Реинкарнация

    Как говорится, большому кораблю – большое плавание. Пархом с помощью своих подельников все-таки закрепил за собой оккупированный у Власа Семёры участок. Параша Павленюк хоть и вынесла откровенно идиотское решение, но вышесидящие коллеги из области, тройка типа Вышинского в лице (Попка, Калекиной и Кривожоповой), именем Незалежной его утвердила, а дальше уже все должно было идти по многократно испробованному ими сценарию. Все заявления или жалобы отсылались в первичный гадюшник к судье Павленюк, та естественно делала, насколько это ей позволяла её лошадиная морда, умное лицо и писала отписки, мол я ничего не знаю, моя хата с краю, пишите заявление в суд. Пусть самый честный, самый гуманный и т. д. украинский суд сообразно с самыми законными украинскими законами разберется в этом нетленном деле. Ну, а там, даже ежу понятно, на несколько лет вновь вырисовывается очередной круг идиотизма с заранее предсказуемым в конце оборотнем Павленюк результатом.
     Пока Влас Семёра осмысливал произошедшее, вся эта воровская коррумпированная свора, уверенная в своей абсолютной безнаказанности и полнейшей его беззащитности, готовилась отмечать это грандиозное событие. Вызвали Пархома, предъявили ему список гостей, человек на двадцать и предупредили, будут гости из области, стол должен быть на высшем уровне.
    Пархом, немного озадаченный таким поворотом, он рассчитывал на небольшой междусобойчик, человек на пять-шесть, где он будет главным лицом, вернулся домой и начал прикидывать свои сильно обрезанные за время этой воровской эпопеи материальные возможности. С салом и мясом проблем не будет, он на днях заколол своего любимого поросенка, а вот с выпивкой может быть проблема. Он на личном опыте уже знал, как и сколько эта свора в мантиях пьёт на халяву. Но делать нечего, придется откапывать свой НЗ (неприкосновенный запас). Он еженощно гнал самогон, а первач или как он называл его «шмурдяк» закатывал в трех и пяти литровые банки и ночью незаметно закапывал у себя в огороде. К тому же для крепости он добавлял в каждую такую банку либо карбид, либо куриный помет для крепости. Такой шмурдяк можно было разводить водой и получалось пойла в два раза больше, но своим друзьям, местным алкоголикам он разводил еще сильнее.
  Пархом было подумал и на сей раз развести шмурдяк водой, но ему вдруг пришла в голову гениальная мысль: ничего не разводить, они выпьют немного неразведенного шмурдяка и опьянеют так, что больше пить не смогут. Прикинув в голове, какая от этого у него будет выгода, на этом решил и остановиться.
    Застолье решили провести в канун праздника Первое Мая и, хотя кто-то пытался возразить, это же Вальпургиева ночь, когда все ведьмы собираются на свой шабаш. Но аргумент, что у нас будет половина коллектива мужчин, так что никакие ведьмы нам не страшны, и что немаловажно, наутро, на сам праздник будет серьезное обоснование для похмелки, этот последний убойный аргумент сработал весьма убедительно и вечером тридцатого апреля все начали чинно рассаживаться по местам. Мужчины интеллигентно, даже можно сказать галантно приглашали дам, чтобы те рассаживались там, где им захочется, но с таким прицелом, чтобы рядом с каждой женщиной сидел мужчина, в принципе именно для этой цели и составляли список, чтобы женщин и мужчин было поровну.
    Пархом, бывший на подхвате смотрел на них и думал: - «Посмотрим, как интеллигентно вы будете выходить из-за стола после моего шмурдяка». Слово «интеллигент» в меру своего воспитания и образа жизни он считал оскорбительным словом.
    Как и положено, первое слово взял шеф и словами из известной всем песни произнес тост за наше содружество, за сплоченный коллектив, который как единое целое взялся и решил такую, на первый взгляд неразрешимую проблему, как официальное отжатие у хозяина части его земельного участка. Чью проблему он не стал озвучивать, так как в противном случае внимание могло переключиться на Пархома. Закончил он свой тост словами, что нет таких преград, которые не смог бы взять коллектив, находящийся под его руководством. После этих слов он заискивающе посмотрел на гостей из области, но те, не обращая на него внимания, уже опрокидывали стаканы со шмурдяком в широко открытые рты. Шеф Анан подождал, пока высокие гости не опустошат стаканы, и, когда те одобрительно крякнув потянулись за салом, выпил сам.
     Второй тост был за женщин, на которых всегда можно положиться, на этих словах шеф будто поперхнувшись, произнес их еще раз и заметил, как областные гости при этих словах одобрительно закивали головами. Третий тост был за любовь, потом был тост за любовь этих женщин, на которых всегда можно положиться, потом еще за что-то и когда Пархом вернувшись, а он отлучался минут на двадцать увидел, что все гости, как один спят. Вначале он подумал: - «Неужели я отравил их шмурдяком с карбидом и куриным пометом»? Но разноголосый храп, похожий на работу сломанной паровой машины отвлек его от этой тревожной мысли. Его гениальный план начал сбываться. Он молча собрал все непочатые бутылки в несколько пустых картонных ящиков, вызвал такси и отвез их обратно домой.
    Первым проснулся шеф Анан. Оглядевшись, никак не мог понять, где он находится, и кто рядом с ним. Сидел он в кресле на незнакомой каменной мостовой и возле огромных каменных ворот. Только что сброшенный им белый плащ с багряной подбивкой лежал рядом с ним. Шеф двумя руками сжал голову: - «Как же болит голова! И зачем, я вчера пил так много этого Пархомовского шмурдяка? Не иначе, как он туда чего-то подмешал!» Снял опоясывающий рубаху ремень с широким стальным ножом в ножнах, положил его в кресло у ложа, снял новые сандалии, которые почему - то сильно жали опухшие за ночь ноги. Шеф напрягся, где-то он все это уже видел, но никак не мог понять, где, и приказал принести ему зеркало. Оттуда на него глянуло бритое лицо человека, с издерганным желтым лицом. Шеф, оскалив такие же желтые зубы, усмехнулся одной щекой, так как на другой щеке бы шрам, полученный по всей видимости в каких-то ему неизвестных боях.
     Шеф Анан, будто что-то вспоминая огляделся по сторонам, эти ворота он уже тоже где-то видел. И вдруг к нему пришло озарение. Это же место Ершалаим, или же на языке иудеев Гавваха? «Я про него недавно много читал, ведь там судили Иисуса Христа. Ненавистный город», - вдруг отчетливо пробормотал шеф. В голове у него завертелась неизвестно откуда взявшаяся фраза: - «Я бываю болен всякий раз, как мне приходится сюда приезжать». «Но откуда я знаю этот город и почему у меня так болит голова, кто я»? От этих невеселых и, главное, не понятных мыслей его отвлек голос человека с огромным шрамом во все лицо, по сравнению с которым его шрам, казался простым прыщиком. «Гегемон, что делать с этим человеком?»
    «Гегемон»? «Это кто гегемон»? «Я»? Подняв голову и посмотрев в ту сторону, куда указывал человек со шрамом, шеф увидел невысокого человека с длинными волосами, одетого в тунику до колен, которая называлась хитон. Такие туники, как правило шились из одного куска ткани и носили их почти все иудеи. Поверх туники на нем была накидка, которые в то время все носили по-разному. Иногда она полностью закрывала тунику, иногда частично. Некоторые философы предпочитали носить лишь накидку без туники, оставляя открытой правую верхнюю часть туловища. По размеру, качеству и цвету накидки можно было определить положение и богатство человека. Фиолетовый и некоторые оттенки синего говорили о роскоши и почете владельца. Это были королевские цвета, потому что использовавшаяся краска была невероятно дорога. Но этот человек не носил ни синюю, ни белую одежду. «Значит это никакой не высокопоставленный патриций» - подумал шеф. Эту догадку подтвердила и обувь этого человека. Обут он был в обыкновенные сандалии на босую ногу. Такие сандалии носили все. Они были весьма простыми, подошвы которых были сделаны из толстых кусков кожи. Верх сандалий делали из кожаных полос.
    «Но кто же я, кто»? «Гегемон…» Это неоднократно произнесенное человеком со шрамом слово «Гегемон» ударяло его прямо в мозг, будто через него проходил электрический заряд не менее тысячи вольт. И вдруг перед ним как-бы открылся этот новый для него мир: -
 «Крысобой, это ты»? «Я, Гегемон». «Значит я Понтий Пилат»? «Да, Гегемон»!  «Я Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, наместник римского императора в Иудее. «Я сын короля-звездочета и дочери мельника красавицы Пилы».  «У меня в Кесарии есть большая библиотека и я очень богат».  «Я Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье, принадлежащий к всадническому привилегированному сословию в Древнем Риме.  Живу я и служу в Иудее». «Здесь же в Кесарии Стратоновой на Средиземном море находится и моя резиденция»? От этих взрывающих мозг мыслей голова заболела еще сильнее, да еще этот человек простолюдин! «Кто он, что он здесь делает»?
    «Это Иисус Христос, - прервал его тяжкие мысли Крысобой, - он мошенник, объявивший себя царём Иудейским, к тому же он запрещает платить дань римскому императору».