Глава V Исчезнувшая рукопись

Круглая, словно воронка от огромной авиационной бомбы, оставшаяся после бомбардировки Москвы, в 1941 году, чаша бассейна, кишела голыми, в одних плавках и купальниках людьми. Они плавали там под открытым небом, летом под редким Московским солнцем, зимой в тумане из парящей на морозе воды.
Что-то напоминающее массовое крещение в Днепре, под руководством князя Владимира, представляло из себя это зрелище. Неужели храм, возведённый на народные деньги, был взорван, лишь для того, чтоб на его месте построить этот бассейн? Уму непостижимо, но тем не менее, это было именно так. Уж лучше бы тут стоял этот многоэтажный «торт» с лысым мужиком в тройке, указывающим рукой в светлое будущее, которое почему-то должно было прийти именно с востока, наверно вместе с восходом солнца.
Война помешала его приходу. И теперь этот счастливый день откладывался на неопределённое срок, который невозможно рассчитать. В то же время бассейн, в центре Москвы, рядом с кремлём, выглядел несколько примитивно. Тем более на месте несбывшегося проекта.
Но, что бы ни было там, лишь бы не та стальная решётка, что, слава Богу разобрана на противотанковые ежи. Уж слишком зловеще выглядела она здесь, напротив окон дома, где была установлена когда-то дверь командарма.
В пятикомнатной квартире жила теперь жена командарма, и её сын, взятый на фронт из детского дома. Ему посчастливилось вернуться с войны. Пять комнат на двоих, это слишком много. Но, что-то неимоверно притягивало к этому дому. Может понимание его значимости в истории страны? А может и просто возможность возвращаться домой с работы в такое престижное для москвичей место. Став ещё более серым, потемнев за военные годы, дом не напоминал всем о своём присутствии. Многие, особенно приезжие, не знали его истории, и не обращали на него особого внимания, как на старое, закопчённое здание в центре Москвы, принимая за дореволюционную постройку.
Те же, кто пережил тридцать седьмой год, старались обходить стороной, чтоб не вспоминать лишний раз о потерях, что были пережиты ими.
И, только те, кто жил в нём, стремились каждый день к себе в квартиры, с радостью и счастьем от понимания, что они теперь неразделимы с историей страны, со всеми её тяжёлыми днями, потерями и лишениями. Даже несмотря на то, что домовая кухня в нём уже не выдавала обеды и ужины по талонам, а во дворе не прогуливались НКВДешники с овчарками, сама замкнутость планировок его секций, образовывающая не менее серые дворы, радовала их своей отделённостью от остального мира, на который навсегда была затаена застарелая обида, не дающая никакой возможности слиться с ним, понять, или почувствовать его свежее дыхание.
Нарком, которого арестовали уже в 38 году, и его жена пропали бесследно. Но, их дети пытались вернуться в свою законную квартиру, встретившую их наличием в себе части предыдущих хозяев. Вопрос был решён. Моссовет выделил им жильё в коммуналке.

* * *

Из лифта вышел комендант. Он не сменился за все эти годы. Только несколько постарел, вырастив брюхо. Картуз носил всё тот же, как бы старомодно тот не выглядел. Боялся его менять на кепку, или какую-нибудь меховую шапку и в зимнее время. Давно бы уж пора ему было уходить на пенсию. Но, всеми силами держался за место, словно генеральный секретарь ЦК ВКП(б) не видя своей жизни без такой важной для него работы.
За ним следовала какая-то женщина. Что-то знакомое было в её чертах. Неужели та самая, бывшая жена героя соцтруда, с которой тот развёлся, догадалась дверь командарма.
- Интересно, кто бы это могла быть такая? – спросила она.
- Поживём – увидим, - наигранно безразлично ответил друг, дверь героя соцтруда.
- Вот пожалуйста. Сделаете копию ключа, обязательно верните мне. Мебель принимать теперь не принято. Что осталось, то и есть, - открыл квартиру комендант.
- Неужели жена? – теперь уже не верила своим глазам дверь командарма.
- Первая.
- Как же квартира пустовала?
- Интересный вопрос. Думаю, несусветная глупость, и страх.
Заселение продолжалось в течении всего следующего дня. Какая-то помпезная, явно купленная на барахолках мебель. Шкафы, диван, кресла, стулья. Старая же, та, что чудом сохранилась в квартире, с медными жетонами на обратной стороне переезжала судя по всему навсегда в хранилище, в цокольной части одной из секций дома.
- Откуда же у неё столько мебели? Даже не верится в то, что могла так разжиться за эти годы, будучи без мужа, - усомнилась дверь командарма.
Мебель, созданная по чертежам Самого Бориса Михайловича, отправлялась теперь на склад. Еще никто в этом доме не отказывался от неё, понимая, что она не только надёжна, но и несёт на себе отпечаток того времени, что теперь бесследно уходило.
Через пару дней, в квартире героя соцтруда появился мужчина, как две капли воды похожий на бывшего хозяина, только слегка выше ростом, при этом не шире его в плечах, но с большим задом, словно у Зины.
- Вот и он, - разбудил ото сна дверь командарма её друг, дверь, напротив.
- Кто он? – не поняла спросонок.
- Новый муж бывшей жены.
- Представительный. На директора магазина тянет, или завсклада, - окончательно проснулась.
- Или базой продовольственной.
- Ага. Теперь понятно откуда мебель.
- Неужели у него квартирка хуже?
- Думаю, не хуже. Просто здесь престижней. С видом на кремль.

Дом наполняясь жителями. Опечатанный прежде подъезд давно был полностью заселён. В квартиры въезжали родственники, оставшиеся в живых, вернувшиеся после отсидки. Но, не всем была дорога обратно, даже после реабилитации. Квартиры многих оказались уже заняты, некоторые неоднократно, другими, не менее важными в судьбе страны людьми.
В их подъезде появилось ещё одно приведение. Те, кто его видел, считали, что это мужчина. Некоторые даже узнавали в нём члена союза писателей, арестованного ещё в 1936 году. Выпущенного на год, но, потом опять посаженного в 1937. Кстати сказать, именно в тот последний год, что провёл на свободе, он создал якобы некое крамольное произведение, за которое его повторно и взяли. Но, где оно теперь, да и нашли ли его, никто не знал. Многие считали, что приходит за ним, и ищет в стенах, спрятав в одну из вентиляционных труб, которые были частично разобраны НКВДешниками, но, потом восстановлены каменщиком.
В квартире теперь, то ли по неведомой традиции, то ли ввиду воли судьбы, жил другой известный писатель, дважды лауреат Сталинской премии. Он то и пожаловался на своего ночного гостя, не дающего ему спокойно работать по вечерам, а иногда спать по ночам, своим постоянным простукиванием стен на маленькой кухоньке.
Комендант прятался от него, не имея возможности удовлетворить просьбу, переселив в другую секцию, Мотивируя свой отказ даже не тем, что не было уже свободных квартир, а, зная страхи писателя, рассказывая ему о других, не менее надоедливых приведениях в остальных подъездах. Причём, всегда считал нужным добавить, что в некоторых их даже несколько.
Но ничто не могло заставить поверить лауреата в то, что не только его одного терроризируют призраки в этом доме. Не умея воспользоваться таким редким, максимально натуральным «материалом» для последующего использования в своих литературных опусах, привыкнув работать в стиле соцреализма, тот не считал нужным поддаваться на происки потусторонних сил, считая их прежде всего раздражающим фактором, а не пришельцем из другого мира.
В конец, уставший и измотанный от всех этих переживаний, писатель принялся сам искать рукопись в своей квартире, вычислив то место, где чаще всего слышал стук по ночам и даже иногда встречал своего назойливого гостя.
Сначала простукивал угол на кухне. Но там не было дымохода. И тогда, вдруг, совершенно случайно догадался попробовать разобрать паркет у окна. Тот легко поддался, и в конструкции пола нашёлся свёрток, в котором оказалась напечатанная на машинке рукопись, примерно на четырёхстах страницах.
Тут же принялся читать. Понял, что никогда бы не смог написать такое. Не спешил отдавать. Отдал в размножение, и получив обратно, оставил оригинал на кухне, положив на стол, в надежде на то, что приведение заберёт его, оставив и квартиру, и его в покое.