Два барана

Это было давно, -  начале тридцатых годов прошлого столетия, когда люди жили своим натуральным хозяйством и слово «коллективизация» было для них непонятным, и тем более не верили, что подобное может случиться.
Накануне большого праздника  Покрова Богородицы, мой дед, Алексей Васильевич Чернов со своим братом Петром  надумали прокатиться на центральный рынок города Тулы. Они решили поторговать бараниной, а на эти деньги прикупить одежонки детишкам (а детками Бог не обидел, по пятку у каждого), а к праздничному столу привезти осетрину, залом, хорошей колбаски с чесночком и вяленой рыбки, да кое-что к чаю. Святое дело с устатку попить чайку с сахарком вприкуску да калачом, да чтоб от блюдца с чаем ароматный парок поднимался.
Зарезали вечером они по барану, освежевали и подвесили в сенях для охлаждения. На рассвете запряг Алексей Васильевич лошадку, оделся потеплее, опахнул барана белой тряпицей и аккуратно уложил в повозку.
 Петр Васильевич тоже притащил своего барана и положил рядышком. Сели сами на соломку спина к спине, так они садились всегда, когда нужно было поговорить или просто покурить, положив табурет набок. Они всю жизнь прожили спина к спине.
    Стоял последний месяц осени. Часто дул холодный ветер и шли нудные дожди и перепархивали первые снежинки. Понукая лошадку, едут братья по серой, мрачной дороге. От унылой картины душой овладевает скука, и они достают кисеты с доморощенным табачком, молча, крутят цигарки, прикуривая от огнива.
    Спички были большой роскошью для крестьян, и пользовались ими, чтобы вечером зажечь керосиновую лампу или свечи.  В печи всегда были горячие угли, их раздували, и мелко расщепленные лучины быстро разгорались, огонь разбегался по дровам, они сипели, и большая русская печь оживала, вздыхала, гудела и постепенно нагревалась, отдавая свое тепло приютившему ее дому и людям, спасая их от хвори и зимних холодов.
    Остались позади печальные дали, дорога свернула в лес. Братьев не волновала поздняя осень. Ехали, молча, равнодушно поглядывая по сторонам. Из кустов поднялась стая птиц, потревоженные фырканьем лошади и скрипом телеги. Взгляд невольно останавливался на бересклете: он стал еще красивее, листья пестрые, трехцветные, с веток свисают ярко-оранжевые ягоды с черными глазками. Воздух чистый, свежий. Пахнет грибами, сырой землей и увядающей, почти почерневшей, листвой. И вдруг из-под пня выскакивает заяц-русак, метров десять бежит впереди лошади и скрывается в тени раскидистой ели.
      Пригорюнились отцы - не к добру это. Подъезжая к городу, мужички повеселели, поправили на голове шапки, одернули сюртуки, пригладили бороды и, прикрикнув на лошадку, поехали рысцой.
      Даже подумать не могли братья, какие сюрпризы преподнесёт город доверчивому, доброму человеку. На окраинах рабочих кварталов преобладали одноэтажные, а в центральной части города на главных улицах двухэтажные дома. Под крышами домов витиеватые резные подзоры, очи домов - окна украшены кружевными наличниками. Материалом для декора в основном служила сосна. Узоры из сосновых досок, правильно выдержанных, выглядели очень красиво. На некоторых домах были золотисто-белого цвета, на других сине-серого. В своей обычной жизни обитатели Тулы, чаще всего простые ремесленники, стремились к красоте. Они  не мыслили повседневного существования без прекрасного, украшали свои дома, ворота, коньки кровель вязью деревянного кружева. Глаз заезжего человека не уставал любоваться творением мастера.
     Но срок жизни деревянных построек сокращал их злейший враг огонь. Тула, как и многие города России, горела, чуть ли не каждый год. Особенно страшными были пожары в июне и сентябре 1834 года. Деревянные строения, за небольшим исключением, были полностью уничтожены. Тула представляла собой гигантское пожарище. Размеры бедствия были настолько велики, что сгоревшие  улицы, обнесенные высокими заборами, оставались таковыми на долгие годы.
     Миновав кремль, перекрестившись на Успенский собор, братья Черновы чинно подъехали к Центральному рынку.
   Остановились мои деды на постоялом дворе. Поставили лошадку на отдых, дали ей овса, попили чайку и пошли на базар. Купили место, взяли весы напрокат и стали торговать. Торговля шла вяло, видимо, горожане еще не проснулись. А хотелось бы и продать, и купить кое-что, и вовремя вернуться домой.
     Сопят деды, тихонько переговариваются, потирают руки, и тут подходит к ним мужичишко, щупленький, остроносенький, в пушистой шапке из лисьего меха и шустренький такой, говорит быстро, шепелявит и ногами притопывает, как будто замерз, а руки из карманов не вытаскивает.
- И видать состоятельный, - подумали братья - и денег в карманах, видимо, много.
- Продаете? - спрашивает.
- Продаем... - отвечает Петр.
- Мужики! Может, сторгуемся, я возьму у вас все оптом, -  говорит он.
Оживились деды, крепко подумали и решили, что сделка стоящая, да и время дорого.
- По рукам!--- сказал Алексей Васильевич.
Складывают оставшуюся баранину в мешок, а мужик и говорит:
- У меня с собой денег нет, вы пойдете со мной, здесь недалеко живу, я вам вынесу.-
Согласились. Мужичишко ловко взвалил мешок на плечо и пошли. Он впереди, а за ним гуськом два брата. Шли не более десяти минут, подходят к высокому забору с резной калиткой, мужик и говорит:
- Подождите меня здесь, я сейчас вынесу вам деньги,- и юркнул в калитку, закрыв за собой дверь.
Стоят деды полчаса, а может, и больше, уже счет времени потеряли.
- Мужик, наверное, забыл про деньги... пойдем сами к нему, - открывают калитку... а там пустырь, да свалка мусора посередине. Никакого дома и в помине нет, а мужик, по всей вероятности, в это время был на другом конце города. Посмотрели братья друг на друга, молча, и, опустив головы, пошли на постоялый двор. Винить было некого.
Вернулись они домой рано, мрачные, обиженные на все человечество. Денег хватило купить детишкам баранок, пастилы, да карамелек к чаю.
     Бабушка Нюша места себе не находила, ругала деда, что он ни на что не годится, что он растрепа, разиня и вообще, что он ни на что не способен. А дед молчал, признавая свою вину. Он вышел на крыльцо покурить с горя. Иссиня-черные тучи сплошной стеной закрыли все небо, и только над лесом оставалась светлая полоса, и та через несколько минут исчезла. Везде стало черно.
- Хорошо, что мы рано вернулись,- закручивая цигарку, подумал Алексей Васильевич.