Глава III Сердце вождя

Небо над Москвой сильно изменилось за последние годы. Свинцовое, серо-голубое, тёмно-синее, в вспышках разрывающихся зенитных патронов, залпов салюта, дождливое, или, наоборот солнечное. Хоть и всегда было таким, как и подобает столичному небу, теперь, накрывало собой, словно деревенским, лоскутным одеялом сотни тысяч людей одновременно, защитив от ультрафиолета, черноты космоса.
Заботливое и от того несчастное, потерянное во времени, во власти самого города, вместившего в себя правительство великой и могучей страны, заботящееся о её гражданах, но, такое беспомощное под этим всеобъединяющим космосом.
Будто устало от всей ответственности, что несёт в себе за каждого человека, проживающего в стране. Но, нужно ли это людям? Понимают ли, ценят заботу?
Скорее всего нет, считала дверь командарма. Там, где-то далеко, на севере, где она появилась на свет, небо было другим. И, несмотря на то, что практически всегда, за редким исключением оставалось покрытым облаками, светилось изнутри каждого из них светом обоюдного взаимопонимания с каждым жителем, что встречались довольно редко, в разбросанных друг от друга на большие расстояния в местных лесах погостах и городах.
Там его понимали иначе. Ценили, ждали снега, дождя, а порою и града. Всё это расценивалось совершенно по-иному, радостно и как должное, заслуженное по грехам, или по молитвам.
Сколько облаков, туч, снежных бурь, ливней и грибных дождиков пролетело над домом у набережной, не сосчитать. Да и брался ли кто?
Но, даже в те солнечные дни, что не так часты в Московском климате, не было радостно двери командарма. Знала, что небо её Родины никогда не поделится с Московским ни одной своей тучкой, или облачком. И от этого грустила, мечтала сама подняться в облака, чтоб поплыть вместе с ними к себе на Родину. Но, не могла, ведь была тяжелее воздуха.

* * *

- «…Дорогие товарищи и друзья!
Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 час. 50 минут вечера после тяжёлой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин.
Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа - Иосифа Виссарионовича Сталина» … - доносилось из радиодинамика.
- Я думала, что он будет жить вечно.
- Глупая, кто ж живёт вечно? Разве ж только Ленин и его дело. А так, все мы смертны.
- Зачем же тогда вообще жить? Ты не находишь, что в этом есть какая-то глупость?
- А где её нет? Вот, например, зачем требовалось расстреливать командарма, затем сажать его жену, заселять новых жильцов, сажать и их. И вот теперь, когда вернулась его жена, чинить ей проблемы с заселением.
- Пятикомнатная квартира на одного человека, да ещё и в доме на набережной – не слишком ли много, особенно в такие тяжёлые для страны годы?
- А, как бы тебе хотелось? Сделать из твоей квартиры коммуналку? То ли дело мой. Живет себе припеваючи в двухкомнатной и горя не знает.
- Мне сложно говорить о том, что бы мне хотелось. Я родилась ещё при старом режиме. Но, толком не ощутила его на себе. Зато новый знаю хорошо. И мне он дорог. Наверно потому, что не с чем сравнить. Все, кто хоть как-то пытался сравнивать, зная, или помня прошлое, давно убиты. И, если бы я не была дверью, а человеком, одна лишь память о том высоком береге, что стал моей Родиной, с видом на бескрайнее море, переходящее в океан, уже могла явиться причиной моего уничтожения.
Но, я всего лишь дерево, и мне не надо давить подобных мне на похоронах вождя. Двигать грузовые машины оцепления, умирать из-за горя, постигшего страну. Я всего лишь дерево, что выросло у моря, и теперь стало дверью, пусть и не в простом, но, зато таком обласканном вниманием власти доме.
- Перестань. Не говори ерунды. Все те, кто сегодня провожает вождя, искренне любили его, верили в незаменимость, каждый раз голосуя на выборах единогласно.
- Делали это из-за страха.
- Вот ещё, какая глупость! Никакого страха не было. Только слепая вера, покорность и любовь. И он доказал справедливость их чувств, восстановив страну после революции, а затем победив в войне.
- Но, её могло и не быть…
- Какая чушь!
- История повторяется. Сталина, словно Бальтазара, так же убили свои рабы. Но, прежде он победил Гитлера. Впрочем, тот не многим от него отличался.
- Что ты несёшь!?
- Разве ты со мной не согласен?
- Гитлер – это зло!
- А как же лагеря? Они были и у того и у другого.
- Всё схожести, простые совпадения.

* * *

- Слишком много сучков. Давай её на дверное производство, - деловито проведя по стволу рукой, констатировал мужичонка в белых, словно сделанных из одной материи картузе и френче, для верности ещё и пнув сосну начищенным сапогом.
Откатилась на один оборот в сторону.
Дверь. Я буду дверью. Не окном. А как же хотелось. Вспомнила вид на море.
- Не грусти дура! – стукнулось о неё другое бревно, больно кольнув плохо обрубленными сучками в бок, - Тебя будут открывать и закрывать. В тебя врежут замок, с красивыми ручками с двух сторон. За которые будут браться руками люди, иногда вставляя ключ. Это гораздо важнее чем какое-то там окно. Что ты нового сможешь увидеть через него? Каждый день одно и то же. А, вот через дверь проходит всякий, кто попадает в то, или иное помещение. Так можно узнать о мире гораздо больше, чем просто закрывая дыры в фасаде, пропуская свет с улицы, а, вместе с ним шум, запах, и грохот города.
- А, если меня поставят в туалет, или, ещё хуже, куда-нибудь в морг.
- Глупая! Нет ничего лучшего, нам деревьям, чем стать дверью. Ведь, где бы нас ни поставили, везде через нас смогут пройти разные люди, и, неровен час, даже сами члены правительства. Ведь и они ходят в туалет, и даже, более того – иногда умирают.
Задумалась.
Мимо, по лестнице прошли подростки с портретом вождя с траурной ленточкой на углу багета. И мальчик, и девочка были серьёзны.
- Отдайте лифтёру! Он согласует с комендантом, где поставить! - кричала сверху женщина, наверно их мать.
- Ты знаешь, несмотря на то, что все так грустны, мне кажется, что страна готовится к какому-то празднику. Так было в сорок пятом, перед салютом.
- Не мели чушь! Тогда все веселились. А сейчас на лицах скорбные маски.
- Я вижу. И, тем ни менее.

* * *

Давно не обновляемый свежей покраской, с ржавыми подтёками, но, в целом, всё ещё белый, сильно перегруженный корабль, двигался в море, не далеко от берега. Откуда здесь такой большой пароход?
Раннее, прохладное, июньское утро.
Ших-ших-ших-ших, - отталкивались от воды своими лопастями колёса по его бортам. Дым клубами вываливался из трубы им в такт.
Море слегка штормило, и было видно, как пароход глубоко зарывается носом в волны. Кто эти люди, что плотно столпились на палубе? Судя по отсутствию красной тряпки над капитанской рубкой, можно было понять – белые.
Присмотрелась.
Много солдат. Есть офицеры. Но, форма у всех едина. Словно сшита специально, а не экспроприирована, или снята с пленных. Чувствовалась дисциплина. На палубе стояло одно полевое орудие, направленное стволом в сторону берега.
Были и гражданские, на корме проглядывалась корова, пара коз, и лошади. Но, они были не крестьянские. Принадлежали казакам. Дым от трубы, низко стелился, прижимаясь к воде ветром, очень медленно растворяясь в утреннем, прохладном воздухе.
Доносилась казачья песня:
- Не грусти, моя родная,
В черных траурных ножнах!
Скоро, искрами сверкая,
Загоришься ты в руках. …
- Куда они плывут? - зародился вопрос.
- В Архангельск. Там Англичане. Из Кеми бегут. Красные наступают, - ответила старая, наполовину сухая сосна. Она из последних сил держалась за обсыпающийся под ней берег, стараясь продержаться ещё хотя бы пару, тройку штормов, подмывающих каждый раз утёс. И, поэтому уже много лет, как бы парила над всеми остальными, показывая тем самым, что давно уже мысленно не с ними, и готовится к иной жизни.
- …И когда мгновенно грянет
Грохот пушки боевой,
Православный царь восстанет
Гневом праведным, грозой. …
- Почему же они бегут, если власть принадлежит им? – не понимала происходящего молодая сосна.
- … За царя, за Русь, за веру
Силой, правдой послужи
И по старому примеру
Дерзких грозно накажи. …
- Потому, что царя больше нет, - словно энциклопедия, всё знала старая сосна.
- Откуда знаешь?
- Охотники, что прошли мимо, берегом, под утёсом, на той неделе, об этом между собой говорили. Спросил один, что шёл первым: - «Как же мы теперь-то жить будем?». Другой ответил: - «Верой».
- А, кто же теперь есть?
- Вот так же точно и спросил первого, тот, что шёл за ним.
- И, что же он ответил?
- Только Бог и Антихрист.
- …А теперь, пока, родная,
Спи, покойся, отдыхай
И, о будущем мечтая,
Славной брани ожидай.
Откуда-то надуло туман. И он стал медленно поглощать белый пароход в себя. И, уже через пару минут тот был похож на призрак. Казалось, что это всего лишь утренний сон, который, как правило сбывается. То ли потому, что запоминается лучше, то ли оттого, что ярче тех, что снятся ночью, и не доживают в памяти до рассвета. Но, дым от трубы долго ещё не мог раствориться в тумане, напоминая о проплывшем, показавшимся ненадолго, словно из прошлого пароходе.
Может, всё же я, когда-то и жила при царе, промелькнула надежда. Хотела вспомнить те времена, но, не могла. Ничего не оставалось в её памяти от тех лет. Единственно, что-то напоминающее яркий свет, что видит новорожденный человек, появляясь на свет Божий хранилось в её памяти. Возможно, это и есть то забытое время, что всё же застала в самом детстве, оставшееся в ней в виде этого сияния?
И сам этот пароход. Он, словно ещё не отрёкшийся от власти царь появился на миг в её памяти.

* * *

Улавливая мысли, тех, кто когда-то жил в этом доме, всю горечь их потерь и душевных мук, постепенно подходила к страшному выводу – такой человек не мог умереть своей смертью. Как и сама его жизнь, проходившая полностью на виду у народа, связанная с ним, и, что не менее важно – зависящая от него, так и смерть, не могла произойти случайно, лишь по воле вдруг, ни с того, ни с сего ухудшегося здоровья. Нет, тут безусловно было, что-то иное. Словно бы вся та энергетика карающего правосудия, накрывшая страну, сконцентрировалась в одном неимоверно мощном импульсе, направленном в него, давно ставшего для подсознательного восприятия масс, символом всего этого горя. Осознанно же люди не могли объяснить себе, да и не догадывались, что тут есть виновный, не имея подобного опыта массового мышления.
И, вот эта сосредоточенная энергия и могла породить того лидера, что взял на себя право быть палачом для народа этой страны. Явно самый близкий, и равный по уровню бесчинств и беззаконий самому главарю и мог быть виновником его смерти.
Думала так этой холодной весной, предвещающей великую оттепель. Но, с определённого времени перестала любить солнце. Боялась его. Не доверяла его теплу. Думала, что за тем скрывается холод человеческой ненависти и зимняя стужа всегда промёрзших лагерей.
Но, может быть дело было в том, что, видя из окна яркие лучи, растворившие собой облака, не ощущала себя согретой ими. Они просто не проникали в глубину этой квартиры, с которой слилась в единое целое, взяв на себя часть переживаний её жильцов.
Маленьким ростком, только показавшимся из отживших свой век иголок взрослых сосен, впервые ощутила на себе его лучи, действительно согревшие её после долгой зимы, в которую, что есть сил ждала тепла под толстым снежным покровом. Тогда ей действительно было тепло от него, казалось, что это и есть счастье, быть всегда согретым его ласковым взглядом. Как же изменилась она за все эти годы.
Сердце вождя больше не билось. И это нисколько не волновало её. Более того, была рада, что теперь оно встало навсегда. Считала, что страна не справится, освободившись от террора, развалится на части, погибнет, рухнет, как часть песчаного морского утёса, будучи избавлена от такого тяжкого гнёта, под которым находилась последние годы.
Но, успокаивала себя, мыслью, что ничего удивительного нет в том, что в стране, где все родственники, дети, внуки или правнуки террористов, погиб всего лишь один из них. Зёрна репрессий, брошенные в хорошо удобренную землю, легко дают свои всходы в виде моментально взявшихся из народных масс новых извергов и извращенцев, способных быстро справиться с ситуацией, взявши её под контроль. Думала, что изменения произошли уже на уровне ДНК.


* * *

- Берия Лаврентия Павловича на основании ст. ст.58–1 «б», 58–8,58–13,53–11 Уголовного Кодекса РСФСР и части 2-й Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 января 1949 года, по совокупности совершённых им преступлений к высшей мере уголовного наказания — расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества …  - начал чтение приговора секретарь Специального Судебного Присутствия Верховного Суда СССР, в здании штаба МВО.
- Я не виновен во всех этих преступлениях! …  Простите меня! …  Я не могу умирать! …  Что же мне делать для того чтоб меня простили!? Простите меня. Я готов искупить вину. Всё, что угодно, - весь в соплях, размазывая их по лицу, вместе со слезами, унижался маленький, лысый, совершенно беззащитный, кажущийся сейчас нашкодившим школьником, тем ни менее взрослый пятидесяти четырёхлетний мужчина.
- … Меркулова Всеволода Николаевича, Деканозова Владимира Георгиевича, Кобулова Богдана Захарьевича, Гоглидзе Сергея Арсеньевича, Мешика Павла Яковлевича и Влодзимирского Льва Емельяновича на основании ст. ст.58–1 «б», 58–8, 58–1 1 Уголовного Кодекса РСФСР …  – продолжал чтение секретарь.
Понимал, что выглядит неприятно со стороны, но не мог, не желал умирать. Не верил в загробную жизнь. Для него был только один мир, в котором жил. Поэтому и старался жить достойно, как подобает тем, кто добился многого в жизни. Теперь же терял его, не обретая ничего взамен. Был готов на всё, что угодно, любые условия, вплоть до пожизненного срока в самой суровой тюрьме. Лишь бы остаться в таком родном и знакомом ему мире, где был лидером, героем, значимым для самого Сталина человеком. Его правой рукой.
- … по совокупности совершенных ими преступлении, всех к высшей мере уголовного наказания — расстрелу, с лишением их воинских званий, орденов и наград и с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества, - закончил секретарь.
Всё разрушилось в один миг.
На следствие вёл себя высокомерно, даже и подумать не мог, в течении всех шести месяцев, что оно продолжалось, что будет приговорён к расстрелу. Теперь не понимал почему, из-за чего страна, для которой делал всё, что было в его силах, потеряв совесть, человеческое обличие, превратившись в зверя отвернулась от него. Не хотел поверить в то, что пришло новое время, в котором не было для него места.
Те обвинения, что были предъявлены ему в процессе следствия, не имели под собой никакой основы и легко рассыпались, если бы был судим честным, справедливым судом, которого не было, да и не могло быть. Ведь он, своими собственными руками уничтожил его, выполняя волю вождя. Не прямые его приказы, а чуя словно дикий зверь все его желания.  Его, маршала, председателя Министерства Внутренних дел обвиняли в шпионаже в пользу Англии, антисоциалистическом подходе, стремлении вернуть капитализм и в организации незаконных репрессий!
Весь этот фарс веселил его. Не понимал, что данный суд последний в его стране, созданный им, и подобными ему, он неминуемо должен был развалиться, рассыпаться в прах, превратившись в пепел истории. И, те, что судили его, видя, что руководствуются немыслимыми обвинениями, знали, что делают это последний раз, и больше никогда им не придётся заниматься подобным. Они, словно смывали вину с себя за то, что было сделано ранее.
Не верил до последнего дня, даже услышав приговор днём, во время суда, длящегося шесть дней, и сегодня так неожиданно для него, но планомерно предсказуемо для других закончившегося.
Не сопротивлялся. Всё тело как-то обмякло, когда увидел деревянный щит с торчащим из него металлическим крюком, будучи конвоем доставлен в эту комнату. Двое офицеров взяли под руки и подвели к щиту. Силой подняв привязали руками к крюку.
Здесь, в бункере штаба МВО приговор вторично зачитал генеральный прокурор Руденко.
Не слышал слов прокурора. Ноги не держали размякшее тело. Ужас парализовал волю, словно под гипнозом удава выглядел сейчас жалкой, беспомощной жертвой правосудия, даже не пытаясь встать самостоятельно на ноги, поддерживаемый за руки.
Когда приговор был прочитан, офицеры отошли от него в сторону, как от прокажённого.
26 Июня, 1953 года, выстрелом в самую середину лба был убит наповал пулей, выпущенной из пистолета Генерала Батицкого.
Врач засвидетельствовал факт смерти. Тело отправили в крематорий.