А зря сомневался

            Степан вернулся в свою Рязань. А в квартире чужие люди... Вытолкали "Иди и не попадайся..." Явился в Совет - помогли. Как же "Знаменосец", инвалид, три года по госпиталям...
- Пошлём розыск,но время... Иди, пока, на вокзал, работай постовым, хоть какой-то приварок.
- Спасибо, товарищи.
Вести, о жене нашлись сразу - выписка, из истории болезни и финал - брюшной тиф.
- Жалко, сожалеем, может с детками повезёт...
Повезло, нашлись в соседнем совхозе, в приюте. Вот это радость!
Радость то радость, а куда прикажешь, с ними? И припомнилась Людмила... Одна ночка, а муляла всю войну и после.
Старший, Сашка, признал отца, как только увидел, младший, Славка, не припомнил, но раз брат сказал: "Папа!", знать он и есть.
Забрал парнишек и больше, не раздумывал, подошёл к кассе и назвал - Бахмач.
И вот они вышли на перрон, ещё военного разлива,щербатый, с наскоро заделанными воронками фугасок. До "рабочего" оставалось три часа, зашли в столовую, перекусили.
- Пойдёмте, сыны, побродим, разомнёмся, осталось, сказали, сорок пять километров... Почти дома.
- А кто нас там ждёт, пап?
- А ждёт нас мама Люда, красивая, глаз не отвести.!

Что же случилось, что он обстрелянный офицер, сдрейфил и проехал, сначала до Мены, а потом и до Сновска?
"Ну, паря, так ты и детям судьбу искалечишь и самому...на рельсы?"  будет...

Они сошли на полустанке, шли уверенно, ребята устали, но терпели.
- Вот, сыны, считайте, что дома. Вон и хата та...
- Где, папка?
- А я кушать хочу, сказал младший...
Степан подошёл к калитке. Верёвка была знакома, он сбросил её, ещё тянулся к калитке, когда открылась дверь и вышла Люда, с подойником и чистой тряпицей. - Глянула... подойник в сторону покатился...
- Стёпушка! Соколик мой! Где ж ты долго так?
Рванула калитку...
- Боже, что ж ты, изверг, деток то держишь? Ой, мои хорошие, пойдёмте, кормить стану, помогай, чего стоишь? Устали небось, счас я Розочку подою, картошечка уже поди готова, намну вам, родные, да с огурчиком, да с сальцем, мойте тут руки, раздевайтесь, а я мигом. Она прижалась к Степану,
- Толя, а слазь. с печки, иди знакомься с братиками.
Тот натянул штанцы, застегнул шлейку, через плечо.
- А это папка?
- Папка, сына.
Он обнял всех троих.
- Ну, казаки, мы дома.

Сидели, вечеряли, моргал каганец-плошка, на дощечке, у печки белёной мелом, плавали тени химерами, ребятишки наглотались, напились молока, уже подрёмывали. Людмила быстро намочила в тёплой воде, умыла всем рожицы и погнала на тёплую печку, как гусей.
- Лезьте, лезьте, там хорошо, просо на черени, рядно тёплое... Убрались со стола. Ложиться самим рано. Он прижал Людмилу, поблагодарил за всё.
- Как у тебя с дровами?
- Плохо, Стёпа, там остались одни корчи...
- Топор где?
- А вон, за тумбочкой.. Может отдохнёшь?
- Наотдыхаемся ещё.
Вышел. Нашёл корчи и стал, со знанием дела колоть, через пару часов лежала приличная пирамидка сухих дров.. Он прошёлся по участку, у самой крыши мазанки стояла старая, усохшая яблоня. "Непорядок"- подумалось.
Зашёл в хату. А Люда вернула в сени. Там висела ширма, чугун с горячей водой, ночвы цинковые.
- Становись, я тебя намою, потом сама.
Степан разделся, стоял ощущая её тело и руки. Она вытерла Степана насухо, разделась сама. Степан намочил её чёрныё, как смоль, волосы, намылил, долго перебирал длинные косы, смыл, поцеловал в шею и повернул к себе. Люда улыбалась дрожащими губами, груди, как у девочки, никакого лифчика, не надо.... Угомонились, когда взмолилась:
- Оставь на завтра, Стёпочка, родной.