Иван Кузьмич

 
«Судьба человека — это сам человек»
                Б. Брехт
 
Картина выглядела страшной: в унитазе – вы не ослышались, в огромном унитазе! – бурлила вода, а в ней бултыхались, как маленькие соринки, люди. Расталкивая друг друга локтями и стараясь зацепиться за гладкие белые стены. Но вдруг чья-то сильная рука нажала кнопку слива – унитаз зашипел, и лавина воды обрушилась на головы барахтающихся людей, смыв всех в глубину чёрных слизких труб, куда-то глубоко под землю.
Именно здесь Иван Кузьмич Кирпичёв и проснулся… Слава богу, что всё увиденное – просто сон! Тяжёлый до жути, но всё-таки сон!
Очень болела голова, а всё тело покрывало холодной испариной. Не вставая с кровати, Иван Кузьмич потянулся рукой к тумбочке и взял градусник.
«Лишь бы не проклятый ковид!» – с раздражением подумал он.
Но кто в современных условиях мог хоть что-то гарантировать? Когда люди умирали каждый день, а врачи устали от нехватки медикаментов и необходимого оборудования?..
Впрочем, если у тебя имелись необходимые деньги – тогда пожалуйста: и медикаменты, и оборудование, и отдельная палата. Иван Кузьмич хорошо знал ситуацию, так как являлся заместителем начальника отдела по противопожарной безопасности Центральной префектуры города Н.
Ему недавно перевалила за пятьдесят пять, но к своему не такому уж и «весомому» юбилею стал седым, как старый лунь. А ещё, когда ходил, то заметно прихрамывал на левую ногу, (повреждённую ещё в молодости, когда работал простым пожарным). И-за этого многие принимали его за «пожившего своё» старика.
За глаза сослуживцы звали Ивана Кузьмича «кирпичом», по известной прибаутке: «У Ивана Кузьмича – морда вся из кирпича!» Хотя в получении такого прозвища «помогла» и фамилия.
Иван Кузьмич не брал вязок и считался до неумолимости принципиальным в работе. Пользуясь его таким «весьма странным» качеством, начальство посылало его на самые что ни на есть «скандальные» проверки норм пожарной безопасности. Ну, например, на проверку магазина торговой сети или ресторана, чей хозяин являлся родственником или другом какого-нибудь крупного начальника. Так недавно случился скандал с одним крупным рестораном, принадлежавшим Самвелу Карапетяну, (все прекрасно знали, что его родственник – зампрокурора области!).
Если пожарники пробовали робко «наезжать» на Самвела за его реальные нарушения, устранения которых требовали дополнительных финансовых вложений – все знали: скоро в дело вмешается прокуратура и тогда жди прилетевшей «ответки» со стороны надзорного органа! Вот тогда и отправляли на подобный объект Кирпичёва. (Особенно стали часто посылать после пожара в Кемерово, в «Пьяной вишне»! Ведь редкие проверяющие из Центра не хотели вникать во все тонкости областной властной иерархии – прежде всего наказывая самих специалистов по пожарной безопасности!).
Пожалуй, всё напоминало войну, когда солдат бросают на амбразуру вражеского дота: Иван Кузьмич скрупулезно обходил все углы и закоулки объекта. А затем, не взирая на угрозы и предлагаемые денежные вознаграждения – выписывал многочисленные акты о нарушениях.
После последнего подобного визита у Самвела Карапетяна с длинного носа начинали капать капли пота, а телефон его родственника в областной прокуратуре начал разрываться от звонков.
Но подобные «мелочи» никак не действовало на Ивана Кузьмича, (в данной ситуации поговорка про кирпич выглядела более чем уместной!) – он с непробиваемым каменным лицом подписывал акты и спокойно уходил на другой объект. А уже спустя время, после всех дипломатических переговоров, на объект приходил другой инспектор, что начинал давать небольшие поблажки. Но всё равно – на комплекс противопожарных предписаний, что невозмутимо клепал Кирпичёв, владельцам заведений приходилось тратить дополнительные деньги, порой немалые!
Несколько раз, по науськивание Карапетяна, прокуратура хотела Ивана Кузьмича подставить на взятке и возбудить уголовное дело – но подобный номер не проходил! Кирпичёв неуклонно отвергал любые «подношения»!
А пожарное начальство, несмотря на бешенство зампрокурора, только пожимала плечами: мол, что с такого работника взять? Такой уж тупой да «непонятливый», мол, Иван Кузьмич! Тем и оправдывалось перед вышестоящим начальством…
Возможно из-за столь удобной «принципиальности» непосредственное начальство очень ценило Кирпичева: где взять такого редкого работника, готового самоотверженно и бескорыстно обеспечивать им более спокойную жизнь? Ведь если бы они постоянно шли на поводу у влиятельных нарушителей, то разного рода поблажки могли закончиться в итоге большой трагедией – а крайними, традиционно, оказалось бы именно пожарное руководство!..
Но вчера всё изменилось. Как с неба свалился приказ об увольнении Кирпичёва под благовидным предлогом: на пенсию.
Но все понимали: на самом деле просто Карапетяны победили. А честный трудяга Иван Кузьмич изгонялся из системы, которой верой и правдой служил всю свою жизнь…

                *
Сон был, как говорится, «в руку»: после такого хочется сплюнуть в сердцах и выпить водки! Но с утра пить нельзя – предстояло сделать ещё много дел. Впрочем, Кузьмич и не считался никогда особым любителем «заложить за воротник». Хотя и приходилось иногда – исключительно в силу нервной профессии. Но не в компаниях с товарищами по работе, (особо Кузьмичев ни с кем на работе и не дружил!) – а просто, чтобы снять излишнее давление с сердца: стресс, так сказать.
Хотя многое указывало уже и на предстоящий бесславный финал в карьере: доносы на него резко усилились. Особенно на фоне того, что жизнь вообще в последнее время пошла мутная и непонятная его разуму. Люди как-то все попрятались в своих квартирках, многие знакомые сильно постарели, (или из-за проклятой пандемии, или из-за того, что продукты в магазинах резко подорожали и не стало хватать денег на всё необходимое) – короче, чёрт его знает!
Складывалось ощущение, что страна вся как-то замерла в тяжелой усталости, больше не строя никаких планов на будущее.
«Быть бы живу, не до жиру!» – как-то так говорили наши деды, а они уж толк в тяжёлой жизни знали. Послевоенное время и всё такое …
Сегодня – четверг: день, когда Иван Кузьмич ходил проведывать Пашу Кузнецова. Паренька, получившего семь лет назад тяжёлую травму при тушении пожара – и с тех пор лежавшего, не вставая, (в чистенькой кроватке, в комнате, обклеенной обоями с рисунками ромашек, и с окном, выходившим в небольшой ухоженный сад его родительского дома).
Беда случилась на пожаре, когда горела крыша заводского общежития, удар обрушившейся балки пришелся Паше прямо по голове. Или в спешке, или ещё почему, но мальчишка тогда каску свою не застегнул до конца, как предписано строгими правилами. Так что при оформлении инвалидности возникли большие проблемы с комиссией, выносившей судьбоносное для Пашки решение. Ведомство не хотело брать ответственность на себя, во всём обвиняя самого паренька. А он от полученной травмы головы лишился движений – и теперь лежал «овощем», глядя голубыми глазами на белый потолок своей комнаты и произнося непонятные звуки. Если бы не высохшая как почерневшая ветка мать – не ясно, что стало бы с парнем. Но та выхаживала его, стучась во все инстанции – пытаясь помочь хоть как-то сыну, нуждавшемуся в дорогих медикаментах. Тем более, что предстояла уже шестая тяжёлая операция на мозге. (Пять предыдущих, увы, ничем ему не помогли!).

Сон первый
Мама стряпает блины и приятный запах распространяется по всему небольшому дому.
На окне – горшок с геранью, а в открытое окно влетает лёгкий ветерок, шевеля лёгкую белую занавеску. Там, далеко за окном, шумит трасса, соединяющая Москву и Петербург. А здесь, в посёлке, работает трактор и кричит соседский петух…
Но самое интересное не это, а большое заболоченное озеро, начинающееся сразу за полем. Там на кочках сидят длинноносые цапли, выслеживая одним глазом жирных лягушек. Он сейчас встанет, поест маминых блинов и, взяв удочки, побежит через поле, к озеру – ловить золотистых карасиков. А потом, когда солнце зависает прямо на середине неба, он с полным ведром рыбы пойдёт усталый домой. И мама будет жарить пойманных им карасиков на сковородке с маслом, предварительно почистив их острым ножом.
Очень вкусно, если ещё добавить жареного лука и сметаны …
 
Сон второй
 
В армию Пашу забрали весной и время, проведённое в «учебке» он помнил плохо: каждый день полностью повторял все остальные. Подъём, зарядка, завтрак, учебная подготовка и постоянные придирки командиров. Главное в армии, как понял Паша, чтобы у солдата не появилось ни при каких обстоятельствах свободного времени. Поэтому он и находился в состоянии постоянной занятости: от мытья полов – до разборки автомата и вышагиваний под палящим солнцем по плацу, перед зданием казармы…
Но потом он оказался в танковых войсках и всё пошло повеселее. Он служил в Омске, во вспомогательных войсках, что означало, что он и ещё двое его сослуживцев целыми днями сидели на берегу Иртыша – в солдатском вагончике, оборудованном тремя подвесными лежаками. И, тем самым, обеспечивали безопасность учений по «прохождению танков водных преград»! Короче, ловили рыбу большими маскировочными сетками, переделанными под бредни, снабжая затем уловом офицерский состав и их семьи. Служба выглядела несложной и давалась легко. Особенно летом.
Но так незаметно подкрался дембель – и Паша вернулся в родной поселок, устроившись на службу в пожарные…
 
Сон третий
 
Люди выбегали из горящего дома – в чём их застал пожар! Часть из них затем пытались вернутся в свои квартиры, силясь вытащить на снег дорогие для них вещи. Но дым становился таким едким и пугающе страшным, что чаще они просто метались по двору: не зная, что делать. А женщины в домашних халатах – те просто рыдали, видя, как на их глазах гибнет всё то небогатое имущество, на которое они копили годами.
Девочка трясет его руку и сильно кричит, не вытирая слёз… Из всего хаоса он понимает одно: в квартире на втором этаже деревянного барака, что сейчас полыхает как свечка, на кухне одной из квартир в коробке остался её котик. Девочка смотрит умоляющими глазами на Пашу, слёзы текут по её лицу.
Павел только что вышел из огня и расстегнул шлем пожарной каски, что больно трёт ему подбородок. И вдруг девочка бросает его руку и бежит в поезд горящего дома. Он даже не успел крикнуть и остановить её, когда крыша одного из углов дома стала угрожающе проседать. Он даже не думал об упавшей на снег каске, а кинулся в пылающее жерло подъезда.
Дальше Паша ничего не помнит, только дикий треск и огромная поперечная балка срывается откуда-то сверху и накрывает его. Его начинает трясти всем телом… И тьма, густая тьма застилает глаза. А по его худым измученным бесчисленными операциями щекам текут слёзы…
«Что с ней?» – постоянно свербит мысль. Но ему никто ничего не говорит. И он не знает: спасли ли котика-бедолагу? А главное – эту девочку с зелёными глазами?
Он больше не может говорить, а только мычит: у него повреждена часть коры головного мозга, отвечающая за способность говорить и двигаться.
 
                *
В России не любят проигравших, а Кирпичёв проиграл своё противостояние с теми, кто пытался «купить» его. Он гордо не участвовал в их игре, отгораживаюсь от всего их мира инструкциями и правилами. Он всегда казался себе абсолютно правым. Но оказалось, что верх взяли те, кто плюет на правила и инструкции – кто выше всех законов и предписаний.
А в результате, он – жертва… А таких в России принято гнать под свист и гиканье окружающих.
Обычно, когда сотрудника отправляли на пенсию, то его награждали – медалью или хотя грамотой. А здесь – совсем ничего, только странная злая усмешка на лице главного кадровика, когда Кирпичёв забирал трудовую книжку с отметкой о увольнении. Вроде того: доигрался, мол, в праведника!
«А ему то какое дело? – удивлялся Иван Кузьмич. – Он-то чего так радуется моему увольнению?»
Ответа у Кирпичёва не имелось – лишь только ноющая тоска, что тонкой иголкой покалывала где-то в районе сердца…
Иван Кузьмич шёл по заснеженной аллее парка, в своей кожаной куртке с меховой подкладкой, что неизменно носил последние десять лет. Каждую весну эту куртку его Жена Клава бережно пересыпала нафталином и прятала в верхнее отделение большого шкафа, стоящего у них в передней.
«Эх, Кирпичёв! – сокрушалась она. – И зачем я за тебя замуж вышла? Вон, сосед твой, гаишник Галкин, вторую уже «Ауди» покупает, а кто он? Всего лишь рядовой патрульный! А ты ведь какой-никакой «зам»! А что толку? Дочь выходит замуж, а мы девчонке даже комнату купить в коммуналке не можем! Таких как ты, Иван, в России уже не осталось. Всех давно пересажали, чтобы воровать не мешали!»
Что он мог ей ответить? Да разве имело смысл возражать, когда она – по-своему, по-женски! – права. Но всё равно: она очень хорошая – с Клавой ему повезло!
Он любил её всю жизнь… Да и она любила в ответ: не взирая на его «упёртость» и глупую принципиальность.
Вечерами, когда он ещё работал на выездах, придя домой – садился на маленькой кухоньке, где всегда пахло борщом и блинами, и, выпив рюмку водки, обильно закусывал солёностями, что регулярно заготавливала впрок каждую осень Клавдия.
Да и вообще: его супруга – умница и красавица! Правда немного пополнела, (годы же берут своё!), но женское обаяние всегда оставалось при жене. Поэтому она так и волновала его, когда в домашнем коротком халатике ловко переворачивала блины на горячей сковородке.
Они проживали хорошую жизнь! И дочь она родила ему, Ленку – круглую отличницу. Всё в жизни удалось!
«Завтра унесёшь пареньку!» – Клавдия указала на стопку блинов, уложенных в большую тарелку и укутанных махровым полотенцем.
Она не понимала всех мотивов поведения своего мужа, но ценила его большое доброе сердце: кто бы в наше время так ухаживал за молодым товарищем, попавшем в беду? У парнишки же ничего нет – никакого будущего! А её муж давал пареньку хоть как-то надежду. Она в душе гордилась мужем, но по-женски всегда отчитывала его – видя, как «обустроились» его коллеги по работе: в каких квартирах живут и на каких машинах ездят.
– Зато спим спокойно! – успокаивала она сама себя.
Но чем старше становилась дочь, тем меньше помогали подобные утешения: денег катастрофически не хватало! Их собственное будущее становилось неопределенным и размазанным. А что делать? Кирпичёв – не фамилия. Кирпичёв – это судьба!
«Где родился, там и схоронился!» – говорила её матушка, когда ещё была жива.

                *
Боль стала острей… Он сел на заснеженную скамейку, (откуда дворник забыл, видимо, смахнуть снег). Закрыл глаза и постарался успокоить прерывистое дыхание. Тупое онемение распространилось по всему телу. Его вдруг стало тянуть куда-то набок, влево. Но он собрался с силами и остался сидеть с закрытыми глазами…
Внезапно он всё понял… «Оно…» – беспокойно промелькнуло в его голове.
– Нет, я не согласен, так не пойдёт! – вдруг прозвучал голос внутри его. Твёрдый и незнакомый.
– Ты умрёшь, и мы все умрём! Но не сейчас. Ведь сегодня тебя ждёт мальчик! И ты, – как всегда, по четвергам, – принесёшь ему блины, что испекла жена Клавдия.
– Ты кто? – робко спросил Иван Кузьмич незнакомый голос.
– Я?! – удивился голос. – Я – это ты и есть! Но только тот, другой – настоящий Кирпичёв! Меня вселил в тебя твой дед, а в него его отец… И так многие столетия Кирпичёвы выживали всегда, в любой ситуации…
– А знаешь, почему у тебя фамилия Кирпичёв?
– Знаю, дед наш, Иван Лукич, церкви строил…
– Правильно! – похвалил его голос. – За то его и посадили в тридцать седьмом: тогда требовались умелые работники на стройках народного хозяйства.
– Так дед Лукич сидел? – удивился Кирпичёв.
– А как ещё? Конечно сидел! Тогда все порядочные люди сидели. Вот тебя за что выгнали? За то, что ты в деда – порядочный! Так что вставай, бери свою авоську с Клавиными блинами – да иди. А то парнишка тебя совсем заждался.
Иван Кузьмич, пошевелил онемевшей рукой. Странное дело – она легко поддалась! Боль в сердце понемногу стала рассасываться, а немота отступать.
Он посидел ещё немного, не веря в своё чудесное исцеление…
А затем неспешно поднялся и посмотрел на небо. Высоко-высоко в морозном небе летел одинокий журавль.
«Но такого же не может быть!» – сказал сам себе Иван Кузьмич. Он даже зажмурился и открыл глаза – в надежде, что видение растворится. Но ничего никуда не ушло: журавль всё так и летел, размахивая большими крыльями – гордо вытянув свою длинную шею по направлению к белому зимнему солнцу…
«Что ещё за голос? И разговор без слов, с самим с собой? Видимо, сильно же меня шарахнуло!» – всё больше успокаивался Кирпичёв…
И вскоре он уже шёл дальше, по заснеженной аллее парка. Всё также прихрамывая и держа в правой руке авоську с блинами для больного парнишки, что безмолвно смотрел на белый потолок и видел сумрачные сны. Иван Кузьмич вдруг так явственно представил такую картину – и по бледной щеке вдруг скатилась одинокая слеза…
А за окном – где-то там, далеко! – всё также (как много лет до этого момента) шумела дорога. Где бежали машины в своё туманное будущее (что жило в отрыве от видимой реальности: подчиняясь лишь собственной логике и своим надеждам).