Три капитана или Маринески снова в бою

                Предисловие

 «Ревут движки, разбег и сердце жмет,
   Но надо, надо выполнить задачу.
   Ведь те, кого я взял с собой в полет,
   Они все тоже не могли иначе…» (Сергей Мельников)

         Эта повесть о дружбе, любви, военно-морском флоте и авиации. Поэтому и название у неё такое  - " Три капитана". Конечно, она будет не всем интересна, особенно для тех, кто предпочитает комфортную жизнь, скрашенную финансовыми возможностями и благами. Но для того, у кого в характере бушует ветер романтики, а в крови есть немного «керосина», она не будет безразлична. 
        Дружба, пронесённая через всю жизнь как знамя. Любовь, принятая и прочувствованная как дар Господний. Призвание, выбранное сердцем раз и навсегда, которое стало выше всех неудач и потерь. Вот они и есть эти " три капитана", с которыми мы отправляемся в плаванье жизни. 
        К этому тексту я возвращалась много раз, постоянно меняя и дорабатывая его. И каждый раз, мне казалось, что что-то не так, что не хватает у слов и фраз той силы, с которой мне бы хотелось рассказать о своих героях. И это понятно, о себе рассказать трудно, а это о других, да ещё таких потрясающих и необыкновенных людях.
        Однажды, уже почти дописав свое повествование, я не сохранила текст ни на одном  носителе, когда «вирус» «сожрал» в одночасье все. И я оставила свое писательское дело, сочтя, что это знак свыше.
        Неожиданно, мне на глаза попалась цитата Федора Конюхова: «Если путешественник начнет оправдываться каким-нибудь обстоятельством, то значит, он ним и не был».
        И я начала все снова с желанием написать легким и понятным языком, что бы читать  было интересно и увлекательно о том, что никак мне не дает покоя.
        Не знаю, получилось ли это у меня? Творчество, вообще, трудное занятие. Но лучше попытаться, попробовать! А там, будь что будет!
 
«Вратарь снимает маску, и зрители
 наконец-то могут увидеть его усталое,
счастливое лицо.
Не забывайте и вы иногда снимать свои маски».
Владислав Третьяк

       Самолет носился в небе как угорелый. Словно Джина из бутылки выпустили.
Мы с сыном лежали на траве аэродрома Раменское и смотрели в небо. МАКС был в самом разгаре. От впечатлений кружилась голова.
       И вот опять, «Почувствующий волю», развернулся и пролетел над нами.  Самолет резвился, как ребенок на детской площадке без присмотра родителей. Кувыркался, как зайчонок в лесу. А то становился похожим на «очумелого чертенка» не знающего законов земного притяжения. «Орал» режимами, сотрясал воздух.  Он, то замирал как ласковый котенок в добрых руках хозяина и тихо мурлыкал, то потом, словно шпага у мушкетера, рассекал небо, а то вдруг становился похожим на покоренного мустанга в немыслимой и запредельной своей красоте.
      «Так может летать только Саня» -  думала я, осязая красоту высшего пилотажа – его летать учили Ангелы. Я же это знаю!

Как же здорово ты летаешь, Друг!
Словно инструкторы были Ангелы!
И это не просто, и это не вдруг,
Самолетом, как по снегу санками!

И как в детстве – в сугроб с сарая -
С криком: «Пацаны, смотрите - лечу»!
Королеву Снежную обгоняя,
Ей кричишь: «Вот сейчас догоню»!

А она, разгоняя сани,
Все кружит, и все злит пургу,
Все прядет из метели ткани,
Чтоб запутать тебя в снегу…

В сердце словно кружится винт,
А в крови – реактивное топливо!
Преодоление, как трамплин!
Не их десятка ты, парень, робкого.

Как же классно летаешь Ты,
Облака у кабины мелькают.
В небо «рвутся» твои винты -
Только Ангелы так летают!
               
Я смотрела в небо и вспоминала …

                РАЗНОГО ЦВЕТА ПИЛОТКА, А ДРУЖБА ОДНА

- Нет, Игорь, я не понимаю! Кого мы растим мальчика или девочку? - говорила на кухне мама папе, - Ты должен поговорить с ней. Ну что это такое, она с утра до вечера бегает с мальчишками где угодно, приходит домой грязнее тучи, дерзит.
- Тучи чистые, - прерывает папа маму спокойным голосом, размешивая ложечкой чай.
- Чистые значит! А это что? - мама, по всей видимости, показывает мое грязное платье, - Это платье девочки, по-твоему?
        За окном послышался шорох.  Показалось лицо Пети.
- Стоишь в углу? - спрашивает он, - а я уже отстоял, произносит Петька, шепелявя (у него выпали молочные зубы).
       Петя - мой друг. Самый верный. Вот и сейчас он стоит на двух табуретках, чтобы произвести разведку, где я и что со мной.
- Тебе влетело? Полный «галс тренировочный»! - спрашивает он.
- Вылетело! - вмешивается в разговор папа, который неожиданно появляется в комнате.
      Физиономия Пети исчезает, потом слышится грохот летящих табуреток.
- Ты там удачно катапультировался? - обращается он к Петьке.
- Лег на грунт, - уточняет тот – поднимая пилотку морскую с крабом с земли.
- Кинул Яшку? - отвечает папа, закрывая окна и поворачиваясь в мою сторону.
- Слушай, Попугай старого Флинта,  где были? – интересуется он строго.
- В подвале, - отвечаю.
- С кем? И что вы там делали? - продолжает папа с невозмутимым спокойствием.
- Шли по приборам в кромешной тьме - четко отвечаю я, уже глядя в глаза отцу.
- По каким приборам? - у папы на лице появляется, наконец, первая эмоция удивления.
- Я и Саня летели, ну а Петька – плыл. Вернее шел, моряки же «ходят»- сделала корректное уточнение.
      Папа еле сдерживает улыбку.
- Кто куда летел и, кто куда плыл?
- Папа, я и Саня хотим в авиацию - мы летели. Петька плыл, ну, то есть шел, потому, что он бредит флотом.
      В комнату входит сердитая мама.
- Игорь, это нельзя так оставлять. Учительница жаловалась на ее безобразное поведение. Убегает с уроков. Ты открой ее дневник и посмотри, какие оценки за поведение!
      Мамин «Ритин» голос звучал «запредельным углом атаки».
- Разберусь, - останавливает ее папа, и в комнате мы опять остаемся одни.
- Я хорошо учусь и делаю все уроки вовремя, - шепотом говорю я, - ну а поведение… это такое дело, сам понимаешь, непредсказуемое.
      Папа подходит близко ко мне, и я вижу его добрый взгляд.
- А что так тихо-то про уроки?
  И мы оба начинаем улыбаться.
      Видя этот доверчивый отцовский   взгляд, я начинаю рассказывать ему, как мы играли в подвале. Папе я доверяла.
      Я рассказывала, как чуть не врезалась лбом о стенку, и если бы ни рука Саши, которая вовремя меня поддержала, сияла бы у меня шишка. А Петька таки стукнулся.
      И как там, действительно, было страшно! Как мы пробирались в этот подвал через люк, который потом ребята со двора закрыли тяжелой крышкой, которую мы не смогли открыть, и сидели в подвале охваченные темнотой и сыростью сожалея, что не взяли  с собой фонарики. Сидели, пока нас не нашли.
      Я рассказывала папе все!
      Мне больше нравилось играть с Саней. Мы с ним мечтали о самолетах, и были что называется «одной крови».   Мы как Маугли зависали на заборах аэродрома, где служили наши отцы. Нас гнали, мы висли. Нас ставили в углы, лишали конфет, угрожали, но мы висли. С Петей мы дружили, но нам, было не очень интересно играть с ним: сидеть в одном из отсеков подводной лодки и ждать приказа о начале торпедной атаки по надводным целям, и в каждой торчащей палке видеть перископ. Мы были в небе мыслями и душой. Петька — в море.
      У нас под подушкой были разного цвета пилотки, но дружба была одна!
      Хотя, бывало, что мы забывали кто в небе, а кто на море, и увлеченные игрой, были командой, когда «один за всех и все за одного»!
     Однажды, когда наши родители ушли в кино «Анжелика, маркиза ангелов», Петька похвастался наличием в доме бисквитных тарталеток. В такие минуты, когда сообщалась информация о сладком, единение авиации и флота было нерушимым!
     Банку с черной краской, которая стояла у батареи в углу с кисточкой, заметила я первая, слизывая сливочный крем и повидло под ним в виде розочки.
- А давайте сыграем в подводную лодку, - поступило моментально от меня предложение.
     Я взяла краску и на белой двери написала «Камбуз».
     Петька уже выдирал у меня из рук кисточку, чтобы написать на своей комнате: БЧ-1.
Ну, понятно, он же тут штурман.
Саша выводил БЧ-2.
     Мы, то всплывали, то опускались, то производили торпедную атаку, то шли по акустике на огромной глубине, потом вообще, родилась идея создать «авиалодку» с которой могли бы подниматься вертолеты! В нашей голове рождалось будущее нашей армии! Игра  нас увлекла  на столько, что мы не заметили, как домой вернулись родители.
     Играли мы здорово, но смывали все это потом с керосином, ремнем и слезами. Мы были «маринески» (я слышала, как нас так называли родители, глядя, как мы смываем надписи). Хотя Петькина комната так и осталась БЧ-1.  И осталась скрепленная  дружба Авиации и Флота и наше общее имя – « Маринески»!
     Мы конечно ссорились. Особенно тогда, когда я начинала мальчикам мешать, они тогда резко вспоминали, что женщине не место: ни на флоте, ни в авиации.
Я обижалась, а они меня отправляли в медсанчасть, заверяя, что там мне и место!
     Как-то, 23 февраля, мальчишкам папы подарили одинаковые модели подводных лодок. Мне ничего. Сказали, чтобы ждала 8 марта.
    Обиженная, я сидела на диване и смотрела телевизор. Мне тоже хотелось иметь такую же лодку, а не очередную куклу-пупса. Пела Эдита Пьеха:
«Дунай, Дунай, а ну узнай, где, чей подарок...».
     Петька с Саней ползали под столом и жужжали так, что порой совершенно не было слышно голос певицы. У них было морское сражение.
     Мой взгляд отвлекло от этой боевой дуэли, новое платье Петиной мамы, которое висело на стуле и туфли со шпильками стоявшие рядом. Синее, с продольными полосками, внизу с оборкой, разжигало мое любопытство. Когда я его одела, оно оказалось мне совсем по носочки. Я почувствовала в себе маленькую женщину.
     Надев туфли на высоких каблучках, я взобралась на стол, чтобы видеть себя всю в зеркале. Взяла конец скакалки и стала изображать из себя певицу, поющую под микрофон.
«Цветок к цветку, сплетай венок…» вторила я за известной певицей, - пусть будет красив он и ярок!».
Второй конец скакалки раскачивался перед глазами ребят.
- Авиация сверху, - закричал Петька, - торпедная атака…
- Бабах, у… - и Саня со всей силой дернул за болтающий конец скакалки, принимая ее, по всей видимости, за кнопку пульта.
      Я с грохотом рухнула на пол.
      Падая, рассекла лоб крылом самолета, который стоял на полу, да так, что кровь хлынула с такой силой, что сразу залила все лицо.
      Я не плакала. Молча, рукой прижала рану и стояла посреди этой торпедной атаки, еще не осознавая, что произошло. Я была сбитым летчиком, который успел катапультироваться.
     Перебинтованная, я сидела с конфетами на диване и с надменным взглядом смотрела на стоящих по разным «запредельным углам» мальчишек.
     Я на них смотрела, как смотрит победитель на пленных: не испытывая жалости и сострадания - сами нарвались.
- Смотри не подавись, - произнес Сашка, - чего тебя понесло на этот стол!
- Стойте, молча, подводники! - произнесла я - разворачивая и запихивая в рот очередную «Белочку», - С праздником вас, мальчики! Хорошо стоите, как пришвартованные!
    Петька показал мне кулак.
- Олька, а ты же сегодня была морским летчиком, между прочим – с  яхидцем произнес  Петька. –  Высота была приличная, «как бом - брамсель».
    У меня так и остался небольшой шрам у левой брови. Как - никак, а крылом самолета! Сейчас,  когда подкрашиваю глаза, всегда вспоминаю  этот  момент - «бом - брамсель», улыбаюсь.


                Подранки


- Папа, дай мне, пожалуйста, деньги на экскурсию - клянчу я.
   Папа достает и протягивает мне деньги, как всегда улыбаясь.
- Куда в этот раз? - с интересом спрашивает он.
- В Монино, на экскурсию в Музей ВВС.
-  Серьезно. Со своей «золотой ротой» едешь?
- Ну да, - отвечаю я.
- «Взвейтесь соколы орлами» это называется, - процитировал папа Остапа Бендера.
    И вот мы уже выходим из электрички, идем вдоль какого-то бесконечного забора.
    Саня останавливается, смотрит на меня таким взглядом, что я понимаю, что если мы идем не туда, то все равно мы идем правильно.
    И тут мы упираемся в вывеску «СУ- 35».
- Ну вот, курс четкий — оправдывается Саша, хотя по его виду видно, что и он уже засомневался.
- Я, конечно, не слежу за всеми новинками авиации, но это простой строительный участок, а не ангар новейшего самолета. И, на сколько, мне известно, у нас сейчас на вооружении Су- 9 — первый реактивный истребитель, - прокомментировал Петька.
- Есть еще и Су -11 — истребитель - перехватчик — дополнил Саня.
- Мальчики, а музей где? - вклиниваюсь в разговор я.
- А давайте на строительный кран залезем и посмотрим! - блеснул идеей будущий ас, - а что, до рабочей маневровой стрелы 70 метров. Все увидим! По опорной части взберемся, как на маяк, Петька!
      Остановить мальчишек я не смогла. Они быстро начали забираться. Я попыталась с ними, но мной стал одолевать такой страх, что дальше основания я не поднялась. Кран немного раскачивало от ветра. Силуэты мальчиков заметно стали пропадать в конструкции строительного гиганта.
- Ребята, спускайтесь обратно! - кричала я изо всех сил.
Но меня уже никто не слышал.
      Уже снизу я видела, как они там стояли и смотрели в небо, визжа то ли от восторга, то ли от страха.
      Но в этот самый момент в своей жизни я вдруг поняла, что ждать и переживать за близких людей, тоже сложная штука. Легче быть рядом, в нужный момент подать руку или удержать, чем беззащитное и беспомощное ожидание.
Когда на горизонте появился сторож, мальчики с молниеносной скоростью оказались рядом со мной.
- Наказание вы какое-то! - ругалась я на мальчишек.
- Но мы видели самолеты! – кричал Саня.
     Жаль, что нас сейчас нельзя увидеть с высоты даже полета фантазии.
    Мы лежали на траве у носа Су-7Б- 25 музейного экспоната и смотрели в небо. Молча!
    Это было похоже на ритуал.
    У меня в мешочке лежали свежие пирожки и очень вкусно пахли, но я не смела в эти сакральные минуты, сказать о них мальчикам.
    Какие пирожки, если над головой Бог авиации!
    Вот именно в этот момент, хочу вставить стихи одного летчика:
 «Мы выбираем Небо!
   Мы выбираем Жизнь!
   Кто в авиации не был -
   От Бога оторвались!»
   Мне кажется, что мы не оторвались, в эту минуту все его только приобрели.
   Не знаю, но сейчас мне все больше кажется, что по каким-то небесным силам свыше, неожиданно грянул дождь.
   Мы стали прятаться под самолеты. Это был настоящий ливень. Петька побежал к гражданскому лайнеру, а мы оказались под брюхом Су- 7Б-17.
- А давай залезем внутрь самолета! - предложил мне Саня,-      Смотри, он необычный, он на лыжах! Оля, это не машина! Это сказка! У него цельнопроводной стабилизатор с необратимым бустерным управлением. Причем бустер двухкамерный, с двумя золотниками и питанием каждого от своей гидросистемы, что исключает отказ управления. Здесь и кресло катапультирования новой конструкции КС-1.
       Я слушала его как завороженная.
- Потрясающий самолет! Зверь!
- Сань, интересно, а какой будет самолет Су-35?
- Это ты к чему, про строительный участок вспомнила? – мой друг засмеялся, - будет, и круче будет, и я на нем порулю!
- Дождь заливал самолеты и нас.
- Пирожки будешь? - спрашиваю я.
- Давай! Вот смотри, этот на лыжне, а рядом — на управляемом шасси: хочешь колесо — пожалуйста, хочешь лыжню — пожалуйста. Здорово, правда?
- А ты там, на кране, когда стоял, боялся? - спрашиваю я.
- Да. Мне было страшно - честно ответил  Летокрыл - высоты боятся все зрячие, даже птицы. Птенцов родители учат летать. Даже динозавры летали. Значит, летали и люди, только многие об этом забыли.
      Я больше ничего не спрашивала. Я знала, что Саша будет настоящим летчиком. Я была в этом уверенна! И звала я его ласково – Летокрыл! Так его не называл никто, кроме меня.
К нам присоединился Петя, смеясь, запихнул в рот пирожок.
- А тут здорово. Я буду командовать авианосцем, а Саня будет сажать на них самые современные самолеты! И как вам моя идея?
      Мы были абсолютно счастливы!
- Мальчишки, вот бы всем вместе нам отправиться в кругосветное путешествие! – произнесла я, охваченная восторгом – Я понимаю, это почти нереальная мечта, но все же! А если его растянуть на целую жизнь, и обойти Землю не за один раз по горизонтали по водному пути или воздушному, а от одной точки по всем материкам вдоль  меридиан, каждый раз прокладывая новый маршрут!
- Ты предлагаешь маршрут «Астрономический горизонт»? – спросил Саня.
- Нет! Я предлагаю маршрут «Видимый горизонт»!- ответила я.
- Что-то, ребята, расплывчато в ваших путешествиях.  Хотя с вами все ясно. У кого,  что в голове, он о том и говорит – прокомментировал наш диалог Петя - Хотя, если рассмотреть мечту, как расстояние от надира до зенита, а саму жизнь, как процесс движения на определенной орбите, то знать пороговую точку - не помешает.
       В этот момент я Петьку увидела в адмиральской фуражке.


                Таинственный нагрудный знак

Легче найти знакомую рыбку в океане, чем человека в этом людском водовороте. ( А. Беляев)

- Петька, ты чего сюда купаться пошел?- спрашиваю  своего Морского Волка,  – С этой стороны одни камни. Заходить больно.
    Волны  тихо рассказывали  нам секреты моря. Они журчали, перебивая друг друга… Ш….Ш.…
- Олька, а  что  ты знаешь о Качинском  летном училище? – неожиданно спросил меня  будущий моряк.
- О, ты что, передумал быть подводником? – удивленно спрашиваю, почти заикаясь.
- Оль, я серьезно. Твой отец, что заканчивал?
- Борисоглебское.  А что?
- А у него какой нагрудный знак?
- Так, хватит наводящих вопросов. Рассказывай.
  Надо сказать, что Петька сбежал из дома. Я одна знала, где он, потому, как мне доверял, и я  приносила  «вкусняшки - тельняшки» (котлеты) и всякую «балабасу».   Чего сбежал?  Да с мамой поссорился.  Он принес домой раненую  чайку, решив ее поставить на крыло, а она ее выбросила в общий коридор.
  Петя перебрался  с ней жить в карстовую пещеру у поселка Качи, что создавало  мне огромное неудобство.  Надо было каждый день преодолевать на автобусе 23 км, чтобы накормить  «протестанта».
  «Протестующий»  купался, загорал, ловил рыбу подопечной, читал книги о морских приключениях. Короче, с удовольствием проводил каникулы.
  Мой Капитан  Немо, обладая настойчивым и упрямым  характером,  ставил коробку с птицей рядом и разговаривал с ней, а она отвечала ему.  Не было сомнений, что морские души понимали друг друга.
   Я  давно говорила своему другу, что он вполне мог бы быть и ветеринаром. У него были в друзьях дельфин Борей  и кот Чертополох.  Борею он таскал вареные яйца,  а тот его катал на спине, а  Чертополоху  лечил раны от драк.
   Это  уже позже Ричард Бах напишет свое великое произведение «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», которое сделает его знаменитым на весь мир.  А, я знаю, о ком он писал.  Я  держала в руках эту гордую птицу, которую спасал мой друг. Это  Петя первый сказал фразу, что в каждом из нас живут чайка или дельфин.  Нужно только  услышать их зов  в своем сердце.
  Мой друг иногда мне напоминал Ихтиандра. Ихтиандр сын Ихтиандра.  Я сто раз смотрела фильм «Человек – амфибия», и каждый раз убеждалась, что Петя уж слишком смахивал на главного героя.
- Оль, смотри, - Петя открыл сжатую  ладонь. В ней был необычный и незнакомый нагрудный знак, на котором был якорь с крыльями.
 - Вот это да….
Я стала внимательно его рассматривать.
 - И вот, смотри,  – Петя  протянул мне старую открытку, на которой был  летчик с этим же нагрудным знаком.
 - Ты где это взял? Санька видел?
- Нет. Я первой тебе показал.  Я нашел это в железной коробке, которая  была зарыта в пещере.
- Петь, почему якорь с крыльями? А там было еще чего? – я уже умирала от любопытства.
- Да, несколько  страниц из дневника. Но не все они сохранились. Текста не видно.
-  Красавец, какой….
     Петька отобрал у меня фотографию.
- Да, что ты понимаешь в мужской красоте!
  Я фыркнула.
- Ладно, да не «глотай ты черную метку» (обижайся – пиратский сленг). Ты можешь завтра пойти в Морскую библиотеку и все разузнать по этой открытке про этот знак? Подключи Саню, а вечером приходите сюда. Только всего не рассказывай. А знак запомни. Его я тебе не дам.
  На следующий день, я и Саня уже  стояли по стойке  смирно в кабинете директора библиотеки и пытались объяснить, что нам надо.
  - Ребята, вам надо ехать  в поселок Гвардейское  или Саки. Там базируются морские летчики. Они вам быстрее подскажут. Или подождите. Вас все равно никуда не пустят.
       Она написала на бумаге номер телефона.
- Вот, попробуйте позвонить по этому номеру. Вам помогут.
  Выйдя из библиотеки, мы присели на лавочке, напротив памятника Казарскому.
- Сань, а что ты знаешь про бриг «Меркурий»?
-  Вот нашла, что спросить! У Петьки спрашивай, у этого  морехода.  Давай лучше думать, как  добраться до Гвардейского, и  позвоним по этому номеру телефона. А, почему ты спросила про бриг?
- Сань, просто он один, маленький, вступил в бой с линейными кораблями и вышел победителем! А я вспомнила, как мне папа рассказывал, что первые самолеты Россия купила у Франции на деньги, которые были выделены на покупку целого линейного корабля. Это 900 тысяч  золотыми.
- И какая связь? Пока не знаю. Поехали к Ихтиандру.
       Ихтиандр сидел на берегу  и ловил рыбу.
- Петь, мама сказала, чтобы ты возвращался домой с птицей. Она ее не выбросит больше. На балконе поселит.  И вот, бери, ешь. Я колбасу с хлебом принесла, - начала я кормить Петю.
       Он  стал делиться едой с  подопечной, которая жадно и быстро хватала её на лету.
- Петь, а ты этот нагрудный знак показывал хоть кому-то из летчиков? Я не пойму, в двух метрах, почти, от тебя было училище, там есть, наверняка, архивы, а ты тут сидишь, а узнать ничего не можешь! -  возмутился Саня.
- Был я там. Училище в начале войны было переведено в Красный Кут, а потом в Волгоград вместе с архивом. Мне сказали, что это нагрудный знак морских летчиков.
Якорь с крыльями.
- Петь, а что ты собираешься с ним делать? – спросила я.
- Хочу узнать его хозяина и почему он его здесь оставил? А вы позвонили по указанному номеру телефона?- мы показали головой, что нет. – Вот, попроси вас. Ничего не доводите до конца. Поехали в Севастополь. Оль, бери птицу. Пошли.
      В этот же день мы позвонили по указанному номеру и были приглашены в гости.
      Нас встретил пожилой мужчина, который пригласил нас сразу за стол, выпить чаю.
      Петя достал коробку и стал подробно все рассказывать  Ивану  Петровичу. Так звали нашего нового знакомого.
      На стене висела фотография в рамочке. Я внимательно ее разглядывала сначала и от изумления,  как закричу:
- Смотрите, у этого парня, почти такой же знак, как у нас, только он другой! Но якорь с крыльями! С крылищами!
     Иван  Петрович улыбнулся.
- Этот парень – я! Здесь я - курсант Ейского  летного училища летчиков им. Сталина. А рядом мой друг Фрол Ивченко. Он погиб в 43-ем…
      Но начнем все по порядку. Ребята, в ваших руках сейчас находится уникальная вещь. Это первый нагрудный знак морского летчика.
  В это время, мне кажется, на море остановились волны и мы вместе с ними.
- Вы у Штаба Черноморского Флота гуляли?
      Я подняла глаза в потолок. Петька ногой ткнул  в мою ногу один раз. Сигнал я поняла: чтобы лишнего чего не сказала. Сигнал: «как вы себя чувствуете?» - в данный момент уж никак не походил. Конечно, только я знала, что перед каждым экзаменом, он приходил сюда, как за благословением. И, что удивительно, сдавал все на «5».
- Ну, так вот. Раньше, на этом месте стоял совсем иной дом, и адрес его был  - Бульварная, 22. Здесь жила  семья, у которой в 1879 году родился мальчик. Родители его назвали Станиславом. Станислав Дорожинский. Он получил великолепное образование и стал морским офицером. Служил сначала на кораблях Российского  флота, потом на подводной лодке. Но у него была одна особенность. Станислав не мог есть мясо - был вегетарианцем. Это очень мешало ему. Понятно, что морская служба не сахар (в это время я Петьку ткнула ногой). У Станислава  постоянно были с этим проблемы, но пересилить  себя не мог. Вот тогда к нему пришла идея: отправиться в Париж и освоить  авиаторское дело. Стать пилотом.
Во Франции он встретил и подружился с летчиками Ефимовым и Нестеровым. А вскоре и с братом императора  - Александром Михайловичем. Вот тогда, в беседе, и возникла совместная идея: создание первой летной школы в Севастополе.
      Иван Петрович достал из старого альбома фото.
  - Вот он.
Мы все, как завороженные, на нее уставились.
- Какой красивый! – не удержалась я.
- У тебя все красивые. - Петя меня больно ущипнул.
- Он  котлеты не жрал, как ты.
- Ребята, не дурачьтесь. Слушайте дальше. В 1910 году на Куликовом поле, это сегодня проспект Острякова, разместились первые ангары  для курсантов и первые учебные  самолеты. 16 сентября того же года Станислав Дорожинский на самолете  « Антуанет» с Андреевским флагом пролетел над кораблями, стоящими на рейде. Фактически – это и есть истинная дата Рождения  нашей Русской Морской  Авиации, а Станислав  Дорожинский – первый морской летчик, который вышел из подводников.
- Без моряков и авиации не было бы! – с гордостью произнес Петя. – И первый самолет Можайского, как пример.
 - А вот теперь слушайте внимательно.  Царь Николай II подарил Станиславу первый нагрудный знак, который был выполнен ювелиром  Фаберже. Он был выполнен из платины, золота и бриллиантов. Ваш нагрудный знак очень его напоминает, но здесь нет одной важной детали: нет внизу, под якорем, торпед скрещенных друг с другом.
- А куда они делись?- уточнила я.
- Подводником, который освоил самолет, был только Дорожинский. И право иметь торпеды на знаке, имел только он.
- А я бы вместо торпед, подводную лодку разместил, – пофантазировал  Ихтиандр.   
       Мы все улыбнулись.
- Знак, что у вас сейчас в руках, вышел через пять лет, в 1905 году. Он серебряный. Его носили летчики, которые уже в то время осваивали летно-морское ремесло. Ведь, уже тогда нужна была разведка с неба, нужно было обеспечить связь между кораблями, и уже стали появляться гидросамолеты и первые авианосные корабли, такие как «Орлица».
- Так, что получается? Мы сегодня отмечаем День Морской авиации  17 июля с 1916 года, а фактически, дата ее рождения – 16 сентября 1910 года?
- Да, Саша. Это так. Это подтверждает еще  и то, что знак морского летчика был утвержден императором 29 января 1905 года.
- Морские летчики  есть, а вида войск – нет. Так же не может быть! – сделал уточнение Саня. – 11 лет куда подевали?
 Мы все уткнулись своими носами в фотографии.
 - А что написано в  дневнике?-  поинтересовался  Иван  Петрович.
    Петя достал коробку.  Она была железная, из-под конфет, на ней был нарисован  корабль с парусами и подписано «Энемъ».
Текст листа: «19 июня 1908 год.  Сегодня поссорился с Левой. Я против этих диких испытаний духа. Не знаю, кому первому пришла эта безумная идея – нырять с моря, чтобы точно попасть в полость пещеры, среди скал. Надо задержать дыхание на полминуты и нырнуть так, чтобы,  обогнув каменную глыбу снизу, не промахнуться и не угодить в нее головой, а выплыть  посередине. Это не нужный и не оправданный риск. Карстовые полости опасны, там подземные воды уходят на большую глубину. Можно не выплыть. Мы же не в диком африканском племени, где через испытания надо доказывать, что ты мужчина.  Конечно, мужчина должен быть всегда готов к риску.  Риск  должен быть объясним. Лева хороший авиатор, пользуется авторитетом у ребят, но я не согласен с ним. Я не буду нырять. И это не будет означать, что я трус».
- Иван Петрович, а что это за испытание, о котором идет речь?- я опередила ребят вопросом.
- Дело в том, что у качинцев, давно было такое испытание  - нырнуть под скалой, попасть в полость пещеры  и оставить там монету на летное счастье. Вот об этом и пишет будущий авиатор.
- Представляю, сколько там монет на дне… -  у Пети загорелось воображение.
- Кладов на дне моря много. Искать – не переискать. Вот, например, в 1941 году эвакуировали сокровища Бахчисарайского дворца. Корабль, груженный ценностями,  отправился от берегов Качи и был сразу практически  атакован авиацией противника. Существует  список  ценностей, что пропали, и они до сих пор не «всплыли» даже среди кладоискателей.  А там было много оружия из коллекции  династии  ханов Гиреев.
- Коробку я нашел зарытую у скалы.  Я хотел сделать место для костра и стал искать  большие камни. Когда оголилась коробка, меня привлек рисунок парусника на ней и надпись. Но почему  именно этот листок и этот знак оказался в ней?  -  рассказал Ихтиандр.
-  А номер  есть на нагрудном знаке? – спросил Саня.
        Иван Петрович взял лупу.
- Двадцать четыре или двадцать семь. Скорее,  что двадцать четыре.
Надо искать в архивах: кому был выдан нагрудный знак  морского летчика под номером 24?  Мы знаем сегодня, что он был курсантом в 1908 году, что с ним учился некий Лева.  И мне так кажется, что эта коробка, оказалась здесь неслучайно. Скорее всего, ее хозяин эмигрировал во время революции. Он ее оставлял, словно оставлял память о прошлом. Возможно, он не смог пройти это испытание тогда, мальчишкой, а повзрослев, вернулся, чтобы преодолеть в себе страх. Так бывает, что к испытаниям, надо подготовиться, окрепнуть духом. 
- Вот так история…, - заметила я, когда все замолчали.
- После революции нагрудный знак менялся внешне несколько раз у морских летчиков. Крылья становились больше якоря, исчез круг из цепи, появлялись звезды,  серп и молот… Эпоха меняла  символы. Но главное – не менять ценности.
- Я, когда вырасту, то обязательно стану морским летчиком,  –  вдруг произнес  Саша.  – Обязательно  стану.
Иван  Петрович посмотрел на нас.
- Он подводником, а я врачом, – выпалила я, кивнув на Петю.
- Барышня, не привыкайте отвечать за мужчину, тем более будущего подводника! – устыдил меня  наш взрослый друг.  Мне стало неловко, но урок я усвоила на всю жизнь.
       На следующий день мы с Петей ходили к ветеринару, чтобы показать ему птицу.  Обрадовавшись, что крыло хорошо заживает, мы сели на лавке около памятника Казарскому.
- Опять у Штаба сидим.  Петь, а кто на фото, которое висит у тебя над кроватью? Все спросить хочу. 
-  Это Герой Великой Отечественной войны. Великий подводник Маринеско Александр Иванович. Он потопил  немецкий «Вильгельм Густлофф»- плавучую базу немцев, хотя Героя Советского Союза* ему так и не дали. Но он лучший для меня офицер.  Я хочу быть таким, как он.
- А он такой красивый…, - заметила я.
- Оль,  ну, ты и чудная.  Все у тебя красивые.
- А Сани дома нет. Где он? Пошли, его найдем и пойдем,  погуляем.
     Вечером во дворе, где Саня жил, был  практически аврал. Он не пришел ни на обед, ни на ужин. Его бабушка уже «била склянку».
Его нигде не было.
- Петь, мне кажется, что он поехал испытывать себя, в Качу, – сказала я, понимая, насколько это могло быть опасным.
  Мы не бежали – мы неслись. Сердце выпрыгивало, забивалось в угол  страха,  в голове рисовались картинки ужаса.
- Саня! Сашенька! Отзовись! - кричала я.
     Мы бегали  и заглядывали везде, куда только можно было проникнуть.  Сани  не  было. Я разрыдалась.
- Да не реви ты, – строго сказал Петя, - надо нырять.
- Петя, ты что! Надо звать взрослых!
- Стой здесь. - Петя подошел ко мне очень близко и посмотрел прямо в глаза. -  Стой и не смей плакать и причитать. Не смей! Поняла? Я приказываю!
     Он меня словно заколдовал. Я, как неживая смотрела, как  Петя исчезает под водой.
     Прошло сначала пять минут, потом десять. Мои ноги обмякли, и я опустилась на песок. В голове мысль стучала молотком: «Что делать? Что же делать?».
     Вдруг, появилась голова Сани, за ним Пети.
« Живые! Мои «маринески»…», - подумала  я и лишилась чувств.
    
   Пройдут годы, и я наберусь смелости, и нырну туда так же, как это сделали ребята.  Я очень долгое время все представляла себе это закрытое от людских глаз место. Представляла, как, затаив дыхание, преодолевая внутреннюю панику,  ребята,  проплывая под скалой, всплывают в самой  таинственной пещере, где на скалах остались рисунки древних людей.  Рассматривают их и замечают,  как от проникшего света на стенах оживает мысль, выраженная рисунком.
   9 мая 2018 год. Еле плетусь с Парада Победы  к себе домой. Снимаю  туфельки и босиком, как в детстве, спускаюсь к морю. Как далеко или как надолго ни  забрасывала меня жизнь по разным уголкам нашей необъятной страны, в этот день я всегда приезжаю сюда – в Севастополь. Я не знаю более родного и более желанного города на всей нашей планете. Да, есть потрясающие места: красивые, экзотичные, необычные, торжественные, нарядные. Но Севастополь  –  скорее всего, город – символ  чести и достоинства человеческой души. Можно город любить, как родителей, как детей, как любимого.  Кто знает, что там, на небесах, но когда в душе есть этот кусочек Рая, становится понятным, куда надо стремиться, пройдя земной путь.
   Корабельная сторона Нахимовского  района, любимая бухта. Здесь в 1785 году эскадра Ушакова впервые подошла к Севастополю.
   Я иду босиком и чувствую, как со мной рядом идет мое босоногое детство. Идут рядом драки и баталии, первая любовь и первые слезы, первые двойки и первые победы. Идут рядом МОИ ДРУЗЬЯ.  Когда  оказываюсь здесь, во мне начинают происходить удивительные метаморфозы. Я замечаю, как во мне просыпается  девчонка, которая несется по Ушаковой Балке среди реликтовых фисташек вверх,  на возвышенность  среди опьяняющих акаций. И вот я наверху, поднимаю голубую косынку и машу ею стоящим на рейде кораблям. Поднимаю как флаг, как символ женской веры, что я здесь, родной мой Севастополь!
  Вот и сейчас, я иду по своему Раю, всем сердцем вдыхаю морской воздух, чувствуя в крови бриз. Всю ночь шел дождь. Земля влажная, скользкая.
  Вдруг, неизвестно откуда, появляется мальчишка лет семи. За ним другой, третий. Бегут все грязные, в тельняшках, в бескозырках, с пластмассовыми пистолетами и автоматами. Глядя на них, понимаю, что у них тут бой. Сосредоточенные, курносые, с веснушками, загорелые, смешные  куда-то сосредоточенно несутся, не замечая меня.
  Спрашиваю: «У вас тут что, сражение?». Крайний от всех, насупившись, серьезно мне отвечает: «Война, на х…н!». И пошел с таким видом, что я поняла: враг не пройдет. Эта сцена была такой неожиданной и наивной, приукрашенная недетскими выражениями, что я как-то растерялась, а потом долго еще смотрела им вслед…
   Слезы выступили на глаза. Какое счастье, что есть сегодня такие мальчишки…
   Завтра все-таки пойду  к памятнику Казарскому. И пусть он обнесен забором сейчас в связи с реконструкцией парка, найду лазейку, но подойду к нему близко. Обязательно подойду, я же последняя из «Маринесок»…
Послесловие:
   Утром я проснулась с невероятно – приятным ощущением от звуков горна, которые доносились с кораблей, стоящих на рейде. Огромный баклан бесцеремонно заглядывал в окно через белую гардину. Ему осталось только проникнуть в комнату и клювом открыть холодильник. Я прогнала его рукой, и побежала заваривать кофе.  Звуки переходили от корабля к кораблю,  словно звуки превращались в птиц, которые  объединялись в стаю.
   Надеваю свое любимое платье в матросском стиле.  Гофрированная юбочка,  гюйс с тремя полосками и белая шапочка, как у  матросов, с выворотом  вверх – создавало мне образ причастности к морю.  Не хватает только  яхты.
   Жизнь продолжается, и будет продолжаться! Будет!