Просежни

                             
   После рыбалки с "Маэстро», Василий изменился. Нет не внешне, а там, где - то внутри, не сильно, но всё — же. Вы наверное сразу подумали про сквернословие? Верно… Это тоже. Но правда не надолго хватило. Вскоре опять стал матюгаться, но куда сдержаннее, не то, что бывало.
   А вот всегдашняя суетливость исчезла. Стал Василий, как бы Вам сказать, спокойным что — ли… Хотя нет — умиротворённым каким - то и задумчивым.
   То на воду, на той — же рыбалке, уставится, вроде не зряче — хотя — бы моргнул. А коль закат поспеет, особенно вечерний, то на поплавок и вовсе не глянет. Смотрит неотрывно на солнце, которое в воду вот — вот окунётся и  улыбается — чудно так…
    Жёнушку свою — любимую, стал называть не иначе, как «Радость моя» —  ишь, что удумал на старости лет.
   Она вначале на него наехала, мол, что чёрт лысый, взбрендил вконец. Аль другую нашёл — весь в мечтах и думках, как в молодости. Затем шибче присмотрелась… Ан нет…  и сбавила обороты.
   Глядя на мужа и она стала поласковее. Присядет рядышком на ступенечку крылечка. Прильнёт головкой к Васиному плечу и... оба слушают о чём шепчет — говорит кудрявая берёзка.
   Тихо - тихо, стараясь не нарушить говор берёзки, судачат о своём: о молодости, как встретились, о чувствах, которые разбудила невесть откуда нахлынувшая любовь. Так заговорятся, что звёзды уже повылупляются на небе. А им, хоть бы — хны…
   Набежавшая чуток ранее зима не изменила Василия и его умиротворённое отношение к природе и жизни.
   Первый снег вальсируя в свете жёлтых фонарей будил в нём нечто трепетное и давно ушедшее. Чудился, по прежнему чёткий образ мамы, давно ушедшей в иной мир и щемящие сердце слова забытой песни «...Поговори со мною, мама….» Подолгу восхищался затейливым узорам на замёрзших окнах. Да мало чему…
   Одно плохо, вместе с холодами вернулись проблемы со спиной. Холодная вода, посиделки на сырой земле во время рыбалки, похоже сделали своё дело и с годами болячки стали густо высыпать наружу.
   Скукожившись, в три погибели, он лежал на топчане, подвинутым поближе к печи заботливой жёнушкой. Но превозмогая боль, полюбил Василий сидеть на удобном стуле, насуплено  и сосредоточенно тыкая одним пальцем в клавиатуру компа, подаренного детьми.
   Упорно старался излить на бумагу, вернее монитор, всё то, что давно теснилось в груди. Но увы... Дальше детской прибаутки — стишка дело не шло. «Муха села не варенье, вот и всё стихотворение», напрочь перечёркивала все потуги. Но недаром он слыл усидчивым рыбаком…
   — Василий, свет очей моих… — явно подыгрывая мужу, улыбнулась жена, — Сегодня страсть, какая чудная погода. Морозец лёгкий — лёгкий, а иней, такой пушистый, сплошь все деревья укутал. Знаю, ты такую погоду, страсть, как любишь. Красотища-а-а!…
   Дураку видно, что она соблазняла прихворнувшего мужа.
   — Хотя — бы немного пробз…  — Тут она хохотнув, прикрыла смеющиеся рот, — Как - бы сказать по культурному, во — во… проветрился.
   — Ох, душа моя, разлюбезная, — Василий легко и с радостью принял игру любимой, — Да я — б с великой радостью и удовольствием, но, как на зло, неможется, особливо сегодня.
   — Милок! — проворковала жёнушка, так ведь от беспрестанного лежания, пролежни будут — подумай?…
   — Не пролежни, а скорее всего просежни появятся на одном месте — парировал Василий.
   Жена недоуменно уставилась на мужа, переваривая услышанное. Потом чисто и открыто рассмеялась. Этот смех, Василий любил больше всего.
   — А знаешь, пожалуй верно ты говоришь и мне давно пора про-о-о…, сама понимаешь — прогуляться. Давненько я не был на рыбалке. Может и ты мне составишь компанию — на всякий случай…
   Жена ошарашенно взглянула на Василия. Такое она слышала впервые. Едва сдерживая слёзы, она согласно кивнула головой.
   — Ну и лады…
   Василий усердно кряхтя, явно преувеличивая боль, полез под кровать за рыбацкими премудростями.

   С тех пор, эту счастливую семейную пару, можно было частенько встретить на берегу озера.
   Многие, как мужчины, так и женщины, осуждали их поведение. Но думается, скорее всего от зависти…
   А что касаемо стихов, то у Василия начало получаться и недурственно. Не Есенин конечно, но соседке, бабке Груне нравилось. Правда сказанное приходилось не единожды повторять — сами понимаете, ветхая старушонка, да и старость по головке не гладит…
   Но об этом, при случае, в другой раз...