Гл. 24 Слоны и мамонты на корабле

                Как тебе служится,
                С кем тебе дружится
                В дальнем твоём далеке?

                М. Танич

Повесть о счастливом поколении

            Настал день встречи с актёрами, столовая заполнилась моряками. В сопровождении командира появились очаровательная Лариса Лужина и высокий, приятной наружности, неизвестный Саше актёр Епифанцев. Они уселись за стол, установленный на небольшом возвышении, на сцене, Лужина - немного сбоку от стола.
           Её нельзя было назвать классической красавицей, у неё довольно крупные черты лица, но она весьма привлекательна: большие, смеющиеся глаза, по-детски припухлые губы и чуть вздёрнутый нос делали актрису очаровательной. Лужиной уже тогда приписывали много романов, в том числе с Владимиром Высоцким (1). Сидя чуть сбоку, вся на виду, она закинула ногу на ногу, тугие икры ног и открывшиеся круглые коленки, обтянутые капроновыми чулками, вместе с обворожительной улыбкой актрисы приковали внимание всех собравшихся моряков.
             Лужина рассказывала о сьемках, работе с известными актёрами, интересных встречах и примечательных случаях, нередко происходивших на съемках. Слушать было интересно, у неё и голос был очаровывающий. Отвечая на вопросы, она призналась, что во время съемок фильма «Вертикаль» у них с Высоцким действительно случился роман и он посвятил ей песню «Она была в Париже».
             Потом моряки слушали Епифанцева. Актёр рассказал о съёмках вышедшего год назад на экраны фильма «Угрюм-река», где ему посчастливилось сыграть главную роль - Прохора Громова. О грандиозной четырёх серийной эпопее много говорили, но Саша не успел до призыва посмотреть фильм, поэтому Епифанцев, не сыгравший в кино других значительных ролей, был ему неизвестен. Женскую главную роль в фильме исполнила красавица Людмила Чурсина. Епифанцев увлечённо рассказывал, с какой энергией, порывом играла на съемках эта широко известная в Советском Союзе и любимая миллионами актриса, описывал сцены, где она натурально и с силой швыряет его. Саша с интересом слушал, думая, что высокая, статная, вероятно сильная Чурсина, вся такая эмоциональная, действительно швырнёт так швырнёт.

            Лужина, во время своего выступления скользящая взглядом по залу и иногда останавливающая его на Сашином соседе, теперь, кажется, вообще не отрывала от него своего взора.
            Слава Плискин, товарищ Саши и его одногодок, после убытия домой СПСовца Тарабарова, был на корабле первым красавцем. Сейчас, когда он вместо робы (рабочей одежды моряков) надел свою тщательно подогнанную парадную форму, на него трудно было не заглядеться.
            Встреча закончилась. Моряки, аплодируя, встали, актёры пошли к выходу. Остановившись у стоящего близко к проходу Плискина Лужина чуть наклонившись к нему пожала ему руку и то ли прикоснулась губами к щеке, то ли что-то шепнула. После этого, пожав руки стоявшим рядом Саше и другому моряку, последовала за поджидавшим капитаном.

            Как обычно после таких встреч и других корабельных мероприятий, в заключение, замполит обязательно что-то говорил экипажу. Теперь он очень эмоционально возмущался актрисой:
- Е.ио мать! Выставила свои ножки на обозрение!
            Было не понять: то ли он вообще за нравственность, скромность в поведении, либо ему стало жалко бедных моряков, страдающих от недостатка женской ласки и подвергнувшимся в этот вечер такой пытке красотой и женственностью.

            От недостатка женской ласки намного больше страдали офицеры. Ввиду занимаемой должности Саша часто общался с ними, сдружился с большинством из них, наверное, поэтому жалел их из-за затворнической жизни. Значительную часть времени корабль находился в море, но и стоя у стенки очень часто заступал на дежурство, так что дней, когда можно сойти на берег, к семье, набиралось очень мало. Когда такой день случался, то отпускали на берег до утра только часть офицеров, другая обязана была присутствовать на судне.
            У некоторых офицеров семьи находились далеко. Очень близкие отношения у Саши сложились со старшим лейтенантом Кашафутдиновым, который рассказывал ему о своей семье, живущей в Казани. Там у жены была любимая работа, дети учились в хорошей школе, потом им будет нужно идти в институт, поэтому переезд не планировался и видел он семью только в отпуске. Это сильно его тяготило, но что же делать, он сам выбрал профессию, которая требует таких жертв.
            На корабле служили два офицера призванные на три года. Семьи свои им не было смысла перевозить, всё равно не смогут часто видеться. Нелегко было и тем, кто не обзавёлся семьёй, холостякам, в основном это были старшины-сверхсрочники. Пойти в Североморске совершенно некуда, заняться нечем, тоска несусветная. Вот эти два офицера трёхгодичного призыва, которым не светила никакая карьера и два сверхсрочника, которые по завершении подписанного контракта собирались домой, в свободное время как следует «накатывали». Выпить они могли прилично и держались крепко, стойко, поэтому прозвали себя «слонами».
            Так на корабле появились четыре слона. Но вскоре «судовой зоопарк» пополнился: объявились ещё и четыре мамонта.

            Учитывая особенности службы на корабле - обособленность проживания по кубрикам, нахождение в течение значительного времени на боевых постах, также обособленных - дружеские или же неприязненные, а то и враждебные отношения, устанавливались как правило между моряками одного подразделения. Причём дружба обычно завязывалась между прослужившими одинаковые сроки.
            Численность моряков в некоторых, так называемых, службах, подчинённых непосредственно старпому, была минимальной, иногда это один-два человека. То же было и в медицинской службе, где кроме офицера числился только фельдшер. Располагались эти службы в одном кубрике, ели за одним столом, на построениях стояли рядом (кроме медика). Саша, начальник строевой канцелярии, фельдшер Олег Михеев, старшина химиков Владимир Вертковский были одного года призыва, все трое в одном звании. Было вполне естественным для них подружиться, что и произошло.
            Должность корабельного фельдшера, наверное, единственная, при которой отсутствующий временно на корабле офицер заменяется моряком срочной службы. У этой должности была ещё куча разных преимуществ. Михеев, занимавший такую должность, да ещё коренной москвич, столичная персона, держался чуть на расстоянии от большинства моряков, иногда и вёл себя несколько свысока, по-барски что ли. Находясь  обычно в прекрасном расположении духа, Олег был не конфликтным, но и не очень контактным,.
            Совсем другим был Вертковский. Человек южного, темпераментного характера (ему и прозвище дали «хохол»), волею судеб живший с родителями в суровом северном шахтёрском городе Воркута, был общителен, любил шутку, его круглое лицо излучало свет. Химкоманда была в составе трёх человек, возглавлялась она старшиной, эту должность и занимал Владимир. Подчинялся он старпому.
             Саша по характеру, отношению к окружающим был что-то среднее между Олегом и Володей, наверное, из-за этого оказался связующим звеном. Так что кроме некоторых отличий в характере, в остальном: по службе, возрасту, некоторой интеллигентности, наконец, они имели столько схожего, что не могли не организовать дружную тройку. А вскоре их стало четверо.

             Их одногодок Гена Сафонов, служивший в радиотехнической службе, несколько выделялся в ней, отличался от других.
             Хотя РТС и называлась службой, но в общем это боевая часть, БЧ-7, а в них не очень приветствуется поведение интеллигента. Конечно, среди пришедших на корабль было немало образованных, культурных ребят. Из-за насыщенности новых кораблей современной техникой, на флот призывались только со средним и среднетехническим образованием, большей частью городские ребята. Но в нелёгкой боевой службе, в тяжелейших условиях, свою интеллигентность требовалось на время убрать, спрятать подальше. Хотя бы в большей части. И не для виду, нет.
              Ранее рассказывалось, как молодым матросам приходилось есть из немытых мисок, которыми только что пользовались: вытерев внутреннюю часть куском черного хлеба. Во время штормов на полу столовой, кроме разлитых супов, виднелись иногда и рвотные массы: каждую минуту ведь палубу не драят. Один из боцкоманды, сидевший с Сашей за одним столом, в такое время именно из-за этого не ходил в столовую. Когда они были ещё молодыми, ходили полуголодными, во время стоянки в порту, у стенки, бывало кто-нибудь рассказывал что-то мерзкое, портящее аппетит. Тогда этот матрос выскакивал из-за стола и убегал, а его порцию съедали: не пропадать же добру.
              Стирка одежды проходила обычно следующим образом: её расстилали на палубе и поливали водой из-под шланга (в море - солёной), потом тёрли куском мыла и огромными щетками, которыми драят палубу, смывали всё водой из шланга.
              А гальюны во время шторма? Туда интеллигент не то, что войти, заглянуть побрезгует.
              Гена же и внешне сохранял свою интеллигентность. Высокий, худощавый, разговаривая держал голову прямо, высоко, говорил мягко, чуть замедленно, немного жестикулируя руками. А кроме этого, он ПИСАЛ (!), мечтая после службы стать писателем. Большую часть свободного времени Гена отдавал этому занятию. Начитанный, любящий поэзию, этим он и привлёк Сашино внимание, который, выучившись читать в четыре года, перечитал за свою ещё недолгую жизнь самые различные книги: от «Капитала» Маркса, до романов Мопассана, мог часами декламировать Есенина и Блока. Саша стал часто заглядывать в РТС, они подружились, а потом Гена влился в их коллектив, тройка друзей стала четверкой.
              Тогда они и сказали в шутку: «Раз на корабле есть четыре слона, то почему не быть и четырём мамонтам».
             Сафонову из всех «мамонтов» было сложнее всех выделять время на общение: они ещё только дослуживали второй год, до старослужащих, «годков», им было далековато. Но если двое были старшими в своих службах, а Михеев даже единственным, иногда совсем ничем не занятым, то Гена по статусу был в своей боевой части в середине иерархической лестницы. Зато Саша мог часто приходить к нему на пост, они много общались и сдружились больше всех, хотя Вова Вертковский, «хохол», был наибольшим центром притяжения для всей четвёрки, уж настолько с ним было легко.

             После одного из походов, в котором экипаж корабля получил высокую оценку командования, Сашу вызвал старпом и дал печатать проект приказа о поощрении личного состава. Сев за машинку, он на первой же странице увидел и свою фамилию. Его поощрили поездкой на родину!!! Десять дней он проведёт среди родных, друзей! Быстро отпечатав приказ Саша отнёс его старпому и искренне поблагодарил своего начальника, понимая, что это он проявил о нём заботу.
             Старпом велел готовиться к поездке домой: уже шли разговоры о скорой постановке корабля на капитальный ремонт и модернизацию. Обычно это делали на заводе, где корабль и строился, значит в данном случае в Николаеве, на Украине. Поэтому предстоял дальний поход, долгая подготовка, будет много работы, не до отпусков. Саша решил лететь на самолёте, это позволяло сэкономить на дороге и продлить пребывание дома до 12 дней.

            Самолёт из Мурманска прибыл в столичный аэропорт Шереметьево. Саша прошёл в микроавтобус, следовавший до аэропорта Домодедово, откуда отправлялись самолёты на Оренбург. Сидя на переднем сиденье, он увидел, что водитель несёт чемодан какой-то молодой женщины. Они подошли к двери микроавтобуса, и Саша узнал Лилю! Ну конечно, ведь она живёт в Ленинграде, значит, прибыла оттуда и тоже летит в Оренбург. Его бросило в жар, ему буквально стало плохо. Он опустил голову, когда она прошла в хвост салона - вышел из машины и сняв ремень распахнул шинель. Сильный мороз быстро остудил его, наклонив низко голову он прошёл в салон и сел на своё место.
           С учётом московских пробок путь предстоял долгий. Через некоторое время Саша, окончательно придя в себя, стал изредка оборачиваться и бросать взгляды на Лилю. Она была занята своими мыслями и не замечала взглядов молодого старшины. Потом глянула на него, чуть грустно улыбнулась и вновь погрузилась в свои мысли.
           «Не узнает», - подумал Саша. Форма сильно меняет облик человека. Он прошёл в хвост салона и сел рядом, на свободное место. Бросив мимолётный взгляд на неожиданного соседа, Лиля снова задумалась. Саша заговорил, она отвечала ему. Да, прилетела из Ленинграда, едет в Домодедово на свой рейс. Однако разговаривала с ним как с незнакомцем, хотя уж тут не узнать близкого тебе когда-то человека было невозможно.
           Сильно озадаченный, он неуверенно спросил:
- Извините, Вы разве не Лиля Потёмкина?
- К сожалению, нет, - улыбнулась она.
            Его сознание никак не могло принять этого факта, это было невероятно. Саша объяснил ей, что она как две капли воды похожа на другую девушку и стал выпытывать у незнакомки, кто же она. Конечно, девушка могла бы подумать, что таким образом с ней пытаются познакомиться. Но вероятно изумление Саши было таким естественным, что она ему поверила. Как нередко бывает в таких случаях, с незнакомым человеком, с которым больше не встретятся, могут поделиться тем, о чём не расскажут и близким. Девушка рассказала, что у мамы онкология и она летит домой, в Ростов-на-Дону, ухаживать за нею. В Ленинграде училась в педагогическом, теперь перевелась на заочное отделение. Зовут её Людмила, фамилия Урянская.
            А Саша рассказал ей, о той, другой, в которую был влюблён. Кажется только сейчас он впервые ясно осознал, что судьба когда-то подарила ему встречу с такой девушкой, такое счастье. Но он не понял и не сберёг.
            Они проболтали с Людмилой всю дорогу и тепло попрощались в Домодедово.

            Вскоре он был в аэропорту Оренбурга, откуда отправился на железнодорожный вокзал, где уже пыхтел на путях его старый знакомый, пригородный поезд по прозванию «барыга». Ужасно долго тянулись три часа, за которые «барыга» преодолевал 75 километров, иногда хотелось выскочить из поезда, казалось, пешком можно быстрее добраться до родной станции. Но вот наконец-то перрон, где среди встречающих выделялась большая толпа человек в двадцать. Саша обнял плачущую от радости мать, потом жал руки другим, обнимался - с отцом, сестрами, братьями, друзьями.

            Быстро пролетели дни отпуска и вот последний, прощальный вечер, на который собрались человек тридцать родных, друзей. Все, кроме старенькой его бабушки Газизы, толпой отправились провожать Саню на поезд до Москвы.          
            Впереди были ещё три дня отпуска. Да, он не закончился, продолжался, только состоит теперь в беседах с соседями по вагону, в посещении вагона-ресторана, в прогулках по перрону новых для него городов. Иногда поезд стоял на станциях до получаса и тогда Саша отправлялся осматривать вокзал, привокзальную площадь и даже прогуливался по ближайшим улицам.

            В Москве, на площади трёх вокзалов, он перешёл с Казанского на Ленинградский и сел на поезд Новороссийск - Мурманск. Ещё два дня свободы! Настроение было приподнятое, все окружающие нравились, каждого был готов обнять.
            С собой ему дали несколько сумок с продуктами, постряпушками, которых должно было хватить на дорогу и на угощение товарищей на корабле, но съев с ребятами ехавшими с ним до Москвы всё скоропортящееся, Саша решил теперь почаще прогуливаться в вагон-ресторан: когда ещё предоставится такая возможность.
            Ехал он в плацкартном вагоне и возвращаясь из ресторана увидел, что в соседнем с ним купе едет невероятно обворожительная молодая женщина. Невысокого роста, тонкая кофточка на ней и юбка чуть выше колен не скрывали, а подчеркивали прекрасную фигуру, красивое лицо обрамлено волосами короткой модной причёски.      
            Проходя часто по вагону: в ресторан, покурить - он заметил, что девушка не ест ничего, в отличие от всех других пассажиров, да и в ресторан не ходит. Лишь иногда пьёт чай.
            Попросив разрешения присесть рядом, он заговорил с ней, и они повели обычный дорожный разговор.
- Вы едете из Москвы?
- Нет, отдыхала в Крыму, теперь еду в Мурманск, жду не дождусь, когда доедем.
- Я тоже до Мурманска, но у нас с вами такие разные желания. Мне бы хотелось ехать и ехать.
 - Да уж, понимаю вас.
- Меня зовут Саша. А вас? Только не «Авас»! (2)
            Девушка рассмеялась.
- Нет, нет. Юля.
           Спрашивать, почему она ничего не ест целый день, как ему показалось, было неудобно.
- Юля, вы уже давно из дома, то в дороге, то на отдыхе, соскучились, наверное, по домашней еде, она всё-таки отличается от ресторанной, санаторной. А мне столько всего наготовили на дорогу и для товарищей на корабле. Вдруг вы чем соблазнитесь.
           У себя в купе он достал из сумок что повкуснее и поставил на стол Юлии.
- Сейчас закажем горячего чая и посмотрим, настолько ли хорошо стряпают мои родные, либо только хвастают.
- Саша, тогда я тоже должна поухаживать за вами. Пойду принесу чай.
            Он не стал возражать, понимая, что таким образом ей будет менее неловко угощаться от незнакомого человека.
            Весь вечер они рассказывали о себе, говорили обо всём. Юля прожила в Мурманске три года, с мужем, который большую часть времени проводил на рыбном промысле, а вернувшись постоянно пил - развелась. Судя по рассказам о некоторых событиях жизни, она была чуть постарше Саши, но из-за своей привлекательности, очаровательной улыбки, ну и отдыха в благодатном Крыму, выглядела совсем молодо.
            На следующее утро они вместе позавтракали и опять болтали. Когда подошло время обеда он предложил ей:
- Давай сходим в ресторан, поедим горяченького.
- Саша, у меня чувство, будто мы уже давно знакомы, поэтому я тебе скажу то, о чём другому постеснялась бы. Я не могу пойти в ресторан, поскольку привыкла сама платить за себя, но после отдыха на курорте осталась совсем без денег.
- Ну раз мы давно знакомы и вдруг случайно встретились, значит не будет ничего особого, если я один раз угощу старого товарища.
           Она улыбнулась.
- В «старые» ты меня рановато записал. Готова пойти при одном условии: деньги на ресторан беру в долг, по прибытии в Мурманск снимаю деньги с книжки и возвращаю долг.
- Согласен.

           Весь остаток пути до Мурманска он провёл в её купе. Они говорили и говорили: рассказывали о своей ещё недолгой жизни, о морской службе и жизни мурманских рыбаков, о своих семьях, о литературе. Саша рассказал ей о Сибири, в которой она никогда не была. Проезжавший по этой дороге первый раз, он расспрашивал о городах, через которые шёл поезд.
          Сидя на её постели, они глядели в окно, рассматривая вокзалы, города, что проезжали. Чтобы лучше видеть, Саша тянулся к окну, ему приходилось прижиматься к ней, и он чувствовал под тонкой тканью белой кофты упругую, горячую грудь девушки. Это было так волнительно, так кружило голову, кажется, он мог бы сидеть рядом с ней бесконечно долго.
          Они сходили поужинать и снова болтали, глядели в окно на мелькающие огни станций, полустанков. Уже давно спал весь вагон, когда он, пересилив себя, произнёс:
- Юля, наверное, тебе уже нужно спать. Я пошёл.
- Да, - сказала она с явным сожалением и приобняв на прощание, на секунду ещё сильнее прижалась к его плечу.
           Утром, собрав вещи, они вышли из вагона и Юля напомнила:
- Сейчас мы едем ко мне, я сбегаю в Сберкассу, потом мы пообедаем и к вечеру вернёшься на свой корабль.
          О большем нечего было и мечтать: на корабль он должен прибыть не позже двадцати двух часов, возвращаться раньше нет смысла, никто ведь не будет считать, что он ещё в отпуске. Ходить с вещами по зимнему Мурманску тоже мало удовольствия.
          Хотя что это он: о большем нечего мечтать! Рядом с такой женщиной как раз и можно мечтать о многом: прекрасном, волнующем.
           Отстояв очередь на вокзальной площади, они сели в такси, и Юля предложила вначале по пути заехать в Сберкассу, а потом уже к ней на квартиру.

_______________________

(1)    Официально Лужина четыре раза выходила замуж. К моменту встречи на «Стройном» была уже широко известна, сыграв за 10 лет около двадцати ролей в кино.

(2)    В тот год Аркадий Райкин впервые исполнил миниатюру Жванецкого «Авас», которую потом знал, кажется, каждый житель огромной страны:
      «… Есть у нас грузин, студент, по фамилии Горидзе, а зовут его Авас, и доцент Петяев, страшно тупой. Вызывает доцент этого грузина к доске и спрашивает:
- Как ваша фамилия?
- Горидзе.
- А зовут вас как?
- Авас.
- Меня Николай Степанович, а вас?
- Авас.
- Меня Николай Степанович, а вас?
- Авас.
Так продолжалось два часа. Он никак не мог выяснить, как зовут этого грузина … ».