Город юности моей

    (Рассказ Артёма Снегирёва)
   
    Маму похоронили на городском кладбище, где покоились папины родители. Сюда всего несколько автобусных остановок, что гораздо ближе и проще чем добираться за город на Рождественское кладбище, где захоронены почти все наши родственники по материнской линии: мамины родители, брат, сестра, двоюродные брат с сестрой, дядя с тётей...
    После поминок, когда все гости разошлись, мы с отцом долго сидели на кухне – общались. Он всё сетовал на то, что я редко их навещал последнее время. Я жаловался на занятость, сложные отношения с мамой... Много вспоминали разного. Потом папа достал из шкафа связку ключей: «На! Это от нашей квартиры!»
    - Зачем, - говорю, - они мне?
    - А мне? Я все равно теперь там жить не смогу – все пропитано воспоминаниями! Я уж лучше тут в родительском доме….
    - Пап, не торопись, - говорю я, пододвигая к нему связку, – Всяко еще может быть.
    -Нет! Бери, я сказал! Сделаешь ремонт и хочешь сам живи, хочешь сдавай. Заодно посмотри: что и как, а то я там полтора года не показывался…
    Мама болела долго, и когда ей стало уже тяжело выходить на улицу, родители переехали на постоянное жительство в Каширу, в дом бабушки и дедушки, который раньше использовался нами только как летняя дача. На квартиру родители так и не вернулись больше…
    - Бери, говорю, ключи! – настаивал отец. – Мне тут лучше: друзья детства, одноклассники. Ну, кто жив ещё... Всё-таки я тут вырос. Да и ты, наконец, навестишь город своей юности. А то все только сюда к нам приезжал…
    На следующий день я уехал. С ключами. Сидя уже в электричке на Москву принял решение и впрямь заехать по пути домой на квартиру родителей. Да и родной город посмотреть…
    Вышел в Домодедово. Пока ждал свою маршрутку, в кармане группой «Creedence» заголосил мобильник «Ooby dooby! Ooby dooby!»: звонил отец...
    В школьные годы я был ярым поклонником рок-н-рольных композиций, причем норовил звук сделать погромче. Родителям же это не очень нравилось, и меня принуждали звук как минимум приглушить. А вот композиция «Ooby dooby» в исполнении американской группы «Creedence Clearwater Reviva» по непонятным мне причинам не вызывала у предков столь бурного протеста. Возможно поэтому она и стала у меня рингтоном на номер отца. Мама сотовой связью не пользовалась принципиально, ссылаясь на головные боли от телефона…
    - Да пап!
    - Ты где?
    - В Домодедово. На станции. Жду автобус. Думаю: дай заеду сразу…
    - Ну, позвонишь: как, чего. Да и вообще, не забывай отца.
    - Бать, ну ты что?!
    Отец дал отбой. Я сунул телефон в карман, однако он вновь ожил композицией «The House of the Rising Sun» в исполнении группы «The Animals» - звонил бывший однокурсник Пашка:
    - Привет, Тёмище! У нас в воскресенье премьера. Приглашаю.
    - Привет, Пашенция. Рад за тебя. Но приехать не получится – не до того сейчас.
    - Чего это вдруг. Давай подруливай, я контрамарки сделаю.
    - Паш, я маму вчера похоронил.
    - Прости, я не знал! Прими соболезнования…
    Сидя в маршрутном такси, я все прокручивал мысленно раз за разом события последних дней. И ночной звонок отца: «Маме совсем плохо!» И мою поездку среди ночи на такси из одного края области в другой. И мамины частые приступы. И вызовы скорой. И поездка на скорой с мамой в больницу, когда она в дороге несколько раз переставала дышать. И долгие и бесполезные попытки реанимации в приемном покое Каширской больницы… И выматывающая беготня с оформлением посмертных документов и организацией похорон... Морг… ЗАГС… Похороны… Поминки… Разговор с отцом…
    И незаметно для себя уснул. Нет, скорей провалился в забытьё…
   
    * * * * *
   
    - Мужчина! Просыпаемся: приехали! Конечная!.. Мужчина-а!
    От прикосновения к плечу я окончательно проснулся. За окном моросил мелкий дождь. Пассажиры потихоньку покидали салон маршрутки. Подался к выходу и я…
    Спрятавшись под козырек автобусной остановки, я не спеша прикурил и огляделся. Сколько я тут не был? Лет пятнадцать? Да нет больше! Лет 18-20. Ну да – уехал насовсем ещё студентом третьего курса. После того разговора с Иришкой, когда, что называется, расставили все точки над «i», и ничего меня уже больше не держало в городе. Так и уехал жить в общежитие, а после института распределился за сотню километров отсюда, лишь бы не встречаться с Ирой…
    Ну, здравствуй, город юности моей! Странно, но почти что ни чего не изменилось в тебе: те же почти полные мусора две урны у остановки, те же чахлые голубые ели у проходных Технологического напротив. Даже закусочная возле диспетчерской, похоже, ни разу и не перекрашивалась. А закусочная та ещё «тошниловка» была. Раз как-то, классе в десятом, зимой, приезжали мы с другом-одноклассником после школы сюда. Андрюха ключи дома забыл, а мать его как раз в Технологическом НИИ работала. Мы с проходной позвонили – она ключи ему и вынесла. Пожурила, конечно. Ну а потом зашли мы с Андрюхой в эту закусочную, так ничего, кроме бутербродов из черного хлеба с селёдкой, съедобного там и не было…
    Зябко передернув плечами (меня всегда немного знобило со сна), я бросил окурок почти в урну, надвинул шляпу пониже на лицо и, пряча голову в поднятый воротник плаща, заспешил к подземному переходу через железнодорожные пути на другую сторону вокзала. Точнее на «свою» – основную сторону. Потому как город в большей своей части располагался, если двигаться из Москвы, справа от железной дороги. Левая же сторона – промышленная зона - называлась «залинейной», поскольку была за линией железной дороги. Тут были расположены всякие базы, заводы, комбинаты, фабрики. Жилой сектор был немногочислен, и состоял из частных домов. Когда-то давным-давно стояло тут село Добрятино – центр княжеской вотчины смоленского князя Ростислава Мстиславича. Постепенно было оно поглощено развивающимся промышленным соседом. И превратилось в один из микрорайонов города – «Добрятино». Было это ещё задолго до Октябрьской Революции, но, похоже, с тех пор жилые дома тут и не строили. Однако маршрутное такси и автобусы из соседнего райцентра прибывали на «залинейную» сторону: географически так сложилось…
    Спускаясь в полумрак подземного перехода, я не смог сдержать ироничной улыбки – ну ничего не меняется! Те же тусклые засиженные мухами лампы под потолком, неизменно горящие через раз. Тот же запах какой-то «могильной» сырости. Те же стены в когда-то белой кафельной плитке с русскими народными надписями типа: «Спартак чемпион» и «Юля сука». И, почти посередине тоннеля, напротив выхода на железнодорожные платформы уже начавшая подсыхать лужа у стены. Ну, прям та самая лужа!..
    Это было уже после школы: отмечали мы День Рождения Андрюхи. Собрались у него дома: сам Андрей, я, Олег – наш общий друг и ещё двое ребят из Москвы – они с Андрюхой и Олегом вместе были на спортивных сборах, ну и «скорешились». Естественно отметили День Рожденья на славу, благо родители Андрюхи были в отъезде. И вздумалось нам в два часа ночи с пьяных глаз пойти в парк на танцплощадку – танцевать, значит. Были очень удивлены отсутствием городского транспорта в это время, и возникшей необходимостью идти пешком. Но это нас не остановило. Пошли. Правда дошли или нет, уже не помню. Провалы в памяти. Помню только, провожали столичных ребят на первую утреннюю электричку до Москвы. Вот тогда-то Олег и пристроился у стены перехода слить переработанное его молодым спортивным организмом пиво. На наши весёлые окрики типа «как тебе ни ай-яй-яй», упершись головой в кафель, пошатываясь и журча струёй, Олег почти бодро отвечал, что пусть лучше совесть лопнет, чем мочевой пузырь. И наделал огромную лужу. Ну, точно такую же!
    Кстати! Как мы проводили москвичей, я не помню – далее опять провал в памяти. Алкоголь коварная штука! Помню, пришёл более-менее в себя я в здании какого-то вокзала. Сижу в зале ожидания – стараюсь понять: где я, что я. Думаю: может в Москву уехал с ребятами? Но вокзалы в Москве к тому времени все повидал. Не могу понять: где я? На каком из них? Голова чугунная, соображает плохо. На ватных ногах вышел на улицу, задрал голову и чуть не упал: «Тула. Московский вокзал». Каково?! Ни сном, ни духом не ведаю, как туда попал. Уже после обеда, с пересадкой в Серпухове, практически на автопилоте добрался да города. С вокзала к Андрюхе: душа горела, просила опохмела. Андрюха был дома – спал. Но в холодильнике у него спиртного не было. И наличных денег у нас было недостаточное количество для «оздоровительных процедур». Побрели мы к Олегу домой, жаждой гонимые… Открыла нам его мама. На просьбу Андрея позвать Олега, тётя Аля с удивлением ответила, что Олег ещё вчера ушёл к нему на День Рождения. На вопросы «Что случилось?» и «Где мой сын?» ответили мы что-то невразумительное и попросту сбежали… Олег заявился к Андрюхе уже к вечеру. Сообщил, что проснулся рано утром лёжа на стволе поваленного дерева в лесу. Всё это время «выбирался из леса». Отмахал километров 15-20 по лесу и «убей, не знает», как туда попал…
    На поверхности прогрохотал проходящий железнодорожный состав, прерывая мои воспоминания навеянные лужей. Я опять передернул плечами, теперь уже от запаха, и направился к выходу из подземного туннеля…
    Дождь перестал, но тучи висели сплошной серой массой, наводя тоску и уныние на весь город, и вокзальную площадь в частности. Однако на меня осенняя хмарь не действовала. Ну, ещё бы: первое, что я увидел, поднявшись из перехода, была палатка типа «ЧАЙ-КОФЕ». Та самая палатка, в которой мы с Димкой брали кофе в картонных стаканчиках. И выплеснув его тут же за палаткой в снег, разливали в освободившуюся тару портвейн, «Кавказ» кажется. Это мы так отмечали нашу случайную встречу на станции. С Димкой, бывшим одноклассником, я не виделся больше полугода - с самого школьного выпускного. А тут внезапно встретились: я шёл с электрички, а он как раз уезжал из города. Как было не отметить встречу, не поболтать «за жизнь», не похвастаться поступлением в ВУЗы…
    Здесь же рядом, как и тем далеким февральским днем, бабулька продавала пирожки с ливером. Классная закуска к портвейну! Я уже хотел было прикупить по старой памяти тех пирожков, но тут к остановке подрулил мой «13» автобус – оранжевый «IKARUS». Обалдеть совсем! Я их уже лет 10, или больше, не встречал на маршрутах, думал и нет их уже в живых. А вот, поди ж ты: тут они ещё востребованы. Вскочив в открывшуюся заднюю дверь, и пристроившись на задней площадке у окна, я с умилением осмотрелся в салоне автобуса. Ну, точно: старый добрый «Икарус». Именно на таком я ехал со станции домой после занятий, когда познакомился с Иринкой. Я, тогда молодой студент-первокурсник, ехал домой раньше обычного – из-за болезни преподавателя отменили последние две «пары». Ехал довольный собой и жизнью, ну и замечтался о чем-то глядя в окно. Даже свою остановку пропустил. Автобус открыл двери, народ выходит – а я стою себе мечтаю. День такой видно был «мечтательный». Люди с остановки уже стали заходить, как вдруг позади меня мужик какой-то спохватился, и давай, расталкивая всех, ломится к выходу. Я естественно тоже. Правда, в дверях мы с ним не разошлись – мужик этот, плечом меня отпихнув, прям через входящих бабулек сиганул из автобуса. Мне естественно уже выйти не дали. Ну, я через открытую дверь давай орать мужику типа, ну ты и гад, и тому подобное. А он стоит на остановке удивленно так на меня смотрит, как будто это не он мня, а я его грубо отпихнул от входа. Вот ведь, думаю, харя наглая, ещё шляпу нацепил! Всё мечтательное настроение улетучилось, естественно. Двери закрылись, поехал я дальше. Особо, конечно, не расстроился: автобус на перекрестке поворачивал, и если выйти через одну остановку то дворами мимо школы можно было пройти к дому. Что я и решил сделать. И вот, выйдя из автобуса, наткнулся (в прямом смысле слова) на проходящую мимо девушку. Извинился. Посмеялись. Пошли рядом. Так вот и познакомились с Иринкой. Ну, прям - Его Величество Случай…
    Пассажиров постепенно набиралось порядочное количество, так что меня даже заметно потеснили с задней площадки в салон. Двери автобуса закрылись и поехали мы с «Икарусом» маршрутом № 13, по полузабытым улицам моего детства. Словно на экране сказочного кинотеатра проплывали за окном воспоминания...
    Вот вырулил автобус с вокзальной площади на Ревпроспект, по которому в октябре 1917 года уходили в Москву Красные Трудовые бригады городских рабочих помогать устанавливать новую власть тамошним революционерам. А многими десятилетиями позже этим же Ревпроспектом сгоняли нас - школьников старших классов, добровольно-принудительно, в обнимку с флагами и транспарантами, на демонстрацию в честь далёких Октябрьских событий…
    Вот справа показалась Площадь 50-летия Октября с Вечным Огнём посередине и спрятанном в глубине зданием Индустриального техникума – бывшего Пехотного училища, где в первые месяцы Великой Отечественной войны по ускоренной программе готовили кадровых боевых офицеров. Курсантов именно этого и ещё Артиллерийского училища 5 октября 1941 года по тревоге сняли с занятий и перебросили под Малоярославец прикрыть образовавшуюся брешь в линии обороны на подступах к Москве, где и суждено им было стать героями. Многим – посмертно. А во времена моей юности техникум этот был пределом мечтаний тех ребят, что не пошли в 9 класс школы. Иринкина старшая сестра Ольга училась в этом техникуме…
    Вот полувыцветшее, когда-то жёлтое, здание вендиспансера. Ходили мы сюда с одноклассником Юркой получать справки для бассейна. Было нам лет по 14-15, так что мы уже знали о сифилисе, гонорее и прочих «хворях», подлежащих лечению в этом заведении. Отсюда и наше настроение при посещении КВД. Сдерживая ложный стыд вперемежку с ехидным смехом, боясь браться за ручки дверей и встретить кого ни будь из знакомых, мы, запинаясь и давясь смехом, записались таки в регистратуре на приём к врачу. Но, увидев, приличную надо сказать, очередь перед кабинетом и, прикинув сколько времени придется провести в этом заведении, единодушно пришли к выводу, что бассейн не для нас…
    Автобус стал входить в поворот, уходя вправо от вторых проходных Механического завода. Завод этот до Революции принадлежал немецкой компании «Zinger» и выпускал швейные машинки. Те самые. Потом был национализирован. Одно время, кроме швейных машинок, выпускал пистолеты и мотоциклы. Потом какие-то детали и механизмы для «Оборонки». Какие? Мало кто знал, так как продукцию из цехов вывозили по ночам в закрытых вагонах под усиленной охраной. Даже в цеха эти без спецпропуска не войти было. А после развала СССР - Механический завод зачах, развалился на множество «ООО» и «АО», производство остановилось, и, в конце концов, превратилась территория завода в обычные склады и базы для арендующих помещения торгашей и дельцов. Обо всех этих «трансформациях» «Механки» рассказывал мне с грустью и горечью отец, так как долгое время – аж до самой пенсии проработал на Механическом. Впрочем, как и отец Иринки…
    За окном показалось здание центрального рынка под полукруглой крышей с загнутыми вверх краями и так сильно напоминающее цирк, что любому приезжему можно было с умным видом заливать о ежедневных программах с участием иллюзионистов и клоунов. Что я собственно и наплел как-то приехавшей в гости родственнице с юга во время экскурсии по городу. А когда она спросила можно ли купить билеты на представление, завел гостью внутрь здания рынка и, улыбаясь, пояснил что фокусники – это продавцы, а клоуны – покупатели…
    А вот и центральная площадь города – площадь Ленина. С гранитным памятником Вождю посередине. Надо же! Не снесли «дедушку Ленина» за всё «постсоветское» время. Так и стоит он гранитным колоссом на высоком постаменте, замерев в полушаге со вскинутой вперёд дланью. Пережив все резкие развороты нашей внутренней идеологии. Да теперь уже, наверное, долго еще простоит. Культовый памятник. Много разных побасок ходило о нём в городе ещё во времена моего детства. И то, что Ленин раскрытой ладонью указывает дорогу к коммунизму, в сторону Москвы, понятно (ведь граница между «социализмом» и «развитым социализмом» проходила по Московской Кольцевой Автодороге - МКАД, а граница между «развитым социализмом» и «коммунизмом» - по Кремлевской Стене). И то, что поначалу установили памятник с двумя кепками: одна на голове, а другая в левой руке сжата, а потом срочно меняли голову. Много разных историй. Так, например, Олег – мой дружок юности рассказывал, что это его отец, работая водителем в городской автоколонне, на КамАЗе с прицепом доставил этот памятник из столицы ночью, в сопровождении милицейского эскорта. И на подъеме от речного моста машина пробуксовывала, сползала вниз, и чуть было не свалилась в реку. Но, благодаря мужеству и профессионализму водителя, памятник всё же был доставлен к месту…
    На автобусной остановке пассажиров заметно прибавилось, так что меня ещё сильней потеснили к центру салона. Кто-то с улицы уточнял у пассажиров, какой это автобус, и я вспомнил как ехали мы вот так же в автобусе со станции с Сашкой – парнем из соседнего двора. Студенты. Я тогда отрастил длинные волосы и бороду. Вид имел колоритный. Стоим мы с Саньком на площадке у задней двери автобуса. Остановка «Площадь Ленина». Народ уже вышел и вошёл, но двери ещё открыты. И тут откуда-то сзади подбегает к автобусу старушка, заглядывает в дверь, видит мою патлатую физиономию, в испуге отшатывается, торопливо крестится и спрашивает уже у Сашки: «Это какой автобус?» Санька отвечает: «Икарус!» На что бабушка, издав многозначительное «А-а…», закатывает с умным видом глаза к небу и делает шаг назад. Двери закрываются, мы едем дальше…
    А дальше по маршруту территория Центральной районной больницы. Тоже памятное место. На призывной медкомиссии выявили доктора у меня гайморит – вот оно научное объяснение моим почти постоянным соплям в носу. Госпитализировали как раз сюда в ЦРБ – в ЛОР-отделение. Вставляли трубки через нос в гайморовые пазухи и выкачивали гной, продували кислородом да промывали фурацилином. Процедуры не сказать чтоб приятные. Так ещё приходилось после выписки отрабатывать в институте пропущенные занятия. А результатов лечения хватало на пару месяцев - сопли возвращались. На следующей призывной комиссии все повторялось опять… Короче, после третьего «курса лечения» я не выдержал, и перед очередной призывной комиссией спросил у Иринкиной мамы – а она работала в детском соматическом отделении той же ЦРБ медсестрой – нет ли какого средства пройти уже эту комиссию. Ну, принесла она мне сделанные докторами детского отделения «хитрые капли». Закапал я их в нос перед медкомиссией – и ничего не обнаружили у меня в носу. Сопли исчезли, как и не бывали. Правда, только на полдня. Когда меня забирали после окончания второго курса в армию, я прихватил пузырёк с «хитрыми каплями» с собой, и в областном пересылочном пункте в туалете, втихаря, опять закапал их перед медкомиссией. Так и ушёл служить. Иринка на проводах плакала навзрыд – голосила, словно на войну меня провожала. Будто чувствовала, что не дождется……
    На остановке у горбольницы народу в автобус вошло не много – примерно, как и вышло. Тут всегда было немноголюдно почему-то. Вроде как больница, ан нет – почти безлюдная остановка. В тот раз, когда отец отвозил меня в травмпункт, тут тоже было почти пустынно. Сколько мне тогда было? Лет 10-11 где-то. Батя работал тогда во вторую смену. Я только прибежал из школы. Пообедали мы с папой и вместе вышли из квартиры: отец на работу, а я – гулять. И буквально в двадцати метрах от подъезда споткнулся я на бегу и упал сильно порезав левую ладонь о донышко разбитой бутылки. Поднимаюсь – кровь хлещет, рана зияет. Жуть! Отец перетянул мне руку носовым платком и повез в травмпункт зашивать. Странно, но ярче всего в этой истории запомнилось мне то, что когда вышли из автобуса у больницы – на остановке было всего человека два (загадочные свойства детской памяти). Да и позже, когда отцу на производстве штамповочным прессом размозжило указательные пальцы на руках, и он лежал в больнице в травматологии, а мы с мамой ездили его навещать – автобусная остановка у больницы была немноголюдна. Будто аура тут была недружелюбная, скорбно – печальная, и люди по возможности старались избегать этого места. Впрочем, не всегда это в минус. Когда я лежал в больнице со своим гайморитом, и меня навещала Иринка – нам немноголюдность остановки была только подспорьем: можно было подолгу целоваться, стоя внутри остановочной будки, не опасаясь посторонних взглядов…
    Автобус встал в ожидании зелёного света под светофором на перекрёстке у кинотеатра с типовым названием «Родина». Впрочем, и сам кинотеатр был «типовой». В советское время много чего строили по «типовым» проектам. И таких «Родин» лично я видел по области штуки три. Но наш городской кинотеатр отличался от остальных фреской на боковой стене на тему «МИР-ТРУД-СЧАСТЬЕ» в духе соцреализма, где в центре «полотна» огромная женская фигура в платье до пят и с короткой стрижкой, указывающая открытой ладонью на строителей, ведущих справа от неё сварочные работы на возведении высотного здания, слева – пионеры высаживающие аллею молодых дерев, а над головою женщины парил в облаках и звёздах, облачённый в скафандр, космонавт. На заднем плане этого монументального, аж во всю стену здания, «полотна» над контурами городского моста через реку завивалась широкая лента с магической мантрой «МИР. ТРУД. СЧАСТЬЕ». Детской Меккой для нас был этот кинотеатр. Сколько пацанами мы сюда бегали на сэкономленные от школьных завтраков деньги?! Как благочестивые прихожане на службу в храм. Причем «паломничество» наше имело четкие возрастные разграничения. Младшими школьниками мы бегали «к заутрене» - на утренние сеансы, когда показывали сказки и сборники мультфильмов, типа «Ну, погоди!» сразу все 11, на тот момент, выпусков. В средней школе ходили на дневные сеансы «к обедне», на фильмы типа «Неуловимые мстители», «Сыщик»,  «Карнавал» и т.п. А то и на два сеанса подряд – как например на фильм-дилогию «Москва – Кассиопея» и «Отроки во вселенной». Ну а уж ребята постарше ходили на «всенощную» - вечерние сеансы. Тут уже было важно не столько «на что» идти, сколько «с кем»: весёлой компанией или с девушкой. «Компашкой» лучше было ходить на серьезные фильмы, типа «Солярис» Тарковского, или на разбитные французские комедии. Причём на комедии ходили по нескольку раз, но так что бы в компании был человек, который фильма ещё не видел. О, это было особое, изысканное удовольствие - наблюдать за смотрящим комедию впервые! Ну а вот с девушкой содержание фильма было уже вторично. Важнее были посадочные места. Самое лучшее это последний ряд: «места для поцелуев». У некоторых из нас первый поцелуй случался именно «в кино». Забавная это должно быть была бы картинка! Включи кто во время вечернего сеанса внезапно свет в зале: задний рад чётко рассчитан на «первый-вторая» и увлечен совсем не просмотром фильма. Бывало ежели кто из парней увлечется чуть более дозволенного, и мужская ладонь нахально заскользит вверх по девичьему бедру как тут же кинозал, словно выстрел, оглашает сухой короткий звук пощёчины и ехидные смешки с соседних кресел. Впрочем, у меня с Иринкой всё вышло иначе. Потащил я её на вечерний сеанс уже на второй неделе нашего знакомства. Какой фильм смотрели - даже не помню. Да и не смотрели мы – целовались. Страстно целовались. Ну и скользнул я ладонью вверх по бедру. На какое-то краткое мгновение Иришка напряглась всем телом, в темноте кинозала блеснули испуганно зрачки, и вдруг тело её расслабилось, губы стали более нежными и страстными. Словно в наркотическом трансе парили мы в объятиях друг друга, когда коснулся я рукою самого сокровенного уголка девичьего тела.
    А потом, когда мы прогуливались в обнимку после сеанса по вечернему городу и болтали «о разном», Иринка вдруг замолчала на несколько секунд и тихо, как будто самой себе, сказала: «Хорошо ,что сегодня пошли в кино»…
    Автобус дёрнулся, трогаясь на зелёный свет светофора и сворачивая влево – остановка «Кинотеатр Родина». Люди выходили из автобуса и входили, а я восторженно смотрел в окно на боковой фасад кинотеатра. Ишь ты, подишь ты! Цела фреска! Новёхонькая, словно вчера изготовленная. Будто каким добрым волшебником (а добрым ли?) законсервированный во времени встречает меня город юности! Словно приехал я во «вчера», или даже в «позавчера». Ощущение нереальности и невозможности где-то внутри меня переплеталось с романтически нежным ощущением ностальгии и создавало непередаваемый букет впечатлений. Не укладывалось у меня в голове, что где-то ещё сохранились монументальные творения в стиле соцреализма – но глаза убеждали в обратном. Да, приятно удивляешь ты меня, милый мой город! Несмотря на все «разброды и шатания» дурных девяностых годов с их переименованием улиц и городов, разрушением памятников и самой Истории сохранил мой город своё лицо в неизменном виде, что само по себе, в общем-то, удивительно, даже без учета прошедших по стране завихрений…
    Далее по маршруту, сразу же за воротами на территорию Горгаза, серое кирпичное двухэтажное здание Пожарной Охраны. Будучи младшими школьниками мы с друзьями иногда подолгу стояли на противоположной от «пожарки» стороне улицы ожидая того момента, когда по тревоге откроются сразу все ворота обычно молчаливого здания. Загорятся на стоящих по бокам сигнальных фонарях надписи «БЕРЕГИСЬ АВТОМОБИЛЯ!». Выкатятся со своих стояночных мест красные с белой отделкой пожарные «ЗиЛы» да «Уралы». Попрыгают в них снаряженные в полусказочные костюмы пожарные, засияют синие проблесковые маячки на кабинах, и помчатся, взрыкивая сиреной, тушить пожар алые болиды. Зрелище! Хотя в нашей семье городская «пожарка» памятна совсем по другой причине. Семейное предание гласит:
    Как-то летом, мне – весьма шустрому дошкольнику купили трёхколесный велосипед. И вот вечером, после работы, забрав из садика, вывел меня во двор отец насладиться прелестью подарка. Катаюсь я, катаюсь по двору счастливый «как сто китайцев» (была такая у нас в детстве присказка). Отец присутствует - бдит, тоже весь гордый за меня и за себя. Соседи во дворе стали к нему подходить, расспрашивать про обновку. Где? Почём? Ну и тому подобное. Слово за слово, разговор увлёк, и отец потерял бдительность. Отвлекся от созерцания - контролирования. А тут как раз и мама с работы возвращается.
    - Где Артёмка?!
    - ???
    - ГДЕ СЫН!!!
    Туда-сюда бегают, меня ищут. По соседним дворам и палисадникам. Всё тщетно. Я будто сквозь землю провалился. Родители кричат, аукают. Соседи помогают. Всё зря. Почитай в самый апогей паники моих родителей заходит во двор тётя Нина из третьего подъезда. Идет с сумками наперевес. «Чего орёте?» - спрашивает. «Тёмку ищем!». «Так он на велосипеде в сторону кинотеатра едет – я с магазина шла, видела». Рванули родители по указанному адресу и видят такую живописную картину: еду я непосредственно по самой середине проезжей части, а автомобили на встречных потоках аккуратно меня объезжают. Но я знай себе кручу педали. Уже к пожарной части подъехал. Там меня, у «пожарки», родители и настигли. Что было мне в качестве награды за сей веломарафон семейное придание утаивает…
    В окне автобуса показались трибуны стадиона «ТРУД». Вот ещё одно «историческое» место: летом 1980 года делал Олимпийский Огонь на этом стадионе последнюю остановку перед Москвой. Праздник был грандиозный! Красочное спортивно-концертное шоу с участием первых «звёзд» страны. Мама где-то достала билеты – и мы всей семьёй «приобщились». Представление происходило на площадке футбольного поля, сидели мы не сказать, чтобы близко. Но атмосфера! Запомнилось, как Геннадий Хазанов после своего выступления подорвался бежать круг почета по периметру футбольного поля. Каково! Ну, первую треть дистанции одолел бодренько, а дальше стала сказываться нетренированность. Но Хазанов так это стал обыгрывать! И ноги подволакивал, и руки опускал плетьми чуть не до самой гаревой дорожки, и делал комично-изможденное лицо. А Иосиф Кабзон, в микрофон, комментировал этот забег. Да как! С шутками-прибаутками, да какими! Настоящее праздничное шоу…
    Автобус остановился. И я увидел в окно тот самый, с выщербленной у края, тротуарный бордюр: Меня второклассника повел папа к стадиону, учится езде на двухколесном велосипеде. А заодно и опробовать новенький «Школьник». Толи я был одаренным учеником, толи отец талантливым учителем – не знаю, но уже через полчаса я достаточно сносно управлял двухколесной обновой. Сей факт столь сильно раздул мое самомнение, что решился я на скорости проехаться по тротуару. Разогнался достаточно прилично, не обращая никакого внимания на предостерегающие крики отца. Ну и - «получи фашист гранату» - вот на этом самом бордюре переднее колесо моего «стального коня» соскочило с тротуара, и я со всего маху кувырнулся через руль на асфальт. Ну а мой новенький «Школьник» плюхнулся в аккурат мне на спину. Лежу, от боли не могу вздохнуть. Правда батька быстро меня привел в чувство. И ,дабы не искушать судьбу, загрёб в охапку вместе с велосипедом и поволок домой, благо тут до дома-то всего ничего: дорогу перейти да два двора пройти….
    Барсучий случай! Мне ж выходить! Я резко, с расталкиванием рядом стоящих пассажиров, развернулся лицом к дверям. Люди уже начали подниматься с остановки в автобус. «Позвольте выйти!» - рявкнул я и начал внаглую прорываться к дверям, не совсем вежливо распихивая окружающих – «Выйти дайте!» Боковым зрением я заметил, как с задней подножки автобуса мне наперерез к дверям метнулся рослый юноша. «Ну уж, дудки» - думаю, - «я и так прозевал!». Парня я бесцеремонно отпихнул плечом и, ухватившись руками за паз для дверей, выбросил ноги над головой поднимавшейся в автобус бабульки и сиганул на остановку.
    Приземлившись на обе ступни, я услышал несущуюся из автобуса, явно в мой адрес, нелицеприятную тираду. Оглянувшись, замер в удивлении. Витиевато высказывался о моих умственных способностях тот самый парень, которого я отпихнул – ему выйти уже не дали, что было естественно. Меня удивило лицо парня – очень знакомое до мельчайших подробностей лицо. Но особо удивляла одна деталь – золотая серьга в левом ухе. Маленькое такое в мочке уха колечко, на котором висит, поблескивая, солнышко. Такую серьгу подарила мне мама…
    Поступив в институт я, по мнению родителей «окончательно съехал с катушек». Моё ещё со школы увлечение роком и философией хиппи в студенчестве резко трансформировалось. Длинные волосы и хард-рок на всю громкость, алкоголь и агрессивное неприятие панковских бритых висков не вызывали у моих родителей радостных эмоций. Как, впрочем, и мои разгулы и загулы. Последней каплей приведшей к качественному изменению в наших отношениях, очевидно, послужил обрывок серебряной цепочки появившейся у меня в мочке левого уха. Мама заказала в ювелирной мастерской золотую серьгу по собственному эскизу - висящее на колечке солнышко. И самолично вставила её мне в ухо, с явным удовольствием вынув оттуда цепочку. Серьга мне понравилась. И я перестал испытывать терпение родителей громкой музыкой и пьяными загулами. Пути взросления весьма извилисты. А может быть, серьга несла определенный энергетический заряд?..
    Откуда у этого молодого патлатого оболтуса с рыжеватой юношеской бородкой мамина серьга в ухе?!
    Двери закрылись и оранжевый «Икарус» двинулся дальше по маршруту, увозя загадочного юношу, который возбужденно всё ещё о чем-то мне жестикулировал через стекло. Почему мне так знакомо его лицо? Где я мог его видеть? И серьга!..
    Бред какой то…
    Я вдруг отчетливо вспомнил, когда в последний раз видел это лицо. Вчера! Ну да, вчера. Когда мы с отцом просматривали семейные фотографии. На фотографии где я с Иринкой. У этого балбеса из автобуса один-в-один моё лицо двадцатилетней давности.
    О как!..
    Впрочем, бывает сходство и поинтереснее, но вот серьга…
    Такую серёжку не купить в магазине – эксклюзив. Да и нет её уже! На моих проводах в армию мама сама решила снять с меня серьгу, чтоб оставить у себя на сохранение. Но, увы, колечко лопнуло, и солнышко упало на пол. Иринка очень расстроилась – ей тоже нравилась моё «солнышко». Мама собрала обломки, сказав, что отдаст в ремонт, и убрала куда то в комод. Больше я той серьги не видел. Да и не носил я уже после армии серьгу в ухе. Повзрослел, наверное…
    Я ещё раз посмотрел вслед уходящему автобусу, будто что-то пытаясь ещё разглядеть. Парень то из-за меня не смог выйти, и поедет теперь дальше. Не беда. Автобус после гостиницы поворачивает вправо, так что парень сможет выйти на следующей остановке, или через одну…
    Стоп! Я ведь познакомился с Иринкой благодаря тому, что мне помешал выйти из автобуса мужик в плаще и шляпе. Так. А я сейчас в чём? Правильно,в плаще и шляпе. А парень в автобусе моя копия в юности, кстати, и куртка болоньевая как у меня в тот день. И серьга…
    Бред какой то!
    Я что, сам себе?…
    Да ну нет, так не бывает!
    Да нет же! Меньше надо фантастику читать!
    Бред. Бред!..
    Бред? Ну а если?..
    Да нет. Нет!
    Я боялся даже предположить. Хотя, что я рефлексирую – всё легко можно проверить. Если в автобусе «я», то через остановку «я» выйду и встречусь с Иринкой...
    И я побежал. Побежал дворами наперерез автобусному маршруту. Мимо дома, где я жил в юности, и куда собственно и ехал. Бежал, оставляя позади справа трансформаторную будку, возле которой мы в детстве жгли костры и плавили свинец добытый из разбитых автомобильных аккумуляторов. Бежал мимо дворов своих друзей одноклассников, мимо родной школы. Сейчас всё это было не главное, главное «увидеть - не увидеть» и убедиться в «возможности – невозможности» встретить самого себя. Хотя это безумие какое-то! Вот ещё тоже ретро-картинка: навстречу мне шли три младших школьника с портфелями и в синей советской школьной форме. На груди у каждого алела октябрятская звездочка.
    Я остановился, провожая взглядом идущих с уроков школяров и переводя дыхание, на тротуаре между заборами родной школы и детского садика напротив. В мои школьные годы тут часто бегал трусцой умственно отсталый юноша, а детишки из садика его периодически дразнили, доводя порой до бешенства. И вот как-то раз шли мы вот также с Севкой одноклассником после уроков домой, а возле самых ворот школьного двора выбегает на нас с багровым и перекошенным от злости лицом раздраконенный детсадовцами этот самый «спортсмен». Глаза горят ненавистью, кричит: «Заломаю!!!» Я здорово тогда перепугался – убьёт и ничего ему не будет. А вот Севка, тот не потерял самообладания! Вскинул вперед сжатую в кулак правую руку, направил на атакующего указательный палец, да как рявкнет: «Стой, стрелять буду!» И столько в Севке было решимости что, гнев на лице «любителя пробежек» моментально сменился на испуг, весь он как-то съёжился, ссутулился, начал закрывать голову руками и жалобно причитать: «Не стреляй! Не стреляй!» А Сева напирает: «А ну беги отсюда, а то убью!» Юноше не пришлось повторять дважды…
    Я стоял и думал: «Вот бы мне сейчас это Севкино самообладание, Ну куда я ломанул?! Всё равно с моими теперешними кондициями не смогу я тягаться с автобусом в скорости, даже если предположить невозможное». Впрочем, зачем бежать к автобусной остановке? Я ведь тогда, почти четверть века назад, помнится, проводил Иринку до дома. Стало быть, к её дому и нужно идти для проверки своих безумных идей. И я опять побежал, только не прямо к автобусной остановке, а взял правее во дворы домов и к краю березовой рощи, за которой и находилась Иринкина шестнадцатиэтажная одно подъездная «башня»…
    Безумец! На что я надеюсь? На внезапную отмену законов мироздания? На возможность чрезвременного перемещения? Да и что я сделаю, если это так? Что? Скажу себе молодому: «не надо!»? Мол, всё это ни к чему хорошему не приведёт, на выходе будут только душевные муки от не случившейся Любви. Да и не Любовь это, как оказалось, а Страсть. Яркая сильная но - страсть. И поначалу все вроде будет хорошо…
    Поначалу у нас с Иринкой все было просто восхитительно! Мы наслаждались обществом друг друга. И ни кто в мире нам был не нужен. Мне во всяком случае. Все свободное время я проводил с ней, постепенно отдаляясь от друзей. Ребята что-то мне пытались намекать о нерушимости мужской дружбы и нецелесообразности «терять голову», типа «присмотрись повнимательнее». Но к каким советам мы прислушиваемся, когда влюблены?!! И я отвечал друзьям что-то почти грубое, типа: «Да пошли вы со своей мужской дружбой». В конце концов Андрея и Олега я как друзей потерял – мы перестали общаться…
    Мама же – наоборот, была рада нашим отношениям с Иринкой, так как мои пьянки да гулянки постепенно сошли на нет. Правда с учебой начались напряги от невыученного материала и появляющихся пропусков. Но мне всё было нипочём. Мы с Иринкой решали более важные задачи: сколько у нас будет детей, и как мы их назовем. Я купался в любви и счастьи. Казалось, это будет длиться вечность! И ни что нас не разлучит, ни невзгоды, ни разлуки. Какие письма мы писали друг другу после моего призыва на службу в Советской Армии! Но в жизни не все так гладко, как хотелось бы. К середине моей срочной службы письма от Иринки стали редкостью, а затем и вовсе пришло письмо с признанием, что у неё теперь другой…
    Я выбежал из берёзовой рощи к пятиэтажкам, за которыми высился Иринкин дом. По всем прикидкам я должен успеть увидеть себя молодого вмести с Иринкой. По моим воспоминаниям мы тогда достаточно долго общались стоя у подъезда её дома. Помнится, нашу беседу прервала подошедшая мама Иры…
    Остановившись возле угла серой пятиэтажки я медлил заглянуть во двор выходящий к Иринкиному подъезду. Что увижу я там, если временной пробой и вправду произошел? Что скажу себе молодому? И скажу ли? Найду ли доходчивые слова для описания своих душевных терзаний после получения того рокового письма? Да и какими словами можно описать весь последующий кошмар моих печалий и попыток уйти от себя? Нет! Надо всё ему рассказать! И про мой армейский запой после «прочтения того письма», с последующим срезанием командиром части сержантских лычек с моих погон перед всем строем, и серией гауптвахт. И получением через пару недель письма от Иринкиной мамы с просьбой не волноваться и надеяться на лучшее. От которого стало ещё больнее…
    Я смогу подобрать правильные слова, чтобы убедить себя молодого прервать ещё толком не начавшиеся отношения! Достаточно просто не прийти завтра к её дому. И всё! И не будет тщетно-мучительных попыток после демобилизации восстановить отношения с Ириной. Причем, казалось, что совместных попыток. Но, что-то было уже безвозвратно потеряно, и «разбитая чашка» не склеивалась. Непременно нужно уговорить «молодого» не ступать на путь ведущий к многолетним душевным мукам и попытками километрами заглушить страдания – от себя не убежишь! Просто не продолжать знакомства! Сейчас это будет безболезненно. Или уже нет?..
    Я поймал себя на мысли, что рассуждениями пытаюсь оттянуть момент, кода загляну во двор. Боюсь? Пожалуй, да! Вот только чего? Увидеть себя стоящим у подъезда со своей «будущей несостоявшейся любовью», тем самым подтвердив какую-то жуткую временную аномалию? Или же боюсь, что никого и ничего не увижу, и тут уже слово психиатрам? Незавидное положение. Я глубоко вздохнул, внутренне собрался и посмотрел за угол дома…
    Узкий длинный двор, образуемый парой параллельно стоящих пятиэтажек, упирался дальним своим концом в подъезд шестнадцатиэтажки. И там, у подъезда под козырьком, стояла молодая парочка – тот самый юноша из автобуса и стройная девушка с удлинённой стрижкой. Иринка! Это была она! Ошибиться я не мог – зрение на стрессе обострилось невероятно. Я узнавал мельчайшие детали во внешнем облике Иришки - оказывается, память моя хранила все до мельчайших подробностей о нашей первой встрече, и вот теперь выплеснула. Сердце дало сбой, потом ещё один. К горлу подступил давящий ком.
    Я опять спрятался за угол дома, прислонился спиной к бетонной стене, закрыл глаза и замер пытаясь осознать случившееся. Радоваться или ужасаться!?! В голове гудело набатом: «ТЫ ВСТРЕТИЛСЯ С СОБСТВЕННЫМ ПРОШЛЫМ!!!». Перед глазами плыло юное Иринкино лицо. В желудке мутило как после центрифуги. Сказать, чтобы я был в шоке, это значит скромно промолчать! По ощущениям меня вообще не было: я был размазан на двадцать с лишним лет и закольцован сам на себя! Но психика уже подбрасывала спасительную соломинку: может, показалось – ведь расстояние не малое, может ошибка, похожесть, совпадение?..
    - Мужчина, Вам плохо? – голос был забыто-знакомым.
    Я открыл глаза… и не смог ответить. Передо мной стояла Иринкина мама, в той же самой куртке, что и двадцать с небольшим лет назад, и с той же сумкой. Очевидно, у меня был весьма плачевный внешний вид, и она, как медик, не смогла пройти мимо.
    - Вы себя хорошо чувствуете?
    - Да, - просипел я
    - Вы уверены?
    - Вполне, – я интенсивно закивал головой, - Всё в порядке! Не стоит беспокоиться!
    - Как знаете… - Иринкина мама, недоуменно пожав плечом, вошла во двор пятиэтажек.
    «Ну, вот и всё - подумалось мне, - ни каких сомнений теперь уже нет по поводу простых совпадений. Суровая правда жизни: я в прошлом! Оставалось только решить, как быть дальше.»
    И решать надо достаточно быстро: сейчас Иринкина мама прервет нашу (или их) задушевную беседу, и я (ну или он) пойду домой вот этим самым двором, вот мимо этого самого угла. Примерно минуты три - четыре есть в запасе у меня на обдумывание дальнейших действий: вступать в непосредственный контакт с собой из прошлого или не вступать? Говорить – не говорить, и если говорить, то что, и какими словами? Какие слова можно подобрать, чтобы объяснить самому себе молодому и настырному всю бесперспективность возвышенной душевной эйфории? Как убедить себя в том, что удивительное по красоте и глубине чувство перерастет в боль, а всеобъемлющее ощущение радости и счастья на многие годы сменит не менее всеобъемлющее чувство тоски и подавленности?..
    - Не стоит пытаться изменить прошлое! Тем более что одна, не сказать что удачная, попытка уже была!
    Я оглянулся на голос. Рядом стоял лысыватый мужчина с чуть одутловатым лицом, в строгом темном костюме и водолазке под горло, с тростью в правой руке и пустым левым рукавом, заправленным в карман пиджака.
    - Прошлого не изменить, правда! Ты уже пробовал, - повторил он.
    - Вы кто?! Что вам собственно надо? – возмутился я внезапному вторжению в мои мысленные рассуждения.
    - Тёмыч, ты чё не узнёшь?!- удивился однорукий.
    Я внимательно вгляделся в лицо незнакомца, стараясь представить его молодым.
    - Андрюха?..
    - Ну, слава богу! Узнал таки…
    - Ты как тут?! - удивился я, оглядываясь на угол дома, откуда по моим расчетам вот-вот должен был появиться… «я».
    - Не сказать что бы случайно, - как-то совсем не весело улыбнулся Андрей.
    - В смысле? – не понял я.
    - Приходится вот некоторых предостерегать от необдуманных поступков.
    - ???
    - Тёма, не надо опять пытаться изменить прошлое! Это безпонтовое занятие. Неужели ты не понял?! Ну, ведь уже пробовал…
    - Когда? – я весь напрягся.
    - Да вот, - Андрей взглянул на часы на правом запястье – Минуты через полторы.
    - Андрюх, объясни!!!!
    - Пошли. Объясним.
    - Куда? – я опять с тревогой посмотрел на угол дома
    - Не бзди, тут рядом. Если что – ты его догонишь… - Андрей шагнул за кусты боярышника, - Давай, пошли!
    Я шагнул следом…
    Продравшись сквозь заросли кустов, мы вышли на просторную полянку. На тропинке возле лавочки, опершись одной рукой о рукоять инвалидной коляски, стоял, пыхтя сигаретой, суховатого телосложения мужчина в джинсах, свитере и темно-коричневом плаще до колен. В инвалидном кресле, чуть склонив голову набок, сидел укрытый по грудь шерстяным пледом и со спортивной вязаной шапочкой на голове седовласый старик с болезненно-бледным лицом. Среагировав на хруст раздираемых веток, «курильщик» повернул голову в нашу сторону, и я увидел, что вся левая половина его лица изувечена шрамами от ожогов.
    - О! Привет путешественник во времени! На второй круг пошёл? – мужчина в плаще сплюнул сигарету и улыбнулся озорно-хитроватой улыбкой с прищуром глаза. До боли знакомой улыбкой.
    - Олег?!
    - Гляди-ка: узнал! Ну, здорово, бродяга!
    - Здорово! – я в замешательстве, хоть и не без восторга от неожиданной встречи с друзьями юности, переводил взгляд то на Андрея стоявшего чуть в стороне, то на улыбающегося Олега, - Мужики, вы вообще как тут?
    - Мимо проходили, - усмехнулся Олег.
    - Да вот, решили тебя предостеречь от необдуманных повторений собственных ошибок, - Андрей по-прежнему был серьёзен, - Твои переделки прошлого всем боком выходят!
    - Каким ещё боком?! - недоумевал я.
    - Левым! – Андрей многозначительно шевельнул левым, с пустым рукавом пиджака, плечом.
    - Я что, уже пытался отговорить себя встречаться с Ирой? – кивнул я в сторону кустов, за которыми высились жилые дома.
    - Пытался он! – ухмыльнулся Олег, - Отговорил!!!!
    - И что произошло?
    - Да много чего произошло, не сказать, чтоб ожидаемого, – опять невесело улыбнулся Андрей.
    - Вот, полюбуйся! – Олег чуть довернул инвалидную коляску так, чтобы я мог видеть лицо в ней сидящего анфас.
    По левой половине лица старика ото лба через бровь и впалую пустую глазницу, вниз по щеке по углу рта до самого подбородка тянулся косой лиловый шрам. Из горла торчала пластиковая трубка от трахеостома привязанная бинтиком вокруг шеи. Кожа на лице и шее была бледная и как будто пергаментная, от этого черты лица были словно заостренными. «Дедок» смотрел на меня, не мигая единственным правым глазом. Взгляд был пронзительным, тоскливым, кричащим. Из пустой левой глазницы по чуть вывернутому нижнему веку на щеку скатилась вдоль шрама слеза…
    Я стоял, будто в оцепенении, и не мог отвести взгляда. Я смотрел в этот немигающий глаз, пытаясь что-то разглядеть, сам ещё не понимая что. И чем дольше я смотрел, тем отчетливее осознавал, что человек в инвалидном кресле ни какой не старик. Он просто очень болен. И очень давно. От этого такой измождённый и «старческий» вид. Да ещё седина его здорово старила…
    И чем дольше я смотрел, тем отчетливее осознавал, что человек в инвалидном кресле не просто так «абстрактный инвалид», нет. И мои друзья юности, коль уж появились тут не случайно, так тем более не случайно захватили с собой и его. И я внимательно вглядывался в черты лица смотрящего на меня одним глазом инвалида в кресле…
    И чем дольше я смотрел, тем отчетливее осознавал, что человек в инвалидном кресле удивительно похож на того парня из автобуса. Поразительно похож…
    Он похож на меня!
    В ИНВАЛИДНОМ КРЕСЛЕ СИДЕЛ Я!!!
    Я задохнулся собственным пониманием абсурдности происходящего и, что называется, «поплыл». Потерял контроль над собой. Да попросту запаниковал…
    И опять побежал…
    Я побежал прочь от этого места! Прочь от этой странной компании! Подальше от Иринкиного дома, подальше от своего дома. Я рванул тропинкой по краю берёзовой рощи, пугая своим ошарашенным видом немногочисленных гуляющих в роще пенсионеров, собачников и мамаш с детьми. И, если бы перед взором моим все не расплывалось и раскачивалось, можно было бы сказать что бегу я «куда глаза глядят». Но глаза тут были не причем. Несли меня ноги. И, похоже, что в автономном режиме, без контроля со стороны глаз. Несли от себя подальше…
    И вынесли к автобусной остановке на улице Высотной. Дальше бежать уже не было сил, ни моральных, ни, тем более, физических. Шумно дыша с посвистами и кашлем, то и дело сплевывая вязкую желтовато-горькую слюну, стоял я согнувшись и уперевшись одной рукой о столб с расписанием движения автобусов, а другой держась за левый бок. Немногочисленные прохожие, с опаской оглядываясь на меня, ускоряли свой шаг, проходя мимо. Очевидно, выражение моего лица не излучало благодушия.
    Откашлявшись и немного отдышавшись, я постепенно начал приходить в себя и в морально-психическом плане. В голове стали появляться связные мысли. Главной из которых была: «Дергать отсюда надо быстрее! И чем быстрее – тем лучше!». Оглядевшись по сторонам, и, бросив взгляд на табличку с расписанием, я понял, по малочисленным цифрам на ней, что ждать автобуса бесполезно и быстрым шагом двинулся вниз по улице в сторону памятника Курсантам – там движение общественного транспорта было более интенсивным.
    Пытаясь хоть как-то мысленно отвлечься от навалившихся разом событий, я заставлял себя думать о курьёзности названия улицы, по которой шёл: «Высотная». С какого перепугу? Высотных домов на ней всего два: один - длинная многоподъездная девятиэтажка со спортивным магазином «Спартак» на первом этаже - стоял прямо по моему курсу, и второй – далеко за моей спиной, спрятанный за изгибом в самом конце улицы одноподъездная шестнадцатиэтажная башня на пересечении Высотной и улицы Чехова. Дом, в котором жила Иринка…
    Отвлекся, ядрена кочерыжка!
    Я ускорил шаг и, подходя к «Спартаку», вдруг вспомнил, что это девятиэтажное здание – первый высотный дом, построенный в городе. Отсюда и название улицы.
    Почувствовав лбом прикосновения первых капелек вновь начинающего моросить дождика, я понял, что остался без шляпы в этих гонках по пересеченной местности, но жалеть о потерянном головном уборе было уже некогда: сразу за магазином перпендикулярно вправо от Высотной уходила улица Гайдара – та самая на которой я жил когда-то с родителями…
    Ну, ёк-макарёк, где ж тут отвлечься!
    Я повернул голову влево, и даже прикрыл правую часть лица воротником, толи от дождя, толи чтоб ненароком не узрить чего ещё, мне теперь совсем не желанного, и ещё ускорил шаг – скорее убраться подальше!..
    В годы моего детства на улице Высотной застройка велась только по одной стороне, на противоположной же стороне ни каких строений  не было. Там был парк «Дубки» переходящий в лес – место пеших и лыжных прогулок горожан. «Высотка» была тогда окраиной города – пересек шоссе, и ты уже «на лоне природы». Удобно было. Помню, ходили мы с родителями через парк в лес за грибами. Никуда ездить не надо - вот он лес «в трех шагах от дома». Как-то раз, было дело, бродили мы по лесу долго и почти зря: грибов собрали самую малость, а устали крепко. Но уже на выходе из леса, буквально метрах в 200-300 от шоссе наткнулись на семейство маслят в молодых сосновых посадках. Да такое многочисленное семейство, что все были очень довольны. Правда, чистить эти симпатичные липкие грибы пришлось тоже довольно долго, но тут уже как говориться «ни кто не заставлял их собирать».
    А еще за парком, в глубине леса было большое прямоугольное поле с тремя могучими дубами посередине. Поле звалось «мышиное»: толи из за того, что все оно было перекопано мышиными норками, толи из-за того, что всегда на нем гуляли пенсионеры, мамы с детьми, собачники с питомцами, занимались своими упражнениями спортсмены да физкультурники – в общем, некая «мышиная возня» присутствовала. И вот на это то поле папа водил меня - младшего школьника запускать воздушного змея. Да не простого, а с «прибамбасами» в виде двух парашютистов, которые особой защелкой цеплялись на натянутую леску и, ветром гонимые в купола парашютов, скользили по леске вверх почти к самому полотнищу змея. Там защелка ударялась о стопор и отпускала парашютиста парить с высоты на землю. Я был просто в восторге от этой забавы. Но до тех пор, пока один из парашютистов не повис на проводах проходившей краем поля высоковольтной линии электропередач, а другой не канул безвестно далеко в лесу, унесенный внезапным порывом ветра. Без «прибамбасов» воздушный змей мне был малоинтересен.
    А еще в лесу был небольшой пруд, куда мы с ребятами, из нашего и соседних дворов, бегали ловить на червя большеголовых ротанов, так как другой рыбы в пруду попросту не водилось. Кстати, эти сволочи – ротаны крючок заглатывали чуть не до задницы…
    Теперь же на противоположной от меня стороне улицы вдоль шоссе тянулся забор, за металлическими прутьями которого располагалась автостоянка, а впереди, по ходу, за редкими соснами, массивное здание в белом пластике, перед которым высился на постаменте конный рыцарь в русских средневековых доспехах и с копьем наперевес. Всё ещё боясь повернуть голову вправо, я шёл, разглядывая новый для меня объект, невольно радуясь этой новизне, поскольку порядочно уже утомился от ностальгических мотивов. Дыхание прошлого, как выяснилось, может и обжечь…
    «Ледовый дворец Витязь» прочёл я на фасаде белого здания прятавшегося за редким соснячком. Это уже что-то новенькое в архитектуре города. Мы в детстве и юности даже и не мечтали о подобном. В хоккей гоняли во дворах домов на залитых самостоятельно катках, ну или на двух открытых хоккейных площадках у стадиона «Труд», в перерывах между тренировками городской хоккейной команды «Торпедо». Каток для массовых катаний являл собой не что иное как залитую льдом беговую дорожку вокруг футбольного поля на том же стадионе. Там же, в одноэтажном здании перед входом на трибуны, можно было наточить или взять напрокат коньки. На этом городском катке мы часто пропадали долгими зимними вечерами. «Пропадали», иной раз почти буквально, до самой поздноты, заставляя переживать родителей.
    Помню, рассказывала мне мама, уже отслужившему армию старшекурснику, историю о том, как уговорила она отца идти икать меня на каток после 22-00. Дескать: «Парню завтра в школу, а его всё нет!». Мне тогда лет 13 - 14 было. А город наш вечерами был весьма беспокойным, прямо скажем не Академгородок – народ то в основном работяги с заводов. Вот мама и забеспокоилась.
    - Подходим мы, - рассказывала мама – к стадиону, а там, у главных ворот, человек пять – шесть молодых парней ногами избивают какого-то подростка. Куртка у него коричневая, как у тебя! Я в крик. Отец бросился к ним, да как давай их всех дубасить да расшвыривать – только шапки в стороны летели. Меньше чем за минуту всех этих драчунов уложил. Мальчонку в коричневой куртке с земли поднял, смотрим – не ты. Слава Богу! Спрашиваем: «Домой дойдёшь?». «Дойду» - говорит. Ну, мы и пошли на каток, тебя искать.
    - Нашли? – поинтересовался тогда я.
    - Конечно!- ответила мама, - Ты с ребятами из нашего двора катался, с тобой все было нормально. Но вот отца я после того случая долго ещё побаивалась, и какое-то время даже слово поперёк сказать не могла. Хотя ведь знала, что он в армии был инструктором по рукопашному бою. Но одно дело знать…
    Да, подумал я, стоя напротив ледового дворца, отец мой мужик не робкого десятка. Помню, призвали его как то летом на военные сборы, я как раз школу закончил и к вступительным в институт готовился. За отцом прям на дом приехали из военкомата. (Батя когда со срочной демобилизовывался - получил офицерские погоны, по-моему младшего лейтенанта.) А в то лето в Шатурском районе торфяники горели, причем конкретно так. Вот мужиков-резервистов и мобилизовывали, типа на «переподготовку». Отца назначили политруком. Не знаю уж какие он там, на пожарах, политбеседы вел, но после окончания тех «военных сборов» отцу присвоили звание старшего лейтенанта и представили к правительственной награде: медали «За отвагу на пожаре». Это же я понимаю все не просто так, не за «здорово живешь!» А я вот, вроде как не в отца пошел: от собственного прошлого (или будущего?) сбежал. Да и сбежал ли? Не факт что все закончилось…
    Я боязливо оглянулся на торопливо пройденную мной улицу Высотную, в ту сторону, где вдалеке за домами пряталась от взора березовая роща. Что происходит? Куда меня занесло? Как вообще такое возможно? Вернуться и попытаться все выяснить? Ну уж нет! Меня прямо таки передернуло от этой мысли. Я поднял голову вверх, подставляя лицо мелким капелькам дождя. Не полегчало! Прикурил, прикрывая ладонью пламя зажигалки от ветра – а руки то дрожат. Ну да, нервы то не железные!..
    Выкурив буквально в три затяжки сигарету, и отшвырнув окурок, я свернул вправо за угол жилого дома в сторону автобусной остановки.
    К торцу дома прижималась одноэтажная «коробка» - магазин «Мебель». Я даже ухмыльнулся: прежде тут была парикмахерская. Отец часто ходил сюда стричься, была у него тут «личный» мастер. Кстати совсем неплохо стригла эта женщина… отца. Помню летом, после первого курса института, перед поездкой в стройотряд зашел я сюда состричь свои длинные «патлы», и попал к «папиной». Так вот, она меня пока стригла, все расческой за серьгу в ухе цепляла. Не сказать чтоб очень больно, но уж очень неприятно. Правда мастер каждый раз извинялась, но после шестого извинения я понял, что больше не пойду к ней стричься…
    К торцу следующего дома прежде было «приляпано» здание «ПОЧТА, ТЕЛЕГРАФ, ТЕЛЕФОН». Теперь же в нем размещались «Юридические услуги», «Бюро недвижимости» и «Стоматология». Город явно обновился! Я даже взгрустнул немного, когда у третьего здания, вместо своего любимого книжного магазина обнаружил обувной. А «книжник» был действительно хороший: совсем небольшой по площади торгового зала, но достаточно просторный и, прямо таки, уютный. Но главное достоинство этого книжного магазина было в ассортименте книг. Ассортимент был шикарный даже по теперешним меркам. А теперь тут торгуют обувкой. Возможно, что и хорошей обувкой. Но эта замена казалась мне противоестественной. Немного даже обидной. И грустной. Как в детстве, когда взамен старого уютного любимого, но ставшего тебе уже изрядно маловатым свитера покупают родители клубный пиджак без воротника. И вроде ткань у пиджака интересная и пуговицы красивые, и покрой что надо – а все не то. И оденешь ты его пару раз по великому принуждению родителей, не получив ни какого удовлетворения от новой вещи. И будет висеть этот пиджак в шкафу до того момента пока не станет тебе мал, и бесславно перекочует в «комиссионку». И ничего кроме маленькой грусти и непонятной обиды в памяти о себе не оставит. Мелкие, но неизбежные потери не то чтобы самые неприятные, а что-то типа затяжной осенней измороси: и зонт вроде ни к чему, и без зонта сыро, а зонт откроешь – все равно сыро…
    Перед зданием аптеки я свернул влево и, перейдя тротуар, шмыгнул под крышу автобусной остановки в тесную стайку ожидавших транспорт людей: хоть как-то спрятаться от летящей с неба водяной пыли. На противоположной стороне шоссе, чуть левее остановки, мокро лоснился стальными боками памятник курсантам пехотного и артиллерийского училищ: три, слившихся воедино плечом к плечу в стремительной атаке, солдатских фигуры на фоне огромного развевающегося знамени со звездой. Впереди памятника и чуть левее от него за земляным бруствером мокла под дождем знаменитая пушка «сорокапятка» с запаянным дулом. Всё как прежде!..
    Пока шло возведение памятника, пацанами, мы частенько вились вокруг огороженного глухим забором этого места, пытаясь разглядеть в щели что там, за забором, происходит. А после торжественного открытия памятника к сорокалетию Победы, а учился я тогда, кажется, в четвертом классе средней школы, мы с ребятами с интересом изучали со всех сторон стальное изваяние, разглядывали схему боевых действий на обратной стороне памятника, читали надпись на бетонной стене. Ну а уж полазить по настоящей пушке – это для нас, мальчишек, было просто «в кайф». По праздникам в почетном карауле у памятника стояли старшие пионеры из городских школ в солдатских пилотках и плащ-палатках. Я им немного завидовал, но в караул брали лучших из лучших – а это не про меня. Памятник, надо сказать, хорошо вписался в город, привлекая внимание не только детей. У молодоженов вошло в традицию после росписи возлагать цветы к подножию (там и сейчас лежало несколько букетов). Ну и, естественно, свадебное фото на фоне памятника. «Курсанты» постепенно стали одним из мест городских встреч - «встречаемся у Курсантов!». Стал памятник и элементом народного фольклора: злые шутники утверждали, что памятник скоро снесут, так как левому курсанту правый сапог жмёт…
    К остановке подошел троллейбус. О как! Я даже и не заметил натянутые провода троллейбусной линии! Город серьезно изменился! Реальный синий троллейбус. Маршрут №1 «Ж/д. станция – пл. Юбилейная». То, что мне и надо. Я не раздумывая, вслед за остальными, вошёл в открытые двери троллейбуса. «Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка - кинотеатр Родина» вещал женским голосом репродуктор в салоне, когда я вошёл. «Круг замыкается» - мелькнула у меня мысль – «Попробовать ещё разок, или ну его к дьяволу? Нет уж – хватит! Впечатлений выше крыши. Пора сваливать из родного города. Загадки временных парадоксов – не для меня. Не был тут почти незнамо сколько лет и ещё не буду столько же…»
    - За проезд, пожалуйста. Пенсионные предъявляем. Мужчина у вас что? – кондуктор тронула меня за руку.
    - Деньги, - я вынул из кармана пятидесятирублёвую купюру. Кондукторша, оторвав мне билет и отсыпав мелочи на сдачу, стала пробираться дальше по салону, обилечивая пассажиров. А я смотрел ей в спину и ловил себя на мысли, что в автобусе со станции я ехал без билета. Ну да точно – кондуктора не было! И водителю за проезд ни кто не передавал. Да и компостеров или билетных касс я в салоне «Икаруса» что-то не приметил. Да мне и в голову тогда мысль о билетах даже и не приходила. Да и, похоже, вообще ни кому в салоне автобуса. Парадокс? Пожалуй, да. Что-то нереальное было в этом, фальшивое...
    Господи, куда ж меня угораздило вляпаться?!
    Троллейбус остановился на светофоре у перекрёстка, и я с удивлением увидел на месте кинотеатра «Родина» двухэтажный магазин радиоэлектроники и бытовой техники. На боковой стене магазина красовалась огромная фреска «МИР-ТРУД-СЧАСТЬЕ». Яркая такая фреска, как будто только что законченная. Та самая фреска. Вот только вместо кинотеатра – магазин. А на вымощенной тротуарной плиткой площади перед магазином бодро бил фонтан, в центре которого вращалась словно в танце бронзовое изваяние барышни в длиннополом бальном платье по моде начала девятнадцатого века и юноши в форме русского офицера времён войны 1812 года. Сбоку от магазина и чуть позади его высилось здание банка. А внутри меня высилось удивление на грани истерики…
    Троллейбус подрулил к остановке, о чём тут же проинформировал громкоговоритель в салоне: «Остановка кинотеатр Родина. Следующая остановка городская больница». Я с недоумением огляделся по сторонам и спросил у вошедшей в троллейбус пожилой женщины:
    - Извините, вы не подскажете, а где, собственно, кинотеатр «Родина»? А то как-то странно: остановка есть, а кинотеатра нет.
    - Кинотеатр на ремонте…
    Исчерпывающий ответ! И главное всё объясняющий! Я не решился переспрашивать у кого-то ещё. Я просто тихо впал в ступор. Ёпта древовидная!!! Ну когда всё-таки закончится этот бред?! Ласковый, милый, дорогой сердцу и памяти город юности моей – отпусти!..
    «Осторожно, двери закрываются! – послышалось из динамика – Следующая остановка – городская больница». Похоже, туда-то мне и надо теперь. В психоневрологическое отделение…
    - Ой, Тёмочка, привет!
    Я оглянулся на возглас.
    Рядом стояла Светка. Моя бывшая одноклассница и одногрупница по детскому саду. Почти не изменившееся со школьной поры – всё такая же «барышня из прошлого века». Своей утонченной красотой и изяществом больше похожая на воспитанницу Смольного, нежели на взрослую женщину. По юношески свежее лицо без косметики (во всяком случае косметика была не видна). Пышные тёмные вьющиеся волосы, и голубые пронзительные глаза. Когда-то, классе в восьмом, я был почти влюблён в неё.
    - Светик! Ну ты даёшь! Ты совсем не изменилась! Привет! Рад тебя видеть! – я слегка приобнял её за плечи и прижал к себе. Светка, привстав на цыпочки, радостно «чмокнула» меня в щёку.
    - Тёмочка, ну куда ты пропал?! Уехал и «ни слуху, ни духу». Столько лет прошло! А мы тут весной классом собирались. Нас Руслан собрал. Его идея. Всё-таки юбилей – 25 лет выпуска. Жаль тебя не было.
    - Много народу было?
    - Больше полкласса! Девчонки конечно уже постарели. А ребята все солидные такие. Поль совсем лысый!
    - Андрюха был? – я внутренне напрягся.
    - Был. Ему как раз в феврале полковника дали. Заодно его повышение отметили.
    - Полковника? Он же институт физкультуры заканчивал. Тренером работал вроде?
    - Ну да. А, ну ты же не знаешь! Он в милиции служит. Давно уже. Сначала тут у нас в ГАИ инспектором был, а потом его в управление перевели. В Москву.
    - А рука? – насторожился я.
    - Какая рука? – недоумевала Светка.
    - Левая.
    - Не знаю, - пожала плечами моя одноклассница, - Вроде нормально всё, он не жаловался.
    «Опаньки!» - мысленно изумился я. Дурдом продолжается…
    - Мы с ним как раз тебя вспоминали, - продолжала радостно вещать Светка. - Всё гадали: где ты и как. Как у тебя, кстати, всё по жизни складывается?
    - Да вроде нормально, - промямлил я.
    - Ты ведь у нас в классе самый умный был.
    - Да ладно! С чего ты взяла?
    - Не скромничай! Помнишь, как ты теорему доказал?
    - Какую ещё теорему, Свет?!
    - На геометрии. Екатерина Андреевна нам доказательство новой теоремы объясняла, а ты все разговаривал. Андрюхе что-то рассказывал. Вы с ним за одной партой сидели. Екатерина тебе несколько раз замечание сделала, а ты всё не унимаешься, мешаешь. Вот она и вызвала тебя к доске. Мол, раз не слушаешь, то сам объясняй да доказывай.
    - Ну?
    - Чего «ну»! – улыбалась Светка, - А ты взял да и доказал! Мы все прям обалдели. И учительница тоже. Сидит злая, аж покраснела. И так сквозь зубы говорит: «Садись. Пять». Неужели не помнишь?
    - Нет, правда, не помню.
    - Во даёт! – Светкины глаза светились неподдельным восторгом. А мне было не до восторгов. Я напряжённо пытался понять: это действительно я чего-то не помню, или это Светка помнит не совсем про меня, а скорее совсем не про меня?
    - А как ты «Бородино» Лермонтова за один вечер выучил? Тоже не помнишь?
    - Это то, как раз, помню! – внутренне расслабился я, - Только тут скорей всё по глупости получилось. Я не записал в дневник домашнее задание. Помню что стихотворение задали, а какое забыл.
    - «Тучка».
    - Наверно. Главное помню что «Бородино» обсуждали, ну и давай учить. Почти до часу ночи зубрил.
    - Ну да. Галина Яковлевна тебя вызвала «Тучку» рассказывать, а ты не можешь, - смеялась Светка, - Она тебе «садись, два!» А ты говоришь: «Я «Бородино» учил.»
    - Точно! Галина Яковлевна ещё спросила - какой отрывок? А я говорю: «Всё!» У неё аж лицо вытянулось.
    - Но ты ведь действительно всё рассказал, причём без запинки. Пять баллов заработал.
    - Ага! Так, дуриком, школу и закончил! – теперь уже мы смеялись вдвоём со Светкой. Похоже, что я совсем душой оттаял...
    - Тём, а ты помнишь детский садик «Светлячок»? - заговорщеским тоном поинтересовалась у меня Светка.
    - Группа «Веснушки»? – включился я в игру.
    - Да нет же! «Солнышко», - изумлённо взглянула на меня Светка.
    - А, ну да «Солнышко», - согласился я, хотя точно помнил, что наша со Светкой группа называлась именно «Веснушки»…
    - Я дочку, Алинку, в «Светлячок» водила, тоже в «Солнышко», - продолжала Светка, - Здорово, правда?
    - Прикольно, - согласился я, а сам всё недоумевал по поводу «Веснушки / Солнышко». У меня, помнится, где-то даже фотография есть нашей детсадовской группы с подписью: «гр. ВЕСНУШКИ».
    - Я чего про «Светлячок» то вспомнила? Мама мне тут недавно рассказывала, как пришла за мной в садик, а мы с тобой сидим рядышком на горшках – беседуем! – голубые Светкины глаза светились неподдельной радостью. Да, Светка так и осталось абсолютно позитивной, «со щенячьим восторгам в глазах» барышней. Сама как солнышко…
    «Остановка городская больница. Следующая остановка - улица Стекольникова» вещал на весь салон динамик. Нас немного потеснили выходящие, потом стали подвигать входящие.
    - Тут, кстати, Сем работает, - кивнула в сторону окна Светлана.
    - В больнице?
    - Да. Зав отделением. Психоневрологическом.
    Я аж поперхнулся...
    «Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – улица Стекольникова» Мимо нас ледоколом прошла кондуктор, обилечивая вновь вошедших.
    - Свет, а помнишь, как мы классный журнал сожгли? – решил я воспоминаниями отойти от скользкой темы «психушки».
    - Когда? – удивилась Светка.
    - В шестом классе. Зимой. В феврале. Третья четверть. На большой перемене классом пошли обедать. Мы сидим, едим, и Галина Яковлевна тоже обедать села за учительский столик. Потом поела и ушла, а классный журнал наш на столе забыла – она ж наша «классная» была. Мы с ребятами подходим к учительскому столу: учителей нет, журнал лежит. Стали листать, смотреть. У всех подозрительно много двоек. Решили исправить сей недостаток: сначала Витёк себе несколько пятёрок подрисовал, потом и другие начали. Короче, через пару минут - пол класса круглых отличников. Понимаем что переборщили. Попытались стереть часть оценок – только листы журнала испоганили. И тут Володьке пришла спасительная идея – сжечь. Мы, ну это Серега, Толик, Витёк, Володька, Сева и я, журнал в охапку и на школьную помойку следы заметать. Запалили «на ура»! Листы ворошим радуемся. Только услышав звонок на урок, опять побежали в школу. Неужели не помнишь, Светик!
    - Не, Тём, чего-то не припомню, - взгрустнула моя одноклассница.
    - Ну как же, Свет! – не унимался я. – Потом ещё родительское собрание совместно с учениками было. Разбирали наше поведение. Нас шестерых ещё из пионеров исключили. Правда всех, кроме Витька и Вовчика, через два месяца опять в пионеры приняли. Нас Эдик тогда заложил Галине. Мы ему ещё всем классом бойкот объявляли – две недели с ним ни кто не разговаривал. Ну, вспомнила?
    - Ой, Тёмочка, я чего-то этот момент совсем не помню, - Светкины глаза были грустнее грустного, - И мне кажется, что классной руководительницей у нас была химичка. Татьяна Михайловна.
    - Правильно, она с седьмого класса стала нашей «классной». Ведь Галина то, после этого случая, отказалась дальше вести наш класс. Ты что, Свет, и вправду не помнишь?
    - Не-а! – Светка озадаченно оттопырила нижнюю губу, - Совсем из памяти выскочило…
    Я был близок к панике – ну нельзя было не помнить такого события в жизни класса. Наш класс после этих событий вся школа «бешенным» звала.
    -Свет, ну вспомни! – не унимался я, - Нас тогда ещё прозвали «бешенный А».
    - Ой, Тёмочка, ты что-то путаешь, - виновато улыбнулась Светка, - Мы же в «В» учились. Это только после восьмого, когда классы переформировывали, и из трёх классов два делали – мы с тобой в «А» попали. Вместе с «Семом», «Полем», Нинкой, «Белюшей», «Митрофанычем» ну и остальными. А другая половина класса стала «бешками»...
    Повисла неловкая пауза. Мы со Светкой уставились друг на друга, пытаясь осознать: кого сильнее поразил старческий склероз. Хотя во мне острой паникой зрела догадка, что дело совсем не в склерозе – похоже, у нас со Светкой разное прошлое. И мои «приключения» отнюдь не закончились…
    «Остановка улица Стекольникова. Следующая остановка – городской рынок». Суета с входящими и выходящими пассажирами на этот раз оказалась весьма кстати.
    - Тём, мне на следующей выходить, - Светкины голубые глаза были полны неподдельной грусти, - Ты не пропадай. Не забывай город юности.
    - Да разве же забудешь такое…
    «Осторожно, двери закрываются. – вещал салонный динамик. – Следующая остановка – городской рынок».
    - Ой, Тёмочка, ты совсем мне ничего про себя не рассказал, - запоздало спохватилась Светка. – Я тут как-то, правда уже порядочно время прошло, твою маму в городе встретила с тремя мальчишками. Она мне сказала, что это твои сыновья. Они и вправду все очень на тебя похожи, прям - одно лицо. И уж больно мама твоя довольна была своими внуками. Как они сейчас?
    - Кто? – переспросил я.
    - Да ну сыновья твои!!
    - Нормально, - говорю, - Учатся.
    - Что, до сих пор? – весело возмутилась Светка.
    - Не ну старшие то уже в институте, - оправдывался я.
    - А трудишься где?
    - Да в области тут, - попытался я замять эту тему.
    - Как и мечтал со школы - с космосом связано?
    - Ну, я всё больше по командировкам…
    - Понятно: не можешь сказать, – восторженно смотрела на меня бывшая моя одноклассница, - Значит точно с космосом, раз секретно. Вот ты вообще - молодец! Я прям рада за тебя. Ладно, пока. Буду потихонечку пробираться к двери.
    Светка слегка притянула меня к себе рукой за шею, поцеловала в щёку и, глядя в упор в глаза, настойчиво так произнесла:
    - Всё-таки мы учились в шестом «В».
    - Да, Свет. Я вспомнил.
    - Правда?! – Светка аж засветилась от радости.
    - Конечно, – я утвердительно кивнул улыбаясь.
    - Ну, пока! Привет родителям! – Светлана начала протискиваться между пассажирами поближе к двери.
    - Пока! И ты своим передавай…
    Я почти вздохнул облегчённо, когда Светка устремилась к двери. Сложные чувства бушевали в моей душе: радость встречи, недоумение, страх, паника. Мне хотелось, чтоб Светка поскорее покинула троллейбус вместе со своим любопытством о моих сыновьях и работе. Потому как не было у меня, и нет сыновей. У нас с супругой – дочь. Одна единственная. Да и ту моя мама за всю жизнь так даже ни разу и не увидела, так как абсолютно категорически отказалась воспринимать мою супругу. И Дашу как внучку не признавала. Всё тешила себя надеждой, что мы с Иринкой опять будем вместе. И ни какие уговоры и объяснения на маму не действовали: «Зачем тебе эта хабалка!.Вот Ирочка - какая милая девочка. Зачем ты с этой связался. Она и ребёнка на стороне нагуляла! Знать её не желаю!» И всё! Просто и категорично. Не знаю уж, с какими внуками видела Светка мою маму – но уж точно не с моими детьми. Ну а то, что похожи…
    «Остановка городской рынок. Следующая остановка – улица Курская. По требованию».
    Светка махала мне приветственно рукой с улицы. Я тоже помахал ей через окошко трамвая, грустно сознавая, что должность режиссёра районного народного театра мало связана с космическими разработками. А если учесть моё школьное увлечение кружком художественной самодеятельности, то выходит, Светочка, не очень-то я и стремился в космос…
    «Осторожно, двери закрываются, - вещал женский голос из динамиков, - Следующая остановка – улица Курская. По требованию». А мне хотелось «до боли в зубах» оказаться где-то далеко-далеко от этого города. Вот так вот одним махом, «по требованию». Чтобы уже закончилась эта катавасия, этот жуткий бред наяву.
    Я протиснулся к окну, поднял воротник плаща и уткнулся носом в стекло, не желая быть кем-то узнанным, боясь встретится ещё с кем бы то ни было из моих юношеских знакомых. Жаль, что нельзя разбив лбом стекло вывалиться из этой паранойи! Так хотелось…
    За окном проплывало здание рынка с куполообразной крышей, и множеством пристроенных по периметру торговых павильонов. Совсем не похожее на цирк здание. Откуда у меня эти ассоциации? Следом за рынком проплыла за окном автозаправочная станция, которой отродясь не было в самом центре моего родного города…
    Мама! Роди меня обратно!
    Где то в районе грудной кости возникло ощущение кома, или кола. Ноги стали «ватными», непослушными. Я медленно стал оседать по стенке салона, и присел на корточки.
    - Мужик, ты чё, охерел?! – раздался возмущённый возглас. Я поднял голову и встретился взглядом с удивленно пялившейся на меня отёчной небритой физиономией с мешками под глазами, красными воспалёнными веками и сизым от запоев носом.
    - Извините! – оправдывался я, вставая, - Голова что-то закружилась.
    - Во дают! – дыхнул на меня перегаром сизый нос, - Понапьются с утра, приличным людям до дома не доехать после трудовых буден.
    Пассажиры троллейбуса возмущённо зашумели.
    - Граждане, соблюдайте спокойствие! – зычным голосом перекрыла шум в салоне возникшая рядом со мной кондукторша. Цепким оценивающим взглядом смерив меня и убедившись, что порядку ни что не угрожает, она двинулась дальше по салону, - Кто ещё не оплатил проезд, передаём…
    - Тёмыч, ты чтоль? – вновь обдал меня жутким выхлопом алкаш, - О, бляха муха! А я тя не признал сразу. Дай соточку, взаймы.
    Я повнимательнее вгляделся в изуродованные алкоголем черты лица, но за помятостью и одутловатостью не смог угадать ни кого из своих друзей юности:
    - Извините, вы обознались!
    - Жаль, - ни чуть не расстроился обладатель колоритной внешности, - А не окажете ли Вы, мужчина, вспомоществование нуждающемуся? Исключительно здоровья для!
    - Отвали! – постарался придать я голосу и выражению лица максимальной агрессии, на какую был только способен в этот момент.
    - Уяснил. Ретируюсь, - отвернулся в сторону «проситель», тут же потеряв ко мне всякий интерес. В профиль он чем-то напомнил мне парня из среднего подъезда нашего дома. Кличка у него была неблагозвучная такая: «Хир». Впрочем я уже не был ни в чём уверен…
    «Остановка – улица Курская. Следующая остановка – железнодорожный вокзал. Конечная» выдал троллейбус не останавливаясь. Я опять прижался к стеклу, изучая пейзаж за окном и пытаясь собраться с мыслями. В какую «непонятку» я попал? Куда меня занесло по дороге в город юности? Это какой-то и мой и не мой город. Параллельный мир? Ну, бред! Бред! Только как из этого бреда выбираться? Похоже, что сбежать от себя в инвалидном кресле совсем не достаточно для освобождения. Пу;танка продолжается! Вот и думай, как лучше сдёрнуть из этого города: на электричке через Москву, или так как и приехал – маршруткой через Домодедово. Во задачка, со всеми неизвестными!
    За окном проплывали высотные дома – абсолютно никаких ностальгических чувств у меня не вызывавшие. Помнится, во времена моей юности по улице Курской городской пассажирский транспорт не ходил. Я даже не уверен, что эта улица в принципе была проезжая. И была ли она. Впрочем, меня сейчас больше занимал путь из города, а не по городу…
    «Железнодорожный вокзал – конечная остановка маршрута. Просьба не забывать свои вещи в салоне».
    Я вышел из троллейбуса и осмотрелся. От диспетчерской будки тянулся вдоль дороги металлический решетчатый забор, за которым расположились в три ряда торговые ряды - небольшой привокзальный рынок. (А я убей не помню: был ли он во времена моей юности в городе, или нет.) Вышедший из троллейбуса народ дружной толпой потянулся вдоль забора к вокзальной площади. Я последовал в том же направлении, рассуждая куда свернуть: к железнодорожным кассам, или в подземный переход – к маршрутке на Домодедово…
    Но вокзальная площадь оказалась совсем не той, на которую я давеча приехал: ни каких тебе старомодных палаток. Здание автостанции с залом ожидания, кассами и комнатой отдыха водителей. Аккуратные торговые павильоны: «Шаурма», «Гриль», «Союзпечать», «Живое пиво», «Связной» и тому подобное. Отдельно, с двух сторон от железнодорожных касс стояли павильоны «Крошка картошка» и «Бабушкины блины». Совсем, ну просто абсолютно, ни чем этот вокзал не был похож на вокзал из города моей юности. Я шёл, озираясь по сторонам, когда в ухо врезалось «Уби-дуби! Уби-дуби!».
    Сунув руку в карман, я схватил телефон, но мелодия прекратилась.
    - Да, пап! – услышал я и оглянулся. Мимо, держа у уха телефон, проходил мужчина в светло-кремовом длиннополом плаще и широкополой шляпе, - Нормально всё! Посмотрел!
    Я ухмыльнулся совпадению и вытащил свой телефон. Глянув на экран, убедился, что пропущенных звонков не было. Оно конечно замечательно, вот только телефон…
    На ладони у меня лежал телефон фирмы «Philips», хотя я всегда пользуюсь исключительно «Nokia». Уже третий подряд телефон у меня этой фирмы. А тут «Philips». Стоп, себе думаю, откуда? Хир что ли тиснул мою «Нокию» в троллейбусе? Ага, и другой телефон подложил?
    Абсурд.
    Я снял «Филипс» с блокировки и посмотрел журнал звонков. Последний входящий был от Пашенции.
    Театр абсурда!
    Но, глянув на предыдущий входящий, я понял, что это не театр абсурда – это полная…
    Предпоследним звонившим мне значился абонент «МАМА». Звонок совершён сегодня в 9-22 утра…
    Я не знаю, как сдержался чтобы не закричать? Находясь практически в состоянии грогги, я дал вызов абоненту «МАМА». Несколько длинных гудков и я услышал в трубке взволнованный голос мамы:
    - Алё! Темочка, я слушаю! Алё! Что ты молчишь, Тёма?
    - Привет, мам. Как ты?
    - Привет, сынок! У нас всё хорошо. Папа сделал твою любимую рыбу под маринадом, я блинов напекла, салатов наделали. Всё готово уже. Тётя Вера из Киева приехала! Ты где? Почему так долго? Ты едешь? Где ты?
    - Еду, мам! Я на станции.
    - Уже у нас, или в своих Мытищах?
    -Да нет, тут уже. Автобус жду.
    - Ну да, с этими «тренашками» вечные проблемы. Ну, давай, сыночек, приезжай. Нехорошо опаздывать на свой День Рождения... Минуточку!
    В трубке послышалось какое-то шуршание, и затем уже папин голос:
    - Здорово, сын! Пивко захвати по дороге, а то я совсем упустил из виду!
    - Хорошо, бать! Захвачу. Ждите, скоро буду уже, - я дал отбой и сунул телефон в карман. Резко выдохнул, переводя дух, и решительно зашагал к подъехавшему для посадки пассажиров бело – зелёному «ЛиАЗу» под № 13. В конце концов, совсем не важно, что мой День Рождения уже был в конце августа. По любому родителям виднее. И совсем не важно, что тётя Вера, папина сестра, живет не в Киеве, а в Москве. В Киеве живёт папин брат, дядя Юра. Но не это главное! Главное, мне уже было понятно, что выход из создавшейся ситуации следовало искать не на вокзале…
    Подбежав к задней дверце автобуса, я на секунду замешкался и прошёл в салон через переднюю дверь. Так, на всякий случай. Из динамика в пассажирском салоне лилась мощная хард-роковая композиция неизвестной мне группы. Под мелодичные гитарные переливы приятный мужской голос надрывно пел:
   
    - Двадцать лет в этом городе дворников нет.
    Двадцать лет в этом городе сумрачный свет
    Потому, что над городом стаями кружатся тучи.
    Двадцать лет в этом городе жители спят.
    Двадцать лет в этом городе мечется взгляд
    Потому, что от серого взгляд абсолютно измучен...
   
    Серые окна серых домов.
    Серые ночи полны серых снов.
    Серые лица от серых теней.
    Серые души у серых людей.
    Серые губы кричат, но их голос простужен...
   
    Двадцать лет в этом городе крики и стон.
    Двадцать лет в этом городе траурный звон
    Потому, что у всех кто здесь жил похоронены грезы.
    Двадцать лет в этом городе плесень и вонь.
    Двадцать лет в этом городе гаснет огонь
    Потому, что для тех, кто уснул, навсегда сохнут слезы...
   
    Серою пылью укрыт материк.
    Серые мысли сжимают кадык.
    Серым пятном кровь вчерашних побед.
    Серым туманом развеется след.
    В серых глазах прочитаю вдруг: «Ты мне не нужен»...