Глава XIII Стальные двери

Маму Вилен похоронил на Кунцевском кладбище. Там ещё можно было купить место. Понимали, что имеют право хоронить рядом с немаловажными для страны личностями. Где принял смерть и был похоронен отец, не известно.
Вскоре Владимир женился. Привёл жену в дом.
Опять жили вчетвером.
Иногда вспоминал слова матери о Кремлёвской мумии. Не давало покоя понимание, что никто не хочет помнить своего прошлого. Дорвавшись до свободной рыночной экономики, все зарабатывали деньги, ни перед чем не останавливаясь. Жили, как кузнецы, куя железо пока горячо. И мало, кто умел теперь задумываться. Мысли становились второстепенны, уходили на задний план, оставаясь в напрочь забытом прошедшем.
Кремлёвская мумия никому не мешала. Более того, она, как-то неожиданно, незаметно для многих превратилась в образ страны, где есть некая тайна, покоящаяся в «хрустальном» гробу, подобно Белоснежке.
Но, почему!? Неужели это так важно всем, кто жил на этой территории? Многие известные писатели, поднявшиеся на волне перестройки пытались заявить в своих книгах, что нельзя прощать ошибки прошлого, оставляя их без наказания, ибо это приведёт к новой волне насилия. Но, простили. Забыли. Поставили крест, который практически сразу потом и заменили помпезным памятником неизвестно чему. Красивым, качественным, всеобще одобренным, но холодным и пустым в сердцах новых поколений.
Нет, ничему всё же мы не научились, так и не сделав соответствующих выводов, назначив всех бывших диссидентов врагами народа, порою даже и не читая их книг.
И теперь всё обязательно повторится. Я уверен. Мы сами хотим, ждём и не можем без этого жить. Какая же несусветная глупость! Неужели так и не преодолеть её никогда?
Увы, она непобедима, пока не появится сильная вера в сердцах людей. И, даже Господь Бог не сможет помочь в данной ситуации, убедив всех в том, что только любовь способна исправить мир. Нет её. А осталась только гордость от кажущегося потерянным нынче, но сидящим в каждом чувстве раба, и презрение с ненавистью к тем, кто противоположного мнения.
Мумия тут вовсе ни при чём. Она сама истлеет в один прекрасный день, как только изменится народ. А этого, судя по всему, никогда не произойдёт. Не дав пролежать рядом с собой и года мумифицированному телу Сталина, народ, избавившись от него, убрав из мавзолея, таким образом, тут же забыл обо всём зле, что было совершено при нём, сохранив для себя первого вождя незапятнанным на века.
- Отец, давай сломаем дверь и поставим новую, металлическую? Смотри, все в нашем подъезде уже так поменяли. Я специально прошёлся вчера пешком, посмотрел, как люди живут.
- Нет. Не стоит этого делать, - испугался слов сына, вздрогнув, вернувшись из глубины своих мыслей. Боялся что-либо менять в квартире, впрочем, как и в жизни. Но, подумав, добавил: - Впрочем, если тебе так хочется, то можешь поставить вторую из металла.
- Зачем нам две? Может всё же …
- Нет. Мне дорога наша старая. Она видела, как арестовывали деда.
- Ну, хорошо, хорошо.

- Хорошо, что ещё не ломают, а только металлическую ставят, - ехидничал друг, дверь героя соцтруда.
- Теперь, когда милиция ходит с дубинками, практически не отличаясь от полиции, приходится задуматься о том, как же мы жили раньше без металлических дверей, - ответила дверь командарма.
- Кто же ещё позаботится о нас, если не мы сами. Сейчас такие времена, что, как бы милиция себя ни вооружала, все чихать на неё хотели.
- Но, в то же время мечтаю ещё пожить спокойно чуть-чуть.
Зина, хозяйка квартиры героя соцтруда, не раз открывала дверь из-за шума, якобы интересуясь тем, что происходит на лестнице. Пока, наконец не решилась спросить молодых ребят, установщиков двери:
- Скажите, а дорого стоит такая дверь?
- Не очень. Всё зависит от проёма, этажа, и количества замков, - не отвлекаясь от своей работы, на ходу, сказал один из двух рабочих, установщиков дверей.
- А вы не могли бы мне дать телефончик?
- Пишите, - примеряясь перфоратором к стене, для того, чтоб сделать очередную дыру под арматуру, продиктовал номер рабочий.

Через неделю, две абсолютно новые металлические двери, красовались одна напротив другой. Подглядывая за собой выпуклыми стёклышками глазков с ста восьмидесятиградусным обзором.
Они были оббиты тонким слоем ваты, и оклеены дермантином низкого качества. Огромные петли, напоминали о их весе. Замки о труднодоступности, ручки о достатке хозяев.
Кто же теперь тут главный, думала дверь командарма. Всё же веря в то, что раз уж её оставили, то значит на это есть какие-то причины. А отсюда следует, что она по-прежнему здесь главная, и отвечает за сохранность квартиры в том виде, в котором была ей, когда-то вручена. А все эти железки, всего лишь дань времени. Только вот как же теперь ей общаться с другом, которого знает, вот уже шестьдесят три года?

- Думаю надо брать Форд. Он дешевле в эксплуатации, - Владимир выбирал машину. Теперь его посылали в Америку, как корреспондента первого канала. Нравилось ездить. Хотел вообще остаться.
- Да. Обязательно джип, - соглашалась с ним жена. Она любила ездить с мужем. Нравилась эта страна. Боялась, как бы его не переориентировали на другую. Англия казалась слишком чопорной. А знание языка, как у него, так и у неё, говорило только об Англоязычных странах.
Познакомились в институте, хотя и жили в одном доме, через четыре подъезда. Она из семьи потомственных дипломатов. Он, всё же ближе к журналистике. Оба не один год жили за границей, благодаря своим родителям, хотя и ценили свои советские корни. Она была беременна. Хотела, чтоб их ребёнок никогда не узнал того, что довелось им и их родителям в этой стране.
Родился сын.
Рожала в платном роддоме. Не доверяли разваливающейся Российской медицине, хоть и были приписаны всю жизнь к ведомственным поликлиникам.

* * *

Теперь информация до деревянных дверей доходила в несколько искажённом предвзятом виде, будучи пропущена через металлические, отделяющие их от внешнего мира. Её железный друг, сказал, как-то:
- В квартире напротив кто-то умер.
- Мужчина? – уточнила дверь командарма. Она теперь общалась со своей внешней дверью, называя её мой юный друг. Та же, в ответ, обращалась к ней, моя старая подруга. Спросила однажды, не помнит ли тот место, где родился. Долго не слышала ответа. Затем, когда уже и не надеялась на него, ответил: - «У меня наверно и нет Родины. Добыли под землёй. А она везде одинаковая». Не стала спорить с ним. Хотя и была категорически не согласна.
- Дед какой-то. Сегодня похороны. А бабка его совсем плохая стала. Лежит не встаёт. Приходит к ней одна женщина, соцработник. Мой друг, железная дверь напротив, говорит, скоро ей квартира достанется.
Не любила своего юного друга, считала его вульгарным, не способным с годами научиться хорошим манерам. Тот же, в свою очередь не уважал её, считая, что от неё пахнет старостью и гнилью. Сам же поскрипывал при открывании, как бы ему ни смазывал петли Вилен, или Владимир, когда приезжал из Америки на пару недель, перевести дух.
Но зато в окно могла видеть, как закрыли бассейн. Не понимала, с какой целью. Затем его огородили забором. Явно началось какое-то строительство. И в одно прекрасное, Январское утро, на крещение, обратила внимание, что собралось много народа. Приехали дорогие, чёрные машины, не советского производства. Теперь чиновники, особенно высокого уровня, переходили на иномарки. Был среди толпы и какой-то высокопоставленный представитель церкви. Патриарх, догадалась дверь командарма, и тут же испугалась своей догадки. Неужели они собираются восстанавливать храм!?
Если это так, то не приведёт ли это страну вообще к монархии, уничтоженной семьдесят восемь лет назад? Сама не понимала, почему так испугалась. Но, тут же успокоилась, вспомнив; мумия Ленина, ещё лежит в мавзолее. И, пока он там, можно не волноваться, что в стране происходят кардинальные перемены. Ведь, даже со Сталиным тот отказался разделить свой гранитный домик на красной площади.
Патриарх проводил молебен неспешно и уверенно. Знала, что четыре года назад Алексий избран архиерейским собором. Догадывалась; в том, что именно при его патриаршестве начато воссоздание храма Христа-Спасителя есть некий знак. Хотелось верить; теперь с новой силой вернётся православие в Россию. Новый Патриарх – новый храм.

Ближе к концу весны из земли показались колонны и первые своды. Строили из бетона.
Скучала, не с кем было теперь общаться. Металлическая дверь реагировала неадекватно на все её слова. Не знала, как ответит, но, всё же поделилась с ней:
- Мой юный друг, там, на том берегу восстанавливают храм.
- Восстанавливают!? Разве здесь раньше был храм?
- Да. Христа Спасителя. Построенный на народные деньги, ещё до революции. Помню, как его взрывали…
- Зачем же его строят опять? - с безразличием, так, разве, что только ради приличия, поинтересовалась металлическая дверь.
И тут, впервые в жизни не знала, что сказать. Поняла, что у неё не было никогда своего мнения по этому поводу. Когда взрывали храм, переживала, понимая, что прошлое уходит навсегда. Потом, когда начали строить дворец советов, обрадовалась, что светлое будущее не за горами. Когда же фундаменты наполнились водой, и в итоге были превращены в бассейн, расстроилась. Но теперь, когда должна была обрадоваться, не догадывалась, почему не радует её это, такое значимое для страны событие.
Она не верила в искренность и чистоту чувств тех, кто оставил свои пожертвования на воссоздание храма. Люди, родители, или бабушки с дедушками, которых были единогласны в своём мнении по поводу его сноса, теперь, с точностью до наоборот, ратовали за его воссоздание.
Напоминало некий массовый психоз настрадавшейся за годы перестройки толпы, ищущей себе некую любую возможность, для того, чтоб обрести новую веру. Православие сильно изменилось в России, с приходом Романовых. Люди перестали бояться Бога. Начали считать, принося в дар ему золото, словно католики в средние века, что тем самым покупают некую индульгенцию. В людях с приходом новой правящей верхушки пропал страх Божий. Всем стало ясно, что любой грех можно замолить не боясь гнева небесного, а в дарах, перечислении части награбленного. Как, собственно и происходит сейчас, когда размножившиеся словно на дрожжах бандиты, дарят батюшкам мерседесы и реставрируют новые храмы.
Всё идёт сверху. А, если верхушка живёт по принципу; награбить и отмолить, то вообще о какой вере среди народа приходится говорить, если тот самый народ интуитивно повторяет всё за своей же властью. Ибо за кем ему повторять. Падение России началось сразу после смены Рюриковичей, но её разрушение - после прихода Петра, реформатора и насадителя всего нового, опасного, вредного убивающего душу Русскую.
Раньше на иконах Христа отсутствовал нимб. Он был не нужен. Страх перед сыном Бога и так присутствовал в людях. Теперь же всё чрезмерно настолько, что и нимб-то не спасает.
Вспомнила деревянную церковь в Няндоме. Тянущаяся к небу, но, всё же понимавшая, что никогда не дотронется даже до самого низкого облачка, знала, что её любят и ценят все жители деревни, в которой была построена их далёкими предками, поморскими мужиками. Верила в их заботу. Была спокойна за себя и те иконы, что писаны ещё в семнадцатом веке. Хранила в себе Бога. Так мало требовалось раньше для того, чтоб впустить в себя Его и никогда не выпускать.
Но времена менялись. Просто так уже не представлялось возможности заманить в себя Бога. Люди считали, что для этих целей требуется сделать ещё и подземную парковку, концертные залы, гостиницу, столовую, кухню, кафе, бассейн, и много, много ещё всяческих, связанных с правильной эксплуатацией, перечисленных выше помещений, технических площадей.
Но, поступая так, они, прежде всего заполняли пустоту в себе. Нуждаясь не в Боге, а во всех бесконечных, таких ненужных для встречи с Ним, надуманных закоулках и углах.

- Бабка померла, - с безразличием, словно газетную новость, прочитанную с утра, констатировала металлическая дверь.
- Жена героя соцтруда?
- Не знаю. Наверно она, - не хотела запоминать, а, может и принимать все эти, такие незнакомые ей, и отталкивающие своим звучанием, как современного жителя, формулировки. Жила днём сегодняшним, не думала о прошлом. Считала, что ничего хорошего там нет и не может быть. Одно расстройство и горе.

* * *

- Всё папа, мы уезжаем в Америку. В этой стране больше нет никакого смысла оставаться, - поставил в известность работающего над очередной книгой у себя в кабинете отца Владимир.
- Ты это серьёзно?
- Да. Мы так решили. Там у меня есть связи. Предлагают хорошую работу. Мы решились. Вы с мамой поедете с нами?
- Нет. Это мой дом. Мне тут спокойно и уютно, несмотря ни на что. Даже все воспоминания держат меня в тонусе, не позволяют расслабляться. Тут мне хорошо работается.
- Мы будем оформлять документы на выезд. Может поменять тебе окна?
Посмотрел отсутствующим взглядом на старые, порою плохо закрывающиеся, постоянно тянущие холодом. Сказал:
- Делай, что хочешь. Мне всё равно.
Вспомнил маму. Не хватало её сейчас, как никогда. Находясь вдали от дома, в командировках, знал; она, где-то там, в далёкой Москве, в квартире дома на набережной. Теперь же чувствовал холод её стен, как никогда прежде, будто не в них провёл своё детство.
Когда машина по скачиванию энергии изнашивается, или ломается, нормальный человек изживает себя. Остаётся лишь тот, у кого она не развита и вместо того, чтоб качать энергию, качает благосостояние. Его сын был другим. Не узнавал в нём себя. Но, каков бы он ни был, главное, чтоб не довелось ему никогда повелевать человеческими душами, и тем более не привелось замарать руки в крови.
Но нет. Разве развитой капитализм способен на такое. Слишком человеколюбив и предательски заботлив к людям. Лишь бы слепо следовали его требованиям.