Сны в монастыре Святого Креста

или
— La vida es sue;o —

Предисловие к первому изданию

Текст, который вы сможете прочитать ниже, был найден два года назад в Лизьё на чердаке средневекового строения, известного как Дом с Георгином. К сожалению, авторство до сих пор неизвестно. Имена, упомянутые в рассказе, также не проливают свет на это вопрос и возможно являются плодом фантазии автора. Также спорными являются изложенные факты и цель самого повествования, однако по структуре текста видно, что он, хотя и намечался к публикации, вероятно, не был завершен.
По основным приемам изложения, сочинение можно отнести ко второй половине XVIII века, однако характер бумаги, чернил, особенности почерка и грамматики заставляют думать, что оно, несомненно, принадлежит началу XIX века. Часть листов, вклеенных в тетрадь отдельно, были, очевидно, написаны ранее и весьма возможно взяты из дневника того же авторства.
Текст приводится нами полностью и, хотя весьма вероятно, он так и не был завершен, приложенные заметки и черновики, дают примерное представление не только о плане и  композиции повествования, но также и об отсутствующих его фрагментах.
Л.Р. (Леон Рю – бельгийский историк и зубной врач-хирург; примечание переводчика)
1920 февраля 29. Париж


ПРОЛОГ
Отец умер, когда мне едва исполнилось шестнадцать, матери я не знал, но говорить о ней в семье запрещалось. Мне известно только, что родом она была из Богемии. Отец оставил мне небольшое наследство, которое согласно завещанию было перечислено в колледж, который я и закончил двадцать лет назад. Оставшись без гроша в кармане и с сомнительной перспективой остаться в колледже в качестве преподавателя, я не имел ни малейшего представления о том, как может сложиться моя дальнейшая жизнь.
На следующий же день после окончания, я получил письмо в желтом конверте запечатанное зеленым сургучом или чем-то вроде него. Письмо это я сохранил, хотя конверт в последствии был утрачен. Обратного адреса на нем не было, однако внутри я нашел листок белой бумаги с заглавием «От твоего дедушки», а ниже был текст письма с адресом. Нужно сказать, что дедушка у меня один, Ульрих, а второй, если и существовал где-то в Богемии, никогда не давал о себе знать.
Дедушка Ульрих, или Дядя Улли, как я называл его в детстве, жил в небольшое имении в Тюрингии. Я виделся с ним всего пару раз, так как мой отец его не любил.
Вообще с моим дедом было непросто разговаривать. У него был «мимический психоз» (вероятно, имеется в виду редкая форма нервного тика или синдром Жиля де ла Туретта; примечание Л.Р.). Это медицинский термин означает постоянное изменение лица: мышцы его сокращались так часто и резко, что это вызывало глубокое отвращение. Когда я его видел деда в последний раз еще, будучи ребенком, я совершенно не мог смотреть на его лицо без ужаса.
Дабы наименьшим образом исказить смысл текста, я прилагаю письмо тут же:

<Вклеенная записка №1. Письмо>
«Приветствую [тебя], дорогой внук и уповая на твою память, надеюсь, что ты не забыл еще старика.
Для меня является чрезвычайно сложной задачей, писать к тебе на языке, в коем я не упражнялся очень давно. Цель сего [письма] проста: я надеюсь, ты не откажешь в просьбе навестить меня 27 Апреля на мой день [рождения]. Я к глубочайшему сожалению не знаю о том, как ты живешь, потому вкладывая в конверт сумму, которой должно хватить на дорогу, а также адрес и все инструкции
Твой Дядя Улли»

Должен признать, что письмо меня поразило. Я не только сам не писал деду все эти годы и не вспоминал о немо, но даже не знал, что он жив, а тут вдруг это приглашение…
Меж тем, когда я его последний раз видел старика, ему должно быть было уже за семьдесят, что для моих детских лет воспринималась, словно передо мною был сам Мафусаил.
Когда первое удивление прошло, еще больше меня изумила щедрость автора письма и его предусмотрительность: значительная сумма каким-то удивительным образом уместившаяся в конверте вместе с письмом была представлена в трех валютах, которые могли понадобиться мне на пути к имению Дяди Улли.
Сначала я не хотел ехать, но, подумав, все же решился, и уже через неделю сидел в добротном дилижансе, который мчал меня по каменистой дороге в Западной Тюрингии.

Глава первая

ДЯДЯ УЛЛИ
Приехал в ночь на 25 Апреля. Как нестранно Дяди Улли не спал, более того, он ждал меня у порога, хотя я не сообщал о точной дате своего прибытия, и даже не писал, что вообще приеду. Тем не менее, меня явно ожидали и приняли хорошо.
Дяди Улли провел меня в пустынный зал, который освящали лишь всполохи камина и несколько свечей, и накормил отличным ужином. Меня удивило и то, что от болезни деда осталась лишь неестественно вздернутая вверх иногда подергивавшаяся бровь. После трапезы старик проводил меня по длинному коридору. Мне так сильно хотелось спать, что я не слишком интересовался окружающим пространством, однако мне удалость заметить множество старинных вещей разбросанных почти всюду.
Комната моя была на удивление маленькой и совершенно лишенной окон. В ней стоял древний письменный стол с резьбой норманнского стиля. На кровати стоявшей почти у самого входа не оказалось балдахина. Предав мне металлический фонарь со свечей, дядя закрыл за собою дверь.
Я тотчас разделся, лег на белоснежные простыни, укрылся одеялом, сшитым из волчих шкур и сразу же забылся сном, даже не задув свечки.

УТРО
Проснувшись, я долго не мог понять который час.. Разглядев где-то вдалеке темную кладку нервюрного потолка, я понял свечи уже догорели, но в  комнате было не слишком полностью темно. Лучи солнца пробивались из узкого, похожего на бойницу окна, которое я не заметил ночью. Накинув халат, я подошел к амбразуре.
Окно состояло из четырех длинных створок расположенный друг над другом. Нижняя из них оказалась дверцей на маленький полукруглый балкончик для цветов. Выглянув через створку, в которую едва пролезла моя голова, я ужаснулся, увидев, что подо мной простирается глубокое ущелье, из которого вырастают каменные стены дома.
Закрыв дверцу, я осмотрелся. Вся комната показалась мне похожей на гигантский шкаф, ибо расстояние от половиц до свода потолка было несоизмеримо больше, чем пространство пола. Фонарь с огарком свечи, оказался сделанным в виде львиной морды. Над дверью сидело пыльное чучело филина.
Переодевшись, я вышел и отправился по длинному темному коридору отходившему от самой моей двери. Из-за поворота вдруг вышел мой дед, одетый в пурпурный халат с меховым воротом.
- С наступающим днем тебя, – произнес он со странным акцентом, которого я раньше не замечал.
- И тебя, - сказал я, обратив внимание, что на плече деда сидит ворон, которого я поначалу принял за очередное чучело.
- Познакомься, это Утор, мой друг. Он живет с нами.
- В клетке? - спросил я.
Бровь деда задергалась.
- Скажи мне, как друг может сидеть в клетке? Нет, же. Он летает там, где ему нравится. У него нет своей комнаты.
После этой фразы мне показалось, что дед не совсем здоров, хотя в его то годы…
- У него нет своей комнаты, - продолжал дядя Улли, - и он свободен, как в дому, так и за его пределами.
Ворона громко каркнула и полетела дальше по коридору, как бы показывая свою самостоятельность
- Пойдем, я покажу тебе дом. Для начала его лучше всего осмотреть снаружи. А пока мы это делаем, Фарид сварит нам хороший африканский кофе.
Вчера я явно недооценил масштаб имения. Когда мы спустились по узкой полукруглой лестнице в холл, я заметил, что туда же спускалось еще две лестницы: левая, по которой мы шли, была симметрична правой, а средняя была шире остальных и шла прямо на третий этаж. Все три лестницы сходились, к большому дверному проему, выходившему прямо в сад.
На крыльце пахло фиалками и сырой землей. Дядя явно любил «звериный стиль». Мне бросилась в глаза свежая мраморная скамейка с перилами в виде грифонов. Однако, вовсе не грифоны приковали к себе мое внимание, а некто удобно расположившийся на ней. Человек размеренно курил длинную голландскую трубку и живо, хотя и довольно путано повествовал кому-то незримому о своей жизнь. Я перевел взгляд на дядю, но тот, кажется, заслушался пением птиц. Заметив, наконец, мое недоумение, он пояснил:
- Это Ханс, наш садовник. Первоклассный работник, хотя бедняга не в себе.
Когда мы подошли к Хансу, он тут же встал и поклонился со старомодной учтивостью. Хотя первого краткого комментария мне было вполне достаточно, дядя неожиданно дополнил:
- Жена Ханса – повариха, - он помолчал с минуту вдруг продолжил, так неожиданно, что я сначала даже не понял о ком он, - она тоже не в себе. Правда, Ханс?
Ханс глупо закивал, а дядя добавил:
- Они не знают французского. Темные люди!
Лишь после этих слов я понял почему вчера я не заметил акцента: дядя говорил на немецком. Разобравшись, я задумался, не нахожусь ли в какой-нибудь частной клинике для богатых людей с душевными расстройствами, однако, осмотревшись я не обнаружил ни врачей, ни охраны, вообще никого, кроме садовника, который тут же принялся что-то вскапывать. Это развеяло мои подозрения.
Меж тем мы обошли большую круглую клумбу с черными тюльпанами, и остановились перед небольшим фонтаном, дед повернулся и указал на дом:
- Всмотрись в эту загадочную архитектуру, - сказал он, за триста лет этот дом ни раз подвергался переделке, но разве он не прекрасен?
Здание было по меньшей степени необычным, но назвать его красивым было невозможно, скорее это был такой вид уродства, который, подобно заспиртованным двухголовым младенцам в банке, всегда приковывает наш взор.
На  темном фасаде было множество узких окон и тонких полукруглых пилястр. Здание состояло из пяти или шести неравных объемов, которые примыкали к круглай башне с плоской крышей и машикулями.  Молчание дяди было довольно длительным и я, посчитав, что от меня ждут ответа, заметил?
- Чудо, а не дом.
- Более чем. В здании множество комнат и целых три зала. Теплый, там мы вчера ужинали, он же старый, Новый или серебряный и храмовый.
- Храмовый?
- У нас есть церковь, если захочешь, можем туда зайти и помолиться.
- Но я англиканец…
- Я тоже.
- Я думал вы лютеранин.
- В равной степени я присягаю и Мартину и Кальвину, а так же епископам Римскому и  Кентерберийскому… Церковь вот там, я покажу.
По дороге в церковь Ульрих завел неожиданный для меня разговор
- Я полагаю, что в колледже вы не раз устраивали всякие гадание или сеансы вызова духов?
- Нет, мы никогда этим не занимались, - удивился я.
- В самом деле? Некоторые молодые люди, я знаю, этим сильно увлекаются.
- Возможно, однако, я в таком никогда не участвовал.
- Что ж, тем более тебе будет интересно принять участие в таком ритуале сегодня вечером.
- Как? – ошеломленно произнес я. – Где?
- А прямо у нас в имении! В Старом зале. Как раз сегодня должен приехать Нейдхард.

ЧАСОВНЯ
Я пытался понять кто такой Нейдхард, но мне решительно ничего не приходило на ум, пока наконец не вспомнил черноволосого мальчика – кузена Нэдди с которым играл в прядки, когда был ребенком.
Тем временем, мы оказали перед широкой лестницей ведущей ко входу в небольшое, но величественное здание часовни. Постройка было сопряжена с основным зданием крытой каменной галереей, наподобие тех, что бывают в некоторых монастырях. Стены часовни испещрял плотный ковер из резьбы и многочисленных скульптурных групп, изображающих сцены из Библии и других книг. Некоторые были легко узнаваемы, другие напротив ставили в тупик.
- Как же я раньше не заметил этой часовни? – удивился я.
- Поместью окружено лесами и лишь от этой лестницы мы можем видеть нашу часовню, издалека это просто скала, - пояснил дядя. – Меж тем, это здание наиболее древнее строение в имении и вечный памятник таланту нашего великого предка зодчего Вольфрама фон Айзенгеля, прямыми потомками которого мы с тобой являемся.
Пройдя между двумя высокими каменными столбами, на которых вероятно некогда крепились ворота, мы начали подниматься по лестнице
- Когда мы войдем внутрь, ступай как можно тише, ничего не говори и не шепчи,  одним словом: не производи не звука – предупредил дед.
- Почему?
- Нельзя. Там невероятная акустика.
Дед бесшумно отворил дверь и мы вошли в небольшое темной пространство, освещенное красным светом, льющимся из узких стрельчатых оком. Дед не стал заходить далеко и преклонив колено застыл в молитвенной позе. Я последовал его примеру, однако не стал молиться, а устремил взгляд на скромный алтарь, который представлял собою огромный необработанный кусок цельной каменной породы. По сторонам от него стояли курильницы от которых исходил странный сладковатый аромат, перемешанный с дымом от сальных свечей, расставленных по углам. Я старался не проронить не звука и несомненно справился бы с этой задачей если бы не этот запах. У меня запершило в горле и я, слегка кашлянув, произвел звук, который низким гулом прокатился по всему помещению. Дядя поднял бровь и устремил на меня недовольный взгляд. По выходе, он спросил о том, какое впечатление на меня произвел собор.
Я ответил, что он хорошее, не упомянув, однако что и здание и вся наша прогулка не показались мне очень приятными. Видно почувствовав что-то в моем голосе, дядя произнес:
- Когда дурное настроение стоит посмотреть на горизонт, и оно сразу же пройдет. Путь даже горизонт закрыт домами, горами или деревьями, найди то место, где начинается небо и вспомни, сколь велик этот мир, сколько в нем красоты. Если в твое сердце еще не окаменело, тебе станет легче, а где-то в душе проснется то, что обычно дремлет и тебя охватит невообразимое чувство гармонии с Богом…
Найдя горизонт, я посмотрел на многоцветное небо, где-то синее или серое, а где-то фиолетовое и розоватое и мне действительно стало очень приятно. Жизнь показалась настолько интересной, что даже начавшейся дождь и запах сырых бревен долетевший откуда-то из ущелья, наполнил мою душу чувством чего-то невообразимо-прекрасного.
Я оглянулся и увидел, что дядя давно обошел часовню и был уже на галерее.

КОФЕ
День пролетал молниеносно. Догнав дядю Ульриха, я вошел вслед за ним в небольшую, но довольно светлую комнату, где нас ожидал подогретый кофе.
- Обед сегодня будет в Старом зале.
- А завтрак? - спросил я.
- Ты его проспал, - засмеялся дядя, - впрочем, как и я, но Фарид сварил нам замечательный кофе. Чувствуешь аромат?
Я немного расстроился, но запах от кофе шел действительно божественный. Через минуту появился чернокожий мужчина в экзотическом костюме и налил нам пару чашек отличного кофе. Я поблагодарил его, но он в ответ только поклонился и вышел.
- За долгие годы я привык к определенному распорядку. Завтрак у меня обычно в семь часов утра, в двенадцать – полдник, в два часа – ленч, в четыре – обед, после которого дневной сон, в семь – ужин, в десять – прогулка, а в три-четыре я ложусь спать. Естественно иногда я что-то пропускаю. Слуги же ложатся спать в девять, во всяком случае, они так говорят.
- А где они?
- Кто? – спросил дядя удивленно.
- Слуги? Я кажется видел только садовника и Фарида.
- О, Фарид не слуга. Он был рабом, и я его выкупил, но теперь он, скорее мой друг и компаньон, понимаешь?
- Не совсем.
- Это и не важно… Эти дикари вырвали у бедняги язык, ты можешь себе представить?
- Боже! Кто, африканцы?
- Англичане!.. – дедушка налил себе еще чашечку кофе и продолжил. - Что до слуг – как известно, «хорошие слуги – те которых невидно, а хорошие рабы те которых неслышно, - как отмечал Бенедикт Лейденский. - Потому  тот, кто мало говорит и много делает – хороший слуга, тот же, кто много говорит и ничего не делает – искусный царедворец».
Допив кофе, и поговорив немного о литературе, мы пошли в библиотеку, где меня поразило огромное количество различных инкунабул и почти полное отсутствие сколько-нибудь современной художественной литературы.
- Я собирал эти книги всю жизнь, - поделился дядя, - большую часть из них мне удалось купить у старьевщиков разорявших монастырские библиотеки после начала секуляризации. Многие экземпляры я выкупил у парикмахеров, скупающих их за бесценок лишь для того, чтобы приготовить из этих бесценных страниц папильотки.
Ничего добавить я не мог и поэтому молча направился за дедом в Старый зал, который  находился на втором этаже и не был ограничен по бокам другими комнатами. Такое расположение позволяло сделать по обеим сторонам окна. Однако они явно не могли освещать всё так ярко. Лишь подняв глаза, я заметил, что помимо окон в зале есть и другой источник света: вместо потолка был гигантский витраж с изображением мифических сцен.
- Как же снег не проламывает потолки? – удивился я.
- Инженерная мысль! – пояснил дед. - Этот потолок делал видающийся архитектор. Он установил над этим потолком высокую стеклянную пирамиду, которой не страшны даже сильные снегопады.
- Потрясающе, - удивлялся я, рассматривая витражи.
- Хотя это зал самый старый в доме, - продолжал дед, - потолку этому нет ещё и десяти лет; старый был деревянным и совершенно прогнил. Тогда мне пришла в голову эта оригинальная мысль. Этот фонарь давал возможность не прибегать в использованию свечей в дневное время.
В это раз мне удалось рассмотреть интерьеры куда лучше, чем вчера. Судя по стенам, это был действительно очень старый зал, несомненно, ровесник часовни. В конце располагались большой прихотливого вида камин и широкий дубовый стол, около которого нас ожидали два пожилых  и довольно уродливых лакея.
- Скажи, – неожиданно спросил дядя, усаживаясь за трапезу, - ты всегда так поздно просыпаешься?
- Боюсь, что нередко.
- Отчего же?
- Я ленивый человек, мне просто лень вставать.
- Что ж, лень иногда бывает полезна, – сказал старик и отпил вино из большого бокала. – То, что тебе нравиться делать ты делаешь хорошо, а то, что не нравиться – плохо. Соответственно лень –естественная защита человека от различных неприятностей.

После обеда, дядя решил вздремнуть, а я отправился к себе в комнату я разобрал свои вещи сделал пару записей в своем дневнике, стараясь зафиксировать все, что меня заинтересовало и запомнилось за пошедшие дни. Сейчас этот дневник лежит передо мной освежая в памяти те давно ушедшие дни.

Закончив свое дела в комнате, я немного прогулялся в оранжевом свете уходящего светила. Весенняя природа представала в тот вечер во всей красе. В саду весело пели птицы и разносились нежные запахи трав и цветов.
Вокруг дома росли мощные старые деревья с раскидистой кроной. Прогуливаясь по этому лесу, я вдруг вспоминал сказки, которые слышал в глубоком детстве и эти небылицы вдруг стали казаться мне. «Этим деревьям более двух сотен лет, - говорил мне утром дядя, - но они отнюдь не так неподвижны, как может показаться на первый взгляд». Действительно, от малейшего дуновения ветра деревья шевелились, словно древние воины, обращенные в дубы. Они тянули ко мне свои ветви, словно хотели что-то сказать, однако из их одеревеневших уст доносились лишь слабые скрипы.
Меж тем небо затянула пелена облаков и птицы замолкли. Все предвещало начало грозы. Вдоволь насладившись вечерней зарей, я отправился на ужин в Новый зал.

ТРЕТИЙ ЗАЛ
Третий зал произвел на меня значительно большее впечатление, чем те два, что я видел до того. Он резко контрастировал с другими комнатами и был настолько великолепен, что все в нем вызывало мое восхищение. В этом зале, который по своей архитектуре был, вероятно, близок к позднему барокко – все было выполнено из серебра. И накладные  пилястры, прихотливые узоры потолка, все предметы и вся мебель, наполняющая зал, были серебряными, лишь только обои были изготовлены из черной кожи, а пол выслан полированным лабрадоритом, отражавшим сияние свечей голубыми, магическими, пятнами. Все это дополняло обилие зеркал искусно вмонтированных в стены в дополнение к окнам. На серебряно столе с гнутыми ножками не было скатерти, а поверхность его была так гладко отшлифована, что в ней, как в зеркале отражалась вся посуда и потолок.
Недолго я прибывал в безмолвном восхищении. В зал слегка постукивая каблуками, вошел необычно бледный молодой человек в черном камзоле и вообще во всем черном, с цвета воронова крыла длинными слегка вьющимися волосами. Я естественно не мог узнать его внешне, но предположил, что это мой кузен Нейдхард.
- Нейдхард! – произнес я громко, предполагая в дальнейшем сориентироваться на его реакцию.
- Кузен! – изумленно и возможно даже радостно выговорил  брюнет. - .Сколько же лет мы навидались!  Вижу, ты тоже приехал на праздник. Дедушка сказал, что ты будешь участвовать в нашем сеансе сегодня вечером?
- Боюсь, что так, - умеренно ответил я, не зная чего ожидать.
- Очень хорошо, - добавил Нейдхард, и на этом наша беседа завершилась, так в зал вошел дядя Улли и пригласил всех к столу.

После приятной трапезы мы начали разговор. Первым стал говорить дедушка:
- Вы оба давно меня не видели. Меж тем, вы также давно не видели и друг друга, однако, как я погляжу, совсем несклонны, общаться между собой.
Дядя испытующе посмотрел на каждого из нас и поднял бровь. Мы молча смотрели на него и ждали.
- Я старик, - продолжил он, - и в моей жизни уже очень давно все однообразно. Вы же куда моложе меня. Ваша жизнь бурлит. Она полна  событиями. На старости люди бывают любопытными, вот и я желаю узнать о вас больше.
Проговорив эти слова дядя обратил свой взор на меня.
- Я дедушка учился в колледже, как ты знаешь, но про это очень скучно рассказывать. Я пробовал писать стихи, но они оказались бездарными. В хор я не попал из-за отсутвия голоса, однако я обучался игре на клавире и достиг небольших успехов, могу сыграть что-нибудь из Моцарта…
- Кого прошу прощения? - спросил дед.
- Франца Листа, - отчетливо, но непринужденно сказал я.
- Он немец?
- Австрияк.
- Что ж.
- Вот, в общем-то и все.

<Вклеенная записка №2>
Тогда, за ужином я этого не стал говорить, но в годы учения в своем колледже, окруженный громким именем и давними традициями, я заметил, что мои сверстники прикрываясь великосветскими манерами в обществе, наедине с друзьями никогда не соблюдают ни одной из них. Зачастую, это были люди, не имеющие никакого представления о «чести и достоинстве», словах так часто упоминающихся в современной литературе и не менее часто вылетающих из уст самых скверных личностей.
Я не старался держаться подальше от своих коллег, но сам организм мой противился слушать тот бред, который они несли, где-то парадоксально-глупый, где-то до непристойности пошлый, и видеть их пакостных физиономии, на которых уже в те юный годы были отмечены все их склонности и пороки.
Многие ученики в колледже чистейшими голосами пели святые слова в хоре, но по окончании мессы легко демонстрировали свою низость.
Возможно, именно поэтому я начал учиться музыке с таким прилежанием.
Моим учителем был старый строгий органист, и он свысока относился к молодым людям. Поэтому молодежь колледжа его не любила, а за спиной потешалась и издевалась над ним. Хотя он был в этом не одинок, многие преподаватели находились в том же положении.
Я сочувствовал старику и испытывал к нему симпатию. Вероятно почувствовав это,  он постепенно проникся ко мне симпатией, и постепенно его строгость совсем прошла.

<Продолжение>
- Так, ну это прекрасно, - сказал дядя Улли, - в нашей библиотеке храниться меня много нот, хотя они для тебя наверное староваты… Пахельбель, Якоб Преториус, есть Ганс Сакс, даже автограф Ноткера Заики…
Дядя перечислял еще довольно долго, но большая часть имеем мне ни о чем не говорили.
- Ну, а ты Нэйдхарт, чем меня порадуешь? – дядя обратился в другую сторону.
- Я, увы, не достиг таких высот, как мой кузен.
Я был сконфужен этим замечание и не зная, как к нему относиться, лишь заметил:
- Уверен, мой кузен достиг высот не идущих ни в какое сравнение с моим скромным умением.
- Dulce laudari a laudato viro, (приятно получать похвалу от человека, достойного похвалы лат.)
Закончив с комплементами, Нэйдхарт продолжил:
- Непродолжительное время я учился в Болонье, затем съездил в Индию и Китай. Два года назад, когда я вернулся, мне довелось состязаться в шахматах с Хоффманом. Без ложной скромности замечу, что индийская школа здорово мне помогла в этой победе. В музыке я к несчастью не преуспел, однако мне удалось вызвать дух Сенеки. Он выразил удивление по поводу взглядов Дидро.
«Ну с Сенекой ты махнул», подумал я. Мне сразу вспомнился Шекспир:

Я духов вызывать из тьмы умею.
… как, впрочем, всякий человек.
Все дело в том лишь, появятся ли духи.

Дедушка же, судя по всему, поверил племяннику и даже спросил, пользовался лм мой кузен "Ключами Соломона" или же какой либо другой литературой.
- Теперь, громко заявил дядя, – посмотрим какие умения, ты приобрел Нэйдхарт. Но для начал спросим карты, получится ли сеанс.
С этими словами он достал из кармана какие-то очень старые карты:
- Марсельское Таро, - пояснил дядя, заметив мое любопытство.
Он достал случайным образом карту из колоды, предварительно перетасовав ее – это оказался маг.
- Прямо… Можно начинать.
Как только он сказал это, в комнату влетел ворон.
- Утор! А я собирался уж начинать без тебя. Ну, что скажешь: можно начинать?
Ворон каркнул и даже словно кивнул, садясь на спинку свободного серебряного кресла в углу, как на насест. Признаться это меня немало удивило. После сего мы пересели за небольшой круглый столик, где лежало два камня, тринадцать пустых листов оранжевой бумаги и стоял пустой кубок сделанный, по-видимому, из золота.
- Приступим, - сухопаро, даже буднично сказал дед и громко провозгласил, - в это вечер мы вызывали дух Гермеса.
После этих слов он потир вином. Мы взялись за руки. Левой своей рукой я держал сухую, но не казавшуюся старой руку деда, а правой бледную и холодную руку кузена, украшенную длинными ногтями и двумя восточными перстными.
Дед по памяти стал читать некие слова, написанные в необычной стихотворной форме, где рифма повторялась раз в четыре строки. Сам текст видимо был на старофранцузском, но я почти ничего не мог понять. В конце дед произнес одну и туже фразу на латные, греческом, славянском, немецком и на некоторых других языках:
- Здесь ли ты о Трижды Величайший?
Произнеся эти слова, он взял со стола камни, ударил один о другой и высек искру, от которой тут же вспыхнул первый оранжевый лист. Взяв его, дед поднес горящий край к кубку вина и лист потух.
Бросив обгорелый листок на пол, дед повелел снова взяться за руки и после этого вновь начал читать тот же текст. Дочтя его, дед задал тот же вопрос и вновь зажег лист бумаги. Я заметил, что на нем быстро стали проявляться какие-то буквы, но затем они снова пропали.
Затушив второй лист вином, дед в третий раз принялся звать непокорного духа. Прочтя текст и задав известный вопрос, он взял третий лист, который вспыхнул с первой же искры. На бумаге явственно отобразился текст, пожираемый пламенем.
- Ты смотришь, Нейдхард, - спросил дед.
- Да, дедушка, - словно в месмерическом трансе отвечал кузен.
- Ты все запомнил?
- Да, дедушка.
- Отлично! Тогда все случится!
С этими словами дед бросил огарок в кубок и из того взмыл столб зеленого пламени.
Ворон закаркал и улетел, а дед, снова взяв наши руки, начал что-то тих бормотать.
В конце он боднял глаза к потолку и произнес:
- О-о-омммм!
Когда мы отпустили руки, я понял, что обряд завершен.

<Вероятно, фрагмент отсутствует>

Глава вторая
ХРАМ
- Если бы ты был богом, всегда ли бы ты был на виду? – спросил дядя и тут же продолжил. - Если так, то люди ничего бы не стали делать, они бы все просили у тебя, и ты бы стал для них чудовищем, если бы перестал помогать всем, тебя бы прокляли, если бы ты помогал не тем и тебя бы презирали, если бы ты выбирал. Какой же смысл быть наведу, чтобы тебя ненавидели, когда лучше оставаться любимым, но быть в тени?
Я не нашелся, что ответит и мы завернули к часовне.
За время проживания у дяди я неплохо освоился и даже заметил, что мне начинает нравиться то, что меня окружает. Выучив за пару дней тексты что мне дал дядя, я был вполне готов к собранию в церкви. Мой голос автора звучал там, как бас, и хотя я понимал, что это всего лишь акустика, мне казалось, что моими устами говорит неведомый мне, но почти знакомый автор строк, что я произносил.

<Вклеенная записка №3>
Человек, только тогда велик, когда он един, когда в совсем разных местах и среди разных людей он ведет себя одинаково. И среди друзей и среди врагов, и среди господ и среди слуг.
Человек, только тогда велик, когда он вежлив, когда в совсем разных местах и с совсем разными людьми он ведет себя одинаково вежливо. И с друзьями и со врагами, и с господами и со слугами.
И не тогда Человек велик, когда много у него добра, а тогда когда много добра от него.
Вечность за нас спокойна!

<Продолжение>
ЗА СТОЛОМ
- «Человек, только тогда велик, когда он един, - начал цитату Нейдхарт, - когда в совсем разных местах и среди разных людей он ведет себя одинаково. И среди друзей и среди врагов, и среди господ и среди слуг».
- Но есть и крайние обстоятельства, - возразил я, - когда человек не может вести себя так, как всегда, ведь из-за его принципиальности он может лишиться денег или жизни своей, а иногда и чужой.
- Если человека тревожат такие мелочи, как может он считаться великим? – спросил дядя.

<Вклеенная записка №4>
13
(В тексте упоминается некий оккультного ордена, который по своему описанию напоминает «Ordo fratrum», описанный в записках Николо Парадизи. Л.Р.)
«Когда у вас начинаются [проблемы], появляется человек, [который] говорит, что может их решить, или сообщает, [как/где] его найти. Некоторое время он исполняет все [ваши] пожелания, а через несколько лет проходит уже ваша очередь «встать на его место» и найти [того] человека, которому будете «помогать» вы.
Братья [(члены ордена)] не говорят, кто они, и лишь когда вы всего добились, раскрывают правду о [своем] посвящении, давая возможность пройти аналогичное и стать [новым] братом [ордена].
[Благодаря обширным связям,] Орден может все, что возможно в нашей жизни. Однако всему свои [цены]. «Мы помогаем бесплатно, но ты, брат, также поможешь другим» (вероятно, цитата кого-то из братьев; примечание Л.Р.)

<Продолжение>
Гости деда так свободно ориентировались в доме, словно жили в нем не один десяток лет. Нейдхарт льстил всем и более всего старухам и старикам:
- Для всех зеркал в доме теперь найдется работа, - говорил он пожилой даме с отвислой губой и тремя страусиными перьями в шиньоне. - Они поочередно будут иметь честь отражать в себе вашу красоту.
- А не говорить англицким, - отвечала она.
Когда же кузен попытался сказать все тоже на немецком, получил пощечину. Я испытывал к нему странные чувства более всего похожие на смесь жалости и призрения. Внешне Нейдхарт был спокоен и даже умел красиво говорить, а его манеры были безупречны, но  несмотря на это он явно вызывал отвращение у всех кроме дяди.
- Демоны – это обширное понятие, - говорил кузен, когда все гости сидели за столом. - Самые древние из демонов наделены чрезвычайными магическими полномочиями. Для кого-то они боги. Но порой, демонами называют людей, которые получили бессмертие, в обмен на служение Диаволу, не так ли? Они должны поставлять Диаволу души, которые будут служить тому в его мире или на Земле как сами демоны.
- Звучит как текст из газеты, - заметил пожилой барон Оукс, - далее следует заметить, что маги, которые умерли, не были демонами, либо разыграли свою смерть, не так ли?
- Смотря, что вы подразумеваете под словом «смерть», - невозмутимо сказал Нейдхарт, чем вызвал непонятную мне лавинно сдавленных смешков.
 - Хуже всех тем, кто принял Диавола, но затем был изгнан самим Сатаной, - заметил дядя и с грустью взглянул на кузена Нейдхарта.


<Вклеенная записка №5>
1332
Итак. Вольфрам родился в Одна тысяча Триста Тридцать Втором году. Если число зверя умножить на Дьявольскую Двойку, ты получишь это число. В нашей родине, как ты знаешь 148 членов, если ты разделишь год моего рождения, то получишь число 8, восьмой месяц – август. Он родился Тринадцатого Августа Тысяча Триста Тридцать Второго года ночью. Все эти обстоятельства не могли не заинтересовать знатока нумерологии и первого магистра Нашего Ордена, Дитриха Айзенгеля!

<Вклеенная записка №6. План>
1 приезд
2 вечер гаданий
3 приезд гостей
4 бал
5 ночное собрание в церкви и принятие нового рыцаря ордена.
6 Самовозгорание г-жи Ле Клер
7 Обряд

<Вклеенная записка №7>
Сферы (? – неразборчиво; примечание Л.Р.)
1. – Бог – управление вложением идеи
6. – Гипноз и внушение, проповедь
7. – Ось человеческой сущности
8. – Искусство и магия
13. – Дьявол – управление силой магии

<Вклеенная записка №8. Действующие лица>
Ульрих (стуканье трости);
Ворон Утор (шуршание перьев);
Кузен Нейдхард  (стуканье каблуков).

Гости <на балу(?)>
Адрамелек
Барон Оукс (раскаты грома) – STN;
Барон фон Северн – молодой;
Вельфегор – черная такса Оукса;
Господин Джеропльк Никлот;
Рубикона Ле Клер (В церкви она была в черном жабо);
Эннемон Алиссандэр и Жан Непомюсэн (Эхнамон) – братья, архитекторы

<Вероятно, фрагмент отсутствует. Продолжение>

ЭПИЛОГ
Я проснулся в больнице при монастыре Святого Креста.
Мне сказали, что моя карета перевернулась. Я не мог понять, что со мной, но все тело болело от ушибов и ссадин, рука была сломана.
Я не доехал до дяди? Но как?.. А общество? А собрание? А барон Оукс и его такса? А мой странный кузен… Мне сказали, что целый месяц я пролежал без сознания и врачи не надеялись, что я приду в себя.

27 Апреля я все же смог добраться до указанного места, однако дядя Улли не встретил меня, а на месте дома я увидел свежее обугленную груду камней.
В городе я узнал, что моего деда похоронили две недели назад и порекомендовали зайти к юристу. Старый стряпчий очень удивился, узнав мое имя:
- Признаться, я не думал, что вы будите так скоро, - сказал он, почесывая  свой лысый череп.
- Скоро? – удивился я.
- Вы ведь получили мое письмо, не так ли?
- Да, - соврал я, - потому я здесь.
- Как скора стала почта! – удивился старик, - но присаживайтесь!
Закрыв дверь о порывшись в шкафу, нотариус извлек объемную папку, и сев за стол прочитал мне последнюю волю моего дяди.

Дядя сделал меня богачом. Перед смертью он составил новое завещание, в котором объявил меня своим наследником. Впрочем, я и так оказался последним его родственником – те немногие что оставались, сгинули в пожаре, который разыгрался по непонятным причинам за две недели до моего запоздалого визита в эти места.
Я не мог не посетить могилы своего благодетеля.
На свежей табличке готическим шрифтом были вырезаны имена, которые я хорошо знал по своим странным снам, что преследовали меня пока я в забытьи лежал в палате монастыря Святого Креста, или же видениям, которые помнил так, словно бы они произошли со мной на самом деле.

Гамбург
2006