Предпоследний круг новогоднего ада

«Впрочем, возвращать Теофраста из тёмных рук кибернетической смерти – это была вполне фатальная ошибка, потому что… после любой смерти объект никогда не возвращается прежним.

Алисий, погладив бурундучка, направился к…»

Курсор завис на последней строке. Мигнул и остановился.

Скупая глицериновая слеза начала медленно и эротично катиться по щеке известной писательницы фанфиков на отвлечённые темы бытия в условиях кибернетического локдауна. Сколько раз она, писательница, а не слеза, отбросив предрассудки, пыталась представить – как это жить вне просчитанных условий уютной матрицы. Делать всё по вдохновению, а не по заданию. Читать то, что интересно, а не то, что развивает ей писательскую мышцу, стимулирующую множественность текстов. Как, должно быть, это сложно, почётно, феерично и непостижимо. Курсор всё ещё висел. Щека не кончалась. Слеза катилась.

Маститая писательница вспоминала свой первый раз с текстом… Боже мой! Как они тогда веселились и хохотали над несуразностями сюжета, над косноязычиями диалогов, над всеми откляченными и даже отклянченными ножками пунктуационных знаков бытия, как легко и непринуждённо криво ложились слова в колеи строк, как она занималась этим с текстом и в тексте ей было так хорошо! О времена! О нравы! Курсор по-прежнему висел, не мигая, щека казалась бесконечной как лонгрид эротического романуса, а слеза медленно катила свою тёмную воду вниз и немного вдаль (от глазных яблок, выпустивших её в такое долгое путешествие).

Но потом пришли другие времена, тебя то нет, то лжёшь.. не морщась… И маститая писательница поняла, что ей уже не так хорошо с её прежним текстом. Со всеми её прежними текстами. Ушло возбуждение, желание на наполняло её строки криками гласных и стонами сонорных согласных. Сюжет стал выравниваться, логика восстанавливаться, герои начали блистать, описания природы стабилизировались, а что – она? Она – маститая писательница, что всё ещё смотрела на труп курсора в конце последней строки, пока бесконечно солёная слеза продолжала свой поминальный путь по щеке вниз, подтверждая силу тягония в этом, отдельно взятом на кончик виртуального пера, мире. И тут внезапно щека закончилась, слеза сорвалась вниз и полетела прямо на клавишу пробела, чтобы замкнуть своим малым солёным телом контакт и продолжить написанное бесконечным повторяющимся отступом.

Маститая писательница Алиса, с которой она сама списала маститого писателя Алисия, немного похотливого бурундучка и всего Брандашмыга с его транс-другом детства, грязно выругалась на смеси латинского и старослявянского и, выдрав замкнувшуюся клавиатуру, присовокупила к розовому в стразах системному блоку беспроводную её замену.

Вскинула ухоженные руки, омытые влагой мужских поцелуев и продезинфицированные водкой, и начала, вернее, продолжила:

«Впрочем, возвращать Теофраста из тёмных рук кибернетической смерти – это была вполне фатальная ошибка, потому что… после любой смерти объект никогда не возвращается прежним.

Алисий, погладив бурундучка, направился к столу и взял ножжжж»…

И тут курсор снова завис. А скупая глицериновая маститописательская слеза повторно покатила свои тёмные воды по щеке.

А что вы хотели? В матрице шли профилактические ремонтные работы. И вот вообразите, каково было тем, кто, скажем, посещал в этот моменты уборную? На повторе.

А вы тут – финальная битва, главные герои, то-сё. Профилактика в матрице. Перерыв на повтор.

Курсор мигнул и строки сложились...