Полёт на Кубу

  Улыбчивая стюардесса со сдвинутой набок  голубой пилоткой разносила   пассажирам второго салона спиртные напитки.

  - Что вам налить, коньяк,водку или портвейн?

  - И  пива!- раздался рокочущий голос со второго ряда сидений.

  - Извините, пивом нас не загрузили! – улыбка у стюардессы стаяла – не поняла анекдотическую шутку весёлого пассажира.

  -  Понятно!  Что бы не было очереди в  туалет - раздался тот же голос.

   Я отпил несколько глотков портвейна.  Пить не тянуло.  Гляжу и остальных пассажиров мало привлекают бутылки даже с дефицитным  у нас коньяком.  Сказывается предвыездная   школа поведения отъезжающих за границу.  Контингент ещё тот.  На производстве, в министерстве или в научно-исследовательских институтах утверждали характеристики для выезда, заверенные стандартной тройкой:  руководителем  предприятия, секретарем парторганизации и председателем профкома.  Кроме того, неоднократные собеседования в министерстве, а под конец в самом здании ЦК партии.  Неблагонадежных людей фильтруют, не выпустят, даже в близкие страны народной демократии.

   Считали, что на заграничных рейсах во избежание угона  воздушного судна в салонах  дежурил ничем не отличимый от остальных пассажиров  вооруженный сотрудник  КГБ или их было даже двое.  Известно, что сотрудники правоохранительных органов, включая городских полицейских, не дежурят по одному.

Флагманский лайнер ИЛ-62 М  (рейс Москва – Гавана –  Мехико) уже был на полпути к первой остановке  на Франкфурте-на-Майне.

   Салон был загружен пассажирами едва ли наполовину. Я вольготно расположился на среднем сиденье, не ощущая  ни с боков, ни спереди, ни сзади попутчиков.

   Меня  удивил не столько приятный, сколько неожиданно роскошный сервис, невиданный на внутренних рейсах. Вот эта пара бутербродов   с красным ломтиком среза то ли горбуши, то ли кеты лежит на моём откидном столике на тонкой пластмассовой тарелочке. Экзотика: ни  в наших столовых, ни в ресторанах такие почти невесомые гибкие тарелочки ещё не вошли в наш обиход. В обычных, даже в московских магазинах не было продажи лососевых рыб.  Только когда мы были на семинарах комсомольского политпросвещения нам удавалось в Доме  кино, в буфете, купить такой бутерброд.  И стоил он дороже других бутербродов с колбасой или кусочком окорока.

   И вот под надоевшее уху мелодию джаза самолёт стал снижаться.  Внизу огромный, залитый огнями Франкфурт-на Майне, пятый по численности населения в Федеративной республике Германии город.
 
   Садимся. Смолкнул гул реактивных моторов.  Последовала    команда - всем  пассажирам  на выход  В предвечерних сумерках думали, что ступим на поле аэродрома. Но не  тут -  то было! Вместо просторного аэродромного поля – туннель из гофрированного блестящего металла. В советских аэропортах мы такого  не видели. Мы прошли  метров двадцать по металлическому рукаву   и столпились в одном из небольших залов аэропорта.  Тут же нам подали высокие стеклянные бокалы с немецким пивом.  Я не стал пить – боялся вдруг наступит тошнота в полёте – знал за собой автомобильную болезнь от укачивания, а впереди длительный полет, если не считать последней остановки в Лиссабоне, в Португалии, на самом мысу Атлантического океана.

   Оглядываюсь по сторонам, за моей спиной стеклянная стена, а за ней - жизнь заграничного аэропорта. Вот за рабочим столом сидят и улыбаясь разговаривают служащие аэропорта - парни  девушки в форменной одежде.  Слышится приглушенный смех.  По-видимому, рассказывали анекдот.  Никакой непринужденности в поведении аэродромных служащих, никакой озабоченности на лицах. Не то в наших аэропортах.
 
   Немецкий стиль работы: спеши   медленно.

  Снова полёт. Проходит час-другой до юго-западного конца вытянутой Европы.
  Посадка.  Опять покидаем самолёт.
 
  Но что это?  В Москве в июле, перед нашей посадкой  была  жара градусов под тридцать, а в Лиссабоне – холод, температура градусов пятнадцать, не больше.
  Парадоксы атлантического ветра.

  Охрана порта, полицейские, обслуга – все жмутся в тонких зеленоватых шинелях. Часть пассажиров нашего рейса – в основном кубинцы и мексиканцы окружили красивую португалку, служащую местной таможни или просто дежурную аэропорта при входе. Расспрашивают её по-испански – очень близкому португальскому языку.
Португалка в смехе запрокидывает голову: делает вид, что не понимает и только из её подкрашенных губ вылетает только одно  слово:
 
  - Но..., но…!
 
   Отстаю от группы наших пассажиров и прогуливаюсь по небольшому зданию аэропорта.  На скамейках сидят, а на некоторых даже спят люди, очень похожие на провинциалов из российских городков.  Видны обыкновенные русские кепки или серые фуражки, надвинутые на лица. Такой  вот неказистый аэропорт. Не чета  нашему  Шереметьевскому, а тем более, франктфуртскому.

  Даже бокалом пива не угостили, бедный аэропорт, бедная капиталистическая страна.

  Я спустился на нижний, а потом  в цокольный этаж здания. Дотронулся до выходной  двери – она открылась незапертая. Никакой охраны нет. За дверью большая пустынная площадь.  Где-то вдалеке в тумане виднелись приземистые дома. Вокруг меня никакой охраны, шагни за дверь, и ты в демократической Европе.  Хочешь оставайся беглецом, ни кому ты не интересен,_ никто не задержит. Скорее всего не  летели ли нашем лайнере, подсадные утки из отечественного КГБ.

   И вот мы снова в полёте.  Ночь над океаном.  Внизу среди белёсых  облаков проглядывает чернота водной поверхности. В салоне многие дремлют или спят  под убаюкивающий однообразный  приглушенный мотив из не выключенных радиоточек над креслами.

   А я предался воспоминаниям прошедшего дня на родине.  Меня провожают из подмосковного Железнодорожного в аэропорт жена и сын. Электричка, метро, автобус – на такси решили не тратиться.

   Грета приказывает пятнадцатилетнему сыну-оболтусу, который на полголовы  выше меня и из-за которого всегда излишне тряслась:

  - Отдай лёгкий чемоданчик отцу, возьми его тяжёлый!

  Охватывает понятная грусть о семье. Как мне целый год жить одному? Жене не разрешали уезжать со мной за рубеж – у ней была  особая форма допуска по работе с секретными документам на оборонном предприятии.  Даже если бы она уволилась – надо ждать не менее пяти лет, чтобы быть выездной даже в страны народной демократии.

   Но все грустные мысли перекрывает радость от неизведанного путешествия в тропическую страну. С раннего детства мечтал побывать в дальних краях.        Во многом мечта сбылась – побывал во время срочной службы в армии на Камчатке, а во время работы в институте после защиты диссертации объездил в командировках почти всю страну от Прибалтики до Дальнего востока. Побывал в Белоруссии, на  Украине, в виноградной Молдавии, в Закавказье, добавлю – почти во всех сибирских областях,  да разве всё перечислишь!

   Как говорили: увидеть Париж и умереть. А тут предстоит увидеть впервые заграницу, особенно неведанные тропики - и впору умереть. Но радость от предстоящего узнавания ещё более далекой страны временами омрачалась тревожной думой о том, что немногим более месяца назад  в аналогичном полёте в конце мая 1977-го  года такой же самолёт ИЛ-62 М разбился поблизости от международного кубинского аэропорта Хосе Марти при заходе на посадку. Из-за ошибки пилотов красавец-лайнер  врезался в опору линии электропередачи  и рухнул на землю.  Из шестидевяти человек, пассажиров и экипажа выжили только двое.

  А что, если случится очередная катастрофа с нашим рейсом? Где-то я прочитал, что падение людей  с большой высоты в воду вызывает у них особые травмы: тело как тело, снаружи ничего не тронуто, а внутри не обнаруживается ни одной целой косточки. Этакий мешок с деликатесами для акул!

   Но вроде пока всё обходится. На однообразной поверхности океана показались острова, одиночные и группами. Впереди за виднелась уходящая за горизонт серая полоса суши, оставляя позади уже тронутую голубизной бескрайнюю поверхность океана. Надсадно взвыли моторы – идём на посадку. Лёгкий толчок в кресле - и вот долгожданная встреча с тропиками. Сообщило радио бесстрастным голосом: за  бортом – тридцать градусов по Цельсию!

Продолжение следует.