, узкий шкафчик в стиле «бохо» и качели. Их широкое сиденье, пол и все поверхности усыпали бледные лепестки. Вечером террасу освещали два подвесных кованых фонаря.

Склон холма, на котором стоял дом, плавно уходил вниз. Ниже уровнем виднелись вершины сосен и пальм, плоские крыши соседних домов. А дальше, насколько хватало взгляда, простиралось молочное море.

Женщина в приветственном жесте природе, усыпавшей предстоящий путь цветами, вскинула вверх обе руки.

Ей не терпелось приготовить кофе, подняться наверх, включить компьютер и сесть напротив окна. Посмотреть на мир своими глазами, почувствовать, как он откликается, заполняя собой чистые вордовские листы – один за другим…

Кухня сегодня очаровала. Она не для одного, а для шумной семьи. Ах, как же сейчас ей не хватает незатейливых утренних разговоров с Ильёй.

– Я уже сварил. Тебе масло не клал. Яйцо будешь? Да, в «мешочек». – Как вкусно! – восклицает он, шумно отхлёбывая из кружки. – Ты сколько ложечек кладёшь?

Разговор про кофе повторяется годами…

Заглянула в холодильник. Полный. Надо не забыть спросить у Моны договор на аренду.

Сделала бутерброд с сыром. И взяла зелёное яблоко. Фрукт пах, как и положено – свежей нежностью.

Алиса выросла в частном доме с яблоневым садом. «Штифель», «Пепин шафрановый», «Антоновка» и «Белый налив». Ни один сорт не спутаешь с другим. У каждого свой вкус и аромат...

Любовь к яблокам сохранила на всю жизнь. Манго, ананас, черимойя и другие тропические изыски могли лишь на мгновение очаровать, закружить голову, как влюблённость. Но стоило ей взять в руки круглое и плотное, упругое и хрустящее, как мартовский снежок, наполненное неповторимым ароматом яблоко, впиться в него зубами так, чтобы рот сразу наполнился соком и брызнуло в стороны – вот это превращение состояний она называла любовью.

Телефон беззвучно заелозил на мраморной столешнице.

– Ну надо же! Лёгок на помине. Здравствуй, родной! Да всё хорошо! Нет, в первой декаде, не позже десятого. Да, решила. Точно! Нет-нет. Всё хорошо. И даже лучше… Я сейчас за машиной поеду, а после поговорим. Ты как? А Ляля? Молодцы! Ну пока! Целую!

Времени хватало, чтобы съесть бутерброд и выпить кофе.

В материальном мире, тесно уставленном желанием и добычей желаемого, время летит незаметно, если в голове отключён таймер беспокойства. У Алисы в последние годы завелась хорошая привычка – делить день на жизненно необходимое и несущественное. Теперь она никого не ущемляла и никуда не опаздывала.
 
Не удержавшись, всё же на минуту поднялась наверх. Широкая рама легко поддалась. И впустила в комнату волшебные запахи моря и сада. Если не смотреть вниз на цветущий каллистемон с брусничного цвета ёршиками-цветами, то синева, казалось, начиналась у самого окна и не заканчивалась нигде…

– У неё есть сегодня и порядка тридцати дней на это блаженство. Беспокоиться не о чем.

Переодевшись в спальне, побросав вещи на кровать, порадовавшись, что сама за собой приберёт, вышла в студию. Нашла подходящие босоножки. Посмотрев в зеркало, причесала растрепавшиеся волосы.

С улицы просигналил «пьяджо» Моны. Чоко прыгал с заднего сиденья на переднее и радостно лаял. Помощница прикрикнула на собаку, открыла дверцу и вместо приветствия, окинув взглядом подопечную, пробормотала: «То, что надо, сегодня будет жарко».
 
– Держи – она протянула тканевую кепку с жёлтым козырьком.  Чоко отказался, – раздался громкий смех и подвывание пёсика.

– Привет, Мона! Ты уже работала? 
– Да. Утром легче, когда нет жары. Только надо заранее договориться с заказчиком... Я отвезу тебя в центр. Есть один небольшой салон. Можно «автомат» выбрать подешевле, чем в аэропорту. Советую малолитражку, с парковкой тут проблематично. Выберешь машину и сможешь вернуться сама, только попроси навигатор с русским роботом. Вот на карточке ваш адрес. У тебя карта города есть?

– Да.
– Ну, хорошо.
– Мона, я не планирую…
– Да, я поняла.

Алиса испытывала наслаждение от общения с сообразительной итальянкой.

– Хорошо. Ещё хочу спросить, когда могу с тобой рассчитаться? Там же холодильник продуктами забит на месяц…

Они уже отъехали.
– Элис, это не я ваш холодильник затаривала. Я у Антонио не работаю. Говорила же, что у него дядя есть. Вот на него многие работают. Она усмехнулась.

– А что, он тоже приедет?
– Нет, Элис! Не волнуйся. Никто к тебе не приедет. Тебя вообще как бы и нету здесь. Занимайся своими делами. Я не любопытная, но много лет знаю, что за домом приглядывают люди дяди. Хозяин с мальчиками и женой приедут сюда в августе. Так он сказал. А больше мне знать не интересно.

– С тебя возьму по местным тарифам: восемнадцать евро.

Ветер всё порывался сорвать с них кепки, извилистая дорога качала на поворотах, плюс свойские соседи – хорошая кампания с утра. Чоко свернулся на сиденье, его возило из стороны в сторону, но, привычный к серпантинам и скорости, он лишь двигал холмиками бровей.

Поныряв в хитросплетении тени и света улочек города, соседка высадила гостью у тёмно-зелёной офисной двери. Рядом находился гараж с роллетными воротами.

Черноволосую молодую девушку за стойкой слегка смущали размеры собственного носа. Но она храбро улыбнулась, поприветствовала посетительницу и спросила, что хочет сеньора?

– Ciao, voglio noleggiare una macchina da te. Posso farlo ora? (Привет! Я хочу арендовать у вас машину. Могу ли я сделать это сейчас?)

– Si! Signora spettacolo, per favore, i tuoi diritti!  Un momento, signora! Pap;! (Сеньора, покажите, пожалуйста, Ваши права! Один момент. Папа!) – крикнула она в сторону узкой двери в углу комнаты.

Дверь бочком выдавила толстяка в широких джинсах и майке. Нос дочка унаследовала от отца.

Пока клиентка подбирала слова: «дёшево и сердито», внимательно её рассмотрел. А после неожиданно проворно вернулся туда, откуда только что вышел. Махнул ей рукой, приглашая следовать за собой, и скрылся в проёме.

В низком, довольно просторном гараже стояло машин шесть. В глаза бросалась их яркая расцветка. Ей предложили посмотреть тёмно-красный Фиат. Хозяин подал ключи и отошёл в сторону.

Отметив удобное расположение кнопок и ручек, женщина завела двигатель, включила фары, проверила ближний-дальний свет. Коробка-автомат решала задачи движения в густонаселённой Анконе.

Она попросила настроить на русском навигатор и дала карточку с адресом.

– Оk, facciamolo (сделаем это).

аполнив документы и заблокировав на карте залог, хозяин, Орсиньо, с важным видом уважаемого бизнесмена объявил клиентке о скидке из-за долговременной аренды. К вящему удовольствию от выгодной сделки обе стороны энергично пожали руки.

Через час и двадцать минут Алиса уже разговаривала с навигатором. Русский холодный голос робота чётко вёл по узким и жарким объездным улочкам древнего итальянского города.

– Мы ещё повидаемся с тобой, Анкона. А сейчас я хочу только одного – в бассейн! 

Дорога на холмы казалась уже знакомой. Возле домика Моны машины не было. Верно, приедут позже. Время приближалось к полудню. Солнце расплющивало о тонированное стекло свои лучи. Сейчас, подъехав к воротам, Алиса заметила дверь гаража, расположенного ниже и сбоку от виллы. Дверь, зажужжав, поднялась. В помещении свободно разместились жёлто-серый «мини Купер», красный мопед и стойка с четырьмя велосипедами (две «пинареллы»). В глубине, покрытая чехлом, стояла ещё машина. Алиса не решилась даже заглянуть под её эко-кожу.
 
Фиат легко вписался в компанию у самого выхода.

Пока парковалась и поднималась к вилле, прошло три-четыре минуты. Их хватило торжествующему солнцу, чтобы в горле пересохло, а кожа на открытых руках и шее неприятно сжалась и покрылась мурашками.

– Спасибо, Мона, за кепку!

Не заходя в дом, скинув одежду, упала в жемчужную воздушную россыпь. Сейчас это было наслаждением в отличие памятного нырка на Тенерифе.

Этот остров навсегда покорил супругов, неискушённых туристов, уникальным климатом: плюс 25 градусов – средняя годовая температура. Рай на Земле!
Но тотальная близость к африканскому континенту не может не добавить в такой живительный коктейль перчика…

Алиса в то время стажировалась в клубном бизнесе и жила в Коста Адехе. В один из дней, как обычно, перед занятиями пошла купаться. От отеля до моря – максимум семь минут.

Первый шаг из тени от дверного козырька на освещённую ярким солнцем площадку запечатлелся в сознании как замедленный. Возникло непреодолимое желание юркнуть обратно. Но центр тяжести сместился, и она попала в иное пространство. В котором воздух изменил свою плотность и не вдыхался, а жара будто бы не встречала препятствия плоти. Мир плыл в золотой пыльце и вместе с ним плыла и плавилась в нём Алиса. Лишь сердце стучало в самом горле.

В обезлюдевшем городе похожая на обезумевшего зайца, женщина прошивала узкую улицу от одной скудной тени к другой. На пляже, раздеваясь на ходу, бросала свои вещи на раскалённый песок (дикий шарж на рекламу «j’adore»). Зажмурившись от слепящих бликов на воде, нырнула с головой – и вода обожгла, как крапивой хлестнула. Плавая на спине под песочным небом, думала, как бы теперь вернуться.
Вернулась, но как – не помнит. Несколько часов приходила в себя.

В главном офисе клуба вальяжная директриса Лора, мило улыбнувшись, сообщила, что это калима из Африки.

Иногда гигантская горячая соседка, лениво повернувшись, вдохнёт глубоко, да и выдохнет обжигающий ветер и мелкий «сахарный» песок в сторону райского местечка. Так, что столбики электронных термометров на улицах быстрей сирены загоняют людей в дома. На несколько часов. Максимум – на сутки.

Ну, чтобы жизнь мёдом не казалась.

                Глава 42

Гештальт примирил Алису с неизбежным. Открыв животворящие просторы «здесь и сейчас» увлёкая от бездны.

За курсом последовал затяжной, похожий на петлю отрезок пути.
С сертификатом на частную практику она получила патент на авторство своей жизни, чем с энтузиазмом и занялась.

Предстояло встретиться с новыми героями и узнать многое о себе. Не всегда приятное. О своей привязанности к близким и не простроенных отношениях с ними… О замыкании на себе и трудностях с социумом… Но, в конце концов, нащупать свою целостность.

Аля откровенно благодарна себе. За то, что не потеряла тропу, не свернула в привычную колею. Преодолела тёмное место и вышла к берегу.

На пути нашу путешественницу подстерегал главный мистификатор. Её воинствующее желание освободиться от любой зависимости. Потому много лет с завидным упорством сублимировала переполнявшие её любовь и страсть в бизнес.

Женщину манила идея финансовой независимости. Но целеустремлённости и трудолюбия для реализации такой цели было недостаточно. Между вожделенным пассивным доходом и соискательницей в провале земной коры торчали острые шипы воспитания, государства, она сама – их дитя и экономическое состояние выбранной ниши…

Во времена её детства любили работать бесплатно. Те, кто ходил на службу, получали заработную плату – всё равно, что пропуск на завод-фабрику на следующий месяц. А все остальные – просто гордились своим бескорыстием.

Свои первые восемь рублей, заработанные в колхозе в восьмом классе, она сочла приятной случайностью. И с радостью оплатила часть цены школьного платья.
После первого курса в медучилище ударно работала в крымском стройотряде. Ей тогда насчитали шестьдесят четыре рубля. Какие-то невероятные деньги! Но чувство собственности в душе, как на обширных колхозных полях, было обильно полито дустом. Ощущение состоятельности девушка поспешила обменять на похвалу и признание мамы. 

Тогда большинство граждан необъятной страны получали зарплату два раза в месяц. Чтобы потратить всё до копейки за день до новой получки. Ни разу на пути от этого стимула к мозгу не перегорела лампочка, не отошла клемма. Рефлекс работал исправно. Люди не догадывались, что могут контролировать процесс поступления денег и самостоятельно назначать денежное вознаграждение. Таких экономических механизмов в стране не существовало. Поэтому граждане играли с государством в страшную игру. Добровольно, с энтузиазмом отдавали время свой жизни за то, чтобы недалеко уходить от рабочего места.

Илюша всю жизнь проработал по найму, где вместе с зарплатой выдают шоры. И когда она стала выезжать за рубеж, на предложение увидеть Париж вместе, заметил: «Что там такого особенного в этом Париже?». Муж очень долго не принимал сам факт её бизнеса. 

И правда, что там Париж? Для них весь мир за пределами страны мог бы остаться иллюстрацией в книге по истории или колонкой новостей на мониторе…

Плюс ко всему – в семье Алисы напрочь отсутствовало стремление к накопительству – переданный запрет от рода. 

Правда копить деньги в сберегательном банке жителям государство не запрещало, и это увлекательное занятие заканчивалось катастрофой во время денежных реформ.
Экономическая пертурбация на рубеже веков в государстве, новое прогрессивное образование открыли глаза людям на возможность иметь деньги в качестве средства не нуждаться материально, заниматься более важными и приятными делами. Это стало потрясением для Алисы.

На новом этапе пути она пережила искушение получить то, к чему не была готова психологически. За поворотом дороги ждали новые испытания.

В начале двухтысячных в маленький северный городок пришёл большой сетевой брат. С богатой маркетинговой историей, сулящий космические перспективы. Нашу героиню, как большинство образованных и продвинутых (к каждому эпитету следовало добавить знаменатель – «в общем») феминистски настроенных карьеристок, подкупил слоган компании. «Для женщин, ради женщин, во имя женщин». По части знания законов развития бизнеса эти представительницы большинства были профанами. 

За океаном данный косметический бизнес представлял собою безобидные посиделки щебечущих богобоязненных домохозяек, ловко вертящих головой Мамона.

У нас же, на очередном разрушенном до основания новом месте спасался кто и как может.

Мошенник с розовой татуировкой «компания, у которой есть сердце» на месте, где сердцу полагается быть, и нестареющие душой, оболваненные бывшие советские энтузиастки срослись, словно сиамские близнецы.

Они сливались в ручейки, речки и моря по всему миру – несли капитал в семейный карман основательницы. Играя, якорили друг друга званиями, дешёвыми и дорогими подарками на корпоративах и съездах. Директорской комиссией, напрямую зависящей от количества членов в команде. Если ручейки пересыхали и их недоставало, то комиссия испарялась. 

Пройти дальше по коридору, заглянуть в другие кабинеты, сравнить с иными предложениями свободного и сетевого рынка – такое не приходило в голову послушницам. И порицалось зоркими старшими организаторами. 

Там и у нас компания предлагала красивый и лёгкий способ уравнять в правах женщин и мужчин. Грамотно расставив важные для слабой половины человечества приоритеты: сначала – вера, потом – семья, а затем – карьера. 

И это было самой большой спекуляцией на спекулятивном рынке. Потому что те, кто зарабатывает большие деньги в линейном сетевом маркетинге, верят только в себя, не участвуют в делах семьи и работают как проклятые. Даже верблюд и игольное ушко знают: не то, что в царствие небесное попасть – а и здоровой семьи ни за какие деньги не купишь.

В нашей стране волна возможностей, независимо от государства делать капитал, напрочь снесла сотни тысяч женских романтичных головок. Первые из них, попавшие вовремя в нужное место, сколотившие свои тысячные команды лидеры, показывали уровень реальной богатой жизни аутсайдерам-бессребреницам.

В закрытых подмосковных отелях под пристальным присмотром вооружённой охраны ходили декольтированные дамы в бриллиантах. Переодевшись, они проводили бизнес-обучение – рассказывали, как успели. На пресс-конференциях отвечали вожделеющему электорату, как преумножают капитал – вкладывают в недвижимость, меха и драгоценности.
 
– Фантастика! Зазеркалье! 

И, наконец, насладившись вниманием, признанием и властью, попев и потанцевав, приласкав команды сытным обилием новомодного шведского стола, могли рассчитывать на устойчивые денежные поступления в течение полугода или чуть более того.

Рядовые дистрибьютеры уезжали домой окрылённые – в очередной раз реанимировав свою мотивацию. «Заводили» на местах личные чахлые ручейки успешными историями старших партнёров. Брошками, косметичками за большие и маленькие достижения. Своей безграничной верой в счастливую звезду компании, личные неограниченные возможности, красивый бизнес рука об руку с единомышленницами… До следующей поездки.   

С каждым годом, барахтаясь и утопая глубже в круговой поруке корпоративной культуры... Вверяя себя ветренице надежде… Жалея потерять наработанное… При этом, просыпая, как песок сквозь пальцы, годы жизни – всё больше отдаляясь от преуспевания.
 
Такой «бизнес» часто приводил к большим и маленьким трагедиям. Неопытные продавцы участвовали в дорогостоящих конкурсах, залезали в кредиты, набирали целые склады продукции, забивали ею серванты и шкафы маленьких квартир, а после, не имея возможности продать товар, спускали всё за бесценок в надежде вернуть хоть что-то. В таких случаях сетевой брат засыпал следы неудачников расчётливым молчанием.

Нашей Алисе претил язык так называемого бизнес-признания. Смешными казались троны, короны и хвалебные речи. Принимая правила игры, она всё же участвовала в них.

Но, как говорится, кому арбуз, а кому – свиной хрящик. У каждого есть потребности. Их множество, на любую ловится в сеть «рыбка». Наша – проглотила крючок с «путешествиями» и «карьерой».

И неожиданно испытала инсайты.

Первый шире открыл глаза на мир людей. Второй – на суть любого бизнеса и на её ошибку, в частности. Но лучше будет, если рассказывать по порядку.
 
Действительно, путешествие за границу перевернуло представление о мироздании с головы на ноги: да, именно в таком порядке!

Не путёвка в санаторий-профилакторий от предприятия, а вояж по Европе на комиссионное вознаграждение – это что-то невероятное! 

С замирающим сердцем наша героиня читала налезающие друг на друга строчки копированного на дурном принтере текста программы с описанием мест, где им предстояло побывать. Всего-то – выполнив простые бизнес-условия. 

Автобусный тур проводила великолепная гид Яна. Потрясающей образованности и душевной красоты женщина. Нереальный коммуникатор – своя, как растоптанные туфли.
 
Ей рукоплескали и писали признательные «портянки» отзывов за аутентичный и живописный экскурс в историю стран и городов.

Если Хельсинки напомнил вылизанную к приезду важных гостей обычную квартиру, подготовил их души к последующим откровениям органной музыкой и предупреждением «не трогать руками» Европу на русском в Церкви в скале, то многоэтажный паром – плавающий, сияющий огнями и мишурой торгово-развлекательный центр – доставил прямо в иной мир.

Вначале – в Стокгольм. В хитросплетение скандинавских королевских династий. В отдельные судьбы их ярчайших представителей (в изложении Яны повествование напоминало захватывающую мелодраму), выткавших сложный узор современного государства и его столицы на четырнадцати островах.

Туристы замечают лишь яркие детали. 

Всамделишную смену караула у королевского дворца нынешних Бернадоттов... Исторический центр с самой узкой улицей, понятно – бедных Ниточников… Окна Голубого зала, где вальсируют в смокингах и бальных платьях лауреаты Нобелевской премии... Сад скульптур Миллеса… Королевские анютки в широких и тёмных кадках. Зеленей и сочнее обычной травы на фоне суровых чёрных скал.

И наконец – прелесть местной кухни со шведского стола под стеклянной крышей внутреннего двора в окружении высоких офисных зданий с прозрачными стенами.
Набрав в подносы вкусностей и напитков, зеваки могли наблюдать за продвижением дел в конторах или полёт птиц в небе. Эта прозрачная инаковость сражала наповал.

Германия изумила идеальными автобанами, изумрудными полями с пасущимися на них оленями. Обманувшей чёрта ганзейской церковью Св. Марии в Любеке. Огромной пустой площадью с живыми фигурами перед Кёльнским собором. Претендующим перенести человека, потерявшего представление о реальности в попытке обозреть этого колосса, непосредственно в царствие небесное. 

Нидерланды поразили их в самое сердце гимном двадцати четырёх вековому подвигу человека. Отвоевавшему у моря, жука-древоточца и фашистов треть территории страны.
 
Зеваки восхищались сформированной этим подвигом национальной смелостью.
Позволившей голландцам открыть Австралию и Новую Зеландию. Заселить Мыс Доброй Надежды. Заложить в устье Гудзона Нью-Йорк. Решительно отобрать у мирового ханжества (древоточца душ) право человека быть, а не казаться. Легализовав проституцию, однополые браки, лёгкие наркотики, неприкосновенность частной жизни.

– Умом голландцев не понять…

Туристки сидели на тёплой брусчатке площади – стихийно организованном зрительном зале перед тремя музыкантами с гитарами и ударными – большими помятыми жестяными банками. Среди лояльно настроенной мигрирующей аудитории, сизого сигаретного дыма и запахов травы…

А через полчаса в закрытой комнате Музея алмазов перед бизнес-дамами на бархатные доски из замшевых мешочков щедро струились белые, жёлтые, розовые и чёрные бриллианты. Весёлый менеджер, виртуозно играя великим и могучим и женской натурой, живописал характерные достоинства драгоценностей. Помогал подобрать и примерить готовые изделия. Позволял фотографироваться, оформляя покупки поражённым голландской широтой и смелостью русским…

В бельгийском Брюгге семьдесят женщин на «крекс, фекс, пекс» осуществили свою детскую мечту не только посмотреть, как всё устроено в старинном кукольном домике, но даже пожить в нём целый день. Этой истории она дала название: «Волшебное путешествие в ночном горшке Европы». В городе, где 360 дней в году небо сочится водой.

Свозь пелену нескончаемого дождя «девочки» в жёлтых, голубых и прозрачных накидках с замиранием сердца слушали стук подков по булыжной мостовой. И прыгали на ножке, когда из-за водяной пелены появлялась лаковая чёрная карета с грумом. Запряжённая парой блестящих лошадей с мохнатыми ногами.
 
Как заворожённые, держась за руки, переходили по крутым мостикам каналы (с островками и лебедиными домиками на зелёных полянках), окружённые настоящими замками и соборами. «Домик» в первозданном виде сохранил средневековую архитектуру.

В нём был магазин игрушек с высоким старинным кассовым аппаратом. Заставленный механическими деревянными «Пиноккио» и марионетками. И куклами, как две капли воды, похожими на этих живых девочек. Только наряды у них были не современные, а соответствующие эпохе – капоры, фартучки в рюшах, перехваченная платком грудь, клетчатые длинные юбки и грубые башмаки.

Продавца решительно нигде не было видно. И только звон золотых монет, сопровождавший покупку, когда выдвигался ящик для купюр, заставлял девичьи сердца подпрыгивать от счастья. 

Девочки разглядывали витрины с младенцами в брюссельских кружевных распашонках и витрины с шоколадными терриконами. И даже покупали себе шоколад «Джулиан» …
 
А после продрогшие и счастливые в ближайшем кабачке грелись у большого камина с живым огнём и запахом, попивая глинтвейн и слушая старинную музыку.
 
В другое время Брюгге открыл Алисе парадную музея, где хранится шедевр Иеронима Босха и пригласил в его страшно современные «Сады» …

Сейчас даже неловко вспоминать, но тогда она была возмущена ложью о загнивающей Европе, бытующей на её родине. Она увидела потрясающее тесное соседство уникальных культур. Отметила бережное отношение жителей к своим историческим реликвиям. И какую значимость те в ответ придают современникам!

Другими глазами посмотрела на «единое общежитие» своей страны.

И не было в душе печали или сожаления, а было ощущение незапертой клетки… Ошеломляющее открытие единого мира!

Первая встреча с Парижем получилась сплошь живой иллюстрацией к ранее прочитанному и подтверждением, что этот многоликий герой реален, жив и здоров.

Путешественница не слушала гида. Смотрела на многовековые волны Сорбонны, выпустившие «Корабль дураков» Роттердамского и лодки школяров-вагантов.
Живописание Бальзака и Гюго. Бездонность Цветаевой и творения Сартра и Кюри... 

Спрашивала себя, что здесь подмешали в вино Хемингуэю, что наделило его титанической силой подлинности.

Любовалась песочными красками города, отражающего от своих стен звуки аккордеона.
Смотрела на остров Сите как на все островки любви и последнее пристанище писателей и поэтов нашего Серебряного века. 

Тогда Париж потряс её воображение и разбил сердце. Жить без него теперь не представлялось возможным.

Все последующие свидания с этим городом напоминали приглашение в гости к известному влиятельному и богатому семейству. Вначале тебе демонстрируют связи и представляют гостям (почившим в бозе и ныне живущим): Версалю, Фонтенбло, замкам Луары, Эйфелю, вокзалу Д’Орсе, модным домам и парфюмерным фабрикам. Затем угощают экскурсиями по Лувру, восхождением в 237 ступеней к базилике Сакре-Кёр. Блюдом от шеф-повара – кварталом Дефанс.

И, наконец, приглашают выпить кофе в Латинском квартале, а оттуда с весёлой студенческой братией – окунуться в атмосферу умопомрачительного коктейля из Тулуз-Лотрека и отточенного мастерства танцоров Мулен Руж.

С каждым новым приездом хозяева становятся гостеприимнее и раскрывают свои объятья шире. Теперь они предлагают бесценные пешие прогулки.
Л
ибо по горбатым улочкам Монмартра, пронизанным нереальным светом прежних мастеров; либо волшебные минут сорок – от «гнилого зуба» Монпарнаса до Лувра – среди устремлённых к сердцу Парижа светлых кораблей его кварталов. Где порой стирается грань не только между мостовой и тротуаром, но и между тротуаром и высоким сиденьем стула миниатюрного кафе, в котором ты неожиданно оказываешься, шагнув в прохладную глубину отражённой улицы.

Ты – счастливица, потому что, не зная французского, легко находишь общий язык с остроумными парижанами в этих неслучайных кафе с маркизами и столиками, претендующими занять место на проезжей части.

Впереди – безмятежная передышка в парке Тюильри у фонтана, под сенью деревьев, а после – неспешный, бездумный променад креза по Елисейским полям к Триумфальной арке.

Провожает тебя на площади Согласия весь Париж и на дорожку угощает бордо с камамбером…

Город – любовник-виртуоз. Многоликий и многогранный. Неутомимый выдумщик. Обаятельный и стильный. Вечно молодой и прекрасный. Понятный и недосягаемый.
Разбивший миллионы сердец. Единственный вне конкуренции.

Она без памяти от Парижа.

– Ты не хочешь жить и умереть в этом городе, ты хочешь снова и снова открывать дорогущий фолиант и с замирающим сердцем перелистывать его нетленные страницы...

А в то же время, но в другой стране, в ставок для мальков бизнеса заплывали большие рыбины. Выявляли потребности, задавали умные вопросы.

– Алиса, сколько людей Вы хотите иметь в своей команде? Она с сомнением в голосе выдала: «Двенадцать».

Большие рыбы недоумённо переглянулись.
– А почему двенадцать? – спросила одна.

Столько нужно лидеров в первой линии, чтобы стать недосягаемой в заботе о хлебе насущном. Эту идею и тонкую брошюрку с маркетинг-планом нашей героине подарила царь-рыба в одной из карьерных поездок.

А ещё ей нравился тогда Александр Блок.

Но смутившись Аля промолчала. Рыбы отстали, заметив, насколько голоден и наивен малёк. Как глубоко он уже заглотил крючок идеи о финансовой независимости. Как разбивает лоб, молясь этому божку…


                Глава 43

Январские метели по талию занесли коттеджи на Озерной улице. С дороги посигналили. Постройневшая до изумления в глазах знакомых (следствие недавнего пережитого), затянутая в белый костюм стрейч, накинув дублёнку на плечи, молодая женщина пробежала по узкой, заметённой снегом тропке к машине. Водитель протянул букет и открыл перед ней дверцу. За мерседесом, как фата невесты, завихрилась позёмка.

В местном ресторане новоиспечённого лидера бизнес-группы встретила команда, семья, приезжие гости и местные артисты.

Её усадили на самодельный помпезный трон на подиуме, отделив от людей. Против воли охватило неприятное чувство. На фотографиях видно страдающее лицо победительницы в криво сидящей коронке на голове, в окружении сонных родных. У них у всех закрыты глаза. Невероятно!

Тогда казалось – только она видит и понимает смысл в том, что делает. Что оставалось родным? Закрыть глаза и быть рядом.

Звучали поздравления, слова признания. Выступали старшие партнёры и местные таланты. Она в ответ благодарила и выражала надежды.

Но чувствовала, что признают не её, и не та жизнь, ради которой она так много работала, брезжила впереди. Скопированные западные бизнес-фальшь и голый расчёт висели в воздухе – никак не могли смешаться с русским духом.

Люди не знали – как? Они видели трюк. Удивлялись, завидовали и вожделели…

Затем наступили будни – ежемесячное подтверждение статуса определёнными объёмами продаж. Нечеловеческое стремление эти объёмы удержать и увеличить. Чтобы поднять комиссию на две, десять, пятьдесят тысяч рублей.

И, главное – умудриться соблюсти укоренившийся в ней нравственный закон «не навреди»!

Два раза в год обязательное посещение карьерных мероприятий. Сотни исписанных блокнотов и прочитанных книг. Виртуозное овладение профессией. Мастерство в коммуникации. Доведённая до автоматизма готовность к встрече с потенциальным клиентом хоть на Марсе. Глубокое погружение в профессию и корпоративную культуру.
«Связанные одной цепью-целью» …

Первые существенные достижения – четыре дочерних лидера. Не удержав свои позиции, они скоро, одна за другой, потеряли статус.

Командные встречи, обучающие мероприятия, организация и проведение семинаров, поиск новых методов работы. Тысячи километров по области и далеко за её пределами в поисках новых партнёров и карьерных веток. Им рекомендовали развиваться минимум в трёх географических точках. Она так и делала.

Свой обжитый город, как подушка безопасности, не даст помереть. Всегда найдётся клиент, готовый что-то купить. Но продажи-то её как раз и не интересовали. Вот ведь в чём беда! Владея в совершенстве техникой, она не была заинтересована игрой купи-продай. Искренне удивлялась добровольной передаче денег за товар из рук в руки… Абсурд!

Ей нужен был пассивный доход, а следовательно, нужны партнёры. Поблизости находился город геологов и горнодобывающей промышленности. Стоял на железнодорожной ветке. Автобусом туда не наездишься. Это же не на экскурсию. К городу нужно привыкнуть, чтобы свободно в нём ориентироваться. Первый раз Алиса приехала на разведку. Зимой, вечером. Знакомая дала телефон, где можно переночевать. С автобусной площадки виден только один освещённый жёлто-синий ориентир – супермаркет «Пчёлка». Весь городок утонул во мраке...

Минус двадцать и ветер.

– Простите, я могу воспользоваться вашим туалетом?

Большеглазая симпатичная продавщица радушно поприветствовала посетительницу и провела к заднику магазина. Она стала первым иногородним бизнес партнёром…

Своя машина стала насущной необходимостью. Выбрали красавчика Пежо-307. Цвет баклажан, ручная коробка передач. Первая новенькая и такая классная. 
Освоившись в езде, Алиса увеличила рабочую площадку разом на тридцать тысяч женщин.

Приезжала летом и зимой. У риелторов снимала квартиру подешевле. С убогой разнокалиберной мебелью, изуродованным параличом диваном, голыми окнами и страшным запахом. Входная дверь – «плюнь и развалится» – бодрила ночами: беспрепятственно пропуская стуки, шарканье, смех и ругань.

Рано утром Аля собирала сумку с пробниками, ароматами, помадами и прошивала город. Магазины, поликлиники, детские сады, администрация, салоны, конторы, кафе и прочая...
 
Заходила, здороваясь, чеканила заготовленный текст, оставляла визитку, брала контактный телефон. Показывала содержимое сумки – что-то продавалось сразу… И отправлялась дальше.

Вечером обзванивала людей и планировала время встреч. Часть следующего дня отводила для консультаций. Кто-то покупал и становился клиентом, кто-то регистрировался в компанию. На третий день уезжала.

Перспективы и города манили.

Однажды на целый месяц решила приехать в областной центр. Можно много всего сделать: провести тренинг продаж, обучающие мастер-классы для первых консультантов и плотно поработать с клиентской базой. 

Само собой, понадобилось место для проживания. Коллега мужа предложила квартиру своей мамы.
 
Небольшая, всего в одну комнату, та находилась в самом центре города, но в спальном районе. Отделённая от шумных главных улиц аванпостными девятиэтажками. В доме среди таких же старых пятиэтажных подруг, которые от нечего делать сплетничали на досуге.

Дом, в который поселилась Алиса, был старшим. Просыпался поздно, вначале слушал метеосводку через вентиляцию (поэтому вполуха – своих товарок).

– Сегодня снова метель. Дом натужно кашлял, кряхтел. – Ничего. Ему в старом толстом халате и растоптанных тапках тепло. – Сейчас чайку заварю и совсем хорошо будет.

Дом ждёт, когда закипит вода и смотрит во двор.

С крыши длинного гаража напротив ветер срывает белые космы снега. На фоне стены выделяется зелёная, похожая на скворечник, военная вышка. Возле проходит каменная гряда, из которой торчат чахлые кривые деревца. Как пух на лысине у старика. По периметру «стратегического объекта» сохранились обрывки сетки-рабицы и колючки на распорках. Будка вышки по форме напоминает чайник. На треугольной белой крышке торчит круглая антенна...

Дом спохватывается. Крякнув, выключает газ. Заваривает себе покрепче чаю и слегка суетливо возвращается к окну. Он с любопытством высматривает что-то на территории воинской части...

Эти двое – очень давние соседи и вместе состарились. Трудно сказать, кто кого переживёт. Сейчас снег деликатно прикрыл следы их разрушений. Отводную канаву, похожую на мочеприёмник, забитую мусором и переполненные контейнеры у дома. Зато крыши украсил плотной белоснежной пастилой и припорошил сахарной пудрой.

– Стоим, как пирожные, – бурчит старик…

Засыпал останки сгоревшей заправки на территории в/ч. И огромный ангар, потерявший крышу (может, летел из Канзаса), забитый доверху пустыми сломанными ящиками.

– На кой они чёрт?! ...

Но эти двое ещё живы.

В части служат контрактники. И сейчас в будке дежурит Григорий Тлумак.
Дом поджидает, когда человек выйдет. Такое случается крайне редко.
Наконец широкий в тазу и спине мужчина неспешно спускается на два пролёта узкой железной лесенки. Вынимает откуда-то широкую деревянную лопату и делает полосу в снегу. От будки до ворот. Позже сюда придут ребята помоложе и сделают из полосы удобную тропку-траншею.

– Ага!

Дом проникается уважением к тактику Григорию. И сетует на то, что им никак не удаётся потолковать. Судя по поведению, служивый – человек важный и бывалый. Мог бы порадовать соседа байками.

Но Тлумак также неспешно возвращается в будку. Садится толстым затылком к окошку. А чуть погодя и вовсе закрывает его жёлтой фанерой.

Дом гадает, что делает человек в будке.

– Наверное, ест из термоса пшённую кашу с порядочным куском прозрачного сала на дне и запивает горячим чаем. Пишет корявые буквы в толстом журнале, смахивая тяжёлой ладонью сладкие капли на пол. А после несколько раз ловит свою голову у самой поверхности стола… И, смирившись, наконец, засыпает.

– Известно. Солдат спит – служба идёт.
Дом кряхтит, по-доброму несколько раз хекает в седые усы, закрывает глаза. И резко встряхивается, когда с соседней территории вдруг доносятся сухие и короткие автоматные очереди: тата-та. Решето его памяти хранит несколько застрявших воспоминаний с таким же аккомпанементом.

Затем внизу появляются миниатюрные сверху люди в зелёной одежде.  Они что-то возят на тележках или носят в руках и перекладывают это с места на место...

Движение здесь возникает около десяти и в двенадцать неожиданно останавливается.

Старый дом тяжело вздыхает (сожалея о краткости представления), воздух наполняется затхлыми запахами пустых ловушек для тараканов и давно не проветриваемой одежды в шкафах, и задрёмывает.

Коллега мужа, не желая «отпустить» мать и не зная, что делать с её вещами, перед сдачей квартиры рассовала все кое-как по бесчисленным коробкам.

Поэтому в чистой и опрятной квартире старый дом обосновался прочно.

Але же нестерпимо хотелось открыть все окна и двери, чтобы бесшабашный ветер изгнал старый дух. Она мыла, стирала, проветривала, вытрясала, перекладывала своё белье травками… Но дух не уходил.

Однажды, решилась заглянуть в плательный хозяйский шкаф. Среди двух дюжин любопытных и пустых вешалок на двух висели пальто. Одно – чёрное, лёгкое, из какой-то непромокаемой ткани. С подкладкой из искусственного меха… Все потёртое, почти утратившее форму, с узким шалевым воротником... По нему можно было определить небольшие размеры и лёгкий характер бывшей хозяйки. И второе – тяжёлая дублёнка с нубуком в пол, с новенькой биркой, закрытая сверху полиэтиленовым мешком.

Здесь стоял особенно тяжёлый запах. Хозяйкиной дочке ещё предстояло с этими пальто «поговорить». Алиса сделала звонок. И родственник дочки увёз из квартиры две одинаковые коричневые коробки. 

Разбуженный дух старого дома поворчал и снялся в другую нежилую квартиру.

Второе выбранное направление было экстремальным. Маленький городок на северо-западе полуострова. Первая часть пути напоминала американские горки и заканчивалась вырытой в снегу грейдерами дорогой-траншеей. Из окна автомобиля на километры впереди видно было белое безмолвие. Низко над горизонтом, среди густого тумана, как недожаренная яичница, висело мутное солнце.

Трассу переметало вольными ветрами и нередко из-за заносов она не была доступна. Сто восемьдесят километров такой трассы основательно выматывали.
 
Город встречал чёрной панорамой горно-металлургического конца света, окутанного едким дымом. У входа – караул – выращенные свирепыми ветрами сосны с перевитыми стволами и съехавшими набекрень кронами.

Люди здесь срослись с комбинатом телами и мозгами, а досуг проводили за увлекательным собирательством сомнительного качества ягод и грибов. Мечтатели не выявлены. 

Жители знали: через восемь километров от нашей границы мир выглядит иначе. В нём не водится военная форма, а воздух прозрачный, как слеза… Россыпь милых цветных домиков украшает суровый гористый ландшафт… Отражающий в таинственных глубинах волшебных норвежских фьордов хрупкие на вид яхты.

Но эти люди замерли, будто околдованные злой силой. Отделённые от остального мира тонкой перемычкой в шахте… У мерцающей сланцем горной выработки, потеряв вместе с верой потенцию двигаться вперёд.

Наша Алиса веры не теряла и с энтузиазмом организовала третий плацдарм в средней полосе. В городе, где жила Лиза.

Самостоятельное путешествие в полторы тысячи километров на собственном автомобиле окрылило и вселило так недостающую уверенность в себе.

Город за время пути (их жизни на Севере) изрядно подрос. Имел побратимов во Франции и Германии и равнялся на них. Из провинциального превратился в стильный деловой центр. Соответственно увеличив и свой автопарк.

Прибывшую шокировало несоответствие заявленному статусу реальное положение дел на его дорогах. Грубые нарушения водителями скоростного режима и полное отсутствие ГАИ на улицах. Дорожные хулиганы подрезали, не сигналили о манёврах, спокойно пересекая сплошную разметку. Езда превращалась в опасное приключение. Снег или дождь, в зависимости от сезона, добавляли остроты ощущениям. А если метель или ливень?
 
– Сушите вёсла, господа!

Коллега позвонила поздно вечером и сообщила, что забрала её посылку с косметикой себе домой. На Торговую сторону.

Дорога знакомая. Виадук, центральная улица с несколькими перекрёстками, развязка с круговым движением, длинный мост через реку, разделяющий город на две неравные части. Всего-то минут двадцать езды.
 
Дождь, начавшийся на виадуке, превратился в ливень в центре. Кто-то сверху из огромного ведра лил на лобовое стекло… Взбешённые дворники не справлялись... Пульсирующий оранжевый свет, предлагающий мирные переговоры водителям, дробился вместе с дорожной перспективой в водяных фильтрах... Видимость нулевая... Мимо курсируют чёрные силуэты лайнеров, выдавливая из-под колёс грязные фонтаны.

Ужасный мост преодолели руки, ноги и шестое чувство Алисы.

– Рисковать толкал интерес к новому делу. А по ходу уходил страх, и она обретала утраченную себя. Вот такая увлекательная схема. Но с каждым пройдённым уровнем степень сложности игры всё увеличивалась.

Прошло около трёх лет с первой поездки в Хибины. Ранним морозным утром она ехала в город уже к своим организаторам. Там сформировалась крепкая команда, и Аля уделяла этой части работы пристальное внимание.

За окном мелькали привычные картинки зимнего монохромного пейзажа. Глаз зафиксировал непривычное количество замерших на обочинах автомобилей.

За мгновение до затяжного извилистого поворота посмотрела на приборы. Температура за бортом -30, скорость 100 км/час. На выходе из виража зад машины стало заносить. Мир изменился. Время в нём превратилось в мысль: «Вот так это происходит».
 
Руки и ноги жили своей жизнью, спасая хозяйку. Первые не делали резких движений, чуть подворачивая руль в сторону заноса, вторые ловили момент, когда можно будет начать притормаживать.

Она вернулась в привычный мир, когда машина метров двадцать пять пахала снежный бордюр обочины. Увязнув, забуксовала. С усилием оторвала руки от руля и вдохнула.
С противоположной стороны бежал мужчина.

– Слетела? Всё нормально? Сейчас мужиков позову.

Подошли ещё двое и выкатили автомобиль на трассу.

– Мороз, слабое сцепление с дорогой…, – первый попытался снять напряжение. –Поедешь? Ну, тогда – осторожнее.

Она поехала, и доехала, и вернулась…

А через несколько месяцев, в городе, у «зебры» на подъёме, в зад её новенькой «Тойоты» въехала «девятка». Полная родственников покойного, возвращавшихся с похорон…

Три месяца супруги ждали импортные запчасти. До самой осени.

В один из ненастных дней возвращались с мужем из области.

Уже в черте города Алису догнала разрядка. Проезжали самый узкий участок, с их края – обрыв. Видимость ну только что не нулевая! Ветер гнал косой мокрый снег. Бесконечная вереница встречных фар ослепляла. Обочина тонула во мраке сразу за дверцами. Вынужденная продолжать движение, потому что за ними полз нервный, сигналящий на все лады хвост, ощущала, как теряет контроль и силы, что вот-вот слетит.

На автопилоте довела машину до нужного съезда с кольцевой, а оттуда медленно – до дома.

Следующие восемь лет ни разу не села за руль…

Что тут скажешь? Наша героиня рисовала себе тяжёлый путь к счастью. В духе романтического реализма. Такой и получала.

Со стороны ворот раздаётся звонкий лай Чоко и сразу звонит мобильный.

– Элис. Ты там как? Мы пошли гулять. Хочешь с нами?

Она заворожённо смотрит на терпеливый курсор на экране компьютера… На побледневшее полотно в оконной раме, на тени, что залегли в её углах… На низкий косой луч солнца, забравшийся в комнату и решивший продлить свою жизнь, отражаясь от металлического ободка вазы. Наконец слышит суетливый щебет и шум листвы, где устраивается вечер. Этого хватает, чтобы ответить Моне.

– Да. Иду.

У калитки стоит незнакома. Вьющиеся волосы схвачены чёрным ободком. Платье в широкую поперечную полоску без рукавов. На ногах плетёные сандалеты. Красивая, ладно скроенная итальянка средних лет. Женщина смеётся, заметив удивление на лице приятельницы. Чоко, получив порцию поглаживаний, носится вокруг.

– Это наше свободное время. Мы гуляем, и я предпочитаю платья. Мона всё же вносит ясность. – Как твоя сделка? Какую машинку взяла?

Они спускались вниз по узкой каменной улице. Навстречу, тяжело дыша, прошла толстуха в тёмной платье с плетёной сумкой, набитой продуктами. Вниз проехала пара на голубом скутере. Из узких окон слышались обрывки фраз, музыки и тянуло аппетитными запахами.

Алиса рассказала про своё «автоприключение».

– Орсини означает «медведь». Мона смеётся, и гостья тоже, вспомнив большого хозяина проката.

Аля думает, что рано задавать такие вопросы, а язык уже произносит:

– Мона, ты почему одна? Прости, можешь не отвечать, – её охватывает запоздалое сожаление.

Итальянка оборачивается, задирает подбородок и слегка прищуривается.

– Ты тоже одна.

Не дожидаясь возражения, рассказывает:

– У меня есть друг. Он в тюрьме. Уже два года за отца просидел. Они сами из рыбацкой деревни. Тут неподалёку. Его отец с приятелем перебрали в остерии, что-то не поделили и подрались. Собутыльник ударился об угол барной стойки и помер.
Мой Тони пришёл забрать отца домой, а когда приехала полиция – взял вину на себя. Кажется, там все знают, и полиция тоже, что на самом деле произошло.

Она оперлась о стену и потрясла ступнёй, вытряхивая камешек.
 
– Мы поженимся в той деревне через три года.
 
Троица повернула в узкий проулок и оказалась на маленькой круглой площади. Под тиковым навесом стояло три стола и дюжина стульев с плетёными спинками.

– Ты ужинала? – Мона улыбнулась. – Я так и знала. У Коррадо самые вкусные креветки в городе.

Рама окна траттории была поднята, и прямо через оконный проём весёлый человечек заросшими до самых пальцев курчавым чёрным волосом руками подал подружкам блюдо с лепёшками, рукколу, базилик и масло. Два стакана с белым вином. И в конце – глиняную тарелку с креветками, обложенную по краям половинками лимона. Над креветками парил морской дух.

– Buon appetito, signore! Он громко поцеловал кончики своих пальцев…

Казалось, итальянка не ждала от новой знакомой ответной откровенности, ей было просто хорошо в компании. Ела с удовольствием, попросив ещё вина.
Вечер заложил синие тени вдоль цоколей и в повороты.

Возвращались прежним путём. Чоко трусил рядом.

– Если ты не против, можем гулять по вечерам втроём, – предложила итальянка. Кажется, ты не отдыхать приехала, – добавила, подумав.

– Я очень благодарна тебе, Мона! Даже мечтать о таком не могла. С радостью буду с вами гулять. Ещё я хочу прокатиться до пляжа Сасси Нери. Но только в это место. Действительно, времени у меня маловато. Всего месяц.

– Ок.

Жестом подчеркнув сказанное, Мона добавила: «Знаю это место. Хорошо для влюблённых». И улыбнулась каким-то своим мыслям.

– Buonanote, Элис! Знаешь, где отключить электричество у бассейна?
– Да. Доброй ночи, Мона! И тебе, малыш!

Чоко, завился у ног, норовя лизнуть в лицо.

Через минуту два силуэта растворились в сумерках.

Тёплый воздух окутал плечи. Под ногами скрипел кварцевый песок, на террасе горели фонари.

Нажав красную кнопку на щитке и отключив питание у бассейна, в наступившей тишине Алиса прошла на кухню прямо отсюда. Заварила покрепче чай и нарезав дыню на подносе отнесла всё наверх. Ополоснувшись в душе, в халате вернулась в кабинет.

До глубокой ночи за решёткой английского окна под зелёным абажуром горела настольная лампа и светился экран компьютера.

                Глава 44

… Свято место пусто не бывает. Стоит сместить фокус внимания, и жизнь увлечёт тебя в водоворот других дел. 

И ты даже не вспомнишь, как сильно когда-то хотела свою машину. Как месяцами выбирала модель и изучала технические характеристики, сравнивая цены на новые и бэушные. С каким нетерпением ждала выпуски журнала «Клаксон».
 
Будешь спокойно ездить на такси и находить это оправданным и даже приятным.
К тому времени количество автомобилей на душу населения увеличится в разы. Город к такому повороту дел окажется не готовым (не скоро здесь появится цивильная кольцевая развязка). Пробки в вытянутом в одну линию на двадцать с лишним километров Романове и «чайники» за рулём станут серьёзным испытанием для профессиональных водителей.

Но человек возвращается к своим потребностям так же, как возвращается на нужную магистраль шофёр, случайно свернув не туда и поплутав по просёлочным дорогам.

– Если это важно для тебя, ты вернёшься.

Они с мужем обычно работали плотно, но в области созрело неотложное дело и нужно было обернуться одним днём. Триста километров туда и триста обратно.
Илья предложил взять машину на прокат.

– Я нашёл неплохой «Киа»-автомат.

Прозвучало мягко и всё равно неожиданно.

Не дав себе опомниться и обдумать предложение, согласилась. И без всякой предварительной обкатки, затемно они начали отматывать первые километры трассы.
 
Организм среагировал резко: тахикардией и «медвежьей болезнью». Пару раз останавливались.

Первые пятьдесят километров машина была уверена, что она трактор. Но в какой-то момент произошёл перелом, и Аля заметила, что руки и ноги послали мозг куда подальше, вернув былой автоматизм.  За грудиной развязался тугой узел.

Северное январское утро медленно стягивало с себя засыпанное снегом тяжёлое одеяло. В створе перспективы набегающих поворотов небо меняло весёлые детские краски – от розовых и персиковых до голубых с золотом. Этот аттракцион был хрупким обещанием будущего тепла. Пока пробившийся сквозь пушистые еловые ветки острый солнечный луч решительно не перечеркнул все сомнения.

Всё успев и успев насладиться теплом родных – двуногих и четвероногих –
радостью друзей и приветливостью знакомых, они возвращались под чёрным цилиндром космоса, нахлобучившего свой чародейский убор на северное полушарие Земли. 

Снизу была видна креповая подкладка, усыпанная крупными бриллиантами звёзд. На подъезде к главной трассе оттуда потянулись шифоновые, молочно-зелёные полосы северного сияния. 

Их зачарованные души парили в чудном мире. Разум барахтался в волшебной целительной тишине. Цеплялся за дыхание, шум протекторов, стуки камешков по днищу машины.

Не было желания включить плейер. Никакая музыка в мире не годилась в качестве аккомпанемента этому танцу рода человеческого со вселенной.
 
За каждым поворотом через всё ледяное небо вырастала призрачная свеча. За долю секунды до появления пронзающих горизонт белых – беспощадных или жёлтых – милосердных фар встречных автомобилей. 

В одно из таких мгновений, когда они соскользнули в общий поток ближнего света, не видя ни встречной машины, ни, тем более, водителя, и сразу – в наступивший мрак до включения дальнего освещения… в эту долю секунды Алиса прочувствовала всю силу опасности слияния и всю мощь человека, освещающего свой путь самостоятельно.
 
Потому в следующее мгновение в ней ожила и запела знакомая древняя струна первопроходца.

– Если каждый день – это новая возможность, то на дороге каждое мгновение –новая возможность, и твоя жизнь растёт в цене...

Наша героиня вновь «нащупала» свой берег.

А тем временем искреннее единодушное признание коллегами её профессиональных и личностных достоинств, их желание присутствовать на вручении статусных автомобилей, бриллиантов, самых высоких званий, которое должно произойти вот-вот – только, смешило, раздражало и усиливало когнитивный диссонанс.
Всё чаще к Алисе в гости заглядывали сомнения.
– Как увеличить денежный поток? Работать больше? А как?
Всё чаще внутреннего «мула» охватывало депрессивное настроение.

Жизнь как временной процесс – невосполнимый ресурс. Если допустить этот факт в сознание, то можно столкнуться с ощущением возбуждающей неопределённости. И увидеть себя бредущей в толпе, уже апатично реагирующей на свист мотивирующего хлыста кукловода. 

Можно вырваться из общего потока и проложить свой путь. И так добавить себе жизни. It's cool! Но тогда придётся вытряхнуть из неё хлам созависимого поведения. Это когда ты, к примеру, на горшке, а тебе звонит коллега или старший партнёр, что-то взахлёб тарахтя, и на твоё "мм" вдруг восклицает: "Тебе что, деньги не нужны?!"

И ты, забыв про свои потребности, думаешь: "Ну что я за дура, в самом деле! Мне что ли, деньги не нужны?!". И бежишь вслед вся обосранная.

Об этом и речь.

На свою беду, она не могла видеть картину целиком. Каково реальное текущее положение дел в компании на рынке в России. Предполагалось, что это были годы всеобщего кризиса, которые следовало перетерпеть, чтобы снова возрождаться.
Такое мнение навязывалось сверху и было выгодно всем, кто там. Фанфары, заглушающие грохот падающих карьерных лестниц успеха, глушили одновременно голос логики и рассудка.

Жизнь давала подсказки. Возвращала в естественное русло, больно ударив оземь.
Позвонила сестра. Сообщила, что у мамы обширный инсульт, а самой Лизе необходимо ехать в Питер на стажировку. Что нужна помощь.

Алиса не сходу поняла, как слетела с искусственной орбиты и вернулась на круги своя. К своим корням и незавершённым делам. К непростроенным отношениям с собственной матерью. Казалось бы, в уже безвыходную ситуацию. От этого раздражающую ещё больше поначалу.

Мама, потеряв разум и связь с реальностью, уходила тяжело для всех прочих. Для младшей дочери – в особенности. 

Оставаясь в теле замужней женщины, прошедшей большую часть жизненного пути, матери трёх взрослых сыновей, человека с большим жизненным и подходящим (профильным) профессиональным опытом, на разметавшуюся, истощённую болезнью незнакомую старуху через дверной проём смотрела растерянная девочка.

Приходящая сиделка, повязав носок несколько дневных часов возле спящей под принуждением снотворных мамы уходила восвояси. Але доставалась беспокойная ночь.

Больная начинала куролесить. В игре с безумием на раздевание – победитель предопределён. В конце концов, оставшись голой, затевала новую игру – бесконечный марафон по кругу полутораспальной кровати. Отойти нельзя, иначе та слетит.
 
Улучив момент затишья, дочь с трудом вытаскивала из-под матери простынь, чтобы закрыть обшитый холодной клеёнкой матрац. Невероятно тяжёлое тело продолжало свой танец со смертью, и в следующий момент Алиса перехватывала его у самого пола. А через несколько минут – уже своё, заснув сидя.

Голова гудела от заведённой на сутки пластинки. На пластинке три слова: «Ваня», «Лёша», «Лиза».

И наступил момент, когда, не выдержав, схватила неуправляемое тело за плечи и бросила со всего маху на подушку.

В поведении больной наступило резкое пугающее изменение. Оно стало злобно-агрессивным. Как в фильме ужасов, женщина упорно всё поднималась и поднималась на четвереньки, брызгала слюной и пыталась дотянуться до обидчицы.

Дочь вызвала скорую. Двое здоровенных мужиков в белых халатах сделали укол, и выразив дежурное сочувствие, уехали.
 
– Теперь ты знаешь – между близкими людьми точно есть нечто недоступное разуму, то, что открывается лишь в точке каления отношений.   

Незадолго до возвращения Лизы, в один из вечеров, мама была необычно спокойна. Лежала смирно, только играла пластинка: «Ваня, Ваня, Ваня–а! Лёша! Лёша! Лёша–а! Лиза, Лиза, Лиза–а!» 

Но вот и нытьё прекратилось. Она что-то бормотала.

– Послышалось? Нет, не послышалось – «Отче наш».

Алиса опустилась на колени у кровати, взяла маму за руку. Белую и вялую, всю в россыпи старческих жёлтых пятен. С пальцами характерной формы, которые помнила с детства. Часто, держась за руку, она ходила рядом.

Слёзы брызнули из глаз, и глядя в угол на лик Богородицы, вслух дочитала молитву.
Губы мамы шевелились, она тоже плакала.

Провидению, не иначе, угодно было дать им смириться на земле...

Когда наступил предел терпению и сил, вернулась сестра.

Вечером того дня они взялись перестелить у больной постель. Аля это делала по старой медицинской привычке, перекатывая тело с одного края кровати на другой.
Лиза предложила маму поставить на пол. Сначала её посадили, а после, удерживая под мышки, подняли.
 
Через мгновение тело осело и выскользнуло из объятий, увлекая дочь за собой. Лиза пришла на помощь. Мать не дышала. Старшая сестра делала искусственное дыхание, а младшая один за другим вытаскивала из шкафа старенькие пододеяльники, чтобы убирать всё прибывающие каловые массы. Не чувствовала страха и запаха. Не думала, что происходит на половине сердца. Сосредоточенно выполняла чрезвычайно важную работу – генералила в храме своей души.

Мама пережила клиническую смерть и ушла из жизни через два месяца, не приходя в ясное сознание ни разу, не пережив воспаление лёгких.
 
После возвращения домой два года Алисе пришлось восстанавливаться. Она очистила душу, а тело не выдержало. Позвоночник, желудок, сосуды…
 
Натерпевшаяся за годы перестройки бесплатная медицина, поправ клятву Гиппократа, стремясь наверстать упущенное – превратилась в бандита с большой дороги. Обиравшего невежественных болящих с помощью платных процедур – обследования, анализов, консультаций, лечения. При помощи, угрожающей страшными последствиями контекстной рекламы своих услуг, в качестве альтернативы личной безответственности граждан.
 
Создавая центростремительное ускорение для больного на орбите медицинской помощи, перевёртыши-эскулапы выстраивали с ним взаимоотношения на постоянной основе. В точности как парикмахер или маникюрша.

– Дама, Ваш биологический возраст – сто лет. Вам показаны два месяца гидро-вакуум-ультразвука-аюрведы массажа с фитнесом.

– А на что мне всё это в сто лет? Мне бы уже о вечном подумать, – пыталась увильнуть жертва.

– Подумаете на наших столах, кушетках и тренажёрах. Оплату будете делать кредиткой?

Прелюдией такого диалога являлся распечатанный ксероксом лист с результатами обследования на малопонятном языке. Копия отображала данные анализов, разложенных на атомы жидкостей организма и амбивалентный диагноз. С листком скрепляли договор на добровольный отъём денег с чеком взамен.

Важные лица в белых халатах получив по несколько «ярославлей», синхронно сокрушались, качая головами. Ещё внимательнее смотрели в google, чтобы ничего не пропустить. Наконец оставляли человека с горкой обязательных ежедневных пилюль, которые последовательно должны были снять боль, успокоить, расширить сосуды, унять пульс…

А заодно – наполнить карманы фармации – отраслевому брату.  День за днём. Угрожая увеличить парк органов, требующих лекарства.

Дело превращалось в «висяк».

В сложной жизненной ситуации в каждом начинает пробуждаться древняя сила рода. Не каждый наберётся смелости довериться ей. Чаще из-за элементарного невежества. Она знает не понаслышке.   

Проверено на собственном опыте: пока продолжаешь делать своё дело, мозг неустанно ищет выход, а чувства служат камертоном. Выход находится всегда.

Чтобы запустить внутренние изменения, нужна победа. Любая. Маленькая или большая, но твоя, с железобетонным подтверждением. Либо в бизнес пространстве, либо на личном фронте.

Ей припомнился случай. Недавно в ленту соцсети одна предприимчивая особа запустила пост с вопросом, как бросить курить. Добросовестная часть подписчиков включилась в неравный бой. Слова о воле, характере, выборе отскакивали, как мяч от стены. Понятно, блогерша создавала активность на странице, а не решала свою проблему.

Алиса же вспомнила, как освободилась от отвратительной привычки.
 Ну, во-первых, как это ни странно, ей никогда не нравился вид курящей женщины. Будь он самым простым или богемным. Поэтому с собой она старалась не «встречаться».
 
А так – торопливое, украдкой, «зобанье». Если на улице – то за кустами, в переулке, на задворках. Если дома – то в открытую форточку или в гараже. После – обязательные проветривание помещения, чистка зубов или мятный «тик-так». Чтобы знакомые, а тем паче, собственные дети не заметили.

Раз за разом. Снова и снова.

Она стремилась стереть, вырвать из сознания, что это происходит с ней. И домашние тоже делали вид, что ничего не замечают.

Но всё же звоночки поступали.
 
– От тебя воняет! – Лизе было плевать на гордость сестры.

Илья добродушно констатировал, сколько денег уходит на «Парламент» light. Со стен городской поликлиники на «преступницу» равнодушно глядели постеры ужасающих разрушений в лёгких курящего. Из сигаретных диспенсеров – стикеры с жуткими чёрными буквами, уродующие сигаретные пачки.

Она избегала тем о болезнях, старости, и смерти, а по сути – большую часть населения, смаковавшую подобные факты.

Но стоило опасной мысли проникнуть в голову, как начинала курить ещё больше. Вот это вызывало отчаянье. Самоуважение спасало лишь время, проведённое на работе, где Аля не курила.

Не курила в декретном отпуске и пока кормила грудью. Не испытывая дискомфорт и не отдавая себе в этом отчёт.   

Бесчисленные попытки освободиться от привычки приводили к обескураживающему результату – количество выкуренных за день сигарет увеличивалось.

Иногда накуривалась до тошноты, чтобы больше не хотелось. Но первая (единственная приятная сигарета утром) запускала аномальный механизм.

Мелькали годы. Дома этот вопрос не обсуждался.

– Спасибо вам, родненькие, за такую мудрость!

Однажды Илья подсунул книжицу. Алан Пиз. «Лёгкий способ бросить курить». Книгу жена читала по чуть-чуть, не дыша, с колотящимся сердцем.

Постаралась честно посмотреть на ужасающую статистику. Зацепила фраза о том, что ни психологического, ни физического привыкания курение не вызывает (Вот уж действительно – на всякого мудреца довольно простоты!). Что в целом это бессмысленное занятие лишь убивает время.

Стала обращать внимание на других людей: домашних, соседей, прохожих – тех, кому курить просто не надо…

Посмотрела наконец, не отводя взгляда, на другую себя – курящую….

На площадке возле входной двери. В тапках, в старой куртке и вязаной шапке (чтобы волосы и одежда не пропахли дымом). Стоящую на полу, усыпанном пеплом, в сизом облаке дыма, окутавшего тусклые лучи из узкого и пыльного окна лестничной клетки старого дома…

– Одним словом – ЯПлакалъ. 

– Когда чувствуешь между собой и небытием очень тонкую грань, каких только глупостей не наделаешь (можно даже по чуть-чуть начать приносить себя в жертву) – пришло осознание. Нет никакой привычки, кроме гордыни и инфантильной надежды на авось.


– Я не хочу курить, – решила она и больше не выкурила ни единой сигареты.

Терпеливый чёрт на левом плече хихикнул: «Ты же не против покурить в самом конце?» И добавил, ухмыльнувшись: «Если успеешь».

– Ну-ну, не будет меня и тебя не будет – она рассмеялась.

– Человек больше, чем его части. Потому что он не константа, а процесс изменений. Позитивная личностная трансформация возможна благодаря куражу первопроходца в тебе, он и спасает. Творческий, исследовательский божественный дар раздвигает горизонты твоего потенциала, расширяет сознание, возбуждает витальность.
 
Алиса изменила угол зрения и остановила разрушение. Наступившие изменения распространились во все пределы её личности и сферы деятельности. Теперь она стала больше доверять внутреннему компасу.

Её душа парила в высях, забыв о делах.

                Глава 45

Когда почувствовала инертность бизнеса, нашла в социальной сети проект развития ИП и познакомилась с автором и ведущей блога Аллой Дошлых. Та жила где-то под Москвой и одно время сама работала в аппарате компании. Обладая недюжинным умом, поднаторев в коучинге и организационной психологии, ушла на вольные хлеба.

Алисе категорически нравилась виртуозность новой знакомой (та точно сыграла бы Гамлету). В частности, в синтезировании денег из идей, которые вываливались из предприимчивой дамы организованными блоками бизнес-проектов для женщин.

Не особенно популярные она прятала на дно сундука и легко вынимала при удобном случае. Удачные обрастали полевым материалом и превращались в долгосрочные курсы...
 
Основной аудиторией и пользователями были желающие преуспеть бизнесмены, коллеги и большая доля «думателей». Ценная плодородная почва для «поля дураков» Аллы.

Восхищение вызывал непрерывный поток выверенного контента для подписчиков её страниц.  В нескольких проектах не по одному году участвовала сама Алиса. Что-то в рекламном тексте опять зацепит – и захочется купить, к примеру, двухмесячный марафон: стартап на каблуках. Цепляет новое название, wow! эффект, эмоции, мастерская работа с аудиторией… Соус разный, а начинка всё таже. Алиса это вскоре поняла.

Вспомнилась история одной «ручной крысы» сетевого бизнеса, которая попала на дебютное выступление молодого национального лидера Китая по продажам. Как та надеялась, что вот-вот – и «ларчик» откроется вместе со всеми секретами успеха китаянки. Ан, нет! Речь закончилась.

– Человек не выскочит из замкнутого колеса, если не отпустит руку учителя и не пойдёт своей дорогой.

Сегодня, как и во все времена, умные головы в обучающем бизнесе создают капитал с помощью граждан, которым нужно ещё «чутьчутьчтототамузнать», чтобы уже начать действовать. Такое «обучение» лишь размягчает мозги.

Форма манипулирования разумом с появлением интернета стала ещё более извращённой. Образ гоголевского Лукьяна Чебакова, к сожалению, сливался в сознании Алисы с образом Аллы, от которой узнала о механизмах развития сетевого бизнеса и компаний, приобрела в массу эффективных навыков для работы. А заодно открыла, что искусство поддержания отношений в форме делового сотрудничества с обширной аудиторией и варианты бизнес-предложений создаются на коленке в коридоре, имя которому – банковский счёт автора…

Она бы хотела дружить с этой умной, неординарной, талантливой, потрясающе живой женщиной. Но поскольку находилась на орбите её деловых и финансовых интересов, рассчитывать на подобное не могла. Алла, в свою очередь, испытывала к подруге человеческую слабость. Равно ценила её проницательность и свою автономию, отвоевав у рынка перспективную нишу.

Новые знания помогли нашей героине несколько лет сохранять статус с комиссией. Организовать собственную школу-студию визажа. И, собственно, выйти за рамки концепции и влияния компании. Начался тектонический сдвиг в окаменелых представлениях о деле, которому она однажды беззаветно отдалась на полтора десятка лет, и к завершению карьеры.

Пока проводила бесконечные бесплатные фотосессии, приносившие больше расходов, чем прибыли, крупные бизнес-линии упорно боролись за свой активный состав и скармливали группам безумный коктейль вырванных из контекста расхожих истин, порезанной на бинты и пластыри философии мудрецов, библейской мудрости, языческого суеверия, псевдосемейственности, двойных стандартов… Любые средства хороши для сохранения личной выгоды.

Внутреннему взору Алисы открывается галерея лиц женщин, встреченных на жизненном пути. Похожих друг на друга как две капли воды. Различные внешне, с ростом профессионализма они превращались в клоны.  Все – руководители низшего звена. Их можно называть одним именем – «мама дорогая». Плотность таких манипуляторов на душу населения со временем, к сожалению, возрастает, поскольку растёт процент женщин, вовлечённых в деловой мир.

Все они тираны. Не «салтычихи», но на болоте и комары – страшное дело.

Ужасающая и одновременно уморительная вереница лицемерных женщин с кнутом в одной и пряником в другой руке. Матери, не сумевшие «отпустить» родных детей и сублимировавшие своё безумие в отношения с подчинёнными или бизнес-партнёрами. Им не утолить греховную жажду поучать и контролировать, жажду владеть чужой душой. Они слепы и глухи в своей конечной глупости. Потому что их бог – мамона, власть и страх потери.

Вообще-то это зло в чистом виде. И на корпоративном болоте оно цветёт пышным цветом…

«Рабочих лошадок нужно умасливать. Путешествия, смена впечатлений, активный отдых, круговая порука не дадут тем застояться». Так рассуждает «мама дорогая».

– Стопроцентное попадание.

Путешествовать любят все, и всем хочется путешествовать семьёй. В сетевом бизнесе налажены такие идеальные отношения, какими не могут похвалиться настоящие семьи. Здесь даже критика завёрнута в медовую облатку… 

Словом, отказаться от путешествия в Испанию только для директоров (чтобы раньше сойти с дистанции) наша Алиса не смогла. Им предложили конкурс на объёмы продаж – Барселону, Монсеррат и Фигерас в низкий, но ещё тёплый сезон.

Милый каталонский городок Ла Пинеда дружелюбно машет цветными флажками на набережной несметному количеству туристов на Коста Дорада. В огромном отеле Эстивал Парк есть корпус для русских. Сюда, как на малую родину, хочется возвращаться. После пляжа или запланированной экскурсионной поездки их встречали на чистом русском непритворно приветливые испанцы за огромным шведским столом на несколько залов. Подобного разнообразия еды она не встречала ни в одной стране.

– И какой новый россиянин не любит вкусной еды и халявы!
 
Отпустившие вожжи запрета на чревоугодие (в отпуске имеем право!), путешественницы три или четыре раза резво «прошивали» залы с большим блюдом в руках. Сначала закуски: всяческие салаты, отдельно овощи, нарезки и бутерброды (брускетта с фаршем из авокадо и креветок размягчала мозги). Затем горячее: бульоны, несколько сортов рыбы и мяса в разнообразном виде. Фрукты: свежие, консервированные и засахаренные (черимойя лишала остатков воли). Наконец самые отважные завершали пир десертом: желе, густыми сиропами, пирожными, суфле, шоколадом и прочей сладкой смертью.

Выносить ничего нельзя. Поэтому до вечерней развлекательной программы на открытой площадке у бассейна кого-то рвало, а кто-то, не рискнув, отлёживался в номере…
 
Заселяли по двое. Её соседку звали Дина. Откуда-то из Карелии. Все они по бизнесу уже немного были знакомы.

– Аля, я сюда летела не из дома, а от подруги. Своих вещей – только то, что на мне. Приятельница поделилась своим гардеробом. Она больше меня. Посмотришь, что мне более-менее подходит? – соседка смутилась.

Дина мерила кофты и платья.

– Это чересчур.

Она казалась неуверенной.  На позитивные заверения находила новые возражения. На каприз не похоже. Что-то в этом было знакомое.

Скоро Алиса узнала, что будни соседка заполняла борьбой с рассеянным склерозом. Своё тело она держала в ежовых рукавицах. А мир вокруг заполняла любовью к жизни, близким, лирикой и музыкой. Таким людям всё предельно ясно. Они не сходят со своей небесной орбиты, чтобы показать себя. Скромные цветы вселенной.

Аля встретила давнего знакомого героя.

По утрам женщины не давали солнцу расправить горячие лучи. Накинув парео на ещё влажный купальник, шли к морю. В тот сезон оно оказалось в хорошем расположении духа и баловало их закалённые бока прохладной, но летней волной.

Им удивлялись редкие прохожие, мигающие светофоры на пустынных прибрежных улицах и большой жёлтый трактор, равняющий пляж.

Их зачарованные души плыли на встречу с первым лучом... 

После, увязая во влажном и холодном песке, добирались до колонки, переодеваясь тут же, и, наполненные самоценностью и восторгом, возвращались.

Если не было экскурсий, занятий и личных предпочтений, бродили по улицам Таррагоны. Заворачивали в бутики и фирменные магазины.

По вечерам собирали рассеянный по лаковым волнам последний луч…

– Вот что такое дружба?! Это когда подруга начинает, к слову, перечислять твои превосходные качества, а ты понимаешь, что это она неосознанно раскрывается перед тобой. Но в сказанном узнаёшь и себя. Словом: гляжусь в тебя, как в зеркало, – до головокружения.

Им не нужно было время для сближения. Отношения сложились в первый момент, словно из далёкого медсестринского прошлого долетел к Але привет и душевное послание. Таким не страшны ни болезнь, ни время, ни шведский стол.
***

Всему, с чем наша Алиса встретилась в Каталонии, подходит значение превосходной степени. В размерах, форме и содержании.

Под сенью собора Святого Семейства она чувствовала себя Брагинским героем в таинственной стране дремучих трав. Пряничные домики парка Гуэль с глазурованными башенками и причудливые очертания жилых домов, в которых могут жить точно лишь официально признанные волшебные существа, очаровывали и шокировали одновременно.
 
Всё выглядело здесь так, будто беззаботная мамаша забыла своего талантливого малыша в песочнице. А он вместо того, чтобы заплакать, стал строить город. Украсил дома цветами, травами, косточками, пёрышками, цветными стёклышками и бумажными обрывками из старой книги. Порой разрушал и строил заново. С недетским упорством и упоением – до самого вечера.

В Барселоне живут имя, сила и слава. 

Аля догадывалась, с какой планеты принёс все эти чудеса архитектор Гауди. И те, кто предоставил гениальному зодчему регион для возрождения – тоже не земляне.

В Испании находится целый город детской радости и непреходящего счастья.
 
Оттуда они отправились на гору Монсеррат. По легенде давным-давно на неё спустились ангелы и золотыми пилами выпилили обитель для Божьей матери. 

Сто монахов-бенедиктинцев изо дня в день посылают небесам слово о нашем спасении. На площади перед монастырём есть место прямой связи со Вселенной – ни много ни мало.

Снизу и сверху монастырь обступают причудливой формы скалы, похожие на огромных великанов. Снизу они держат монастырь на своих плечах. Сверху – из горной тверди сначала выступают их головы, торсы… пока не станут плечом к плечу возле монастыря, охраняя священное место. Скоро тысячу лет.

Из испанского Фигераса Алиса привезла фотографии, подтверждающие, что всё правда. Действительно существует город-музей великого мистификатора, якобы парящего над реальностью.

Тем не менее, с ювелирной точностью гения художник каждой своей парадоксальной работой подчеркнул непреложность самой реальности. И этим не перестанет изумлять непрерывный поток туристов, зевак и знатоков.

В их северной квартире на стене висит репродукция Дали. Квадратная картина в жёлтой жестяной рамке. «Порт Альгер».1924 год.

Город, похожий на самого Дали в то время. Жаждущего новых творческих решений так страстно, как изображённый им изнывающий от жажды Кадакес. Сгрудившийся у моря, с нетерпением открывший рты своих окон-бойниц идальго. Окутанный горячим маревом, он ждёт двух женщин с кувшинами на голове, бредущих по набережной навстречу. Их воды, крови и пота.

Сыновьям тоже досталось по подарку.

Среднему и младшему – два «Хлеба» от мастера.

Если можно изобразить что-то более реальное, чем живой предмет, шедевр Дали – тот самый случай.

Видно, как от хлеба исходит тепло. И хлебная корзинка в этом испарении будто плывёт в пространстве, источая аромат горячей выпечки. Если захочешь отломить кусок –   услышишь хруст корки (глядя на превосходную степень передачи подлинности изобразительными средствами, Але приходит на ум, что Стивен Кинг был увлечён творчеством знаменитого испанца).

Алёше – «распятие». Можно было бы подумать – в качестве послания к талантливому художнику в нём. О предназначении и о долге, и о безграничной творческой свободе. Но никакого такого расчёта не было. А было желание дать ему подержать в руках чудо.

В аэропорту Эль-Прат картина упала со стола досмотра. Пластик раскололся, рамки разъехались, не выдержав презрения гиперкуба к штамповке. Он поджидает в бездушном мире, распявшем Иисуса, и при удобном случае напоминает о себе.

Дали называют гением, безумцем, сюрреалистом... Алиса увидела уникальное мастерство человека, гениально извлекающего реальность из своих фантазий. В какие бы причудливые одежды он ни заворачивал свои произведения.

Дали – великий реалист – ни разу не волшебник.

Говорят, что Каталония не совсем Испания, а чуточку Франция. У нашей героини сложилось мнение, что провинция эта вообще неземного происхождения. Потому что нет на Земле места, где чудес на один квадратный метр было бы больше, чем здесь. Ну, не считая творчества Сальвадора Дали и мнения Дон Кихота.

Правильнее сказать, в этом месте больше всего счастливых детей, живущих в душах взрослых.

– Любая страна, частью которой ты становишься на несколько дней, навсегда остаётся частью тебя. И это новая, никогда ранее не существовавшая история. Никто из жителей Испании не может так же воспринимать её и, тем более так же описать.
Вот бы они удивились, подслушав подобные мысли в стаде глупых туристов, перегоняемых гидом с одного сочного «пастбища» на другое…

На Коста Дорада Аля оставила свой новый дом. Старинный. Созданный игрой сочных, ароматных масляных красок и полумрака, игрой света и тени. В нём, как на картине Веласкеса, модель сидит на простом коричневом сундуке под парадной лестницей. В синих льняных брючках и лимонного цвета рубашке. В руке держит зелёное надкушенное яблоко и смотрит, улыбаясь, прямо в глаза зрителя. А за спиной у неё большой глиняный красно-коричневый кувшин и тень от ветвей на сизой стене.

Может быть, она вернётся и напишет о нём больше. Дом не будет против. А может, им достаточно знать, что между ними исчезло расстояние.

После таких открытий и откровений нестерпимо противно болтаться в паутине ещё не до конца высохшей мухой на старой кухне дрейфующего в мёртвом штиле бизнеса.
 
Последние года четыре работы нашей бизнес вумен дались нелегко. Привычка и интуиция бились в кровь. Из-за потери интереса к делу это дело страдало.
Отношения с партнёрами истончались, превращались в формальные. Пока не достигли стадии обоюдного равнодушия.

Команда и доходы редели. Её уже раздражали звуковые смс оповещения, которыми бомбардировала «мама дорогая», поднимая «рать в бой».

Компания тем временем вырабатывала «горизонталь», и сделать карьеру, обеспечивающую пассивный доход, не представлялось возможным. 

С 2008 года корпорация стала выходить из игры с дистрибьютерами в независимых лидеров. И ещё десять лет переводила свой корабль на глубокую, спокойную и надёжную воду продаж. Теперь задача организаторов заключалась в том, чтобы ручеёк сделал определённое количество закупок. И не более. Язык привлечения для построения независимой карьеры стал ещё более невнятным… В конце концов было официально объявлено, что отныне все они, статусные или нет, – продавцы.

– Реально, стало легче дышать.

Она решила искать новое дело. В согласии с жизненным планом, частью которого было приобретение недвижимости за рубежом, её заинтересовала практика организации клубного отдыха…

– Знаешь, я сейчас хочу только одного. Оказаться очень далеко отсюда, на тёплом берегу океана.

Запрос ушёл и сразу пришёл ответ.

– Могу поделиться неделей на Тенерифе. В этом году мы не полетим, – предложил сотовый голосом знакомой…

Январская метель, закружив, перенесла их с мужем в райский уголок.

Остров похож на девушку из провинции, у которой масса достоинств, но бедные родители. Они не могут дать дочери блестящее образование и любя утешают.

– Нет ничего дороже естественности и уникальности. Это главное.

Девушка наша с виду скромная и послушная. Потому её очень любят немецкие и английские старички и старушки, и она с радостью присматривает за ними. А ночами мечтает о богатом и великодушном принце. Думает о своих достоинствах и как бы всё это свести воедино.

В жилах дикарки течёт кровь гуанчей – она безумно красива и горда. Рослая, стройная, сильная. С синими, как океан, глазами…

Может несколько дней в одиночестве жить на дне потухшего вулкана или с досады бросить в старушек и старичков горсть раскалённой калимы...

Это быстро проходит. Обычно она спокойна, и круглый год в её компании комфортно, как у Бога за пазухой.

Терпению и трудолюбию девушки позавидовал бы сам Сизиф. Потому что такие положительные свойства в её случае трансформировались в чародейский дар создавать пресную воду из воздуха...

– Ах! Если бы принц задумался на миг, какое она сокровище!

Но не в характере красавицы предаваться меланхолии. Поэтому днём она устроит карнавал. И все вокруг будут радоваться и восхищаться ею, и простят мелкие шероховатости, присущие всему живому...

А где-то далеко, в большом белом городе, под окном прекрасного принца в листве защёлкает соловей. И принц заслушается и вообразит вдруг гибкую и страстную испанку, танцующую фламенко на острове в океане…

Но известно – в каждом раю есть по змею. Уникальные климатические особенности
Канарских островов безбожно эксплуатируют агенты туристического бизнеса. Армия плутов, присосавшаяся к разнеженному, потерявшему осторожность телу отдыхающих. Сорвавшаяся с привычной орбиты работа-дом-работа аморфная масса туристов – лакомый кусок для «работников ножа и топора, романтиков с большой дороги».

– Ну и ну! Что это она?! Какие ножи и топоры? Есть же НЛП – намного эффективнее!
В частности, на островах процветает предложение по клубному отдыху под названием «таймшер» …

Пастушок Сень, ещё не потерявший юную припухлость в членах, встретил их с Ильёй ранним утром на ресепшене апарт-отеля Парке дель Соль. На нём бриджи, короткий пиджачок, белая рубашка с бабочкой. На ногах высокие носки и стильные туфли.
Юноша аккуратно пострижен и невозмутим. На вид ему не дашь восемнадцати. Молодой человек вежлив и нетороплив. Предложил услуги в качестве представителя компании.

Им не нужен гид, но все прокрученные в голове аргументы выглядели бы грубым отказом. Сотрудник уже дорого себя продал. Они согласились вместе поужинать. Обсудили варианты мест и свои вкусовые предпочтения. Выбрали ресторан Tony Roma’s из двух предложенных. Потому что во второй, рыбный, они пойдут в четверг (в этот день там подают сибас на гриле). Пара не заметила, с какой лёгкостью погрузилась в непринуждённую атмосферу фешенебельного курортного отдыха. Когда все скучные хлопоты взял на себя скромный, надёжный и уже незаменимый Сень.

За ужином парень рассказал, как попал на остров и немного о себе. Выглядел раскрепощённым, искренне интересуясь гостями. Объяснил, что их пребывание полностью оплачено, что есть одно формальное условие – присутствие на презентации клуба. Впрочем, обязательность скрасят великолепная паэлья и местное вино.

– Алиса, у Вас бизнес? А почему Вы выбрали этот? Я в тринадцать продавал соки. В очень перспективной сети. Я к тому, что существует намного более современный и эффективный сетевой маркетинг.

Она чувствовала, что здесь может найти ответ на свой запрос.

Сень, словно тень – не приближался и не удалялся. Достаточно быстро они расположились к юноше. Съездили на обзорную экскурсию по острову.

Презентация клуба оставила впечатление шоу аниматоров под сопровождение заводного музыкального трио в национальной одежде. Было уютно, сытно и весело.
 
Консультанты расслабленно беседовали с подопечными. Закрепляли желание гостей приобрести педаль удовольствия под названием «мир в кармане» в личное постоянное пользование.

На следующий день нужно было улетать. Оставалось зайти в офис фирмы и забрать денежный залог.

Им предложили воду, и главный бухгалтер отделения принесла деньги в конверте. Её звали Каролина. Молодая холёная украинка. В шифоновой юбке в горошек выше колен и мягких сапожках до середины голени. Поинтересовалась, как отдохнули гости. Есть ли у них желание иметь возможность отдыхать на лучших курортах мира по приятной цене в удобное время. И они отказались… Добавила, что стоимость пакета клубного отдыха включается в стоимость приобретаемой на острове недвижимости. И они снова отказались… Подсказала, что в договор можно вписать стажировку на получение сертификата на работу в качестве представителя клуба… И Алиса согласилась.

У неё впереди вытанцовывалась отличная перспектива жить на острове и путешествовать по миру. Нужно было только выплатить минимальный пакет и получить сертификат специалиста по международному маркетингу и туризму.

Через год её пригласили на стажировку…

                Глава 46

На теневой стороне потаённого сада Алисы выглянуло солнце. Осветило его запущенность. Пришло время собирать камни.

Смерть мамы сблизила сестёр. Теперь, не особенно усердствуя, они пытались залатать прореху во времени, когда жили своей жизнью.
 
– Привычка дистанцироваться крушит отношения. На их поверхности всегда будет плавать прозрачный кружок льда.

Тем не менее стало возможным заполнить образовавшиеся пустоты. Алисе припомнился недавний разговор.

– Неужели ты ничего не знала?
– Нет. Несколько лет назад мама мне рассказала.
– И ты молчала?
– Я думала, что всё уже быльём поросло. У тебя семья. Своя жизнь. Я когда узнала – такой шок пережила. Очень боялась за Нюту. Не могла её даже с родным отцом оставлять…

– Да-а, пожалуй, ледок был не совсем прозрачным…

Но в тот приезд Лиза рассказала ей историю Лёхи. Жена родила ему трёх детей. Старшего сына Алиса помнила совсем крошечным, а двух дочек видела на фото. Сын поступил в спортивный институт и с последнего курса уехал в Америку по программе для студентов. Там и остался. Старшая дочь, любимица Лёшки, выучилась на бухгалтера, вышла замуж и родила тоже дочку. Младшая, похожая на мать, кажется, никуда не спешила и жила с родителями.

Жизнь семьи развалилась в одночасье, когда старшая Нина, застала отца возле своей малышки в непотребном виде. Его выгнали из дома. К тому времени Лёха уже много пил. И когда после печальных событий добровольно обратился за помощью, с подозрением на острый психоз был госпитализирован в психиатрическое отделение в областном центре.

Выписали его в никуда – ни денег, ни жилья. Юра предложил работать вместе. Лёшкина жизнь потихоньку стала налаживаться, пусть и без семьи.

В это время дочь Нина разошлась с мужем и уехала в Москву. Работала в автосалоне, жила у бойфренда. К ней подтянулся сначала старший брат. Вернулся после десяти лет из Штатов, так и не сумев получить вид на жительство. И младшая сестра, вдруг съехавшая с катушек на почве любовных историй и поисков места под солнцем…
 
Однажды в Москве на вокзале они встретились. Худенькая молодая женщина, с характерным Лёшкиным разрезом глаз, тащит на горбу добровольно навьюченный «долг». Они тепло пообщались, но отношения не поддерживали. Лиза сказала, что племяннице тётка показалась слишком умной. А Алиса сожалела, что уже прошла место, где могла бы поделиться своей болью. Что времени и пространства для длительной беседы с племяшкой у неё не было.

– Есть надежда, что их пути пересекутся при более благоприятных обстоятельствах. На крайний случай, останется эта книга...

После смерти брата Юры Лёшка недолго поработал с прежней бригадой, а потом исчез с семейных радаров на год.

– Как он добрался до нашего города, ума не приложу! – воскликнула Лиза. Выглядел – ну, ты не поверишь! Будто узник Освенцима. Кожа и кости. В Москве у него украли паспорт, и пришлось бомжевать. Не помнил, как собрал деньги на билет…

У Лизы брат прожил год. За это время сделал в её квартире капитальный ремонт. Познакомился с женщиной Надей и ушёл к той жить. 

Есть фотография. На глянце карточки – незнакомая часть жизни семьи Алисы: мама, Лиза, Лёшка и Надя. Эта женщина, много старше по возрасту, заменила брату маму. Ухаживала, как за малым дитём до конца. Сначала – до того, что он окреп и поправился, а после подавала руку – чтобы переступил порожек комнаты. Такая скоротечная история «Бенджамина Баттона» получилась. Поскольку у Лёшки обнаружили опухоль мозга.

«Впервые в жизни я чувствую себя свободным», – его последние связные слова.

Когда мама в бреду звала младшего сына, он подойти уже не мог.
Мужа и брата похоронили подруги – Лиза и Надя.
 
Мама и Лёшка родились в один день, умерли в один год. Они похоронены на новом кладбище Волховска. Там нет купин. Восковые венки и цветы украшают неприютное место, где бродяжит ветер. За покрашенной оградой две могилы – матери и сына.

Лиза отвезла Алису к ним попрощаться.

– Твой мозг считывал информацию. Низкое и холодное солнце выбило слезу. Сестра что-то говорила, пока меняла засохшие букетики на свежие.

Мама и брат примирились с жизнью и покинули её. Это место не имело ничего общего с теми, кого ты знала очень давно. Они с годами становятся ближе и понятнее. И останутся с тобой до последнего вздоха.

– Если ты наша Аля, отзовись! Мы все – бывшие ученики 10 «б» класса – хотим узнать, как ты живёшь?.. В то же время пришло неожиданное сообщение от Жени Белянкина. Они поговорили по телефону. Глядя на полнеющего мужчину, перенесшего два инфаркта, с седым бобриком, Аля с трудом вспомнила мальчика с вьющимся чубом цвета льна. Одноклассник рассказал о себе, о других, о том, что они дружат и поддерживают друг друга, когда приходится туго. О тех, кого уже нет в живых. 

Разговор напомнил о классной, о положении дел в Беларуси и о возрасте…

– Знаешь, Аля, твой бывший так и остался отщепенцем. Наши с ним не общаются. Он такое…, ну, не буду пересказывать. Одним словом, у них дом сгорел и им дали квартиру на «Восточной». Валя Сорокина туда нянчиться с внучкой ездит. Видела его, спившегося, у помоек… 

Горло перехватило. Алиса заплакала. Стало невыносимо жалко Пашку, смотрящего на взбесившееся море в окно капитанской рубки. С косящим от напряжения глазом.
Молодого штурмана, уверенного, что может изменить курс не только своего сейнера, а всей своей жизни… 

В течение двух недель каждый вечер мысленно она ступала на перрон станции Рошанск и не знала, куда дальше идти. Затем портал закрылся.

 – Тебе не попасть на орбиту чужой жизни. Твоя задача – укреплять берег рода женственностью, милосердием и творчеством. Защищать его от коррозии отчаяньем. Подобно голландцам, воюющим за каждую пядь родной земли с безумным морем и соседями… 

Жизнь продолжается. Подводит итоги большого этапа пути. Чтобы уже свободными руками тебе заниматься в розовом саду оставшееся время.

Душа целый рядок провязала сдвоенной ниткой.

                Глава 47

Через два дня с разницей в несколько минут позвонили сразу трое.

В начале Антонио побеспокоился о том, как она обустроилась и нет ли проблем с катером.  Дал номер телефона человека в помощь.

– Спасибо, Антонио. Возможно, я воспользуюсь расположением Моны. – Да, мы подружились…

За ним – Марко, чтобы передать привет от Паолы.

– Алисе, внучка выиграла соревнование в выездке среди юниоров. У Беллуччи
прекрасные лошади. Я держу в руках кубок!

Гордость в голосе распирала сотовый.

– Grande, Marco! Передай ей мои поздравления!
– Cara, твои дела успешны? Ты найдёшь время вернуться в Тифернум?
– Все хорошо, спасибо, ответить точно пока не могу…

А после Илья сообщил, что их болгарский друг Мирон нашёл хороший Жук-WW за смешную цену, что нужен скорый ответ, иначе машина уйдёт к другому покупателю. Она узнала год выпуска, технические характеристики и цену.

– Да, ладно! Тогда берём.

– Какая прелесть! А как он впишется в нескучные болгарские дороги!

Заметив, что мысли потекли в другое русло, позвонила Моне и предложила прокатиться на катере и заодно пообедать. Есть в одиночестве совсем не хотелось.

Мона ответила из тюрьмы от Тони. Сказала, что будет поздно вечером. А завтра с утра можно сходить на пару часов. Пришлось согласиться.

– Ты позвонишь вечером, чтобы уточнить время? Спасибо. Удачи!  – попрощалась Алиса.

Сейчас лирическая дымка на границе неба и моря только отвлекала от работы. Она предпочла деловой базар пернатых и спустилась во двор. Здесь, под живой ароматной крышей, можно и перекусить заодно. На стол просеивались тёплые лучи, медленно кружась, падали лепестки и сухие листики… В бассейне тихо журчала вода... Чистые листы заполнялись событиями недалёкого прошлого.

Им с Ильёй понадобился год, чтобы выкупить пакет на апартаменты, и в начале апреля она улетела на Тенерифе за сертификатом.

Директриса испанского отделения Клуба Лора на первой встрече передала несколько проспектов и журналов для внутреннего использования. С информацией о клубе и клубном маркетинге. Всё обучение проходило на практике.

Каждый день в девять утра соискательница должна быть в головном офисе, чтобы получить задание и выполнить его. Её разместили в небольшом номере клубного отеля, рядом с бассейном. Готовила сама, съездив два раза за продуктами в огромный супермаркет возле «Сиам Парка».

С ней не нянчились.

– Вас не должно быть слышно и видно! Можете записывать только ручкой.

Свои впечатления, события, технику продажи она старалась максимально полно фиксировать в тетради, наблюдая работу представителя вживую.

– Знакомьтесь. Алиса – это Александр, Ваш куратор, – их представили друг другу.

– Алиса! Очень приятно! Ого! У Вас сильная рука, – широко улыбнулся ей высокий молодой человек с приятными манерами. Он показал новенькой работу представителя от встречи потенциального клиента, трёхдневного «утепления», презентации Клуба до, собственно, сделки. В поездках познакомились поближе.

Будто сошедший с обложки Playboy, метросексуал Саша в Клубе недавно. Снимал квартиру в черте города за пятьсот евро.

–  Это большая удача! Нам сдаёт приятель и цену пока не повышал. Большинство представителей живёт в пригороде. Там дешевле. Мужчина вёл себя дружелюбно и был чересчур оживлён.

Ей не забыть той стажировки.

Первая работа – семейная пара. Тихий муж, маленькая девочка и нервозная жена, мучительно долго выбирающая оптимальную экскурсию. Ранним утром со знакомым уже водителем выехали на обзорную.

Оказалось, вежливый, подтянутый и деловитый Василий – не последнее звено в штате. Он профессионально и красочно рассказал про поилицу острова – Канарскую сосну. 
Эти деревья охраняются законом из-за уникального свойства: их иглы длиною до тридцати сантиметров способны конденсировать влагу из облаков. До сорока литров в день впитывает одно дерево, а затем влага по подземным каналам собирается в резервуары. Таким образом, сосна является источником натуральной пресной воды на острове. Дожди здесь крайне редки, а опреснённая морская вода больше техническая и для питья и готовки непригодна.

Они бродили по старинным улочкам Оротавы. Умница Саша развлекал маленькую дочку пары, скармливая ящерицам банан на обочине. Пока скучающие взгляды её родителей блуждали по восхитительным окрестностям. Но гид поднимал градус энтузиазма и позитива: устроил фотосессию на набережной городка Канделярии у памятников менсеям гуанчей – аборигенам Канар.

Она восхищённо следила за ювелирной работой представителя. Молодой человек был ненавязчив, гибок в общении и тотально позитивен.

Пара расслабилась только в ресторане. Под открытом небом на территории древнего монастыря. С потрясающей кухней и вином. В аутентичном деревенском интерьере среди телег, колёс, мельничных каменных кругов, домашних животных и католических крестов.

Представитель, не меняя приветливого выражения на лице, шёпотом, запретил ей участвовать в беседе, следующей поездке и презентации. Пригласив лишь на завершение сделки.

В просторном квадратном помещении зала расположили порядка десяти круглых столов со стульями. Разговоры глушил адский шум кондиционеров. Алису посадили за отдельный стол, спиной к группе, на расстоянии не менее двух метров.

– Здравствуйте! Хорошо отдохнули? Вы посоветовались? – Саша обращался только к жене: она примет решение. – Давайте посмотрим, что может Вас заинтересовать, – продолжил он бодро поливать каждый кусочек предложения шоколадом…

Два часа Аля просидела спиной к сцене, с «бирушами» в ушах, под пронизывающим холодным воздухом.

На следующее утро горло клещами перехватила острая ангина, и по горячей улице женщина понесла свой «английский со словарём» в ближайшую аптеку. Служащая с улыбкой поменяла пятнадцать евро на спрей антисептика на виноградной основе.
Оттуда наша авантюристка направилась к океану и у чёрных вулканических камней набрала воды в пластиковую бутылку.

Полоскание морской водой и орошение миндалин чудо-спреем за сутки устранили симптомы воспаления. За это время её куратор продал «неделю в низком сезоне» скучной паре. На радостях подвёз свою подопечную к отелю и, сидя в машине, продиктовал сценарий продажи.

Саша – удивительный человек. Талантливый и профессиональный.

Но она с сочувствием наблюдала резкие перепады настроения: возбуждение – в случае победы и упадок духа – при неудаче. И то, каких усилий ему стоила внешняя лёгкость в работе.
 
Вторая и третья недели мало чем отличались и плохо запомнились. Представители возили клиентов на личных машинах и лишнего места не оказалось. По отношению к Алисе вели себя дружелюбно, но безынициативно. Демонстрируя занятость. Получить информацию за такое короткое время, по сути, не представлялось возможным.

По условиям сертификации соискательница должна была провести работу с гостем от встречи до сделки. Материала для самостоятельной работы собралось плачевно мало.
Однако, деваться некуда, и Алиса согласилась поработать с клиентом.

На следующее утро к столику в фойе отеля подошёл пожилой сухощавый мужчина.
Назвался Владимиром Григорьевичем. Бриджи, дизайнерская рубаха навыпуск, красный пуловер на плечах и мокасины на босых ногах не могли скрыть в нём интеллигента советских времён. Вежливого и себе на уме.

Лёгкую чёлку над высоким лбом трепал ветер. Прищуренный карий взгляд. Скучающая поза многотерпца.

– Вы Алиса? Лора сказала связаться с Вами. Вот!

Он улыбнулся. Сел, закинул ногу на ногу. Она придвинула экскурсионную программку.

– Владимир Григорьевич…

Визави перебил: «Давай на ты».

Это не прозвучало грубо. Но сразу отрубил массу ненужных слов. Этот человек начинал ей нравиться.

– Хорошо. Владимир, ты знаешь Лору, значит, уже бывал здесь?
– Да и не раз. Сначала ездили с женой. Пока… Вот таскаюсь сюда один. Ничего уже мне тут не нужно. Привык, наверное.

– Что не сделаешь ради любимого человека… Она запнулась.

Теперь уж гость посмотрел внимательнее.

– А знаешь, давай погуляем. Я хочу есть. А ты? А после у меня с соседом партия в шахматы назначена.

Они медленно шли от отеля, обогнули круглый бок торгового центра. Здесь Алиса впервые увидела каллистемон.

– Вот где ёршики растут, – засмеялся спутник.

На набережной забрели в парфюмерный магазин. Владимир пожаловался на обветренные губы, и она посоветовала бальзам с маслом ши.

– Мы всегда сюда заходили с Соней. Она выбирала вот этот аромат. Показал на нежно-голубой флакон от Армани. – Я потом возил сёстрам… Но им ни к чему – с внуками сидят.

Слова текли, как неудержимые не замечаемые слёзы по лицу.

На открытой площадке ресторанчика набережной мужчина предложил салат, который здесь всегда заказывал.

Ей явно отводилась какая-то роль, но Аля не улавливала – какая. Чувствовала, что этому человеку нужны уши и то на время. Салат ей не понравился. Они прогулялись до пляжа и вернулись в отель.

– Владимир, ты не против прокатиться по острову, развеяться, поздороваться с памятными местами, – она пыталась вести партию.

– Ну, давай! Я уже раз десять ездил, но там ресторан хороший. Поедем.

Она гадала. День и сто евро за ресторан или за памятное место? Интересно…
Хороший вкус, он обеспеченный и необременённый обязательствами человек. Но есть что-то, что выделяло его из типичной массы потенциальных клиентов клуба. То, что обескураживало Алису и угрожало её цели.

В своём номере искала предложение, от которого клиент не мог бы отказаться. Решила предложить круизный пакет. На миг затеплилась надежда. Ведь от результата этой встречи зависело, останется ли она на острове.

Наивная. Не брала в расчёт планы «мамы дорогой».

Стол им накрыли на двоих. Возле низкой стены, сложенной из дикого камня. Алиса смотрела на кукурузную плантацию, уходящую по склону вниз. Похожую на переломанный бурей лес на подмостках киностудии. Он – на плотную живую изгородь за её спиной, отделяющую площадь ресторана от жилого дома. По изгороди ходили чёрно-рыжие красавцы петухи. Кошек и птиц кормили гости. В поле зрения что-то жевали овцы, лошадь и ослик. Место вызывало чувство театральных подмостков.

Принесли густую острую похлёбку и мясо с гриля. В коричневом кувшине –красное терпкое вино. Бокалы обычные, высокие. Выпили за знакомство.

– Владимир, расскажи о себе. Ты откуда?
– Родом из Москвы. Закончил инженерный институт. Распределился в Иваново.
– Ого! Я родилась в Ивановской области.
– Да что ты?! Он продолжил:
– Остался на кафедре… Работал над секретным проектом… Получил патент.
Практическую часть отрабатывал там же в Иваново, на камвольном комбинате. Нам предложили хорошие деньги за рубежом за моё изобретение. Я согласился. И в лихие девяностые, чтобы не потерять, вложил всё в недвижимость в Москве. Сначала у меня было семь квартир. Осталось пять. Хлопотно – две продал. 

– С Соней мы давно были знакомы, а поженились поздно. Всего три года вместе прожили. Объездили полмира. Его глаза затуманило воспоминание. У неё тоже бизнес был… Салон… Сюда ездили каждый год… А потом Сони не стало.

Что хотела от тебя Лора?

После поездки Владимир ещё больше обособился. Словно снял в прихожей плащ и прошёл в свой кабинет, куда без стука не войдёшь. Кастинг на роль Алиса явно не прошла.

В холле они встретили соседей клиента. Бодрую пожилую пару. Те выглядели московскими школьниками пятидесятых годов. В воскресный день на даче у богатого папы. Упитанные розовощёкие мальчик и девочка в полотняных одёжках с отложными воротничками. Посматривали на неё умными глазками, задавая вежливые вопросы.
Удивились, что она не обслуга. Сменив тон, минут пять весело и остроумно обменивались мыслями о правильном питании в условиях вседозволенности. Из разговора она узнала, что мальчик – доктор медицинских наук, а девочка – стоматолог со связями.

Владимир, боком привалившись к спинке дивана, улыбаясь наблюдал происходящее...

– Алиса, Вы забыли! – крикнула вдогонку стоматолог. В руке покручивая найденные очки.

За порогом отеля захотелось стряхнуть напряжение, как собака отряхивает статичную позу. 

В полдесятого следующего дня двое брели по безлюдным, прохладным уличкам к офису.
Молча. Она думала о технической стороне предстоящей презентации. Он придерживался данного кому-то обещания. И был рад, что кураторша не нарушает привычную тишину.

Презентация, едва начавшись, была окончена. Владимир положил свою руку на её ладонь и слегка виноватым и одновременно просящим голосом произнёс:
– Алиса. Я понимаю, это твоя работа. Но даже то, что я здесь имею – мне в тягость. Я, конечно, могу купить ещё круизное владение. Но что с ним делать? У меня сейчас есть предложение от друзей поездить по нашим заповедным местам в России. Порыбачить… Хочется живого общения… Здесь я уже всё видел… А большего мне не надо.

– Вы не обижайтесь, – сам того не замечая, он перешёл на «вы». – Хорошо?

В коридоре офиса её встретил Александр.

– Алиса! Вы что! Ни в коем случае сейчас не уезжайте. Обещайте Лоре, что научитесь и будете сделки щёлкать. Я знаю, у Вас получится… Я вижу!.. Идите и просите остаться. Она может.

Лора снизошла до объяснения – сообщила, что давно знакома с Владимиром...
Алиса не спросила, а та не ответила, зачем дала с ним работать. Достала бланк диплома, сходила за печатью, шлёпнув по листу, расписалась. Между делом прощебетала, что нужно везти девочек на занятия танцами... У неё четыре дочери.

Претендентка пересилила себя и попросила остаться. Лора была мила и непреклонна.

– Вы видели трёх молодых сотрудников. Они пришли раньше, и мы заполнили штат. Пишите и звоните. При возможности, я Вас возьму.

Говорила нежным голосом и серебряным колокольчиком рассыпался её смех.

Вечером Василий отвёз Алису в аэропорт. Там как раз Александр провожал новых долевых владельцев. Пожилую даму и парня лет семнадцати с ДЦП. Он тепло пожимал даме руки. И весело давал последние напутствия внуку.

– Ты помнишь?! Да?! Каждый день делаешь снимок… Присылаешь мне… Договорились? Ну вот и славно! Я буду ждать. Улыбался и махал вслед рукой до поры, пока отъезжающие оставались в поле зрения. 

Радужный план Алисы сначала превратился в долгострой, а вскоре рухнул. Переговоры о вакансии ни к чему не привели. В планах у клуба они значились клиентами и не более – что не совпадало с её планами.

Последним воспоминанием о таймшере стала неуспешная его продажа. Через знакомых и английскую фирму. В первом случае они наткнулись на недоверие – подушку безопасности бедности. Во втором – в пространном письме на английском им предложили отдать ещё денег.

Говорить о том, что им понравилось на острове – ничего не сказать. Природа и уникальный климат, дух свободы и провинциальность – мечта творческой зрелости.

Опыт клубного бизнеса, напротив, оказался несовместим с принципом «не навреди» – всей нравственной конструкцией нашей героини.  В глазах, как запрещающий знак, в услужливом поклоне стоял обаятельный, стильный, самозаводящийся и тревожный его представитель – Саша. И череда клоунов-напёрсточников, продающих кабалу, завёрнутую в яркий пакет туристического клубного отдыха. 

Покидать остров насовсем: вальс его улиц, залитых дружелюбным солнцем и тёплым, как парное молоко, воздухом, – эту празднующую посреди океана жизнь – не представлялось возможным. И невозможно было оставаться здесь гражданкой, устраивающей свою судьбу. Вот приобрести здесь жильё – хороший ход.

– Всегда есть, куда стремиться...
 
Спицы вывязывали ровный устойчивый узор, не останавливаясь.


                Глава 48

– Ты не передумала? В голосе Моны прозвучали незнакомы нотки. Похоже на плохо скрытую злость.

Вставать не хотелось. Ветерок раздувал занавеску, сумрак и утренняя прохлада заползали следом. Она поздно легла и звонок услышала не с первого раза.

– Нет, не передумала. Доброе утро, Мона!

Любопытство выманило из тёплых простыней, а прогулка босиком по каменным плитам до ванной взбодрила. Кудрявые итальянские ангелы поливали из душа, и не было не единой причины для печали. 

Кофейный дух ласкал истомой медный бок ковша на кухне. Наполнив термос кофе, сделала два бутерброда с сыром и салатом на гренке. Позаботившись о приятельнице.

– В таком настроении соседке не до готовки.

Надела любимое индийское платье и сандалии. В последний момент вернулась за парео. В призрачном свете под птичий аккомпанемент между садовых кустов промелькнуло ярко-красное пятно и исчезло у ворот виллы.

Рядом с погашенными фарами, похожая на спящую лошадь, стояла машина Моны.

– Угощайся! Прежде, чем забраться на сиденье, Алиса протянула подруге пакет и термос.  – А где Чоко?

Мона щёлкнула выключателем.

– Ещё позавчера отвезла родителям. У него сегодня вторая серия лавстори. Она не выдержала и рассмеялась. В знак признательности прижалась щекой и заглянула в пакет.

– Мона, что случилось?

Женщины сидели в тесной кабине грузовичка, наполненном ароматами кофе и тёплого хлеба. В мире, отрезанном жёлтым светом от окружающей предрассветной невнятности.
– Я не хотела спать. Сидела тут и жалела себя и ненавидела моего Тони. Хотела разогнать катер Конти прямо в стену prigione (тюрьма).

Она шмыгнула носом… И опять рассмеялась.

Женщины хрустели хлебом, стряхивали с себя крошки, стараясь не расплескать горячее из кружек. За стеклом оттаивал мир и дружелюбно заглядывал в кабину. Но вот солнце решительно взяло контроль в свои руки и ослепило на миг всё пространство. Сразу стали неразличимы границы, стены, запоры и человеческие страсти.

Петляя в припортовых улочках, Мона добралась до набережной. Приткнула машину возле длинного серого ангара, рядом с дюжиной подобных рабочих лошадок. Дальше минут двадцать шли пешком. Сначала – вдоль вереницы мачт, провожаемые стуками, звоном, криками людей и птиц, лаем собак, обрывками музыки и разговора. А затем повернули на длинный «язык» берега, удерживающий рядок пришвартованных морские судна. Катер Конти напоминал маленькое небо: белые надстройки облаков над голубыми бортами.

– Если бы не ты, не покататься мне на «арворе», – Мона задорно подняла брови. –Антонио ходит на тунца и мелкую рыбёшку в сторону Сироло с друзьями или с семьёй. Учит рыбной ловле мальчиков. 

Она сняла с плеч рюкзак и, прежде чем кинуть его на сиденье, раскрыла и протянула Алисе похожую на бескозырку соломенную шляпку с пёстрой лентой.

– Держи, это мой подарок.
– Мона, обязательно подпиши! И в ответ на удивлённый взгляд добавила: да прямо на ленте. Спасибо!
– Отсюда до пляжа минут двадцать идти, – крикнула итальянка из-за спины.

Солнце уже поднялось и не било в глаза. Довольно сильный ветер гнал тёплые волны к извилистой береговой линии. Та вторила горному кряжу, выступающему навстречу морю мужественным, изрезанным вертикальными морщинами лицом скал с заросшим густым вечнозелёным лесом затылком.

Каждый заливчик у берега переходил в широкую белую линию пляжа. То песчаного, то галечного. Или вовсе пустого, или уставленного рядами лежаков под парусиной зонтиков. Вся акватория неподалёку была испещрена катерами, похожими издалека на оригами.

– Мы идём к Двум Сёстрам! – прокричала Мона. – Туда берегом не добраться. Красивое место.

Бросили якорь, и минут через пятнадцать их забрал на моторной лодке парнишка в футболке с оторванными рукавами и пластиковым свистком на чёрном шнурке. Сидел на борту, пока не получил свои пять евро.

– Почему так дорого?
– Сеньоры, я записал номер вашего катера и отвезу обратно бесплатно. Позвоните Пабло, вот мой сотовый.

Юный ловкач хищно осклабился. Женщины были обезоружены.

Расположились в тени нависшей над пляжем горы, потому что прибыли сюда не загорать, а отдыхать. Впереди насколько хватало глаз простиралась синева: то ли море, то ли небо. Без границ. У берега она превращалась в пену. Прозрачная волна, шурша галькой, лизала берег. Всё небольшое пространство пляжа было уставлено полуразрушенными стопами из плоских каменных блинов. 

– Здесь можно увидеть нудистов, – сказала Мона и добавила: – В саду камней.

И они весело рассмеялись.

– За этой горой находится траттория.

На этот раз Алиса удивилась.

– А как они управляются с доставкой?
– Всё привозит большой катер рано утром, а ночью меняется персонал…

Они притихли под шелест листвы и пенье птиц, слушая, как рядом дышало и жило своей жизнью море. Сон сморил незаметно.

Когда тень сместилась и ноги стало припекать, Алиса очнулась.

Пляж ожил. Лежаки не нарушали дикую красоту места – стояли как придётся. Между ними ходили парень и девушка с белыми коробами на длинных лямках. Предлагая напитки, мороженое и орешки.

Неподалёку смуглая девочка строила пирамиду. Рядом под полосатым тентом загорала обнажённая женщина. По-видимому, мать.

От берега к ним направлялся мускулистый крепыш в белых плавках. Опершись руками, навис над её топчаном и тряхнул своей мокрой гривой. Как пудель. Женщина вскрикнула, подскочив, и, прикрывая одной рукой грудь, другой попыталась достать проворного дружка. Тот, дразнясь, отскочил. Он смотрел на неё, скаля белые зубы, призывно махая руками. Женщина оказалась лишь топлес, на попе блестела полоска стрингов. Девочка бросила своё занятие и, заливаясь радостным смехом, прыгала возле.

Через минуту троица уже шумно плескалась на мелководье.

Из-за поворота вывернула довольная Мона.

– Элис, я заказала столик. Через пятнадцать минут пойдём есть. Как ты поспала? Не жарко? Пойдём купаться.

Они плавали вдоль берега. Две большие рыбы. Солнце плавило воду, и та искажала форму камней на дне, превращая их в карамель «морские камешки» из детства. В каждой набегающей волне камни то увеличивались, приближаясь, то уменьшались, отдаляясь. Женщины прыгали в волнах и, поднимая фонтаны брызг, исчезали в них. Поднимались на ноги и падали навзничь в набегающую нирвану.

Деревянное строение кафе с плоской крышей из дранки и большой террасой на сваях могло вместить несколько десятков человек за раз. Отдыхающие лежали в очереди неподалёку. Их Пабло периодически выходил на террасу и коротко свистел. Кто-то поднимался и занимал освободившиеся места. Официантки в купальниках, целомудренно обёрнутые белыми фартуками спереди, расторопно обслуживали посетителей. Слышны были обрывки фраз и смех. Кафе окутывал кокон волшебных ароматов от гриля, пряностей и трав.

– Давай, шевелись! Не то опоздаем. 

Их провели вокруг здания и усадили за столик. Здесь, в спасительной тени, по соседству с заросшим склоном горы суетились птицы, играли солнечные зайчики и жил прохладный ветерок.

– Чудно!
– Мы будем бродетто по-анконски, по бокалу вердиккьо, капучино и тирамису.

Принимающая заказ девчушка щёлкнула языком и быстро провела рукой с замкнутыми в кружок большим и указательным пальцами на уровне пояса.

– Что это значит, что она изобразила, Мона? 
– «Отлично!» говорит.

На солнечной стороне посвистывал Пабло. 


– Мне нравится, что здесь нет рекламных проспектов. Можно не напрягаться, – делилась Мона. Конечно, меню есть. Видела доску на входе?
– Si. Мелом написано. Я там бродетто заметила.
– Да. Это нужно попробовать каждому приезжему. Густая уха с тринадцатью апостолами.
– Что такое?! Я не понимаю.

– Анкона славится рыбалкой и рыбной кухней. Бродетто – национальное блюдо, – пояснила подруга. В похлёбку по правилам добавляют тринадцать сортов рыбы. В определённом порядке.

– А-а! Круто! Тринадцать рыб, тринадцать апостолов. Это глубоко!

Принесли горшочки с рагу. Над ним поднимался парок. Сверху торчали лавровые листки.

– Мм, какой запах! – Алиса за черешок вытащила лаврушку. – Этого я знаю.

Мона захохотала. Из глаз выступили слёзы: 

– Ну, ты скажешь, Элис!

Она подняла свой бокал с солнечным лучом, исследующим кривизну стенок. Наполненным бледно-зелёным вином с миндальным ароматом. Что-то хотела сказать, наморщила лоб, но тряхнув головой, отмахнулась от мысли и улыбнулась.

– Через три года, в сентябре, я приглашаю тебя на нашу с Тони свадьбу. – Ты приедешь?
– Мона, прости! Не могу обещать... Но я постараюсь, – справясь с замешательством, Аля уже бодро добавила – Просто чтобы пожелать вам долго и счастливо жить вместе. 

– Ну, ты скажешь!
Она смахнула слезу пальцем. Смущённо сжала губы, а после хмыкнула улыбаясь.

Две влюблённые в жизнь женщины развернулись спиной к стене, вытянули ноги и маленькими ложечками вычерпывали лучший десерт Анконы из картонных формочек.

У лодки их ждал Пабло. Он уже не улыбался – дело было сделано. Остались детали. Деловито развернув лодку, через пять минут сдал их катеру.

– Grazie, Pablito!
– S;, signori! Vieni di nuovo! (Да, синьоры! Приходите снова!)

Мальчишка не выдержал делового тона и рассмеялся.
 
Всё, что не смогла сформулировать – о холодной России и о счастье родиться и жить в Италии, о том, что в России, тем не менее, может быть теплее, чем на её родине, о приятных встречах…, о чём не привыкла разговаривать – Мона выразила одним жестом, понятным на всех языках. Приложив к губам, поцеловала пальцы и энергично развернула ладошки в сторону подруги.
 
– Спасибо, cara! Пусть итальянская фортуна задержится у твоего очага.

И, смутившись, торопливо добавила:
– Завтра я привезу Чоко. Пойдём вечером гулять?

– Обязательно. Хочу увидеть этого сорванца. Он мне напоминает Русиного Лунтика. Такой же шустрый и жизнерадостный, – Алиса тоже за словами пыталась неловко скрыть, насколько растрогана.

– Ciao, Элис!
– Ciao, Мона!..

Дома Алиса с удовлетворением отметила вид и вес своей работы. Осталось несколько глав. Она хорошо справляется. Её редактор сделал подтверждающий и ободряющий звонок.

… С Тенерифе искательница новой жизни вернулась в заснеженный город под хмурое небо.

Проведя на севере половину жизни, так и не привыкла к всепроникающему холоду. Особенно как добавке к тёплым сезонам. Когда даже летом, стоит солнцу завернуть за тучу, воздух наполняется ледяными иглами. Порой под многослойной одеждой (хоть зимой, хоть летом) она ощущала своё сжавшееся тело. Её донимали боли в спине. 

В то время, как в солнечной стране неудача плавилась, принимая многообразные формы возможностей, здесь, на родине, глаз и ум поначалу упирались или в холодное белое безмолвие, или в низкое хмурое небо, заставляющие укутывать тела и чувства.
По возвращении её настроение оставляло желать лучшего. Алиса ругала себя за наивность и жалела потраченных денег. Барахталась в недовольстве и не видела выхода.

– И когда ты раскисаешь, жизнь вмешивается и дублирует пример твоего неконструктивного поведения. Часто жёстко.

В июле сын привёз им внучку Русю и четырёхмесячного щенка.

В начале августа на прогулке малыш не смог запрыгнуть за хозяйкой на бордюр и сломал мыщелок правой передней лапы.

Утром Алиса пришла звать народец на завтрак. Расслабленная спросонок внучка, балуясь вместе с одеялом и щенком съехала с дивана на пол.

Вдруг, резко отшвырнув от себя пёсика, посмотрела на Алису глазами мёртвой птицы и закричала:
– Не могу дышать!.. 

Через три недели медленно и неуверенно их Руся впервые вышла из детской травматологии на улицу. Впереди светило два месяца постельного режима, школа на дому и год в корсете.

За плечами девчушка оставила опыт беспечности.

Она любила бегать на прогулках с Ильёй, Лялькой и маленьким Лунтиком. Но в тот несчастный день, когда щенок сломал лапу, Руся с горя так истерила и кляла себя, что уже на следующий получила компрессионный перелом двух грудных позвонков.
 
В палате осталась неиссякаемая череда ровесниц с переломанными руками и ногами, с их недетскими чувствами – печалью, завистью и злостью. 

Чуткая, умная, неуверенная в себе и уже довольно одинокая, девочка попала под пристальное внимание «дедков» палаты 416.

Погрязшие в рутине, её родители не могли защитить дочь от социума, обложив гаджетами и игрушками. А рисовальное мастерство, требующее усидчивости и уединения только добавляло масла в огонь. 

Невозможность двигаться и «утка» стали первым испытанием.

В любом коллективе найдётся парочка персонажей, кто воспользуется такой ситуацией. Первый будет демонстрировать презрение, а второй наводить порядок как поборник справедливости. И всегда будут зрители – свидетели.

Лежачей балованной девчонке доставалось больше других. В неё бросали мусор и подушки, грозили видео на «утке» в сети.

Возмущённой Алисе пришлось поставить «на уши» персонал и главного врача отделения. Чтобы эти взрослые смогли увидеться лицом к лицу со своими пациентами.

– Обращайтесь к лечащему врачу, – ответил ей пышущий здоровьем с окладистой бородкой, чиновник. На вид – срисованный персонаж земского врача А. Чехова.

– Ну уж нет! Вы администратор. У Вас в палатах бардак. Это Ваша прерогатива – отвечать за порядок, – она спокойно «взяла мяч».

– Голубушка. Да Вы – скандалистка, – услышала в ответ.
– Полагаете? А представьте, что эта девочка-подросток – ваша дочь. Она прикована к кровати, поставленной напротив палаты для мальчиков. С круглосуточно распахнутой дверью… Вынуждена оправляться на «утку» … Её необходимо подмывать… Из-за того, что не может дать отпор, над ней издеваются, угрожают сделать унизительное видео… Испачканное постельное бельё я заменила, но никто его снова не меняет…

Алиса сделала паузу и добила:

– У вас, господин хороший, бардак в отделении. В сонный час в палате бедлам…

Света, мама Руси, в шоке замерла рядом.

Доктор встал на счёте рефери «два». Они прошли в пресловутую палату. И тут барин обрёл сочный баритон, добавив стальные нотки…

В оставшиеся дни Алиса приходила к внучке как будто в больницу из недавнего прошлого. В здании, построенном в 1963 году, возродилась атмосфера, соответствующая букве и закону советского учреждения. Строго соблюдался режим и оказывалась надлежащая медицинская и санитарная помощь больным. Царили тишина, покой и внимание – так необходимые для выздоровления условия.

И теперь нехитрые, мудрые истории Руне Белсвика о жителях Озёрной страны попадали прямо в кровь девочкам, оставшимся без прививки к чтению.

Алиса читала вслух, а палата, внимая, замирала.

Необходимость обращаться за помощью, строить отношения с детьми и взрослыми, а не избегать их в интернете – новый опыт резко постучал в сознание Руси. И это хорошо.

Для неё за кадром осталась только история с Лунтиком. Ослабленный стрессом пёсик подхватил вирус и чуть не погиб. Его вылечили: два раза в день трясущимися руками Алиса вводила в вену антибиотик. Когда щенок поправился, в клинике ему сделали операцию – поставили две спицы на сложный перелом. Понятно, что после всех перипетий он стал, по сути, пятым мужичком в их семье.

А внучка после выписки, спускалась в больничное фойе по ступеням шаг за шагом, как делают старушки. И первыми словами на крыльце травматологии после глубокого вдоха провозгласила жизнь:
 
– Красотища! Тут так здоровско! Вкусно так!

– Раз ты веришь в материальность мыслей – отчаянье недопустимо. Иначе оно разрушает тебя, близких, отравляет всё вокруг…

Алиса так долго рассматривала себя под микроскопом.

Как обижается, злится, обвиняет, пренебрегает собой, подставляет под чужие насмешки и равнодушие. Как живёт после в отвращении и мутном аквариуме одиночества… 

Как сама жизнь – случайное слово, чей-то сильный пример, красивая музыка… нечто не поддающееся рациональному объяснению – возбуждают её витальность. И тогда она трепещет крыльями, вытаскивая их из-под себя. Ищет способ жить по-взрослому – интересно и эффективно.

Всё ближе к ней мир, за который Алиса только и может ответить.  За чистоту и здоровье этого мира. Его красоту и протяжённость. И милосердие.

Это она сама. Здесь возможно делать что хочешь, создавая достойное и полезное. При том, не отсвечивая голым задом на шее у тех, за кого якобы отвечаешь. И не более.

Так она понимает честь и зрелость. Упорно идёт этим путём. Оступаясь и оскальзываясь. Неустанно предпринимая новую попытку. Пока дышит.

                Глава 49

Чтобы не заблудиться среди необозримого поля возможностей и не терять время, она отодвинула от себя все бизнес предложения и проанализировала свои потребности. В результате родился The Bucket List.

В согласии с мечтой было решено купить недвижимость в Евросоюзе. Выбрали по средствам и по склонностям – Болгарию. Ещё экономически слабую, но комфортную по климату и потрясающе живописную страну. 

Несколько лет назад одна знакомая выложила фотографии своего семейного отдыха на побережье этой страны. В те времена найти такой добротный и дешёвый вариант выглядел весьма заманчиво.

Братская Болгария никогда не представлялась им заграницей. Разве что консервированные овощи и конфитюры отличались от отечественных качеством приготовления, да сигареты были мягче.

Слова той знакомой осели в запасниках и со временем, особенно после зарубежных поездок, созрела мысль, что они могут перебраться в Европу.

Даже сейчас она удивляется, как всё сложилось один к одному. 
– Галина, а где Вы живёте? Разговор на продвинутом языковом курсе в скайпе вёлся по-английски.
– Живу в селе Чифлик в Болгарии.
– О, мне очень интересно! Давно?
– Второй год. Я из Москвы. В прошлом году немного обустроили дом и сад. Вскоре не стало мужа. Сейчас я здесь одна. Много езжу по стране. А летом дети привозят внуков.

– Да, что я всё говорю, продолжила собеседница.  – Вот, смотрите, это мой дом. Она включила видео и прошлась по комнатам немного сумрачного помещения и обширной лужайке перед ним с молодыми виноградными кустиками. – Приезжайте! Могу предложить услуги моего риэлтера. Чтобы без риска.

Мысль о переезде прижилась и проросла. Они стали искать. Но не в центральной части страны, а на побережье. Чтобы не курорт и не захолустье.

Поскольку Болгария преодолевает экономический кризис, то картина со спутника (всего в нескольких десятках километров от туристических зон) выглядела удручающе – заброшенные дома, разрушенные хозяйства – всё засеял серой бесплодной пылью бродяга ветер. Как оказалось в последствии, интернет предлагал старые спутниковые записи.

Информацию о стране они с Ильёй просеивали через мелкое сито. Нашли пару достоверных форумов, публикующих материалы и отзывы о реальном положении дел и интересе самих болгар. Не проигнорировали публикации разного толка в странах, откуда в Болгарию хлынули авантюристы.

Лучшим советом дня стало недельное путешествие с агентом по недвижимости от законной фирмы. Так и сделали.

В Бургасском аэропорту её встретил Мирон, представитель риэлторской конторы в Варне. Невысокий молодой человек пресной наружности и склонностью к полноте. Он сообщил, что будет ей показывать варианты.

Картина со спутника не совпадала с реальностью. Дорога утопала в сочной зелени и ярких роскошных красках окрестностей. Никакой тебе разрухи. Водитель аккуратно вписывался в крутые повороты. Молчал и не задавал вопросов.

Зато Алису было не остановить.

– Сколько часов ехать до Варны?.. Как он попал в Болгарию?.. В каком городе живёт?

Отметила про себя, если Мирон не находил ответа, то легко терял психологическое равновесие. Мрачнел, замыкаясь в себе, становился резок.

И ей припомнился преуспевающий паренёк Сень из Коста Адехе. Намного моложе и уже в гармонии со светом и тенью. Тому свойственна эмпатия. Поэтому и такой жизненный успех. В двадцать с небольшим – директор инвестиционного подразделения туристического мегаклуба (если не вдаваться в детали).

Мирон вскоре рассказал о себе. Сюда приехал из Оренбургской области после армии.

– Ловить там нечего. Друг предложил, и я согласился.

Жил в Черние. Жену нашёл в отделе парфюмерии. За квартиру платили ипотеку.

– Квартира в жилом обычном доме, таксы поддержки нет.
– Сколько денег на месяц нужно для комфортного проживания? – поинтересовалась Аля.
– Ну, это кому как. У нас с женой на двоих в пересчёте на рубли – тысяч тридцать, тридцать пять. Хватает за глаза. 

Она удивилась. Заехали в продуктовый супермаркет. Цены от российских почти не отличались, но намного качественнее овощи и фрукты.

Мирон прокомментировал.

– Вы когда здесь освоитесь, найдёте нужных людей и поймёте, что можно жить очень комфортно на небольшие деньги. И подытожил: «Мне это нравится». 

Она заметила, что агент почти не улыбался. Лишь довольно крякал порой. Совсем как старичок.

В офисе дал ей типовую бумагу с условиями. На осмотры предлагали семь дней. Да, она может ничего не выбрать. Но если выберет за определенную сумму, то сопровождение и проживание в отеле станут бесплатными. 

– Алиса, расскажите мне, что вы хотите посмотреть: место, размеры, пределы по стоимости? – Мирон заполнял анкету.
– Хочу отдельный домик со всеми удобствами на холме над морем. Недорого, –наудачу выстрелила клиентка.

Мирон завис. Пришлось сменить тон на серьёзный.

– Я хочу просторную студию с видом на море, или горы, или зелёную зону. В шаговой близости от моря. Вдали от курортной суеты. Вот такие ограничения по стоимости.
– Ясно, – парень повеселел.
– Хорошо. Тогда первое желание тоже прошу учесть, как отправную точку.
– Вы, наверное, смеётесь?
– Нисколько.
– Я не понял. Ладно. Теперь едем в отель.

Её расположили в маленькой гостинице неподалёку от Варны.

Каждое утро Мирон проезжал порядка ста двадцати километров, чтобы забрать клиентку и затем они «прошивали» побережье.

Иногда молчали. Иногда разговаривали.

– Алиса, чем Вы зарабатываете на жизнь? – Мирон не отличается деликатностью в манерах.
– Я лучше Вам покажу.

Она открыла галерею фото make-up образов в телефоне и показала коллекцию «до» и «после». Что-то прокомментировала.

– Ого! И Вы говорите, что здесь хотите делать то же? Могу Вам порекомендовать помещение для салона поближе к центру. Недорого.

– Спасибо. Я ещё не решила, каким проектом здесь займусь. Но то, что Вы видите, обязательно станет частью работы.

– Знаете, это действительно круто. Я готов предоставить Вам машину для авто рекламы.
– Вот, спасибо! Буду иметь в виду…

Она благодарна этому парню за то, что ни разу не взбунтовался против её «капризов». Женщина нарушила все возможные правила при оказании услуг по продаже недвижимости в его фирме. Мирон старался из всех сил и предложил намного больше запланированного. Несмотря на свою природную практичность.

Сначала ей показали варианты из заготовленного списка. Ездили с утра до позднего вечера. Углублялись в материк и возвращались на побережье. С каждым днём все больше растягивали линию поиска.

Она просила описать заинтересовавший объект. Спец добросовестно информировал.
– Да, здесь отличный домик, новая постройка и совсем дёшево... Немецкая семья... Хозяйка умерла недавно… Не так жарко, рядом Балканы, очень красиво… Зимой прохладнее. Но здесь ветры, далеко от моря, расстояния до инфраструктуры большие и довольно много цыган…

Тащил её в небольшие городки с неказистыми тесными квартирками в двух- трёхэтажных домиках, налепленных как попало жадными застройщиками. Без высокой госпошлины и таксы поддержки. Но она не обращала внимания на такие предложения.

Тогда Мирон менял тактику: те же квартирки, но в живописной местности. Понятно было, что он работал на результат, им двигал расчёт, практицизм и определённый опыт взаимодействия с клиентами. 

Иногда молодой человек не выдерживал и отвозил её в дорогие кварталы на верхние этажи, пахнущие морем, воздухом и деньгами. С их панорамных опоясывающих балконов открывались захватывающие виды на свободную жизнь. В свою голубую мечту.
 
Она смеялась в душе.

– Мне нравится. Но я не хочу жить в городской гуще.   

Ну, что же! И они ехали в пустынный прибрежный район, где строительный комплекс, словно крепостная стена, защищал от моря жёлто-серые, затянутые паутиной изморози пустующие поля.

– Здесь всё только начинается. Первая береговая линия. Нужна машина. 
– Мирон, этому дому меня не догнать.

Он, прикрывая зажигалку от ветра, отворачивался, чтобы прикурить. Через пять минут, сняв напряжение, спрашивал: «Куда теперь?» И они ехали дальше…

– Отвезите меня, пожалуйста, туда, где Вы живёте, – вдруг предложила Алиса.
– Вам не понравится. Я таких домов десять уже показывал.
– Но они в других местах.

Мелькнул за окном новый Черний с прямолинейной застройкой спальных районов, с невысокими кубиками домов, материковый берег. Короткий мост связал его с полуостровом. Через несколько минут они оказались в средневековом каменном городе. В старом Черние. 

Узкие улочки, деревянные рубашки с резными кружевами наличников вторых этажей над каменными штанами первых. Старинные колодцы и храмы.

Полуразрушенные арки древних сооружений напоминали о вожделевших болгарские земли греческих, византийских, римских, турецких и прочих колонизаторах.

– Вот это красота! Есть здесь что-то подходящее поблизости? – воскликнула Алиса.
– Да. Сначала съездим тут недалеко.

Минут через десять их взору открылись человеческие гнёзда, свитые детёнышем великана из досок и проволоки разрозненного конструктора.

Подъездные дороги путаные, – не понять, где начало, а где конец… Людской муравейник.

– Здесь живут бедные переселенцы, – резюмировал ловкий риэлтор. 
– Ага! Вы сейчас работаете методом от противного. Довольно прямолинейно, – она усмехнулась.
– Ну, не знаю. 

По дороге к следующему объекту Мирон позвонил и договорился, чтобы ему открыли.
Они вернулись на побережье и через пять минут свернули к жилому комплексу на узкую подъездную дорожку. Остановились возле будки охранника.

Стильное тёмно-красное современное здание с прозрачными лоджиями с трёх сторон было окружено старым парком с высокими до неба вязами. Сквозь редкую посадку там и сям виднелись особняки бледно-голубого, песочного и розового цветов. Парк неухоженный, засыпан сухими листьями. В ветвях копошились вороны и посвистывал ветер. С одного края – широкий канал, заросший камышом.

Здесь без всякой подготовки можно было снимать триллер семнадцатого века.

Дом и место ей понравились с первого взгляда. Четырёхэтажное здание по типу таунхауса обнесено высокой изящной оградой. С открытым бассейном, сауной и тренажёрами. Море, дюны и главные прелести в шаговой доступности. Остальные – в машинной.

Скоростной лифт мягко поднял над землёй.

Познакомились с управляющей комплексом. Женщина очаровала Алису.

Никто выразительнее не смог бы передать образ современной Болгарии. Очень приятная, тёплая солнечная улыбка на усталом лице. Это не было похоже на профессионализм материковых и островных испанок.

Напоминало встречу сестёр по разуму.

Цонка провела по этажам, показала варианты квартир. Самой подходящей оказалась просторная студия с панорамными окнами, прямо на триллер. Летом картинка сменилась на роскошный дачный вид, напоминающий подмосковный.

Уходить не хотелось. Алиса подписала предварительный договор, внесла символическую сумму и вернулась домой.

Им понадобилось ещё немного времени, чтобы получить право собственности, вид на жительство и начать обустраивать новое гнездо.

Так, подстелив соломки, они с мужем начали исход в новую страну и жизнь.

За это время нашлись нужные знакомства. Кто-то помог сделать «тёплый пол» и установить бесшумный кондиционер. Одесситка, летевшая с сыном рядом в самолёте, рассказала, как она зарабатывает на продаже недвижимости в Бургасе. Дала ценные контакты на оптовых базах. Так что покупка мебели и техники из проблемы превратилась в удовольствие. Новая пробивная знакомая посоветовала и деревянный домик в горах.

– Здесь самый жаркий месяц июль, и все, кому повезло в жизни, уезжают в горы, в комфорт и неземную красоту…

На каменном высоком фундаменте с поленницей этот домик выглядел как реализованная мечта романтика. Небольшой, в одну комнату, с камином и широким прямоугольным окном. Окружённый по периметру террасой из тёмного бруса. По утрам совсем близко что-то нашёптывал, постреливая сухостоем, шумел приливной волной лес. В глубине его гулко ухало. Эхо будило туман, дремлющий в ложбинах, и птиц в гнёздах.
 
Порой весёлые небесные ткачихи, чтобы охладить пыл Зевса, мечущего молнии и гром на землю, запускали свои станки и упругими водяными нитями прошивали алмазами зелёное кружево листвы.

Короткий дождь не успевал остудить землю, и она парила в пространстве. После ненастья голубые небеса развешивали облака по всему небосводу на просушку.

В час, когда приходили мир и тишина, здесь особенно легко дышалось и не было края у любви.

Перебравшись после сурового северного климата на тёплое побережье, с год пришлось адаптироваться. В жаркие дни спасались в горах. Зимой возвращались в заснеженный Романов. Но прошёл год и организм перестроился.

Заодно в голове окончательно сложился план личного благоустройства и дальнейшей жизни.
 
Впервые осознав свою отделённость от любых зависимостей как достижение, Алиса закрыла решающий в своей жизни гештальт.

Где-то далеко внизу, едва слышно, мелодично прозвенели кандалы, ударившись о земную твердь.

                Глава 50

Аля ждала звонка от Моны. 

Работалось ей легко. Радовало всё: великолепная Италия, новые друзья, приветливая «Тильда», реализованный план, почти завершённый роман.

И она чувствовала, как внутри уже зрело желание сменить обстановку. «Праздность мне противопоказана», – усмехается Алиса. Пока, дурачась, перечисляла причины страданий богатых, приготовила салат из морепродуктов и авокадо. Такой же как когда-то пробовала в Испании. Открыла бутылку вина и, захватив одной рукой с бокалом, а другой – тарелку с канапе, ушла на веранду. Дала вину подышать, искупавшись.

Пожалела, что нет рядом Ильи. У него-то всегда много работы. Пару раз придётся съездить в Россию и ещё в Софии должна состояться встреча со спонсором. Тот приедет в середине месяца к своим родителям.

Её проекту дали зелёный свет. И теперь можно о многом не беспокоиться. Вся организация под надёжной опекой местной социальной службы.

Когда загружала посудой машину у ворот залаял Чоко и, лишь повернула дверную ручку, нетерпеливо умчался вперёд. Откуда-то сверху доносился приглушенный лай и мерный звон колокола. Уже смерклось, фонари топили в синих тенях все неровности домов. 

– Элис, ты о чём пишешь? Мне любопытно.
– О жизни. Прозвучало глупо, она засмеялась.
– Зачем писать о жизни? Лучше её жить.
«Сказала Италия», – подумала Алиса, а вслух произнесла:
– Мона, если я не могу не писать…
– Тогда нужно писать – закончили в один голос подруги и вздохнули.
– Может, когда-нибудь я почувствую, что хочу почитать твою книгу. – Ты мне дашь?
– Да. Не иначе!

Женщины вышли на ровное место. Обзор загораживало большое, заполнившее почти всю площадку строение. Это закрытая церковь Всех Святых. В месте, где начинался обрыв, находился каменный парапет, ниже которого до самого моря темнели чёткие очертания крыш и мягкие купы деревьев. В небе облака построили воздушный храм, подсвеченный с земли.

– Иногда кажется, что всё, что там есть, завидует тому, что есть тут, – Мона качнула вверх головой, перекрестилась и поцеловала крестик.  Она стояла, опершись задом о парапет, лицом к сгрудившимся в темноте приделам собора. – Пойдём присядем, тут есть скамья.

Спрингер уже растянулся на ней во всю длину. Видно было, что эти двое часто коротали здесь вечера.

Алиса вытянула ноги и запрокинула голову. В тёмно-синие окна меж облаков заглядывали далёкие звезды. Они призывно мерцали. Сейчас слова Моны звучали убедительно. Нигде не может быть так тепло и душевно, как на Земле. Это бесспорно.

Пёсик перебрался между ними и свернулся калачом.

– Мона, знаешь, – она прервала молчание, – я приглашаю тебя на ужин. Ты когда сможешь?
– Могу сейчас. Женщина весело засмеялась. – Ты хочешь меня удивить русской кухней?
– Ну, не удивить. Местных этим трудно удивить.

Мона энергично закивала.
 
– Хочу тебя угостить. Только мне надо приготовить, и я тебя позову. Можешь днём?
–  Нет – итальянка нежно гладила свою собачку, – я работаю, и до субботы меня не будет в городе. Заболела una bella – товарка в Сенигаллии, и хозяйка попросила её подменить.
– А у вас тут целая торговая сеть? – поинтересовалась Алиса.
– Да, главный офис и склад здесь в порту.
– Тогда давай в воскресенье.
– Да. Отлично. Буду гадать, чем ты меня угостишь. Это же целое развлечение,
Чоко! Пёс запрыгал рядом. – Надо погуглить. А то я знаю хлеб, борщ и огурцы, – Мона захохотала, а дружок взвыл.

Когда спускались к дому, далеко внизу «Веспа» безуспешно пыталась осветить тонувший во мраке поворот улочки.

– Buonanotte, Элис!
– Buonanotte, друзья!

На самом деле жизнь гораздо круче, чем в мечтах! Алиса располагала достаточным временем, чтобы наслаждаться своим приключением.

Вот захотелось порадовать добрых соседей, учитывая, что их, избалованных восхитительной итальянской кухней, можно поразить только экзотикой.   

Ненавидевшая рутину в чём бы то ни было, она обожала поколдовать и поимпровизировать на кухне. Илья только вздыхал и нахваливал. Старший сын, тоже неплохой кулинар, порой изумлялся рискованным «вбрасываниям» матери.

Когда-то это словечко сблизило её с автором «экзистенциальной психотерапии» Ирвином Яломом. Мы на самом деле все очень похожи и часто проживаем свою жизнь, копируя чужую. Но когда на нас никто не глядит, вбрасываем в котёл личной истории (как хозяйка специи в борщ) приправки из своей самости. Так и становимся неповторимыми. В точности, как и наш борщ.
 
– Чем смелее ты импровизируешь, тем вкуснее получается жизнь, ну и блюдо априори.

Похоже, смелость – золотой ключик ко всем благам в настоящем.

Тщательно изучив нутро двухдверного металлического гиганта-холодильника, не нашла в нём картошки, наших грибов, белокочанной капусты и сметаны.

– Вот для чего за домом присматривают люди дяди Антонио.
Она рассмеялась.

– Антонио, есть минута? 
– Да, Алиса. Ровно минута. В трубке раздался смешок. Слушаю Вас.
– Мне нужна сметана, простокваша, картофель, наши грибы и хлеб орловский.
 
Теперь трубка налилась тишиной. Через минуту он ответил.

– А это дело государственной важности? Или мы не в Италии? Или вы соскучиваетесь?

От растерянности итальянец стал путать слова.

– О, Бога ради! Простите! Я не подумала, что… Кажется, я не вовремя… Я хочу пригласить в гости Мону и Чоко.

Она окончательно смутилась.
 
– О! Нет! Нисколько! В его голосе послышалось облегчение. – У Вас же номер телефона есть. Сначала напишите список всего, что необходимо, а после отправьте смс сообщением.

– И всё?! – недоверчиво произнесла она.
– Ciao, Алиса! Позвоните после восьми. Мне уже надо на лекцию.
– Спасибо, – только и успела сказать – в трубке повисла тишина.

Долго не думая, написала короткое сообщение и отправила по волшебному адресу.

Около шести вечера от ворот раздался звонок. Возле ограды стояла фирменная фуражка, по-видимому, на высокой ножке. Фуражка повернулась к камере и оказалась на голове паренька в клетчатой рубашке. Он улыбнулся и поднял к камере короб.
Дверь зажужжала, выпустив навстречу хозяйку.

– Buon pomeriggio, se;ora! Controlla l'elenco, aspetter;. (Добрый день, сеньора! Проверьте по списку, я подожду). 

В холодильной камере нашла два горшочка и контейнеры с грибами.  В вакуумной упаковке хлеб и укроп. В двух бумажных пакетах молоденький кочан и картофель. В плетёной коробке млела малина.  Женщина зажмурилась и потрясла головой. Малина пахла солнечной поляной.

– Tremendo grazie! «Держите», — она протянула купюру.
– Спасибо, сеньора! Buona sera!

Разом в руке зазвонил телефон и в трубке настоящий русский голос хрипло объявил:

– Орловского хлеба теперь не бывает. Я положил немецкий: они делают настоящий.
И отключился.

На каменной столешнице над горкой выложенных продуктов витал грибной дух. Белые, маслята, лисички – будто из букваря.

– Значит так! – будут щи, жаренная в сливочном масле с грибами картошка, слоёные пирожки с малиновым и яблочным вареньем… И чай. Она засмеялась. Самая вредная еда обычно самая вкусная.

Ещё подумала, что чай в меню – наиболее уязвимое место. Тут решать соседке. Убрала продукты в холодильник и отправилась наверх работать.

… По приезде в Болгарию первым делом, в Варне и Софии, она нашла контакты дистрибьютеров косметики, на которой работала в России. Мирон подыскал недорогое помещение в Черние. Здесь супруги открыли салон «Красавици България».

Поставили наружную рекламную стойку. А приятель-риэлтор, как и обещал, возил по просторам страны баннер с двумя глянцевыми чёрно-белыми фотографиями.

На одной стороне полотнища – молодая женщина со следами усталости на лице, добавлявшими ей возраста. Под фото – иллюстрация, не требующая разъяснений – баба с перетянутой широкой шлейкой грудью, тянущая по реке баржу. На другой – та же женщина, искусно преображённая, сидит, свесив ножку над водой, на борту быстрой яхты.

Идея этой части проекта заключалась не в рекламе искусства визажа. Не в стремлении скрыть недостатки и проблемы. Это было бескомпромиссное представление женщины в двух образах. Объекта, которым можно пользоваться как вещью, и субъекта – творца своей жизни.

Переворот в сознании возможен, если есть наглядный пример.

Алиса по-прежнему была уверена в том, что проявленная красота способна просочиться во все пределы личности. В виде невероятно мощной трансформирующей силы.

Наша героиня, как одержимая, пробивала путь в мир, где у людей максимально открыты глаза на две детерминанты: конечные данности и невероятные преобразовательные способности человека.

На деле всё выглядело очень просто. Первым делом следовало запустить в тираж рекламный проспект. В виде календаря с разъясняющей статьёй. Статья «Изящная психотерапия» была готова.

Для календаря нужны местные модели. С этой целью, в том числе, купили дешёвый фольксваген. И началось её путешествие по стране.
 
                Глава 51

Никакого особенного маршрута она не придерживалась, но в месте, куда ехала, обязательно жил кто-то знакомый. Друзья вызывались переводить на болгарский и выручали с интервью. Об этом договаривались заранее.

Нужны были девушки с побережья и в глубинке, столичные и деревенские. Пришлось около года собирать портфолио, чтобы отобрать двенадцать образов. Какие замечательные дни и мгновения! Это путешествие компенсировало все годы упорного труда на родине и скрасило заботы, связанные с переездом, адаптацией и обустройством на новом месте. 

Однажды она добралась до городка Переслава на берегу реки Голяма-Камчия. Здесь жила знакомая Оля.

Когда-то на просторах инстаграма Аля заметила необыкновенную женщину. Очень легко и непринуждённо та вела блог о своём счастье, Болгарии и ремесле.
 
Короткие, совершенно простые, но выразительные комментарии под любительскими фотографиями. Светлый образ в ореоле пушистых волос, тонкий вкус и подлинность очаровывали.

Они с Ильёй тогда как раз искали варианты для переезда. Оля откликнулась готовностью помочь советом... 

И они-таки встретились. Новая приятельница делала милые авторские украшения с полудрагоценными камнями. А муж изготовлял деревянную мебель. В своё время будущие супруги познакомились в Петербурге, в вузе. Он болгарин, она коренная петербурженка.

Аля смотрела на высокую и стройную женщину слегка за сорок с неправильными чертами, в отличной форме. С прекрасными манерами – улыбчивую, всю в порыве заинтересованности.

– Алиса, я рада Вас встретить… Вы хозяйка своему слову. – Она засмеялась. – Это чудесно! Я могу предложить Вам чаю? Проходите, здесь Вам будет удобно. 

Женщины сидели на заднем дворе небольшого дома. Среди ароматов садовых цветов. Большой круглый стол покрыт скатертью. Вокруг него полукруглые скамейки. Дерево не крашеное, гладкое и приятное на ощупь.

– Вы северянка, и мне это приятно. Я скучаю по дому... иногда сильно. – Хозяйка метнула выразительный взгляд и улыбнулась. – Но это быстро проходит. Здесь я счастлива.

– Я теперь вижу, что так оно и есть, Оля. И это замечательно. Думаю, что Вы большая молодец.

– Спасибо! Могу я поинтересоваться, чем Вы намерены здесь заниматься?
– Намерена жить, и есть бизнес и проект. Как раз сейчас осуществляю его часть, - она с удовольствием рассматривала искусный макияж хозяйки.
– Ваш визит к нам? 
– Нет. К вам я заехала по пути. Познакомиться и, может, посоветоваться.

Алиса коротко рассказала о своём путешествии и календаре.

– Интересно. А в чём суть самого проекта? О, я понимаю! Простите мне моё любопытство. Вы делаете что-то необыкновенное… Мне очень интересно. Возможно, в другой раз, когда будет удобно. Да? – У меня есть несколько приятельниц, – немного помолчав, продолжила Ольга. – Я спрошу. Кто-то наверняка согласится с Вами встретиться. А может, найдёте кого-то для календаря… Я сейчас сожалею, что не болгарка. Она улыбнулась. – Благодарю Вас за встречу. Рада буду, если мы подружимся. И буду ждать от Вас звонка. Хотелось бы как-то поучаствовать.

Они расстались. Ненадолго. Во время визита Оля показала свою коллекцию украшений.
У Алисы стал вырисовываться дизайн фотографий.

Ещё до рождения идеи, побывав с Мироном в дюнах возле Черния, она представила фотосессию в том месте. С корзинками и пледами… С высокими стульями и зеркалами... Рубахами и сапожками… С лилиями, занесёнными в Красную книгу... С римскими развалинами. И гларусами.

Теперь Олины работы могут завершить образы. Чувствовалось, что та не откажет.

Через несколько дней они созвонились по скайпу. Алиса показала несколько работ.

– Думаю, что на одном листе будет фото девушки месяца в обычном образе и преображённом. – Вот так примерно. Что скажете?

– Скажу, что это превосходно. Мне только не совсем понятен подтекст… Его не может не быть… Я права?
– Да, Вы совершенно правы. Но прежде, в свою очередь, хочу спросить. Если на этой девушке будет подобранное Вами украшение, это станет уникальным финишем?
– А знаете, я ждала этот вопрос с момента, как Вы уехали от нас. Да. И ещё раз – да! И не только потому, что это отличная реклама для моей работы. Изделия объединят образы в календаре. Превосходная идея!
– Спасибо!

Вот теперь Алиса поведала своей приятельнице о центре.

– Думаю, настанет время – Вы узнаете, зачем мне нужен этот центр. Но сейчас довольно разговоров. Она улыбнулась.

Ольга молчала. Несколько раз порывалась что-то сказать: придвигалась к камере, а потом снова откидывалась в кресле. В конце призналась.

– Знаете, я буду думать об этом. И буду участвовать. Обещаю. И прошу Вас, не отказывайтесь от этой затеи!
– Спасибо! Ни за что!

Прошла пара месяцев. Уже был свёрстан макет будущего календаря. Ольга позвонила с побережья Обзора, где отдыхала с мужем, и предложила встретиться.

Она рассматривала фотографии. Крутила их так и этак, перекладывала. После вытащила из шкафа голубой в горошек чемоданчик с металлическими уголками и открыла. Внутрь лесенкой уходили ящички с украшениями.  Доставала и по очереди прикладывала к изображению. Что-то отложила, делая пометки в блокноте.

Обсудили цвета и наборы.

– Вот для этого образа достаточно нитки бус, а здесь – только серёг. И да, теперь я вижу, цвет нужен бирюзовый и светло-серый, а тут – зелёного вина. А этому подойдёт маковый…

Мурлыча что-то весёленькое под нос, вдруг заявила:
– Алиса, у меня приятная новость. Я нашла Вам спонсора... Нет! Не пугайтесь так!.. Никакого криминала и обязательств... Давно знаю этого человека. Вернее, его знает моя родственница из Москвы.  Зовут Анатолием... Занимается бизнесом… Здесь, в Софии живут его родители… Мама у него историк…

Чемоданчик перекочевал в старенький фольксваген. И теперь следовало сделать последние снимки на пленэре в украшениях.

Составили график съёмок, девушек оповестили и через пять дней она отдала макет и фотографии в полиграфическую мастерскую.

Пока шла работа над календарём, не прекращали поиск специалистов для центра.
Наконец, собрав необходимый минимум единомышленников, приступили к главному – организации социально-психологического частного центра «Женщины против насилия».
Насилия как формы взаимодействия между людьми. Его всепроникающего зла. К тому времени она заручилась поддержкой местного органа управления общиной, открыла ИП, получила разрешающую лицензию.

Главным образом, благодаря спонсорству своего соотечественника. Ольга познакомила их на фестивале мёда в старом Созополе.

Анатолий Суржанский имел совместный бизнес с японской рыбообрабатывающей компанией. Переехал из Находки в Москву, а родителям купил квартиру в Софии.

Мама у него историк-культуролог, доцент. Преподаёт на историческом факультете в Софийском университете, изучает древние рукописи в Национальной библиотеке Святых Кирилла и Мефодия.

После приветствий и рукопожатий новый знакомый окинул её оценивающим взглядом и, едва заметно заикаясь, сказал:
– Эта Ваша идея заинтересовала мою маму. Он хмыкнул. А почему не на родине?
–  Решила начать здесь. Получить результаты. А после действительно есть такой план. Для меня вот так – намного проще. 
– А знаете, я с Вами полностью согласен. И одобряю. У нас или очень большие деньги нужно иметь, или две жизни. Но на опыт дома могут положительно среагировать. – Пожалуйста, пришлите Ваш бизнес-план. Я попрошу помощников проанализировать. Сообщу в начале следующей недели. Может, полностью и не получится профинансировать проект, но какую-то часть точно возьмусь… Хорошее дело затеваете, Алиса. Мой номерок есть у Ольги.

Перед ней стоял кряжистый мужчина. С сединой в короткой стрижке, неулыбчивыми глазами на круглом лице. Протянул широкую обветренную ладонь. Махнул рукой отошедшей к столам подруге и скрылся в толпе.

– Этот человек любит работать, а не болтать, – отметила про себя Алиса.

Выношенный и вынянченный план вечером улетел к благотворителю.

В Центре будут работать волонтёры. Несколько друзей из России согласились сотрудничать дистанционно. Алла в том числе (предложила онлайн проект «Стартап на каблуках»). Психолог семейный и детский. Соловкин откликнулся с энтузиазмом. Юриста и представителя организации по поиску работы в стране и за рубежом порекомендовала Цонка. Талантливый ведущий авторского курса английского Сергей Тиханков, у которого она сама обучалась, предложил свой курс и несколько живых практикумов.

Нашлись две молодые девушки для группы продлённого дня у детей. С опытом работы по типу норвежских школ.

Планировались прикладные кружки – художественного чтения, кулинарного и гончарного дела. Но, конечно, не всё сразу. Прежде – волонтёрская служба доставки для пожилых... Школа невест и визажа… Свой сайт и блог. Не все специалисты ещё найдены. Но проект запустили…

Соседи пришли принаряженные. На Моне оранжевый сарафан и высокие плетёные сандалии, Чоко явно принимал ванну. В наступающих сумерках шерсть отливала церковным золотом. Он сначала, будто что-то понимая, смущённо завилял хвостом, но стоило калитке открыться, как эта рыжая бестия метнулась в проём и стала носиться по газонам до тех пор, пока хозяйка не заняла место за столом и не шикнула на него.

На столе выпускала парок пузатая супница. На плоское блюдо хозяйка выложила куски мяса и костный мозг (чтобы не веселить перевозбуждённых гостей, костями постучала заранее). Разлила по тарелкам щи и положила по куску того и другого. В янтарном бульоне плавились лавровые листки, оранжевые кружки моркови, тонко нарезанные капуста, жёлтый перец и картофель. Щи, чтобы «ложка стояла», она готовила своим мужчинам. А итальянский вкус следовало поберечь. Готовое блюдо посыпала свежей зеленью. И подвинула соусник со сметаной.

За её действиями Мона следила как кошка за мышью. Наконец, нагнулась над тарелкой и потянула носом запах.

– Вкусно! Попробовала, – мм! 

И со смехом вытащила из сумки зелёную бутылку вердиккио с двумя ручками.

– Элис, это презент из Сенигаллии. Их местное производство. Думала, стоит ли доставать… Ладно, схожу за штопором, – дипломатично закончила и скрылась в доме.

– Ну, Чоко, проблему с чаем решили, – кинула пёсику, вернувшись. Тот склонил голову на бок в обманном собачьем движении. 

– Такое же элегантное, как твой суп, – продолжала смеяться итальянка, наливая вино в бокалы.
– Ну, держись! – Алиса шутливо потянулась через стол. Подружка, комично округлив глаза, отпрянула.

Они чокнулись. Вино оказалось лёгким и ароматным. Как комплимент.

Картошка томилась в духовом шкафу. И когда с утятницы была снята крышка, гостья
схватилась за сердце.
– Всё, сagnolino! (пёсик). Теперь не до смеха и не до разговоров.

Через несколько минут сосредоточенного молчания прозвучало: «Это сюда подходят солёные огурцы?»

Нет, эта женщина не хотела быть серьёзной.

– А что, есть ещё что-то?! В чёрных глазах горел азартный огонёк.
– Да.
– Ну, тогда – это десерт. Si?

Алиса с улыбкой кивнула.

– Хорошо, – Мона оживилась.  – Ты сейчас накрывай, а я займусь своим делом.

Воистину, её новая подруга – настоящий праздник. И, кажется, знает об этом, –
отправляясь за пирожками, вареньем и чаем (всё-таки традиция), думала Алиса. 

А когда вернулась, на столе стоял плоский проектор, а на противоположной стене беседки висело развёрнутое полотно экрана.

Уже смерклось. Фонарь освещал вазочки с кусками фруктов и ягод в прозрачном желе и горку миниатюрных пирожков в пол-ладони. Принесли кувшин вместо чайника. На суперкухне такого предмета не оказалось. Чашки и блюдца.

На экране замелькали кадры старой плёнки и показался смешной человечек в круглом котелке на затылке, с тростью и усами-щёткой неприличной формы, вызывающими дикие ассоциации… В больших ботинках с задранными вверх носами, в широких штанах с пузырями на коленках и куцем пиджаке на одной пуговице... Из-под непослушной кудрявой пряди на мир смотрели глаза плута…

Тёмно-красная поверхность в чашках курилась ароматным парком… Сад, накрытый звёздным пологом, притих… «Тильда» давно уснула, свесив голову на грудь... В деревьях до рассвета вспархивали разбуженные взрывами хохота и звонким лаем собаки, птицы. 

Расставались очень тепло. Чоко, объевшись русских угощений, наконец угомонился и устало плёлся у ног хозяйки.

– Ну вот, теперь мы точно породнились, – сказала на прощание Мона. Спасыбио, – с трудом выговорила по-русски.

И снова засмеялась: «Давай, обнимемся!»

Они обнялись.

– Вот, теперь точно – по-русски, – Алиса усмехнулась про себя.

Перетащила всё в кухню. Включила посудомоечную машину и ушла в ванную.

В половине первого дня её разбудил голос Антонио.

– Алиса, добрый день! Ваша вечеринка в русском духе удалась? Вы не позвонили.
– Спасибо, Антонио! Я только проснулась.

На том конце послышался понимающий смешок.

– Удалась на славу. Мне теперь жаль, что вас с мальчиками не было. Им бы понравилось больше всех. Но, знаете, порепетировав, я легко всё повторю. Мне поможет Мона. И Ваш русский добытчик – человек слова.

Собеседник рассмеялся.

– Вы даже не представляете, насколько серьёзно он подошёл к делу.
– Вы меня заинтриговали. Но я предпочту не задавать вопросов. Здесь всё хорошо и пусть так и остаётся. – Думаю, нет, уверена – я закончу работу в срок.
– Прекрасно! И с Вас вечеринка.
– Замётано!

Молчание в трубке могло означать только одно – Антонио открывал большой итальяно-русский словарь разговорного сленга.

– Ciao, Антонио!
– Ciao, – механически отозвалась трубка.

                Глава 52

В их городе на Севере уже наступила осень. Стремительно. Только вчера глаз не мог бы выхватить ни одной жёлтой ноты в зелёной гармонии травы, кустов и деревьев. А сегодня податливые берёзы смирились и заметают дворы медной мелочью. На их фоне красно-оранжевые рябиновые кисти подчёркивают необратимость увядания природы.

Ещё август и такая осень полна любви. Рано утром можно заблудиться в её непричёсанной шевелюре.

В длинной сочной осоке – там, где удобно устраивается разноцветная палая листва, застряли пожухлые поломанные стебли и разбитые сердца – каркают безнадёжные сплетницы вороны.

Где ты ночь провела, прелестница?

А ту лихорадит в любовной истоме… То тучей надует губы, то прольётся прохладным дождём… То вдруг озорно дунет на легкомысленные листья на ветках, на смешные зонты и юбки…То раскроет необъятной синевы душу… То уколет обезоруживающим солнечным лучом и заманит на скользкую тропу…

То задумается, отражаясь в тёмных зеркалах луж, а после дохнёт холодом и покроет рябью и туманом пленительный образ…

По ком так блажишь и сохнешь, красавица?

Осень на Севере – незваный гость, но уж очень богатый и очаровательный…

Днём позвонил Илья.  Спросил, как идёт работа, поделился новостями из Центра.
– Если, говоришь, справляешься, то, может, скоро увидимся?
– Да, родной! Я тоже скучаю. Есть ещё одно дельце, на пару дней, и я вылетаю.
– Жду.
– Целую.

Вдруг как-то быстро всё завертелось. Она позвонила Антонио, и тот сообщил, что приезжает с семьёй двенадцатого.

– Ты можешь оставаться, если необходимо. Есть отличный рыбачий домик на побережье.

У неё защемило сердце.

– Антонио, это невероятное предложение. Дай Бог здоровья, я им воспользуюсь! Нынче же нужно моё присутствие в Болгарии.

– Смотри сама. Куда ты сейчас?
– Сначала в Читта ди Кастелло, как обещала Марко. Вернее, в дом-музей Микеланджело. Оттуда полечу самолётом.
– Хорошо. Значит, Марко тебе поможет.
– Конечно. Спасибо, вам за всё!
– Рад дружбе!

Мона ответила сразу, словно на телефоне сидела.

– Я чувствую уже. Ты мне обещала. Помнишь? – в голосе подруги лёгкое волнение.
– Да. И это будет веская причина, чтобы согласиться на предложение Антонио.
– Руки и сердца? – Мона смеялась.
– Нет. У него где-то есть домик на побережье.
– А-а. Мы с тобой проходили это место на катере. Там не совсем хижина, чтобы ты не заблуждалась. Но Хемингуэй бы вдохновился. Море в гостях круглые сутки.
– Ах, Мона! Всё идёт к тому, что мы встретимся.
– Ловлю на слове! Прощай, кара! Не забудь оставить ключи от «фиата». Мне не терпится повидать Орсини.

Алиса представила, как Мона сидит на диванчике, поджав под себя босые загорелые ноги. Чоко положил на колени хозяйке свою шёлковую головку. На подлокотнике стоит бокал с золотым вином. На столе, покрытом толстой вязаной скатертью – керамическая доска с нарезанным сыром, сливы в плошке и в рамочке любительское фото Тони. Женщина широко улыбается и закатывает глаза, когда шутит…

– Твой новый жизнерадостный друг и герой. Итальянский стойкий оловянный солдатик.

– Прощай, Мона. Ещё немного, и я заплачу. – Алиса чувствует, как становится горячо глазам. – Благодарю за встречу! Поцелуй от меня Чоко. В трубке в ответ слышны чмоки, шмыганье носом и цокот когтей по полу…

– Зачем разум возвращает тебя к жизни и делам величайшего гения Возрождения? Можно ли это объяснить лишь манией? Зачем ты рвалась во Флоренцию, замирала на её улицах, присматриваясь и прислушиваясь, и смотришь с фотографии у Пьеты так, словно между вами нет пропасти лет и разницы по значимости?

Чем таким, жизненно важным, обогатил твою кровь Микеланджело?

Ты уже знаешь ответ и есть возможность поблагодарить землю, на которой он родился и небеса, под которыми прозвучали первые стаккато молотка и резца будущего скульптора. Помечающие самое существенное и отсекающие всё лишнее от мраморной глыбы…

– Алисе, кара мио! Я счастлив, что твоя работа подходит к завершению, и рад, что мы снова увидимся. Готов тебя встретить сегодня в 17.45. 

Она позвонила другу, чтобы предупредить о приезде.

– Спасибо, Марко! Не могу покинуть Италию, не побывав в Капрезе.
– Ну, я так и думал. Ты знаешь, наверное, дом выставлен на продажу.
– Да. Ещё проще будет его увидеть, когда доступ без ограничений.
– Согласен. До встречи!

С вокзала Марко отвёз подругу в отель.

Розы, в этот раз не стесняясь, вышли за штакетник. И вообще в палисаднике теперь было тесно от цветов.

А наутро лилово-зелёные окрестности встретили их в дороге.

После расспросов, восклицаний, смеха по поводу образа виллы и русского Фигаро дяди Конти Марко уточнил, что она хочет посмотреть в Капрезе и Сеттиньяно.

– В Капрезе есть небольшой музей в Рождественском доме с картинами Мике. Это копии. Большинство работ находятся во Флоренции, – пояснял он.

Она постаралась, насколько возможно, мягко объяснить итальянцу, что её привлекает не музей, а место, где появился на свет скульптор. Где Микеланджело был вскормлен, как сам говорил: «молоком, смешанным с мраморной пылью» в семействе Тополино. Что ей трудно передать чувства, влекущие туда.

– Troppo intimo! Слишком интимно. – Она рассмеялась.

Марко спокойно слушал.

– Ma ho capito! Но я понимаю! Думаю, что тебе захочется его купить, раз так.
Итальянец за шуткой прятал свою сентиментальность. Она улыбнулась.

– Мы заедем в Сеттиньяно, – продолжил Марко, – но виллу там мне не найти. 
Городок находится не на пути обычных туристических маршрутов. Сам по себе интересен тем, что отлично сохранил поселение каменотёсов в своём центре. И оттуда открывается великолепная панорама на Флоренцию и Собор.

– Спасибо, дружище!..

Они прошли в широкую арку дубовой двери, украшенной квадратами панелей. Простую и суровую геометрию средневековой каменной постройки за толстыми крепостными стенами смягчали современная черепица на крышах, лаконичные формы ограждения перил и растения в кадках.

Марко присел на широкую скамью, а она подошла к бойнице в стене. Выше в углублении был закреплён небольшой литой колокол. Часть ограждения справа от него выполнял грубо обработанный каменный вал. На его поверхности, подобно белому пуху на голове старца, колыхалась под ветром сухая редкая трава.

Тишина окутала место и пространство за ним. Этому дому около трёх сотен лет.
Вспомнился спор между юным Микеланджело, пылким поклонником скульптуры и учениками боттеги Гирландайо о том, что круче – живопись или скульптура. Мальчик пытался объяснить насмешливым друзьям, что объёмная фигура намного правдивее передаёт характер изображения. 

Мысленно соглашаясь с ним здесь, она будто бы лучше чувствовала и понимала этого мрачного, нелюдимого, вечно недовольного своими работами человека. Всегда стремившегося к совершенству. Соперничающего по молодости с самим Господом… 

Городок Сеттиньяно напитал её чувства и укрепил их.

Они остановили машину у подножия на обочине и медленно поднялись на вершину холма. Теперь было видно многое из того, что когда-то видел мальчик, державший тяжёлые резец и молоток. И то, что появилось после.

Ускользающую из поля зрения часть склона, укреплённую каменной стеной дорогу. Виднеющийся ниже военный парад виноградников, оливковых рощ и кипарисов, разделяющих изумрудные поля на треугольники и квадраты, охраняющие входы под красные крыши вилл сильных мира сего.

Выраставший из земли каменный цветок древнего города с куполом Санта Марии дель Фьоре на фоне Апеннин был виден подобно феномену обратной перспективы – чётче серебристо-серых листьев перекрученной ветрами старой оливы, к которой она прислонилась. Такой прозрачный здесь воздух!

Она согласна с Микеланджело и думает, что никто не сказал точнее про труд, рождающийся вместе с человеком:
И высочайший гений не прибавит
Единой мысли к тем, что мрамор сам
Таит в избытке, – и лишь это нам
Рука, послушная рассудку, явит.


Скульптор прорубил своим резцом путь – от восхваления совершенства человека в гениальной первой Пьете (ему не было даже 25 лет) и Ренессанса в целом – до гениальной Пьеты Ронданини (законченной в 88) – воплощённому в камне памятнику предназначению человека – оставаться частью природы, частью целого. Мастер постигал это всю жизнь. В этом они солидарны.

– Ничего лишнего.

Её душа трудилась.

                Глава 53

– Жизнь и смерть – лучшие подруги. У них между собой нет секретов и есть уговор.
Не ссориться по пустякам, чтобы не отвлекаться от главной задачи – дать новорождённому максимум возможностей выполнить предназначенное на Земле.

Для младенца жизнь играет соло: укрепляет его физически, наполняет энергией и верой в безграничную любовь. Смерть рядом наблюдает.

Вот ты становишься на ножки и ковыляешь по комнате, вокруг тебя тёплые надёжные руки. Однажды в этом коконе ты переступаешь порог дома и выходишь в сад.
 
Там ждёт такая же девочка или мальчик. Вы в песочнице строите дом, сажаете травку, поливаете её. Ты находишь мёртвого воробья. Он настоящий, но прохладный. Под слежавшимися серыми пёрышками не стрекочет. Глаза полузакрыты. Даёшь ему попить, но он не двигается.

Ещё немного подождав, вместе вы его хороните.  Очистив щепками квадрат земли от дёрна выкапываете неглубокую ямку, выложив дно сухими палочками кладёте воробья, сверху укрываете широкими листьями подорожника и засыпаете землёй. Молча, без эмоций. Просто так надо.

Смерть довольна вами…

Круг вашей жизни расширяется.  И теперь вы ежедневно замечаете смерть: мух на липкой ленте, красные следы на стекле от комаров, сухих сплющенных лягушек на дороге, раздавленных гусениц…

Папа во дворе на деревянном чурбаке отрубает голову курице. Ты отворачиваешься от блеска солнца на остром лезвии топора, глядишь как птица бежит, растопырив крылья…

Из интереса порой вы отрываете лапки косиножкам и крылья мухам. Сажаете жуков в коробки и забываете там. Смерть присматривается внимательнее …

Однажды вам повезёт наблюдать, как рождаются котята. Какие человеческие глаза становятся у кошки, как ищет она в вас защиту… и как в душе вашей вдруг пробуждается жалость.

Теперь выпавшего голого нелепого птенца надо срочно защитить от кота с порванным ухом и добраться до гнезда на дереве. Снизу, голубым, серым, карим и зелёным, смотрит солидарность.

Пробегая ежедневно километры важных дел, вы остановитесь возле общественной покосившейся уборной, услышав писк. Будете бегать около в поисках подходящей длины доски, совещаться, как вытащить эти живые комочки. Громким шёпотом подбадривать качающихся на нетвёрдых лапах котят, мыть их в придорожной канаве и тащить домой… 

Большинству из вас повезёт не увидеть смерть близких людей до того, пока вы между собой не станете просто знакомыми…
 
Вчера вы ещё играли в солнечном просторном дворе с подружкой Наташей. В семью. Надевали её мамы платья. В лиф клали яблоки и ёлочные шары, а на животы привязывали подушки. Изображали как появляется ребёнок из-под юбки. Нянчили своих голышей, купали в пластиковых тазиках, пеленали, давая поесть кашу и попить молоко, укладывали и укачивали в колясках. А пока «младенцы» спали и росли, шили им из ярких обрезков шикарные бальные платья и шляпы, и выдавали замуж… 

Вместе с куклами ночевали на сеновале у подруги на широких домотканых дорожках, укутавшись в пуховое одеяло...

Одним тёплым летним утром папа Наташи умер.
 
– Ты смотришь на неподвижного дядю Диму в коричневом костюме. Он бы никогда так не сложил руки. Руки точно не его. Жёлтые чьи-то руки держат тонкую свечку на его груди. Его грудь и блестящие носы ботинок выступают из гроба. В комнате тесно и пусто. Все отполированные поверхности тоже коричневые, как костюм.

Дверь открыта, и можно уйти...

Вы уже знаете, что все умирают, но ни за что – вы…

Жизнь и смерть улыбаются.

Теперь вы хотите жить и ненавидите смерть. Вам нужно научиться побеждать её…
–У тебя точно получится! Это должен быть глобальный проект. Полезная профессия. Для мира, для здоровья. Медик, биолог, учёный, инженер…

И как всё будет происходить – ни жизнь, ни смерть пока не догадываются...

Но как раз здесь, в это самое время, каждый встречается с неприкаянным существом, которое не хочет ни жить, ни умереть. Какой-то косяк допускает наша двоица.
Постоянно.

Получается – намеренно.

Встреченное существо наполнено до краёв детскими страхами, и всё теряет их, просыпает на зелёные лужайки и на пушистый снег…
 
– Когда тебе не посчастливится заразиться от него и заболеть, ты можешь долго тосковать в холодной комнате, стоя босыми ногами в эмалированном тазу. Ты захочешь пощады от существа, но тогда – лучше смерть. И смерть примет тебя, не сомневайся. Это её работа.

И если ты не прислушаешься к шелесту листьев и шёпоту корней твоего родового дерева (ведь никакими километрами не измерить расстояние, которое преодолело послание от твоего отца, к тому времени уже покойного, – «если он её не сломает – она справится») – ну, так тому и быть. 

А если прислушаешься, то снова жизнь выступит на передний край. Ты теперь начнёшь уважать смерть и захочешь понять, зачем осталась жить. И с какой-то там «энной» попытки узнаешь, что ты очень нужна жизни и появилась здесь, чтобы наполнить своей энергией, творческой силой, укрепить неведомыми окружающим делами берег-жизнь – ни много ни мало…
 
Выкинув из корзины воздушного шара, которым управляла, тяжёлый балласт вины и зависимости, Аля поднялась повыше. Туда, где обитали люди: дети, женщины и мужчины.

Людей связывает отношение добра-зла. Сила её предрассудков когда-то победила любовь, сначала к Саше, а после к Альберту. Под мужем однажды тоже с грохотом обрушился пьедестал. 

Что со всем этим делать, наша героиня не знала, когда-то напрочь утратив безмятежность и доверие к миру. Отец уже не мог с ней поговорить, но она старалась.

Ну-ка, роди трёх мальчишек, вырасти и воспитай трёх прекрасных людей (А кто-то только этим одним и занимается!). Ну-ка, возроди семью-род и открой свою половину в человеке, согласившемся остаться с тобой до конца… Стань просто по-настоящему полезной собой …  И ты ещё многого не осознала про себя…

Дольше и труднее всего Алиса искала тропинку к невыдуманному Илье. Пожалуй, всё, чего она достигла, не стоило и десятой доли той свободы, какую испытала, когда вышла из Леса Замороченности…

Лет пятнадцать муж носил невидимую корону на голове. Она жила с идолом-спасителем и поклонялась ему. Иначе, как это ни странно, у них не появились бы дети.
 
Муж должен был соответствовать такому статусу не только духовно, но и в быту. Корона сия весьма тяжела для простого смертного. Притом, что Илья ничего подобного про себя не мнил.

Тихий, добрый, неторопливый, готовый помогать всегда и всем, терпеливый и открытый земным радостям. Довольно замкнутый, не стремящийся проявлять инициативу.

Долго они всё пускали на самотёк. Он не любил выяснять отношения. Она плутала в трёх соснах. Чтобы не думать, не чувствовать, занимала себя работой, домашними хлопотами и заботой о семье. Этого хватало вполне. Лямку-то тянули вместе…

Когда уставала убегать от естественных отношений, её разрывало надвое чувство сострадания и чувство неприятия. Илья в новой роли мужа-мальчика, мужа-слуги сохранял невозмутимость. При редких встречах гештальтист Андрон особенно тепло пожимал ему руку.

Алиса скрывалась под маской недовольства. Оттачивала его, как рапиру, доставая всякий раз, чтобы избежать близости и в качестве скрытого упрёка в отсутствии инициативы этой близости со стороны мужа.

Она надеялась, что муж её бросит и боялась этого больше всего. Ведь точно было что-то, чего она ещё не вспомнила про себя.
 
Упорно отсекая лишнее, через душевную муку искала свой берег.

Поездки по миру смягчили её шипы, пробудили ощущение возможного счастья.

Частная психологическая практика, бизнес, деловой интернет, практический курс иностранных языков сводили с разными людьми…

Смерть мамы, случай с Максом, несколько эпизодов необъяснимого спасения и встреча с Аллой разбудили в ней силу веры и рода. Женщина вернула себе право творца и выкинула за борт отчаянье. Её воздушный шар взмыл вверх.

Теперь стали близки и понятны многие люди: родные и чужие, кто рядом, и кто находился за тридевять земель. Неактуальной стала качельная практика разрыва и сближения. Любые формы агрессии.  Теперь её волновали не сами люди, а их отношение к ней.

Так Алиса узнала, что Илья осенён милосердием и прошёл с ней свой нелёгкий путь. – «Твои шаги я стану различать среди тысяч других. И я выйду из своего убежища…»

Благодаря его терпимости и способности принимать всё доброжелательно появилась эта книга – путешествие длиной в жизнь. Иначе рассказать она бы не смогла.

– Спасибо, родной!

Сейчас их занимало общее увлечение – держась за руки, ловить потоки воздуха. У него были крылья, а она свои только начала отращивать.

                Глава 54

Прошло два года после её итальянской командировки.

Забравшись с ногами в кресло на лоджии и закутавшись в шерстяной плед, Алиса, прихлёбывая чай из кружки, смотрела на старый парк. Внизу рабочий сгребал и сжигал сухие листья. Оттуда тянуло пряным дымком.

Она вспоминала свою поездку с Цонкой в «Къщату» …

Притормаживая на спуске в ложбину, улыбаясь окинула взглядом открывшуюся панораму.

Перед ними, у подножия горы Пирин, расположился просторный двухэтажный гостевой дом в американском колониальном стиле, с плоской двускатной тёмно-красной крышей и обширной террасой. Из двух труб вверх завивался призрачный серый дым.

Первый этаж сложен из дикого камня, второй обшит деревом. С балконом по периметру и жалюзи на окнах.

Над входом горит красная надпись: «КъщатА» (Дом).  К дому проложена широкая каменная дорожка.

Справа от здания разбит фруктовый сад. Сейчас стволы у земли обвязаны мешковиной. Слева – огород.  Снег только слегка присыпал зелёные кусты.

В Болгарии зима выглядит театрально. В горах её знаменуют туристические горнолыжные сезоны. Наличие снега выглядит частью реквизита киношников и фотографов. Не то, что в Заполярье, где зима диктует права самой жизни.

Перед входом – крытая веранда. Здесь проходят танцклассы, уроки гончарного дела, а в прохладные дни – тренинги.

Ниже и слева, за изгибом дороги видна маковка православной церкви. Туда на воскресную службу женщины ходят пешком.

Сегодня балкон и терраса украшены красными воздушными шариками.

– Подготовились, – замечает коллега.

Она достала корзину из багажника. Пискнув сигналкой, оставила «жук» у куста терновника и нажала на кнопку домофона.

– Сега-сега! – прибор исказил голос, но не радость Божанки. Дверь, зажужжав,
отъехала и пропустила во двор. Молодая кареглазая девушка в спортивном костюме взяла обеих за руки и повела к крыльцу. – Сегодня автобус не приезжал. Все дети с нами. Мы скромно празднуем, – она звонко рассмеялась.

На террасе их встретило всё население Центра. Пять женщин, их четверо детей, дежурные волонтёры – Валентина и Лора. Даже Каролина решилась покинуть комнату. Сидела за столом и просто помахала рукой. Рядом стояла коляска.

Женщины окружили приехавших. В руках у Вани Ковачевой пирог на расшитом полотенце. Отломив хлеб, раскинув руки в стороны, патронесса пригласила всех к столу.

На красивой скатерти уже стояли корзинки с лепёшками, тарелки и приборы. Кто-то вынес глубокую миску с картошкой кругляшом, обложенную по краю котлетами и посыпанную укропом и зелёным луком. Над блюдом курился ароматный парок. Пока все укутывались пледами и усаживались, уважаемые гостьи разлили по стаканчикам ракию.

– Дорогие мои, приятелки! 

По столу застучали ложки. Ребятишки радостно усердствовали. Спасибо за стол, за доверие! За старание! Спасибо нашим спонсорам, общине, тренерам, специалистам и рабочим Центра! Сегодня нам два года. Ещё не настоящий юбилей, но в следующем году всех, кого отогрела Къщата, будут приветствовать и поздравлять представители мэрии общины и спонсоры. Наши письма-приглашения полетят во все пределы Болгарии. (Раздались возгласы и хлопки).

Недавно мы, как малыши, нетвёрдо держались на ногах, а вот уже – пошли. Женщины кивали, глядя перед собой, сверяясь со своим внутренним компасом.
 
– Я верю, что вы здесь почувствуете вкус новой жизни и не разменяете его на мелочь. Одним махом опрокинув стаканчик, села. Водка обожгла горло, потекли слёзы. Пришлось зажмуриться. И засмеяться, когда мальчик Вани подбежал и, потянувшись на цыпочках, подул ей в лицо.

Алисе вразнобой похлопали, послали воздушные поцелуи и принялись за обед. Она понимала сдержанность этих женщин. Им только предстоит научиться замечать солнечную корону вокруг непроглядных туч.

Когда тепло от выпитого разлилось по телу, откинулась на деревянную спинку плетёного кресла. Прямо перед глазами (из-за прозрачного воздуха, казалось, в шаговой доступности) расположился поросший густым ельником и засыпанный снегом склон величественной горы. Жаль, что солнце праздновало где-то в другом месте. Но всё равно – красота и покой.

Краем уха слушала тихий разговор за столом. Вот заплакал малыш Каролины и та увезла его пеленать и кормить…
 
Алиса листала дневник памяти.

Идея создания Центра помощи женщинам, подвергшимся насилию в семье, окрепла после первой опубликованной книги. Тогда всё как-то сложилось одно к одному.

Она вспомнила, как с мужем обосновались в Болгарии... Как создавался Календарь… Вскоре появилась авторская Школа макияжа… Как встретилась и подружилась с Олиной семьёй и с Анатолием. Если бы не он, то не появился бы этот дом.

Здание для Центра искали все. Нашли в плачевном состоянии – за недорого.

Отчаявшиеся бывшие неопытные владельцы частной гостиницы согласились на более чем скромную цену. Живописное предгорье, крепкий фундамент, сад и огород решили вопрос в сторону покупки. Дом отремонтировали. Внутри шесть небольших комнат на втором этаже и четыре – на первом. С почти аскетичной обстановкой.

Зато на первом просторный холл. Это учебный класс или место для тренинга – на случай непогоды. И уютный уголок для совместных посиделок с рукоделием у камина.

Администрация общины после изучения бизнес-плана, одобренного спонсором Суржанским, поддержала идею Алисы. И возглавила кураторство над Центром. Теперь там работают узкие специалисты-волонтёры. Психологи, юристы, учителя. Не только очно, но и online. В том числе её коллеги из России.

В центре женщины получают медицинскую и психологическую помощь. Очень важно, что у них есть возможность найти работу. Клиентки осваивают ПК и сеть, готовятся к экзаменам в техникум. Раз в три месяца разыгрывают несколько бонусных купонов на бизнес-проект «Стартап на каблуках» (даже если покинули Къщату). Изучают обязательный курс иностранного языка (выбирают из трёх самых популярных). По желанию занимаются гончарным делом. Для всех без исключения – курс невест (домоводство, кулинария, красноречие, танцы) и работы в саду и на огороде.

Она осталась почётным членом в правлении. Иногда проводит тренинги и мастер-классы. Уже есть талантливые ученицы-последователи. Её имя упоминается в Уставе и это всех устраивает.

Алиса переводит взгляд на расшалившуюся ребятню и ставит корзину на пустой край стола. Они с Цонкой вынимают и выкладывают подарки: сласти, коробки с пластилином, цветные карандаши, механические игрушки, скетчбуки, фломастеры, «Лего», дартс, светодиодные шарики… Рядом сопит маленький народец - тянется тонкими пальчиками, перебирает, перекладывает с места на место предметы, переглядываясь и перешёптываясь с приятелями.

                Глава 55
 
Туше! – смеются подружки и хлопают в ладоши.

Жизнь и смерть. Между ними есть дело, которому ты отдаёшься целиком. Если это так, то слой за слоем, с самого своего рождения, ты, не замечая, снимаешь с себя одежду-жизнь.

Ты являешься в мир людей-зеркал, в которых отражается твои голые и слабые тело и душа. Вначале, ближайшие из них, формируют тебя по своему подобию. Но им не справится, ибо тебя ведёт предназначение. Ты ищешь своё настоящее отражение, отсекая лишнее. Лишним оказываются навязанные чужие ценности. Так называемое непреднамеренное зло.
 
Осмелишься ли ты посмотреть на зло прямо в глазах родных, близких и друзей? Насколько ты внимательна и терпелива, настолько же глубоко видишь красоту их сути и всего сущего. Получается, все твои нравственные вершины – это победа воли и веры.
 
Теперь ты ищешь и находишь истинных энтузиастов, убеждённых в том, что мир на Земле питается через пуповину от каждого отдельного человека. Число таких людей удивительным образом постоянно увеличивается.

Твои молоток и резец – знания, труд и любовь. После тебя останется укреплённая часть берега – жизнь и чистая, прозрачная река – род.

Тебе нереально повезёт потому, что предпоследний, самый сложный отрезок пути, ты пройдёшь не одна, понимая: есть нечто гораздо большее, более крепкое, чем страсть и привычка, обычно связывающие людей.

Наступает время, когда отпущены в бессрочные отпуска наши внутренние учителя: судьи, правдоискатели, тираны, трусливые нахлебники, предатели и кукловоды. Закончились истеричные игры на раздевание душ. Это когда пришло понимание хрупкости своей и чужой жизни. И, если вы в этом моменте вместе, то начинаете строить ваш единый новый мир.

– Тут происходит всё самое интересное. В мастерской, где время, пройденный путь и потраченный труд не имеют значения. В месте, где с лёгким сердцем мы всё поменяли на ощущение живой любви и радости в сей час. И теперь это наши основные кисти.

Алиса знает точно, каким найдёт своё последнее отражение, потерявшее внешнюю привлекательность, важную в конкурентном, противоборствующем мире, но обретёт смирение и глубину, свойственные человечности. Талантливо подмеченные Даниэле да Вольтерра в глазах Микеланджело старика.

Вот и вся недолга…
***
Наша героиня видит сон. Она ждёт Илюшу у калитки бабушкиного дома в Родниках. Раннее летнее утро. Заря обвела остроконечную крышу и берёзу рядом розовой канвой. В ароматном кусте жасмина тенькает синица. Во дворе соседей Колотовкиных хрипло прокричал петух.

Хозяйский котёнок вздумал поиграть с ней. Ловко забрался на калитку, растопырив коготки, вцепился в доску. Завернулся в клубок, посмотрел на неё снизу, не удержался и, перекувыркнувшись, слетел на землю. Тут же вскочил, изогнулся дугой, распушив редкие волосёнки на хребте, боком поскакав к забору, нырнул в колокольчики через щель палисадника. Цветы пропустили ручеёк с дрожащим флажком и снова уснули.
 
Босой, в косоворотке и полотняных штанах, на крыльцо вышел молодой Илья.

Придержал тяжёлую, оббитую войлоком дверь, чтобы не стукнула. В руке корзинка с едой для пикника. Жена переводит взгляд на свои ноги. Она тоже босиком. Молодые неспеша спускаются к берегу. Ступни холодит пыль просёлка.

На склоне реки Аля расстилает домотканую дорожку, выкладывает всё из корзины и двое садятся лицом к излучине. Низкое солнце уже пригревает землю. Сюда сбежали яблони из бывшего колхозного сада. Одно старое растёт у самого берега. Его ветви, отяжелённые плодами, почти касаются воды. Под яблоней просторная лужайка. Сейчас там тесно.

Муж и жена с любопытством разглядывают людей и тихо переговариваются.

Замечают, что все будто бы знакомы, но расположились небольшими кучками, и никто никому не мешает. Носятся ребятня и собаки. Взрослые, глядя на реку, встречают зарю.

Илья находит в толпе родных. Прадедов, дедов, родителей. Показывает Алисе. Она тихо ахает и с любопытством выискивает своих. Родни гораздо больше, чем муж с женой узнают. Не понять, как небольшое пространство уместило такую массу людей.

Солнце начинает припекать и народ на лужайке сгрудился у самого берега. Передние ступают в воду, по колено, по грудь… Солнце, бьющее супругам в глаза, превращает купальщиков в силуэты, те истончаются и исчезают в волнах. Их провожают, не догадываясь о том, ныне живущие – дети, внуки Ильи и Алисы, их родственники.

Бегают, смеясь, кружатся, обнимаются и целуются… – просто отдыхают чудным воскресным днём.

Старая яблоня прощается с гостями, как радушная хозяйка, тихо роняя в воду зрелые плоды. Яблоки, покачиваясь и вращаясь, плывут по течению, мелькая то красным, то зелёным. Пока не исчезнут в полосе жидкого серебра на горизонте …

Аля проснулась и, улыбаясь, сидит на краю кровати. Бездумно. Наслаждаясь покоем, не торопя события дня. Дверь сама отворяется и в комнату бодро паровозиком, след в след проникает их волосатая братия. В авангарде – ретривер Ляля весело виляет хвостом. В арьергарде, ретиво изгибаясь, подвижным тельцем – француз Лунтик. Они стремятся приложиться к ручке и получить благословение на ещё один щедрый день.

Благословение заканчивается взаимными лобызаниями, паровозик разваливается, превращаясь в хрюкающую, взвизгивающую, скачущую весёлую кучу-малу.

Илья ворчит, натягивая на голову одеяло, но не успевает, и ему перепадает от щедрот шустрого языка бульдога. Муж хватает извивающегося пса, и троица скрывается в ванной.

Ещё один счастливый день начался. За окном ждёт море. В соседних комнатах – родные, прилетевшие всем кагалом из России. В двенадцати километрах вверх по серпантину горной дороги – утонувший в розовом цветнике каменный домик с камином.

С его веранды открывается зелёное море, разбивающее все свои оттенки о шершавые бока Старой Планины.

Исписанные листы на столе ворошит бесшабашный ветер. На них солнечные зайчики играют в прятки с тучами. В том месте находится очередная потаённая «калитка» и захватывающее продолжение повести длиной в жизнь.

Эта история искушает воображение и страсть неожиданными поворотами сюжета и нетронутой белой стопой. То, что там будет – наша героиня предвосхищает. Остаётся самое приятное – создавать новую реальность…

Через год Мона найдёт подругу на берегу, у домика Антонио. И вначале отвезёт на свою деревенскую свадьбу. А дальше…

Душа Алисы замерла в предвкушении на секундочку, и вновь защёлкали неутомимые спицы.
               

                Конец